Глава 3. Анархические ценности?
Предыдущий анализ анархистского видения человеческой природы установил, что последнее вовсе не одномерно или наивно, как его часто воспринимают, и из-за чего у либералов возникают сомнения относительно жизнеспособности анархизма.
На мой взгляд, анархистское комплексное и антиэссенциалистское объяснение человеческой натуры спасает анархизм от обвинений в утопизме хотя бы в отношении вопроса о человеческой природе. Также оно в некоторой степени описывает роль, отведённую образованию в анархистской мысли. Анархисты признали двойственность и контекстуальность человеческой природы, и это объясняет, почему они отводили образованию ключевую роль — в особенности образованию нравственному — в развитии добродетельной стороны человеческой природы и, следовательно, в создании и обеспечении функционирования обществ без государств.
Анархисты не питают никаких иллюзий по поводу постоянного, потенциально губительного наличия эгоизма и соперничества в человеческом поведении и взглядах. Это объясняет необходимость осуществления того или иного воспитательного процесса и указывает, что недостаточно лишь уничтожить государство, чтобы создать новое общественное устройство. Как отмечает Риттер,
анархисты демонстрируют чёткое понимание — которое так редко за ними признают, — что одного отсутствия государства недостаточно для становления их системы. Установлению безгосударственности должны предшествовать и сопутствовать условия, которые будут противодействовать многочисленным причинам внутренних противоречий анархизма. Отсутствие государства само по себе не решит эти проблемы.
[Ritter 1980: 138]
Большинство анархо-социалистов признают, что образование — это как минимум один из аспектов, которые содействуют формированию таких «условий».
Обсуждение этих вопросов, однако, также приводит к более общим выводам, касающимся образования. В целом, анархистский подход может рассматриваться как противоречащий марксистскому, согласно которому люди достигают своей подлинной сути в постреволюционной стадии. Если объединить позицию анархистов относительно человеческой природы с их твёрдой убеждённостью в невозможности предварительного определения конечного образа человеческого общества (это обсуждалось в первой главе книги), представляется, что именно такое объективное восприятие приведёт нас к куда более свободному от ограничений, творческому видению образования и его роли в осуществлении социальных преобразований. С точки зрения марксизма, образование рассматривается в первую очередь как средство, с помощью которого пролетарский авангард будет обучаться истинному (классовому) сознанию. Когда революция завершится, по-видимому, образованию не будет отводиться никакой роли, ведь, как пишет Лукач, затем научный социализм будет установлен «в законченном и определённом виде, после чего мы станем очевидцами фундаментальной трансформации природы человека» [цит. по Read 1974: 150]. Как говорилось ранее, анархизм отличается от марксистской теории, во-первых, тем, что для него зачатки безгосударственного общества уже присутствуют в человеческой деятельности благодаря присущим человеку нравственным качествам. Во-вторых, тем, что из-за контекстуалистского подхода анархизма к человеческой природе, его убеждённости в отсутствии какой-либо научно правильной формы устройства общества, образование непрерывно (и должно таким оставаться). Образование в таком понимании ставит своей целью отнюдь не достижение фиксированной конечной точки. Его цель заключается в поддержании творческого экспериментирования в соответствии с моральными ценностями и принципами. Такое образование подразумевает, что, как выражается Рид, «бремя создания условий свободы лежит на человеке» [там же: 146]. Я коснусь этого в следующих главах этой книги.
Приведённые доводы, в свою очередь, подводят нас к вопросу об истинной сути анархистского отказа от государства. Как обсуждалось ранее, анархизм нельзя сводить к простому отрицанию государства. И если, согласно этим рассуждениям, возражение анархистов против государства носит инструментальный характер, который невозможно понять, не сославшись на набор базовых ценностей, то мы должны определить эти ценности и их отличия от, например, ценностей либеральных.
Согласно предположениям, изложенным в предыдущей главе, анархистская позиция по вопросу человеческой природы поразительно близка к основополагающим принципам либерализма в своём упоре на человеческую рациональность и контекстуализм. В этих идеологических движениях проявляется общий дух эпохи Просвещения. Это открывает интересный аспект очевидного различия между анархистами и либералами в вопросе об идеальной модели общественного строя и побуждает задуматься о том, что же объясняет это несоответствие, если допущения анархистов и либералов о человеческом потенциале так похожи. Алану Риттеру прекрасно удалось выявить эти политические различия:
Политическая задача анархистов и либералов представляется единой в свете сходства их взглядов на психологию. Отрицая то, что злонамеренность неискоренима, оба эти течения исключают автократию как форму организации. Лишь в том случае, если дурные нравы повсеместны и безудержны, существует необходимость в автократии для поддержания мира. Отрицая возможность всеобщей доброжелательности, анархисты и либералы также признают неэффективными способы организации, не обладающие какой-либо связывающей силой. Ведь полностью спонтанное общество может существовать лишь если доброта является самым сильным мотивом. Таким образом, основная политическая задача как анархистов, так и либералов — это описать такие общественные отношения, которые, не будучи автократическими, обеспечат требуемую силу сплочённости.
[Ritter 1980: 120]
Либеральное решение такой проблемы состоит в том, чтобы принять рамки государства, обладающего принудительной властью, но ограничить эту власть так, чтобы обеспечить максимальную защиту личной свободы. Анархисты полностью отвергают государство как структуру, не соответствующую их концепции успешного развития человечества, которая включает в себя понятие личной свободы. Тем не менее, анархистам приходится полагаться на определённую долю общественного воздействия для обеспечения силы сплочения и выживания общества. Как указывает Риттер [там же], именно благодаря тому, что анархисты «утверждают ценность коллективного понимания», они могут, в отличие от либералов, признавать относительно благоприятное влияние общественного воздействия на индивидов.
Однако, как полагает Риттер, всё не так просто. Ведь для человека, вовлечённого в коммунальный проект строительства анархо-социалистического общества, помимо его приверженности ценностям равенства, солидарности и свободы общественных институтов от государственного контроля, требуется принятие определённой степени ограничения его личной свободы — например, требования делиться доходом с членами коммуны или взять на себя общественные обязанности, например, сбор мусора или присмотр за детьми — и эти требования могут не восприниматься им как великая жертва. Однако, если жизнь в анархических коммунах без государства станет реальностью, вполне возможно, что индивиды, рождённые в таких коммунах, могут воспринимать подобные очевидные внешние ограничения, которые они сами никоим образом не выбирали или не учреждали, как нечто неприемлемое и навязанное извне.
Эта проблема, очевидно, занимает важное место в господствующей либеральной критике функционирования анархического общества. В ответ на неё анархисты утверждают, что, осознавая именно это противоречие, они отводят столь важное место образованию. Другими словами, чтобы анархо-социалистическое общество работало, образование — формальное и неформальное — должно постоянно содействовать распространению и поддержанию ценностей, заложенных в основу такого общества. Более того, благодаря анархистскому представлению о человеческой природе, согласно которому лишённым государственности анархо-социалистическим общинам не нужно было бы изменять человеческую природу, а потребовалось бы всего только извлечь уже имеющиеся нравственные качества и склонности, анархистам удаётся избежать обвинений в «формовании характера» или принуждении посредством образования — процессам, враждебным анархистской позиции.
Также можно ответить, что после учреждения децентрализованных анархических общин, функционирующих на федеративных началах, и возникновения социальных практик и институтов, удовлетворяющих нужды таких общин, институты и непосредственно общины, будучи качественно отличными от присущих государству, станут выполнять важную образовательную функцию. Некоторые современные анархисты (например, Иллич11) занимают эту позицию, хотя большинство ранних анархо-социалистов, как обсуждалось ранее и как мы увидим в дальнейшем, открыто признавали, что после революции так или иначе возникнет необходимость в системе формального образования.
В анархистской литературе отмечается существенная путаница по этому вопросу — по моему мнению, она в большей степени вызвана неспособностью теоретиков-анархистов провести различие между жизнью в государстве и жизнью вне государства. Этот вопрос будет изучен в ходе последующих рассуждений.