§ 2. Репрезентация и всеобщность
338. Идеи, в которых преобладает третичность, являются, как и можно было ожидать, более сложными и, как правило, нуждаются в тщательном анализе для ясного понимания; ибо обычная, неэнергичная мысль замалчивает этот элемент как слишком сложный. Тем больше потребность в исследовании некоторых из этих идей. 339· Наиболее легкой из идей, представляющих философский интерес, является идея знака, или репрезентации.
Знак репрезентирует нечто идее, которую он произво
дит или изменяет. Иными словами, он является средст
вом сообщения сознанию чего-то извне. То, что он ре
презентирует, называется его объектом; то, что он со
общает, его значением; а идея, которую он порождаег,
· его интерпретантой. Репрезентируемый объект
может быть не чем иным, как репрезентацией, по отношению к которой первая репрезентация выступает интерпретантой. Но бесконечные ряды репрезентаций, каждая из которых репрезентирует предыдущую, по всей вероятности, имеют в качестве предела абсолютный объект. Значением репрезентации не может быть ничто, кроме репрезентации. На самом деле, она есть не что иное, как сама репрезентация, воспринимаемая без лишних покровов. Но от этих покровов никогда нельзя отказаться полностью; они просто заменяются чем-то более прозрачным. Итак, мы имеем здесь бесконечную регрессию. В конечном счете интерпретанта есть не что иное, как репрезентация, которой вручается факел истины; как репрезентация, она обладает своей собственной интерпретантой. Вот вам и еще один бесконечный ряд.
340. К числу идей с заметной третичностыо, которые благодаря их большому значению в философии и науке требуют внимательного изучения, относятся идеи всеобщности, бесконечности, непрерывности, диффузии, роста, и интеллекта.
151
341. Давайте рассмотрим идею всеобщности. Любая кухарка имеет в своей книге рецептов набор правил, которым она привыкла следовать. Кто-то желает яблочного пирога. Обратите внимание, что мы редко, а может и никогда, не желаем какой-то одной конкретной вещи. Мы хотим того, что могло бы вызвать определенного рода удовольствие. Говорить же о единичном конкретном удовольствии это все равно что бессмысленно употреблять слова. У нас может быть единичное переживание удовольствия; но само удовольствие это качество. Переживание каждый раз единично; качества же, какими бы специальными они ни были, не могут быть подотчетны. Мне известны приблизительно две дюжины разных металлов. Я помню, как исследовал массу этих качеств. Но их число устанавливается только ограничением опыта; качеств металлов, которые я мог бы представить себе, бесконечно много. Я могу представить бесконечные промежуточные варианты между оловом и свинцом, медью и серебром, железом и никелем, магнием и алюминием. Итак, возникает желание съесть яблочный пирог вкусный, приготовленный из свежих яблок, не очень сладкий и не очень кислый и с довольно легкой и тонкой корочкой. Но это желание не какой-то конкретный яблочный пирог, либо готовится он при случае; единственной его особенностью является то, что его следует приготовить и съесть именно сегодня.
Для этого нужны яблоки; помня, что в чулане имеется
бочка с яблоками, кухарка идет туда и выбирает наибо
лее подходящие из лежащих сверху. Таков пример сле
дования общему правилу. Ей 'предписывается взять яб
локи. Много раз она видела предметы, называемые яб
локами, и усвоила свойственное им качество. Она знает,
как найти эти предметы сейчас; если они спелые и хо
рошего качества, то вполне подойдут. Если кухарка че
го-то и желает, так того, что имеет определенное каче
ство; но взять ей предстоит то или иное конкретное яб
локо. По природе вещей она не может взять качество,
но должна брать конкретный предмет. Ощущение и во
леизъявление, будучи делом действия и противодейст
вия, имеют отношение к конкретным вещам. Ей доводи
152
Феноменология
лось видеть только конкретные яблоки, и взять она сможет только конкретные яблоки. Но желание не связано с конкретными предметами-, оно связано с качествами. Желание не есть противодействие со ссылкой на конкретный предмет; это идея об идее, а именно идея о том, как замечательно было бы для меня, хозяина этой кухарки, съесть яблочный пирог. Однако желается не просто ни к чему не привязанное качество; желается, чтобы во мне реализовалась мечта съесть пирог; и это Я является объектом опыта. То же самое с желанием кухарки. Она не имеет в виду конкретный яблочный пирог, который бы она хотела подать к столу; но она определенно желает и намеревается приготовить яблочный пирог для конкретного человека. Когда кухарка идет в погреб за яблоками, то берет первую попавшую под руку миску или корзину, не заботясь о том, какую именно, главное, чтобы она имела подходящий размер, была чистой и обладала другими необходимыми качествами; но, выбрав определенную посудину, именно в нее она и намеревается положить яблоки. Она берет любые хорошие яблоки, которые оказываются под рукой. Но, взяв их, она намеревается сделать из них пирог. Если на обратном пути из погреба ей доведется увидеть какие-нибудь еще яблоки на кухне, она не станет использовать их для пирога, если, конечно, вдруг по какой-то причине не передумает. В течение всех своих действий кухарка повинуется своей идее или мечте, приписывая ей какую-либо конкретность (thisness или thatness), или, как мы говорим, hecceity, но эту мечту она желает осуществить в связи с некоторым объектом ее опыта, который как таковой обладает hecceity; и поскольку она вынуждена действовать, а действие имеет отношение только к тому или этому предмету, ей постоянно приходится осуществлять произвольный выбор, то есть брать то, что попадается под руку. 342. Сама мечта не обладает ярко выраженной третичностью; она, напротив, совершенно безответственна; она может быть всем, чем угодно. Объект опыта в качестве реальности есть второе. Но желание при поиске связать одно с другим есть третье, или опосредование.
153
Так происходит и с любым законом природы. Будь он просто нереализованной идею а закон природы обладает сущностью идеей, он был бы чистым первым. Случаи, к которым он применяется, представляют собой второе.
§ 3. Реальность третичности
343 ...Невозможно свести все в наших мыслях к этим двум
элементам [первичности и вторичности]. Можно ска
зать, что большая часть действительно совершаемого
состоит из вторичности или, скорее, вторичность яв
ляется преобладающим свойством того, что было со
вершено. Непосредственное настоящее, если бы мы
могли уловить его, не имело бы никакого свойства,
кроме своей первичности. Я вовсе не имею в виду, что
непосредственное сознание (чистая фикция, между
прочим) было бы первичностью; я хочу сказать, что ка
чество того, что мы непосредственно осознаем, кото
рое не является фикцией, представляет собой первич
ность. Однако мы постоянно пытаемся предсказать, что
должно произойти. Так вот, то что должно произойти,
согласно нашему представлению о нем, никогда не мо
жет полностью стать прошлым. В целом можно сказать,
что значения неисчерпаемы. Мы слишком склонны по
лагать, что то, что человек намеревается (желает) сде
лать, и значение (meaning) какого-либо слова это два
несвязных значения слова «meaning» (значение) или
что они связаны тем, что отсылают к некой действи
тельной операции сознания. Профессор Ройс, главным
образом в своей фундаментальной работе «Мир и инди
вид» (The World and the Individual), много сделал для то
го, чтобы искоренить эту ошибку. На самом деле един
ственная разница состоит в том, что, когда человек на
меревается что-либо совершить, пребывание им в этом
состоянии будет иметь следствием приведение грубых
взаимодействий между предметами в соответствие с
формой, по которой сформировалось само сознание
этого человека, тогда как значение слова на деле состо
ит в способе, каким оно могло бы, занимая надлежащее
месго в высказываемом суждении, способствовать
формированию поведения человека в согласии с тем,
154
1 Феноменология
сообразно чему сформировано оно само. И не просто значение всегда, в большей или меньшей степени, в конце концов формирует реакции в отношении его самого, но именно в осуществлении этого и состоит его суть. По этой причине я называю этот элемент феномена или объекта мысли третичностью. Он именно таков, каков есть, в силу придания некоторого качества будущим реакциям.
344. Все мы склонны скептически относиться к существованию какого-либо реального значения или закона в вещах. Этот скептицизм наиболее сильно выражен у самых мужественных мыслителей. Я всем сердцем приветствую скептицизм, при условии, что он обладает четырьмя качествами: во-первых, чтобы он выражал искреннее и реальное сомнение; во-вторых, чтобы он был агрессивным, в-третьих, чтобы он побуждал к исследованию, и, в-четвертых, чтобы в нем присутствовала готовность признать то, в чем он сомневается, как только элемент сомнения будет прояснен. Сердиться на скептиков, которые, знают это или нет, являются преданными друзьями духовной истины, явный признак того, что тот, кто сердится, сам грешит скептицизмом, однако не здоровым и невинным, стремящимся раскрыть истину, а лживой, скрытной, извращенной и консервативной разновидностью скептицизма, страшащейся истины, хотя истина означает просто способ достижения тех или иных целей. Если скептики полагают, что можно дать объяснение любым явлениям вселенной, оставив без объяснения значение, пусть дерзают и пытаются сделать это. Это самое похвальное и благодетельное предприятие. Но когда они заходят настолько далеко, что начинают говорить, будто в нашем сознании нет ни одной идеи, несводимой к чему-либо еще, я говорю им:
«Джентльмены, я всем сердцем разделяю ваше наиболее
сильное чувство, состоящее в том, что человек, достой
ный этого имени, не позволит мелким пристрастиям
ума сделать его слепым к истине, которая состоит в со
гласии его мыслей с его целями. Но вы знаете о таком
явлении, как недостаток искренности, который человек
сам в себе не осознает. Вы, бесспорно, понимаете, что,
155
если бы существовал элемент мысли, несводимый ни к какому другому, было бы трудно, учитывая ваши принципы, объяснить его наличие у человека иначе, как выведением его из окружающей Природы. Но если из-за этого вам пришлось бы отвернуться от идеи, столь ярко освещающей ваш разум, то вы нарушили бы ваши принципы более радикальным образом».
345. Я сформулирую здесь в общих чертах доказательство
того, что идея значения несводима к идеям качества и
противодействия. Это доказательство содержит основ
ные посылки. Согласно первой посылке, любое под
линное триадическое отношение включает в себя зна
чение, так как значение представляет собой триадиче
ское отношение. Вторая посылка утверждает, что триа
дическое отношение невыразимо посредством одних
только диадических отношений. Чтобы убедиться в
правильности первой из этих двух посылок, согласно
которой каждое триадическое отношение включает в
себя значение, может потребоваться основательное
размышление. Есть два направления исследования. Во
первых, видимо, любые физические силы имеют место
между парами частиц. Это предположение было выдви
нуто Гельмгольцем в его оригинальной работе «О со
хранении сил» (On the Conservation of Forces). Возьмите
любой факт триадического вида из физики; под ним я
подразумеваю факт, который можно определить только
одновременной ссылкой на три предмета, и вы обнару
жите достаточно свидетельств того, что такой факт ни
когда не создается действием сил на основании только
диадических отношений. Так, ваша правая рука это та
рука, что указывает на восток, когда вы находитесь ли
цом к северу, а головой к зениту. Требуются три вещи,
восток, запад и небо, чтобы определить разницу между
правым и левым. Соответственно, химики считают, что
вещества, вращающие плоскость поляризации направо
или налево, можно произвести только из таких [сход
ных] активных веществ. Они все настолько сложны по
составу, что вряд ли могли бы существовать, когда Земля
была очень горячей, так что совершенно непонятно,
как могло возникнуть первое такое вещество. Это не
156
Феноменология
могло произойти посредством действия грубой силы. Что касается второго направления исследования, то вам следует научится анализировать отношения, начиная с явно триадических и постепенно переходя к другим. Таким образом вы можете окончательно убедиться, что любое подлинное триадическое отношение включает мысль или значение. Возьмем, например, отношение в дарении. А дарит В некоему С. Это действие состоит не в том, что А бросает В, которое случайно попадает в С, подобно финиковой косточке, попавшей Джинни в глаз. Если бы этим все и ограничивалось, то имело бы место не подлинное триадическое отношение, а одно диадическое отношение, за которым следует другое такое же. Не нужно было бы движения даримого предмета. Дарение это передача права владения. Право же, это дело закона, а закон дело мысли и значения. Я оставляю этот вопрос на ваше рассмотрение, добавляю лишь, что хотя я и употребил слово «подлинный», однако на самом деле не считаю его необходимым. Я полагаю, что даже вырожденные триадические отношения включают что-то вроде мысли.
346. Легко доказать и вторую посылку в нашем доказательстве, согласно которой подлинные триадические отношения никогда не могут быть составлены из диадических отношений и качеств. [...]. В понедельник я встречаю какого-то человека. Встретив во вторник какого-то человека, я вспоминаю: «Да ведь это тот же человек, которого я видел в понедельник». Мы можем вполне правильно утверждать, что я непосредственно ощутил тождество. В среду я встречаю какого-то человека и говорю: «Это тот же человек, которого я видел во вторник и, следовательно, тот же, которого я встретил в понедельник». Здесь имеет место признание триадического тождества; но оно возникает как вывод из двух посылок, что само по себе является триадическим отношением.
Если я вижу сразу двух людей, я не могу таким непо
средственным переживанием отождествить их обоих с
человеком, которого я видел до этого. Я могу отождест
вить их, если только я рассматриваю их не как одного и
того же человека, а как два разных проявления одного
157
и того же человека. Идея проявления представляет собой идею знака. Знак же это нечто, А, обозначающее некий факт или объект, В, в отношении некоей мыслиинтерпретанты, С.
347. [...] Анализ покажет, что любое отношение, будь оно тетрадическим, пентадическим или состоящим из большего числа коррелятов, есть не что иное, как соединение триадических отношений. Неудивительно поэтому, что, кроме трех элементов первичности, вторичности, и третичности, в феномене больше никаких элементов обнаружить нельзя.
348. Что касается общего нежелания признавать мысль активным фактором реального мира, то некоторые причины легко установить. В первую очередь, люди убеждены, что все происходящее в материальной вселенной является движением, которое целиком и полностью определяется нерушимыми законами динамики; и это, как они думают, не оставляет места какому-либо другому влиянию. Но законы динамики опираются на совершенно иные основания, нежели законы гравитации, упругости, электричества и им подобные. Законы динамики если и не тождественны, то по крайней мере очень сходны с принципами логики. Они говорят лишь то, как будут двигаться тела, если установлены действующие силы. Они допускают любые силы, а значит, и любые движения. Только закон сохранения энергии вынуждает нас объяснять определенные виды движения с помощью специальных гипотез о молекулах и им подобных. Таким образом, чтобы согласовать вязкость газов с этим законом, нам придется предположить, что газы имеют определенное молекулярное строение. Отставив законы динамики в сторону как законы, вряд ли являющиеся позитивными, но скорее представляющими формальные принципы, у нас остаются только законы гравитации, упругости, электричества и химические законы.
Кто же будет сознательно утверждать, что нашего зна
ния этих законов достаточно, чтобы быть более или
менее уверенным в их абсолютной вечности, и непре
ложности, и неподверженности великому закону эво
люции? Каждый наследуемый признак это закон, но
158
Феноменология
он подвержен развитию и разложению. Любая привычка индивидума является законом; но эти законы так легко изменяются под действием самоконтроля, что совершенно очевидно, что идеалы и мысли, как правило, оказывают весьма заметное влияние на человеческое поведение. Тот факт, что истина и справедливость великие силы в мире, не просто фигура речи, но реальный факт, с которым должны согласоваться теории.
349. Ребенок, с его удивительной способностью к язык\>,
обычно смотрит на мир как на управляемый главным
образом мыслью; ибо мысль и выражение для него есть
одно. Как говорит Вордсворт, ребенок совершенно в
этом прав; он
глаз среди слепых,
на нем зиждутся истины,
которые мы тяжким трудом добываем всю жизнь
Повзрослев, ребенок сразу утрачивает эту способность; на протяжении всего детства его голову забивают такой массой лжи, которую родители по обыкновению считают самой полезной пищей для ума ребенка, поскольку они не думают о его будущем, о том, что он вступает в сознательную жизнь с крайне презрительным отношением ко всем идеям детства; и великая истина об имманентной силе мысли во вселенной отбрасывается им вместе с ложью. Я предлагаю это гипотетическое объяснение потому, что, если бы общее нежелание считать мысль реальной силой или чем-то, помимо выдумки фантазии, было действительно естественным, это служило бы не менее убедительным доводом против признания ее реальной силой.