21. База и границы множественности мнений

Дата: 2025-05-25; Просмотры: 3

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Итак, множественность мнений при социализме яв­ляется фактом, фактом столь же объективным, как и едино­душие мнений. Выше мы говорили о базе образования общественного мнения с монистической структурой. Анало­гичный анализ должен быть проделан теперь в отношении явления плюрализма.

В самом деле, какова природа плюрализма мнений при социализме? Чем объясняется, что и в условиях социалистического общества люди придерживаются в отношении тех или иных вопросов

различных точек зрения, высказывают не совпадающие друг с другом взгляды?

А. Уледов, не могущий, как мы видели, вовсе отделаться от проблемы плюрализма, обосновывает это явление тем, что имеется «разница между уровнем сознания широких масс и авангарда — Коммунистической партии» [131].

Таким образом, множественность мнений связывается исключительно с проблемой соотношения научного и обы­денного сознания во взглядах людей, с различием в уровнях их грамотности, а также в степени понимания и выражения ими объективных общественных потребностей. Согласно такому пониманию, водораздел между несовпадающими мне­ниями проходит по линии «знание — незнание», «сознатель­ность— несознательность», а в качестве субъектов, находя­щихся по разные стороны от него, оказываются, с одной стороны, «авангард общества — Коммунистическая партия», а с другой, «широкие массы».

Как следует отнестись к подобной точке зрения?

Выше мы говорили, что общественное мнение может складываться на уровнях обыденного сознания и научного знания, что оно может быть более и менее компетентным, истинным, адекватно отражающим реальные отношения и иллюзорным, отражающим эти отношения превратно, иска­женно. Бесспорно, все эти аспекты имеют прямое отношение к обоснованию плюрализма мнений при социализме: уровень знаний, равно как и степень сознательности человека, прямо влияет на содержание высказываемого мнения, или, иначе, содержание мнения зависит от уровня знаний и сознательно­сти человека, так как на каждом уровне может рождаться свое, отличное от других, мнение. И все же в целом изло­женная точка зрения никак не может быть признана верной.

Прежде всего в силу ее полного несоответствия фактам. Деление общественного мнения по отношению «партия — широкая масса», о котором говорит А. Уледов, не наблю­дается на практике. Мы, например, не знаем ни одного слу­чая из опыта функционирования общественного мнения в СССР, да и вообще не можем представить себе ситуации, когда бы при обсуждении того или иного вопроса все гово­рящие разделились на две группы: коммунистов и беспартий­ную массу. Коммунистическая партия — наиболее сознатель­ная часть народа. Это так. Но как можно утверждать, что буквально каждый член партии превосходит по уровню своих знаний и своей сознательности всех беспартийных членов общества?!

Критикуемая точка зрения не может быть принята, во- вторых, и из-за соображений принципиальных, поскольку она противоречит некоторым установленным теоретическим истинам. Из всех аспектов анализа мира мнений критикуе­мый взгляд останавливается лишь на одном и к тому же не самом существенном, а именно: на аспекте самого сознания. Важнейшие же объективные различия в непосредственных практических интересах людей, вытекающие из сохраняю­щихся и при социализме различий в их экономическом, социальном, культурном и т. д. положении, а также из «веч­ных» различий демографического плана (половых, возраст­ных, природных и т. д.), остаются здесь вовсе вне сферы анализа. Благодаря этому создается впечатление, прямо уже напоминающее идеалистические иллюзии, будто изменение взглядов людей достигается прежде всего не путем изме­нения их бытия, осуществляемого в ходе экономического, со­циального и т. д. развития, а путем изменения их сознания, осуществляемого в ходе повышения образования, усиления воспитательной работы и т. д. Хотя, как легко понять, дело обстоит как раз наоборот.

Ключ к пониманию плюрализма мнений лежит, если можно так выразиться, в плюрализме материальных условий существования людей. И тут мы подходим к вопросу о струк­туре социалистического общества.

До относительно недавнего времени в советской философской литературе существовала и даже, можно сказать, преобладала тенденция к упрощенному изображению этой структуры. Фило­софы — да и не только они одни! — как правило, пользова­лись в теоретическом анализе лишь самыми широкими кате­гориями, типа «народ», «общественный класс» и т. п. О таких

социальных «единицах», как «нация», вспоминали — при этом неизменно в описательной форме — лишь при рассмот­рении путей решения национального вопроса. Категории «город» и «деревня» практически отождествлялись в их содер­жании с категориями «рабочий класс» и «колхозное кре­стьянство» (хотя несовпадение первых и вторых очевидно). Что же касается всех остальных социальных групп, в том числе и наиболее важнейших из них, например характери­зующих социально-профессиональное положение людей (рабочие, служащие, техническая интеллигенция, пенсионеры и т. д.), уровень их доходов (низкооплачиваемые, высоко­оплачиваемые), и множества других, то они в лучшем слу­чае фигурировали лишь в статистических отчетах. Еще меньше предметом специального философско-социологического анализа становились категории демографического по­рядка.

Однако оправданный, и то лишь в известной мере, на первых этапах познания социальной структуры общества, такой сугубо интегральный подход довольно явно обнару­живает свою недостаточность перед лицом реальных со­циальных процессов и проблем. Подлинный философский синтез вообще не может быть осуществлен до и без фило­софского анализа. И уж тем более дело не обстоит таким образом, что многократное повторение слов о «единстве», «монолитности», «стирании различий» и т. д. само по себе способно устранить объективно существующие различия в положении отдельных групп!

Возьмем, к примеру, две такие широкие группы, как «рабочий класс» и «интеллигенция», о стирании различий между которыми написано, может быть, более всего. Со­циальные сдвиги в направлении сближения этих некогда не­совместимых категорий, уже происшедшие и продолжающие происходить в недрах современного общества, действительно имеют историческое значение. Еще на памяти старшего поко­ления те времена, когда все было чрезвычайно просто — когда рабочий уже в силу одной невозможности получить сколько-нибудь приличное образование резко отличался от инженера, а инженер и по своему происхождению, и по своему положению в обществе, и по характеру своего труда не имел ничего общего с рабочим человеком и когда уже по одному внешнему виду можно было в 99 случаях из 100 оп­ределить, с кем имеешь дело. Сравнительно не трудно было уловить разницу между рабочим и инженером еще и в до­военное время. Однако процесс сближения этих групп, про­цесс стирания различий между физическим и умственным трудом тогда уже начался.

В результате провести грань, отделяющую рабочего от интеллигента, стало сложнее. Эта задача еще более услож­нилась теперь, в связи со структурными изменениями в характере современного индустриального производства и появлением в обществе целого ряда, так сказать, «средин­ных» социальных типов — «инженера-рабочего», «рабочего- инженера», «рабочего-студента» и т. д. [132]

Словом, процесс размывания граней между рабочим и интеллигентом, или, как говорят, процесс социальной инте­грации, налицо. Однако ограничиться при рассмотрении дей­ствительности констатацией только этой стороны дела или тем более заявлять, как это делают некоторые торопливые философы, о стирании существенных различий между рабо­чим классом в целом и интеллигенцией в целом можно только при условии полного пренебрежения к конкретным фактам, к детальному анализу положения и структуры и рабочего класса, и интеллигенции. Ведь ни установление политического равноправия, ни предоставление рабочему человеку права получить среднее и высшее образование, ни уравнение обеих групп в материальном положении — сами по себе имеющие огромное значение — не приводят еще автома­тически к изменению характера труда, которым заняты рабо­чий класс в целом и интеллигенция в целом. Последний же момент является центральным в определении социального, в широком смысле слова, положения людей.

В Советском Союзе ныне полностью уничтожены разли­чия между рабочим и интеллигентом в том смысле (помимо аспекта политического равноправия), что каждый рабочий при прочих равных обстоятельствах может стать интелли­гентом. Однако пока и поскольку он остается рабочим, пусть даже с десятилетним образованием, его труд в большинстве случаев отличается от труда интеллигента и отличается самым существенным, качественным образом. Дело в том, что та группа рабочих, которая занята на ультрасовремен­ных операциях и ультрасовременной технике и которая как по уровню своих знаний, так и по характеру своей деятель­ности действительно приближается к группе технической интеллигенции, составляет в общей массе индустриальных рабочих страны пока еще меньшинство. В этом убеждает уже самое поверхностное ознакомление с составом рабочего класса, зафиксированным Всесоюзной переписью населения 1959 года. Данные переписи обнаруживают весьма широкое распространение в СССР физического труда, в том числе труда тяжелого, далекого от применения какой-либо меха­низации и затрат умственной энергии [133]. Ясно, что объектив­ный научный анализ социальной структуры не может отвле­каться от этого факта.

Так обнаруживается недостаточность интегрального подхода. Социолог не может довольствоваться выделением в социальной структуре одних только «глобальных» катего­рий— «рабочего класса» и «интеллигенции», но должен про­должить анализ и выделить в составе этих широких групп более дробные «единицы» [134].

Дифференцированное рассмотрение социальной струк­туры нашего общества является важнейшей задачей. Без решения этой задачи нельзя понять закономерностей обще­ственного развития, овладеть его механизмом. Без решения этой задачи, как мы уже сказали, невозможно понять и природы функционирующего у нас общественного мнения, его плюралистической структуры.

Расчленение современного социалистического общества в социально-демографическом отношении весьма многопланово. Имея в виду анализ общественного мнения, здесь можно выделить (в первую очередь) такие группы:

а) классовые (рабочий класс и колхозное крестьянство);

б) по социальному положению (самодеятельное и несамо­деятельное население, а в составе того и другого — рабочие, крестьяне, интеллигенция, занятая на производстве, интел­лигенция, занятая не на производстве, служащие, учащиеся, пенсионеры, домохозяйки и т. д.);

в) по характеру труда (лица, занятые преимущественно физическим или умственным трудом);

г) профессиональные (принятые экономо-статистические деления различают, например, в сфере физического труда такие группы: горняки, металлурги и металлисты, химики, лесозаготовители, полиграфисты, текстильщики, швейники, строители и т. д., а в сфере умственного труда: руководители органов государственного управления и общественных орга­низаций, руководители предприятий, ИТР, медицинские ра­ботники, учителя и научные работники, работники искусства, работники торговли, общественного питания и т. д.— всего, без более дробного деления, свыше 40 групп);

д) по доходам (в связи с процессом упорядочения зара­ботной платы в официальных документах фигурировали, например, категории «высокооплачиваемых» и «низкоопла­чиваемых» работников; ясно, однако, что в данном отноше­нии все общество делится фактически на большее количество групп);

е) по образованию (лица с высшим, незаконченным выс­шим, средним, неполным средним, начальным и ниже начального образованием);

ж) по типу местожительства (городское и сельское на­селение);

з) по типу городского поселения (например, жители го­родов с населением до 5 тыс. человек, до 10 тыс., до 50 тыс., до 100 тыс., до 500 тыс. и выше; жители провинциальных и столичных городов; жители городов со слаборазвитой про­мышленностью и крупных индустриальных центров и т. д.);

и) по району местожительства (в этом отношении можно различить несколько типов объективных групп: по админи­стративному делению — например, союзные республики; по географическому делению — например, районы Центра, Крайнего Севера, Средней Азии и т. д.; по экономгеографическому делению — например, районы Поволжья, Урала, Кавказа и Дона, Западной Сибири, Украины, Казахстана, Прибалтики и т. д.);

к) половые (мужчины и женщины);

л) возрастные (абстрактно говоря, тут можно говорить о группах, определяемых, к примеру, годом рождения лю­дей: 15-, 16-, 17-, 18- и т. д.-летних, вплоть до ровесников Отечественной войны 1812 года, буде такие окажутся);

м) по семейному положению (холостые, семейные, раз­веденные, вдовые);

и так далее.

Разумеется, приведенный перечень никоим образом нельзя считать законченным. Он может быть продолжен сколь угодно далеко. Анализ той или иной сферы социаль­ной жизни может поставить исследователя перед необходи­мостью фиксирования совсем других групп (например, на­циональных, по количеству детей, по состоянию здоровья, по роду участия в минувшей войне и т. д.) или большей дета­лизации уже названных групп (например, «семейные» де­лятся на «молодоженов» и «лиц с большим опытом семей­ной жизни», на лиц, находящихся в первом браке, и лиц, имеющих вторую или третью семью, и т. д.; группа «строи­телей» дробится на представителей более узких профессий: экскаваторщиков, каменщиков, штукатуров и т. д. и т. п.).

Вместе с тем признаки, лежащие в основе перечислен­ных нами групп, весьма неравноценны по своему значению для жизни общества. Одни из них исключительно важны с точки зрения понимания структуры и динамики обществен­ного процесса, другие, напротив, носят второстепенный характер, одни из них уже в недалеком будущем обречены на исчезновение и потому трудно уловимы, другие, наоборот, еще долго будут давать о себе знать и т. д. Но незави­симо от этого все указанные различия являются объективно существующими, все они касаются материальных или духов­ных условий жизни людей, накладывают явственный отпе­чаток на весь строй их поступков и мыслей, порождают различные типы восприятия жизни, различные подходы к анализу жизненных явлений, даже можно сказать резче — различные системы ценностей. Поэтому-то именно эти раз­личия должны рассматриваться в первую очередь в качестве⁴ естественной базы множественности мнений при социализме, именно они прежде всего заключают в себе ответ на вопрос: почему и при социализме люди продолжают придерживаться по тем или иным вопросам различных точек зрения, выска­зывают несовпадающие друг с другом суждения.

Принципиальное отличие функционирования общественного мнения при социализме состоит вовсе не в том, что здесь постоянно царит единодушие и невозможен плюрализм мне­ний, а в том, что существование и возможности такого плю­рализма здесь

принципиально ограничены — ограничены, в частности, отсутствием оппозиции.

Когда мы говорим об отсутствии в составе социалисти­ческого общественного мнения оппозиционных суждений, мы в сущности имеем в виду два обстоятельства. Первое из них связано с субъектом мнения. Дело в том, что в условиях социализма, в силу специфики структуры данного общества, исключающей классы и слои с устойчивыми антагонистиче­скими интересами, полностью отсутствует сколько-нибудь постоянная, объединенная каким-либо объективным призна­ком (мы не говорим уж — политически организованная) оппозиция. Здесь не существует ни одной такой группы — социальной или демографической,— которая бы перманентно выступала против точки зрения другой группы или других групп. Состав людей, высказывающих несовпадающие мне­ния, неизменно меняется в зависимости от того или иного предмета обсуждения [135].

Второе обстоятельство, принципиально ограничивающее плюрализм мнений при социализме, связано с объектом мнения. Дело в том, что уже в условиях капиталистического общества понятие «оппозиция» относят далеко не ко всякому расхождению во мнениях. Под «оппозиционным» мнению господствующей в обществе группы там, строго говоря, по­нимают лишь такое мнение, которое расходится с первым при обсуждении принципиальных вопросов, затрагивающих коренные проблемы социального развития.

Специфика социалистического общественного мнения со­стоит в том, что, когда оно высказывается по таким карди­нальным проблемам, оно имеет как раз монистическую структуру. Расхождение во мнениях здесь возникает при обсуждении более конкретных вопросов, хотя, необходимо подчеркнуть, круг их остается достаточно широким — «от экономики до эстетики, от наметок плана работы бригады на ближайший период до... перспектив развития всей стра­ны...» [136]

Если говорить более конкретно, анализ обнаруживает целый ряд зависимостей, кладущих границы плюрализму мнений при социализме или, напротив, открывающих воз­можности для возникновения несовпадающих друг с другом высказываний.

Прежде всего, как мы уже сказали, сравнительно легко обнаруживается та общая закономерность, что множествен­ность мнений растет прямо пропорционально степени конкретизации обсуждаемых проблем. Объединенное единым укладом жизни, единой идеологией и целью, большинство населения страны, как правило, не имеет двух точек зрения но вопросам, касающимся судеб мира или социализма в целом. Однако его мнение тотчас же начинает раздваиваться, утраиваться, учетверяться и т. д., как только речь заходит о частных вопросах социального строительства, об оценке тех или иных конкретных явлений внешней и внутренней жизни. В известной мере в этом можно было убедиться уже на примерах, приводившихся нами в предыдущем параграфе.

Чем шире ставится вопрос, тем, во-первых, меньше число высказываемых мнений и тем, во-вторых, резче деление ансамбля опрошенных на большинство (часто подавляющее) и меньшинство. Напротив, чем вопрос ставится уже, тем больше разнообразие высказываемых мнений и тем слож­нее количественные группировки стоящих за ними людей.

Особенно ярко эта зависимость проявляется при сравне­нии так называемых безличной и личной постановок во­проса, при переходе от рассмотрения явлений, характеризу­ющих жизнь общества в целом, к рассмотрению явлений, непосредственным, ближайшим образом затрагивающих жизнь индивида. В последних случаях на содержании мне­ний в гораздо большей степени сказываются индивидуаль­ные особенности личности говорящего: детали его биогра­фии, его частный жизненный опыт, его потребности, особен­ности характера и т. д. и т. п. В V опросе, например, мы ставили два вопроса: «Какие наиболее сильные черты харак­теризуют, по Вашему мнению, советскую семью?» и «Что Вы больше всего цените в своей семье?» Ясно, что ответы на эти вопросы в общем объеме опрашиваемого ансамбля должны были в принципе совпасть (мы имеем в виду каче­ственную картину); собственно говоря, второй вопрос и ставился-то нами с целью подконтролировать первый. Однако на деле такого совпадения не произошло: картина черт семьи, как таковой, точнее, картина мнений в первом случае оказалась беднее, чем во втором. Ответы на вопрос, поставленный в личной форме, то есть характеризующие собственные семьи говорящих, были разнообразнее.

Другая зависимость, касающаяся природы плюрализма мнений, связана уже не столько с объектом, по которому высказывается суждение, сколько с самой формой высказы­вания. Например, сравнение оценочных и конструктивных мнений обнаруживает, что в последнем случае множествен­ность мнений бывает значительно большей. В этом убеж­даешься, когда начинаешь анализировать ответы на вопросы типа «Что бы Вы могли предложить для быстрейшего реше­ния выдвинутой Вами проблемы?» (II опрос), «Каким обра­зом должны участвовать в присуждении почетного звания широкие массы трудящихся? За кем, по-Вашему, следует оставить право решающего голоса?» (IV опрос), «Какие меры по укреплению молодой семьи Вы можете предложить?» (V опрос) и т. д.

Вот как выглядели, например, ответы на первый из названных вопросов тех людей, кто полагал, что проблемой № 1 в СССР является жилищное строительство:

01 Необходимо ускорять темпы строительства (свыше 54 процентов от числа тех, кто назвал в качестве первооче­редной проблемы жилищное строительство) и с этой целью:

а) широко внедрять в строительство индустриаль­ные методы;

б) привлекать к строительству само население:

1) в форме рабочей силы,

2) в форме денежных средств.

02 Необходимо улучшать качество строительства, а именно:

а) улучшать типовые проекты в сторону расшире­ния полезной площади;

б) строить квартиры, рассчитанные на одну семью;

в) сокращать строительство однокомнатных квартир и т. д.

03 Необходимо улучшать снабжение индивидуальных застройщиков стройматериалами, транспортными средст­вами и т. д.

04 Необходимо усовершенствовать практику распреде­ления жилья (13 процентов), в том числе:

а) обеспечивать жильем в первую очередь молодо­женов;

б) ограничить предоставление городских квартир людям, имеющим дачи;

в) идти прежде всего не по пути улучшения жилищ­ных условий лицам, уже обеспеченным кварти­рами, а по линии обеспечения жильем остро нуждающихся;

г) ввести прогрессивную квартплату за площадь, превышающую существующие нормы.

Наконец, расхождения во мнениях возникают не только под влиянием различий в объективных условиях жизни людей, но и в результате различий в уровнях их сознания, прежде всего компетентности. Это особенно ярко можно наблюдать при обсуждении сложных вопросов, предпола­гающих наличие у человека аналитических способностей или по крайней мере достаточной осведомленности в предмете. Имеющиеся в таких случаях изъяны в постановке просве­щения (школьного или политического, общего или специаль­ного) обнаруживаются тут сразу же. Так, после широкой и длительной пропагандистской кампании взрослое население нашей страны, и особенно люди, так или иначе связанные с движением за коммунистический труд, должны были бы, казалось, иметь ясное и однообразное представление о том, каким конкретным содержанием наполняется формула «по- коммунистически жить». Однако в ходе опроса мы обна­ружили во взглядах людей довольно большой разно­бой [137].

Все перечисленные обстоятельства объективного и субъ­ективного порядка, в большей или меньшей мере, прямо или косвенно сказывающиеся на позиции людей, вынуждают исследователя общественного мнения к максимальной осто­рожности, делают совершенно недопустимым его предвзятый подход к оценке мнений. Исследователь не может заранее сказать: мнение людей на этот счет будет таким-то, не боясь впасть при этом в грубую ошибку. Даже если речь идет об истинах «само собой разумеющихся». Даже если допущение обратного кажется совершенным вздором. Специфика обра­зования мнений такова, что исследователь всегда может упустить из виду те или иные обстоятельства, порой самые неожиданные, которые влияют на мотивы людей при выне­сении ими суждения о предмете, и его самонадеянность непременно будет наказана.

Приведем для иллюстрации пример из IV опроса. В анкете спрашивалось: «Можно ли лишать людей почет­ного звания?» «Ваш вопрос — праздный,— отвечал нам Ю. Р. офицер из Москвы.— Не может же ходить по нашей земле хам, пьяница, хулиган с именем ударника коммунистиче­ского труда. Почетное звание — это не обряд крещения: надели крест на шею и — до могилы. Не оправдал человек доверия и внимания советских людей — отнять звание. Это самое справедливое решение» [138]. Казалось бы, все очень правильно, все очень логично и совершенно бесспорно. И тем не менее утвердительный ответ на этот вопрос дало только 68 процентов опрошенных из числа не участвующих в дви­жении, 74 процента — соревнующихся за почетное звание и 68 процентов коллективов коммунистического труда. Все остальные высказались по этому поводу в той или иной степени отрицательно, причем категорически возразили про­тив практики лишения звания 9,8 процента коллективов коммунистического труда и 10,4 процента борющихся за звание. Мотивы подобной точки зрения, после того как она Пыла высказана вслух, угадать было уже нетрудно.

Итак, подведем итог. Как можно видеть из сказанного, н действительности не существует жесткой альтернативы: монизм или плюрализм мнений. Применительно к социали­стическому обществу речь должна идти о другом — о суще­ствовании мнения с четко выраженной монистическо-плюралистической структурой. Тяготеющее к безусловному единодушию при обсуждении принципиальных вопросов, свя­занных с проблемами социального развития, это мнение мо­жет раскалываться на ряд составляющих при обсуждении проблем, в той или иной степени затрагивающих индиви­дуальные интересы людей или испытывающих влияние их индивидуальных особенностей. Следовательно, вопрос о субъекте общественного мнения, который мы поставили в самом начале, сохраняет все свое значение и применительно к условиям социализма: как быть — отказать мнению, вы­сказываемому частью общества, в праве считаться общественным или признать, что в роли субъекта общественного мнения могут выступать не только общество в целом, но и какие-то его секторы, части, элементы?

22. ЧЬЕ МНЕНИЕ МОЖЕТ СЧИТАТЬСЯ ОБЩЕСТВЕННЫМ?

Выше мы говорили, что в сущности все без исключения социологи согласны с выводом: «...не всякое мнение опреде­ленной группы людей, коллективное мнение, есть мнение общественное, хотя термин «общественное мнение» и упот­ребляется применительно к мнению отдельных групп, кол­лективов» [139]. Нетрудно видеть, что этот вывод содержит в себе два смысла: во-первых, тот, что общественным мне­нием является не всякое мнение, высказанное группой, множеством, совокупностью лиц, и, во-вторых, тот, что об­щественным мнением является мнение не всякого множе­ства, не всякой совокупности лиц.

Что касается первой стороны дела, то она ясна. Какой бы широкий коллектив лиц ни высказывал суждения о предмете, это суждение никогда не будет общественным мнением, если, скажем, предмет рассмотрения не затрагивает общественного интереса, не допускает многозначности толкования и т. д. и т. п. Иными словами, границы существо­вания общественного мнения определяются границами его объекта. Об этом мы подробно говорили в предыдущей главе. К рассматриваемой же нами теперь проблеме прямое отно­шение имеет только второй аспект указанного вывода. В соответствии с ним речь должна идти о том, чтобы опре­делить, мнение какой именно совокупности, какого множе­ства лиц должно признаваться в качестве общественного, причем определить в общем виде, на основе каких-то чет­ких, объективных критериев.

К сожалению, с таким подходом к делу приходится встречаться довольно редко. Гораздо чаще объективные критерии, необходимые для решения вопроса, за­меняются субъективными, произвольными оценками. В со­ответствии с ними одни социологи «даруют право» назы­ваться общественностью одним группам, другие — другим.

Так, существует точка зрения, согласно которой в анта­гонистическом обществе одни классы и слои (прогрессивные, выражающие интересы общества — народ) являются носите­лями общественного мнения, а другие (реакционные, не вы­ражающие интересов общества — эксплуататоры) нет. Важно отметить, что сторонники этой точки зрения теоретически не могут объяснить, почему, на каком основании классы, выра­жающие интересы реакционных сил, не имеют права (или исторически теряют право) называться общественностью и представлять общественное мнение, характерное для данной части общества. Но дело не только в этом. Теоретическая не­состоятельность данного взгляда еще сильнее обнаружи­вается в том, что он сопряжен с поистине неразрешимыми противоречиями. Ведь если принять, что общественным мнением является лишь мнение прогрессивных классов, или, иными словами, что из двух антагонистически на­строенных групп носителем общественного мнения яв­ляется лишь одна, то на деле это будет означать, что тезис о плюрализме общественного мнения, действующего в усло­виях капитализма, окажется сведен почти на нет: общест­венное мнение во всех случаях должно быть объявлено исключительно монистическим по его структуре.

Избежать этого и других противоречий можно, очевидно, лишь при условии, если право выражать общественное мнение будет признано за всеми классами капиталистического общества. И только такое решение проблемы даст воз­можность понять реальность общественного мнения в усло­виях капитализма, которое в большинстве случаев действи­тельно отличается сложной структурой и представляет собой не единодушное суждение, а совокупность не совпадающих друг с другом частных (или частичных) мнений, высказы­ваемых различными составляющими общество группами (классами), например мнения рабочего класса и широких слоев трудящихся, с одной стороны, и мнения монополисти­ческой буржуазии — с другой, демократического обществен­ного мнения и реакционного общественного мнения и т. д.

Еще более произвольными и необоснованными выглядят попытки определить субъект общественного мнения (в том числе применительно к условиям социалистического обще­ства) по отношению «большинство — меньшинство». В со­ответствии с

ними общественным мнением считается мнение исключительно «большинства» общества; что же касается взглядов «меньшинства», то они не являются общественным мнением, потому что в противном случае оказалось бы на­рушенным присущее этому мнению «внутреннее единство».

Что можно сказать по этому поводу?

Прежде всего, здесь априори принимается за истину то, что, как мы видели, в действительности является ложным и, уж во всяком случае, требует строгого обоснования, а именно — что внутреннее единство общественного мнения тождественно единодушию, что такое единство возможно лишь в случаях существования общественного мнения с мо­нистической структурой и, напротив, что общественное мне­ние со сложной структурой не обладает внутренним един­ством, необходимой политической и нравственной силой и потому не является «подлинным», «настоящим» и пр. обще­ственным мнением.

Далее, крайне неудовлетворительной является сама ка­тегория «большинство», содержащая в себе массу неясно­стей. В самом деле, о каком большинстве идет речь: об относительном, абсолютном? Каковы его предельные вели­чины? Все эти и подобные вопросы оборачиваются в практике исследования общественного мнения множеством новых неразрешимых трудностей. Так, меньшинство может рав­няться почти половине общества (например, 49 процентам). Спрашивается, на каком основании мы должны отказать его мнению в праве быть общественным,— тем более что в другом случае такое право должно быть признано за мнением 30 (и даже менее) процентов общества, составляющих отно­сительное большинство среди более мелких групп?! Оче­видно, в данном и подобных случаях определение обществен­ного мнения как мнения большинства становится настолько относительным, что вообще теряет какой-либо смысл.

Или, мы видели, в практике функционирования обще­ственного мнения довольно часты случаи, когда мнения раз­биваются на множество довольно дробных групп, из которых ни одна не может быть признана даже относительным боль­шинством. Как тут быть? Признать, что общественного мне­ния в таких случаях просто-напросто не существует, что вместо него имеется множество «групповых» мнений, из которых ни одно не является общественным? Но разве не­ясно, что подобный подход просто-напросто переносит нас из сферы анализа реального мира в сферу чисто терминоло­гических упражнений.

Наконец, существует точка зрения, согласно которой носителем общественного мнения объявляются уже не просто «прогрессивные силы общества», не про­сто «народ» и даже уже не «большинство» этих сил, не «большинство народа», но лишь такое большинство на­рода, которое, во-первых, высказывает взгляды,

соответст­вующие по своему содержанию подлинным интересам трудя­щихся масс, и, во-вторых, само формирует свои взгляды.

Отсюда вытекают весьма интересные следствия. Скажем, если большинство народа высказывает точку зрения, по­черпнутую им «со стороны», привнесенную в сознание масс, к примеру, теорией, то выходит, мнение такого большинства уже не является общественным. Или, скажем, если боль­шинство народа высказывает точку зрения (например, в ходе голосования за реакционного буржуазного деятеля или реак­ционную буржуазную партию), искаженно или, тем более, превратно, ошибочно отражающую подлинные интересы на­родных масс (а происхождение такой ошибки может быть самым различным: низкий уровень развития самосознания масс, влияние враждебной идеологии и т. д.), то получается, что такое мнение также не является общественным. Что же это в таком случае? «Фиктивное», «неподлинное» общест­венное мнение, его «подделка» и т. п.

Нет спору, рассматриваемые явления в практике форми­рования общественного мнения имеют место. В какой-то мере они носят даже характер всеобщих — в том смысле, что мнение общественности всегда подвергается «обра­ботке» (не обязательно с целью обмана, часто с целью про­свещения) со стороны различных государственных и об­щественных институтов, а также отдельных лидеров. Но со­вершенно ясно, что эти явления принципиальным образом отличаются от того, что называется собственно подделкой общественного мнения [140]. Речь тут идет не о фальсификации высказываний общественности, а о влиянии на нее, о внуше­нии ей некоторых (в частности, ложных) истин и представ­лений. Поэтому тут нельзя говорить об «исчезновении» общественного мнения, о том, что оно становится «ненастоя­щим», «неподлинным». Наоборот — это самое настоящее, са­мое подлинное общественное мнение, хотя и введенное в об­ман, хотя и ложное по содержанию, иллюзорное, ошибочное и т. п. С точки зрения понимания и оценки состояния массо­вого сознания такое мнение представляет не меньшую цен­ность, чем мнение истинное, находящееся в соответствии с подлинными интересами говорящих. «Избирательная кампа­ния,— указывал В. И. Ленин,— потому представляет выдаю­щийся интерес для всякого сознательного политического дея­теля, что она дает объективный материал по вопросу о взгля­дах, настроениях, а следовательно, и интересах различных классов общества... Выборы дают материал объективный. Проверка субъективных пожеланий, настроений, взглядов учетом голосования масс населения, принадлежащих к раз­ным классам, всегда должна быть ценна для политика в сколько-нибудь серьезном значении этого слова» [141].

Таким образом, последняя точка зрения также не может быть признана истинной. И корень ее ошибки — постановка определения субъекта общественного мнения в зависимость от содержания высказываемого мнения и даже от способов его формирования. В действительности же такой связи нет и быть не может: субъект остается субъектом независимо от того, что и как он говорит.

Если довести критикуемое понимание до логического конца и поставить все точки над «i», то получится, что «под­линным» общественным мнением должно считаться уже не только единодушное, но и непременно истинное по содержа­нию суждение большинства народа, и к тому же суждение, самостоятельно выработанное этим большинством, а не за­имствованное им «со стороны». В результате границы функ­ционирования и социальное значение общественного мнения сводятся к минимуму: из важнейшего института в жизни об­щества, действующего постоянно и в массовом масштабе, оно превращается в крайне редко встречающееся явление. К сча­стью, однако, последнее «превращение» общественного мне­ния случается только на бумаге. В реальной жизни оно функционирует самым широкигл образом, оказываясь то единодушным, то (чаще всего) множественным, то истинным, то (снова чаще всего) содержащим в себе большее или мень­шее количество заблуждений, то оригинальным, выработан­ным самим субъектом, то (опять же — в большинстве слу­чаев) заимствованным «со стороны»—из средств массовой пропаганды, теории и т. д.

Чтобы правильно решить вопрос о субъекте общественного мнения, необходимо прежде всего очертить общие границы существования последнего. Как мы ви­дели, некоторые авторы всецело связы­вают эти границы с категорией «общество в целом». При этом знак тождества между данной категорией и понятием «носитель общественного мнения» ставится не только в

том частном смысле, что отдельным секторам общества (мень­шинству, реакционным классам и т. д.) ошибочно отказы­вают в праве быть субъектом общественного мнения, функционирующего в рамках социального организма в це­лом. Такое тождество скрывает в себе и более широкий смысл — об общественном мнении, мол, вообще возможно говорить лишь тогда, когда оно функционирует в рамках общества в целом; если же мнение высказывается в каких- то более узких границах (региональных, социальных и пр.), то оно уже не является (перестает быть) общественным, пусть даже представляет собой мнение большинства про­грессивных сил, соответствует их интересам и т. д. и т. п.

Эта последняя ошибка в определении субъекта обще­ственного мнения, порожденная буквальным толкованием слов «общественное мнение», носит не только терминологи­ческий характер. Речь идет не просто о том, как назвать, например, мнение заводской бригады о производственном плане — «мнением отдельного коллектива» или «обществен­ным мнением», хотя и проблема названия также не может недооцениваться: закрепление термина «общественное» ис­ключительно за мнением, высказываемым в рамках обще­ства в целом, пришло бы в противоречие с практикой, с при­вычным использованием слов и потому не могло бы не поро­дить недоумений у тех же членов заводской бригады, когда бы они обнаружили, что их мнение, вопреки ожиданию, во­все не является общественным.

Рассматриваемая ошибка имеет принципиальное значе­ние: теоретическое и политическое. Отождествление субъ­екта общественного мнения исключительно с обществом в целом, объявление всех других мнений, складывающихся и функционирующих в иных социальных структурах, «груп­повыми», «региональными» и т. п., словом, необществен­ными, имеет реальный смысл только тогда, когда первый и вторые типы мнений принципиально отличаются друг от друга по своей природе. Однако теоретический анализ гово­рит о другом. Бесспорно, мнение, действующее в рамках «малых групп», содержит некоторые специфические мо­менты в сравнении с мнением, функционирующим в рамках общества в целом. Но основные, принципиальные характери­стики первого и второго совпадают. Так называемое «местное мнение», или «мнение отдельных областей», имеет в прин­ципе ту же социальную природу, те же функции, отличается теми же характеристиками в отношении объекта, теми же закономерностями формирования и функционирования, на­конец, играет (в рамках своей «вселенной») ту же самую роль, что и мнение, действующее в обществе в целом. По­этому введение тут каких-либо терминологических разли­чий никак не может быть оправдано. С точки же зрения по­литической оно оказывается просто вредным: лишение мне­ний, действующих в масштабах меньших, чем общество в целом, права называться общественным неизбежно приво­дит к снижению их роли в жизни соответствующих социаль­ных организмов, к ограничению сферы их действия, к уменьшению степени их влияния на различные государст­венные и общественные институты и отдельных лиц.

Вопрос должен решаться совсем по-иному. Единый об­щественный организм представляет собой сложную систему, в состав которой входит множество различных по своему строению и величине объема структур. В рамках каждой из них, как и в рамках общества в целом, вокруг вопросов, за­трагивающих интересы структуры, складывается внутрен­нее мнение. Независимо от того, идет ли речь о первичном производственном коллективе или административном рай­оне, демографической или социальной группе, такое мне­ние — в рамках и по отношению к своей структуре — яв­ляется безусловно общественным. Поэтому надо говорить не о «групповом», «местном», «районном», «национальном» и пр. мнениях, с одной стороны, и «общественном» мнении, с другой, а об общественном мнении коллектива, группы, района, нации, класса, наконец, общества в целом.

Именно таков, с нашей точки зрения, должен быть ис­ходный пункт при определении субъекта общественного мне­ния. И уже он содержит в себе частичный ответ на главный вопрос: в роли искомого субъекта могут выступать и реально выступают не только «общество в целом», но и различные входящие в его состав структуры: «класс в целом», «нация в целом», «коллектив в целом» и т. д.

Однако, подчеркиваем, намеченный пункт является только исходным, а содержащийся в нем ответ — только частичным. Анализ на этом не может закончиться. Расширив границы существования общественного мнения, мы, в сущ­ности, раскрыли его относительный характер (относитель­ный в том смысле, что общественное мнение всегда есть мне­ние какой-то «вселенной») и доказали, что оно может скла­дываться в любой из существующих социальных систем. Что же касается вопроса собственно о носителе каждого из этих мнений, то он пока по-прежнему остался открытым: яв­ляется ли носителем общественного мнения, действующего в рамках той или иной «вселенной», только эта «вселенная» целиком или в этой роли могут выступав и какие-то со­ставляющие ее элементы (секторы, части)? Известной пара­фразой этого вопроса является другой: может ли обществен­ное мнение, складывающееся в рамках одной «вселенной», входить в состав общественного мнения, действующего в бо­лее широкой «вселенной»?

Начнем с такого простого примера. Не сколько пассажиров, находящихся в вагоне метро, или несколько лиц, пришед­ших за покупками в магазин, высказывают свое суждение по какому-то вопросу, заведомо относящемуся к

числу объ­ектов рассмотрения общественности. Спрашивается: яв­ляется ли такое коллективное высказывание общественным мнением?

Теперь, после того как мы подчеркнули относительный характер всякого общественного мнения, мы знаем, что во­прос этот должен быть уточнен: о мнении какой собственно системы («вселенной») идет речь? Ведь одно и то же мнение, высказанное, к примеру, членами заводского коллектива по вопросу, имеющему исключительно внутризаводское значе­ние и не представляющему никакого интереса для общест­венности города, является общественным в рамках данного завода и, напротив, не является таковым, если речь заходит о структуре общественного сознания более широкой «вселен­ной» (города). В приведенном примере мы будем иметь в виду мнение, функционирующее в рамках общества в целом. Иными словами, мы должны допустить, что предмет, о кото­ром высказываются люди, носит не «локальный» характер, а относится к числу волнующих все население страны. Тогда первоначальный вопрос будет сформулирован так: является ли указанная группа лиц носителем общественного мнения, сложившегося в рамках всего общества?

На наш взгляд, ответ на такой вопрос может быть отри­цательным. И прежде всего исходя из соображений чисто количественного порядка. Отвлекаться от этой стороны при решении проблемы субъекта общественного мнения никак невозможно, хотя дело тут, конечно, не в «большинстве» и «меньшинстве», а совсем в другом: согласно теории вероят­ности, несколько случайно взятых человек не могут пред­ставлять десятки миллионов людей с достаточной гарантией того, что точка зрения последних не искажена самым реши­тельным образом.

Это становится особенно ясным, если принять во внима­ние фактор содержания высказываемых мнений. Допустим, в обществе, насчитывающем N членов, существует m точек зрения по данному вопросу, во взятой же нами группе — n членов. Очевидно, что если n<m, то взятая группа заве­домо не может быть носителем общественного мнения, ха­рактерного для общества в целом, во всем разнообразии его составляющих. Составленная не из специально подобранных лиц, а по принципу случайности, данная группа не сможет сыграть такой роли и тогда, когда n = m или n == m + α, где α— незначительная величина. Если мы хотим, чтобы в на­шем примере представленными оказались все существую­щие точки зрения, группа случайно отобранных лиц должна значительно превышать m членов. Теория вероятности уста­навливает на этот счет точные границы минимума, за кото­рыми представленное множество перестает быть репрезента­тивным, то есть отражать все существенные черты своей «вселенной». Как известно, эти расчеты находят свое выра­жение в соответствующих формулах, которыми социология общественного мнения пользуется при определении количе­ственных параметров выборки в выборочных опросах. Но об этом ниже.

Итак, взятая нами группа лиц не может рассматри­ваться, по крайней мере со сколько-нибудь достаточной гарантией, в качестве субъекта всех существующих в обще­стве мнений по данному вопросу; соответственно и выска­занное ею мнение не может быть признано в качестве обще­ственного мнения, характерного для общества в целом. Однако отсюда еще не следует, что взятая группа вообще не является носителем общественного мнения, точно так же, как и то, что высказанное ею суждение вообще не является общественным мнением. Ведь, не будучи субъектом общест­венного мнения, взятого во всем разнообразии его состав­ляющих, данная группа вполне может быть субъектом общественного мнения, взятого в его отдельных секторах,— например, она может представлять какие-то m — х точек зрения на обсуждаемый предмет — точек зрения, также существующих в обществе и являющихся также точками зрения общественности. К аналогичной постановке вопроса можно прийти и другим путем. До сих пор мы принимали во внимание фактор содержания высказываемых мнений. Од­нако на практике этот фактор может не иметь никакого значения (случай, когда m=1). Как быть тогда? Будет ли взятая нами группа лиц представлять собой обществен­ность?

С нашей точки зрения, снова — при прочих равных об­стоятельствах— нет. И снова же — в первую очередь исходя из соображений количественных. Возьмем самый простей­ший случай, когда в обществе существует единодушная точка зрения на тот или иной вопрос. Казалось бы, в таком случае буквально каждый член общества, высказывающий вслух свое суждение, может быть признан носителем обще­ственного мнения. И уж тем более — целая группа лиц, как в нашем примере. Однако подобное рассуждение представ­ляет собой не более, как пустую абстракцию.

Начать с того, что факт существования единодушия взглядов не дан исследователю в самом начале анализа, но только еще должен быть установлен им, в том числе на ос­новании высказывания группы покупателей. Вместе с тем сталкивающийся с единодушным суждением этой группы исследователь в силу указанных выше соображений, касаю­щихся объективных математических зависимостей (мало­численность группы, случайность ее состава и пр.), не может не высказать сомнения: а не является ли данное суждение по своему содержанию совершенно случайным с точки зре­ния отражения общей картины состояния массового созна­ния? Не принадлежит ли оно всего-навсего узкой горстке лиц, связанных между собой не общественными, а частными, например приятельскими, отношениями (скажем, регулярно собирающихся в данном магазине, чтобы «сообразить на троих») и не представляющих фактически ни одной сколько- нибудь широкой социальной или демографической группы, из которых складывается общество?

Оснований для такого рода сомнений тем больше, что факт наличия в обществе общественного мнения с монисти­ческой структурой сам по себе отнюдь еще не означает, что один и тот же взгляд на вещи разделяется буквально всеми членами общества. Такого на практике не случается никогда. И не только в аспекте, так сказать, содержательном, то есть в том смысле, что в обществе всегда имеется (может ока­заться) группа лиц, не согласных с мнением подавляющего большинства (как известно, величины, выражающие едино­душное суждение населения страны во время голосования на выборах, могут быть близки к 100 процентам, но практи­чески никогда не достигают этой цифры). Не меньшее значе­ние имеет и аспект, так сказать, формальный — то обстоя­тельство, что в практике высказывания общественного мне­ния фактически не бывает случаев, когда бы число говоря­щих (п) точно соответствовало числу всех взрослых членов общества (N). Достигнуть этого не удается даже с помощью таких форм выражения общественного мнения, как референ­дум или всеобщие выборы, проводимые на подлинно демо­кратической основе, и тем более, если речь идет о каких-то иных формах, например о стихийном выражении мнения масс через печать.

Субъект единодушного общественного мнения всегда представляет собой только часть (большую или меньшую) членов общества; вне его нередко оказывается довольно зна­чительное количество людей. При этом, повторяем, мы имеем в виду отнюдь не тех, кто не согласен с мнением по­давляющего большинства (если эти «оппозиционно» на­строенные члены общества выражают единую точку зрения и представляют собой какую-либо общественную группу, входящую в структуру социального организма, то, согласно нашему пониманию, высказываемое ими мнение является столь же общественным, что и мнение подавляющего боль­шинства; следовательно, такое меньшинство вполне входит в состав субъекта общественного мнения — просто речь в данном случае будет идти об общественном мнении не с мо­нистической, а с плюралистической структурой). Когда мы говорим, что n не =N , n<N, то это в равной мере справедливо как для единодушного общественного мнения, так и для об­щественного мнения, включающего в себя множество взгля­дов, и при этом в виду имеется совсем другое. А именно: что в обществе всегда находится немало людей, стоящих при обсуждении того или иного конкретного вопроса целиком вне общественного мнения. Это те, кто или занимает при обсуж­дении данного вопроса «свою собственную», сугубо индиви­дуальную позицию, не совпадающую с позицией ни одной из общественных групп, или вовсе не занимает никакой пози­ции— не имеет (в силу различных обстоятельств) своего взгляда на предмет, уклоняется от публичного высказыва­ния своей точки зрения и т. д. и т. п.

В общем виде это положение может быть выражено сле­дующим образом: если принять, что k — усредненное число говорящих в группе, занимающей ту или иную определен­ную позицию, а О — число лиц, стоящих вне общественного мнения, то во всех случаях N> m ● k(n), или N = m • k + О

(где N, напоминаем,— общее число членов данной «вселен­ной», а m — число высказанных точек зрения, позиций, групп). Ясно, что величина «О» не постоянна, она меняется в зависимости от предмета обсуждения и иных факторов, причем меняется не только количественно — в смысле числа лиц, образующих группу «О», но и «качественно» — в смысле состава этой группы: в нее каждый раз могут входить и вхо­дят безусловно разные индивиды. Но она никогда практически не равна нулю. И это обстоятельство с точки зрения решения предложенного нами примера является определяю­щим.

Группа лиц, находящихся в магазине, не может быть признана субъектом общественного мнения, функционирую­щего во «вселенной» «Общество», даже если это мнение бе­рется не во всей его структуре, а только в каких-то отдель­ных секторах. Подобное признание исключается потому, что в условиях постоянного существования в обществе группы «О» у нас нет и не может быть никаких гарантий, что взя­тые нами лица не входят именно в эту группу. Особенно учитывая заданные параметры: бесконечно малую (в сравне­нии с N) величину n и полнейшую случайность подбора лиц (состава группы).

Вместе с тем задача определения субъекта общественного мнения — задача не только и даже не столько количествен­ная, хотя мы и уделили этой стороне дела немало внимания. Главное тут — качественная природа рассматриваемого фе­номена.

Выше мы не раз уже говорили, что общественное мне­ние представляет собой определенное состояние массового сознания, что оно есть факт общественного сознания. Именно здесь прежде всего кроется объяснение того, почему группа лиц из нашего примера не может считаться общественно­стью. Механическая сумма нескольких взятых наугад инди­видуальных сознаний (мнений) не может быть приравнена к общественному мнению и оценена в качестве такового. В по­добной роли выступает лишь сознание (мнение), присущее той или иной органической совокупности лиц, разделяемое этой совокупностью как целым.

Объем этой совокупности не имеет значения: это может быть и такая всеобъемлющая «вселенная», как «Общество в целом», и такая мелкая структурная «единица» социального организма, как колхозная артель или цеховая партийная организация. Точно так же не имеет значения и сложность ее структуры: общество в целом, представляющее собой много­кратно расчлененную систему, состоящую из множества структурных «единиц», может быть таким же носителем об­щественного мнения, как и простейший социальный орга­низм— например, какая-либо «малая группа», дальнейшее «расщепление» которой переносит из мира изучения со­циальных систем в царство индивида, личности. Важнейшим критерием при определении субъекта общественного мнения является другое — чтобы данная совокупность лиц была действительно органической, то есть обладала призна­ками некоего целого, представляла собой некое относительно самостоятельное (в рамках более широкой системы) струк­турное образование.

Собственно, отмеченные выше количественные зависи­мости были лишь своеобразным выражением этой качест­венной природы рассматриваемого явления. Больший или меньший объем говорящих содержит в себе большую или меньшую вероятность, что в группе «п» представлены ка- кие-то структурные «единицы», входящие в состав «вселен­ной», и что, следовательно, ее можно рассматривать в каче­стве носителя общественного мнения. Если (при сохранении случайности подбора говорящих) п — достаточно большая величина (например, если она равна 0,5 или 0,25, или 0,1, или 0,01, или даже, может быть, 0,000001 от числа N — в зависи­мости от абсолютной величины N), то количество тут, что называется, переходит в качество: в группе «n» заведомо окажутся представленными пусть не все, но хотя бы некото­рые секторы, слагающие «вселенную», и поэтому мнение, высказываемое этой группой, с необходимостью должно быть оценено в качестве общественного (по крайней мере в его отдельных секторах). Именно этим положением обосно­вывается правомерность проведения при изучении общест­венного мнения так называемых стихийных выборочных опросов.

Однако решающий приговор при определении того, со­впадает ли группа «п» с общественностью или нет и если совпадает, то насколько, выносит все же качественный ана­лиз, анализ состава группы и характера высказываемых ею суждений. Известно, что даже о выступлении одного чело­века (лидера) мы нередко говорим как об общественном мне­нии. Тем более законна такая экстраполяция в отношении группы высказывающихся лиц, пусть даже немногочислен­ной. Вместе с тем подобная «операция» бывает правомерной лишь тогда, когда мы твердо знаем, что речь тут идет не об индивидуальном мнении одного человека или нескольких лиц, а именно о мнении той или иной общественной группы, то есть действительно о состоянии массового сознания, хотя и представленного суждением нескольких человек.

Этот примат фактора качества над фактором количества проявляется особенно наглядно при измерении общественного мнения с помощью метода так называемой системати­ческой выборки: ансамбль опрашиваемых лиц (объем группы «n») бывает в таких случаях, как правило, совсем небольшим (в сравнении с величиной N), и тем не менее, несмотря на малую величину, он закономерно воспринимается в качестве носителя общественного мнения. Объясняется это тем, что состав исследуемого ансамбля заранее и соответствующим образом определяется социологом, причем определяется так, чтобы в нем были представлены все важнейшие секторы изучаемой «вселенной» и все основные типы характерного для нее массового сознания (подробнее мы рассмотрим эту проблему ниже).

Вернемся снова в наш магазин, к покупателям. Мы от­казали им в праве выступать в роли общественности. При этом таким отрицательным решением вопроса мы хотели сказать, в сущности, только одно: вероятность того, что дан­ная группа представляет собой общественное мнение, функ­ционирующее в обществе, крайне ничтожна, ничтожна настолько, что при грубом подходе к делу должна быть при­равнена к нулю. Однако, если подойти к вопросу более строго, ответ в задаче должен быть иным. Вернее, задача эта без ряда дополнительных условий вовсе не имеет решения: неизвестно, является ли рассматриваемая группа носителем общественного мнения или нет. Ответ на вопрос может быть дан только после проведения специального качественного анализа, идентифицирующего состав группы в отношении тех или иных структур (групп), входящих во «вселенную» «Общество».

Может возникнуть сомнение: а не приводит ли на прак­тике такой подход к полному произволу исследователя? По­кажется ему, что речь идет о состоянии массового сознания, он объявит данную группу носителем общественного мнения; напротив, не усмотрит он в высказывании нескольких лиц мнения определенных социальных кругов, и вся эта группа будет лишена права говорить от имени общественности. В действительности, однако, для такого сомнения нет осно­ваний: произвола здесь не больше, чем в решении астронома, относящего вновь открытую звезду к звездам того или иного типа, или в работе палеонтолога, классифицирующего иско­паемые организмы. Разумеется, социологический анализ со­держит в себе немало сложностей (кстати, особенно боль­шими они оказываются, повторяем, в случаях, когда сти­хийно сложившаяся группа «п» немногочисленна). Но все

они преодолеваются с помощью четкого объективного кри­терия, позволяющего провести границу между носителем общественного мнения — общественностью, с одной стороны, и простой арифметической суммой высказывающихся инди­видов, с другой.

Этот критерий, как мы уже сказали, совпадает с поня­тием социальный организм. Именно на его основе исследо­ватель выносит решение: представляет данная совокупность говорящих ту или иную структурную группу, входящую в состав «вселенной», значит, она есть общественность, а вы­сказываемое ею мнение — общественное; не представляет она такой группы — следовательно, и мнение, высказывае­мое ею, не может быть отождествлено с общественным.

Так, с нашей точки зрения, решается проблема носителя, субъекта общественного мнения. В этой роли может вы­ступать и на практике выступает любая социальная, эконо­мическая, демографическая, культурная, территориальная и т. п. группа, характеризуемая как «вселенная в целом» или как входящая в состав «вселенной» структурная «единица». В обобщенном виде этот вывод можно представить так. Если имеется «вселенная» N включающая в свою структуру элементы М1, М2, М3.., то субъектом общественного мне­ния, функционирующего в рамках этой «вселенной», бу­дут как группа «N», взятая целиком (или в рамках выбороч­ных обследований представляющая ее меньшая по объему группа «n»), так и группы «М1», «М2», «М3» (соответственно группы «m1», «m2», «m3»). Следовательно, применительно к обществу в целом общественным мнением является мнение, высказываемое всем населением страны, а также мнения, высказываемые отдельными социальными классами, соци­ально-профессиональными группами, населением отдельных регионов, группами половыми, по уровню доходов, по обра­зованию и т. д. и т. п.; применительно к коллективу завода — мнение, высказываемое общим собранием всех рабочих и служащих, а также мнения, высказываемые отдельно ра­бочими или инженерно-техническими работниками, членами партийной организации и беспартийной массой, рабочими от­дельных цехов и т. д. и т. п. При этом если выше мы отме­чали, что при определении субъекта общественного мнения не играет роли объем и сложность состава высказываю­щейся совокупности, то из сказанного становится ясным, что еще меньшее значение тут имеет конкретная позиция, зани­маемая группой, то есть содержание высказываемого ею мнения. В роли субъекта мнения с равным основанием вы­ступают как «большинство» «вселенной», так и ее «мень­шинство», как высказывающиеся «за», так и голосующие «против».