У Короля ослиные уши. Покрытые серым мехом ослиные уши. Шевелящиеся, дергающиеся ослиные уши.
- Древнегреческий миф «Ослиные уши Короля Мидаса».
Нэдзуми медленно брел по ночной дороге. Здесь «ночь» и «тьма» были синонимами. Когда весь природный свет гас, оставался лишь мир темноты. Все окрашивалось в черный.
Иногда из щелей барака, едва защищающего от дождя и ветра, просачивалась тонкая полоска света. Но вскоре огни гасли, и пронизывающий холод струился сквозь тьму, тишину и одежду людей, чтобы дотянуться до их теплых тел.
Даже облака белого пара, срывающиеся с его губ, тонули во тьме. Он поднял лицо к небесам. Бесчисленные звезды мерцали в чистом ночном небе.
Завтра утром, похоже, будет еще холоднее обычного. И снаружи еще больше людей замерзнут до смерти. Жестокая судьба под звездным небом. Даже с небом, наполненным звездами, никто не называл зимнюю ночь красивой – не в этих землях.
Нэдзуми остановился и посмотрел на сияющий вдалеке город. Город света маячил в темноте – Святой Город, Номер 6.
Весь город, светившийся золотым, напомнил ему миф о Короле Мидасе, который своим прикосновением превращал все в золото.
В морозной темноте Нэдзуми слабо улыбнулся.
Король Мидас получил золотое прикосновение, но взамен он больше не мог донести до рта мясо или хлеб и даже любимую дочь превратил в золотую статую. Тогда он наконец осознал свою алчность и глупость и взмолился о прощении богов.
Номер 6, что ты будешь делать? Ты, город, смотрящий свысока на нас в нашей тьме, сияющий своим обманом и хитростью, упадешь ли ты однажды на колени и взмолишься ли о прощении? Но некому будет над тобой сжалиться. Облаченный в свою золотую мантию, ты разрушишься, сгоришь дотла и исчезнешь. Я буду жить, пока занавес не опуститься после твоего исхода. Я буду жить и увижу конец собственными глазами.
Нэдзуми заново закутался в кусок суперволокна и пошел дальше. Маленькая мышка, ту, которую Сион назвал Гамлетом, высунула голову из складок и тихо пискнула.
Да, он собирался выжить. Так же, как прошел весь этот путь до сих пор, он собирался жить и дальше, даже если придется ползти на четвереньках. Он будет остерегаться любой опасности, точить свои клыки и когти и продолжать до того момента, когда сможет вцепиться в глотку врага и разорвать ее.
Он выживет, он будет продолжать жить. Он сможет.
Нэдзуми сунул руку в задний карман штанов. Внутри лежала записка Каран.
(Сафу забрало Бюро Безопасности. Помоги. – К.)
Он еще не показал ее Сиону. Что ему с этим делать? Нэдзуми колебался. Он стоял на распутье, не в силах ни выбросить записку, ни отдать ее Сиону, повернувшись к нему спиной и сказав, что его это не касается.
Нерешительность, колебания, волнение – он знал, насколько они опасны для него. Почти до боли хорошо знал. Право или лево; вверх или вниз; драться или бежать; бросить или защищать – короткий миг, за который принималось решение, был гранью между жизнью и смертью. Он ни разу не сделал неправильный выбор. Так он смог выжить до сих пор.
Записка опасна. Значит, ему просто надо ее выбросить. Вместе с нерешительностью, которая, без сомнения, подвергает его жизнь опасности; лучше всего похоронить все это во тьме.