Проблемы методологии исследования общественного мнения
Б. А. Грушин
МНЕНИЯ О МИРЕ
и
МИР МНЕНИЙ
Проблемы методологии исследования общественного мнения
ИЗДАТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва • 1967
Предлагаемая вниманию читателя книга посвящена одному из сложных и малоисследованных явлений в жизни общества — природе общественного мнения и методологии его изучения. Автор, заведующий сектором Института философии АН СССР, руководитель Института общественного мнения «Комсомольской правды», обобщает в ней свой опыт конкретно-социологических исследований, проводившихся в течение ряда лет. Книга содержит богатый фактический материал и удачно сочетает глубокий теоретический анализ с доступной формой изложения. Она будет полезна всем интересующимся вопросами социологии.
1МИ Г91
1—5—3
81—67
Предисловие
социология и социологи
Теперь уже невозможно не признать — конкретно-социологические исследования в Советском Союзе стали фактом. По мере их распространения уходят в область истории те абстрактные споры вокруг «вопроса о социологии», в том числе относительно значения и даже самой правомерности конкретно-социологических исследований, которые еще совсем недавно столь активно велись в университетских аудиториях, на страницах научных журналов и в бесконечных устных дискуссиях самими социологами и, главным образом, людьми, не проведшими ни одного конкретного исследования. Одновременно становится все более ясным и истинное содержание эволюции, переживаемой нашей философской наукой.
Очевидно прежде всего, что обращение философов к конкретно- социологическим исследованиям, равно как и сравнительно быстрое распространение этих исследований в стране,— факт не только одной научной жизни. Истоки этого явления имеют четко выраженный социальный характер. Они связаны прежде всего с тем обстоятельством, что на современном этапе общественного развития резко возрастает потребность в проведении научно обоснованной политики, в научном анализе и программировании социального процесса, а также в совершенном управлении им. Развитие общества поставило в повестку дня великое множество принципиально новых вопросов, касающихся экономики, классовой структуры, государства, права, семьи, связанных с воспитанием масс. Если раньше некоторые из этих вопросов ставились лишь в теоретической, то есть весьма общей форме, то теперь речь пошла и об их практическом, то есть предельно конкретном содержании. Сегодня для практики строительства уже недостаточно знать, что конечная цель движения предполагает высшее развитие производительных сил, стирание существенных различии между городом и деревней, между физическим и умственным трудом и т. д.,— ежедневная деятельность масс в сфере экономики, политики, культуры, воспитания выдвинула и выдвигает десятки конкретных «как» и «почему» и требует на них конкретного научного ответа.
Вместе с тем интерес к конкретному научному анализу социальных явлений возрос не только в силу роста потребностей практики, но и в результате создания в стране таких общественно-политических условий, которые способствуют удовлетворению этих потребностей. Выступив против талмудизма и начетничества как против явлений, в корне несовместимых с творческим духом марксизма-ленинизма, партия призвала философов к глубокому изучению всех сторон процесса общественного развития. Результатом этого явилась еще более тесная связь социальной науки с жизнью. Тогда-то где-то в середине 50-х годов и замелькало в литературе и устных дискуссиях слово «социология».
Сам по себе этот термин не был сколько-нибудь новым для марксистской философии — ни в смысле обозначения общей теории общественной структуры и общественного развития, ни в смысле обозначения конкретных исследований социальных явлений. Что касается, в частности, первого его содержания, то марксизм явился как раз такой теорией: именно термином «социология» Ленин обозначал исторический материализм Маркса[1]. Что же касается конкретно- социологических исследований, то они также самым широким образом и в различных формах использовались и классиками марксизма- ленинизма («Капитал», «Положение рабочего класса в Англии», «Экономическое содержание народничества», «Развитие капитализма в России» [2]) и советскими философами середины 20-х — начала 30-х годов.
И все же термин «социология» применительно к советской марксистской философии был встречен многими с недоверием, а то и просто в штыки[3]. Среди советских философов началась дискуссия, в центре которой встала проблема о соотношении социологии и исторического материализма.
Если оставить в стороне людей, даже и слышать не хотевших о возможности существования марксистской социологии, а также тех, кто занимал в споре различные промежуточные позиции, то в общем и целом было высказано три точки зрения.
Сторонники первой, в сущности, полностью отождествляли исторический материализм с социологией. По их мнению, теоретическая социология совпадала собственно с теорией исторического материализма, а конкретно-социологические исследования общественных явлений представляли «нижний этаж» этой науки: в нем «добывался» эмпирический материал, служащий пищей для теории.
Сторонники второй точки зрения полагали, что с историческим материализмом совпадает лишь часть социологии, а именно лишь теоретическая социология. Что же касается другой ее части, включающей в себя конкретно-социологические исследования, то тут мнении расходились: одни полагали, что эта часть представляет собой вполне самостоятельную науку — конкретную социологию, существующую наряду с историческим материализмом, другие же (противники конкретных исследований) — что она вовсе не должна существовать.
Наконец, третьи утверждали, что социология (вернее, социологии поскольку в данном случае речь шла о множестве различных дисциплин) — вообще совершенно самостоятельная наука, относящаяся к историческому материализму принципиально так же, как к нему относится все "конкретные» (в смысле: нефилософские) общественные пауки история, политическая экономия, этнография и др. С данной точки зрения исторический материализм следовало рассматривать исключительно как философско-методологическую основу социологических дисциплин.
Природа этой дискуссии была понятно. В условиях, когда связь философской науки с практикой была недостаточной, термин «социология» фактически утратил какой-либо смысл и исчез из философского лексикона марксизма. Он был целиком отдан на откуп буржуазной философии, которая к тому же имела в данной области прочную традицию. Огромный размах социологических исследований, начавшийся в 20—30-х годах на Западе, и прежде всего в Соединенных Штатах, окончательно способствовал такому отождествлению буржуазных социологических исследований с социологией вообще. А принципиально ущербный характер многих из этих исследований, их подчас ненаучная теоретическая и методологическая база обеспечили довольно широкое распространение взглядов, согласно которым социология уже сама по себе считалась псевдонаукой, годной разве лишь для того, чтобы заниматься апологией сущего. Так в результате вместо противопоставления марксистской социологии, с одной стороны, и социологии немарксистской, с другой, возникло противопоставление марксизма и социологии вообще. В подобной ситуации вернуться к «проклятому» термину означало, по видимости, пойти на «уступку» буржуазной философии, на огульное признание ее заслуг и принятие ее методов.
Но вместе с тем развернувшаяся дискуссия не была только спором о словах. Она, пожалуй, даже меньше всего была именно таким спором — вопросы терминологии, безусловно, играют серьезную роль в науке, но в данном случае, если бы речь шла только об этой стороне дела, кажется, сравнительно нетрудно было договориться, будет ли исторический материализм называться марксистской социологией или нет.
Речь шла, прежде всего, о другом — о задачах, предмете и самой правомерности конкретных социальных, в частности социологических, исследований. И в этом смысле — о борьбе нового и старого в философской науке. За дискуссией часто вырисовывался главный вопрос: останется ли философия в рамках одной дедукции (или, как говорил В. И. Ленин, в рамках простого логического развития общей истины [4]), или она обратится к еще не исследованным фактам и будет с новой силой развивать лежащее в ее основе творческое начало. Особую остроту спору придавало то обстоятельство, что в нем переплетались интересы отдельных личностей: ведь позиция наиболее активных противников социологии, то есть конкретных исследований, объяснялась, помимо всего прочего, и тем, что, будучи знакомы лишь с одним видом научного исследования — «формально-дедуктивным», они не владели методами конкретного анализа фактического материала и сама мысль о необходимости переучиваться и идти «делать науку» на заводы и в колхозы казалась для них чем-то непоправимо катастрофическим.
Между тем, пока гремели эти теоретические споры, жизнь шла вперед. Практика предъявляла спрос на решение множества важных вопросов — в области труда, массовых коммуникаций, семьи, градостроительства, культуры, отношений между людьми и пр., и этот спрос, как всегда, определил предложение. Появились люди и даже целые организации, которые еще до решения кардинальных вопросом «о предмете социологии», «о соотношении социологии и исторического материализма», о правомерности конкретно-социологических исследований и т. д. приступили к проведению самих исследований. Нельзя сказать, чтобы они нигилистически или позитивистски относились к общим вопросам теории,— нет, они просто остро чувствовать потребности практики и полагали, вслед за Наполеоном, что сначала нужно ввязаться в бой, а там уже посмотреть[5].
И результате первые шаги в развитии социологии — в развитии, так сказать, «на деле», а не только «на словах»,— несмотря на всю их неуверенность и робкий характер, были сделаны. И уже этот первый после столь долгого перерыва опыт сразу же пролил свет на многие из тех вопросов, которые в рамках абстрактной дискуссии казались неразрешимыми. Разумеется, тогда можно и нужно было говорить и о недостатках и ошибках (в том числе весьма серьезных), допущенных в той или иной работе тем или иным исследователем. Но главное в этом опыте было другое: обнаружилась бесспорная необходимость и важность конкретных исследований для удовлетворении нужд как теории, так и практики.
В самом деле, ныне нельзя уже больше представить себе нормальное существование какой-либо общественной науки, не опирающейся на конкретное изучение своего предмета, на анализ соответствующего эмпирического материала. Проведение конкретных социальных исследований является необходимой составной частью и базой теоретических построений любой социальной науки — политической экономии и истории, правоведения и этнографии, эстетики и этики. И - исторического материализма. Эта последняя наука, изучающая наиболее общие закономерности развития общества, возникла, развивалась и развивается на базе философского обобщения данных всех «частных» общественных наук — от антропологии до политической экономии. Но вместе с тем ее развитие немыслимо без проведения конкретных исследований внутри ее собственного предмета — в области отношения общественного бытия (в различных его формах) к общественному сознанию (в различных же его формах).
С этой точки зрения очевидна вся ошибочность позиции тех, кто полагал или полагает, что исторический материализм по своему предмету вообще не связан с проведением конкретных исследований, что он представляет лишь «философско-методологическую основу» для самостоятельно существующих социологических дисциплин, относится к последним, как к другим «частным» наукам, и т. д. или что с историческим материализмом совпадает лишь так называемая «теоретическая социология», в то время как так называемая «конкретная социология» представляет собой самостоятельную науку или даже вовсе не должна существовать. Тут неверно уже само деление наук на «абстрактные» и «конкретные», на связанные с конкретным изучением своего предмета и «свободные» от такого изучения[6]. А главное — подобные взгляды обрекают исторический материализм на худосочие и даже полное бесплодие[7] .
Другое дело, что исторический материализм отнюдь не включает в себя все возможные конкретные социальные исследования, что применительно к этой науке речь должна идти лишь об эмпирических исследованиях внутри ее собственного, строго очерченного предмета. Наряду же с ними, в рамках различных общественных паук, существует масса других конкретных социальных исследований— экономических, этнографических, исторических и т. д.
Одновременно первый опыт конкретно-социологических исследований пролил достаточно света и на другой вопрос — о возможности существования какой-либо «самостоятельной» социологии (каких-либо самостоятельных социологических дисциплин) наряду с историческим материализмом. Такая постановка вопроса кажется вполне правомерной, коль скоро речь идет о науках, предмет которых o тличается от предмета исторического материализма. И, что самое интересное, она не противоречит (как это ни парадоксально, на первый взгляд!) тезису о совпадении понятий «исторический материализм» и «марксистская социология».
Дело в том, что в настоящее время в науке наряду с ярко выраженным процессом интеграции, отмечающим успехи человеческого мышления в обнаружении общих закономерностей мира, бурно идет и процесс дифференциации, отмечающий этапы углубления нашего познания и мир вещей. Это верно как в отношении естествознания, тан и в отношении общественных наук, в том числе философии. Как известно, предмет этой некогда «науки наук» подвергается дифференциации па протяжении всей истории ее развития, причем уже в последнее время из нее выделились в качестве вполне самостоятельных дисциплин этика и эстетика. И нет оснований считать данный процесс сколько-нибудь завершенным. Скорее даже наоборот. «По мере развития и углубления конкретных социальных исследовании. - отмечали участники пражского совещания социологов,— изучение относительной самостоятельности отдельных общественных явлений и процессов, естественно, сопровождается дифференциацией в науке, созданием новых научных дисциплин, вроде социологии труда, социологии семьи и быта, социологии города и т. д.» [8].
Но всяком случае, бесспорным представляется тот факт, что в настоящее время существует целый ряд явлений общественной жизни социальных отношений, которые в соответствии с острейшими потребностями практики и теории должны быть предметом самого тщательного, самого глубокого и пристального анализа. Будет ли этот анализ осуществляться в рамках исторического материализма или других общественных наук (этики, демографии и др.), или он «разрастется» до размеров самостоятельных наук — «социологии семьи», «социологии пола», «социологии религии», «социальной психологии» и др.,— покажет ближайшая история [9].
Практический опыт проведения социальных исследований не только внес большую или меньшую ясность в различные стороны общего «вопроса о социологии», но и поставил перед советской социологической наукой целый ряд новых важных проблем. Наиболее актуальными из них, на наш взгляд, являются три.