— Ты, наверное, думаешь: Что за ужасные вещи ты говоришь? Что за женщина может так думать?
Джимми улыбается.
— Знаешь, что я на самом деле думаю? — он слегка приподнимается, все еще оставаясь внутри меня. Я обхватываю его ногами, удивляясь тому, как это естественно. Не секс ради секса — чтобы кончить, кричать и стонать в подушку. А просто, чтобы быть вместе. Только мы. В середине дня. — Если ты не хочешь детей, значит, так тому и быть. Я полностью это понимаю.
Без всякого предупреждения слезы начинают катиться по моим щекам. Я чувствую себя такой свободной, сказав это.
— Дети и меня, бл*дь, пугают, — говорит Джимми, крепко обнимая меня. Он прижимается щекой между моих грудей, и я обнимаю его голову.
Одна из слез падает с моей щеки и приземляется на тыльную сторону моего большого пальца, а затем скатывается в его волосы.
— Серьезно?
Джимми кивает.
— Да. Пугают меня до смерти.
Я улыбаюсь и провожу пальцами по его волосам.
— Они как не социализированные взрослые. Жуткие. Энни — нет, но это только потому, что я ее знаю.
Энни. О, черт. Я совсем забыла про Энни, рассказывая, как одна мысль о детях заставляет меня хотеть сбежать. Но сейчас мы должны быть честны друг с другом. Все дело в правде. И то, что я сказала — правда. Простая истина.
— Женщины принимают на себя основную тяжесть, — говорит Джимми как ни в чем не бывало. — Им достается больше всех. Не имеет значения, что кто-то говорит.
У меня снова начинаются течь слезы, но не от горя, а от восхитительного чувства облегчения. Джимми вытирает слезы с моих щек и шепчет:
— Теперь моя очередь.
— Да.
Он обнимает меня за талию, и я чувствую, как его пальцы касаются моего позвоночника.
— Знаешь, мне это нравиться. Чертовски сильно.
— Мне тоже, — шепчу я в ответ. — Не думаю, что это было бы так с кем-то, кроме тебя.
Он делает глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Я чертовски боюсь, что завтра проиграю. Что вся моя карьера пойдет коту под хвост. Всю свою жизнь я беспокоился о завтрашнем дне и игре, которая может все изменить. Если мы завтра выиграем, то поедем на чемпионат. И если мы выиграем чемпионат, то попадем в Суперкубок. Я проиграл множество таких игр, Мэри. В моей голове и в прошлом. Другого шанса у меня не будет.
— Ты думаешь, что проиграешь? — я слегка наклоняюсь вперед. При этом я непроизвольно сжимаюсь вокруг него, и Джимми стонет. Так что я расслабляюсь, расслабляюсь и снова расслабляюсь. Пока мы снова не станем единым целым.
— Да, я думаю, что проиграю, — говорит он с затуманенными глазами. — Не смей никому об этом говорить, но я думаю, что проиграю.
— Но почему?
— Я не знаю, — говорит Джимми, прижимаясь лбом к моей грудной клетке. — Потому что я ни хрена не помню, как побеждать.
— Ты выиграл на прошлой неделе, — успокаиваю я его.
Джимми смотрит на меня снизу вверх.
— Да.
— И…
— Это другое. Завтра игра важнее. Это еще хуже.
Такие мысли я уже слышала от него раньше. Джимми думает не о том, как праздновать победу, а беспокоится о возможности испортить все в следующем раунде. На самом деле многие люди всю жизнь больше беспокоиться о своем провале, чем о победе. Но если бы я могла стереть такой настрой из головы Джимми, то сделала бы это. Чтобы он увидел, какой он замечательный. Какой сладкий и талантливый.
— А что будет, если ты выиграешь? — спрашиваю я. — А что будет, когда ты выиграешь?
Джимми отрицательно качает головой.
— Этого не случится. Но не говори команде, что я так думаю.
— Ничто из того, что ты мне скажешь, не выйдет за пределы этой комнаты. Когда-либо.
Его ноздри раздуваются. Кажется, настала очередь Джимми плакать. Это разбивает мне сердце. Этот массивный мужчина, доведенный до слез в моих объятиях. Но и это большая честь. Это не секс.
Это и есть любовь.
Любовь, о которой я даже не подозревала.
Иррациональная, внезапная, головокружительная любовь. Та любовь, которая заставляет людей жениться.
Та любовь, которая меняет все.
Навсегда.
— Я думаю, что ты победишь. Уверена, что так и будет, — говорю я Джимми.
Он быстро моргает несколько раз, чтобы смахнуть слезы.
— Ты, правда, так думаешь?
— Да, я это знаю. — Я не вру. Не думаю, что смогу соврать, даже если попытаюсь. Только не так. Не сейчас. — В глубине души я верю, что ты можешь победить. Не знаю, почему ты тоже в это не веришь.
Джимми снова сжимает губы и растворяется в моих объятиях.
— Я так боюсь облажаться, Мэри. Я так боюсь, что они собираются меня продать. Ведь я только что нашел тебя.
— Знаю. — Я прижимаюсь лбом к его лбу. Он движется внутри меня, раздуваясь и давя на те части, о существовании которых я даже не подозревала. Чем больше мы говорим, чем больше мы делимся, тем ближе мы подходим к чему-то абсолютно совершенному. — Ты никуда не денешься. Тем более, если я имею к этому какое-то отношение. Ты просто должен в это поверить.
— Да, — говорит Джимми. Но я вижу, что он на это не купился.
— Поверь мне, Джимми Фалькони. Верь мне.
Мы сидим не двигаясь очень долго, пока, наконец, Джимми не начинает медленно, очень медленно входить в меня снизу, в гипнотическом ритме, который отличается от любого другого опыта, который я когда-либо испытывала.
— Мне это нравится, — говорит он, притягивая мою шею к себе для поцелуя.
— Мне тоже.
Один медленный, нежный толчок, затем еще один
— Так чертовски хорошо.
Глава 41
Джимми
Когда мы просыпаемся, у меня нет обычного прилива адреналина, который я, как правило, испытываю в день игры. Вместо этого я чувствую себя спокойным, практически опьяненным. Ею.
Удостоверившись в том, что Мэри укрыта, ей хорошо и уютно, я встаю и иду в ванную. Протираю сонные глаза и принимаюсь за душ. Опустив руку под воду, я даю ей прогреться. Я уже давно понял, что если ты хочешь принять горячий душ в день игры, лучше встать пораньше. На планете нет такого отеля, который мог бы поспеть за 60 парнями, убивающими время в душе, офигенно нервничающими и желающими скорейшего наступления завтрашнего дня. Я принимаю душ наспех, по привычке — ещё одно правило поведения в дороге, — а когда выхожу, Мэри уже ожидает меня с рулоном терапевтической ленты в одной руке и парой маникюрных ножниц в другой.
— Пошли, чемпион. Давай подготовим тебя к игре.
После того как я вытираюсь, она совершает осторожные аккуратные движения, оборачивая ленту вокруг моих мышц. Заставляя меня поднимать и опускать руку, Мэри мягко, но настойчиво приклеивает ленту кончиками пальцев, пока мое плечо не покрывается паутиной перекрещенных лент.
А потом она опускается на колени. Было время — не так уж и давно — когда я бы немного пошутил на этот счёт.…
Но не сейчас. Из-за вчерашней ночи, чёрт бы её побрал. Прошлая ночь изменила всё.
Она аккуратно накладывает ленту на внутреннюю сторону моего бедра тремя аккуратными полосками. Я смотрю, как она заботится обо мне, и просто теряю дар речи. Это делает меня слабым, из-за чего я вынужден держаться за раковину. Ее пальцы прижимают ленту к моей коже, а затем она смотрит на меня.
— Ну, как?
— Идеально.
Мэри тянется за банкой Адвила и протягивает ее мне. Я кладу четыре таблетки на ладонь и проглатываю их без воды.
Она качает головой, глядя снизу вверх.
— Как грубо.
— Но ты же знаешь, что я мягкий, — я прижимаю руку к груди. — Вот здесь.
Уголки ее глаз морщатся, когда она улыбается.
— Сегодня с тобой все будет в порядке. Я буду рядом с тобой.
Я убираю ее волосы со лба и обхватываю рукой подбородок.
— Да.
— А теперь последнее. Кто-нибудь еще увидит это место? — спрашивает Мэри, указывая на спортивную ленту высоко на моей ноге.
— Нет, только ты.
Она поворачивается и достает из сумки тюбик губной помады. Аккуратно и густо накладывает её, глядя в зеркало, а затем, вновь опустившись на колени, оставляет нежный поцелуй на ленте с внутренней стороны моего бедра.
***
Мэри первой направляется к автобусам, а я решаю выйти следом. Я забираю книги из ее комнаты и засовываю их в свой чемодан, который застегиваю на молнию и запихиваю в шкаф. Затем я смотрю на свой телефон. Прошла ровно одна минута.
Поэтому я открываю свой чемодан, достаю том «Сердце тантрического секса» и листаю его. Это немного хипповая книжка, что мне очень даже нравится. Не слишком заумная и не слишком вычурная. Просто чертовски сексуальная.
В этой книге есть место нежности, что мне тоже нравится. Я люблю порно так же сильно, как и любой другой парень, но это совсем другое дело.
Она совсем другая.
Иногда Вальдес проделывает что-то типа гадания, открывая книгу на случайной странице. По-моему, он называет это «библиомагией», не помню точно, но уверен, что как-то так. Он обычно делает это с Библией, потому что она его книга заклинаний. Словно хиромантия для книжного червя. Все ответы внутри книги, вы просто должны их найти.
Так что я пробую.
Закрываю глаза и опускаю палец на страницу. Мой палец приземляется на Главу 15 «Сила любви» и строчку «Любовь освободит тебя, если только ты ей позволишь».
Черт. По моей руке пробегают мурашки.
«Любовь преобразит твой мир, если ты поверишь, что это возможно».
Я теряюсь в словах. В том, насколько они правдивы и насколько возможны, пока не раздается тяжелый стук в мою дверь и Вальдес не кричит: «Давай, приятель! У нас тут игра, которую нужно выиграть!»
Как можно быстрее, я хватаю обложку «Сознания чемпиона», обматываю ею книгу по тантре и кладу в сумку. Но вдруг, кое-что на прикроватном столике привлекает мое внимание. Мэри оставила свое кольцо в моей комнате рядом с будильником. Я верчу его в пальцах. Эта штучка совсем крошечная, едва налезает на первый сустав моего мизинца.
Я мог бы унести его обратно в ее комнату. Но я опаздываю, Вальдес ждет, а иметь талисман удачи никогда не помешает. Абсолютно никогда.
Глава 42
Джимми
Чертов Бронкос. Без шуток.
Мы начинаем неплохо, с приличным ответным ударом, который дает нам хорошую позицию на отметке сорок. Сегодня ясный, холодный осенний день. День победы. День для хороших чёртовых дел.
Но первое, что они делают, — это тачдаун. В первые двадцать секунд игры.
Придурки.
С такими мыслями в моей голове мы вновь выходим на поле. Я сосредотачиваюсь. Я успокаиваюсь. Я обдумываю это. Вальдес бросается ко мне, и защитник проходит между моим левым подкатом и защитой. Классический вишбоун. Тройной вариант…
Но потом, один за другим, все варианты, как говорится, отпадают. Сначала Вальдес вступает в быстро обостряющуюся драку с одним из защитников, которая начинается с того, что защитник кричит: «Чертовы гватемальцы!» в его лицевую маску, и с этого момента ситуация экспоненциально ухудшается. Потому что знаете, кто гватемалец? Мой грёбаный защитник.
Вот такие дела.
Мне нужно быстро решить, как немного изменить игру, ожидая, пока мой полузащитник появится слева от меня.
Но он этого не делает.
Потому что его жена гватемалка.
Бл*дь, бл*дь.
А второго моего полузащитника сбивает эффектный хомут, который происходит так чертовски быстро, что судьи даже не видят этого. Ублюдки.
Как будто вся моя наступательная линия внезапно превратилась в латиноамериканских воинов, сражающихся за социальную справедливость. Прежде, чем мы успеваем сделать первый тачдаун, защита противника охватывает меня, роясь, как огромные хищные сине-оранжевые шершни.
Когда я восстанавливаю некоторое подобие равновесия, в ярком холодном небе надо мной я слышу, как Радович в сторонке кричит: «Что? Бл*дь!». Я оглядываюсь и вижу, как он расплющивает еще одну банку Red Bull и смотрит на меня, раскинув руки в ярости, с таким красным лицом, какое под силу сделать только профессиональным главным тренерам. Будто у него осталось только две секунды до коронарного удара, но он слишком крепкий орешек, чтобы упасть замертво на поле.
Один из защитников противника помогает мне встать и шлепает меня по заднице. «Добро пожаловать в долбаный Майл Хай Сити, Фалькони. Кажется, мы чертовски тебя опустили».
Ублюдок.
Еще я охренеть как запыхался, потому что Радович заставляет меня идти в неподготовленное наступление, что чертовски не нормально, когда вы находитесь так высоко от уровня моря. Я почти не вижу здесь птиц. Пусть меня и называют Соколом, но даже мне нужен кислород, и это плохо.
И вот к концу первой четверти у меня возникает то давнее тревожное ощущение, что мы по-королевски, эпически, полностью, профессионально вы*баны. Когда нападающий Денвера медленно, но верно марширует по полю, Мэри появляется рядом со мной с баллоном кислорода, который накидывает мне на лицо. Она включает его на полную мощность, и внезапно мир начинает проясняться.
Но от ясности в голове мне становится только хуже. Наша линия защиты не выдерживает атаки. Ничего подобного я еще не видел. Складывается ощущение, что этих ублюдков из Бронкос накачали наркотиками, и я просто наблюдаю за игрой сквозь пальцы, не вмешиваясь в происходящее.
Мэри подходит и протягивает нам с Вальдесом бутылки воды. Она смотрит мне в глаза, раздувая ноздри и стискивая зубы.
— Что?! — говорю я. — Это не я!
— Джимми! — рычит она.
И бросает мою бутылку воды на скамейку, прежде чем уйти.
И тогда Вальдес издает смех Санта-Клауса.
— Заткнись, — говорю я, но его улыбка настолько заразительна, что я буквально ничего не могу с собой поделать.
— Вы такие милые, — смеется он. — Супер милые. У вас достаточно огня, чтобы оставаться в браке семьдесят лет.
— Ты просто...
— Ты знаешь, что я прав, чувак. Ты, блин, это знаешь.
Мы опять на поле и снова не везет. Одна блокированная атака за другой, одна неполная передача за другой. Одна нога за пределами поля при идеальном ответном ударе.
Проклятье.
На перерыве в раздевалке Радович произносит речь. Он пугающе спокоен, как умирающий или серийный убийца.
После короткой речи, которая воодушевляет, как удар по яйцам, я встаю и иду к своему шкафчику. Внутри записка. «КЛАДОВКА УБОРЩИЦЫ. СЕЙЧАС ЖЕ».
Я беру её, вытираю пот с лица и выхожу в коридор. Это, конечно, супермило, но Мэри совершенно ничего не знает о футболе. Поэтому мне придется объяснить ей, что двадцати минут недостаточно, чтобы перевести дух, и у меня просто нет времени на тайные связи в секретных кладовках, как бы чертовски сексуально это ни звучало. Я осматриваю коридор, но не вижу ничего похожего на кладовку.
Затем я замечаю ее симпатичный мизинец, торчащий из приоткрытой двери и подзывающий меня подойти ближе.
Я захожу в кладовку, пропахшую лизолом и заваленную таким количеством бумажных полотенец, что позавидует любой супермаркет «Костко». Я наклоняюсь к уху Мэри и говорю: «Нет времени…»
Но она целует меня прежде, чем я успеваю закончить это предложение. Обхватив меня ногами, притянув к себе за майку, она скользит рукой по задней части моих форменных штанов и хватает меня за задницу, глубоко вонзив ногти в мою кожу. Боже, она чертовски милая. Среди всего хаоса есть только она. И я. И, как я заметил, бесконечное множество швабр.
— Джимми, — она пристально смотрит мне в глаза.
Я вытираю след от краски с ее скулы.
— Мэри.
Мои ноздри раздуваются, как у бойца на ринге. Бля, я так сильно хочу ее. Я хочу, чтобы она была медленной, быстрой, грязной и мокрой. Я хочу, чтобы она была готова отдать мне все что угодно.
Но она мне ничего не дает. Мэри стискивает зубы, моргает и говорит: «Перестань так много думать», прежде чем толкнуть меня обратно за дверь.
***
Со вкусом сочных фруктов во рту и запахом кокоса в носу я снова выхожу на поле. И снова их гребанная защита убивает нас, но чудо из чудес, наша держится. После двухминутного предупреждения — 7:0, Бронкос ведут в счете.
Мы выходим на поле еще раз. Я оглядываюсь и вижу Мэри со сложенными как в молитве руками перед губами. Она смотрит прямо на меня, и сегодня ее волосы распущены, как вчера вечером. Она так красиво и неуместно выглядит там, в стороне. Не в спортивной экипировке, а в твидовой куртке. Не в теннисных туфлях, а в ботинках. Я достаточно близко, чтобы увидеть, как она вздохнула, а потом стала нервно покачивать ногой.
Перестань так много думать.
Ребята собираются в строй, и я вызываю 525 F Post Swing1. Вальдес смотрит на меня между ног и быстро кивает. Это обоснованное решение. Это трудно и чертовски опасно, но должно сработать.
Любовь может все изменить, если вы ей позволите.
Последние несколько высказываний противников взбесили моих защитников, которые теперь выглядят как бешеные собаки, сдерживаемые цепью. Игроки Бронкос знают, что эта глупая история с Гватемалой задевает моих ребят — и они не откажутся от этого.
Поэтому, прежде чем дать команду к атаке, я импульсивно выкрикиваю: «Перестаньте так много думать, и да здравствует Гватемала!»
На меня так не похоже кричать подобное дерьмо, что защита приходит в движение и дает фальстарт.
Толпа вокруг нас ревёт, как один большой разъяренный зверь.
Я смотрю на Мэри. Она сияет, Радович ошеломлен, а его Red Bull взлетает в воздух. Его большие густые брови ползут на лоб, и он кивает мне, показывая, что я хорошо потрудился.
Мы продвигаемся по полю на пять ярдов.
Я призываю игроков бегать и атаковать, распределяя нападение, но защита слишком хороша и останавливает нас. Ничего не получается.
Я пытаюсь прочитать варианты, но ничего не выходит. Ублюдки. Защита сегодня на высоте. И мы возвращаемся назад.
Опять перестраиваемся. Тени становятся длиннее, мы находимся в тенистом, прохладном участке поля, все еще на территории Бронкос. Третий раунд, пятнадцать секунд, выиграть или умереть.
Я наклоняюсь вперед, глядя на своих ребят. Я вижу сомнение в их глазах, хотя они и не собираются этого показывать. И я их не виню.
Я вспоминаю прошлую ночь. Чего ты боишься, Джимми? Почему?
Проиграть. Облажаться.
Ты не проиграешь. Ее лицо. Эта нежность. То, как она держалась за меня.
Я закрываю глаза и даю себе две секунды, чтобы представить что-то кроме этой проклятой игры. Я вижу Мэри на моем диване у камина. Я вижу на улице снег, а она завернута в одеяло. Я вижу ее со мной не только на этой неделе, но и на следующей. В День Благодарения. И через неделю после этого. И еще через неделю после этого по бесконечному календарю на веки вечные.
Я открываю глаза.
Время игры сокращается. Радович рычит из-за боковой линии, и защитники начинают наступать нам на пятки.