Глава двадцать четвертая. Шамиль и соседние державы
Османская империя
Как уже отмечалось, между Османской Турцией, с одной стороны, и дагестанцами и чеченцами — с другой, существовали давние исторические связи. Турецкий султан считался как бы главой суннитов, и на Кавказе его чтили очень высоко. «На небесах один Бог, — сказал Шамиль русскому офицеру, — а на земле один падишах — султан Османов»{1238}.
Потому нет ничего удивительного в том, что когда Шамилю понадобилась помощь извне, он первым делом обратился к Стамбулу{1239}. Согласно имеющимся данным, впервые такое обращение имам сделал в 1839 г.{1240}. Это в точности совпадает с изменением политического курса Шамиля, начавшимся в 1837 г. Однако ни на это обращение, ни на повторные призывы в 40–50-х гг. ответа из Блистательной Порты не последовало.
Надо сказать, что многих гонцов Шамиля перехватывали русские{1241}, многие не добирались до места назначения по другим причинам{1242}, но и те, кто добирался, «ничего от султана добиться не могли»{1243}. За десять лет до этого, во время войны с Россией, Османы пытались поднять кавказских горцев на борьбу с русскими{1244}. Но теперь султан был в мире с русским царем, и нарушать его поставками Шамилю оружия он не желал. Более того, в 30-е годы Россия стала единственной опорой, если не сказать защитой, султана в борьбе с египетским пашой Мухаммедом Али, что вообще исключало всякие действия, которые могли бы вызвать у русских раздражение.
Эта принципиальная политика Турции не изменилась [348] после благополучного завершения «второго кризиса Мухаммеда Али» и восшествия на султанский престол Абдул-Мечида, который не был таким горячим поклонником русского царя, как его отец. Сохранение мира с Петербургом оставалось делом первостепенной важности. Следовательно, ни о какой помощи Шамилю не могло быть и речи, тем более что русские много раз выказывали крайнюю чувствительность к любому вмешательству на Кавказе. Подозрительность русских, точнее сказать — паранойя, хорошо задокументирована. Достаточно привести историю, описанную Бушуевым. Русский посланник в Стамбуле показал Великому визирю перехваченное письмо Мухаммеда Амина, адресованное султану. Решит-паша, выведенный из себя частыми приставаниями на эту тему, попытался отделаться «ядовитой шуточкой» и «спросил, не желаем ли мы, чтобы султан утвердил учрежденный Шамилевым наибом макхам (гражданский суд)», что подозрительный и лишенный чувства юмора русский дипломат истолковал как подтверждение своих подозрений{1245}.
К тому же в глазах Блистательной Порты связи Шамиля с Мухаммедом Али, а также с курдами и оппозиционерами в Аджарии на болезненном стыке границ с Россией и Персией его совсем не украшали.
Насколько Шамиль был рассержен и расстроен нежеланием Османов помочь ему в войне, имам прямо высказал в беседе с пленным русским офицером в 1842 г.:
«Неужели вы всерьез думаете, что султан строго соблюдает законы Мухаммада, и турки — истинные мусульмане? Они хуже гяуров. Попадись они мне в руки, я разорвал бы их на 24 части, начиная с самого султана. Он же видит, как мы, его единоверцы, сражаемся с русскими за Аллаха и за веру. Почему он нам не поможет?»{1246}. [349]
Даже с учетом сгущения красок в русских свидетельствах его негодование было искренним. Но все равно имам испытывал пиетет к турецкому султану. Он понимал, что изменения политики Османов пока не предвидится и ждать широкой помощи от них, по крайней мере в обозримом будущем, не приходится, но в ожидании перемен к лучшему продолжал поддерживать контакты со Стамбулом.
Эти контакты имели еще ту ценность, что служили моральной поддержкой для горского народа. Кроме того, у Шамиля всегда были частные проблемы, в разрешении которых турецкая помощь хоть в малой мере, но все же была подспорьем{1247}. Эти контакты использовались также для того, чтобы убедить Османов изменить свою политику. Это лоббирование осуществлялось и по другим направлениям. Были задействованы «халидийские связи», имам и его муршид пытались убедить главного муфтия Стамбула и мекканского тарифа, чтобы те повлияли на султана{1248}.
Контакты со Стамбулом, всегда связанные с большим риском и трудностями, осуществлялись по двум путям: окольными караванными тропами через курдов — это был главный путь, и по Черному морю в Черкессию, затем через Кабарду в Чечню. Второй путь стал использоваться более интенсивно после приезда к черкесам Мухаммеда Амина. Переход Даньяла на сторону имама дал Шамилю возможность пользоваться услугами бывших подданных султана Элису, в своей массе сохранивших ему верность. Те могли ездить в Стамбул прямой дорогой.
Надежды Шамиля на то, что Османы изменят к нему отношение, покоились на том основании, что Порта не прерывала с ним контакты, а порой даже сама выступала инициатором. Это объяснялось заинтересованностью Османов в получении сведений о движении Шамиля, которое росло и ширилось и могло оказаться полезным для Османской империи. В 1843 г. Стамбул [350] запросил такую информацию. Шамиль составил подробный отчет и послал, но, по-видимому, до адресата его отчет не дошел{1249}. В 1848 г. Стамбул послал к Шамилю черкеса, постоянно проживавшего в Турции, с заданием получить сведения о движении имама, его тактике, целях и достижениях. На этот раз миссия, кажется, оказалась более успешной{1250}.
Со временем на дипломатическом горизонте произошли перемены. Русско-турецкие отношения становились все напряженнее, и военный конфликт между Россией и Турцией уже не казался таким невероятным. Пришла пора Османам подумать о контактах с Шамилем{1251}. В начале 1850 г. командующий турецкими войсками в Эрзеруме высказал уверенность в том, что Шамиль пойдет на сотрудничество, значит, так или иначе этот вопрос между сторонами обсуждался{1252}. Но если какого-то взаимопонимания стороны и достигли, то лишь в самой общей форме, в виде намерений; никаких конкретных мер по налаживанию взаимодействия или оказанию помощи Шамилю в данный момент или в будущем не предпринималось.
Когда разразилась Крымская война, отсутствие четких договоренностей сразу сказалось. Ни та, ни другая сторона к совместным действиям готовы не были, и к тому же не имели представления о силах друг друга, о планах и возможностях. А главное, каждый надеялся, что другой все сделает своими силами и самостоятельно. Беспомощность и провалы Османов вызвали у Шамиля полное разочарование, в последние годы жизни он горько на них сетовал и ругал султана{1253}.
Но, как всегда, даже из безрезультатных связей с Османами Шамиль извлек для себя пользу. Контакты с хункаром, как почтительно именовали на Кавказе турецкого султана, не только придавали дополнительный вес и значимость имаму, но Шамиль использовал их для поднятия морального духа своего народа. Он прекрасно понимал, как слаб его маленький народ в [351] борьбе против огромной державы. Он и его сторонники сознавали, что без помощи извне у них нет никаких шансов на победу. Чтобы продолжать борьбу и сносить все тяготы войны, народ должен знать, что его единоверцы в других странах знают о борьбе мусульман Кавказа, сочувствуют им и действительно готовы прийти на помощь. А нужда в ней была великой, и никакие победы на поле сражения ее не облегчали.
Именно поэтому имам предавал гласности свои контакты с Османами, сообщал о действительном или предполагаемом прибытии из Стамбула гонцов, широко распространял тексты писем от султана{1254}. Тем самым он шел по стопам Гази Магомеда. Но Шамиль сделал шаг дальше: он часто заводил разговор о планах вступить во взаимодействие с турецкими войсками. В конце 40-х гг. широкое распространение среди горцев получило предсказание, якобы сделанное каким-то мудрецом, о скором пришествии Османов, когда Шамиль должен стать сидаром султана. Если и не сам Шамиль пустил этот слух, то и опровергать его он не собирался.
Когда в конце 40–50-х гг. имама постиг ряд военных поражений и пошедший за ним народ стал испытывать еще большие тяготы, Шамиль активизировал свои шаги в направлении Османов, что совершенно понятно. В начале 40-х гг. контактов с Османами практически не было, хотя нужда в них была большой. В середине 40-х гг. ряд блестящих побед на время эту нужду приглушил. Теперь же имам был вынужден чаще выкладывать турецкую карту, и контакты с Османами были бы как нельзя кстати. Но вследствие Крымской войны опора на Османов привела к совершенно обратным результатам{1255}.
Мухаммед Али
В начале сороковых годов отсутствие помощи со стороны Османов с лихвой возмещалось поддержкой со стороны египетского паши Мухаммеда Али. О его влиянии на [352] события 1840-го г. в Черкесии и Чечне мы уже говорили. Речь идет о письмах, подлинных или фальшивых, самого паши и его сына Ибрагима в поддержку Шамиля, о которых уже упоминалось. Контакты между имамом и пашой продолжались несколько лет{1256} и служили хорошим подспорьем для упрочения власти Шамиля, для поддержки морального состояния народа, точно так же, как работали для этого в более поздние годы контакты имама с Османами{1257}. Знаменитое письмо Мухаммеда Али 1840 г., например, ходило по рукам вплоть до 1844 г.
Стоит еще раз подчеркнуть огромный престиж египетского паши в то время, иначе будет трудно понять, какую мощную поддержку получал Шамиль, используя имя Мухаммеда Али. Как свидетельствует русский офицер, оказавшийся пленником Шамиля, у горцев авторитет Мухаммеда Али был несравненно выше, чем авторитет турецкого султана, у которого тот отвоевал целое царство; паша стал самым могущественным мусульманским правителем, победил неверных инглизов [англичан] и ифранжидов [французов]{1258}
Помощь египетского паши не ограничивалась только моральной поддержкой Шамиля. По некоторым сведениям, она была более ощутимой. Например, шекинский кадий Абд аль-Рахман в беседе с английским консулом в Тебризе рассказывал, что Шамиль направлял его к «турецкому султану Мухаммеду Али», который посылал имаму деньги», и «несколько инженеров, которые все еще там находятся»{1259}.
При Шамиле, в самом деле, было несколько особых персон, схожих по крайней мере в трех вещах: все они были кавказцами, кроме одного выходца из Крыма;
все они побывали в разных странах Ближнего Востока, включая Египет; каждый был специалистом в какой-то области. Среди этих лиц выделялись Хаджи-Яхья аль-Чиркави, организатор и командующий артиллерией Шамиля, крымский-татарин Джафар{1260}, построивший пороховые фабрики и управлявший ими, Хаджи-Джабраил [353] аль-Унсукулуви{1261}, наладивший литье пушек и изготовление пороха сначала в Аншале, затем в Новом Дарго, и, наконец, самая видная фигура, чеченец из родного аула шейха Мансура — Алды по имени Хаджи-Юсуф Сафароглы [Сафаров]{1262}.
Хаджи-Юсуф был главным инженером имама, картографом, командиром, администратором, политическим советником и юрисконсультом. Он руководил инженерными работами по укреплению Гергебиля, Салтаха и Чоха. Будучи офицером низами-чедид Мухаммеда Али, он участвовал в создании регулярной пехоты Шамиля — низама. В 1854 г. Шамиль уличил его в тайных связях, согласно одним источникам — с русскими, по другим — с Османами, и отправил в ссылку. Через два года Хаджи-Юсуф бежал оттуда к русским и вскоре после этого умер. Его последней работой была составленная по заказу русских карта владений Шамиля{1263}.
Осталось неизвестным, действительно ли они были присланы к Шамилю египетским пашой или нет, но считалось, что дело обстоит именно так, и это имело большое значение. А главное, они внесли большой вклад в дело борьбы горских народов, помогли им вести эту борьбу на протяжении долгих лет и во многих отношениях способствовали укреплению власти и влияния Шамиля. Такова была помощь Мухаммеда Али; неважно, реальная она была или вымышленная, существенно здесь то, как умело и расчетливо сумел Шамиль ею воспользоваться.
Каджары
В отличие от Гази Магомеда, который, как считалось, имел обширные связи с Каджарами{1264}, Шамиль таковых практически не имел вовсе. В 1848 г., незадолго до своей кончины, персидский шах Мохаммед направил Шамилю послание, «тщательно скрытое от его главного министра», в котором выражал «свои симпатии [354] ведущейся почтенным руководителем войне и предлагал помощь, какую Персия может себе позволить»{1265}. Шамиль послал ответное письмо, но оно опоздало, шах уже умер{1266}.
В том же году вследствие протеста русских был арестован губернатор Арбиля за то, что продал Шамилю партию пороха{1267}. Сейчас уже не установить, чем был продиктован этот шаг губернатора, политическими соображениями или обычной корыстью, и связаны эти события между собой или нет. В истории эти два факта остались изолированными, так сказать, вне исторической связи. Такому состоянию отношений способствовали традиционная неприязнь и недоверие друг к другу, существовавшие между персами-шиитами и дагестанцами-суннитами. Но главная причина заключалась в Туркманчайском мирном договоре между Россией и Персией, «самом большом и унизительном для нации несчастье в новейшей истории Персии», оставившем часть Азербайджана «в холодной тени Северного колосса, что с тех пор не переставало мучить всех государственных деятелей Персии»{1268}.
Согласно русским источникам, гонцы Шамиля, пользуясь «халидийским каналом», свободно ездили между «Царьградом [Стамбулом], Багдадом и Гератом»{1269}. Это справедливо, потому что во всем исламском мире к борьбе Шамиля относились с сочувствием. Но другие мусульманские владыки находились много дальше персидских, и от них трудно было ожидать чего-то другого, кроме моральной поддержки. По сути дела, они могли только молиться за Шамиля, как это делал, например, бухарский эмир{1270}.
Западные державы
Среди западных держав, в той или иной мере проявлявших интерес к бассейну Черного моря и Кавказу, особое место занимала Великобритания. На этих страницах [355] уже шла речь как о санкционированной английскими властями, так и о самостоятельной деятельности английских агентов среди черкесов. Франция, единственная из европейских стран, держала в Тифлисе консула, но ее роль была менее заметной{1271}. Ни одна из этих стран не пыталась наладить с Шамилем контакты{1272}. Единственными европейцами, попытавшимися это сделать, были польские эмигранты, но и им это не удалось{1273}.
Сам Шамиль к Англии и Франции относился с недоверием, и не только потому, что считал зазорным иметь дело с неверными. По-видимому, имам был наслышан про обещания Уркварта, которые никогда не выполнялись. Если верить сведениям русских, Шамиля очень это огорчало. Что касается Франции, то Шамиль по своим «халидийским каналам» и из русских газет знал о войне в Алжире, которую эта страна вела против шейха Абд аль-Кадира{1274}. Поэтому по своей инициативе имам никаких связей с христианскими странами не устанавливал. Дело изменилось с началом Крымской войны, но лишь на краткий период и с недолгими последствиями. [356]
Часть девятая.
Конец