Глава семнадцатая. Малая Чечня
Случай 1845 г., когда Воронцов был на волосок от гибели, убедил его, что «отныне мы должны придерживаться менее тактики нападения и более систематических действий, которые со временем исправят положение покуда менее красочным, зато более определенным манером»{811}. В переписке и беседах с царем, с которым он встречался во второй половине сентября 1845 г. в Крыму{812}, наместник сумел уговорить императора вернуться целиком к осадной стратегии.
Первым делом Воронцову нужно было закончить с имевшимися оборонительными линиями и дорогами, завершению строительства которых с начала 40-х гг. мешали постоянные требования Петербурга совершать все новые и новые экспедиции. На это ушел конец 45-го и весь 46 год. В тех же целях Кавказский корпус был пополнен, реорганизован, и была проведена передислокация его частей. Вторые батальоны каждого полка возвращавшегося в Россию 5-го армейского корпуса были оставлены на Кавказе и стали ядром вновь сформированных полков. Это, в свою очередь, потребовало изменения структуры самого корпуса, в состав которого теперь входили три пехотные дивизии{813}.
Два из вновь сформированных полков, Дагестанский и Самурский, были дислоцированы так, чтобы закрыть бреши в обороне Дагестана{814}. Свои штаб-квартиры они разместили соответственно в Ишкарти в 1846 г. и Джедагоре в 1847 г. Чтобы укрепить оборонительную линию Кумыкской равнины, в Чир-Юрте построили [245] редут, ставший штаб-квартирой Нижегородского драгунского полка, передислоцированного сюда из Грузии в 1846 г.{815}. В 1845–1846 гг. для обороны Военно-грузинской дороги и районов Владикавказа и Назрани была возведена Верхнесунженская линия. В нее вошли пять казачьих станиц, сведенных в Первый Сунженский казацкий полк. (В 1848 г. было построено еще пять станиц, образовавших Второй Сунженский казачий полк.) Кроме того, большое внимание обращалось на усиление наличных укреплений, модернизацию казарм, на ремонт старых дорог и строительство новых. В частности, была построена очень важная в стратегическом отношении дорога из Грузии до Ахты в долине реки Самур{816}.
Чечня занимала важное стратегическое положение, и там больше думали о наступательной тактике. Долго воевавшие на Кавказе генералы считали Чечню одновременно бастионом Шамиля и его ахиллесовой пятой. На нее приходилась львиная доля поставлявшегося во владения Шамиля продовольствия, и оттуда же поступали лучшие бойцы армии имама. Кроме того, Чечня прикрывала «мягкое подбрюшье» Дагестана (хотя этот момент не был должным образом оценен русскими еще целое десятилетие). Лишить имама такой опоры означало больше чем наполовину обеспечить победу над ним.
Сделать это казалось нетрудно, потому что, по мнению самого Шамиля, чеченцы были менее надежны, чем дагестанцы. С другой стороны, если боевые действия в чеченских лесах русским давались труднее, то и обезопасить себя в них путем лесоповала было проще, нежели в горах. Таким образом, «на смену тактике штыка шла тактика топора»{817}.
Центральное место в планах Воронцова заняла Малая Чечня, где он в первую голову решил «упрочить пути сообщений между Воздвиженским, новыми станицами и старыми редутами на Сунже». Затем, весной 1846 г., он наметил продолжить сооружение «Передовой [246] чеченской линии» (начатое в 1844 г. возведением редута Воздвиженское), для чего лично подобрал место для редута вблизи Ачхоя и наблюдал за работами на его строительстве, «которые должны были закончиться к осени. Тогда вся Малая Чечня будет в наших руках. Можно надеяться, что она покорится, но даже если этого не произойдет, то и вреда никакого от нее уже не будет»{818}. Со свойственной ему уверенностью и оптимизмом Воронцов планировал в 1847 г. перенести военные действия на территорию Большой Чечни. Весной он собирался заложить редут у Майртупа, «откуда можно будет легко и быстро... подвигаться далее... к сердцу царства Шамиля»{819}.
Новая тактика, таким образом, была рассчитана на то, чтобы «дать возможность всем, кто того пожелает, спокойно переселяться с гор на нашу территорию»{820}, и лишить пашен и пастбищ на равнине непокорных, принуждая их покориться. Иначе говоря, тактику «выжженной земли», столь успешно применявшуюся Шамилем, русские теперь повернули против него самого.
Говоря современным языком, воронцовская стратегия включала в себя элементы экономического, демографического и психологического давления на противника с использованием военных, хозяйственных и прежде всего «политических» методов войны. (Примером психологического воздействия на Шамиля была передача ему письма от сына из Петербурга{821}.) Печальный опыт Дарго не мешал Воронцову затевать переговоры с некоторыми из наибов Шамиля. Кульминацией этих контактов стало дезертирство Сулеймана-Эфенди, ездившего к черкесам и после возвращения поссорившегося с Шамилем{822}.
Это отступничество наиба придало новый импульс идеологической борьбе. Некоторое время Воронцова занимала мысль использовать против Шамиля вероучительную критику со стороны (возможно, крымского?) казиаскера Аль-Саида-Эфенди{823}. Дезертирство [247] Сулеймfна-Эфенди, известного алима, предоставило для этого удобный случай. Очень кстати для Воронцова Сулейман-Эфенди обвинил Шамиля в отклонении от шариата по семи пунктам{824}.
Об отклонении Шамиля от шариата русские широко оповестили всех на своей территории без различия вероисповедания. Судя по всему, это не была единичная акция, потому что через несколько месяцев другой верный русским духовный наставник мусульман также обвинил Шамиля в искажении шариата, присовокупив к этому, что тот следует «путями кавариджей»{825}.
Такое осуждение имама Воронцов сочетал с другим важным шагом — с отказом от пренебрежительного отношения к местному мусульманскому руководству, свойственного его предшественникам. «То, как мусульмане мыслят и относятся к нам, — писал он царю, — зависит от нашего отношения к их вере не меньше, чем от событий в Дагестане». Таким образом, Воронцов взял курс на учет интересов мусульманского населения и прежде всего его высших сословий. Он просил у царя разрешения восстановить агаларам, бекам и улама определенные привилегии, отобранные у них в предыдущие годы, и такое разрешение получил{826}. По отношению к верноподданным мусульманам он проявлял внимание и чуткость, оказывал им почести, преподносил подарки, награждал званиями{827}. Целью Воронцова, похоже, стало превратить дружественную мусульманскую верхушку в послушное императору дворянство, что он успешно проделал с грузинской и армянской элитой{828}.
Реализуя новые планы наместника, зимой 1845–1846 гг. Фрейтаг вырубил лес вдоль «Большой русской дороги» по берегам рек Гойта (16 декабря — 5 января) и Геки (27 января — 22 февраля){829}. Расчистка леса по обе стороны пути, как и в других местах, проводилась с целью помешать чеченцам обстреливать войска, скрываясь за деревьями. Нестеров, проводивший такие же [248] работы на р. Геки, расчистил от леса сквозной путь до Ачхи. Летом Воронцов провел по этой дороге колонну войск и основал там 30 июня новый редут. Его строительство завершил 22 октября 1846 г. уже Лабинцев{830}.
Следующей зимой, 20 января — 1 февраля, Нестеров свел леса вдоль реки Асса и проложил дорогу в Галашское общество. Перед этим 26 декабря ~ 6 января 1847 г., используя редут Ачхи, Фрейтаг провел большую кампанию и еще несколько мелких операций в окрестностях Алди{831}.
Операции по расчистке дорог и сведению леса, как правило, сопровождались разрушением встречавшихся там селений, уничтожением урожая и запасов продовольствия, вытаптыванием полей и уводом скота. Это делалось «с целью заставить чеченцев свыкнуться с мыслью, что лучше перебраться на нашу территорию, где им никто не будет мешать заниматься мирным трудом; им следовало показать бессмысленность дальнейшего сопротивления»{832}.
Русские действовали из укрепленных лагерей, передвигались сильными колоннами с артиллерией и поэтому были для чеченцев неуязвимы. Все, что те могли предпринять, это беспокоить их снайперским и артиллерийским огнем, отводить в сторону ручьи, лишая их питьевой воды. Эти новшества привели к тому, что людские потери русских стали значительно меньше; урон при всех операциях по расчистке и вырубке лесов не шел ни в какое сравнение с потерями во время самых успешных рейдов в прошлом. К примеру, Нестеров в своей операции 1847 г. по зачистке потерял 5 убитыми и 59 ранеными, а Фрейтаг за свой поход потерял 13 убитыми и 137 ранеными.
Летом 1847 г. русские планировали возвести сторожевую вышку на р. Гойта, но эпидемия холеры в этих местах помешала им осуществить задуманное{833}. Однако зимняя кампания уже шла по плану. Фрейтаг с отрядом численностью 7500 стрелков, 318 казаков, 200 драгун, [249] с 16 полевыми орудиями и шестью мортирами очистил от растительности дорогу по гойтским лесам (30 ноября — 11 декабря), проложенную им в 1845–1846 гг.Далее были сведены леса между Гойтой и Урус-Мартаном (15 декабря — 5 января), затем между Гойтой и р. Рошна (22 января — 7 февраля) и наконец между реками Шалаша и Нетки (14 февраля — 2 марта){834}. 18 декабря Фрейтаг осуществил рейд на аул Сайда Абдалы, мудира Малой Чечни, и разрушил его.
Завершив кампанию с потерей 62 человек убитыми и 548 ранеными, Фрейтаг вернулся в Грозную. Большая русская дорога стала безопасной, и к Урус-Мартану, где Воронцов намеревался летом поставить еще один редут, была проложена новая дорога. Кроме того, прямым следствием русских операций, начатых зимой 1845–1846 гг., стало переселение около 300 чеченских семей в окрестности русских крепостей{835}. Воронцов писал Ермолову со свойственным ему оптимизмом:
«Можно сказать, что Малая Чечня в наших руках, а без нее Большая Чечня долго не продержится»{836}.
Прелюдией летней кампании 1848 г. стал поход отряда Воронцова в составе 2500 человек, с которым он вышел из Грозной 19 июня 1848 г. Дойдя до Воздвиженской, он поставил на противоположном берегу Аргуна сторожевую башню для защиты построенного тут зимой моста{837}. 13 августа Воронцов вышел из Воздвиженской с колонной, насчитывавшей 6600 человек пехоты, 800 казаков, 200 драгун, имея не менее 16 орудий, ракетные и саперные подразделения. Русские части в тот же день вышли к р. Урус-Мартан и 16 августа начали возводить новый редут. К 1 октября строительство было завершено.
Шамиль в то время находился в Дагестане, где русские начали боевые действия летней кампании. Он призвал чеченцев оказывать упорное сопротивление{838}, а командование поручил кунбутскому наибу Абакару Дибиру. Для его операций в Малой Чечне со складов [250] имама в Новом Дарго было отправлено большое количество артиллерийских снарядов. Чеченцы, откликнувшись на призыв Шамиля, пытались всячески мешать строительству редута. Они постоянно обстреливали лагерь русских из пушек и ружей (причем русские тут, как и в Дагестане, постоянно отмечали удивительную меткость чеченских канониров), устраивали засады и нападали на обозы, отравляли источники, даже отводили воду Урус-Мартана и Рошны, чтобы лишить противника воды. Однако сорвать строительство дорог и укреплений они не смогли.
Но и русским всего задуманного осуществить не удалось. Ни завершение строительства редута, закрывшего разрыв между Воздвиженской и Ачхи, ни систематические вырубки леса и разрушение селений и аулов, ни уничтожение садов и полей, по признанию Воронцова, «не заставило покориться основную часть Малой Чечни». И хотя Воронцов полагал, что «почти все население желает этого»{839}, результаты были для него огорчительными: большинство жителей лесных районов между русской линией и Сунжой предпочитало уходить на юг, за Черные горы.
В ходе зимней кампании 1848–1849 гг. Нестеров провел расчистку путей между Большой русской дорогой и Сунжой «без единого выстрела», что объяснялось в основном той причиной, что большая часть местного населения ушла именно на юг. Но некоторые жители под дулами русских пушек предпочли подчиниться{840}. Хотя разрозненные стычки продолжались в течение всего года, проводя инспекционную поездку, Воронцов смог «пересечь всю Малую Чечню так, как если бы ехал по мирной земле»{841}.
Летом 1849 г. Нестеров возвел на берегу Аргуна вблизи Большого Чечана крепостную башню. Занимая командное положение на «лучшей и, возможно, единственной переправе, по которой могут проходить большие колонны с орудиями»{842}, эта башня сыграла важную [251] роль в изоляции Малой Чечни от Большой и ее усмирении.
В период 2–30 декабря 1849 г. Нестеров с отрядом в 5000 пехотинцев и 600 конников и шестью пушками покорил общества Галаша и Карабулак{843}. Однако их покорность была недолгой. Уже в январе — феврале следующего года командующему Верхнесунженской линией Слепцову пришлось дважды пресекать попытки — сначала Сайда Абдала{844}, потом Хаджи-Мурата{845} — восстановить там правление Шамиля. После этого Слепцов принял ряд мер, чтобы упрочить русское правление в этих обществах и предотвратить просачивание туда «немирных» горцев. Эти меры включали в себя переселение из мелких аулов в крупные села, создание местной милиции и приведение дорог, ведущих на территорию Шамиля, в непроходимое состояние. Но все эти меры ни к чему не привели. «Окончательно усмирить Галашское общество удалось лишь после пленения Шамиля»{846}.
Обстановка на равнине Малой Чечни была совсем иной. Чеченцы продолжали просачиваться в выселенные районы между Сунжой и Большой русской дорогой. Русские несколько раз проводили операции с целью вытеснить их оттуда{847}. 13 октября 1850 г. они наконец переловили всех чеченцев и расселили их за Тереком{848}. Битва за равнинную часть Малой Чечни завершилась.
Шамиль прекрасно понимал смысл новой тактики русских. Много лет спустя он говорил, что зимой 1846 г. ему стало ясно: путем операций по зачистке «русские вступили на верный путь»{849}. На тактическом уровне у Шамиля не нашлось чем нейтрализовать этот ход русских. В разные моменты он пробовал делать то одно, то другое, а поначалу просто запретил валить деревья (в случае необходимости это разрешалось делать лишь по его особому распоряжению{850}) и стал чаще проводить набеги на Линию. В 1847-м и летом 1848-го гг. частота набегов возросла невероятно, «чеченцы не переставали подымать Линию в ружье»{851}. Но это были [253] всего лишь одномоментные удары, и проблемы в целом они не решали.
На стратегическом уровне Шамилю тоже все было ясно: без вмешательства извне со стороны какой-либо иностранной державы, предпочтительнее всего Османской империи, против России ему не устоять. В обозримом будущем он мог рассчитывать лишь на то, чтобы выиграть время, держа русских в постоянном напряжении путем прорывов за Линию и расширением своей территории или хотя бы организацией брожения за русскими кордонами. Это также отвлекало внимание русских, как и дагестанцев, от происходившего в Чечне. И в этом русские сами ему помогли. [254]