14. Оъект общественного мнения и угол зрения исследователя

Дата: 2025-05-25; Просмотры: 2

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

В этой связи исключительное значение приобретает раз­личение собственно объекта общественного мнения и угла зрения исследователя.

Если систематизировать наши представления, то приме­нительно к явлениям бытия объектом высказываний обще­ственности могут быть: 1) факт существования (несущество­вания) явления, 2) те или иные стороны содержания явле­ния (отношений между явлениями), 3) отражение явления в сознании людей (в данном случае объектом высказывания являются уже не столько факты бытия, сколько факты созна­ния, хотя и поставленные в прямую связь с миром вещей). Если к этому прибавить еще, что общественное мнение мо­жет высказываться и относительно фактов собственно мира сознания — тех или иных явлений субъективной действи­тельности, которые берутся сами по себе, так сказать в чи­стом виде, без какого-либо отношения к явлениям бытия,— то мы получим четыре всеобщих типа объектов, по которым высказывается (может высказываться) общественность.

Иное дело — предмет рассмотрения исследователя, обра­щающего свои взоры к общественному мнению. Последнее может интересовать его, во-первых, как средство познания тех явлений действительности, объективных и субъектив­ных, о которых общественное мнение непосредственно вы­сказывается (прямое измерение); во-вторых, как средство познания тех отношений действительности, опять же объ­ективных и субъективных, которые порождают именно дан­ный тип мнений (косвенное измерение); и наконец, в-тре­тьих, как плоть собственно субъективного мира, как одна из конкретных форм его существования и функционирования.

Ясно, что приведенные расчленения не совпадают друг с другом. Причем последнее заставляет нас несколько иначе взглянуть на характеристику объекта общественного мне­ния. В частности, мы должны признать, что, если исследова­тель не собирается измерять с помощью общественного мне­ния отражаемые в нем явления действительности (бытия или сознания), если он ограничивает свой анализ решением задач второго и особенно (по нашей классификации) треть­его рода, то в полном соответствии с «принципом целесооб­разности» объектом общественного мнения могут быть и та­кие явления действительности, которые познаются более точно с помощью разного рода иных, в том числе объектив­ных, методов.

Так, программа нашего II опроса включала вопросы: «Как изменился уровень Вашей жизни за последние годы?», «В чем это выразилось, с чем Вы это связываете прежде всего?» и др. Постановка этих вопросов при исследовании об­щественного мнения вызвала возражения со стороны неко­торых ученых, экономистов и статистиков. В частности, вы­ступивший на обсуждении результатов опроса в Статисти­ческой секции Московского дома ученых доцент Ф. Д. Лифшиц говорил: надо «тщательно продумывать тематику опро­сов. Зачем, например, выяснять общественное мнение о том, повысился или понизился уровень жизни, если ЦСУ СССР ведет бюджетные обследования и располагает точ­ными данными по этому вопросу?» [91]

Однако с этой критикой невозможно было согласиться.

Прежде всего, ошибочным является утверждение, будто общественное мнение вовсе не может служить способом для измерения такого явления бытия, как жизненный уровень народа. Бесспорно, пальма первенства принадлежит здесь в общем и целом разного рода объективным — экономиче­ским и статистическим методам анализа. Но кое-что очень ценное может дать и субъективный метод исследования об­щественного мнения.

Так, известно, что в понятие жизненного уровня входят не только различные материальные (в узком смысле слова) блага, но и, к примеру, свободное время. Общественное мне­ние оказывается весьма удобным для его изучения, осо­бенно если речь идет не об измерении объема досуга (эта за­дача гораздо точнее может решаться опять же с помощью объективных методов), а об определении его реального со­держания и структуры.

Существенной стороной жизненного уровня является также объем, структура и содержание материальных и духовных потребностей людей. Разумеется, эти явления также могут изучаться путем обращения к разного рода объектив­ным данным, касающимся структуры торговли, состояния покупательной способности населения, посещаемости учреж­дений культуры и т. д. Однако эти данные не в состоя­нии отразить всю картину полностью. Очень удобным во многих отношениях здесь кажется именно обращение к субъективным показателям общественного мнения, особенно если имеются в виду неудовлетворенные потребности людей. С помощью объективных методов анализа очень трудно, даже невозможно, зафиксировать, к примеру, такой факт понижения жизненного уровня, который связывается людьми с невозможностью продолжения образования или с невозможностью поддерживать стиль жизни, соответствую­щий новым представлениям об общественном престиже. Об­ращение же к общественному мнению позволяет легко «на­щупать» эти факты [92].

Большую пользу может принести общественное мнение и при определении роли некоторых частных факторов в об­щей динамике жизненного уровня населения, к примеру та­ких, как перемещение по должности, повышение образова­ния, увеличение числа работающих членов семьи и т. д. Учет этих индивидуальных обстоятельств, приводящих к изменению уровня жизни людей, с помощью объективных методов оказывается также значительно более громоздким [93].

Словом, проблема жизненного уровня, по крайней мере в некоторых ее аспектах, вполне может быть признана объ­ектом общественного мнения даже тогда, когда речь идет о прямом измерении явлений бытия с помощью мнений. Сле­довательно, критики нашего II опроса были неправы уже и с этой точки зрения. Но их неправота была еще большей, если учесть, что при проведении опроса мы вовсе не задава­лись целью определять, «повысился или понизился уровень жизни», и в этом смысле вовсе не собирались, что называется, «отбивать хлеб» у ЦСУ. Непосредственный предмет, главная задача нашего исследования были совсем иными: нас интересовало исключительно отношение людей к про­цессам изменения материального благосостояния, происхо­дящим в обществе, то есть явления и факты сугубо субъек­тивного мира, в который не могут проникнуть статистики и другие исследователи, работающие с помощью объективных методов.

Иначе говоря, смысл нашего исследования состоял не в прямом фотографировании объективной действительности, которым в самом деле занимается ЦСУ и аналогичные уч­реждения, но в измерении ощущений людей, их самочувст­вия и настроений, связанных с определенным восприятием этой объективной действительности. А это, как легко понять, совсем не одно и то же.

И до опроса было известно, что государство провело за последние годы (опрос проводился в конце лета 1960 г.) це­лый ряд важных мероприятий, направленных на подъем ма­териального и культурного благосостояния народа. Изве­стны были также точные величины этих мероприятий — и общие, и в пересчете на различные группы населения и «от­дельную душу». Однако до опроса нельзя было ответить, к примеру, какое из проведенных мероприятий дало фак­тически наибольший эффект, как эти мероприятия были оценены самими людьми, и не «средней», не условной, а конкретной, живой человеческой «душой» и т. д. Методы объективного анализа, несмотря на все их первостепенное значение в решений такого рода вопросов, не могли помочь получить искомый ответ. Зато его могло дать обращение к миру мнений [94].

Еще более важным было выяснение путем опроса оценки людьми относительной актуальности стоящих перед общест­вом проблем. В нашей анкете, в частности, был вопрос: «Ка­кую проблему Вы считаете первоочередной: Сокращение ра­бочего дня. Увеличение производства товаров широкого по­требления. Жилищное строительство. Улучшение бытового обслуживания. Увеличение производства продуктов питания. Рост заработной платы. Расширение сети детских уч­реждений». Ясно, что он является прерогативой исключи­тельно исследования общественного мнения. Здесь речь идет об измерении фактов субъективного мира, и такое измере­ние, как нетрудно видеть, не может быть проделано ЦСУ или какими-либо аналогичными учреждениями, анализи­рующими факты бытия.

Таким образом, когда исследователь рассматривает об­щественное мнение не как способ измерения явлений дейст­вительности, а как самостоятельную плоть мира сознания (другой вопрос, что и такое рассмотрение также оказывается теснейшим образом связано, как по источнику, так и по по­следствиям, с миром вещей), границы объекта высказыва­ний общественности беспредельно расширяются. С указан­ной точки зрения, в рамках решения указанной задачи объ­ектом общественного мнения может быть признан уже и объект, познаваемый гораздо более точным образом с по­мощью разного рода объективных методов, и даже «самый непознаваемый» массовым сознанием объект. «Принцип це­лесообразности» перекрывает в таких случаях «порог до­ступности»: целесообразным должно быть признано выска­зывание общественного мнения по «любому вопросу», если только это высказывание дает возможность постичь субъек­тивный мир людей, особенности его структуры, характер от­ражения в нем тех или иных явлений объективной и субъ­ективной действительности, картину их стремлений и эмо­ций, меру их иллюзий и заблуждений.

15. ПЕРВЫЙ КРИТЕРИЙ: ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИНТЕРЕС

Объект общественного мнения ограничен не только «порогом доступности», то есть объективными рамками по­знавательной способности суждения масс, и не только «прин­ципом целесообразности», то есть субъективной установкой исследователя, анализирующего общественное мнение. Его границы определяются и рядом формально выраженных критериев, в соответствии с которыми само общественное мнение рассматривает то или иное явление действительности в качестве объекта для своих суждений. Одни из этих кри­териев связаны с характеристикой объекта, о котором судит общественность, другие — с характеристикой самой рассуж­дающей общественности. Но и те и другие убедительно обна­руживают, что на практике общественное мнение высказы­вается далеко не «обо всем на свете», но лишь относительно некоторых, строго определенных проблем, так что из всей совокупности абстрактно мыслимых вопросов объектом об­щественного мнения актуально становится лишь довольно незначительная их часть.

Первый и важнейший из этих критериев связан с кате­горией «общественный интерес». В соответствии с ним из всего бесконечного ряда явлений действительности предме­том рассмотрения общественности становятся только те, ко­торые представляют для общества непосредственный инте­рес.

На первый взгляд подобное утверждение содержит в себе простую тавтологию: мол, общественность интересуется только тем, что вызывает ее интерес... Однако на самом деле тут скрывается позитивное знание. Весь вопрос заключается в более близком рассмотрении и определении указанной ка­тегории. Ее содержание обнаруживается путем сопоставле­ния понятий «общественный интерес» и «личный интерес» или, в иной форме, путем сопоставления общественного и индивидуального мнений.

Самое первое сопоставление личных, индивидуальных и коллективных, общественных интересов обнаруживает безусловное различие между ними. Оно может сказываться, к примеру, в их несовпадении, разно­гласии, даже антагонизме по содержанию. Ведь довольно ча­сты случаи, когда интересы той или иной конкретной лич­ности находятся в прямом противоречии с

интересами обще­ства (например, если личность руководствуется в своей дея­тельности принципом: «дать обществу поменьше, взять от него побольше»). Именно эта сторона дела рассматривается, как известно, разного рода этическими дисциплинами. Од­нако с точки зрения анализа объекта общественного мнения такое различение не имеет смысла: в подобных случаях ин­дивидуальное и общественное мнения характеризуются как раз единым объектом, совпадают по своему объекту, хотя и придерживаются в отношении его различных, антагонисти­ческих точек зрения: индивид говорит «нет» всякий раз, когда общественный интерес диктует «да», и наоборот.

Первый факт, с которого надо начинать разговор о раз­личии рассматриваемых явлений в интересующем нас пла­не,— это факт их несовпадения по предмету, по элементам содержания, или, как говорят логики, по объему понятий. Такое несовпадение касается уже не разногласий личности и коллектива в понимании того или иного явления, но разно­плановости самих затрагиваемых явлений. В этих случаях личный и общественный интересы уже не исключают друг друга, но просто не соприкасаются, не перекрещиваются один с другим.

Подобное положение становится возможным уже потому, что индивидуальный интерес, в отличие от интереса обще­ственного, не знает никаких принципиальных границ своего распространения (кроме, разумеется, тех, что обусловлены достигнутым уровнем развития науки и вообще человече­скою знания). Поэтому точно так же, как сама Вселенная, безграничен и мир высказываний, то есть индивидуальных мнений людей. И это верно не только в отношении фигуры совокупного ученого, многие суждения которого, касаю­щиеся буквально всех известных явлений из мира природы и общества, являются по своему характеру типичными мне­ниями. Это верно и в отношении фигуры совокупного «про­стого человека», рассуждающего и имеющего «свое собст­венное мнение» также «обо всем на свете» — начиная с ре­зультатов президентских выборов в США, о которых писали газеты, и кончая «ценностью» теории относительности или природой двойных звезд, о которых сохранились какие-то воспоминания со школы, а кое-что можно было услышать от случайного попутчика в пригородном поезде.

В отличие от этого круг общественных интересов гораздо более ограничен. Он замыкается преимущественно явлени­ями социального порядка и уж во всяком случае не касается «всего на свете». Если мир природы и начинает занимать об­щественность, то лишь тогда, когда речь заходит о явле­ниях, также прямо связанных с жизнью общества, и никогда (как при индивидуальном интересе) — сам по себе (напри­мер, физическое явление, известное под именем «летающих тарелок», стало объектом общественного мнения исключи­тельно потому, что за ним возникал призрак уэллсовской «войны миров»). Стало быть, главный объект высказываний общественности — это жизнь общества. И уже отсюда ясно, что индивидуальные и общественные интересы (мнения) не совпадают (в смысле: могут не соприкасаться) по своему предмету друг с другом.

Но это не все. Отмечаемое различие двух групп интере­сов сохраняется и в рамках чисто социальных явлений, и тогда, когда интерес направлен на события и факты из жизни собственно человеческого общества.

Если, скажем, от человека ушла жена — это факт его личной жизни, он затрагивает индивидуальные, частные ин­тересы человека и становится объектом его индивидуаль­ного мнения. Лишь в значительно меньшей степени здесь оказываются затронутыми интересы (нередко сугубо празд­ные) других людей — небольшого круга лиц, связанных с «потерпевшим» семейными или дружескими узами или со­седскими, служебными и т. п. отношениями, хотя для всех этих групп данный индивидуальный факт также становится предметом разного рода обсуждений, пересудов и т. д.— сло­вом, объектом мнения. И уже совершенно ясно, что этот факт — при прочих равных обстоятельствах — совсем не за­девает интересов общества в целом и потому не может стать объектом обсуждения всей общественности.

Правда, бывают такие обстоятельства, когда и тот или иной индивидуальный факт, лежащий в сфере частной жизни человека и являющийся в первую очередь объектом его индивидуального мнения, затрагивает интересы более или менее широкой общественности и становится предметом всеобщего обсуждения [95]. Однако, как правило, этого не слу­чается. В частности, если иметь в виду взятый нами кон­кретный пример, факты развода оказываются в поле зрения общественного мнения обычно лишь тогда, когда они в силу своей многочисленности (как это имеет место в современном обществе) свидетельствуют о каких-то серьезных процес­сах, ближайшим образом затрагивающих жизнь всего соци­ального организма. Но, как легко понять, в таких случаях объектом общественного мнения становится уже не индиви­дуальный факт распада той или иной конкретной семьи, а несравненно более широкое социальное явление.

Таким образом, сопоставление индивидуальных интере­сов с общественными позволяет с непреложностью конста­тировать, что взятые во всем своем объеме первые далеко не совпадают со вторыми. Среди явлений, входящих в сферу индивидуальных интересов личности, находится множество таких, которые не представляют ровно никакого интереса для общества в целом. В подобных ситуациях индивид мо­жет говорить «да», «нет» и все что угодно, общество же мол­чит.

К аналогичному, хотя и в несколько иной форме, выводу приводит и обратное сопоставление общественных интере­сов с личными, или частными. Разумеется, среди первых не может быть таких, которые бы вообще не затрагивали и так или иначе, в той или иной форме и степени не преломлялись через интересы отдельной личности или хотя бы отдельных личностей: ведь, не представляя простой суммы своих чле­нов, общество в то же время не существует и помимо них. И все же на практике можно очень часто наблюдать случаи, когда общественные интересы не затрагивают интересов от­дельной личности, по крайней мере непосредственно, и уж во всяком случае не затрагивают интересов абсолютно всех личностей, каждого члена общества. Это обстоятельство на­ходит свое выражение, в частности, в существовании явле­ния социального равнодушия. Оно заключается в том, что при обсуждении общественностью той или иной проблемы, касающейся общества в целом, всегда находится более или менее широкая группа лиц, которая не имеет своей точки зрения на предмет, и не имеет ее не в силу своей неосведом­ленности, некомпетентности и т. д., а исключительно по при­чине незаинтересованности в проблеме, по причине некоего стояния «вне» общественной жизни, «над» ней и т. д. В по­добных ситуациях общество может говорить «да» или «нет», определенная же часть его молчит.

Из сказанного вытекает, что, взятое со стороны объекта, общественное мнение не представляет собой простой суммы всех существующих в обществе индивидуальных мнений: объекты последних далеко не всегда совпадают с объектом общественного мнения как в том смысле, что отдельную личность могут интересовать проблемы, не представляющие интереса для общества в целом, так и в том, что отдельная личность может быть равнодушна к проблемам, которые обсуждаются частью или абсолютным большинством членов общества. И в основе отмечаемого несовпадения интересов (объектов мнений) лежит различие, несовпадение в самой их природе, как и в природе обусловливающего их индивиду­ального и общественного бытия.

Как известно, индивидуальное бытие лишь частично включает в себя элементы общественного бытия (некоторые важнейшие, всеобщие условия материальной и духовной жизни общества в целом); другая же, и притом значитель­ная, часть его содержит элементы, относящиеся исключи­тельно к частным особенностям жизни конкретных лично­стей. Точно так же и общественное бытие лишь в одной его части может быть отнесено одновременно и к индивидуаль­ному бытию людей; другая же часть его связана со специ­фически общественными формами жизни, с жизнедеятель­ностью общества, как такового, взятого в целом. Выше мы говорили, что никакое общество не может существовать по­мимо своих членов. Это так. Но в то же время никакое об­щество, особенно современное общество, никогда не равно и арифметической сумме своих членов. Оно представляет со­бой не только множество индивидов, но и самостоятельный исторический субъект, некое органическое целое, характе­ризующееся весьма сложной структурой, совершенно отлич­ной от «строения» жизни отдельной личности, подчиняю­щееся в своем развитии своим специфическим законам, не совпадающим с «правилами» жизнедеятельности индивида, наконец, предполагающее специфические же условия и формы своего функционирования, аналогичных которым также не знает отдельная личность.

Этим, собственно, сказано все. Индивидуальные инте­ресы не могут полностью совпадать по своему предмету с общественными интересами, потому что они в значительной своей части (так называемые непосредственные интересы) связаны со сферой индивидуального бытия (или сознания) человека, то есть в том числе и с теми элементами последнего, которые не входят в понятие «общественное бытие» («обще­ственное сознание»); между тем общественные интересы по своей природе связаны исключительно со сферой именно об­щественного бытия (сознания). С точки зрения исследова­теля общественного мнения, это означает, что среди объек­тов индивидуальных мнений находится множество таких, которые не являются объектами общественного мнения; к ним относятся и специфические элементы индивидуального бытия, и все те явления из мира природы и общества, о ко­торых мы говорили несколько раньше и которые порождают у личности научный, любительский (типа hobby), праздный и другие интересы, оставляя безразличным общество в це­лом.

И наоборот: общественные интересы не могут полностью совпадать по своему предмету с индивидуальными интере­сами, поскольку они связаны исключительно со сферой об­щественного бытия (сознания), а последнее наряду с элемен­тами, входящими и в индивидуальное бытие (сознание), содержит множество специфических элементов, относя­щихся к функционированию социального организма, как такового.

Правда, индивидуальные интересы бывают не только не­посредственными, то есть вызываемыми ближайшими усло­виями существования человека. При определенном уровне развития личности, ее сознания, культуры и т. д. они могут быть и опосредованными, то есть связанными со специ­фическими элементами общественного бытия (например, так называемые гражданские интересы). Но, с другой стороны, все же далеко не каждый индивид стоит на той стадии соци­альной сознательности (активности), когда собственно общественные интересы (по крайней мере, во всем их объеме) становятся и его личными, частными интересами [96]. По­этому, если исследователь не может сказать, что среди объ­ектов общественного мнения имеются такие, которые вообще не являются объектами индивидуальных мнений (в подоб­ном случае общественное мнение, представляющее собой со­вокупность мнений отдельных лиц, просто не могло бы «со­стояться»!), то он может сказать иначе: среди объектов пер­вого рода находится множество таких, которые не являются объектами всех существующих в обществе индивидуальных мнений. В первую очередь к числу таких объектов отно­сятся, как мы уже сказали, специфические элементы обще­ственного бытия, например связанные с деятельностью разного рода социальных институтов: государства, политиче­ских партий и отдельных лидеров, учреждений науки и пр.

Следовательно, общественный интерес не совпадает с ин­тересом индивидуальным. Он является сугубо специфиче­ским по своей природе. И эта его специфика состоит как в том, что он распространяется лишь на часть явлений, вызы­вающих интерес у индивида, так и, главным образом, в том, что, касаясь каких-либо объектов, в том числе общих для него с индивидуальным интересом (явлений природы, фак­тов частной жизни, собственно социальных явлений), обще­ственный интерес всегда, во всех случаях неизменно бывает связан с функционированием социального организма в це­лом. Такой интерес отличается пониманием механизма вза­имосвязи социальных явлений, а также перспектив и целей общественного развития. Если угодно, это взгляд на вещи через особую призму: с точки зрения общества в целом.

С этим глазным различием двух видов рассматриваемых интересов связаны и другие. В основе индивидуального инте­реса человека может лежать не только стремление, так сказать, усовершенствовать свою жизнь — добиться максимума успехов в труде, в развитии своих спо­собностей, в быту, семейной жизни, товарищеских отноше­ниях и т. д., ко и, к примеру, стремление

удовлетворить свое любопытство, тщеславие, в том числе мелочное, и пр. По­этому такой интерес может быть и совершенно праздным, мимолетным, необязательным.

Напротив, общественный интерес, как правило, прикован к жизненно важным проблемам, имеющим принципиаль­ное значение для судеб общества. Правда, в определенных условиях в результате тенденциозной деятельности органов государства, средств массовой коммуникации, политических и других организаций, оказывающих на формирование обще­ственных интересов первостепенное влияние, этот интерес может, что называется, «сбиваться с пути истинного» [97].

Однако подобная практика должна расцениваться скорее как извращение подлинной природы общественного инте­реса, который сам по себе всегда является серьезным, глубо­ким, исходящим не из праздного любопытства или даже хо­рошей любознательности, а из стремления понять или изме­нить социальную действительность.

Еще одно существенное различие индивидуального и общественного интереса, вытекающее из их несовпадения по предмету, связано с фактором актуальности. Интерес от­дельного индивида не знает никаких принципиальных гра­ниц своего распространения не только в отношении «про­странства», но и в отношении «времени». Отдельного чело­века могут занимать с равной силой факты и события как современности, так и имевшие место в далеком прошлом, как реальные, существующие в самой действительности, так и вымышленные, мифологические, рожденные фантазией других людей. В этом смысле для него нет никакой принци­пиальной разницы между, скажем, фактом войны США во Вьетнаме, реформами Петра I и образом Одиссея из гомеров­ских поэм. Единственным условием возникновения такого интереса может быть простое знакомство человека (хотя бы понаслышке) с этими фактами, явлениями или образами.

Напротив, общество проявляет интерес далеко не ко всем явлениям, с которыми оно знакомо. Можно, например, в обя­зательном порядке заставить всех членов общества подроб­нейшим образом изучить «Илиаду» Гомера, но от этого по­эма еще не вызовет общественного интереса подобного тому, какой проявлялся по отношению к ней в свое время. И этого не произойдет прежде всего по одной простой причине — из- за полнейшей неактуальности данного предмета для совре­менного общества. Дело в том, что в отличие от индивиду­ального интереса общественный интерес всегда связан с явлениями, имеющими значение именно сегодня, прямо от­носящимися к «злобе дня». Разумеется, он может быть при­кован и к тому или иному историческому событию, в том чи­сле предельно архаическому, но только в одном случае— если это событие вдруг приобретет актуальность, станет важным с точки зрения решения сегодняшних проблем, ко­торыми живет общество.

Таким образом, если подвести итог сказанному, можно видеть, что рассматриваемые две группы интересов действи­тельно отличаются друг от друга. Сравнение наполняет ка­тегорию «общественный интерес» вполне определенным со­держанием. Тем самым получает необходимую определен­ность и первый из сформулированных нами признаков (критериев) объекта общественного мнения.

С точки зрения всего разнообразия фактов и явлений дей­ствительности объектом общественного мнения могут быть как различные стороны жизни общества в целом (общест­венного бытия или общественного сознания), так и — го­раздо реже — различные стороны частной жизни личности (индивидуального бытия или индивидуального сознания), а также органической и неорганической природы. Но незави­симо от этого разнообразия объект общественного мнения всегда неизменно характеризуется общим важнейшим при­знаком— своей связью со специфически общественным ин­тересом. Общественное мнение складывается не «прежде нечто» и не «главным образом» «на основе общей заинтере­сованности людей», как об этом писал А. Уледов [98], но всегда и исключительно. Только при наличии такого интереса то или иное явление действительности — объективной или субъективной, социальной или физической — актуально ста­новится объектом общественного мнения. Или иначе: то или иное явление действительности выступает в качестве пред­мета высказываний общественности лишь тогда, когда оно вызывает к себе специфически общественный интерес, то есть касается жизнедеятельности социального организма в целом, отличается социальной значимостью (важностью) и актуальностью.

Слова «прежде всего», «главным образом» создают впечатление, будто иногда общественное мнение может складываться и на основе частных интересов. Между тем последнее положение является типичным contradictio in jbjecto, напоминающим по своей логической структуре "круглый квадрат». Ведь в действительности дело всегда обстоит таким образом: либо частный интерес так и остается сугубо частным, не затрагивающим общества в целом, и то­гда общественное мнение по данному поводу вообще не скла­дывается и не высказывается; либо общественное мнение высказывается по поводу какого-либо события, лежащего в сфере индивидуальных интересов людей, и тогда это авто­матически означает, что данный интерес уже не является, перестает быть только частным, но становится интересом всей общественности, то есть общественным интересом.

Но индивидуальный и общественный интерес, как и индивидуальное и общественное мнение или индивидуальное и общественное бытие, именно отличаются друг от друга по своему предмету, а не находятся в состоянии противоположности, взаимоисключаемости. Поэтому мы должны говорить не только об их несов­падении, но и об их тождестве, совпадении друг с

другом. Как кажется, применительно к категориям «бытия» и «ин­тереса» эта сторона дела была показана выше с достаточной ясностью. То же нужно сказать теперь и относительно двух рассматриваемых видов мнений.

Индивидуальное и общественное мнение в общем и це­лом отличаются друг от друга по своему объекту. Это так. Но вместе с тем индивидуальное мнение вполне может вы­сказываться (и сплошь и рядом высказывается) по поводу того же самого объекта, что и общественное мнение в це­лом; как раз, имея в виду эти случаи, мы говорим, что ин­дивидуальное мнение входит в состав общественного.

Что же касается общественного мнения, то оно вообще не существует помимо индивидуальных мнений, вне их. По­добно тому, как общественный интерес всегда реализуется через множество интересов отдельных лиц, общественное мнение также представляет собой всего лишь определенную совокупность, определенное множество индивидуальных мнений, высказанных относительно того или иного объекта. Значит, чтобы такое мнение вообще могло «состояться», оп­ределенное множество лиц [99] должно высказаться по по­воду, во-первых, единого объекта и, во-вторых, по поводу такого именно объекта, который связан со специфически об­щественным интересом. Иными словами, для того, чтобы общественное мнение возникло, нужна ситуация, при которой то или иное явление действительности стало бы объек­том высказывания одновременно множества членов обще­ства, а упомянутый общественный интерес, связанный с этим явлением, преломился бы в той или иной форме и мере через интересы индивидов. Сам факт реального существовать общественного мнения во всех известных исторических об­ществах показывает, что подобное превращение происходит постоянно и в массовом масштабе.

С целью описания этой стороны дела социологи Запада обычно пользуются дополнительным термином — «личная заинтересованность» [100]. Однако в советской литературе этот термин встретил довольно критическое отношение [101]. Недо­разумение возникло, по-видимому, потому, что критики до­пустили по меньшей мере две ошибки: во-первых, неоправ­данно отождествили «заинтересованность» человека с «част­ным интересом» и, во-вторых, противопоставили (подчерки­ваем: не различили, а именно противопоставили) «личную заинтересованность» «общей заинтересованности людей».

Мы говорили: общественное мнение не может склады­ваться на основе частных, индивидуальных интересов лю­дей, в его основе всегда лежит сугубо общественный инте­рес. Это верно. Но одно дело — «складываться на основе» ин­дивидуальных интересов и совсем другое — «затрагивать» эти интересы, или, по словам Кэнтрила, «заинтересовывать» людей. Индивид на самом деле не может иметь и, следова­тельно, высказать свое мнение о предмете, если этот пред- мот так или иначе, в той или иной форме и мере не заинте­ресовал его. Другое дело, что такой интерес иyдивида к яв­лению, выступающему в качестве объекта общественного мнения, действительно может быть весьма различным, как в смысле его природы, так и в смысле его величины. В част­ности, с точки зрения качества такой интерес, как мы уже говорили, может быть связан и с ближайшими условиями жизни человека (так называемые непосредственные инте­ресы), и с условиями жизни общества в целом (так называе­мые политические, социальные, классовые, партийные и тому подобные интересы), и с целями познания (научный интерес), и со стремлением личности удовлетворить свои ум­ственные, физические, эстетические и другие потребности (различные любительские интересы), и с разного рода празд­ными, эфемерными и вполне реальными, желаниями и т. д. и т. п. Точно так же и с точки зрения количества, «меры»: интерес личности к предмету высказывания может быть «огромным» или «незначительным», большим или меньшим. Но независимо от всех этих различий такой интерес должен быть налицо; только в этом случае индивид «заговорит», вливая свой голос в общий хор общественного мнения, и, следовательно, только в этом случае общественное мнение вообще сможет «состояться».

Термин «заинтересованность», вводимый дополнительно к термину «интерес», как раз подчеркивает эту сторону дела. В отличие от понятия собственно «частного интереса», име­ющего смысл лишь в качестве антонима понятия «общест­венный интерес» и связанного исключительно со сферой ча­стной жизни индивида, понятие «личная заинтересован­ность» обнимает значительно более широкий круг явлений и содержит указание на все возможное разнообразие интере­сов индивида — «частных» и «общественных», «праздных» и «животрепещущих», «огромных» и «незначительных». Сле­довательно, буржуазные исследователи отнюдь не так уж неправы, когда они «акцентируют внимание на личной заин­тересованности людей» при анализе объекта общественного мнения (разумеется, если только при этом «личная заинте­ресованность» не отождествляется с «личным, или частным, интересом»). Неправыми же, напротив, оказываются скорее их критики, которые не дают себе труда разобраться в дей­ствительной проблеме превращения индивидуальных мне­ний в общественное, отождествляют понятие «личная заин­тересованность» с понятием «частный интерес» и начинают критиковать «буржуазных социологов», едва завидев в их высказываниях «сакраментальные» словечки «личный» и «частный».

В действительности критика буржуазных исследовате­лей общественного мнения в данном пункте должна вестись в ином направлении. Дело в том, что, правильно подчерки­вая момент личной заинтересованности людей в предмете обсуждения, они в большинстве случаев вовсе не ставят во­проса о природе этой заинтересованности. В результате сложное содержание понятия остается недифференцирован­ным, общие скобки — нераскрытыми.

Первым следствием такого подхода к предмету является крайне аморфное представление о возможных различиях в природе интересов людей, смешение различных групп ин­тересов, в частности ошибочное (непроизвольное или тен­денциозное) отождествление частных интересов с общест­венными и подмена последних первыми. Не конкретизированный разговор о «личной заинтересованности» создает впечатление, будто общественный интерес в обществе скла­дывается исключительно вокруг явлений, стоящих в центре частных интересов людей, причем в первую очередь вокруг тех явлений, которые затрагивают узкие (непосредственные, праздные и т. д.) интересы отдельных личностей; что же ка­сается явлений, относящихся к сфере собственно социаль­ной жизни — жизни общества, как такового, то они, дескать, играют в процессе функционирования общественного мне­ния второстепенную роль. Нередко за таким аморфным раз­говором о «личной заинтересованности» проглядывает та же социальная тенденция господствующей идеологии — утвер­дить (разумеется, по возможности) в качестве объекта вы­сказываний общественности те явления действительности, которые лежат далеко в стороне от центральных проблем, переживаемых обществом.

Научный подход к анализу проблемы должен быть, од­нако, совсем иным. Вслед за признанием того бесспорного факта, что общественное мнение по тому или иному поводу может быть высказано лишь при условии, если каждый из членов общества, включающий свой голос в общую сумму мнений, испытывает ту или иную личную заинтересован­ность в обсуждаемом предмете, непременно и сразу же дол­жен быть поставлен другой вопрос: какова природа этой за­интересованности? носит ли она праздный или серьезный характер? лежит ли в ее основе озабоченность индивида по поводу интересов общества в целом или она продиктована сугубо индивидуальными, частными интересами личности?

Как легко понять, в абстрактном виде ответ на этот воп­рос может быть и наверняка будет самым различным — в зависимости от предмета обсуждения, а также от особен­ностей каждой конкретной личности. Один объект суждения может пробудить у большинства членов общества самые сильные гражданские чувства, другой, напротив, вызвать волну индивидуализма; или: при обсуждении одного вопроса одни члены общества могут исходить в своем суждении из интересов общества в целом, другие — из антиобщественных интересов, третьи — занять «нейтральную», равнодушную позицию, при обсуждении же какого-либо иного вопроса эти лица могут поменяться местами.

Но при всей относительности разговора каждое истори­ческое общество, взятое в целом, так сказать суммарно, ха­рактеризуется все же своей специфической структурой «личной заинтересованности» людей в общественных делах. Частные, политические, гражданские, научные, праздные и другие интересы личности оказываются развитыми в каж­дом обществе в различной степени. И следовательно, заин­тересованность, которую проявляют члены общества (их большинство) в явлениях, представляющих непосредственно общественный интерес, наполняется в различных обществах весьма различным содержанием: в одних случаях превали­рующими могут быть частные, индивидуалистические инте­ресы, в других — социальные, гражданские и т. д.

Когда буржуазные социологи говорят о некоей «личной заинтересованности» вообще, не дифференцируя ее и тайно подразумевая под ней прежде всего частные интересы лич­ности, они при этом не только выражают пожелание господ­ствующего класса относительно сужения границ функцио­нирования общественного мнения, но и в известной мере фиксируют реальное положение вещей. Дело в том, что в капиталистическом обществе, особенно современном, лич­ность действительно проявляет интерес в первую очередь к тем явлениям, которые связаны с ближайшими, непосредст­венными условиями ее существования, и в гораздо меньшей степени интересуется тем, что связано с условиями жизни общества в целом. И объясняется это не только недостаточ­ной сознательностью, образованностью и т. д. населения ка­питалистических стран, но прежде всего особенностями гос­подствующего в них строя — стоящего «над» личностью, чуждого ей, недоступного ее пониманию. Собственно, соци­альная несознательность и необразованность индивидов в буржуазном обществе как раз порождаются экономическим и политическим строем капитализма, differentia specifica которого составляет идея «свободного предприниматель­ства» и обусловленный ею принцип индивидуализма, и яв­ляются всего лишь иным выражением того характерного для капитализма разрыва между «политическим» и «граждан­ским» обществом, о котором писал К. Маркс.

В капиталистическом обществе, говорил Маркс, «так на­зываемые права человека, droits de l'homme, в отличие от droits du citoyen (прав гражданина государства.— Б. Г.) суть не что иное, как права члена гражданского общества, т. е. эгоистического человека, отделенного от человеческой сущ­ности и общности... Право человека на свободу основывается не на соединении человека с человеком, а, наоборот, на обо­соблении человека от человека. Оно — право этого обособле­ния, право ограниченного, замкнутого в себе индивида... Эта индивидуальная свобода... образует основу гражданского об­щества. Она ставит всякого человека в такое положение, при котором он рассматривает другого человека не как осуществ­ление своей свободы, а, наоборот, как ее предел».

В буржуазном обществе «ни одно из так называемых прав человека не выходит за пределы эгоистического чело­века, человека как члена гражданского общества, т. е. как индивида, замкнувшегося в себя, в свой частный интерес и частный произвол и обособившегося от общественного це­лого...

Загадочно уже то, каким образом народ, начинающий еще только освобождать себя, разрушать все преграды ме­жду различными своими элементами, создавать политиче­скую общность (речь идет о народе США.— Б. Г.),— каким образом такой народ торжественно провозглашает право эго­истического человека, обособленного от других людей и от этой общности...

Загадка разрешается просто.

Политическая эмансипация есть в то же время разло­жение того старого общества, на которое опирается ставший чуждым народу государственный строй, опирается деспоти­ческая власть... Его можно охарактеризовать одним сло­ном— феодализм... Свержение политического ярма было в то же время уничтожением уз, сковывавших эгоистический дух гражданского общества... Человек не был поэтому осво­божден от религии,— он получил свободу религии. Он не был освобожден от собственности,— он получил свободу собст­венности. Он не был освобожден от эгоизма промысла,— он получил свободу промысла...

Политическая революция разлагает гражданскую жизнь на ее составные части, не революционизируя самих этих со­ставных частей и не подвергая их критике. Она относится к гражданскому обществу, к миру потребностей, труда, част­ных интересов, частного права, как к основе своего сущест­вования, как к последней, не подлежащей дальнейшему обо­снованию, предпосылке, и потому — как к своему естествен­ному базису... Реальный человек признан лишь в образе эгоистического индивида, истинный человек — лишь в об­разе абстрактного citoyen» [102].

Важно отметить, что данная Марксом характеристика соотношения частных и общественных интересов личности в буржуазном обществе относится к периоду классического капитализма. С того времени культ эгоистического индивида в этом обществе еще более укрепился и получил новое обо­снование и новую форму. В условиях господства монополи­стического капитала сфера деятельности людей, именуемая «свободным предпринимательством», испытала и испыты­вает существенные изменения. Границы ее резко сужаются. В результате былой свободный промысел сменяется... про­мыслом свободы. Эгоистическая личность находит выход для своего «я» уже не столько в реальной «свободной дея­тельности», основанной на частной собственности, стремя­щейся к частной собственности и добивающейся частной соб­ственности, сколько в фиктивном, иллюзорном утверждении своего «я» для себя самого.

Качественно иной является структура «личной заинте­ресованности» людей в условиях социалистического обще­ства и тем более при коммунизме. Разумеется, и при социа­лизме остается еще очень много членов общества, которые интересуются прежде всего теми общественными явлениями, которые связаны с непосредственными условиями их суще­ствования, и остаются равнодушными к проблемам, затра­гивающим жизнь общества как такового. Но в принципе кар­тина тут все же иная. Человеческая эмансипация, говорил Маркс, свершится «лишь тогда, когда действительный инди­видуальный человек воспримет в себя абстрактного граж­данина государства и, в качестве индивидуального человека, в своей эмпирической жизни, в своем индивидуальном труде, в своих индивидуальных отношениях станет родовым суще­ством; лишь тогда, когда познает и организует свои «собст-

венные силы» как общественные силы и потому не станет больше отделять от себя общественную силу в виде полити­ческой силы...» [103] Этот процесс находит свое историческое выражение в том, что лозунг буржуа: «Подальше от по­литики!»— сменяется лозунгом коммуниста: «Управление жизнью общества должно стать делом каждого человека!»

Так обстоит дело с проблемой «личной заинтересованности» людей в предмете общественного обсуждения. Так обстоит дело с «общественным интересом» как критерием объекта общественного мнения. Оценить значение этого критерия для практики социологических исследований

нетрудно. В тех случаях, когда общественное мнение выра­жается не стихийно, когда к нему взывают, как к оракулу, с просьбой ответить на те или иные вопросы, такой крите­рий помогает отобрать из всей совокупности фактов, собы­тий и отношений действительности те, которые на самом деле могут стать объектом обсуждения общественности. Он дает ключ к выбору подлинных тем опросов, подчеркивая, что в роли последних должны выступать темы актуальные, лежащие в русле задач, стоящих перед обществом, имеющих важное социальное значение.

Как кажется, Институт общественного мнения «Комсо­мольской правды» постоянно исходил в своей деятельности из этого важнейшего требования. При этом в ходе работы обнаружилось, что связь предмета обсуждения с обществен­ным интересом должна не только содержаться в самом пред­мете имплиците, но и быть выявлена на поверхности, при­чем выявлена как для исследователя, так и для каждого опрашиваемого.

Именно с этой целью Институт общественного мнения использовал в некоторых своих анкетах форму своеобраз­ной преамбулы, в которой не столько формулировались за­дачи опроса, сколько указывалось именно на значение дан­ной проблемы для жизни общества. Иногда такая преамбула Пыла предельно краткой, иногда более широкой. В некото­рых же опросах анкете предпосылалось довольно широ­кое обоснование предмета исследования. Такова была, на­пример, вводная часть к газетному варианту анкеты «Как Вы проводите свободное время?» [104].

Вместе с тем письменная преамбула, помещаемая непо­средственно в анкете, не была у нас (как и вообще не может быть) единственной формой разрешения задачи. К ней Ин­ститут прибегал лишь в тех опросах, которые проводились без помощи анкетеров или в которых анкетеры не играли роли интервьюеров. Чаще же задачу по разъяснению значе­ния исследуемой проблемы брали на себя именно анкетеры. И надо сказать, эффект обеих этих форм работы был не­сомненен: они в немалой мере способствовали более серьез­ному, более сознательному отношению опрашиваемых лиц к проводимому исследованию.

16. ВТОРОЙ КРИТЕРИЙ: ДИСКУССИОННОСТЬ

Второй существенный признак объекта общественного мнения связан не столько со спецификой собственно общест­венного мнения, сколько со спецификой мнения как тако­вого, как особого типа человеческого суждения.

Эта специфика обнаруживается уже в сфере индивидуального сознания. Как известно, далеко не каждая высказан­ная человеком мысль может быть отне­сена к разряду мнений. Прежде всего совершенно ясно, что мнениями не яв­ляются все те наши высказывания, которые передают непо­средственные чувства,

настроения, желания,— выражения типа «хочу пить», приказание «принеси воды!» и т. д. Из круга мнений выпадает и та огромная масса предложений, в которых человек фиксирует результаты своего непосред­ственного восприятия действительности, констатирует оче­видные факты. Таковы суждения: «Это мой дом», «Я только что был в кино», «Висящая на стене картина выполнена в красно-зеленой гамме» и др. Подстановка к этим суждениям слов «думаю», «кажется», «можно было бы», «нужно было бы» и пр., обычно являющихся внешними признаками суждений-мнений, применительно к нормальной обстановке (к здравомыслящему человеку и типичным условиям его дея­тельности) образует бессмыслицу: «Думаю, что это мой дом», «Мне кажется, я только что был в кино», «Нужно было бы, чтобы эта картина была выполнена в красно-зеленой гамме» и т. д.

Наконец, не высказываем мы своего мнения и тогда, когда говорим: «2X2 = 4». Подобное предложение, как и вышеприведенные, также лишь устанавливает некий оче­видный факт. Правда, природа очевидности в данном слу­чае иная: очевидность здесь имеет уже умозрительный ха­рактер, то есть фиксируется не непосредственно в восприя­тии, не с помощью одних только органов чувств, но в ре­зультате определенной, хотя бы (как во взятом примере) самой примитивной, умственной деятельности. Но это ни­чего не меняет по существу: предложение, подобное «2X2 = 4», передает абсолютную истину и потому не яв­ляется мнением. И такова, в сущности, специфика всех пред­ложений науки, истинность которых строго доказана. Нельзя сказать: «С моей точки зрения, 2X2 = 4» или: «По моему мнению, Земля вращается вокруг Солнца», не желая впасть в детство или проявить свое невежество. Известно, что ссылка на мнение любого авторитета всегда была недоста­точной, когда речь шла (или идет) о первоначальном обосно­вании истинности какого-либо предложения: истина обосно­вывается не мнением, не голосованием, но специфически научным доказательством, опирающимся на анализ фактов и уже известные истины. И тем более невозможно высказы­вать мнение по поводу уже доказанной истины. Следова­тельно, из числа мнений должна быть исключена и та огром­ная масса суждений, которая заимствуется индивидом из арсенала, вернее, из мастерской науки.

С аналогичным положением вещей мы сталкиваемся и в сфере общественного сознания, существующего в форме политической идеологии, правосознания, морали, религии, пауки, искусства, философии; из всей совокупности напол­няющих эти формы суждений лишь определенная часть мо­жет быть отнесена к числу тех, которые являются по своему характеру мнениями. Именно такого типа суждения господ­ствуют, как известно, в сфере политической идеологии, мо­рали или искусства. Зато в сфере права и особенно филосо­фии или науки их удельный вес резко падает. Что же ка­сается религии, включая и любые светские ее формы, то, представляющая собой систему незыблемых догматов, она вообще едва ли не исключает какие-либо мнения: способ­ность суждения здесь замещается верой.

Каков же отличительный признак того круга суждений, индивидуальных или коллективных, который связывается с понятием «мнение»? Ответ на этот вопрос легче всего по­лучить, если обратиться к науке. Например, суждения «Существует внутривидовая борьба», «Земля вращается вокруг Солнца» и им подобные не являются мнениями. Однако из­вестно, что в свое время они были именно таковыми. Во времена Дарвина тезис о внутривидовой борьбе был пред­метом самых острых научных споров, да и для самого Дар­вина он поначалу был не более чем гипотеза, чем мнение,— его превращение в безусловную, доказательную истину по­требовало знаменитого кругосветного путешествия на «Бигле» и многих лет напряженной работы ученого. Еще более затяжной и драматичной была борьба мнений вокруг уче­ния Коперника: научные доводы сторонников системы Птоломея подкреплялись более «жесткими» аргументами в виде позорного костра на Кампо ди Фиори или инквизиторского судилища над Галилеем. И понадобились столетия разви­тия математики, естествознания, философии, как и вообще цивилизации, чтобы новое учение восторжествовало в каче­стве истинного, а тезис о гелиоцентрическом строении мира превратился из мнения, поначалу разделявшегося лишь не­большой горсткой ученых-смельчаков, в абсолютную истину, известную ныне каждому еще со школьной скамьи.

За вычетом тех или иных исторических обстоятельств, иногда принимающих форму подлинной трагедии, таков, в сущности, путь развития каждой научной истины: от перво­начального предположения, гипотезы, индивидуального мне­ния отдельного ученого или группы ученых через борьбу мнений, разделяемых различными группами ученых, и побе­доносное завоевание правильным мнением все большего количества умов к строго доказанному, то есть истинному по­ложению науки, принимаемому всеми людьми, за исключе­нием клинических сумасшедших и безнадежных обскуран­тов. Что отличает в этой схеме исходный пункт от резуль­тата,— так это именно недоказанность, спорность, не без­условность суждения. И именно здесь кроется важнейшая differentia specifica любого мнения, именно здесь лежит во­дораздел, отделяющий мнение от суждения непосредствен­ного восприятия или научного предложения. Когда мы говорим: «Мое мнение по этому поводу такое-то», этим са­мым мы так или иначе утверждаем (безразлично, созна­тельно или нет), что на данный вопрос могут быть и иные точки зрения, отличные от нашей. И подобное предположе­ние об ином взгляде на предмет, по крайней мере о возмож­ности такого иного взгляда, содержится имплиците в любом высказываемом мнении. Отмечаемая специфика суждения-мнения, как такового, сохраняет все свое значение и применительно к собственно общественному мнению. Это дает нам возможность сформу­лировать второй важнейший критерий, определяющий гра­ницы объекта общественного мнения. В соответствии с этим критерием из всего бесконечного ряда явлений действитель­ности, вызывающих общественный интерес, предметом рас­смотрения общественности становятся только те, которые предполагают различие в оценках, суждениях, характеристи­ках и т. дто есть заключают в себе больший или меньший момент спорности, дискуссионности. Словом, подобно инди­видуальному мнению, общественное мнение также всегда складывается по вопросам, еще не решенным, только жду­щим своего окончательного решения, и никогда — по вопро­сам, относительно которых существует бесспорное, непо­средственное или научное, знание.

Однако в этом пункте между двумя рассматриваемыми видами мнений можно обнаружить и некоторое различие. Оно связано со степенью произведенного нами обобщения: строго говоря, слова «всегда», «никогда» не могут быть от­несены к индивидуальному мнению. Дело в том, что отдель­ный человек иногда как раз высказывается и по поводу тех проблем, которые уже решены наукой, и решены оконча­тельно. Это может произойти как в силу воинствующего не­вежества, безнадежного цепляния человека за старые, оши­бочные представления, так и в силу его простой неосведом­ленности в тех или иных результатах научного знания. При этом последнее случается довольно часто, и не только, так сказать, с «простыми», то есть далекими от науки людьми, имеющими пробелы в образовании, но и с учеными, даже «узкими специалистами» в своей области. Известно, что по­следние сегодня, в условиях практически необозримого и все более возрастающего потока научной информации, нередко занимаются изобретением давно уже изобретенного велоси­педа, то есть ведут разговор на уровне мнений в то время, как он уже состоялся на уровне точного знания [105].

В отличие от этого общественное мнение никогда или, точнее, почти никогда не впадает в подобную ошибку: то, чего может не знать отдельный член общества, как правило, всегда знает общество в целом. Правда, в истории иногда бывали случаи, когда общественное мнение выступало по поводу (чаще всего в поддержку) того или иного доказанного положения науки (как, например, в упоминавшемся нами «обезьяньем процессе» в США), но ясно, что речь тут почти всегда шла совсем о другом: объектом высказывания обще­ственности в подобных случаях являлись не истины науки, как таковые, но социальные, моральные и тому подобные позиции людей, отстаивающих старые взгляды, выступаю­щих против научного прогресса и к тому же борющихся с наукой отнюдь не научными средствами.

Отмечаемый признак объекта общественного мнения — возможность его различных толковании и оценок — доволь­но единодушно признается всеми социологами, во всяком случае не является предметом дискуссии [106].

Вместе с тем в этом недискуссионном пункте есть, с на­шей точки зрения, один момент, который вызывает возра­жения или по меньшей мере нуждается в принципиальном уточнении. Мы имеем в виду утверждение некоторых иссле­дователей, будто общественное мнение не может формиро­ваться по вопросам, вызывающим единодушное отношение. Наиболее определенно на этот счет высказывается видный французский социолог А. Сови: «Не говорят об обществен­ном мнении, когда имеется полная общность идей. Не было бы почти никакого смысла утверждать, что общественное мнение высказывается против землетрясений, кровосмеше­ния или полиомиелита... Для того, чтобы сила проявилась, необходимо, чтобы она натыкалась на точку опоры, т. е. на сопротивление, на некоторую оппозицию» [107].

О чем тут, в сущности, идет речь? О том ли, что обще­ственное мнение не может складываться и высказываться по поводу безусловно недискуссионных проблем, так назы­ваемых абсолютных истин? Или о том, что общественное мнение не может быть единодушным, что категории «еди­нодушие» и «общественное мнение» вообще исключают друг друга? Ясно, что это совершенно разные суждения. И если первое из них абсолютно справедливо (хотя примеры с зем­летрясениями и полиомиелитом очень неудачны), то второе элементарно ошибочно. Между тем в приведенном высказы­вании— то ли в соответствии с замыслом их автора, то ли в силу неточного выражения мысли — довольно четко про­глядывает именно второе понимание вещей: когда имеется полная общность взглядов — не говорят об общественном мнении.

С этим согласиться никак нельзя. И прежде всего по­тому, что объективные факты свидетельствуют об обратном. Конечно, А. Сови, равно как и другим социологам Запада, имеющим дело с «разорванным» буржуазным обществом, в «состав» которого входит множество классов и слоев с резко отличными и даже противоположными интересами, нечасто приходится иметь дело с единодушным обществен­ным мнением: как правило, общественное мнение здесь так­же является «разорванным», состоящим из различных и про­тивоположных точек зрения на предмет. Однако уже и в этом обществе можно обнаружить полное единодушие обще­ственности относительно некоторых проблем, особенно тех, которые касаются не внутренней жизни общества, но вол­нуют все человечество. Как известно, широкая обществен­ность многих капиталистических стран, включающая пред­ставителей всех классов и слоев, имеет единую точку зрения по многим вопросам, например по вопросу о недопустимости фашизма, о необходимости прекращения испытаний атом­ного оружия, развития культурных связей между народами и т. д.

И тем более это верно по отношению к социализму. От­сутствие классов и слоев с антагонистическими интересами, социальная монолитность социалистического общества по­рождают принципиальную возможность возникновения мо­нолитного же, единодушного общественного мнения. Как мы отмечали в своем месте, наиболее полное осуществление эта возможность получит при коммунизме. Однако множество фактов показывает, что сплошь и рядом она становится реальностью уже теперь, в наше время. Не будем для этого ссылаться на результаты всенародных обсуждений. Приве­дем более частные примеры из практики работы Института общественного мнения. А они таковы. По вопросу: «Удастся ли человечеству предотвратить войну?» (I опрос) нами было выявлено единство мнений 96,8 процента опрошенных; по вопросу: «Что Вы думаете о своем поколении, нравится ли оно Вам, довольны ли Вы его делами?» (III опрос) — 83,4 про­цента; по вопросу: «Что, по-Вашему, больше свойственно Вашим сверстникам: целеустремленность или отсутствие цели?» (тот же опрос) — 85,3 процента; по вопросу: «Можно ли, на Ваш взгляд, лишать человека (коллектив) почетного звания?» (IV опрос) — 68 процентов и т. д.

Словом, более или менее единодушное общественное мнение является очевидным фактом. Значит, об обществен­ном мнении можно и нужно говорить и тогда, «когда имеется полная общность идей», когда отношение людей к объекту высказывания «является одинаковым в силу разделяемых ими традиций и обычаев, общих идеологических взглядов».

В чем же тогда дело? Откуда возникает этот явно про­тиворечащий объективной действительности тезис о несов­местимости общественного мнения с единодушием? Как ка­жется, суть ошибки — независимо от того, проистекает ли она из сознательной установки исследователя или появляет­ся случайно,— состоит в подмене понятия «абсолютная исти­на» понятием «единодушное суждение», в смешении, отож­дествлении этих понятий. Между тем на самом деле они далеко не идентичны. Тут верна только одна сторона дела — что абсолютная истина, то есть всякое строго доказанное положение науки или очевидное суждение (аксиома, пред­ложение, фиксирующее непосредственное восприятие, и т. д.), действительно не может вызывать каких-либо спо­ров, расхождений во мнениях, единодушно признается всеми. Но никак не наоборот! «Коллективный опыт» никогда еще не был и не может быть по своему характеру крите­рием истины, и самое единодушное признание какого-либо положения само по себе еще отнюдь не свидетельствует о его бесспорности, абсолютной истинности.

Совершенно верно, что объектом высказываний обще­ственности не может быть абсолютная истина. Но она не может быть таким объектом не потому, что в отношении ее имеется полное единодушие мнений, но в силу самой логи­ческой природы абсолютно истинного знания, полностью исключающего момент какого-либо сомнения, дополнительного выяснения, обсуждения предмета и т. д. Действительно не­лепо обращаться к общественному мнению с вопросом: «Сколько будет 2 X 2?», как и в отношении «вреда» и «поль­зы» землетрясений или полиомиелита. Но, повторяем, де­лать это нелепо не потому, что мнение всех членов общества будет по этому поводу одним и тем же, но исключительно потому, что по этому поводу вообще, в принципе не может быть каких-либо мнений. Утверждать обратное можно, лишь полагая, что всякое, любое суждение, высказываемое чело­веком, является мнением. Однако выше было показано, что это заведомо не так.

Из сказанного вытекает вывод: границей объекта обще­ственного мнения является абсолютная истина, исключаю­щая всякое обсуждение и всякие споры, но не единодушие, как таковое. Последнее, напротив, вполне совместимо с вы­сказываниями общественности. И это требует от нас поста­новки специального акцента в формулировке, касающейся второго критерия объекта общественного мнения. Таким объ­ектом может быть любое связанное с общественным инте­ресом явление действительности, которое предполагает раз­личие в оценках, суждениях, характеристиках и т. д. Именно предполагает. А это значит, что многозначность суждений по поводу такого объекта может быть не только реальной, но и мнимой, не только актуальной, но и потенциальной. Единодушное суждение общественности по поводу того или иного явления остается мнением (даже при стопроцентном единодушии!) до тех пор, пока обсуждаемое явление хотя бы в потенции заключает в себе возможность спора, раз­личия в подходе, дискуссионности. Если же этот момент ис­чезает— что происходит, когда суждение превращается в абсолютную истину (доказанное научное предложение или очевидное, опирающееся на непосредственный опыт сужде­ние),— тогда высказывание перестает быть мнением. И это происходит независимо от того, произносится ли оно всеми членами общества единодушно или нет (ведь некоторые ин­дивиды, как уже отмечалось выше, могут не соглашаться и с абсолютно истинными суждениями).

В этой связи очень важно отметить, что объектом обще­ственного мнения может быть любая проблема, связанная с желаниями, вкусами, настроениями людей, то есть с теми секторами субъективного мира, где, в соответствии с посло­вицей «на вкус и цвет товарища нет», существует наибольшая возможность расхождения в точках зрения. При этом пер­востепенное значение приобретает уточнение объекта выска­зывания— определение того, идет ли в данном высказыва­нии речь об оценке, пересмотре абсолютной истины (вещь совершенно невозможная и нелепая) или об отношении к явлениям действительности, связанным с этой истиной (вполне нормальный объект общественного мнения).

Это можно показать на примере. В I опросе мы предла­гали общественности высказать свое отношение к проблеме: «Удастся ли человечеству предотвратить войну?» Некоторые товарищи возражали против подобной постановки вопроса: мол, и практически бесполезно, и с принципиальной стороны недопустимо «ставить под сомнение истину, установленную марксистско-ленинской теорией и записанную в решении XX съезда КПСС». Однако задачей исследования в данном случае вовсе не являлось апробирование этого вывода. Речь шла совсем о другом — об оценке населением СССР конкретной ситуации, существовавшей в мире накануне Па­рижского совещания Глав Правительств, об измерении пси­хологического состояния людей, о выявлении их настроений и т. д. А это, как легко понять, был уже совсем иной поворот в проблеме, поворот вполне оправданный и вполне законо­мерный с точки зрения изучения высказываний обществен­ности. Теоретический вывод, как известно, не отрицает прин­ципиальной возможности возникновения новой мировой войны, и, следовательно, каждая конкретная ситуация может быть совершенно «законным» объектом общественного мне­ния, поскольку она допускает различие в оценках, то есть содержит в себе необходимый момент спорности, дискусси­онности.

17. ТРЕТИЙ КРИТЕРИЙ: КОМПЕТЕНТНОСТЬ

Выше мы говорили, что то, чего может не знать один человек, обязательно знают другие: всё знают только все. Поэтому в отличие от индивида общество в целом не может ошибаться. С другой стороны, отдельный человек может знать то, чего могут не знать и очень часто действительно не знают другие люди, тем более все: некоторое знают только некоторые. Поэтому в отличие от того же индивида обще­ство в целом может ошибаться.

Парадокс? Отнюдь нет. Весь секрет заключается в сло­вечке «того же». Дело в том, что в обоих этих случаях речь идет как раз не об одном и том же, а о безусловно разных индивидах (хотя на практике они благополучно могут соеди­няться в одном лице): в первом — об индивиде незнающем, заблуждающемся, во втором, напротив, об индивиде знаю­щем, владеющем предметом.

Ученый-теоретик, конструктор-авиастроитель, наконец, обычный заводской инженер — все они располагают в своей области такими знаниями, которые неизвестны многим, воз­можно даже подавляющему большинству членов общества [108]. Вообще для индивида - совокупного специалиста нет сфер знания, в которых 6н не был бы сведущ,— те или иные сфе­ры знания сами существуют лишь постольку, поскольку су­ществуют люди, хотя бы самое ограниченное их число, ко­торые исследуют эти сферы. Значит, индивидуальное мнение оказывается безграничным по своему объекту не только в указанном выше смысле — с точки зрения бескрайности ле­жащего в его основе индивидуального интереса, но и в дру­гом смысле — с точки зрения способности индивида позна­вать мир и судить о мире.

Этого нельзя сказать об обществе в целом. Объект его высказываний ограничен. И границы эти определяются как наличием специфически общественного интереса, лежащего в основе образования общественного мнения, так и рамками компетентности общественного мнения,, рамками его способ­ности постигать мир и судить о нем.

Существо проблемы обнаруживается лучше всего в результате сопоставления высказываний общественного мнения с высказываниями науки. Среди послед­них, как известно, имеются не только абсолютные истины, но и предложения, истинность которых еще строго не доказана, предложения спорные, дискуссион­ные и т. д., то есть мнения. Вместе с тем уже сам по

себе факт вторжения науки в сферу тех или иных явлений дей­ствительности свидетельствует, что эти явления пробуждают у общества определенный интерес; научный интерес вообще является одной из форм общественного интереса. Значит, здесь налицо и первый, и второй критерии, на основании ко­торых объект науки мог бы стать объектом общественного мнения. И все же в подавляющем большинстве случаев этого не случается. Спор вокруг тайны белка, по поводу конструи­рования нового синхрофазотрона или даже по вопросу о при­роде общенародного государства был, есть и остается преиму­щественно узконаучным спором, спором специалистов, ис­ключающим участие в нем широких масс населения. Борьба мнений в науке, как правило, не выходит за стены научных институтов и лабораторий, за пределы специальных научных изданий и не становится борьбой мнений в масштабах всей общественности.

Этого не случается по той простой причине, что общест­венное мнение, то есть члены общества, взятые в сумме, не располагает необходимой для такого спора компетен­цией— соответствующим объемом и уровнем знаний о пред­мете, а также соответствующими, специфически научными, средствами его анализа. И, что очень важно подчеркнуть, в принципе не может располагать: отмечаемая «ущербность» общественного мнения является органической. Ведь даже если допустить, что на каком-то, предельно высоком, уровне социального развития общественное мнение станет по сво­ему содержанию сугубо научным (в смысле: в основном сво­бодным от антинаучных элементов), то и тогда, хотя бы в силу необходимой специализации научного труда, все люди не смогут обладать равными знаниями по всем вопросам. Следовательно, даже тогда наука будет отличаться по сво­ему объекту от общественного мнения. И тем более это верно применительно к существующим условиям, когда общест­венное мнение формируется не только на уровне научного знания, но и на уровне обыденного сознания, когда оно на­ряду с элементами науки включает в себя элементы, крайне далекие от научного понимания действительности, и, больше того, когда эти последние в общем и целом явно превалируют в содержании мнений.

Наряду с отмеченной органической некомпетентностью общественного мнения существует еще и, так сказать, неор­ганическая_у искусственно создаваемая некомпетентность об­щественности. С ней мы сталкиваемся, например, когда речь идет об объектах, не требующих для своего освоения теоре­тического мышления,— таких, как многие стороны политики, морали, экономики и т. п. В существовании такого рода не­компетентности сомневаться не приходится: практически почти в каждом опросе общественного мнения выявляется более или менее широкая группа населения, которая в ответ на те или иные вопросы анкеты пишет: «Не знаю», «Не ду­мал об этом», «Не слышал об этом» и т. д. Но точно так же не может быть двух разных мнений и в отношении природы этой некомпетентности. Речь тут идет об объектах, вполне доступных пониманию среднеобразованного человека, не требующих специальной подготовки, и если человек все же не может судить о них, то только по одной причине — в силу простого незнакомства с данными объектами.

Иными словами, компетентность (некомпетентность) первого рода, в отношении явлений действительности, вы­ступающих в качестве объекта науки, является функцией прежде всего от образования людей, уровня их специальных знаний, их теоретических способностей, их умения опериро­вать средствами научного анализа и т. д. и т. п. Компетент­ность второго рода — функция прежде всего от уровня ос­ведомленности людей в тех или иных вопросах действитель­ности. Разумеется, и в том, и в другом случае в основе боль­шей или меньшей компетентности людей лежат некоторые общие социальные предпосылки: уровень развития науки, образования, демократии и пр. Однако реальное соотношение объективного и субъективного факторов здесь различно. При прочих равных обстоятельствах, в первом случае компетент­ность индивида в большей степени зависит от него самого, нежели от общества: великие ученые существовали, как из­вестно, во все времена, хотя, понятно, число их по мере со­циального прогресса постоянно возрастало. Что же касается неосведомленности людей, то она уже в гораздо большей сте­пени связана с условиями общественной жизни, даже тогда, когда в основе ее лежит, казалось бы, чисто субъективный фактор в виде социальной неактивности, социального равно­душия индивида (случай, когда индивид сам совершенно не интересуется теми или иными явлениями действительности и потому не имеет о них никакого представления). И тем бо­лее вопрос упирается в объективные условия социальной жизни, когда в обществе не развита демократия, когда оно не предоставляет своим членам всей необходимой информа­ции по поводу совершающихся в нем процессов и т. д. В данном случае индивид и общественное мнение в целом не мо­гут быть компетентными, несмотря на все свое желание.

Как легко понять, все это ограничивает круг объектов, по которым может высказываться общественное мнение. Следовательно, критерий компетентности также является важнейшим при определении этих границ. В соответствии с ним из всех явлений действительности, вызывающих обще­ственный интерес и допускающих многозначность толкова­ния, объектом общественного мнения могут быть только те, которые доступны знанию и пониманию общественности.

В начале главы мы говорили о «пороге доступности», за которым лежат явления, главным образом из сферы соци­альной жизни, которые, «проходя» через призму непосред­ственной практики и непосредственного восприятия индиви­дов, теряют свои действительные очертания, приобретают в массовом сознании причудливые, искаженные формы. Со­знание людей, вырастающее непосредственно из их обыден­ной жизни, вообще не способно отразить такие явления, вер­нее, способно отразить их лишь в заведомо извращенном, затемненном виде. В известном смысле за «порогом доступно­сти» общественного мнения лежат и те явления действитель­ности, о которых мы заговорили теперь, в связи с пробле­мой компетентности. Однако, как нетрудно убедиться, в сущ­ности, это разные вещи.

По отношению к явлениям первого рода человеческий мозг в рамках массового сознания представляет собой вме­стилище разного рода ложных взглядов, заблуждений и пре­дубеждений; распространение истинных знаний путем про­свещения наталкивается в таких случаях на стихийное соп­ротивление всех этих элементов заблуждения. Предметы же, являющиеся объектами научного рассмотрения, в массе своей вовсе не «проходят» через призму непосредственной практики индивидов и потому просто неизвестны людям, даже понаслышке. По отношению к ним человеческий мозг представляет собой скорее типичную tabula rasa, на которую путем образования может быть беспрепятственно занесено любое знание.

В этом смысле у непосредственных агентов капитали­стического производства могут быть самые превратные пред­ставления о сущности эксплуатации или процессе ценооб­разования; поэтому мы говорили, что подобные явления лежат за «порогом доступности» общественного мнения, пред­полагают специфически теоретическое их освоение. Но можно поручиться, что у абсолютного большинства членов об­щества вовсе нет никаких представлений (и тем более мне­ний!) по вопросу о том, что собой представляет прибавочный труд или стоимость. Последние предметы с точки зрения общественного мнения это — terra incognita, вещи, которые «неизвестно с чем едят»,— словом, неизвестные явления. И в таком же положении по отношению к общественности (большинству членов общества) находятся другие стороны мира, изучаемые бесчисленными «специальными» наука­ми — физикой, химией, геологией, медициной — несть им числа, как и вообще любые явления действительности, даже самые простые с точки зрения их понимания, познакомиться с которыми члены общества не могут или не хотят.

Таким образом, повторяем, проблема компетентности об­щественного мнения и проблема «непознаваемости» мира массовым сознанием, или ложного сознания,— не совсем од­но и то же. Первая является значительно более широкой по своему содержанию, поскольку ошибочное отражение того или иного явления во мнениях — лишь частный случай не­компетентности. В более общем виде под компетентностью понимается знакомство или незнакомство людей с предме­том обсуждения, степень их осведомленности о предмете. Поэтому проблема компетентности, в собственном смысле слова, решается не только и не столько в терминах «истины» и «лжи», сколько в терминах «знания» и «незнания».

Из сказанного, между прочим, вытекает, что компетентность общественного мне­ния — величина переменная. Прежде всего с исторической точки зрения. От­влекаясь от разного рода частностей, можно утверждать, что общий истори­ческий прогресс, отмечаемый сменой социально-экономических формаций, сопровождается неиз­менным ростом компетентности общественного мнения. В ос­нове этого явления лежит научно-технический прогресс, рас­ширение

объема человеческих знаний, увеличение числа «знающих», то есть образованных людей, развитие демокра­тических форм социальной организации, расширение соци­альных и технических средств информации и т. д. и т. п. [109] В самой структуре общественного мнения этот процесс на­ходит выражение в изменении удельного веса элементов на­учного знания и обыденного сознания: по мере исторического развития происходит постоянное увеличение удельного веса первых за счет соответствующего уменьшения удельного веса вторых.

Некоторые исследователи, говоря об общественном мне­нии буржуазного общества, нередко пытаются представить его в виде царства, где единолично господствует обыденное сознание. В действительности, конечно, это не так. В усло­виях буржуазного общества, сделавшего колоссальный шаг вперед по сравнению со средневековьем, массовое сознание содержит немало элементов науки и точных представлений о действительности [110].

Вместе с тем в условиях этого, как и вообще всякого ан­тагонистического общества, сохраняется глубокий разрыв между научным и обыденным сознанием. Он порождается уже самим характером капиталистического способа произ­водства, который, благодаря феномену отчуждения, является одновременно способом массового производства разного рода иллюзий и ложных представлений. С другой стороны, на процесс проникновения науки в сознание масс, вызываемый объективными причинами, оказывает определяющее влия­ние целый ряд объективных же противодействующих тен­денций— хотя бы в виде интересов господствующих клас­сов. Последние, как известно, стремятся ограничить духовное развитие масс, задержать по возможности рост их созна­тельности, образования, культуры. И для этого они прибе­гают не только к разного рода пассивным мерам, затрудня­ющим для миллионных масс получение образования и при­общение к науке, но и осуществляют активную программу по закреплению имеющихся и насаждению новых иллюзий и ложных представлений в массовом сознании, тем самым по повышению его «иммунитета» в отношении элементов на­учного знания.

В результате в этом обществе складываются такие от­ношения, когда, по словам Р. Миллса, «люди лишены не только продуктов и орудий своего труда, но и понимания общей структуры и общей связи производственных процес­сов. В политической сфере... люди не в состоянии разглядеть все здание в целом, не в состоянии обозреть его вершину и не в состоянии сформулировать проблемы, имеющие ре­шающее значение с точки зрения определения всей полити­ческой системы, в которой они живут, и места, занимаемого ими в этой системе» [111].

Больше того, если иметь в виду реальное отношение ме­жду элементами научного знания и обыденного сознания, то в условиях капитализма первые не только в целом не заме­щают, не вытесняют вторых, но, случается, сами замещают­ся, вытесняются вторыми. Именно это явление находит свое выражение в возникновении и существовании в буржуазном обществе так называемой вульгарной науки ^[112].

Принципиальное изменение структуры массового созна­ния в направлении увеличения элементов научного знания и, следовательно, принципиальное повышение компетентно­сти общественного мнения совершается с переходом от ка­питализма к коммунизму. Более высокий социальный строй, отмечали К. Маркс и Ф. Энгельс, создает все необходимые условия для «массового изменения людей», для «массового порождения коммунистического сознания» [113]. Правда, это происходит не сразу. Различение обыденного и научного со­знания долго еще полностью сохраняет все свое значение, в том числе в условиях социализма [114]. И все же уже при социализме сфера действия обыденного сознания оказывает­ся существенно ограниченной.

Не будем здесь приводить общих данных, свидетельст­вующих об уровне грамотности и сознательности членов со­циалистического общества. Сошлемся лишь на опыт Инсти­тута общественного мнения. А он убедительно показывает, что при обсуждении многих важных проблем общественное мнение обнаруживает весьма высокую компетентность.

Бесспорно, нелегкой нужно считать, к примеру, пробле­му определения путей быстрейшего увеличения производ­ства продуктов питания и товаров широкого потребления в стране. Однако участники II опроса, среди которых, заме­тим, было 34 процента рабочих, 33,3 процента служащих и только 13,1 процента инженеров, справились с ней в целом довольно успешно. Например, в отношении вопросов разви­тия сельского хозяйства большинство мнений сводилось к предложениям: механизировать и автоматизировать произ­водство; добиться такой же организации труда, как в про­мышленности; шире использовать специализацию в развитии отдельных областей, краев и районов страны; развивать сеть овощеводческих совхозов близ крупных промышленных центров и т. д.

Но может быть, в еще большей степени о высокой ком­петентности общественного мнения и происходящем истори­ческом сужении сферы действия обыденного сознания говорили в том же опросе оценки возможных (наилучших) пу­тей повышения заработной платы населения.

Как известно, в принципе заработная плата может расти двояким путем: путем увеличения суммы получаемых людьми денежных средств и путем, когда эта сумма остается прежней, но на нее можно приобрести большее количество продуктов и товаров, чем раньше,— главным об­разом за счет снижения цен. Социалистическое государство использовало и использует оба способа повышения благосо­стояния трудящихся. Но какой из них должен быть признан наиболее эффективным в настоящее время, в условиях сло­жившейся диспропорции в уровнях заработной платы раз­личных слоев населения, с точки зрения решения социаль­ных задач, стоящих перед обществом в целом? Мнение спе­циалистов, основанное на соответствующих экономических показателях, на этот счет таково: конечно, путь упорядо­чения заработной платы, ее повышения у низкооплачи­ваемых рабочих и служащих: только на таком пути можно покончить с разрывами в уровнях жизни людей; сниже­ние же цен, от которого более всего выигрывают как раз категории трудящихся, имеющие высшие ставки, напротив, способно лишь усугубить процесс социальной дифференциа­ции. А что по этому поводу думают «простые люди», общест­венное мнение? Как они расценивают значение обоих пу­тей?

Обыденное сознание всех групп населения, отражающее ближайшие, непосредственные интересы людей, избирает в качестве наиболее предпочтительного конечно же путь сни­жения цен, поскольку он приносит зримую, ощутимую вы­году для всех; при этом особенно на таком пути должны Пыли бы настаивать те довольно многочисленные слои насе­ления, на которые не распространяется процесс увеличения заработной платы. Подобные обстоятельства могли породить у исследователя естественное стремление к известному априоризму в выводах. Однако результаты опроса были иными. Общественное мнение, взятое в целом, продемонстрировало по отношению к данной проблеме истинно сознательный под­ход, продиктованный учетом интересов и целей продвиже­ния вперед всего общества в целом. Обнаружив понимание того, что путь снижения цен, наряду с очевидными плюсами, отличается и серьезными минусами, поскольку он закреп­ляет и еще более усиливает имеющуюся дифференциацию в уровне заработной платы и, следовательно, в уровне жизни различных групп населения, участники опроса в большин­стве своем высказали мнение, совпадающее с точкой зрения специалистов. Лишь треть опрошенных отдала предпочтение практике дальнейшего снижения цен на предметы потре­бления. 60,7 процента настаивало, как на главном, на мерах по урегулированию заработной платы, прежде всего путем подтягивания низкооплачиваемых категорий работников до уровня остальных.

О том, что компетентность обществен­ного мнения — величина переменная, можно говорить не только в историческом плане, в смысле прогрессивного увеличения числа элементов науки в содержании массового сознания, то есть применительно к тем ситуациям, когда компетентность является функцией от об­щего

уровня развития общества, от социальных условий дея­тельности личности, от достигнутой в обществе степени об­разованности народа и т. д. Компетентность общественного мнения непостоянна и в рамках каждого данного общества, взятого в тот или иной момент его развития. В последнем случае она оказывается функцией прежде всего от объекта высказываний общественности: при заданном характере ос­новных социальных условий, при данном уровне грамотности населения одни и те же люди в одно и то же время прояв­ляют безусловно различную осведомленность в разных воп­росах. Но не только. В тех же самых заданных общих усло­виях, при обсуждении одних и тех же вопросов разные группы людей проявляют также безусловно различную ос­ведомленность. Значит, компетентность мнения является функцией и от субъекта высказывания.

Все это ставит перед исследователем общественного мнения целый ряд специфических задач. Он никак не может ограничиться признанием общей возросшей компетентности общественного мнения и на этом основании объявлять глас народа «гласом божьим». То очевидное обстоятельство, что степень этой компетентности может испытывать — в зависи­мости от характера обсуждаемого вопроса и от состава уча­стников опроса — весьма серьезные колебания, вынуждает его в каждом конкретном случае специально анализировать высказывания общественности как с точки зрения их объ­екта, так и с точки зрения их субъекта.

Дело усложняется в связи с тем, что само общественное мнение, как правило, совершенно не задумывается над проблемой собственной компетентности и практически не спо­собно к самокритике. В этом отношении рассматриваемый теперь критерий объекта мнения существенно отличается от первых двух. Стихийно действующее общественное мнение не может высказываться по вопросам, не представляющим общественного интереса или не имеющим многозначного ре­шения. Так же довольно трудно допустима и инспирация вы­сказываний общественности по предметам, не отличающим­ся названными признаками. Другое дело — критерий компе­тентности. Он не имеет столь же строгого формального ха­рактера, и в результате стихийно действующее общественное мнение то и дело «прорывается» в область «недозволенного», где компетентность его оказывается ничтожной.

Весьма поучительным примером этого была история с выступлением общественности Ленинграда по поводу лече­ния раковой болезни. В этой истории, вообще говоря, сле­дует различить две стороны. Во-первых, требование обще­ственности организовать клиническую проверку эффектив­ности лечения рака по методу, предложенному одним ле­нинградцем. Адресованное Министерству здравоохранения СССР, такое требование было вполне правомерным и компе­тентным. У общественности сложилось впечатление, что в медицинских кругах, в результате явлений бюрократизма, столкновения личных интересов отдельных ученых и т. д., создалась ненормальная обстановка, когда имеющий огром­ное значение метод лечения не может получить практиче­ской реализации,— поэтому, вполне естественно, она и вы­ступила против такой обстановки. Объектом ее высказыва­ния в данном случае была проблема организации научной деятельности, вернее, проблема атмосферы научного творче­ства в советской медицине, общественный и моральный ас­пекты этой проблемы и т. д. Ясно, что все эти проблемы пол­ностью входят в сферу компетенции общественного мнения, и, надо сказать, Министерство здравоохранения вняло это­му мнению (а оно было высказано рядом крупных писате­лей и журналистов Ленинграда) и издало соответствующий приказ о проведении испытаний.

Однако результаты этих испытаний, проведенных с уча­стием крупнейших онкологов страны, оказались отрицатель­ными. И тогда общественность сочла возможным пойти дальше: она поставила под сомнение результаты проверки и позволила себе высказываться по существу вопроса: отно­сительно научной и практической ценности защищаемых ею методов лечения. Таким образом, общественное мнение вторглось в сферу, где до сего дня является бессильной даже мировая медицинская наука в лице ее крупнейших предста­вителей, проникших во все тонкости дела. Ясно, что ком­петентность такого мнения, составленного из мнений почти исключительно неспециалистов, практически могла равнять­ся только нулю. Поэтому естественным в подобной ситуа­ции было уже другое — возмущение ведущих академиков- медиков по поводу того, что «определенная группа лиц счи­тает, что она может от имени общественности оказать дав­ление на ученых-медиков и заставить их разрешить лечить больных людей... не имеющим никакого теоретического обоснования и практически совершенно бесполезным мето­дом» [115]. Вполне естественной была и реакция на обществен­ное мнение со стороны ЦК КПСС, куда писатели и журна­листы обратились с апелляцией в своей тяжбе с наукой. «ЦК КПСС,— говорилось в ответе высшей партийной ин­станции,— получил письмо группы ленинградских писате­лей и журналистов с просьбой отменить решение президиума Академии медицинских наук СССР и Министерства здраво­охранения СССР о запрещении применять для лечения ра­ковых больных препараты, предложенные гр. Качугиным... ЦК КПСС не считает возможным брать на себя роль арбитра в апробации методов лечения. Только ученые-медики могут определять правильность применения тех или других мето­дов лечения болезней» [116].

Следует отметить, что подобные случаи нарушения об­щественностью критерия компетентности встречаются не только в условиях стихийного функционирования общест­венного мнения. К вопросам, требующим сугубо специаль­ных знаний, сплошь и рядом обращается и искусственно инспирируемое мнение общественности. Как кажется, ти­пичным примером в этом отношении могут быть некоторого рода высказывания широких масс по проблемам литературы и искусства.

Разумеется, невозможно отрицать, что оценочные суж­дения народа по поводу тех или иных отдельных произведе­ний поэзии, кино или живописи, как и по поводу целых школ и направлений в искусстве, представляют сами по себе ог­ромный интерес. Этот интерес затрагивает буквально всех — общество в целом, которое должно знать самое себя; стоящие у руководства обществом институты, стремящиеся посто­янно совершенствовать свое мастерство управления; нако­нец, самих поэтов, кинематографистов и художников, для которых, понятно, далеко не безразлично, как относятся к их творчеству массы. Общественное мнение, складываю­щееся вокруг произведений литературы и искусства, дает возможность определить степень популярности (непопуляр­ности) того или иного художника или его работы, уровень развития художественного вкуса масс и т. д. Из такого знания вытекает возможность решения множества важных вопросов: определения основных направлений художествен­ной пропаганды (как и культурной политики государства во­обще), содержания и форм работы по эстетическому воспи­танию народа и пр.

Однако значимость общественного мнения в отношении произведений искусства этой его оценочной деятельностью, базирующейся на упоминавшейся аксиоме: «На вкус и цвет товарища нет», в сущности, и исчерпывается. Стоит только перейти от релятивистских оценок типа «нравится — не нра­вится» к анализу произведений искусства по существу, к анализу на основе объективных критериев «хорошо — пло­хо», «прогрессивно — реакционно», «перспективно — нежиз­ненно» и т. д., чтобы сразу же убедиться: общественное мне­ние здесь не помощник.

Высшим объективным судьей в делах такого рода яв­ляется, как известно, история. Она безжалостно предает заб­вению все действительно плохое и, напротив, сохраняет на века все действительно хорошее, она, спустя какое-то время по прошествии споров, недвусмысленно обнаруживает, кто на самом деле лил воду на известную мельницу — хулители данного произведения искусства или его защитники. И она же, эта всесильная история, с беспощадностью фиксирует перед потомками бесконечную вереницу ошибок, в которые столь опрометчиво впадало общественное мнение со своими оценками гениев.

Конечно, было бы неправильно отождествлять общест­венное мнение прошлых веков и современности. Мир циви­лизовался, стал несравненно грамотнее и информирование, чем, скажем, во времена Моцарта, значительно развились и его способности к восприятию истинно прекрасного. И все же ошибок, когда люди предпочитают Варавву Иисусу, се­годня также, увы, достаточно. Разве не издевалось еще полвека назад цивилизованное парижское общество над рабо­тами импрессионистов — тех самых, что вызывают сегодня всеобщее восхищение и, во всяком случае, признаны всеми в качестве «законного» направления в живописи?! И разве не существует ныне плотной пелены непонимания, застилаю­щей глаза широкому общественному мнению во многих, в том числе и развитых, странах на истинное содержание твор­чества таких художников, как Владимир Маяковский и Бертольд Брехт, Густав Малер и Александр Скрябин, Пабло Пикассо и Давид Сикейрос?!

Сказанное должно быть отнесено и к общественному мнению, функционирующему в условиях социалистического общества. Конечно, люди при социализме воспитываются ис­ключительно на идеях прогресса, всякая открытая реакцион­ная деятельность и пропаганда здесь исключены; возрастают здесь и сознательность, грамотность, вообще культура всего народа; несравненно увеличиваются возможности для зна­комства с творчеством художника миллионов людей и т. д. Все это, вне всякого сомнения, повышает общую компетент­ность масс в их суждениях о литературе и искусстве по су­ществу, сокращает возможность ошибок прежних эпох, но никоим образом не исключает этой возможности целиком.

Прежде всего, в силу того обстоятельства, что ни одно из названных условий компетентности не осуществляется в современном социалистическом обществе полностью, до кон­ца. Мы, например, говорим о высокой сознательности членов общества. Это справедливо. Но вместе с тем известно, что в Советском Союзе имеется немало людей, фактически, на практике не придерживающихся научного мировоззрения, разделяющих, скажем, религиозные взгляды на мир и, сле­довательно, на искусство. Точно так же: социализм обеспе­чивает успешное решение проблемы грамотности, это верно. А с другой стороны, и в этом отношении имеется немало самых серьезных изъянов [117]. Наконец, огромные сложности технического порядка препятствуют и полному решению проблемы информации: из-за несовершенства современного радио, телевидения, издательского дела, из-за недостаточно­сти распространения некоторых форм внедрения искусства в массы, из-за множества организационных неполадок мил­лионы людей сегодня лишены еще возможности познако­миться даже с крупнейшими произведениями литературы и особенно искусства — хотя бы в копиях, если речь идет о живописи, или в магнитофонных записях, если речь идет о музыке. Действие всех этих факторов приводит к тому, что в социалистическом обществе на современном этапе его развития сохраняется довольно много людей, не осведом­ленных в вопросах литературы и искусства, незнакомых с этой сферой духовного производства, то есть некомпетент­ных [118].

Вместе с тем, как мы уже отмечали, незнакомство, тем более полное, с объектом обсуждения является только одним из проявлений, к тому же самых крайних, человеческой не­компетентности. Иное ее проявление — низкий уровень вос­приятия обсуждаемого предмета, отсутствие у людей доста­точной культуры, знаний и навыков для его понимания и анализа [119].

Некомпетентность такого рода встречается во всех без исключения сферах общественной жизни, и, может быть, как раз чаще всего в сфере литературы и искусства, и устра­няется она уже не просто путем отличной постановки дела информации, но в ходе специального обучения и воспитания масс.

В мире действительно все время растет число людей (и не только профессионалов), глубоко разбирающихся в искус­стве и литературе, тонко чувствующих прекрасное, испыты­вающих потребность в соприкосновении с ним и т. д. Но это — с одной стороны. А с другой — бок о бок с названным процессом идет объективный же процесс постоянного услож­нения содержания и, следовательно, языка искусства и ли­тературы. И это предъявляет к зрителю и слушателю новые, весьма высокие требования. Огромное количество фактов показывает, что уровень эстетического воспитания широких масс остается в современном обществе довольно невысоким. Миллионы людей не могут отличить объективно «хорошего» от объективно «плохого» [120].

О чем, однако, все это говорит? О том, что обществен­ность, неспециалисты не имеют права судить о литературе и искусстве? Конечно, нет. Вообще, чтобы судить о чем-либо (другое дело — высказывать вслух свое суждение!), человек не нуждается ни в каких правах, кроме одного — права жить; поэтому общественное мнение высказывалось и всегда будет высказываться по этим вопросам, невзирая ни на ка­кие регламентации и запрещения. Больше того, как отмеча­лось выше, оценочные суждения общественности по вопросам литературы и искусства имеют в жизни общества огромное значение и потому должны всячески инспирироваться и госу­дарством, и прессой, и социологами, и самими художниками. Без знакомства с такими суждениями невозможно сколько-нибудь точно ориентироваться в направлении художествен­ного развития общества и сколько-нибудь точно оценивать уровень эстетических вкусов масс.

Приведенные выше соображения, как и весь историче­ский опыт прошлого и настоящего, с непреложностью говорят о другом — о том, что мнение общественности по рассмат­риваемым вопросам может быть некомпетентным и что поэтому инспираторы общественного мнения не должны относиться к нему как к имеющему какую-то обязательную силу. Миф о бесславном судействе Мидаса еще рано сда­вать в исторический архив.

Что же касается позиции социологов, то они, повторяем, должны каждый раз специально анализировать общественное мнение с точки зрения его компе­тентности. Анализу в первую очередь должен подлежать объект высказывания. При его рассмот­рении исследователь должен ответить на вопрос: входит ли такой объект в сферу компетенции широкой общественности, не требует ли он по

своему характеру сугубо специальных знаний и специальных навыков анализа, то есть не является ли он предметом мнения исключительно специалистов?

При этом очень важное значение приобретает четкость определения границ обсуждаемого объекта. Например, неко­торые из опрошенных подвергли критике предмет V опроса Института общественного мнения. «Ваша анкета,— писал нам Н. А. И., 47-летний рабочий из Баку,— трудное дело. На нее нельзя ответить толково молодым супругам, которые мало что смыслят в этом деле. Вопросы, затронутые анкетой, должны быть предметом рассмотрения ученых, а не молодых дур, не умеющих сварить себе супа. Поэтому давайте лучше дадим слово умным людям, пусть они подумают хорошенько, составят предложения, а правительство рассмотрит и уза­конит их».

Даже если оставить в стороне неточность, допущенную критиком (наша анкета была рассчитана не только на моло­дежь, но на людей всех возрастов; на нее ответили почти 4,5 тыс. человек старше 30 лет), с ним нельзя согласиться. Как мы говорили, степень компетентности и общей ценности общественного мнения зависит от степени знакомства людей с предметом обсуждения, причем наименьшую осведомлен­ность люди проявляют, как правило, в вопросах, относя­щихся к собственно научному знанию.

Является ли, однако, таким же вопросом и проблема семьи? И да, и нет. Тут все зависит от того, какие именно стороны этой проблемы ставятся на обсуждение. Пожалуй, в любой проблеме можно найти такие аспекты, которые входят в компетенцию только специалистов. Есть такие аспекты и в проблеме семьи. Например, вопрос об изменении формы семьи при коммунизме. Интересуется ли этим предметом общественность? Думает ли она о том, как конкретно будет выглядеть семья в коммунистическом обществе? Безусловно! Но можно ли провести исследование общественного мнения по данному вопросу? Вообще-то говоря, конечно. Однако если нас при этом интересует не мера заблуждения людей, не степень наивности их представлений, а действительно будущность семьи как важнейшего социального института, то, скорее всего, такое исследование не даст никаких резуль­татов: этот вопрос может быть решен лишь в рамках науки, только силами теоретиков.

Другое дело, если на обсуждение ставятся такие стороны проблемы семьи, как современные трудности воспитания детей, причины разводов, степень подготовленности моло­дежи к вступлению в брак и т. д. В данном случае границы компетентных людей расширяются от узкой группы специа­листов едва ли не до всех членов общества (имея в виду взрослое население). Ведь мнения по всем этим вопросам не предполагают теоретического анализа предмета, но фик­сируют прежде всего непосредственный, практический, по­вседневный опыт людей.

Вместе с тем, как мы отмечали, общественное мнение может быть довольно компетентным и в вопросах, имеющих теоретическое решение. Значит, в своем анализе объекта мнения исследователь-социолог должен не только решить общую задачу — выяснить в принципе, подлежит ли компетенции общественности данный предмет или нет, но и опре­делить более точно (в случае, если верно первое), каков характер обсуждаемой проблемы с точки зрения способа ее решения (такое решение может быть теоретическим или практическим, административным или не имеющим фор­мальной силы и т. д.). Только на основе этого дополнитель­ного анализа можно сделать какие-либо выводы о степени действительной обязательности, непреложности обществен­ного мнения, зафиксированных в формуле: «Мнение на­рода— закон».

Возьмем, например, вопрос о порядке присвоения званий ударника или коллектива коммунистического труда, затро­нутый в нашем IV опросе. Как исследователь должен был отнестись к его решению, предложенному общественным мнением? Бесспорно, с большим доверием. Во-первых, по­тому, что этот вопрос предполагает знание существующего порядка вещей и условий деятельности ударников и коллек­тивов коммунистического труда, которым располагает боль­шинство рабочих, служащих и ИТР, участвующих в движе­нии или непосредственно наблюдающих его (на своем пред­приятии). А во-вторых, потому, что он является сугубо практическим по своему характеру вопросом: важнейшие, если не единственные критерии его решения — практиче­ская эффективность, целесообразность того или иного по­рядка присвоения звания.

Иначе обстояло дело с вопросом о формах дальнейшего развития движения за коммунистический труд. Теперь к мнению большинства уже нельзя было отнестись с прежней степенью «доверчивости», как нельзя было настаивать и на его безусловной, без проведения дополнительного исследова­ния, реализации. И не только потому, что в отличие от пер­вого случая большинство теперь не было подавляющим. Дело заключалось прежде всего в том, что в отношении данного вопроса, бесспорно значительно более сложного, нежели рассмотренный выше, ансамбль опрошенных, взятый в це­лом, проявил меньшую компетентность: не случайно почти половина опрошенных во всех трех группах воздержалась от ответа на вопрос или ответила: «Не знаю». Главное же — проблема форм развития движения за коммунистический труд предполагает по своему характеру и специфически теоретическое, научное рассмотрение. Ее решение включает в себя анализ современных форм организации труда, учет множества экономических, технических и других показателей, характеризующих индивидуальное ударничество и кол­лективный коммунистический труд, сопоставление различ­ных коллективных форм соревнования и т. д. Поэтому решение такой проблемы не может считаться прерогативой одной общественности (даже если она абсолютно едино­душна), а должно быть результатом соединения мнения общественного и мнения специалистов. Лишь теоретический анализ, опирающийся в том числе и на широкое обществен­ное мнение, но не ограничивающийся им, может ответить на вопрос: должны ли мы отдать предпочтение какой-либо одной из форм развития движения или вести речь о соеди­нении (каком?) нескольких (каких именно?) форм.

Другая задача исследователя-социолога, анализирую­щего общественное мнение с точки зрения его компетент­ности,— рассмотрение этого мнения со стороны его носителя, то есть субъекта. Эта задача, как мы уже говорили, возни­кает в связи с тем, что общая посылка о сравнительно высо­ком уровне сознательности и грамотности членов общества не может механически, некритически переноситься на каж­дый конкретный случай высказывания общественности.

Речь должна идти прежде всего об оценке общей ком­петентности ансамбля опроса, рассматриваемого как целое. Именно с этой целью при опросах предусматриваются раз­личные контрольные меры: в анкетный лист ставятся спе­циальные контрольные вопросы, с помощью которых выяв­ляется степень грамотности и осведомленности опрашивае­мых в обсуждаемых проблемах; выявленные мнения сопо­ставляются с мнениями специалистов, экспертов; наряду с широкими опросами проводятся дополнительные, вспомога­тельные опросы — пилотажи, опросы в более квалифициро­ванной (с точки зрения избранного объекта исследования) среде и т. д. Например, когда Институт общественного мне­ния знакомил с результатами II опроса ведущих государст­венных деятелей страны, речь шла не только о доведении мнений масс до руководителей соответствующих ведомств. Такая практика была вместе с тем и формой проверки компетентности общественного мнения, поскольку коммен­таторами его выступали эксперты в отдельных областях.

В соответствии с объективной неоднородностью в уровне культуры, сознательности и т. д. людей, исследователь дол­жен дифференцировать опрошенный ансамбль, не ограничи­ваться оценкой его компетентности в целом. С точки зрения глубины и точности анализа результатов в каждом опросе всегда очень важно выделять в общем массиве опрошенных группы различных уровней — большей или меньшей — ком­петентности.

Ясно, что критерий такой группировки находится в пол­ной зависимости от объекта рассмотрения,— здесь мало одних общих данных, например таких, как больший возраст (нередко ошибочно отождествляемый с большим опытом), высокий уровень образования (далеко не всегда совпадаю­щий с глубокими знаниями по тому или иному конкретному вопросу) и т. д. Скажем, в том же IV опросе важнейшим критерием такой группировки опрошенных по компетентно­сти было их отношение к движению, степень близости к нему. С этой точки зрения, как мы знаем, все участники опроса были разбиты на три группы: I) лица, стоящие в стороне от движения, не принимающие в нем участия (834 человека); II) люди, борющиеся (индивидуально или в составе коллективов) за почетное звание (461 человек); III) коллективы коммунистического труда (367 коллективов, насчитывающих в общей сложности свыше 44 тыс. человек).

Понятно, что наиболее компетентной из всех является третья группа опрошенных, и именно это обстоятельство определило отношение к ней исследователя: в ходе органи­зации и проведения опроса она получила количественное представительство, во много раз превосходящее первые две группы; при анализе же результатов опроса ее голосу в большинстве случаев отдавалось предпочтение. Что же ка­сается второй и особенно первой групп, то, менее осведом­ленные в одних сторонах предмета (например, в проблеме форм дальнейшего развития движения), они обнаруживали равную с третьей группой степень компетентности в других сторонах дела (например, в вопросе о порядке присвоения звания), а иногда их мнение бывало даже предпочтительней (например, в критике недостатков, имеющих место в сорев­новании за коммунистический труд, где они проявляли боль­шую объективность и непредвзятость, чем участники дви­жения).

Наконец, понятно, что речь должна идти не только об оценке компетентности общественного мнения с точки зрения его объекта и субъекта, но и о повышении степени этой ком­петентности, о создании в опросе таких условий, которые бы привели к образованию максимально грамотного (разу­меется, по возможности) ансамбля. Эта важнейшая методо­логическая задача, касающаяся как объекта, так и субъекта высказывания, решается исследователем с помощью различ­ных средств.

Прежде всего, в ходе программирования опроса, при формулировании вопросов анкеты. Содержание и форма вопросов должны определяться не только задачами исследо­вания, но и уровнем знаний предполагаемых участников опроса (при условии, если только задачей исследования не является определение самого этого уровня). При этом здесь существует взаимное соответствие: содержание и форма вопросов определяют границы и качество аудитории; в свою очередь, аудитория определяет характер и содержание про­граммы опроса.

Общая компетентность массива увеличивается, далее, за счет обеспечения количественного превалирования наиболее компетентной в данном опросе группы (разумеется, при со­блюдении общих норм репрезентации).

Большое значение имеет и учет некоторых моментов в способе организации опроса. Из кого, например, состояла первая группа в нашем IV опросе (не участвующие в дви­жении), вернее, как и кем она заполнялась? Разумеется, тут можно было воспользоваться и таким способом, например: опрашивать каждого десятого встречного. Однако ясно, что в таком случае число людей, не имеющих о предмете абсо­лютно никакого понятия, сразу значительно увеличилось бы. Поэтому, учитывая довольно «специальный» характер объекта, мы прибегли к иному методу: напечатали анкету в газете и предложили ответить на нее всем желающим. Известно, что подобный метод случайной стихийной выборки неизбежно приводит к снижению степени объективности (полноты) мнений, поскольку в подобного рода опросах принимает участие отличающаяся определенным типом со­знания часть населения. Но зато в данном случае с по­мощью такого метода мы заведомо выигрывали в смысле компетентности мнений: из числа опрошенных автоматиче­ски исключались те, кто не был знаком с обсуждаемым вопросом и кому, следовательно, нечего было сказать о нем, и, напротив, в опросе приняли участие только те, у кого уже были какие-то наблюдения по поводу движения комбригад, какие-то мысли, предложения и т. д.

18. ИЗМЕНЕНИЕ ОБЪЕКТА МНЕНИЯ «ВШИРЬ» И «ВГЛУБЬ»

Выше нам не раз уже приходилось подчеркивать, что общественное мнение в целом и его объект в частности Являются величинами исторически переменными. Измене­ние экономических, социальных, технических и прочих усло­вий функционирования общественного мнения приводит к изменению его положения и роли в жизни общества, к усложнению его функций, расширению сфер его деятельно­сти и т. д. Эти процессы становятся особенно значительными в современную эпоху.

Объект высказываний общественности определяется ря­дом объективных условий: границами существования обще­ственного интереса; уровнем развития в обществе демокра­тии — в лице ее политических и технических форм и средств, создающих для общественности реальную возможность удовлетворить свой интерес в отношении тех или иных явлений действительности, ознакомиться с ними, активно повлиять на них и т. д.; наконец, познавательной способ­ностью массового сознания, ограниченной, с одной стороны, указанным выше «порогом доступности», а с другой — уров­нем компетентности общественности, степенью ее общей и специальной (относительно того или иного предмета) гра­мотности, информированности и пр. Анализ объективных тенденций развития современного мира — как тех, что отме­чены печатью великой технической революции, так и тех, что связаны с преобразованиями социальной структуры общества в направлении коммунизма,— позволяет сделать вывод, что границы высказываний общественного мнения раздвигаются ныне принципиальным образом.

Прежде всего, в фокусе внимания общественного мнения оказывается множество новых проблем и даже целых сфер социальной жизни, к которым раньше оно не проявляло ровно никакого интереса. Таковы, в сущности, проблемы организации экономики и науки в обществе, некоторые мо­ральные проблемы, связанные, например, с отношением лю­дей к труду, религии и т. д., и др.

Не меньшее значение имеет и то обстоятельство, что в ходе социальных преобразований ликвидируется былой анта­гонистический разрыв между широким общественным инте­ресом и интересом небольшой части общества, осуществляю­щей руководство социальной жизнью. В результате этого устраняются разного рода искусственные препятствия, воздвигаемые господствующими классами на пути формирова­ния и функционирования народного общественного мнения. Общественность приобретает возможность высказываться и по поводу тех объектов, которые всегда вызывали у нее большой интерес, но были недоступны ей, поскольку держа­лись господствовавшим меньшинством в секрете или были отмечены печатью «вето». К числу таких проблем относится множество вопросов международной и внутренней политики, затрагивающих сферы экономики и культуры, идеологии и воспитания.

Наконец, в современном мире происходит качественное повышение познавательной способности массового сознания. Принципиальные изменения в механизме отношения «лич­ность— общество», движение в направлении полного устра­нения (в конечном итоге) феномена отчуждения — все это приводит сначала к сокращению, а затем и к полному унич­тожению социальных явлений, непознаваемых массовым сознанием, недоступных пониманию широкой общественно­сти, подвергающихся деформации в процессе отражения. В результате описанный выше «порог доступности» отодви­гается все дальше и дальше, пока вовсе не станет достоянием истории.

Другой стороной процесса увеличения познавательной способности общественного мнения является отмеченный выше рост сознательности и грамотности масс, качественный скачок в содержании и структуре знаний, которыми начи­нают располагать миллионы.

Эти процессы связаны с рядом социальных явлений.

Во-первых, в ходе общественного развития происходит бурное увеличение массы образованных, высоко грамотных людей, постигающих путем обучения научные законы раз­вития природы и общества, овладевающих знаниями, выра­ботанными современной наукой и техникой.

Во-вторых, постоянно возрастает масса людей, активно, на практике овладевающих законами природы и общества, научающихся сознательно использовать их в своей непо­средственной практической деятельности — производствен­ной (за станком, в поле, в лаборатории) и общественной (участие в управлении экономикой, государством, обществен­ными организациями и т. д.).

Наконец, происходит постоянное возрастание и массы людей, непосредственно участвующих в познании, открытии законов природы и общественного развития. Этот процесс находит свое выражение прежде всего в широком распро­странении в обществе науки — в росте числа научных учреж­дений и научных сотрудников и в размахе научно-исследо­вательских работ.

Как уже не раз отмечалось, в современном мире идут и противоположные процессы, способствующие понижению уровня компетентности широкого общественного мнения масс, во всяком случае тормозящие рост этой компетентно­сти. Причем эти процессы вызваны не только исторически преходящими и, следовательно, устранимыми причинами (например, характером социальных отношений), но и органи­ческими, имманентными особенностями развития производ­ства, культуры и науки в обществе (например, усложнением механизма экономических и хозяйственных связей, усиле­нием специализации многих сфер знания, дальнейшим раз­витием общественного разделения труда и т. д.). И все же, повторяем, если оценивать картину в целом, в мире проис­ходит постепенное изменение структуры и содержания мас­сового сознания: элементы обыденного сознания все более замещаются в нем элементами теоретических знаний, сти­хийно складывающееся мировоззрение сменяется научным, а взгляд на мир «с высоты собственной колокольни» — соз­нательным подходом к действительности, в котором человек осознает себя как гражданина, как активного и полноправ­ного члена общества.

В результате меняется и объект суждений обществен­ности. Более грамотное общественное мнение начинает вы­сказываться по все более широкому кругу вопросов. Причем наряду с количественным ростом, отмечающим развитие объекта общественного мнения «вширь», идет одновременно процесс его изменения «вглубь»: в соответствии с общими закономерностями развития человеческого познания сужде­ния масс все более и более усложняются по своему содержа­нию, переходя от мира явлений к миру сущностей, от сущ­ностей «первого порядка» — к сущностям «второго порядка» и т. д. И ясно, что общество всемерно заинтересовано в та­ком процессе: благодаря ему оно приобретает возможность дополнять «чисто» теоретический анализ явлений и фактов действительности, осуществляемый силами специалистов, экспертов и пр., суждениями широкой общественности, осно­вывающимися на непосредственном опыте и знаниях масс.

• Глава 4 •