Перебежчики и пленные
Когда русские вступили в пределы Кавказа, стали отмечаться случаи бегства солдат и казаков из армии за пограничные линии в горы, в Турцию и Персию. И у персов, и у турок были части, укомплектованные русскими перебежчиками. Что касается перебежчиков из [342] местных казаков, знавших обычаи и нравы горцев, то они обычно приживались в аулах и участвовали в походах и набегах с горцами наравне{1216}. Приняв ислам, они женились на горянках и полностью вливались в жизнь общины. Солдаты же из русских губерний, для которых жизнь горцев была чуждой, были на положении пленников, иначе говоря, считались рабами.
Шамиль понял моральное и пропагандистское значение перебежчиков и дезертиров даже прежде, чем оценил их как лишние рабочие руки. Уже в 1840 г. он писал наибам:
«Известно, что бежавшие к нам от русских верны нам и заслуживают доверия. Это наши добрые друзья. Перейдя к правоверным, они очищаются. Давайте им все, что нужно для жизни и нормального существования»{1217}.
Позднее он велел каждого перебежчика (и пленного) доставлять к нему, лично допрашивал и определял их дальнейшую судьбу. Артиллеристов, кузнецов и специалистов других редких в горах профессий имам оставлял при себе{1218}.
Шамиль старался склонить пленников пойти к нему на службу. Если те соглашались, они становились свободными, и Шамиль заботился, чтобы они были как можно лучше устроены.
Наиболее благополучно устраивались те, кто принимал ислам. В этом случае перебежчик или пленник автоматически освобождался от всяких пут, причем имам издал специальное постановление, по которому обращенный в ислам пленник переста вал считаться человеком низшего осота, чем-то вроде крепостного, как это было с пленными-немусульманами{1219}. Такие переводились в абсолютно равное со всеми положение, содержание получали из дома имама или наиба, и те, кого обращал в мусульманство сам Шамиль, ставились [343] надзирателями над остальными пленниками. Особое значение имам придавал женитьбе обращенных пленников на горянках. Он даже издал распоряжение, согласно которому девушка, вступившая в предосудительную связь с пленником, освобождалась от наказания, если выходила за него замуж. Эта сторона быта настолько занимала Шамиля, что он лично совершал обряд бракосочетания состоявших при нем обращенных пленников и горских женщин из числа беженок{1220}.
Вместе с тем Шамиль никогда не навязывал обращения в ислам. Это противоречило шариату. Все, кто придерживался своей веры, обитали в «русском поселении» вблизи резиденции имама сначала в Дарго, потом — в Новом Дарго{1221}. Здесь они имели право жить по своим обычаям и традициям, даже могли курить и выпивать, правда, не на людях. Была там и православная церковь, и священник. Туда же отправлялись пленницы и беженки из русских, которые могли выйти замуж по своему выбору и обвенчаться в церкви{1222}.
Отношение Шамиля к перебежчикам вызвало у русских опасение, как бы не началась волна дезертирства из армии{1223}, однако значительного всплеска не произошло. Такие явления в истории повторяются. Даже обижаемые меньшинства не решаются, судя по всему, идти на нарушение воинской дисциплины. Массовое дезертирство случается только при распаде командования и полном падении дисциплины. И все же общее число перебежчиков достигало нескольких сот{1224}. Трудно переоценить их вклад в создание военных сил горцев. В основном именно они служили в артиллерии Шамиля и обслуживали эту технику в других горских отрядах. Исключительно их силами велись военно-инженерные и горные работы. Их руками изготавливались пушки, артиллерийские снаряды и мины, порох и другое военное снаряжение.
Были среди них и пропагандисты, агитировавшие [344] земляков переходить на сторону Шамиля. Те, кто пользовался наибольшим доверием, были толмачами, переводили перехваченные документы и газеты, участвовали в допросах и переговорах с русскими. Некоторые занимались шпионажем в лагере русских. Наконец, из русских состоял военный оркестр, игравший на военных парадах и забавлявший Шамиля и горских бойцов сигналами, принятыми в русской армии, которые иногда так бесили русское командование.
Другие харбиты
Встречаясь с русскими перебежчиками, дезертирами и разными беглыми людьми, Шамиль узнал о существовании преследуемых российским правительством групп населения (инородцев, как, например, поляков, или религиозных сектантов, таких, как старообрядцы){1225} и стал их тоже привлекать на свою сторону. Для этих преследуемых «фанатиками» были не горцы Шамиля, а преследовавшие их русские власти. Некоторые из этих групп населения предпочитали уходить от преследований в горы. Они вовсе не стремились участвовать в войне на стороне Шамиля, а просто хотели мирно жить и свободно исповедовать свою веру.
Достоянием гласности стала история старообрядцев из числа теркских казаков. В 1949 г. они ушли за Терек в горы и просили у Шамиля разрешения организовать уединенный скит, где хотели жить и молиться в ожидании конца света и Второго Пришествия Христа, ожидавшегося ими вскоре. Весной 1850 г. имам разрешил им поселиться, где сами пожелают. К ним стали подтягиваться новые беглецы, община староверов пережила несколько периодов взлета и упадка, перешла на новое место, но в конце концов вера в общине ослабла, и в 1852 г. она окончательно распалась{1226}. [345]
В сношениях с подобными группами населения Шамиль действовал строго в рамках правил шариата. Для него представители этих групп, как и перебежчики, были харбитами, пришедшими на дар аль-ислам (землю ислама), а потому к ним имам относился как к мустаминам (нуждающимся в защите).
К харбитам относились и две народности, представлявшие интерес для Шамиля, — горские евреи (таты) и армяне. И те и другие занимали ведущее положение в торговле{1227}, страдали от набегов горских племен. Правда, евреи страдали в меньшей степени, потому что торговлей они занимались только отчасти и сами жили по горским обычаям, то есть носили оружие, были отличными бойцами и могли за себя постоять; пролитая кровь у них не оставалась без отмщения.
С точки зрения Шамиля, как чужеземцы они являли собой законный объект для нападения со стороны мусульман. Не случайно обе народности жаловались на «посягательства банд Шамиля»{1228}, а поэтому заявляли о своей верности русским властям{1229}. Жалобы евреев, правда, больше относились к временам XVIII в., но и во времена Шамиля набеги горцев доставляли им немало бед{1230}. С другой стороны, особой верностью русским властям они тоже не отличались, несмотря на все свои заверения и благодарности за это со стороны русских властей{1231}.
Специфическая роль этих народностей в торговле и их малочисленность делали их особенно интересными для Шамиля. Имам был, конечно, заинтересован в развитии торговли внутри своих владений и с соседями{1232}. Поскольку прямые контакты мусульман с русскими и даже с единоверцами, проживавшими на подконтрольной русским территории, были для него нежелательны, естественно, вставал вопрос о посредниках, которыми могли выступать евреи и армяне. Этим можно объяснить примечательное высказывание Шамиля, сделанное им в мае 1848 г. в беседе с армянским купцом, [346] состоявшим в родстве с его женой-армянкой{*51} и приехавшим навестить своего знаменитого свояка. Когда гость поблагодарил имама за разрешение ступить на его землю, Шамиль ответил, что «разрешит это кому угодно», только никто «не решается спрашивать об этом»{1233}.
Попытки Шамиля привлечь армян и евреев к посредничеству в товарообмене особых результатов не дали. Если кое-какие свидетельства об участии в этом евреев еще можно найти{1234}, то таковых относительно армян практически нет.
Желание Шамиля налаживать отношения и сотрудничество с представителями других конфессий как на общественном, так и на индивидуальном уровне свидетельствует о его прагматизме и показывает, что он был далек от образа «фанатичного ненавистника всего христианского и русского», каким его изображали русские и советские историки. Но вместе с тем, не стоит впадать и в другую крайность и принимать на веру идеалистическую апологетику Абд-аль-Рахима, по которой имам при всей преданности исламу был терпим в вопросах веры; уважая все религии, он требовал от своих подданных, будь то христиане, иудеи или мусульмане, строго соблюдать требования своих религиозных законов{1235}.
Отношение Шамиля к другим верованиям и верующим строго определялось канонами шариата. А каноны эти допускали «веротерпимость» лишь по отношению «народам Священного писания»{1236}, на язычников это не распространялось. Последних, как писал имам Мухаммеду Амину, следовало обращать в истинную веру посредством силы{1237}. [347]