Политика, религия и культура: новая психотерапия 307
претировать. В одной культуре может оказаться более престижным говорить оптимистичные вещи, чем в другой. Эти народы живут в разных климатических и исторических условиях, на разных континентах, у них разный генофонд. Любую разницу в стиле объяснения между болгарами и навахо можно объяснить тысячью способами, кроме соотношения надежды и отчаяния.
«Конечно, — сказала Эле, — если вы сравниваете несравнимое. Но я не имела в виду навахо и болгар. Я думала о культурах, гораздо более близких — Восточный а Западный Берлин. Они находятся рядом, у них одна погода, они говорят на одном диалекте, междометия и жесты означают одно и то же, до 1945 года у них была одна история. После этого они отличались только политическими системами. Они вроде однояйцевых близнецов, которых воспитывали врозь в течение сорока лет. Это тот самый случай, когда можно задать вопрос, различно ли отчаяние при разных политических системах, когда все остальные факторы идентичны».
На следующий день на конгрессе я рассказал одному профессору из Цюриха о творчески мыслящей аспирантке. После того, как я описал ее и упомянул, что она назвалась Эле, он сказал мне, что это — принцесса Габриэль цу Эттинген-Эттинген унд Эттинген-Шпильберг, одна из самых многообещающих молодых ученых Баварии.
На следующий день за чаем мы с Габриэль продолжили наш разговор. Я сказал, что согласен с тем, что различие между стилем объяснения в Восточном и Западном Берли-нах (если только его удастся обнаружить) должно определяться разницей между коммунизмом и капитализмом. Но откуда взять материал для сравнения? Не может же она просто перебраться через Берлинскую Стену и начать раздавать анкеты случайным жителям Восточного Берлина?
«Конечно, в нынешнем политическом климате это не-
308 _______________________ Мартин Э. П. Зелигман
возможно, — согласилась она (в это время во главе Советского Союза стоял Андропов). — Но ведь все, что мне требуется, это сопоставимые письменные документы из обоих городов. Они должны касаться одних и тех же событий, происходящих в одно и то же время. Это должны быть нейтральные события, не связанные ни с политикой, ни с экономикой, ни с душевным здоровьем. И вот о чем я подумала. Через четыре месяца в Югославии начнутся зимний Олимпийские Игры. Их будут подробно освещать и в вос-точноберлинских, и в западноберлинских газетах. Как водится в спортивных репортажах, там наверняка будет много заявлений спортсменов и журналистов о причинах побед и поражений. Я хочу обработать их и посмотреть, какая культура более пессимистична. И вот это будет демонстрацией того, что можно количественно сравнивать уровень надежды разных культур».
Я поинтересовался, каков ее прогноз на этот счет. Она ожидала, что восточногерманский стиль объяснения, по крайней мере, на спортивных страницах, окажется более оптимистичным. В конце концов, восточные немцы — выдающаяся олимпийская нация, а газеты — вещь сугубо государственная. И одна из их функций — поддерживать мораль нации на высоком уровне.
Я придерживался другой точки зрения, но промолчал.
В течение трех последующих месяцев я несколько раз разговаривал с Габриэль по телефону через Атлантику и получил от нее несколько писем. Ее очень беспокоило, сумеет ли она добывать газеты из Восточного Берлина, поскольку иногда были проблемы с тем, как переправить печатный материал через Стену. Она договорилась со знакомым механиком из Восточного Берлина, что он будет присылать ей по почте всякую ерунду типа битых чашек и гнутых вилок, завернув их в спортивные страницы газет. Оказалось, что в этом нет необходимости. Во время Олим-
Политика, религия и культура: новая психотерапия 309
пиады она смогла беспрепятственно ходить через берлинские контрольно-пропускные пункты с таким количеством восточноберлинских газет, каким хотелось.
Затем наступило время работы по прочесыванию трех западноберлинских и трех восточноберлинских газет, выходивших во время Олимпиады. Габриэль удалось набрать там и оценить 381 цитату с объяснением спортивных событий. Вот некоторые из оптимистических объяснений, данных спортсменами и журналистами.
Конькобежец не сумел выдержать темп, потому что «в этот день утром не было солнца, которое могло бы обеспечить зеркальную поверхность льда» (отрицательное событие, 4 балла); «лыжница упала, потому что со стоявших рядом деревьев свалился снег, засыпавший стекло ее шлема» (отрицательное событие, 4 балла); «спортсмены не боялись, потому что «знали наверняка, что сильнее соперников» (положительное событие, 16 баллов).
А вот примеры пессимистических объяснений: беда пришла потому, что «она была в такой плохой форме» (отрицательное событие, 17 баллов); «ему пришлось сдержать слезы, надежда на медаль исчезла» (отрицательное событие, 17 баллов); спортсменам удалось победить, потому что «наши соперники пропьянствовали всю ночь» (положительное событие, 3 балла).
Но кто же делал оптимистичные, а кто пессимистичные заявления? Ответы оказались неожиданными для Габриэль. Заявления восточных немцев были гораздо пессимистичнее, чем западных. Это было тем более знаменательно, что восточные немцы прекрасно выступили на Играх. Они выиграли двадцать четыре медали (западные немцы — всего четыре). Поэтому у восточноберлинских газет была возможность сообщить о намного большем количестве хороших событий. И действительно, 61% восточных объяснений касался событий, хороших для восточных немцев, в
310 Мартин Э. П. Зелигман
то время как всего 47% западных объяснений касались событий, хороших для Запада. Тем не менее тон восточно-берлинских репортажей был намного мрачнее, чем западноберлинских.
«Результаты меня потрясли, — сказала мне Габриэль. — Я просто отказываютсь в них верить, пока не найду какой-нибудь другой способ дополнительно убедиться в том, что жители Восточного Берлина более пессимистичны и подвержены депрессии, чем Западного. Я пробовала добыть точные данные по статистике самоубийств и заболеваний из Восточного Берлина и сравнить их с западными, но, конечно, мне это не удалось».
Докторская диссертация Габриэль относилась не к психологии, а к этиологии человека, разделу биологии, который посвящен наблюдению за людьми в естественных условиях и подробной регистрации того, что они делают. Она начала с наблюдений, которые Конрад Лоренц проводил над утятами; у утят, увидевших его, сформировалось убеждение, что он их мать, и они везде стали следовать за ним. Его тщательное изучение природных явлений впоследствии вылилось в систематическое наблюдение за людьми. Габриэль подготовила свою диссертацию под руководством двух видных последователей Лоренца. Я знал, что Габриэль выполнила много мелких наблюдений над детьми в школе, но меня взволновало ее намерение обследовать бары Восточного и Западного Берлина.
«Единственный способ получить дополнительное подтверждение моим результатам, до какого я смогла додуматься, — писала она мне, — состоит в том, чтобы отправиться в Восточный Берлин и добросовестно считать признаки отчаяния, а затем сравнить результат с данными, полученными в аналогичной обстановке в Западном Берли-