Глава двадцатая. Большая Чечня
Получая в 1845 г. назначение на Кавказ, Воронцов принимал его не без колебаний. В конце концов ему было уже 63 года, и здоровьем князь похвастаться не мог{992}. К тому же Воронцов хорошо знал, что император к нему не особенно благоволит и даже недолюбливает. Поэтому надолго задерживаться не рассчитывал и надеялся к своей отставке за пару-тройку лет покорить Дагестан с Чечней.
В этом кроется одна из причин его сверхсамонадеянных планов проведения операций в Малой Чечне и Дагестане в 1846–1847 гг. Однако в июне 1847 г. он уже понимал, что усмирение края — процесс длительный, и не хотел «оставлять Кавказ без принятия мер, кои принесут ему мир и приведут его в лучшее, нежели прежнее, состояние»{993}.
В апреле 1848 г. эта более скромная цель казалась ему в пределах досягаемости. «Смею думать, — писал Воронцов Ермолову, — что уже видны результаты настойчивого соблюдения предложенного мною порядка действий. Надеюсь, что в будущем году эти результаты станут более различимы»{994}. По-видимому, он намеревался летом 1849 г. отправиться в Петербург и лично доложить царю о своих достижениях. Воронцов надеялся
при этом уйти в отставку и хотел сделать это достойно. Ему казалось, что обстановка улучшилась до такой степени, при какой «смена принципала не приведет к таким изменениям, какие возвратили бы все к прежним сомнениям»{995}. [287]
Воронцов приехал в Петербург 21 июня и в тот же день был принят царем. Две с половиной недели спустя он последовал за царем в Варшаву, где трижды (7, 9 и 14 августа) беседовал с Николаем I и наследником Александром. Царь «во всем [со мной] соглашался и был любезен»{996}.
6 ноября Воронцов возвратился в Тифлис продолжать начатое. Русские почти совсем оставили планы продвижения в Дагестан (хотя есть немало признаков того, что Воронцов время от времени подумывал о захвате Чоха и даже Ириба{997}), все внимание было сосредоточено на Чечне. Это означало перемещение центра тяжести боевых операций на Большую Чечню. Весь 1850 год прошел под этим знаком.
За период 22 января — 7 марта Нестеров силами 15 тысяч человек проложил сквозь леса широкую просеку из окрестностей Шали в самое сердце Большой Чечни — в направлении Ведено, иначе Нового Дарго, основного места пребывания Шамиля с 1845 г. Тот лично руководил яростным сопротивлением горцев, набрав для этого в Дагестане рекрутов. Произошли десятки местных боев, а 31 января, 1 и 18 февраля стороны сошлись в крупных сражениях. Сколь ожесточенным было сопротивление горцев, можно судить по потерям русских — ежедневно по 10–15 человек, не считая жертв больших сражений. (Так, в сражении 1 февраля русские потеряли 40 человек убитыми и 200 ранеными{998}.) Как только русские ушли из лесов, Шамиль перекрыл просеку траншеей длиной 1600 метров и глинобитной стеной, где разместил под командованием Талгика гарнизон в 500 человек с пушкой{999}.
Дальнейшие планомерные действия русских остановились сначала из-за психического расстройства Нестерова{1000}, потом по причине приезда цесаревича Александра{1001}. Так что до конца года происходили местные бои, правда, за одним исключением.
Во время инспекционной поездки на Левый фланг [288] 30 июня — 3 июля 1850 г. Воронцов дал Козловскому, временно замещавшему заболевшего Нестерова, указание расчистить лес между речкой Мичик и Качкалыкским хребтом. Это был преступный приказ, исполнение которого даже русский автор назвал ошибкой{1002}. Но Козловский беспрекословно повиновался и 13 августа — 16 сентября выполнял этот приказ, неся ужасные потери. Его небольшое соединение, насчитывавшее 2500 человек пехоты, 800 кавалеристов и три пушки, «таяло на глазах», и его положение «день ото дня становилось все безысходнее»{1003}.
Козловский обратился в ближайшие гарнизоны с мольбой прислать подкрепление или отвлечь горцев на себя, но ему отказали, сославшись на приготовления к встрече цесаревича. Отказали все, кроме Слепцова, который во главе 700 казаков прошел всю Малую Чечню и 3 сентября атаковал траншею Шамиля в лесу под Шали{1004}.
Этот дерзкий и успешный рейд (в ходе его русские потеряли всего 17 убитыми и 47 ранеными) затмил все другие кавказские события того года. Он «привел в возбуждение общественную мысль и столичную печать»{1005}; Слепцова должным образом наградили и произвели в генерал-майоры, хотя этот славный поход он совершил по собственной инициативе, скрыв свое намерение от начальства и даже введя его в заблуждение. Смелый рейд произвел впечатление и на горцев — на всем обратном пути по Малой Чечне жители как подчиненных, так и свободных селений встречали Слепцова приветствиями и поздравлениями{1006}. Но этим результаты операции и ограничились. Она запоздала в помощи Козловскому, а Шамиль оборонительные сооружения на просеке тут же восстановил, так что на следующий год русским пришлось брать их заново.
Визит цесаревича Александра благополучно завершился, и русские могли вернуться к делам на поле боя. Уже в августе 1850 г. Воронцов и Нестеров разработали [289] план зимней кампании в Чечне{1007}. Но Нестеров снова впал в безумие, и претворять план в жизнь опять пришлось Козловскому. С 13 января по 12 марта 1851 г. он возглавлял соединение в составе 16 000 пехотинцев, 1600 кавалеристов и 24 пушек, сводившее леса по реке Аргун вблизи Шали{1008}. Примерно в то же время, 30 декабря — 8 февраля, Слепцов проводил аналогичные операции в верховье Сунжи{1009}. Затем до 20 мая он мостил дорогу между Алхан-Юртом и Урус-Мартаном.
Шамиль оказывал яростное сопротивление. В начале 1851 г. он стянул к Шали большие силы и укрепил оборонительные сооружения{1010}. В дополнение к своим обычным «беспокоящим» операциям имам 4 февраля лично руководил сражением против Козловского, затем послал Хаджи-Мурата нанести фланговый удар по группировке Козловского или Слепцова{1011}. Но самое важное событие, оставленное русскими исследователями практически без внимания{1012}, случилось за день до окончания зимней кампании.
Не имея сил помешать русским методично прокладывать себе путь к завоеванию Кавказа, Шамиль решил в первый и единственный раз использовать низам джадид — части регулярной пехоты, которые он в течение нескольких лет создавал, как он сам писал об этом, по образу и подобию османских (и Мухаммеда Али) частей низам-и чедид{1013}. 11 марта он вывел эти части численностью 5–6 тысяч человек, чтобы остановить продвижение русских. Но, как во всех случаях строительства войск на европейский манер без европейского командного и сержантского состава, они оказались небоеспособными. Барятинский, под началом которого было 4500 пехотинцев, 1600 кавалеристов и 24 пушки, наголову разгромил низам Шамиля. Как сообщают русские документы, горцы бежали, оставив на поле боя 276 трупов{1014}.
С тех дней и до конца года никаких крупномасштабных сражений в Чечне и в других местах края больше [290] не проводилось{1015}. Но число боев местного значения небывало возросло, и это привело к тому, что Левый фланг «занял первое место по количеству потерь... во всем Кавказском корпусе»{1016}. Причиной тому были два фактора: отказ Шамиля от генеральных сражений с русскими с последующим переходом к методам партизанской войны{1017} и болезнь Нестерова, за которой последовало его освобождение от занимаемой должности.
С 1848 г. стало постоянно увеличиваться число проводимых русскими рейдов. При Воронцове к командованию разными секторами кавказских линий пришло новое поколение полковников: Барятинский в Хасавюрте, Суслов на Сунженско-Терской линии, Слепцов на Верхнесунженской линии. Молодые и честолюбивые офицеры, ищущие подвигов и славы, пользовались любым предлогом для организации «поиска на территории противника», мотивируя такие действия «необходимостью, продиктованной обстоятельствами»{1018}. Когда же стало очевидным, что Козловский исполняет обязанности командующего временно, в среде этой молодежи, и прежде всего между Слепцовым и Барятинским, разгорелось соперничество.
В некоторых русских источниках рисуется идиллическая картина дружбы этих двух генералов, но есть немало свидетельств того, что их соперничество было далеко не дружелюбным. При внешнем выражении дружеских отношений Слепцов и Барятинский не любили и даже ненавидели друг друга. Только в одном они хорошо сходились — в одинаковой ненависти и презрении к Меллер-Закомельскому, еще одному претенденту, хотя и не первой очереди, на командование Левым флангом{1019}.
Рейды русских, даже в случае полного успеха, большого ущерба Шамилю не причиняли. Имам понял, что в ближайшем будущем генерального наступления русских в Чечне не ожидается, и обратился к Дагестану. [291]
Там сложились благоприятные условия для нанесения русским ответного удара и получения компенсации за неудачу 11 марта. Уже неоднократно Шамиль получал обращения жителей Кайтака и Табарсарани с просьбой возглавить их восстание. 29 июня Шамиль собрал в Ругудже совет наибов, где обсудил с ними план действий. На следующий день главные силы имама вышли на Турчидаг{1020}. Тем временем Хутсальский наиб Омар в качестве отвлекающего маневра должен был пройти по русской территории и вступить в Кайтак и Табасарань.
Все пошло как по маслу. 30 июня, получив сообщение о передвижениях Шамиля, Аргутинский выступил из Темир-Хан-Шуры. 3 июля его соединение в составе 4000 штыков пехоты, 500 кавалеристов и восьми артиллерийских орудий вышло к Турчидагу и выбило горцев с их позиций. В ночь на 4 июля Омар с 300 всадниками двинулся на Кайтак и Табасарань, но натолкнулся на русских, вступил с ними в перестрелку и отступил. Шамиль пришел в ужас от действий Омара, тут же его сместил и перепоручил выполнение этой задачи Хаджи-Мурату{1021}.
Аварский мудир подчинился весьма неохотно. В ночь на 13 июля он вывел 500 своих всадников из Чоха и 14 июля атаковал Буйнакск, что стоит на дороге в Дербент. На следующий день он перевалил через Кара-кайтак и вступил в Табасарань. Таким образом, за 30 часов он проделал более 150 километров по труднейшей горной местности. Жители встречавшихся ему селений, как и ожидалось, с оружием в руках присоединялись к его отряду.
Смысл происходящего Аргутинский понял 17 июля. Собрав 4500 пехотинцев, 900 кавалеристов, десять орудий и ракетные установки, 19 июля он вновь выступил из Темир-Хан-Шуры. 24-го он подошел к границам Табарсарани, но Хаджи-Мурат уже исчез, и его следы были скрыты завесой противоречивых слухов.
Тесно взаимодействуя со своим мудиром, Шамиль [292] перешел из Чоха в Сугур{*44}. 23 июля, когда Аргутинский находился уже на полпути к Табасарани, Шамиль сделал ложный выпад сначала на Турчидаг, потом на Гамашинские высоты, а султан Даньял изобразил нападение на Кумух. Эти маневры не отвлекли Аргутинского от вступления в Табасарань, и он оказался в таком положении, что свернуть со своего пути все равно бы не сумел.
29 июля русские одержали верх над Хаджи-Муратом с его рекрутами в бою под Куяриком. Следом Аргутинский вступил в Табасарань и очутился в полностью враждебном краю. Насколько осмотрительно пришлось ему действовать, видно из того факта, что 2 августа он приказал отправить свои обозы назад, и они вынуждены были с боями продираться там, где за четыре дня до этого прошли вполне победоносно.
Хаджи-Мурат сначала самолично напал на обозы, а потом, после короткой перестрелки с русскими, Шамилев мудир со своими конниками поскакал вперед по пути русского обоза, объявляя направо и налево, что он разбил русских, что приближается колонна оставшихся в живых и что он, Хаджи-Мурат, приглашает всех окончательно разделаться с русскими и их имуществом. Конечно, все горцы схватили оружие и не давали колонне прохода. С большим трудом русские пробились сквозь сплошные засады, потеряв при этом семерых убитыми, 67 ранеными и 40 вьючных лошадей со всей поклажей.
Хаджи-Мурат действовал весьма осторожно и осмотрительно. Отряд его был малочисленным, и, сберегая каждого бойца, он свои операции старался проводить силами местного населения. Те, в свою очередь, видя сильные колонны русских, засомневались в способности мудира их разбить. Больше того, они скоро поняли, что Хаджи-Мурат готов сражаться до последней капли [293] их крови, не желая проливать кровь своих. Когда 3 августа Аргутинский после ожесточенного боя захватил Хошни, горцы провели собрание и решили направить к русским делегацию для переговоров. При таком повороте событий Хаджи-Мурат ночью снялся со своих позиций и 6 августа ушел в Аваристан.
Вскоре после этого к Шамилю пожаловала делегация Табарсарани с жалобой на поведение Хаджи-Мурата{1022}. К тому времени между имамом и его мудиром образовался барьер. Хаджи-Мурат не очень кстати начал заводить разговоры о том, кто станет преемником Шамиля. Более того, он стал претендовать на главную роль и утверждать, что все победы Шамиля были достигнуты только благодаря ему.
Имам воспользовался этим, сместил Хаджи-Мурата и назначил на его место Фатха Али, состоявшего в дальнем родстве с аварским владетельным родом. А кроме того, имам распорядился конфисковать всю собственность Хаджи-Мурата. Мудир уступил все, что считалось его долей военной добычи, но недвижимость отдавать отказался. Несколько дней они были на грани вооруженного конфликта, пока их не убедили прийти к примирению, которое, естественно, оказалось недолгим.
Хаджи-Мурат привык рубить сплеча, особым тактом не отличался и потому во всеуслышание стал грозить, что имаму не поздоровится. Шамиль созвал в Автурах тайный совет, где обвинил Хаджи-Мурата в измене. Совет также тайно приговорил того к смертной казни, но у приговоренного нашлись свои осведомители, и 25 ноября Хаджи-Мурат перешел на сторону русских.
Бегство Хаджи-Мурата особого вреда Шамилю не причинило, во-первых, потому, что в его руках осталась вся семья беглеца, во-вторых, русские отнеслись к двойному перебежчику весьма настороженно. Воронцов не мог решить, доверять Хаджи-Мурату или не доверять, выжидал и держал аварца, что называется, в [295] золотой клетке. Тот не выдержал и 7 мая 1852 г. пытался бежать обратно в горы, его настигли, и он был убит{1023}.
Таким образом русские еще раз подыграли Шамилю, показав печальную судьбу перешедшего на их сторону горца. Совершенно иной была судьба другого наиба-перебежчика — Бата, но и она не исправила неблагоприятный для русских баланс впечатлений. Бата был приемышем в семье брата Розена и служил офицером в русской армии. В 1844 г. он перешел на сторону Шамиля и был назначен наибом Мичика. Там его сгубило взяточничество; на него одна за другой шли жалобы местного населения, и Шамиль его сместил.
В конце 1851 г. Бата перебежал обратно к русским. Барятинский его встретил хорошо{1024} и в отличие от Воронцова осыпал перебежчика подарками и милостями. Бата стал доверенным лицом генерала; его советы и авторитет, который он имел в некоторых районах Большой Чечни, были весьма полезны русскому военачальнику. Но имя и влияние Баты среди горцев особого веса не имели, к тому же многие чеченцы еще до побега знали его как мздоимца, так что большого ущерба его побег Шамилю тоже не принес. И все же некоторый урон эти два беглеца авторитету Шамиля нанесли и, конечно, не укрепили его влияния между горцами. А русским они очки прибавили, по крайней мере в психологическом плане.
Неудача Хаджи-Мурата не отвратила Шамиля от намерения провести в 1851 г. очередное наступление. На этот раз помощникам удалось его отговорить от этого{1025}, но не надолго. В январе 1852 г., будучи занят делами в Чечне, Шамиль послал в Табасарань Бака Мухаммеда аль — Казикумухи.
В ночь на 12 января Бак Мухаммед с 300 всадниками вышел из Улу Кала и на следующий день подошел к Маджалису{1026}. Чтобы отвлечь внимание русских, горцы 15 января провели набег на окрестности Оглу. Аргутинский приказал Суслову{1027} выступить к Маджалису. Но [296] Суслов сразу выступить не смог: стянуть достаточно сил и вывести группировку — 3000 пехоты, 600 кавалерии, четыре пушки и две мортиры — он сумел только к 26 января, через две недели.
Через два дня колонна с боем преодолела перевал у Мишкелю и разрушила аул. 30 января Суслов выиграл сражение под Шеляги, селение разрушил, а самого Бака Мухаммеда взял в плен. Все планы Шамиля в этом регионе расстроились.
Это было последнее в 1852 г. наступление Шамиля в Дагестане, хотя во второй половине марта, находясь в Аваристане, он нанес демонстративный удар по Кумуху. До конца года проводились только одиночные мелкие операции. В июле 1852 г. в разрыве между Лезгинской и Самурской линиями военную демонстрацию провел Даньял. Воспользовавшись этим, Воронцов согнал с гор полупокоренные горские общества и переселил их на равнину, что было задумано им еще в 1850 г.{1028}
В конце 1851 г. разрешилось соперничество между Барятинским и Слепцовым. Вот как это произошло.
Летом 1851-го Слепцов предложил план покорения горной части Малой Чечни путем сооружения новой передовой оборонной линии. Воронцов план одобрил, и осуществление его было намечено на зиму. 14 декабря Слепцов двинулся в горы в район Гехи, ведя 4000 пехоты, 1100 кавалерии и десять пушек. 15 декабря он занял и разрушил все окрестные аулы, а на следующий день приступил к валке леса. Горцы упорно сопротивлялись действиям русских, 22 декабря разгорелся ожесточенный бой, в ходе которого Слепцов был убит{1029}.
Барятинского назначили командующим Левым флангом. «Свежесть» Барятинского как командующего и его молодость «объясняют многое, начиная с предпринятых им операций и кончая его недостаточным знанием обстановки в Большой Чечне и помпезными рапортами»{1030}. А военные действия там в 1852 г. велись особенно [297] интенсивно, значительно активнее предыдущих лет, и это благодаря Барятинскому.
Зимнюю кампанию он начал 17 января{1031} маршем колонны в 10 тысяч штыков, 1500 сабель и 24 пушки из Воздвиженского в Шали. Его целью было «разбить банды противника, уничтожить все средства местного населения и противника и действовать потом сообразно с обстоятельствами»{1032}. Узнав, что Шамиль занят подавлением бунта в Дагестане, Барятинский 18 января захватил Галдаган и Автуры.
Имам вернулся удивительно скоро, причем появился там, где его совсем не ждали. Русский генерал принял решение «отойти... но таким способом, чтобы запутать противника». Он совершил маневр, который в его донесении назывался «демонстративный бросок на Ведено». Но этим маневром он дал горцам время, чтобы укрепить аулы на пути отступления русских. Все это вылилось в ожесточенное сражение, в котором Шамиль участвовал лично с шашкой в руках. «Русские давно не сталкивались с таким героическим сопротивлением Большой Чечни»{1033}.
Пока Барятинский с одной частью войска совершал свой маневр, другая часть сводила лес в окрестностях Шали. С перерывами эта операция продолжалась до 29 января и сопровождалась яростным сопротивлением чеченцев. В ночь на 30 января Барятинский и Вревский двумя колоннами прошли по верхнему течению Гойты и Рожны, за что генералов потом сильно ругали{1034}. Один из проводников Барятинского предупредил чеченцев о готовившемся походе, и те не упустили шанса потрепать русских. Потеряв 292 человека, они, по существу, ничего не добились{1035}. Вернувшись, Барятинский провел другой поход против дагестанского резерва Шамиля в районе Саид-Юрта — «блестяще задуманную, но безрезультатную экскурсию»{1036}.
1–12 февраля Барятинский сводит леса в окрестностях Мезоя, 13 февраля переходит к Тепли на Аргуне [298] и занимается там лесоповалом до 27 февраля. Это было продиктовано действиями горской артиллерии. Именно этим объясняют маневры русских чеченские источники{1037} и указывают на моральный подъем и боевой дух горцев, значительно усиливших сопротивление.
29 февраля, через два дня после окончания рубки леса у Тепли, Барятинский затеял «самое примечательное предприятие зимы 1852 года, включая катастрофу в верховье Гойты»{1038}. Он решил пройти маршем через всю Большую Чечню от Аргуна до Куринского. Этот план держался в строгом секрете, но Шамиль каким-то образом узнал о нем или просто разгадал намерение русских. Гелдагана оказалась покинутой. Не вняв совету Баты идти обходным путем, Барятинский решил двинуться на Майртуп прямиком через ореховые леса Гелдаганы.
В итоге завязался тяжелый четырехчасовой бой, в ходе которого русские потеряли 182 человека убитыми и 222 ранеными. Везти четыре сотни погибших и раненых через леса было невозможно, бросить их тоже было нельзя, и Барятинский приказал всех убитых похоронить в Майртупе в общей братской могиле, поверх которой потом для маскировки разожгли костер{1039} Тем не менее чеченцы могилу обнаружили и долго потом издевались над русскими по этому поводу.
Той же ночью Барятинский послал гонца в редут Куринское с приказом коменданту Кумыкской равнины Бакланову выступить с ним на соединение{1040}. Бакланов вывел 1000 штыков, 1000 сабель и с двумя пушками и двумя мортирами двинулся навстречу Барятинскому. Горцы не препятствовали движению Бакланова, но Барятинскому пришлось продвигаться навстречу Бакланову с боями. Объединившиеся колонны с боями же стали продвигаться к редуту Куринское, куда подошли вечером 1 марта. В донесении того дня потери русских обозначены цифрами: 18 убитых и 155 раненых{1041}. [299]
5 марта Барятинский вернулся в Грозную. 8–13 марта он вырубает леса в нижнем течении Аргуна между рекой Мичик и Гудермесом, а гарнизон Урус-Мартана 14–16 марта занимался тем же по реке Гойта. 17 марта зимняя кампания была объявлена законченной и войска отправлены к местам постоянной дислокации. В целом результаты кампании оказались довольно жалкими, особенно если учесть потери в 1079 человек — убитых и раненых.
Весь год прошел в беспрестанных набегах горцев и ответных рейдах русских{1042} «Имам приказал своим наибам... дергать нас и не давать покоя», и они «занимались этим усердно. Так что с ранней весны... и до разгара зимы наши кордоны все время держались в готовности к бою»{1043}.
Русские в свой черед вели активные действия. 8 апреля Меллер-Закомельский с отрядом в 3000 человек и шестью пушками нанес удар по аулу Тальгик, резиденции мудира Большой Чечни, и захватил у него две пушки. Это был самый успешный рейд того года, хотя потери — 17 убитых и 156 раненых — были весьма ощутимы.
26 августа Барятинский послал Воронцова-младшего, сына кавказского наместника и командира Куринского полка, вверх по Аргунскому ущелью. Вопреки ожиданиям, русские натолкнулись там на сильную группировку горцев и были отброшены с потерей 10 человек убитыми и 57 ранеными. «Сколь бы не пытаться найти разумное и полезное в сем мероприятии, — говорится в русском источнике, — оного сыскать не получится»{1044}.
Крупное поражение русские потерпели за три дня до этого события, а именно 23 августа. Вскоре после окончания зимней кампании Бата уговорил жителей двух аулов перейти на сторону русских. Их расселили в новой деревне Истису, где Бата стал наибом. На Истису совершал частые набеги новый мичикский наиб [300] Шамиля — Эски. Кроме того, за Качкалыкским хребтом имам организовал новый аул Гурдали, где поселил добровольцев, взявшихся постоянно беспокоить своих соседей. «С того момента жители Истису и мы сами не знали покоя»{1045}, — писал Волконский.
Барятинский решил удалить эту занозу и приказал Бакланову захватить Гурдали. И вот 23 августа Бакланов повел на штурм аула 1350 пехотинцев, 800 казаков и семь орудий. Чеченцы отбили атаку русских и заставили их отступать, ведя непрерывный бой; тут русские потеряли 45 человек убитыми и 235 ранеными, из которых 30 попали в руки врага. «Такого сражения на Кавказе давно не могли припомнить», — свидетельствует Волконский.
Несмотря на все неудачи и жертвы, общее наступление русских шло своим ходом. 23–27 августа Барятинский переселил один аул с гор на равнину и разрушил еще несколько аулов, уничтожив окрестные поля. 26 декабря он захватил аул Хан-Кале и согнал его жителей на равнину{1046}. Даже после разгрома под Гурдали на сторону русских перешли 150 чеченских семей{1047}.
Зимняя кампания 1853 г., как и в предыдущем году, проводилась также по всей Чечне{1048}. На землях Малой Чечни 15 декабря — 27 апреля большую операцию по расчистке лесов и мощению дорог провел Вревский, командовавший соединением из 2500 пехотинцев, 1100 конников и 12 артиллерийских орудий. Он разрушил несколько аулов и подчинил жителей горских обществ в верховье Нетхоя. Венчало его операцию взятие 12 апреля хребта Карелам, «ключа к обширной и плодородной долине между Черными Горами и Большим Кавказом»{1049}.
В Большой Чечне операции проводил Барятинский. С 16 января по 26 марта 1853 г. силами 8500 человек пехоты, 1400 конников при 32 орудиях и нескольких ракетных установках он сводил леса, выжигал поля и разрушал селения по р. Мичик. 1 марта он штурмом [301] взял укрепленные позиции Шамиля на переправе через эту речку.
Хотя кампания Барятинского была не столь спланированной, как операция Вревского, результатом ее был уход равнинного населения Чечни в Черные Горы и за них. Мечта Воронцова о том, чтобы «вся равнина Большой Чечни, как это сталось в Малой Чечне, оказалась в наших руках»{1050}, таким образом, исполнилась.
Но это было последним важным достижением русских на протяжении последующих нескольких лет. От планов широкой летней кампании{1051} пришлось отказаться ввиду нарастания напряженности в отношениях с Османской империей и началом Крымской войны. Если не считать отдельных стычек и перестрелок, весна и лето на Кавказе прошли относительно спокойно. [302]
Часть восьмая.
«Страна Аллаха»