Несчастные люди есть и в Номере 6. Наверное, куда больше, чем я думаю.
Это Каран знала и сама. Она переехала из Хроноса, места, где живут избранные, в Затерянный Город, дыру. Она не считала это трагичной судьбой, но видела своими глазами, испытала на собственной шкуре, что значит и дно, и вершина Номера 6.
Несчастные люди были не только в Затерянном Городе, но и в Хроносе – месте, которое было широко известно как настоящий идеал. Да, там были несчастные люди, причем много. Но никто даже не говорил вслух «Я несчастлив». У Хроносе не было ни одного человека, ноющего из-за проблем с финансами или жалующегося на здоровье, подобно Сайтону. Всем жителям гарантировались высокие и постоянные выплаты, их положение открывало доступ к новейшим, самым развитым медицинским технологиям в любое время суток. Но несчастные все равно находились.
«Чем бы мне заняться завтра?» - услышала она как-то бормотание.
Это была пожилая дама, живущая по соседству. Хотя «соседство» это находилось в Хроносе довольно далеко, потому что к каждому дому примыкал обширный участок. Периодически садовники из города приходили привести в порядок сад (а еще проверить охранную систему, установленную в саду, о чем Каран узнала лишь намного позже), так что в отличие от Затерянного Города, где жилища разных людей разделяли лишь стены, Каран не доводилось лично встречаться с соседями или беседовать с ними.
Но Каран находилась в необычайно хороших отношениях с этой женщиной лет семидесяти и периодически получала приглашение на чай. Муж женщины, ее дочь и внуки были, как и Сион, признаны городской элитой, поэтому ей предоставили условия, даже более благоприятные, чем у остальных жителей Хроноса. Но, несмотря на это, она не была надменной или снисходительной, она вечно заглядывала и предлагала руку помощи Каран, которая растила сына в одиночку.
В тот день все было так же. Теплым солнечным днем поздней осенью женщина пригласила Каран на чай.
Вдыхая нежный аромат черного чая, наливаемого из чайника, Каран готова была уже произнести в предвкушении ммм, когда женщина пробормотала эти слова. Ее голос был сухим и ломким, как листва, танцевавшая на улицах. Сухим, но тяжелым и угрюмым.
«Чем мне заняться завтра?».
Каран медленно подняла взгляд от расписанной розами чашки и уставилась на элегантный, спокойный профиль говорившей женщины. Слова без проблем достигли ушей Каран. Но тон женщины так сильно расходился с красивым пейзажем, роскошным поместьем и ароматным чаем, что Каран вынуждена была переспросить.
«Вы о чем?».
Взгляд пожилой женщины начал медленно блуждать. За украшенными рубинами очками (почти единственная модная вещь), ее глаза, окруженные морщинками кожи, моргнули.
«Я... Понятия не имею, чем займусь завтра».
«То есть Вам нечего делать?».
«Я не знаю... что я хочу делать, Каран-сан». Слезы скопились в уголках ее глаз.
«Вы не знаете?..».
«Ничего нет. Одна пустота. И это меня пугает. Особенно я не люблю утро. Оно самое страшное. Когда я думаю, что это начало очередного пустого дня, я прихожу в такой ужас, и...».
Каран была еще молода, ее смутили заплаканное лицо пожилой женщины и произнесенные ею слова. Будто в доказательство того, что она не играет, ее закутанные в шаль плечи дрожали.
«Ах- но-» - запнулась Каран. «Думаю, если Вы захотите, то сможете заняться чем угодно. Так много всего...».
«Вы так считаете? Мне кажется, пустые дни будут пролетать один за другим до самой моей смерти... Когда я думаю, что так и умру, не в силах ничего сделать, мне становится, скорее, страшно, чем больно».
Каран поднялась на своем месте и почти на автомате покачала головой.
«Это не правда. Потому что, смотрите – декор этой комнаты или то, как подан чай – все очень милое, Вы в этом хороши».
Пожилая женщина ответила на неловкий комплимент Каран спокойной улыбкой.
«У Вас добрая душа, Каран-сан. Но... ну, однажды, думаю, Вы тоже ощутите тот же страх, что и я».
Глаза за стеклами очков совсем не смеялись. Они походили на темные пещеры. Каран помнила, что вздрогнула. Она ощутила холодок в этой комнате, наполненной роскошной мебелью и поддерживающей оптимальную температуру круглый год. Взгляд пожилой дамы был таким пустым, таким угрюмым, что от него бросало в дрожь. У женщины была куча времени и богатство. Разве не была она в том положении, когда можно исполнить все мечты? И все равно она жаловалась: какая избалованность, какая жадность... Каран попыталась произнести это мысленно. Но и сердце, и тело ее отшатнулись от угрюмого и пустого взгляда перед ней. За стеклами очков жило, излучая тусклый свет, отчаяние, способное вызвать ужас. Каран допила свой чай и быстро удалилась. Она ясно помнила, как звякнуло блюдце, когда она поставила на него дрожащими пальцами свою чашку.
Вскоре после этого, на границе смены сезонов, пожилая дама неожиданно умерла. Она лежала в гробу, окруженная белыми лилиями, которые, по ее словам, очень любила, с закрытыми глазами и блестящей кожей, как если бы была жива и ее лицо озаряла нежная улыбка. Каран казалось, что если окликнуть женщину, та ответит.
«Я прожила очень счастливую жизнь. Я благодарна за все Номеру 6».
Это были ее последние слова, если верить ее дочери, работавшей в Центральном Административном Управлении.
Я прожила очень счастливую жизнь. Я благодарна за все Номеру 6.
«Ваша мать так сказала? Правда?».
«Конечно. А почему она не должна была? Моя мама жила в полном достатке. Разве кто-то другой считал бы по-другому?».
«Ну... Я просто подумала, может, Вам самой просто казалось так...».
«Мне?».
«Да» - произнесла Каран. «Вы никогда не думали, что Ваша мать могла быть несчастлива?».
Дочь нахмурила брови, в ее взгляде мелькнуло явное отвращение. Она посмотрела на Каран как на опасного зверя, отступив на полшага назад.
«Такого просто быть не может, чтобы моя мама была несчастна» - пошипела она. «Она в таком состоянии ни единого дня не прожила. Разве это не очевидно? Надеюсь, Вы воздержитесь впредь от грубых замечаний».
Она повернулась к Каран спиной. Все похороны она держалась на расстоянии. Тогда Каран и поняла, что пожилая дама была несчастлива. Она сражалась со своим несчастьем, которое пришло из-за требования быть счастливой – жизнь, в которой запрещено грустить.
Возможно...
Ее сердцебиение участилось. В голове всплыло кукольное личико женщины в окружении белых лилий.
Возможно ... она убила себя -?
Она не могла сказать это вслух. Для жителя Хроноса совершить самоубийство было просто невозможным. Невероятным. Им говорили, что этого и представить себе нельзя.
И все же... но... если несчастье существовало, несмотря на то, что его не должно было быть, разве не должны были быть и люди, расставшиеся с жизнью, стоя на краю отчаяния, потому что у них не было другого выбора?
Каран с силой сжала свои траурные перчатки, когда гроб увозили на кладбище.
Надо было рассказать Лили о той старой даме. Несчастье было обречено существовать всюду, неважно, Хронос это или Затерянный Город. Каран казалось, что они с Лили должны вместе это обдумать – о том, почему люди несчастливы; как они могут снова стать счастливыми; что они могли назвать настоящим счастьем. Она должна была обговорить это с маленькой девочкой – о директоре, навязывающем им счастье; о пожилой даме и ее угрюмом взгляде; о боли, закипающей подобно чайнику. Она должна была тщательнее размышлять о своей тревожной душе и волнении девочки. Но Каран ничего не сказала и ничего не сделала.
«Несчастные люди есть везде. Я не думаю, что у него есть право говорить, что все люди должны быть счастливы, только потому, что он директор» - сказала она, выбрав самую нейтральную формулировку. Тут она услышала, как от задней двери ее зовет торговец мукой со своими мешками ржаной и пшеничной муки. Покупатели стекались в магазин.
«Спасибо, мадам. Еще увидимся».
И Лили ушла. Карен притворилась, что погружена в работу, и вытолкнула Лили, воспоминания о ее страхе на похоронах, мысли о счастье и несчастье, вычистила разум от всего этого. Она перестала думать. Она даже забыла. Йоминг сжал зубы и впечатал все в память. Но она забыла. Она и не пыталась вспомнить.
Это она была дурой, она и никто другой.
Если бы я была мудрее, если бы подумала немного дольше, может, Сиону и не пришлось бы через все это проходить.
И не только Сиону. Возможно, она и Сафу принесла несправедливую и жестокую судьбу. Каран сильно закусила губу.
Сион, Сафу, живите. Пожалуйста, живите. Живите, чтобы вернуться домой и дать мне извиниться за мою глупость. Дайте мне обнять вас этими руками. Дайте вымолить ваше прощение.
Она прижимала кусочек бумаги к груди и молилась.
(Воссоединение настанет. Нэдзуми)