Помните, профилактика лучше лечения: избегайте неосторожного обращения с острыми предметами.
«Здравствуйте, меня зовут. Ты. Ты. Жизель. Я. Она».
Что такое предательство? Что такое предательство, разделенное на двоих? Что такое предательство? Такое что, твое предательство. (Еще раз.)
«Предательство измеряется тем, что тебе предлагали и потом отняли. Черт, какая ты дура, ты что, не запомнила еще?»
Сердце забывает то, что помнит тело. Я пытаюсь встать с пола в ванной, и она проталкивается к моему лицу и выкрикивает оскорбления.
«Неужели ты ждала, что он тебя полюбит?»
Она хлопает меня по плечу, моя голодная, сомневающаяся спутница. Она всегда со мной, как ревнивая склонность, дрожащие колени, слабый желудок, больное сердце, этот голод – ДНК, которую нельзя переделать.
От нее трудно отделаться, как от блох или запаха дешевого одеколона. Она улыбается, задается, складывает руки, ее эльфийские пальцы выстукивают металлический ритм, похожий на лязг хирургических инструментов, падающих на металлический поднос. Как гений или горе, она свернулась внутри меня и не вычеркивает никакого зла, никакой критики.
«Поднимайся, неудачница».
Иногда она британка. Иногда поэтесса. Иногда у нее тягучий южный акцент, когда она передразнивает меня. В другое время у нее длинные ногти и она натуральная японка. У нее грубый кошачий язык и улыбка светской львицы. У нее сумка «Шанель», она может перепить меня в любой момент, и она самая худая девушка, которую я знаю. Но она всегда, всегда права.
«Я хочу, чтобы ты прокляла каждый раз, когда ты целовала его в щеку и думала, будто знаешь, что такое любовь».
Ей нравится разгуливать в прозрачных викторианских пеньюарах даже в самые холодные ночи, чтобы насмехаться над моей дрожащей смертной натурой.
Иногда поздно ночью она добра: она зажигает мне сигареты, наливает выпивку и тихо ждет, чтобы мы завели дружескую беседу.
«С тобой нелегко, ты знаешь?»
«Знаю».
«А эта твоя сестрица…»
«Не хочу о ней говорить».
Но все больше и больше она напоминает львицу в человеческом облике: ее голодный железный взгляд нацелен на меня и никогда не отпускает. Ее глаза пронзают; она всегда, всегда готова наброситься, чуть только заметит уязвимое место. Когда я спотыкаюсь на улице, она смеется: доказательство. Но когда я одеваюсь и одежда висит чуть свободнее, она хлопает меня по спине и протягивает еще один свитер, моя львиная сущность.
Она незавершенная, она суккуб: всегда готова к нападению, грязно ругается, умеет обращаться с ножом, у нее сине-белое, а иногда зеленое от крика лицо оттого, что она говорит мне о том, чего я не могу иметь. Когда мне удается справиться с ней, привязать ее к стулу в дальнем углу комнаты, заставить ее что-нибудь съесть, она улыбается своей сангвинической беззубой улыбкой. Она голодает с гордостью, ждет, как святая, ждет смерти от огня или крещения.
«Вот когда», – выплевывает она уже в три часа ночи, а я не могу заснуть от голода.
Она святая, она полностью принадлежит мне, и, когда я протягиваю руку, чтобы дотронуться до ее образа на моем лице, она висит сантиметрах в двух перед моим черепом. Тогда она высовывает язык, как яростный лев, который она и есть: она отгрызает мне пальцы кошачьими зубами; плотина дохлых пауков, щепок и костей. «Вот когда я больше всего тебя люблю».