У Инукаши не было доказательств. Он не был уверен, зачем Нэдзуми это делает. Но он обнаружил слабость Нэдзуми, в этом сомнений не было. Мой нос не врет.
Нэдзуми, так этот рассеянный чудак и есть твоя слабость, твоя Ахиллесова пята, а? Хех, все становится интересно. Ты сам сказал. Позволишь кому-то узнать твою слабость и можешь расстаться с жизнью. Ты чертовски прав. И теперь твоя жизнь в моих руках. И я постараюсь, чтобы ты сполна получил за все. Можешь на это рассчитывать.
«Я могу ошибаться, но...». До него донесся голос Сиона. Он гладил собаку, которая встала на ноги и энергично виляла хвостом, судя по всему, полностью оправившись от паралича.
«А? Ты что-то сказал?».
«Этот пес – он твой родственник?».
«Ох», - Инукаши запнулся. «Да. Он последний из рожденных моей мамой. Она родила его вскоре была избита до смерти». После недолгого молчания он спросил: «А как ты узнал?».
«Мне просто так показалось» - сказал Сион. «У него такие умные и жалостливые глаза. Это вроде как напомнило мне рассказ о твоей матери, и мне стало интересно, прав ли я».
Сион гладил собаку по шее. Пес прикрыл глаза и тихо вздохнул. Глядя на мирное выражение морды трудно было представить, что эта же собака недавно скалилась на Нэдзуми.
«Сион, ты не смеялся».
«А? Над чем?».
«На счет моей мамы. Обычно, если я рассказываю людям о моей маме, они смеются, издеваются или относятся ко мне, как к уроду... но ты – ты назвал мою маму доброй и любящей. Ты единственный, кто выслушал меня без смеха и издевательств, кроме-»
Инукаши оборвал себя и сглотнул. Он только что это заметил. Одновременно его накрыло волнение, угрожавшее его задушить.
Сион, все еще на коленях, озабоченно посмотрел на него. Инукаши облизал сухие губы и медленно продолжил, будто распутывая клубок воспоминаний.
«Ты единственный – кроме Нэдзуми».
Глава 2
Мирные Сцены.
А я — само унынье и безответный зов, всё было у меня, и всё промчалось мимо.
В тебе — последнем тросе — последней страстью рвусь. Ты мой последний мак в последнем одичанье.[16]
(П. Неруда, "VIII: Белая Пчела» («Двадцать поэм любви и песня отчаяния»)).
В Номере 6 большая часть населения была моложе сорока лет. Это был молодой город. Поэтому странная старуха, мимо которой она прошла, выделялась еще больше.
Я сделаю все, лишь бы не состариться.
Ее тошнило от вида толстых седовласых старух, морщинистых костлявых стариков и им подобных.
Женщина работала медсестрой в Центральной Муниципальной Больнице, которой руководил непосредственно Департамент Здоровья и Гигиены. Сейчас она как раз занималась пожилыми людьми. Хоть она их и не переносила, но имела с ними дело каждый день.
Зачем они вообще еще пытаются жить?
Женщина провела рукой по своим длинным каштановым волосам, которыми так гордилась. Мысль о том, что эти волосы побелеют, а ее лицо покроется морщинами и пятнами, была невыносима. Я лучше умру до того, как начну так выглядеть.
Он была совершенно серьезна. В Номере 6 был первоклассный пенсионный уход. Кто-то даже считал, что в этом он превосходит другие города.
Как только пожилые люди достигали определенного возраста и получали извещение от города, их, независимо от социального статуса, пола или истории жизни, направляли в место, называемое Сумеречным Коттеджем.
Сумеречный Коттедж был идеальным заведением, построенным городом для того, чтобы пожилые люди могли провести остаток жизни в достатке и комфорте. Говорили, это был настоящий рай: оказывалось необходимое медицинское обслуживание; все, что могло их поранить, встревожить или расстроить устранялось. Это место контролировалось городом, из Центральной Больницы, где работала женщина, каждую неделю туда отправляли несколько стариков. Не афишировалось, в каком возрасте и при каких условиях люди попадали в Коттедж. Хоть и не много, но находились те, кто умирал от болезни или несчастного случая раньше, чем получал право отправиться в Сумеречный Коттедж. Поэтому старики радовались в открытую, получив новость о заселении.
Так же было и со старухой, чье заявление на заселение вчера было принято. У нее была болезнь, неизлечимая даже с медицинскими технологиями Номера 6.
«Я так рада. Теперь я могу провести оставшийся мне срок в покое. Я благодарна Богу и городу за их милость».
Эта старуха сильно верила в Бога, уходя из больничного крыла, она сложила руки на груди и бормотала слова молитвы.
Сумеречный Коттедж. Женщина не знала, где он находится. Город скрывал его адрес. Но женщину это все равно не интересовало.
Женщина ненавидела пожилых людей. Ее отвращение было оборотной стороной боязни состариться самой. Женщина была молода и красива. Она хотела вечно оставаться такой. В больнице ходили слухи, что город сосредоточил медицинские исследования на изучении жизненных механизмов. Она так же слышала, что деньги вкладываются и в молекулярные исследования, затрагивающие процессы старения.
Если изобретут лекарство против старения – чтобы она всегда оставалась такой же – как здорово было бы. Она желала им успеха и как можно быстрее.
Она почти дошла до станции. Родители ждали в маленьком доме через две остановки. Мужчина и женщина, едва вступившие в пожилой возраст, оба были сварливыми, нервными и требовательными. Они до сих пор жаловались, что их дочь не достигла успехов ни в одной области. Она не хотела становиться такой же.