Глава 4. Власть, государство и образование
Как нам стало понятно, у анархизма и либерализма есть общие важные основополагающие ценности. Поэтому мы должны задаться вопросом: означает ли это, что философский и моральный фундамент анархистской концепции образования существенно не отличается от основ либерального образования?
Снова повторюсь: разница будет видна не на уровне приверженности к ценностям и добродетелям, в частности, к автономии, рациональности и равенству, а в различных масштабах и направлениях социальных перемен, которые воплотят эти ценности, и в роли образования в достижении этих преобразований.
Хотя анархо-социалисты подчёркивают данную человеку от природы склонность к добродетели и добровольной кооперации и верят в рациональность, они не стремятся, как Милль и Годвин, возложить все свои надежды на присущий эпохе Просвещения идеал тотального триумфа человеческого разума над тираническими формами социальной организации, потому что они критически относятся к капиталистическому обществу и присущим ему общественным институтам и прагматически смотрят на врождённую страсть к власти, потенциально заложенную в каждом человеке.
Так, например, Бакунин, типичный для анархо-социалистической традиции мыслитель, не остановился на либеральной концепции достижения социальных преобразований (или даже свержения репрессивных режимов) посредством рационального образования. Как революционный теоретик, он настаивает на полном упразднении всех структурных форм власти, в которых он видит противника индивидуальной свободы. «Вместо того, чтобы изменять институты, революция должна покончить с ними. В результате чего государство будет искоренено вместе с церковью, армией, судами, школами, банками и прочими подвластными ему институтами» [Bakunin, цит. по Dolgoff 1973: 358].
Однако, как мы увидим, эксперименты в применении анархо-социалистических принципов на уровне сообществ не предполагали упразднения школ в целом — напротив, зачастую школы создавались. Правда, эти школы радикально отличались от типичных государственных школ того времени. Принципиальным моментом было то, что такие школы должны были не только содействовать рациональному образованию и поощрять детей к развитию критического отношения к капиталистическому государству, но и желательно к его итоговому разрушению. Скорее эти школы рассматривались как экспериментальные примеры анархо-социалистического общества в действии. Они были не только средством достижения социальной революции, но и важной частью непосредственно революционного процесса.
Бакунин и другие анархо-социалисты XIX века разделяли некоторые взгляды либералов на человеческую природу, а также веру в воспитательную силу общественных институтов, что видно в следующем доводе Бакунина: «Достоверно, что в обществе, основанном на принципах разума, справедливости и свободы, на уважении к человечности и на совершенном равенстве, возобладает добрая воля, а зло станет нездоровым исключением» [Bakunin, цит. по Dolgoff 1973: 95].
Но всё же мыслители анархо-социалистической традиции не считали, что такое общество может функционировать в рамках государства — и либерального в том числе. Поэтому ориентиром анархо-социалистической педагогической мысли и экспериментирования служило развитие активных форм социального взаимодействия, представляющих собой альтернативу государству. Как я покажу в последующих главах, для анархистов образование не выступало средством достижения поставленной цели. Речь идёт о более комплексной концепции образования как одной из множества сфер социального взаимодействия, которая при особом подходе могла бы сама по себе быть частью революционного процесса, подрывающего государство и реформирующего общество на принципах коллективности.
Образование в таком понимании содержит в себе важнейший аспект анархо-социализма, высказанный Полом Гудманом: «Свободное общество — это не замена старого порядка „новым“. Это расширение сфер свободной деятельности до тех пор, пока они не наполнят большую часть общественной жизни» [цит. по Ward 1996: 18].