Его бывшая объявилась, и он пошел в бар и позволил незнакомке лапать себя? Почему ты не мог прийти ко мне, Грейсон?

— Но, видимо, — сказал он, проводя пальцем по моему голому бедру, — мне больше не нравятся блондинки. Мне нравятся рыжие. Или брюнетки. Или идеальная смесь того и другого. Ты мне нравишься, — он прищурился и посмотрел на меня, его выражение лица вдруг стало растерянным. — Почему ты не в моей постели?

Я усмехнулась, отвернувшись от него и скрестив руки на груди.

— Ты, наверное, шутишь. Ты уезжаешь, не сказав мне ни слова, оставляя меня наедине с твоим братом и твоей бывшей. А потом ты напиваешься и позволяешь женщинам лапать себя в баре, и ты ждешь, что я буду ждать тебя дома в твоей постели? За кого ты меня принимаешь? — прорычала я, гнев смешался с обидой.

Грейсон наклонился вперед.

— Я принимаю тебя за свою жену, — его улыбка была наполнена интимным теплом, несмотря на его опьяненное состояние.

Я подняла подбородок, не позволяя ему очаровать меня. Он причинил мне боль.

— Только формально.

— Давай изменим это. Сегодня вечером. Раньше... ты была готова, — на мгновение он выглядит очень уязвимым, и мое глупое сердце заколотилось. — Пожалуйста, Кира, скажи мне, что ты хочешь меня. Я просто... Я хочу тебя, ты мне нужна, — его голос звучал грубо.

Я нужна ему?

Значит, я была не более, чем удобством. Не более, чем способ временно удовлетворить его физические желания. Но я хотела большего, чем его похоть. Я хотела... О Боже, я хотела его сердце.

Моя грудь наполнилась внезапной паникой.

— Ты все еще любишь ее? — промолвила я.

Выражение лица Грейсона мгновенно ожесточилось, и он поднялся на ноги, очевидно, даже в пьяном состоянии, не задаваясь вопросом, о ком я говорю. Он уставился на меня, выражение его лица стало неожиданно холодным и отстраненным.

— Ты не собираешься мне отвечать? — я подняла подбородок, не желая отводить взгляд, ненавидя то, что он обладает таким подавляющим физическим присутствием, особенно стоя надо мной. Его взгляд был пронзительным, а эбонитовые глаза, казалось, смотрели сквозь меня.

— Я не хочу причинять тебе боль, Кира. Но ситуация с Ванессой, моим братом и мной — это не твое дело. Это вообще не имеет к тебе никакого отношения, — заявил он.

Если он и не хотел причинить мне боль, то у него был забавный способ доказать это. Боль пронзила мою грудь, но я выдержала его взгляд. Не хотела, чтобы он знал, что его слова образовали дыру в моем сердце. Я и сама едва ли хотела признавать это.

— Пожалуйста, просто уходи, — сказала я, мой голос был непоколебим. — Я не хочу тебя. Ты мне совсем не нужен.

Он провел рукой по волосам, казалось, что-то обдумывая, как будто это я причиняла ему боль. Но потом он слегка покачнулся на ногах, остановил себя, выпустив резкий вздох. Тихо выругавшись, он повернулся и вышел из моей комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Если бы они не остались здесь, я бы ушла в убежище своего домика. Я планировала переспать с Грейсоном сегодня ночью. А теперь спать в одной комнате в одном доме с ним было невыносимо.

Я рухнула на подушку, обняла себя, отказываясь плакать.

 

***

 

Если я ожидала, что с рассветом нового дня Дракон ворвется в мою комнату и будет умолять о прощении, я была жестоко разочарована. На самом деле, в течение следующих нескольких дней я его почти не видела. Очевидно, он сбежал на винодельческий завод, где устанавливал новое оборудование и следил за тем, чтобы все было в рабочем состоянии. По крайней мере, так я узнала от Шейна, который, казалось, был почти так же расстроен, как и я, тем, что Грейсон игнорировал всех нас. Очевидно, Грейсона совершенно не волновало, что наш брак выглядит фиктивным.

— Я просто буду держаться поблизости и при любой возможности подставлять себя под его удар, — сказал Шейн. — В конце концов, я его измотаю, — он подмигнул мне, хотя не выглядел особенно убежденным в своем собственном заявлении.

Что касается меня, то я не хотела делать то же самое. На самом деле, мой образ действий обычно заключался в том, чтобы убегать от болезненных ситуаций, и сейчас это было моим инстинктом. Но мне нужно было спланировать вечеринку, а время шло.