Высвечивается "Дом ребенка". Хор плачущих голосов. За столом набирает номер телефона Евлампия Захаровна.
КАПА. Помянуть ее надо, Евлампию-то. Много она твоей матери добра сделала.
ЕЗЛАМПИЯ ЗАХАРОВНА. Ты смерти боишься, Ольга Ивановна?
ФЛЕРОВА. Нет, не боюсь. Я уже умирала и не было страшно. Но жизнь я люблю и умирать не хочу.
ЕВЛАМПИЯ ЗАХАРОВНА. Вот и я так. Смерти не боюсь, а жизнь люблю. Еще бы годочек пожить, да не выходит... Алло, бригадир? Что же ты, парень? Труб у него нет... Экой ты бедный! Завтра приходите с утра, будут трубы, будут... /Вешает трубку./ Ну что смотришь, печать смерти видишь? Жизни моей осталось месяца три.
ФЛЕРОВА /встает из-за стола, идет к Евлампии Захаровне/. Этого никто не знает, может быть, еще...
ЕВЛАМПИЯ ЗАХАРОВНА. И ты туда же! Все врут, и ты врешь. Слушай, Ольга Ивановна, я тебе расскажу, как это - умирать. Ничего не страшно, а, кажется, будто очень серьезное дело делаешь, и не знаешь, хватит ли сил. /Звонит телефон./ Иван Семеныч? А я вас обыскалась... Я спросить хочу: что же вы для сирот пятнадцать метров труб пожалели? Уж пожалуйста... Завтра с утра мастера придут... Вашей добротой только и живы. /Вешает трубку. Флеровой./ Хотя, с другой стороны, какие такие силы нужны, чтобы умереть? Она, смерть, все сама сделает: придет, возьмет и успокоит...
ФЛЕРОВА. Смерти нет, вы ее и не почувствуете. Какой-то философ сказал: "Не бойся смерти! Пока ты жив, ее еще нет, когда ты умер, ее уже нет."
ЕВЛАМПИЯ ЗАХАРОВНА. Какой философ это говорил?
ФЛЕРОВА. Не помню.
Евлампия Захаровна уходит в темноту.
ВАДИМ /за столом/. Пока ты жив - ее еще нет! Когда ты умер, ее уже нет. Пирамидон! Образ Лизы Калитиной из "Дворянского гнезда"! Что я от вас слышал? Все про добрые книжки, да про благородные мыслишки. Я эту Лизу до сих пор ненавижу. Вокруг все врут, а вы...
ГОЛОС ВАДИКА. А зачем мама врет? Мне картошку сегодня на сливочном жарит, - а себе на постном. Сама бедная, а скрывает, чтобы думали - богатая.
ФЛЕРОВА. Откуда такие слова: бедная, богатая. Нет у нас ни бедных, ни богатых. Просто одним немного лучше, другим тяжелее.
ГОЛОС ВАДИКА. А Колька Лохмаков бутерброд с семгой принес, надкусил и выбросил. Скажете, не богатый? И в школе учительница...
ВАДИМ. И в школе учительница врет. Все врут. По-вашему, все люди только правду говорят, а я один глупый?
ФЛЕРОВА. Нет, люди не всегда говорят правду. Но ты видишь ложь везде. Когда мы с Анфисой потеряли тебя?
ВАДИМ. Чтобы потерять, надо сначала иметь.
ФЛЕРОВА. Вадик, я все потеряла. Все. Но ты... Вы с Анфисой... Ты не помнишь. Я скажу. После смерти Федора мы стали жить вместе: твоя мама и я. Мы были - семья. Пусть угловатая, нелепая, но - семья. Я была впервые почти счастлива после своей беды. Ты тогда засыпал на моей кровати. Несколько дней! А я спала рядом, боясь сеткой скрипнуть... Мы с мамой повели тебя в первый класс. Вместе. Я поцеловала тебя. Она заплакала. Ты отвернулся. Как мы баловали тебя наперебой. Счастье, что у нас было мало денег. Мы бы испортили тебя вконец. Когда ты разбил стекло, ты ко мне первой прибежал.
ВАДИМ. Сколько я вам должен? Тридцать семь рублей старыми.
ФЛЕРОВА. Если бы не вы с мамой, я бы не выжила.
ВАДИМ. Как трогательно!
АНФИСА. Вам бы, Ольга Ивановна, все книги читать, а мы рабочий класс. Дай-ка, думаю, на пол набрызгаю - рабочий класс подотрет.
ФЛЕРОВА. Бог с вами, Анфиса Максимовна, какая же я барыня? Такой же рабочий человек, как и вы.
АНФИСА. Такой же, да не такой, я и за свое дежурство мою и за ваше, а вы с книжечкой прохлаждаетесь.
ФЛЕРОВА. И не стыдно вам? Вы же знаете, у меня спина больная. И если уж на то пошло, я вам плачу за дежурство.
КАПА /из-за стола/. Анфиса за дежурство вылижет все, а ты посуду моешь, весь стол закапаешь.
АНФИСА. Копейки больше у вас не возьму, можете в ногах валяться - все! и Вадику больше конфет не носите. Ничего не носите! Правду про вас Капа говорила: психованная! Барыня на вате.
КАПА. Я же тебя, Фиса, оберегала про эту психованную. Корчит из себя невесть что.
АНФИСА. Вот, пирожки испекла. Я не почему-либо, а по-соседски. Возьмите, мне не жалко.
ФЛЕРОВА. Мне не надо.
АНФИСА. Сказано: не жалко. Это вам жалко своего добра.