«Горячий доктор» Р.С. Грей
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
«Горячий доктор» Р.С. Грей
Название: Р.С. Грей, «Горячий доктор»
Переводчик: Мария
Редактор: Евгения
Вычитка и оформление: Виктория
Переведено для группы: Белль Аврора| Пэппер Винтерс| Калли Харт (vk.com)
Аннотация:
У доктора Расселла дурная репутация в нашей больнице. Операционные сестры говорят, что он хладнокровен, медсестры говорят, что он слишком самоуверен, а пациенты, что он самый лучший хирург в мире ― правда, потрясающий парень! ― если есть хоть малая вероятность, что он в пределах слышимости. Я пытаюсь избегать мужчину и его нрава любой ценой. Легко восхищаться его сексуальностью, волосами (за которые так и хочется потянуть) с безопасного расстояния, желательно с другого конца коридора, наполовину скрытого растениями. К сожалению, мой план рушится, когда мой надежный босс решает сменить белый халат на гавайскую рубашку. Его уход на пенсию оставляет мне два ужасных варианта: сменить специальность, что потребует месяцы переподготовки, или занять свободную должность ассистирующего хирурга для доктора Расселла. Это значит, что я должна часами стоять рядом с ним в операционной и предвидеть все его желания, не позволяя его резким словам и плохому обращению запугивать меня. Ох, и как будто это недостаточно сложно, моя глупая любовь к нему ― та, которую я пыталась вырвать с корнем ― может оказаться взаимной. Все в порядке. Я в порядке. Я серьезно отношусь к своей работе. Не будет никаких переглядываний во время операций, никаких агрессивных поцелуев в кладовке. (Ну, разумеется, больше не будет). Как там говорят? Кто яблоко в день съедает, у того доктора не бывает? Может, мне стоит подумать о целом ведре?
+18
(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)
Любое копирование без ссылки
на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Оглавление
ГЛАВА 1. 4
ГЛАВА 2. 8
ГЛАВА 3. 11
ГЛАВА 4. 17
ГЛАВА 5. 20
ГЛАВА 6. 29
ГЛАВА 7. 32
ГЛАВА 8. 34
ГЛАВА 10. 41
ГЛАВА 11. 47
ГЛАВА 13. 54
ГЛАВА 14. 60
ГЛАВА 15. 65
ГЛАВА 16. 72
ГЛАВА 17. 77
ГЛАВА 18. 82
ГЛАВА 19. 88
ГЛАВА 20. 92
ГЛАВА 21. 96
ГЛАВА 22. 103
ГЛАВА 24. 107
ГЛАВА 25. 111
ГЛАВА 26. 118
ГЛАВА 27. 124
ГЛАВА 29. 130
ГЛАВА 30. 133
ГЛАВА 31. 139
ГЛАВА 32. 142
ЭПИЛОГ.. 154
ГЛАВА 1
Бэйли
Интересно, чем сейчас занимаются мои одногодки? Листают Тиндер? Развлекаются в городе со своими компаниями? У меня нет компании. У меня есть младшая сестра. Она прижимается ко мне на диване, и мы вдвоём смотрим в монитор моего компьютера. Идёт повтор «Анатомии страсти» в высоком разрешении. У доктора МакДрими волосы густые и блестящие. Я хочу провести пальцем по экрану, но сдерживаюсь.
На моем лице зелёный ил. Это должна быть домашняя маска для лица. Джози приготовила ее несколько минут назад и клялась мне, что когда мы ее смоем, будем похожи на кинозвёзд. Уверена, что она ошибается, и что еще хуже, она зря потратила наш последний авокадо. Я собиралась порезать его в рис и назвать это сбалансированным ужином. Похоже, мне придётся проявить изобретательность. На экране компьютера два доктора начинают срывать друг с друга халаты. Они хотят сделать это, и я поднимаю руку, чтобы прикрыть глаза Джози.
— Ты еще маленькая, чтобы смотреть такое.
Это шутка. Мы уже посмотрели миллион эпизодов, и, как минимум, полмиллиона сексуальных сцен. Джози убирает мою руку и делает громче. Теперь наша гостиная наполнена стонами и охами. Похоже, я не очень хороший опекун.
— Твоим друзьям в школе разрешают смотреть такие шоу? — спрашиваю я, внезапно охваченная чувством вины. Мы должны смотреть природные документальные фильмы на СОВ (PBS — Public Broadcasting Service — американская некоммерческая общественная служба телевизионного вещания), где под успокаивающий голос Моргана Фримена по снегу бегают пингвины.
— Ты что, шутишь? — не сводя глаз с экрана, спрашивает она. — Люди в моей школе сами делают такие вещи.
Я в ужасе от мысли, что четырнадцатилетние подростки участвуют в любой физической близости помимо того, что держатся за руки.
— Пообещай мне, что ты не будешь трогать мальчика, пока тебе не исполнится восемнадцать.
Она закатывает глаза и поднимает мизинец. Я оборачиваю свой мизинец вокруг её, таким образом, мы заключаем договор. Теперь я могу дышать спокойнее.
Как только начинаются титры, я встаю, чтобы пойти умыться. Как минимум надеясь, что эта странная смесь не вызвала у меня страшную сыпь. Мне утром на работу, и не хочется стать посмешищем в больнице. Джози идёт за мной и занимает половину раковины.
— Это правда? Врачи уединяются в ординаторской?
— Я уже говорила тебе, что такое не происходит.
Я встречаюсь с её взглядом в зеркале и после того, как насухо вытираю лицо, передаю ей полотенце. Никаких злостных нарывов пока нет. Это хороший знак.
— Ладно, хорошо. Может это не совсем безумно, но, готова поспорить, что ты пару раз ловила целующихся людей в подсобке.
— Никогда.
— А как же секс в раздевалке?
— Нет.
— Взгляды украдкой в операционной? — спрашивает она отчаянным голосом.
— Джози, «Анатомия страсти» — это телевизионное шоу, где все по сценарию, наигранная любовь. Не ищи в этом скрытого смысла.
Она раздражённо вздыхает.
— А как же хирурги? — Убирает полотенце и поворачивается ко мне.
Джози хватает мои руки так, что я не могу вырваться. Несмотря на её худощавость, на удивление она очень сильная.
— Хоть кто-то из них хоть наполовину красив, как доктор МакДрими?
— Большинство из них старики. Седые волосы, усы, животики как у Санта Клауса. Ты же видела моего босса.
Я вырываюсь из её рук и иду на кухню. У нас почти ничего нет, а зарплата во вторник. Поэтому на ужин у нас сэндвич с тунцом… опять.
— Тьфу, серьёзно? Никого хоть немного привлекательного?!
Я отвлекаюсь, потому что борюсь с консервным ножом, поэтому, не подумав, отвечаю:
— Есть один…
Она перепрыгивает через всю кухню, вырывает с моих рук банку тунца и смотрит на меня широко раскрытыми, нетерпеливыми глазами.
— Кто?
— Я не знаю его имя.
Ложь.
— Как он выглядит?
— Высокий. Каштановые волосы. — Я пожимаю плечами.
«Разрушительно красивый» — это ключевая фраза, которую я не говорю. «Высокомерный и дерзкий» — и эти два слова лучше не говорить. Я специально увиливаю от ответа, потому что моя сестра не по годам развита, и это очень пугает. Через три секунды она уже сидит на диване и открывает мой компьютер, просматривая вкладку «Персонал» на сайте больницы. По собственному опыту знаю, что там все в алфавитном порядке, поэтому она кричит из соседней комнаты:
— Какая у него фамилия?
Я кашляю, чтобы скрыть очередную ложь.
— Не помню.
— Какой отдел?
Я кладу два куска хлеба в тостер, достаю майонез и думаю, как быстро она найдёт его без моей помощи.
— БЭЙЛИ, какой отдел?
Я продолжаю игнорировать её. Пальцы Джози летают по клавиатуре. Скорее всего, клавиши выскочат из моего ноутбука. Выскакивает тост, и я слышу её резкий вдох.
— Я НАШЛА ЕГО!
Мой желудок сводит.
— Доктор Мэтью С. Рассел. — Она быстро просматривает его биографию. — Юго-западный медицинский центр Техасского университета. Ординатура Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Обладатель гранта на исследование комплексной хирургии позвоночника и детского сколиоза и бла-бла-бла. Какая разница?! Я не знаю, значения половины этих слов. Есть ли еще фотографии, помимо этого портрета? Возможно фотографии с пляжа?
— Я не знаю. Это имя мне не знакомо. Ты сказала доктор Рассел? Возможно это он. Какая разница. — Я использую все свои актёрские навыки, чтобы сбить ее с толку. Затем прибегаю ко второму методу — отвлечение. — Твой сэндвич готов!
Она тащит ноутбук на кухню и садится за стол напротив меня, усмехаясь. Я ем в одиночестве, в полной тишине. При этом сэндвич Джози лежит нетронутый. Ее глаза сужены, она постоянно что-то пролистывает и печатает. Сестра как частный детектив, который нуждается в новой зацепке. Я жду, когда она достанет увеличительное стекло и отрастит усы.
— Очень раздражает, что его нет в социальных сетях. Я проверила страницу выпускников Юго-Западного Техасского университета, но они не выкладывают фотографии.
— Почему это так важно? Ешь.
Она недовольно смотрит на меня. Не разрывая зрительного контакта, берет свой сэндвич и откусывает огромный кусок. А после возвращается к своей миссии с набитыми щеками, как бурундук.
Я понимаю, почему моя сестра так заинтересована доктором Расселом. Я почти не хожу на свидания на протяжении уже шести лет, с тех пор, как взяла опеку над Джози. Я потеряла интерес к мужчинам. Романтика отошла на второй план в моей жизни. Даже хуже — романтика стала одной из тех алюминиевых банок на шнурках, которые прицепились к моей машине. Мои губы не чувствовали человеческого прикосновения уже довольно долгое время, и я не могу вспомнить, что такое поцелуй. Ты просто засовываешь язык и делаешь это? Надеюсь, это как езда на велосипеде, иначе мне конец.
Джози некоторое время беспокоилась за меня. Буквально неделю назад она сказала мне, что ей жаль, ведь я отказалась от многого в своей жизни. Конечно, я выразила протест.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Я люблю, когда ты рядом. Ты же знаешь это.
— Ты ради меня многим пожертвовала.
— Перестань, это не так.
— У тебя нет друзей.
— У меня есть мисс Мерфи по соседству.
— Она старая простофиля, которая на шее носит кристаллы.
— Мне не нравится, что ты называешь моего лучшего друга старой простофилей.
Она не перестаёт смеяться.
— Из-за меня ты бросила колледж.
— Ерунда, я люблю работу, которая у меня сейчас.
— Ты никуда не ходишь.
— Неправда.
— Последний раз ты была на свидании, когда мне было десять лет.
— Конечно это не так…
Я так и не закончила свою мысль, потому что она не шутила. Это действительно было давно. Правда в том, что я действительно многим пожертвовала, чтоб заботиться о Джози. Во всех смыслах я живу жизнью матери-одиночки. Мои дни заняты такими занятиями как стирка, готовка и уборка. Я должна быть уверенной, что у Джози хорошие оценки, она не опаздывает в школу и не выросла из своих джинсов, чтобы несмотря ни на что была в школе. По пятницам я не хожу в бары. У меня нет возможности встречаться с людьми. Я работаю и экономлю каждую копейку, которую зарабатываю. Однажды, я смогу позволить себе первый взнос на дом, и мы переедем с этой лачуги, в которой живём уже несколько лет.
Но, несмотря на отсутствие любовных отношений? — это не плохая жизнь. На самом деле, это здорово. Просто Джози этого не видит.
Она поворачивает компьютер, и я вынуждена посмотреть на фотографию доктора Рассела. Джози его сильно увеличила. Я отказываюсь признавать, что он горячий. Вместо этого я кошу глазами и высовываю язык в надежде рассмешить её. Вздох Джози говорит о том, что она думает — я безнадёжна.
— Если у тебя есть хоть капля смелости, завтра утром ты подойдёшь к этому доктору и пригласишь его на свидание.
Ха-ха-ха. Я смеюсь над ее идеей весь оставшийся ужин, пока мою посуду, пока тащу полный брезентовый мешок нашего грязного белья в прачечную внизу улицы, и пока сижу напротив этой древней машины и смотрю, как она стирает.
Джози понятия не имеет, о чем говорит.
Доктор Рассел не знает о моём существовании. Мы никогда не говорили. Он самый молодой, самый горячий хирург в больнице, у него репутация самого агрессивного, грубого врача во всей стране.
Я лучше охомутаю доктора МакДрими, чем буду встречаться с ним.
ГЛАВА 2
Мэтт
— Я хочу сказать, что через две недели увольняюсь.
Я поднимаю взгляд от горы документов на моем столе и вижу Кирта, моего нового ассистента, который стоит в дверях. Он заламывает руки. Капля пота стекает по его лбу.
— Почему?
Он мимолётно смотрит на меня, и его глаза увеличиваются от страха.
— Почему?
Он не думал, что нужно будет объясниться, и прямо сейчас опорожнит кишечник на моем ковре. Я бросаю ручку на стол и откидываюсь назад в кресле. Это последнее, что я ожидал услышать. Я думал, у нас все хорошо. Он расплакался только дважды.
— Я знаю, вы отличный хирург.
Выражение моего лица, должно быть, ожесточилось, потому что он исправляет объяснение:
— Лучший хирург! Правда! Поэтому я устроился на эту работу. Я подумал, если я смогу поработать с вами несколько месяцев, вы дадите мне хорошее рекомендательное письмо для моей следующей работы. Честно говоря, я думал, что это будет похоже на ситуацию в «Дьявол носит «Prada»...
— Что?
У него краснеют щёки.
— «Дьявол носит «Prada»... это фильм.
Моё лицо не меняется.
— Простите, на днях моя девушка заставила меня посмотреть его, и это помогло мне расставить приоритеты. — Он начинает размахивать руками, рассказывая сюжет: — Есть этот ужасный босс, который терроризирует весь офис. Главная героиня считает, если она долгое время проработает с этим боссом, то сможет устроиться туда, куда захочет.
Он слишком тупой, если думает что я «ужасный босс», который «терроризирует офис». Если бы он не увольнялся, это сделал бы я.
— Ближе к делу.
— Ох, хорошо, конечно. Дело в том, что… я не могу этого сделать. Стресс на этой работе больше, чем я могу вынести. У меня язва желудка. Начинается нервный срыв. — Теперь, как никогда, я обеспокоен тем, что он собирается испачкать мой ковёр. — Я не сплю. Моя девушка поставила ультиматум: я ухожу с медицинского центра Новой Англии, или она уйдёт от меня. Я думал, сделать это перед Новым годом, но он через несколько месяцев. Поэтому… — он делает паузу и смотрит в пол, — я предупреждаю об увольнении за две недели.
За ним появляется мой секретарь с досье в руках, а это значит, мой следующий пациент здесь — семилетняя девочка по имени Фиона. Через несколько минут я присоединюсь к ней и её родителям в конференц-зале для обсуждения сложной процедуры, которая уменьшит боль и страдания, которые она терпит с рождения из-за серьёзного искривления позвоночника.
У меня нет времени на Кирта и его язву желудка. Я встаю, чтобы забрать досье.
— Они уже в конференц-зале, — серьёзным голосом говорит секретарь.
— Спасибо, Патриция.
Она поправляет очки на переносице и метает кинжалы в затылок Кирта, а это значит, она слышала часть его речи, и та ей не понравилась. В отличие от него она верная. Она работает со мной с самого начала.
Кирт в недоумении, когда я оставляю его стоять там и иду в конференц-зал.
— Доктор Рассел, доктор Рассел! Вы же дадите мне хорошую рекомендацию? — кричит он на весь коридор. — Я же был хорошим ассистентом?
Я не отвечаю ему, потому что уже перелистываю досье Фионы, заново просматривая рентгеновский снимок и компьютерную томографию, которую изучал последние несколько дней. Ей отказали четыре доктора. Искривление ее спины достаточно серьёзное, поэтому процедура может оказаться трудной даже для лучших детских спинальных хирургов в мире. К счастью для неё и её родителей, я один из них.
Открываю дверь и вижу родителей Фионы, сидящих за столом с выражением страха и опасения на лице. У её матери темные круги под глазами. Её отец держит жену за руку, и когда я вхожу, дважды сжимает её ладонь. Фиона сидит рядом с мамой, утонув в большом кожаном кресле, танцуя маленькой куклой на коленях.
Она сидит, прислонившись к одному подлокотнику на кресле, но когда видит меня, старается сесть прямо. Глубокое хмурое выражение появляется на ее пухленьком личике. Когда я вижу эту маленькую борьбу, понимаю, что должен это сделать, даже если это убьёт меня. Она заслуживает, чтобы за неё боролись, и если Кирт такой слабак и не может это сделать со мной, я найду того, кто сможет.
***
Я работаю в Медицинском центре Новой Англии пять лет. Когда только начинал, я закончил не один, а два гранта на изучение. Первый — комплексная хирургия позвоночника и второй — детский сколиоз. Даже после всех этих тренировок мне пришлось многому научиться. Некоторые скажут, мне еще надо учиться. Большинство моих коллег думают, что я наивный, беру на себя слишком много.
В нашем отделе четыре спинальных доктора, я единственный, который работает с детьми. И сейчас, когда я иду на обед, они сидят за одним столом. В основном они делают спондилёз у взрослых, операции, которые делаются за два часа, позволяют работать четыре дня в неделю и играть в гольф.
Они машут мне рукой, и я внутренне стону. Я знаю, что сейчас произойдёт. У меня нет сил на их дерьмо «мужского клуба» сейчас.
— Слышал, от тебя опять уходит помощник, Мэтт? — говорит доктор Годдард. Ему около тридцати, он почти мой ровесник, но на этом наше сходство заканчивается. Он в хирургии только ради денег и репутации. Он носит футболки―поло. Водит красное Порше. Его жена похожа на накаченную куклу.
— Как прошла твоя утренняя встреча, Джеф? Не сломал ноготь?
Он прищуривает глаза, смотря на меня.
— Спокойно, мальчики, — доктор Лопез усмехается и наклоняется ко мне. — Я слышал, ты хочешь взять семилетнего ребёнка. Я посмотрел её рентгеновские снимки, и они не очень красивые.
Я пожимаю плечами. У меня есть стопка дел с некоторыми деталями случаев, с которыми я успешно справился в прошлом, и они похожи на дело Фионы. Если бы доктор Лопез не сидел с доктором Годдардом и другими, я бы узнал его мнение.
— Как ты хочешь сделать это дело без ассистента? — спрашивает доктор Годдард, снова насмехаясь надо мной.
Я хочу спросить его, как он смотрит по утрам в зеркало, не разбив его. У всех есть вопросы, оставшиеся без ответа.
— Вы знаете, в комнате для персонала есть фотография доктора Рассела, — продолжает он, повернувшись к коллегам с самодовольной ухмылкой на лице. — Они добавили дьявольские рога и красный хвост. Думаю попросить одного из них, дать его мне, хочу поставить в рамку.
Я пытаюсь усмехнуться.
— Как всегда, господа, было приятно.
Я бы вообще не задумывался о комнате для персонала, но наш общепит довольно неплох и избавляет меня от беспокойства за обед. Я кладу в тарелку лосося на гриле, овощи и картофель с сыром, от которого у меня текут слюни, и нахожу уединённый столик в углу.
Комната для персонала похожа на столовую в старшей школе. МЦНА — частная больница, которая состоит из пятидесяти четырёх хирургов в пятнадцати специальностей. Каждая специальность имеет свои особенности. Вот как их можно отличить:
Спортивные болельщики — любители пива? Это объединяет хирургов―ортопедов. Они работают в области спортивной медицины, и не признают протеиновые добавки.
Мазохисты, мужчины и женщины, которые любят проснуться в любое время, чтобы спасти всех? Это хирурги — трансплантологи.
Те, кому нравится приударивать за медсестрой и рассказывать всем, что они зарабатывают больше всех, скорее всего, это кардиоторакальные хирурги.
Водители Ferrari, которые хотят быть популярными местными знаменитостями, носят блестящие костюмы и делают то, что мы называем «фальшивой хирургией» — пластические хирурги.
Вы улавливаете смысл? У каждого свои особенности, даже у меня. Одна часть меня мазохист, другая перфекционист. У меня есть свои кумиры и эго, которое может заполнить всю эту комнату, но это необходимость. Кто доверит позвоночник своего ребёнка в руки дурака, который подвергается давлению?
— Не против, если я посмотрю? — спрашивает доктор Лопез.
Я поднимаю взгляд от тарелки и вижу, что он указывает на файлы, разложенные передо мной. Я киваю.
— Валяйте, — немного подумав, я указываю на третий файл — особо сложный случай, с которым столкнулся в прошлом году. — Начните с этого.
Он выдвигает стул напротив меня и садится.
— Доктор Годдард тебя боится. Вот почему он себя так ведёт. — Я не отвечаю. Я не записывался на сеанс терапии. — Я, возможно, не должен тебе этого говорить, но он тоже претендовал на твой грант, но его не выбрали.
Я беру себя в руки и засовываю в рот еще один кусок лосося. Он не сможет убедить меня, что доктор Годдард заслуживает моей жалости. Доктор Лопез усмехается.
— Хорошо, я вижу, вы двое вряд ли когда―то достигните понимания. Так что давай сосредоточимся на другой проблеме. Сколько от тебя ушло ассистентов в прошлом году? Два? Три?
Пять. Но я не поправляю его.
— У меня один и тот же ассистент на протяжении многих лет, и она великолепна. Она предвидит, что мне нужно в операционной, оперативна и сообразительна. Она делает меня лучшим хирургом. Ты понимаешь меня?
Я смотрю на него скучающим взглядом. Он в опасной близости от того, что я попрошу его покинуть мой стол. Он один из самых старших хирургов в этой больнице, но он не мой босс.
Он продолжает, несмотря на резкий взгляд, которым я на него смотрю.
— Ты тратишь время на подготовку новых ассистентов каждые несколько месяцев. Твои операции тяжёлые, когда рядом с тобой не опытный ассистент. Подумай, как много ты сможешь сделать с командой, которой доверял бы.
Меня раздражает, что он прав, но это для меня не новость. Я сам пришёл к этому выводу. Проблема в том, что я не могу найти ассистента, который будет работать дольше, чем несколько недель.
ГЛАВА 3
Бэйли
Джози не верит мне, когда я это говорю, но я действительно люблю свою работу в качестве ассистента хирурга. Мне иногда кажется, что даже если бы жизнь не заставила меня, я все равно занималась бы этим. Конечно, некоторые вещи скучные — доставать и стерилизовать инструменты, убирать в операционной, но остальное — удивительно.
Эта работа не для слабонервных. Я правая рука доктора Лопеза во время его операций. Я вижу больше крови и кишок, чем доктор во время гражданской войны на поле боя. Видела, как останавливается сердце, осложнения во время операции, поломки устройств и пропажу инструментов.
Наше утро начинается как обычно, с того, что мы с доктором Лопезом спорим о плей-листе, который будет транслироваться через динамики.
— Вы серьёзно хотите снова выбрать старичков? — стону я. — Это так банально.
Он улыбается.
— Мне лучше работается, когда я слушаю The Eagles (американская рок-группа, исполняющая мелодичный гитарный кантри-рок и софт-рок)
— Ага, значит, мне показалось, что на прошлой неделе, вы трясли бёдрами под Maroon 5?
Анестезиолог прочищает горло, деликатно привлекая внимание доктора Лопеза.
— Хорошо. Почему бы нам не позволить решить представителю?
Все взгляды устремляются на молодого парня, который стоит в углу операционной. У него от страха расширяются глаза. Он излучает нервоз каждой клеточкой тела. Ему не нужна эта ответственность. Он здесь, потому что он торговый представитель, которому нужно, чтобы доктор Лопез продолжал использовать безумно дорогие спинальные имплантаты его компании. И судя по выражению ужаса на его лице, он боится сделать неправильный выбор песни и быть изгнанным из операционной.
— Эээ, мне тоже нравятся The Eagles, — говорит он дрожащим голосом.
Доктор Лопез незаметно подмигивает мне. Он не должен так поступать, но я знаю, ему трудно отказать.
Это его единственный недостаток.
Он редкое сокровище. И я полностью осознаю, как мне повезло с этой работой. Крайне сложно работать на хирурга. У них завышенная самооценка, пристают или у них комплекс Бога, а иногда все вместе. Бррр. Доктор Лопез не такой. У него постоянно хорошее настроение. На его операционной шапке изображена улыбающаяся мультяшная собака. Он интересуется жизнью своих сотрудников. А еще регулярно говорит, что годится мне в дедушки, когда у меня проблемы.
— Мне нужен восьмимиллиметровый скальпель, — говорит он чуть позже во время операции.
Я качаю головой.
— Вы всегда начинаете восьмёркой в таких случаях, а в итоге используете шестёрку. Поэтому возьмите шестёрку и сообщите, если нужна будет восьмёрка.
Я едва слышу резкий вдох торгового представителя. Несомненно, он думает, доктор Лопез будет орать на меня из-за того, что мне хватило наглости высказать своё мнение. Любой другой возможно так бы и поступил, а доктор Лопез кивает и берет инструмент.
Под моей маской у меня широкая и довольная улыбка.
Я хорошо справляюсь со своей работой.
Я люблю свою работу.
Я люблю своего босса.
— О, — как ни в чем не бывало продолжает доктор Лопез, — не могла бы ты прийти поговорить со мной в моем кабинете сегодня днём? После обеда?
У меня хорошее предчувствие о предстоящей встрече с доктором Лопезом. После того как я доедаю свой сэндвич, тщательно протираю влажной салфеткой своё лицо, полощу рот жидкостью для полоскания, делаю из своих пальцев пистолет, стреляю в своё отражение и подмигиваю.
— Вот и все! — говорю я вслух сама с собой, глаза светятся надеждой. — Доктор Лопез собирается дать тебе повышение, которое ты так долго ждала. Он собирается сделать дождь из стодолларовых купюр, а Джози не будет сегодня есть сэндвич с тунцом. Нет. В связи с этим нужно что-то необычное. Стейк. Ладно, мы не такие богатые. Может быть, какая-нибудь уценённая курица из корзины, у которой истекает срок годности.
— Леди, вы уже закончили?
О, да. Я отхожу в сторону, чтобы дать возможность работнику протереть пол. Я хочу спросить, как долго она стояла там, но уборщица говорит мне, что в супермаркете вниз по улице распродажа говядины. Я должна смутиться, но кого это волнует?! Меня ждёт повышение в ближайшем будущем.
Когда подхожу к двери доктора Лопеза, я бодро стучу ему по двери из толстого дуба и жду разрешения войти.
— Входи, Бэйли.
— Как прошёл ланч? — вхожу и спрашиваю я, надеясь немного завести разговор, в случае если он хоть немного поможет увеличить мой оклад. Черт, я буду сидеть и слушать в мельчайших подробностях про его последнюю партию игры в гольф, если это означает, что в моей жизни мне больше не придётся открывать рыбные консервы.
— Ланч прошёл хорошо, — он улыбается мне, сидя за своим столом, и говорит, чтобы я села.
Я так трясусь от волнения, что сажусь на свои руки. Значки доллара плавают в пространстве между его головой и нижними модными дипломами. Он начинает говорить, но я едва его слышу. В своих мыслях я уже думаю о своих будущих покупках.
Я пойду покупать новую пару теннисных туфель. Наконец-то куплю новое зимнее пальто для Джози. Возможно, возможно я смогу раскошелиться на стиральную машинку и сушилку, и перестану таскать наши вещи в прачечную.
— Надеюсь, это не станет сюрпризом, — говорит доктор Лопез, вытаскивая меня из яркой мечты, где я целую переднюю сторону только что доставленной стиральной машины.
— Что? Простите. Я пропустила последнюю часть.
Он смеётся и качает головой.
— Не думаю, что ты услышала хоть что-то, не так ли? Бэйли, я ухожу в отставку.
Отставка.
Я медленно это повторяю.
Отстааавкааа.
Это слово крутится вокруг меня как водоворот, что вполне разумно, ведь так называлась марка стиральной машинки и сушилки, которую я хотела.
— Отставку? От гольфа? — с надеждой спрашиваю я. Это возможно. Иногда, когда он сыграет много раундов, потом жалуется на боли в спине.
— Нет, нет. — Доктор Лопез встаёт и подходит к окну, чтобы посмотреть на мегаполис внизу.
Клянусь, когда он идёт, я слышу, как скрипят его кости. Он всегда был старым, но с каких пор он так постарел?
— Я должен был уйти в отставку несколько лет назад, всегда откладывал, но Лаура устала. Она хочет больше времени проводить с внуками и путешествовать, пока мы еще можем. Зачем откладывать сбережения, если мы их не тратим? — шутит он, используя аргумент, который, скорее всего, слышал на повторе последние несколько лет.
— Не могли бы вы еще ненадолго отложить это решение? — спрашиваю, умоляя я. — Сколько вы практикуете, тридцать лет?
— В следующем месяце будет сорок.
СОРОК? Иисус. Человеку пора брать трость.
Я качаю головой. Мои руки больше не под задницей — они дёргают воротник моего халата, пытаясь дать больше воздуха моим дыхательным путям.
Этого не может быть. Нужно, чтобы он оставался на должности достаточно долго, чтобы я увеличила свои сбережения и построила гнёздышко. Мне нужен первый платёж за дом, черт, или хотя бы сбережения, чтобы мы с Джози смогли переехать в более просторную и приятную лачугу, где есть посудомоечная машина и душ, который не льёт коричневой, дерьмовой водой на мою голову после сильного дождя.
Он вздыхает и поворачивается ко мне.
— Я знал, что ты так отреагируешь. Мы хорошая команда, Бэйли, и будь уверена, я не оставлю тебя без вариантов.
Я оживляюсь. Моя паническая атака отходит на задний план.
— Вариантов?
Может, он хочет выписать мне чек. Может, ему плохо из-за того, что так меня бросает. Может, он думал обо мне как о дочери, которой у него никогда не было (у него три очень милые дочери) и хочет указать меня получателем в своём завещании. Именно тогда я напоминаю себе, что он уходит на пенсию, а не умирает. Иисус.
Доктор Лопез кивает.
— Да, варианты. В этой больнице четыре спинальных хирурга.
— Да... — Я медленно киваю. Мой мозг еще плохо соображает.
— Поэтому, все, что нам нужно, это устроить тебя к одному из них. Я замолвлю за тебя словечко в офисе. Они будут сумасшедшими, если потеряют тебя.
Изображения каждого из этих четверых появляются в моем воображении как мыльные пузыри. Есть доктор Годдард, который постоянно краснеет и отекает. Он нанимает только молодых, красивых женщин. Его медсестры выглядят, как будто все они участвовали в конкурсе мисс США. Я лопну его пузырь.
Доктор Ричардс — неплохой вариант, немного старомодный и скучный, но мне не нужно волноваться, что он ударит меня. Он близок по возрасту с доктором Лопезом и в больнице у него хорошая репутация. Вполне возможно.
Доктор Смут (да, это его настоящее имя) — тоже хороший выбор, хотя я никогда не слышала, чтобы он говорил. Очень худой, даже скелетообразный, и во время работы слушает только классическую музыку. Он занимается только гериатрическими делами (пожилыми людьми). Поговорим о хорошем. На столе лежит старый чудик, а над головой звучит Бетховен. Впрочем, мне нельзя перебирать, потому что последний хирург, доктор Рассел, определённо не подходит.
Я знаю его нынешнего помощника, Кирта, и его предыдущего, и еще одного, и еще. Я ела с каждым из них в комнате отдыха. Я была дружелюбна с ними, слушала про их горе, кивала и хмурилась, когда они описывали ужасы работы с хирургом, таким как доктор Рассел. Видела их слезы, взрослые мужчины и женщины вопили, что их жизни закончились, потому что он так сказал во время операции.
Я не хочу этого. И никогда не буду с ним работать.
— Давайте начнём с доктора Ричардса, а там посмотрим, — неохотно говорю я. Он кивает и отходит от окна. И наконец, я набираюсь смелости, чтобы задать вопрос, которого избегала:
— Когда вы уходите?
— Через несколько недель.
— Недель?!
Я была уверена, он скажет через месяц. Он проработал здесь сорок лет и собирается уйти через несколько коротких недель?
— А как же ваши дела? — недоверчиво спрашиваю я.
— Разве ты не заметила, я перестал брать новых пациентов? У меня осталось несколько операций.
Нет. Я была занята разрушением собственной жизни.
— Лаура хочет, чтобы я ушёл до Хэллоуина, не позже. Она хочет поехать навестить внуков во время каникул.
Какая прелесть. Доктор Лопез будет вырезать тыквы и украшать пряничные домики, а я останусь одна, без новой стиральной машины и сушилки.
— А что если никто не захочет взять меня в команду? — спрашиваю я, смущённая тем, как дрожит моя нижняя губа.
Он качает головой и обходит стол.
— Невозможно. Вперёд. Доктор Ричардс должен быть в своём офисе. Сейчас самый подходящий момент.
У доктора Ричардса большое кофейное пятно на отвороте его белого халата. Его офис украшен мебелью 70-х годов. Скорее всего, в те времена у него была густая шевелюра.
Мы просим подумать, а он кривится.
— Ох, я бы с радостью помог, но у меня уже есть Марлен и Крис. Они со мной почти год, а вы, доктор Лопез, как никто другой знаете, я не могу недооценивать эту преданность.
Вот что говорит доктор Ричардс.
Большое, жирное нет.
Итак, мы идём к доктору Смуту. В его кабинете играет классическая музыка, пока он работает с документами. У него бледная кожа, тёмный кабинет, я не совсем уверена, что он не вампир.
После того как мы рассказываем ему о сложившейся ситуации, он снимает очки, осторожно складывает их в руке и смотрит на нас с насмешкой.
— К сожалению, сейчас мне не нужен хирургический помощник. Вы подходили к доктору Ричардсу?
Да, мы ходили к доктору Ричардсу, вы, бледный, бледный человек!
Я хочу выйти из его офиса, но вместо этого благодарю за потраченное время и говорю, что если он передумает, и ему понадобится ассистент — я свободна. Он улыбается и, богом клянусь, у него огромные клыки. По моей спине бегут мурашки. На самом деле я рада, что ему не нужен помощник. Не уверена, что мне будет комфортно работать на нечисть.
— Ну ладно, — говорю, имитируя радость вместо уныния, когда поворачиваюсь к доктору Лопезу в коридоре. Моя улыбка такая напряжённая, я знаю, что это не правильно. У меня получается оскал. — Остался еще один, да? Пойдём к доктору Годдарду?
Изначально он не входил в мои планы, но выбор невелик, или он, или...
Я отказываюсь заканчивать эту мысль.
В кабинете доктора Годдарда хромированный журнальный столик и модные кожаные кресла. В кабинете висит большое фото в рамке, на котором запечатлён он, улыбающийся платиновой блондинке, оба в одинаковых белых нарядах на пляже. Все было бы хорошо, если бы рядом не стояла еще одна фотография в рамке — красный Порше.
Доктор Годдард мимолётно смотрит на меня, и у него загораются глаза из-за двух причин: во-первых, я женщина, во-вторых, я младше семидесятипяти лет.
— Доктор Лопез, чем я могу вам помочь?
Ничем.
Он ничего не может сделать.
— Ох, парень, я бы с радостью помог, — стонет он. — Но у меня все в порядке с сотрудниками.
Даже мои сиськи, на которые он непрерывно смотрит, не могут убедить его дать мне должность. Суть в том, что никто меня не примет. У всех есть сотрудники и хорошая команда. Я это понимаю. Хорошая, квалифицированная команда обеспечивает эффективные, успешные операции.
Еще утром я была частью такой команды. Сейчас? Я смотрю на все со стороны, потому что я всего лишь скромный помощник хирурга без хирурга.
— Есть еще один вариант, Бэйли, — говорит доктор Лопез, когда мы выходим из кабинета доктора Годдарда.
У него безнадёжный голос.
Я поднимаю руку.
— Не сегодня. Давайте не будем это обсуждать, хорошо? Позвольте мне свыкнуться с фактом, что вы уходите на пенсию, а я лишаюсь работы. А завтра мы подумаем, что можно еще сделать.
— Прости.
Его слова ударяют меня в живот. Бедный доктор Лопез. Это не его вина. Он должен загнать себя в могилу, чтоб у меня была работа? Да! Нет. Я не хочу этого для него.
Я качаю головой.
— Не беспокойтесь об этом. Завтра все будет выглядеть иначе. Я знаю это. — Я начинаю уходить. — И, эй, спасибо за попытку. Оно того стоило, правда?
***
Я рассказываю Джози за ужином, что мы будем жить на улице. Мы едим бутерброды с арахисовым маслом, желе и детскую морковь. Жалкий ужин по чьим-то стандартам. Не то чтобы я зарабатываю хорошие деньги в качестве помощника хирурга, их просто не хватает. Дважды в месяц моя зарплата попадает на банковский счёт, и как только они приходят, сразу уходят на платежи по кредитным картам, аренде, страховке здоровья, оплате мобильной связи, покупке продуктов и... это тяжело, но мы справляемся. Я сожалею, что пользовалась кредитными картами много лет назад, когда было тяжёлое время, но я получала диплом, у меня не было другого выбора. Джози и я потеряли родителей в автокатастрофе.
Их смерть была внезапной и неожиданной. Не было страхования жизни. Не было завещания. Я отдала долги за похороны через два года после их смерти. Примечание: похоронные бюро не в восторге, когда вы сами делаете гроб. Эти вещи дорогие!
Действительность такова, что она не на работе или просто уехали из города, их больше нет. Когда я думаю об этом, боль пронзает меня словно острым кинжалом. Но угадайте, для кого горевать это роскошь? Поднимаю руку.
Есть только я и Джози. Мы есть друг у друга, и я не подведу ее.
— Я найду другую должность, — обещаю ей. — Я шутила, когда говорила, что мы будем жить на улице.
Она пожимает плечами.
— Я думаю, было бы весело побыть бездомными. Я всегда хотела пожить под мостом как тролль.
— Смешно.
— Я имею в виду, — ее карие глаза широко раскрыты. — Подумай о том, какой популярной я стану, если скажу в школе что бездомная! — она наклоняет голову и хмурится, осознавая, что сказала. — Отстойно, что ты недавно продала свою машину. Этот драндулет мог бы нам пригодиться в тяжёлые времена.
Я кладу свой бутерброд, чтоб убедиться, что она действительно меня слушает.
— Джози, нас никто не выгонит отсюда. Это была плохая шутка. Я найду другого доктора. А теперь ужинай, или никакой «Анатомии страсти» вечером.
Она моментально засовывает остаток своего сэндвича в рот. Потом запивает его молоком и высовывает свой язык, как психически больные показывают, что приняли таблетку.
— Я свободна?
Она, не дожидаясь ответа, убегает и оставляет меня есть в одиночестве. Я беру кусок несвежего хлеба и представляю, что ем в ресторане, получившим звезду Мишлен. Это не вода, а шампанское. А цепочка муравьёв вдоль плинтуса? Создаёт шоу во время ужина.
Мой мозг взрывается от моего трудного положения, когда я заканчиваю есть. Я понятия не имею, что мне делать. Если никто из спинальных хирургов не возьмёт меня, я могу поменять специальность, но на это уйдут месяцы, если не годы, а мне вроде как нравится позвоночник. Я могу уйти в другую больницу или уехать в другой город, но не хочу переводить Джози в другую школу, отнимать у неё друзей, если это не такая срочная необходимость.
Я могла бы вернуться, упасть в ноги доктору Годдарду, Ричардсу и Смуту и умолять их поменять своё решение. Хотя, если они не захотели брать меня с доктором Лопезом, готовым поручиться, значит, я им не нужна.
Я убираю посуду, вытираю стол, убираю кусок хлеба и ставлю муравьиную приманку. И только когда я выхожу и выключаю свет, осознаю, что остался мой последний, отчаянный и действительно ужасный вариант.
Работать с доктором Расселом.
С дьяволом воплоти.
Все на практике называют его так, но именно я нарисовала эту весёлую картинку в комнате отдыха. Кирт плакал, и мне было плохо, потому что он под два метра ростом и у него телосложение полузащитника. Я и понятия не имела, что человек таких размеров может так плакать. Он высмаркивался в салфетку, которую я ему давала, и так сильно плакал, что я не могла его успокоить, и именно поэтому добавила дьявольские рога и хвост на портрет доктора Рассела. Все начали смеяться, Кирт перестал плакать, но я сразу пожалела об этом.
Одна только мысль, что доктор Рассел узнает про эту картинку, заставляет бежать мурашки по моей спине.
Нет.
Я не могу работать на него.
Может, Джози права — жить на улице не так уж плохо?
ГЛАВА 4
Мэтт
Некоторые люди в моей жизни обвиняют меня, что я живу привычками, и они правы. Я полагаюсь на рутину. Каждое утро я ем один и тот же завтрак: протеиновый коктейль, омлет из четырех яичных белков со свежим молотым перцем, индюшиную сосиску и две чашки кофе: одну, когда просыпаюсь, вторую, когда прихожу на работу. После завтрака у меня тренировка. Эта рутина неизменна каждый день. Кардио. Жим лёжа. Я не качек, но мне этого достаточно, чтобы я мог стоять на протяжении девяти часов над операционным столом и исправлять позвоночник, не потея. Работа превыше всего.
С понедельника по пятницу я просыпаюсь в четыре часа утра, а на работу прихожу к половине шестого. Если в моей команде есть ординатор или помощник, я предпочитаю встречаться с ними в это время и пересматривать план действий перед началом обхода. Во время обхода я проверяю, как восстанавливаются послеоперационные пациенты, и обсуждаю последние вопросы с предоперационными и их опекунами. Я научился находить для этого время. Родители обычно нервничают, а дети задают случайные, любопытные вопросы. Чаще всего касающиеся анестезии.
— Вы имеете в виду, я ничего не запомню? Я буду как будто спать? Мне будет, что-то сниться?
Сегодня я прихожу в офис даже раньше, чем обычно, в пять часов утра. Моя обычная процедура запланирована через несколько часов, но я хотел потратить некоторое время на файл Фионы. Ее родители не уверены, что хотят делать операцию. Они сбиты с толку, почему так много врачей отказали ей, и все же я готов попробовать. Они не хотят подвергать свою дочь опасности, что можно понять, но моя интуиция говорит, что они вернутся. У неё серьёзное заболевание, и скоро у них не будет выбора. Когда придет время, я хочу быть готовым.
К сожалению, когда подхожу к своему столу, узнаю, что у меня не будет и тридцати минут свободного времени, как я надеялся. На моем автоответчике тринадцать не прослушанных голосовых сообщений и несколько десятков писем, требующих моего ответа. Два врача просят о хирургическом визите на этой неделе. Другой просит моей помощи по делу на западном побережье. В этом нет ничего необычного, ведь мало кто специализируется на сложном детском сколиозе.
Прежде чем я отвечаю на письма, мое внимание привлекает мигающая красная лампочка на моём офисном телефоне. Три сообщения от Виктории, в которых говорится: «Это не срочно», но просит позвонить как можно быстрее. Интересно, почему она не позвонила на мой телефон, но потом вспоминаю, что не дал ей свой новый номер. Это не специально, но теперь я думаю, что это к лучшему.
Я понятия не имею, о чем она хочет поговорить со мной, но поскольку это не срочно, сделаю пометку перезвонить ей, когда у меня будет время.
— Тук-тук! — говорит доктор Лопез, открывая дверь из коридора и влетая в мой кабинет, не заботясь ни о чем. — У тебя есть несколько секунд?
Я не смотрю вверх.
— Нет.
Несмотря на это, он заходит и садится напротив меня. Я думаю, он хочет упереть свои ноги о стол и закинуть пальцы за голову, но он знает, что это уже будет слишком.
— Мне нравится, как ты тут все сделал. Здесь уютно.
Он демонстративно смотрит на рамки с дипломами за моей спиной, ожидающие, чтобы их повесили. Рядом с ними лежит множество изданий European Spine Journal и старые книги. Почти весь диван занят спинальным оборудованием. Безусловно, здесь беспорядок. Именно поэтому я встречаюсь с моими пациентами в конференц-зале.
— Это как побывать в лаборатории безумного ученного, — замечает он с дразнящей улыбкой, — не удивлюсь, если здесь найдутся секреты вселенной.
Он тратит моё драгоценное время.
— Чем могу вам помочь, доктор Лопез?
— О, верно, сильно занят. Нам, врачам, всегда мало времени, не так ли? Ну, скоро у меня его будет намного больше. Ты слышал, что я ухожу на пенсию?
Слухи ходили на протяжении месяца, но я никогда не думал, что это произойдёт так скоро. У него могло бы быть ещё лет пять практики, десять, если бы он захотел.
— Ага. Лаура в восторге. Она уже строит для нас планы на ближайший месяц — круиз по Карибскому морю, каникулы с внуками. Твои родители ведь здесь живут?
Я киваю и начинаю перебирать свои электронные письма, сортирую самые важные, а которые меня не интересуют, от представителей медицинских устройств, удаляю.
— Везет им. Они будут рядом, когда у тебя появятся дети. Они их избалуют донельзя.
Дети. У меня сжимается кишка. Верно. Я напрягся и наконец-то посмотрел на него.
— Поздравляю с выходом на пенсию, — говорю я, мой голос профессиональный и недружелюбный. — Это все, о чем вы хотели поговорить со мной?
Он улыбается и скрещивает на коленях свои пальцы. Он выглядит очень расслабленным в моем офисе, как будто планирует задержаться здесь на некоторое время.
— Не совсем. Ты, наверное, слышал, как раз или два я упоминал своего хирургического ассистента?
Я напряг мозги, но ничего не приходит на ум.
— Возможно, но я не слушал.
Он смеётся.
— Никогда не врёшь, доктор Рассел? В любом случае, Бэйли великолепна, одна из лучших хирургических ассистентов, которые у меня были. Но, к сожалению, я собираюсь оставить ее на произвол судьбы через несколько недель, когда уйду в отставку.
— Почему это моя проблема?
Он качает головой и совершает «Позволь мне научить тебя» движение пальцем.
— Бэйли не твоя проблема, а спасение. Кирт увольняется через две недели...
— Кирт и не остался бы. У него кишка тонка для операций.
В прямом смысле.
— Есть Бэйли.
Я выгибаю бровь и показываю ему «как мне скучно» выражение лица.
— Просто скажите, на что вы намекаете, или уходите из моего кабинета. Мне нужно сделать много дерьма до прихода моего ординатора.
Он встает и наклоняется, нажимает кнопку, которая соединяет меня с секретарем на моем телефоне.
— Патриция, ты уже за столом?
Спустя секунду она отвечает.
— Что ты хочешь? Еще рано. Я еще не пила кофе.
— Я понимаю и приношу свои извинения, — говорит доктор Лопез, его голос полон уважения к женщине, которая носит брюки в этом месте. — Но не могли бы вы быстро посмотреть, сколько хирургических ассистентов подали заявку на место Кирта?
Я понимаю его мысль еще до того, как после долгого молчания слышу смешок Патриции.
— Еще ни одного. Но я дала объявление несколько дней назад.
Доктор Лопез самодовольно улыбается.
— Как я и думал. Спасибо, Патриция. А теперь ты можешь насладиться своей чашкой кофе, я больше тебя не потревожу.
Он убирает палец с кнопки на телефоне, и в моем кабинете наступает тишина. Мы смотрим друг на друга через мой стол. Он не мог бы выразить свою мысль яснее, даже если бы дико размахивал над головой табличкой: «Мэтт, ты невыносимый придурок, с тобой никто не хочет работать».
Я отвожу взгляд и прочищаю горло:
— Я понял. Вы можете уйти из моего кабинета.
Ему не удается скрыть широкую, победную улыбку до того, как он поворачивается к двери, и когда я, наконец, уже думаю, что он оставляет меня в покое, доктор Лопез говорит последний совет через плечо:
— Я знаю, что тебе нравится быть одиноким волком, но лучшие хирурги знают, как важно быть командным игроком. Ты будешь идиотом, если позволишь Бэйли проскользнуть сквозь пальцы. Она была моей правой рукой на протяжении четырех лет, и если бы не обстоятельства, она была бы отличным хирургом. Послушай мой совет и найми ее, пока не стало поздно.
ГЛАВА 5
Бэйли
Время пришло: началась последняя неделя практики доктора Лопеза. Он начинает носить гавайские рубашки под своим белым халатом. Буклеты о турах засоряют его стол. В пятницу приедут грузчики, чтобы забрать его вещи. Он уже одной ногой за дверью, а я до сих пор без работы. Он согласился, что лучший вариант для меня ― связаться с агентом по трудоустройству, она уже нашла несколько открытых вакансий. К сожалению, ни одно из них не отвечает моим требованиям. Большинство слишком далеко. Некоторые даже по всей территории страны, не говоря про оклад, намного меньший, чем я получаю тут. Я буду очень рисковать, переезжая с Джози, зарабатывать меньше, в надежде, что хирург, на которого буду работать хоть наполовину, достойный как доктор Лопез.
В данный момент более целесообразно поменять специализацию. Я говорю про это доктору Лопезу в понедельник, когда мы обедаем в его офисе, между нами на его столе лежат письма от агента по трудоустройству. Мы находим недостатки у каждого из них.
Он выражает негодование тем, что я хочу уйти с позвоночника.
— Тебе будет скучно там, на другом этаже, — говорит он, попивая кокосовую воду, на его компьютере играет музыка Луау.
Я пожимаю плечами, стараюсь придумать другую специальность, которая сможет меня заинтересовать.
— Общая ортопедия не так уж и плоха.
Он сужает глаза, как будто я говорю, что не против заняться проституцией.
— Напомни мне снова, почему ты не хочешь занять позицию у доктора Рассела?
— Ну, во-первых, он не предлагал мне.
— Потому что ты не подала заявку.
— К тому же я слышала ужасные истории.
— Могу ли я поделиться с тобой своими догадками?
Я наклоняю голову в сторону и понимающе улыбаюсь.
— Вы все равно это сделаете. Зачем спрашиваете?
Он останавливает музыку и наклоняется вперёд в своём кресле. В одно мгновение тон нашего разговора меняется.
— Все мы знаем, что простые, успешные операции — прибыльны. Существует достаточно обычных отделений, чтобы оставить эту практику на борту на ближайшее десятилетие. Однако доктор Рассел все видит не так. Для него, если происходит вторая операция, это означает, что он плохо поработал. Он напряжён и интенсивен в операционной, потому что старается сделать лучше, он хочет быть лучшим. Как ты думаешь, почему на галёрке в его операционной только стоячие места? Почему ты думаешь, люди со всего мира приезжают, чтобы понаблюдать за его операцией? Это не потому, что он осторожничает, и не потому, что он мягкий хирург. Я понимаю, почему ты не хочешь работать с ним. Черт, я бы сам не согласился. Хорошо подумай, детка. В худшем случае мы пересмотрим и найдём тебе хирурга на два этажа ниже.
Он знает, что делает. На втором этаже располагается отдел «операции в области хирургии рук». Каждый день я буду помогать делать операции по устранению кистевого туннельного синдрома, и в течение первых нескольких дней буду биться головой об стену.
По мере движения дня завершение срока принятия решения становится все ближе и ближе, я стараюсь игнорировать его мудрые слова, но не могу. Он старается делать все лучше, чтобы быть лучшим. Правильно. Это все прекрасно, но Кирту пришлось глотать таблетки от изжоги, как конфеты, когда он работал с ним. Ходят слухи, что парень проходит терапию посттравматического стрессового расстройства.
Тем не менее, часть меня думает, не мог ли Кирт преувеличивать. Мне приходит в голову, что я позволяю слухам о докторе Расселе портить моё восприятие о нем, пренебрегая логикой. Я имею в виду, большинство из них даже неправдоподобны. Заставляет торговых представителей компании по препаратам плакать? Увольняет своих помощников во время операций? Что когда-то он был жесток с медсестрой, и она подала иск на компанию, который выиграла, за то, что работала в неприемлемой рабочей обстановке? По городским слухам, она живёт на частном острове недалеко от Сент-Барта. Даже я могу согласиться, что это маловероятно.
Итак, я решаю провести своё собственное расследование, настало время посмотреть, как работает доктор Рассел. Так я узнаю, с чем буду иметь дело, а после смогу закончить все дела с доктором Лопезом до понедельника. В смотровой всё так переполнено, что я даже не могу подойти к двери. На следующий день снова пытаюсь пройти, но один особо усердный парень даёт мне локтём в ребра и грубо предлагает прийти раньше, если я хочу хороший обзор. Я сдерживаю своё желание наступить ему на ногу.
В среду мне наконец-то везёт. Операция доктора Лопеза отменяется, я пользуюсь возможностью и прихожу в смотровую доктора Рассела как можно раньше. Я первая здесь. У меня есть закуски и место в первом ряду. К тому же в моей сумочке лежит газовый баллончик на тот случай, если какой-то тупой студент-медик решит, что он заслуживает это место больше меня.
Через несколько минут смотровая наполняется. Слышатся разговоры о запланированной операции и пустая болтовня о вчерашней вечеринке, но я тихонько сижу, ни с кем не говорю и жду начало шоу. Смотровое окно тянется с одной стороны комнаты к другой, как киноэкран. Мы на уровне второго этажа смотрим свысока, как вспомогательный персонал проникает в операционную.
Согласно графику с точностью до минуты, пациента, молодого парня, завозят и транспортируют на операционный стол. После того как вводят анестезию, начинают суетиться медсестры и лаборанты, распаковывая наборы инструментов. Устанавливают и располагают стерильные подносы вокруг операционного стола. После того, как они накрывают все тканью, кроме центра спины пациента, появляется он.
Доктор Рассел толчком открывает раздвижные двери и входит в операционную, с согнутых на девяносто градусов рук, на пол капает вода.
Вокруг меня наступает тишина.
Такое чувство, что я наблюдаю, как атлет Олимпийских игр выходит на арену. Каждый в смотровой и операционной сфокусирован на нем. Его присутствие значит больше, чем жизнь. Он значит больше, чем жизнь. И это необязательно из-за его размеров, хотя доктор Рассел высокий и широкоплечий. Это больше из-за того, как он себя преподносит, даже дерзкий наклон его подбородка.
Он в хирургической маске и защитных очках. Его мужественный подбородок, интригующий рот и пронзительные голубые глаза находятся в невидимости. Если честно, я могу закрыть глаза и представить всё это.
Медсестра бросает стерильное полотенце, чтобы он мог вытереть руки. Потом она придерживает халат, чтобы он смог надеть его. Затем она завязывает халат на спине мужчины, следующими аккуратно появляются перчатки. Забавно, что во всей этой хирургической экипировке доктор Рассел должен выглядеть как бесформенный шар, но на самом деле, он устрашающ, как никогда.
А эти волосы. Как и у доктора МакДрими, вся его сила заключается в этих коротких, немного вьющихся коричневых локонах. Их притягательность нельзя скрыть даже светло-голубым операционным колпаком.
Начинается каждая операция с переклички, или как мы называем ― тайм-аута. Это способ убедиться, что каждый в комнате на своём месте, и что хирург не будет оперировать не ту конечность, или еще хуже, не тому человеку. Такое редко бывает... но бывает.
Служащий сидит за нейромониторинговым компьютером в углу комнаты, рядом дежурная медсестра и торговый представитель оборудования. Они ходят вокруг, а я пытаюсь представить, как стою рядом с ними и с гордостью говорю, что я Бэйли Дженнингс, ассистент доктора Рассела, и дрожь бежит по моей спине. Не уверена, что я справлюсь с задачей.
Сегодня рядом с ним за операционным столом интерн. Две недели Кирта уже закончились, и, видимо, доктор Рассел, еще не нашёл ему замену.
Анестезиолог встаёт и уверенно говорит:
— Мы используем общий наркоз с эндотрахеальной трубкой. Антибиотики введены. У нас есть две единицы крови.
Потом все взгляды вновь возвращаются на доктора Рассела, ведь его очередь обращаться к комнате. Его громкий голос хорошо слышен в смотровой, и, как и все остальное, он вызывает трепет. Если быть честной, то и крошечную долю страха.
— Наш пациент — Джеффри Льюис. Одиннадцать лет. Сегодня мы будем удалять врождённое недоразвитие половины позвоночника. У него уже были установлены приборы, помещённые на уровне L3-L4 во время предыдущей процедуры. Мы будем удалять и заменять эти приборы. Все согласны?
Сделайте это.
Анестезиолог объявляет время начала операции. Потом, без малейшего колебания доктору Расселу дают десятый скальпель. Он сверкает под ярким светом в операционной. Затем делает глубокий вдох и решительно начинает. Скальпель встречает кожу.
На протяжении следующих нескольких часов я не двигаюсь. Не волнуюсь. Я сомневаюсь, что дышу. Люди входят и выходят из смотровой, но я не обращаю на них внимания.
Кто-то новый занимает место за мной и наклоняется через моё плечо.
— Как долго он уже делает это?
Я не отрываю взгляд от доктора Рассела и отвечаю:
— Когда я последний раз проверяла, было три часа.
Сейчас, скорее всего, прошло четыре, пять, десять — кто знает?
— Почему он так долго делает? Это должно быть простое удаление, верно?
— У пациента было неисправное оборудование, и доктор Рассел потратил чертовски много времени на его устранение.
— Кто этот парень в углу, он выглядит, как будто у него нервный срыв?
— Представитель компании Ньютон. Другой, который злорадствует в том конце комнаты, представитель другой компании СпинТех.
Это полная катастрофа. Каждый в операционной задерживает дыхание. Проходят долгие, напряжённые минуты, пока мы слушаем, как доктор Рассел уничтожает устройство компании Ньютон, которое поставило под угрозу жизнь пациента.
Представитель зря старается оправдать себя.
— Инженеры контролируют разработанные недостатки.
Я внутренне стону. Ему лучше держать рот на замке. Именно в этот момент он должен заплакать и просить прощения. Хотя, возможно нет, поскольку доктор Рассел не похож на тот тип парней, который заставляет плакать взрослых мужчин.
— Разве ты не работаешь в компании? — рявкает на него доктор Рассел и просит медсестру наклонить источник света, чтобы ему было лучше видно операционное поле. Он старается удалить все сломанные фрагменты неисправного оборудования из спины пациента, пока торговый представитель всхлипывает. Я хочу вскочить на ноги и через громкоговоритель крикнуть ему, чтоб он заткнулся. Он еще глубже себя закапывает. Скорее всего, скоро он будет на шесть футов под землёй.
— Со всеми ее недостатками пациент был заинтересован в этой системе...
— Пациент также интересуется гребанными пожарными машинами! — кричит доктор Рассел. — И не пытайся обвинить в этом родителей. Эти аппараты были запрещены два года назад Управлением по контролю над продуктами питания и лекарственными средствами, и они никогда не должны были появиться на рынке, прежде всего. Твоя компания знала об этом. — Потом доктор Рассел поворачивается к интерну, ассистирующему ему, и просит аспиратор.
Я сижу, молчу, не могу понять, почему у меня появляется желание спуститься и ассистировать, как будто я могу помочь.
У меня ни разу не было хоть на половину такой травмирующей операции с доктором Лопезом. Каждый в операционной волнуется и нервничает, старается не дать гневу доктора Рассела переместиться на них.
Я как на иголках. Хотя я так же раздражена, как и он, на представителя Ньютона, я не согласна с тем, как доктор Рассел улаживает это. У него жёсткий характер. Я вижу, что работа с ним будет ночным кошмаром, и все же остаюсь там до последнего стежка, затем доктор Рассел отворачивается от операционного стола, снимает халат и перчатки, хлопает руками по раздвижным дверям. Пациента вывозят из комнаты, а я все еще сижу там, одна в смотровой, потрясённая.
***
Сегодня ночью вечеринка по случаю выхода на пенсию доктора Лопеза. МЦНА выложились по полной и арендовали бальный зал в роскошном отеле. Скоро откроется шведский стол, и я заранее здесь, осматриваюсь. У меня уже есть план атаки — я возьму макароны с трюфелем и сыром и картофельное пюре.
А тем временем официанты раздают крошечные декадентские закуски. Я беру одну и спрашиваю сама у себя, не допустила ли ошибку, что надела платье без карманов. Если бы я могла, то положила бы несколько таких рулетов из бекона в сумку для Джози. В последнее время мы живём на минимуме, пока я не найду другую должность. Моих скудных сбережений хватит на несколько недель, хотя надеюсь, до этого не дойдёт.
Я отталкиваю эту мысль. Все, что я делаю, — это волнуюсь, ищу новую работу и считаю каждую копейку, которая покидает мой карман. Сегодня вечером я собираюсь веселиться! Собираюсь взять одну из этих кокосовых креветок из проходящего подноса, позволить ей таять во рту и притворяться, что жизнь наладится. Хорошо, вау. Это действительно хорошо. Мне действительно нужно запихнуть одну под лифчик для Джози. Это самая вкусная вещь, которую я когда-либо ела.
Я разворачиваюсь, чтобы поймать официанта, пока он далеко не ушёл.
— Сэр...
— Детка! — доктор Лопез улыбается и встаёт между мной и моей конечной целью — украсть все до последней креветки с этого серебряного подноса.
— О, привет, доктор Лопез. — Я пробую не казаться такой подавленной, когда понимаю, что официант исчез в толпе. — Я не знала, что вы приехали.
Он посмеивается и мягко стучит по моему плечу.
— Не стоит быть такой грустной. Ты найдёшь другого босса, похожего на меня.
Это не из-за этого я была грустной, но сейчас грущу именно поэтому.
— По крайней мере, у нас последняя операция утром, — говорю с нерешительной улыбкой.
— Я даже разрешу выбрать тебе плейлист.
Черт. В уголках моих глаз наворачиваются слезы. Я бы использовала мятую салфетку, чтобы вытереть их, но она покрыта креветочным соком.
— Давай сменим тему, или мы будем вдвоём плакать, — смеётся он. — Я уже говорил тебе, что ты хорошо выглядишь? Я не уверен, что видел тебя в чем-то, кроме халата, и ты распустила волосы.
Для работы высокий хвост и белый халат. Сегодня я выгляжу как другой человек. Спасибо Джози, у меня подведены глаза в стиле смоки-айс, благодаря Ютуб я похожа на красотку. Чувствую себя хорошо.
— Вы тоже на высоте, доктор Лопез. Странно видеть всех с работы в повседневной одежде, хоть и в красивой повседневной одежде.
Приглашение требовало нарядиться, поэтому мне пришлось найти в недрах моего шкафа коктейльное платье, которое я купила несколько лет назад для официальной части колледжа. Оно чёрное и простое, и, к счастью, вечное. К сожалению, оно немного теснее в области груди, чем раньше, но надеюсь, это не совсем неприлично. У Джози расширились глаза, когда она увидела, как я выхожу из дома.
— ВАУ! Кто знал, что ты такая горячая?
— Это слишком? — спрашиваю я, пытаясь тянуть подол вниз.
— Ты шутишь? Если бы у меня были такие сиськи, я бы никогда не носила одежду.
— Это страшно, потому что сомневаюсь, что ты шутишь. В любом случае, в твоём возрасте у меня их не было. У тебя еще есть надежда.
Сейчас, конечно, я чувствую себя странно, думая о своих сиськах и разговаривая с моим скоро-выйдет-на-пенсию начальником, но это жизнь.
— Я хочу познакомить тебя с доктором Расселом, когда он придёт сюда.
— Он еще не здесь? — невинно спрашиваю я, хотя знаю, черт побери, он не здесь. Я стою возле двери с того момента, как приехала, по двум причинам. Во-первых, я думаю, что здесь начнётся шведский стол, во-вторых, хочу увидеться с доктором Расселом, как только он придёт.
Я все еще жду.
Волнуюсь, что его не будет. Он не выглядит таким парнем, который сделает убогую компанию приоритетной задачей, даже для такого коллеги как доктор Лопез.
— Нет, но он сказал, что будет.
— Я наблюдала за его операцией утром, — упоминаю я, прозвучало намного высокомернее, чем я хотела.
Он заинтересовано выгибает бровь.
— И?
— И это действительно была интенсивная операция. Она длилась на несколько часов дольше, чем следовало, из-за дефектного оборудования. Все в операционном зале мочились в свои штаны.
Он пожимает плечами, как будто не о чем беспокоиться.
— Я слышал, операция прошла успешно.
— Да, но... в моей жизни достаточно стресса и без работы на такого человека, как он.
— Возможно. — Он смотрит в сторону, хлопает по спине парня, проходящего мимо, и приветствует других гостей. — Как я и сказал, второй этаж всё ещё остаётся одним из вариантов.
Я закатываю глаза.
— Давайте будем серьёзнее.
Он переводит взгляд обратно на меня и качает головой.
— Я серьёзно. Верь в себя. Ты именно тот тип хирургического помощника, который нужен доктору Рассел. И смотри, он прямо за тобой.
У меня сжимается живот.
Мои глаза расширяются, и хоть я хочу обернуться, не могу заставить себя.
По моей спине бегут мурашки, зная, что он позади меня. Моя рука крепче сжимает согнутую салфетку. Это кажется более зловещим, чем должно. Он всего лишь хирург, напоминаю себе. Просто мужчина! Я видела до этого мужчин!
Я медленно решаюсь взглянуть через своё левое плечо, полностью готовая быть сбитой с ног, увидев его, но нет. Иисус. Я плохо подготовилась.
Тёмный костюм. Темные волосы. Высокий, хорошо сложен. Доктор Рассел стоит на пороге банкетного зала, хладнокровно сканирует толпу и решает, заслуживает ли кто-то его внимания. Интересно, прошла бы я отбор, если бы доктор Лопез не взял на себя право обратить его внимание. Он поднимает руку и начинает махать ей вперёд-назад, привлекая внимание своего коллеги.
— Доктор Рассел!
Его синие глаза находят нас, и у меня сжимается живот. Довольно символично, что у него глаза цвета льда. Я бью себя по рукам за то, что хочу укутаться в воображаемую куртку. Это рефлекс. По необъяснимым причинам я хочу съёжиться. Если бы это сошло мне с рук, я отошла бы от доктора Лопеза. Вместо этого поднимаю подбородок и набираюсь смелости, чтобы встретить арктический взрыв от его приближения.
— Ты опоздал, — дразнит доктор Лопез.
Доктор Рассел пожимает плечами, он все еще сканирует. Даже не смотрит на меня.
— Называется — бумажная работа.
— Не волнуйся, ты не пропустил ужин.
— Отлично. Я не обедал и голоден.
И тогда я понимаю, почему он сканировал комнату — он искал еду. Проходит официантка, он останавливает ее и берет два маленьких воздушных пирожных. В это время глаза официантки расширяются. Она языком проводит по нижней губе. Скорее всего, делает это подсознательно. Я хочу наклониться вперёд и сказать ей, что понимаю ее. Реально понимаю. Он нашёл время побриться, у него красивые острые очертания челюсти. Я думаю, если бы провела пальцем по ней, она ощущалась бы словно шелк.
— Я волновался, что ты пропустишь мою вечеринку, — шутит доктор Лопез.
Доктор Рассел забивает рот до краёв, и официантка понимает, что ее присутствие здесь необязательно. Она неохотно уходит.
— Как я мог? Вы заставили Патрицию оставить сорок записок на моем столе, напоминая мне.
Они говорят без меня. Доктор Рассел, похоже, не замечает, что я стою там, но это не останавливает меня от изучения его. У нас никогда не было причин быть так близко друг к другу. Я видела его только в конференц-зале. Видела со спины его высокую фигуру, пока он спускался по коридору. Однажды, чуть не врезалась в него, когда он заходил в лифт на работе. Он был так занят чтением файла, что именно я была той, кто отошёл с его пути. Не было ни извинений, ни благодарности от него. Мне пришлось подавить желание озлобленно произнести: «Извините!»
Эта близость в новинку, она опьяняет. После наблюдения за его операцией утром, я начала восхищаться (или бояться) им еще больше.
— Потому что я очень хотел, чтоб ты встретился с Бэйли.
Черт.
Это я!
Доктор Лопез рукой хлопает меня по плечу и мягко толкает к доктору Расселу, словно я пожертвование. Наконец-то взгляд доктора Рассела опускается, и он с холодным равнодушием смотрит на меня. Голубые глаза встречаются с моими всего лишь на мгновенье. Он даже не рассматривает меня. Выражение его лица не читаемое и суровое. Это все равно, что быть жвачкой на подошве его ботинок.
— Она тот хирургический помощник, о котором я говорил, — говорит доктор Лопез, гордо глядя на меня.
У меня вспыхивают щеки, и я протягиваю руку.
— Рада познакомиться с вами, доктор Рассел.
Он принимает моё рукопожатие, и на протяжении нескольких секунд моя ладонь полностью окружена теплом его хватки. Я пожимаю руку, которая безупречно оперировала этим утром. Эта рука изменила жизнь того мальчика. Эти руки вызывают благоговение многих.
У меня в горле перехватывает дыхание, я стараюсь сохранить своё благоразумие. Вау, похоже, между нами тот самый момент... пока не подходит другая официантка, доктор Рассел отпускает мою руку и подходит к ней, чтобы взять воды. Что ж, вычеркните это.
Потом тишина.
Я понимаю, что именно здесь и сейчас должен состояться наш разговор. Доктор Рассел будет задавать вопросы, чтобы лучше узнать меня: откуда я, как долго работаю на МЦНА, соглашусь ли я на работу с ним.
Взамен тишина.
Доктор Лопез прочищает горло.
— Сегодня утром Бэйли выпала возможность наблюдать за твоей операцией.
Из-за чего-то, что за спиной доктора Лопеза, он сужает глаза.
— Чёртов беспорядок. Я навсегда запретил вход в мою операционную представителям Ньютона.
— А пациент? — спрашиваю я. — Как у него дела?
Проблеск удивления мелькает в глазах доктора Рассела, и затем он смотрит на меня, создаётся впечатление, что он впервые видит меня.
— Он хорошо, быстро идёт на поправку, но это обычное явление для детей — они стойкие.
Уже что-то, настоящий разговор, но он заканчивается, не успев начаться, когда доктор Годдард подходит к доктору Расселу и сильно хватает его за плечи, пытаясь вывести его из равновесия.
— Мэтти, мальчик, я думал, не увижу тебя сегодня вечером. Не пьёшь?
Доктор Рассел отталкивает его и трёт шею. Если он сделает это, то еще больше выйдет из себя.
Доктор Годдард не замечает, что никто из нас не рад ему. Он протягивает руку и грубо дёргает за руку проходящего официанта.
— Принеси моему другу джек с колой, хорошо?
Официант кивает.
— Прямо сейчас, сэр.
Доктор Годдард поворачивается к нам, и его гнусный взгляд падает на меня. Я уверена, он думает, что улыбается мне соблазнительной улыбкой.
— А это что за нежное создание?
Нежное создание?
Что. За. Черт.
Я поднимаю подбородок и сужаю глаза.
— Бэйли Дженнингс. Я хирургический ассистент в больнице.
От узнавания у него увеличиваются глаза, и потом он медленно рассматривает моё платье. Проклятье, я знала, что оно слишком тесное. В его глазах появляется одобрение, когда он опять смотрит мне в лицо.
— Жалко, что эта позиция в моей команде отсутствует, хотя, возможно я могу кое-что поменять...
Конец его предложения остаётся недосказанным — сейчас я осознаю, что хочу переспать с тобой.
Официант быстро возвращается, принеся джек с колой и воду, которую доктор Рассел заказал до этого. Он благодарит за оба бокала, беря воду, а джек с колой бросает на ближайший коктейльный столик. Немного напитка выливается через край.
— Ну же, давай. Мы должны сказать тост нашему приятелю, — стонет доктор Годдард.
Доктор Рассел засовывает руку в карман и с уверенностью потягивает свою воду.
— Я не пью перед операцией.
Доктор Годдарт дразнит и подмигивает мне.
— Мой коллега такой зануда, но уверяю тебя, я не такой. Как ты думаешь, Бэйли? Ты все еще ищешь новую позицию?
Его слова чётко указывают, что позиция находится, по сути, под ним.
Если бы я находилась ближе, я ой-как-утончённо вонзила бы каблук в его ногу.
Я собираюсь сказать ему, что лучше буду чистить туалеты на стоянке для грузовиков, чтобы выжить, но доктор Лопез прочищает горло и делает шаг вперёд, тем самым закрывая меня от доктора Годдарда.
— Вообще-то, Бэйли с понедельника будет работать с доктором Расселом.
— Я собираюсь...
— Она что?
Одновременно говорим я и доктор Рассел, затем он обращает на меня своё внимание, его глаза наполняются обвинением, как будто это я говорю, что мы будем вместе работать.
Мой рот открывается.
— Я... нет. Я не уверена.
Доктор Лопез быстро продолжает:
— Незначительные детали не были обговорены. Это новое соглашение. Доктор Годдард, не мог бы ты пойти со мной? Весь вечер моя жена спрашивает о тебе, и я знаю, она расстроится, если не поздоровается с тобой.
Доктор Годдард светится при мысли, что кто-то просит его присутствия, и он польщён, когда его уводят.
Я остаюсь стоять с доктором Расселом и проклинаю доктора Лопеза в своей голове.
— Я не знаю, почему он так сказал, — говорю я, ёрзая на пятках и мечтая, что мимо пройдёт официант, и я смогу взять бокал шампанского и утопиться в нем.
Его темные брови в замешательстве нахмурены.
— Я сам того не зная предложил тебе должность?
— Нет, нет. — Я тру свою руку до предплечья и обратно. — Доктор Лопез просто пытается удостовериться, что до его ухода я найду новую должность, и почему-то, он считает, что мы с вами сработаемся.
Он фыркает и отворачивается.
— Это было бы впервые.
Без сомнения он имеет в виду других хирургических помощников, которые были до меня.
— Поверьте мне, я не уверена, что это хорошая идея. Как говорил доктор Лопез, я наблюдала за вашей операцией. Вы были жестоки с тем торговым представителем.
— Ты думаешь, я должен был его помиловать? — он издаёт горький смех. — Токсикологический отчёт показал, что у моего пациента была смертельная доза кобальта в крови. Его отравили тем, что, по сути, должно было его лечить. Ты думаешь, я был жестоким?
Его глаза — два горячих пламени.
Я делаю небольшой шаг назад.
Я не знала, что все было настолько плохо. Не знала, что оборудование его отравило.
— Жестоким — не подходящее слово, — говорю дрожащим голосом.
Он качает головой, явно покончив со мной.
— Будь добра, скажи доктору Лопезу, что ничего не выйдет. Тебе нужно найти другого хирурга, на которого ты сможешь работать.
Он поворачивается и уже собирается уходить, когда я протягиваю руку и хватаю его, останавливая. В один момент мой страх оборачивается здоровой дозой ярости при мысли, что он отказал мне. МНЕ!
Я бы посмеялась, если бы не была в ярости.
— Ты шутишь? Ты хоть понимаешь, что я лучший хирургический ассистент, который был у доктора Лопеза? Тебе бы повезло, что я работаю с тобой. И да, возможно, минуту назад я ошиблась, но это не значит, что я не права. Ты жестокий, и ты знаешь это. Ты не можешь собрать хорошую команду возле себя, потому что топчешься вокруг, словно ты второе пришествие Христа. Мне приходилось слушать всех твоих хирургических ассистентов, они утопали в слезах, и я всегда думала, они преувеличивают, не настолько ты ужасный, но, оказывается, они были правы. — Я понимаю, что еще держу его за руку, и дёргаюсь назад, как будто он горячая печь. Из-за моей хватки у него помялся пиджак, но ему все равно. Он сосредоточен на мне как никогда раньше. Мой тон становится жестоким и непреклонным. — И не переживай, я передам доктору Лопезу, что ничего не выйдет. Но в понедельник утром ты зайдёшь в операционную, посмотришь налево и пожалеешь, что рядом с тобой не стоит хороший хирургический помощник, такой, как я, — смеюсь и качаю головой, словно это самое большое разочарование, которое я видела. — Спокойной ночи, доктор Рассел.
Потом разворачиваюсь и случайно (нарочно) врезаюсь в него плечом, прежде чем он приходит в себя.
— Эй, ты! — подзываю официанта с телефоном сразу за дверью. — Это кокосовые креветки?
Он безмолвно кивает, широко открыв глаза из-за того, что его поймали, как он бездельничает на рабочем месте.
— Дай их мне.
— Что?
Он напуган. Он ищет менеджера, но тут только мы.
— Ты слышал меня. Сложи их всех в мою сумку, сейчас же!
Вот так я ухожу с вечеринки ушедшего на пенсию доктора Лопеза, с двумя дюжинами кокосовых креветок. Джози и я умяли их все, сидя в наших пижамах и смотря повтор «Анатомии страсти».
ГЛАВА 6
Мэтт
Никто никогда не разговаривал со мной так, как вчера Бэйли: ни коллега, ни один посетитель в больнице и уж тем более ни помощник хирурга. Разумеется, в первую очередь я был поражен, что ей хватило наглости использовать этот тон со мной, но шок и смущение уступили здоровой дозе интереса, и, как ни странно, маленькой дозе уважения. Я не мог выкинуть ее речь из головы. Мне стоило уделить ей больше внимания до того, как она убежала. Я помню, какая она была маленькая по сравнению с доктором Лопезом. Помню, как ощущалась ее нежная рука, сжатая на моем бицепсе. Самое главное, помню ее резкие слова.
«Я всегда думала, что они преувеличивают, не насколько ты ужасен, но, оказывается, они правы».
Она не страдает нехваткой смелости. Отдаю ей должное.
Следующим утром я нахожу Патрицию за ее столом, просматривающую журнал по вязанию, и прошу личное дело Бэйли. Она перестает переворачивать страницу и смотрит на меня поверх своих очков для чтения.
— Зачем оно тебе? — спрашивает Патриция, едва скрывая беспокойство. — Мне нравится эта девушка. Не заставляй ее уходить.
Я закатываю глаза.
— Просто дай мне его.
Патриции редко кто-то нравится. Если она считает необходимостью защитить Бэйли, это говорит многое о ее характере.
Она еще немного ворчит и неохотно встает, чтобы взять дело в отделе кадров. Когда через несколько минут приносит его в мой офис, мне нужно приложить больше усилий, чтобы забрать его из ее рук.
Я благодарю ее и кладу открытое досье на свой стол. Я не знаю, что хочу найти — дело с описанием ее жизни? Детали, что ей нравится и не нравится? Оно всего на несколько страниц. Я узнаю ее полное имя — Бэйли Анна Дженингс, ей двадцать шесть лет. Вчера вечером, насколько помню, она казалась моложе.
Я смотрю ее адрес и вдруг чувствую себя преследователем, но на самом деле любой работодатель делает это. Я должен знать больше о человеке, которого хочу нанять. По поводу образования, оно говорит, что Бэйли училась несколько лет в колледже, до того как бросила и решила выбрать профиль подготовки ассистента хирурга. Я переворачиваю на последнюю страницу и в конце замечаю, что у нее никто не указан как экстренный контакт. Есть только несколько зачеркнутых букв, похоже, она начинала писать кого-то, прежде чем передумала.
Эта пустая строчка — выстрел в мое холодное, бесчувственное сердце.
Я закрываю дело и откладываю его в сторону. Пью свой кофе, просматриваю электронную почту. Открываю его, снова перечитываю ее адрес, ввожу его в Гугл-карты. Она живет не в хорошем районе города, но и не в трущобах. Я удаляю историю поиска и рявкаю Патриции по интеркому принести мне еще одну чашку кофе. Она говорит мне, что если я еще когда-нибудь заговорю с ней так, то получу огромную дозу крысиного яда в следующую чашку.
Не могу встретиться с ней взглядом, когда она приносит его мне. Не могу объяснить это нервирующее чувство. Это похоже, как кто-то давит всем своим весом на мою грудь и затрудняет дыхание.
Скоро приходит мой интерн, и я кладу дело Бэйли в верхний ящик стола, как будто прячу грязную тайну. Он принес мне кофе, но я не могу его пить. Я уже выпил на одну чашку больше и чувствую себя дерганным. Мне нужно будет пойти отлить посередине операции, если я потеряю бдительность.
— У вас была хорошая ночь, доктор Рассел? — весело спрашивает он, бодро шагая.
— Ты здесь не для того, чтобы быть моим другом, — говорю я. — Ты изучил сегодняшнее дело?
Он заметно потрясен моим срывом. Я вижу в его глазах, что он хочет назвать меня мудаком, но не делает этого. У него не хватит смелости. Не то, что Бэйли.
Когда я заканчиваю операцию, уже обед. У меня урчит в животе, но прежде чем я поем, мне нужно кое о чем позаботиться.
Мне трудно найти комнату отдыха персонала. Я предполагаю, что она на том же этаже, что и комната отдыха врачей, но оказывается вверху на седьмом. Я чувствую себя идиотом, который бесцельно бродит пятнадцать минут.
Я слышу шум и болтовню из холла. Дверь широко открыта, но я не захожу. Наблюдаю из-за угла и просматриваю комнату в ее поисках. В глубине души задаюсь вопросом, смогу ли найти ее в толпе, и потом замираю.
Здесь.
Она сидит в центре стола, окружена людьми. Популярная девушка. Она улыбается и макает маленькую морковь в арахисовое масло, что для меня кажется отвратительным. Кто-то подталкивает ее, и она смотрит на меня в тот момент, когда мое лицо выдает мое неодобрение от ее кулинарных вкусов. Морковку нужно макать в ранчо и хумус, не иначе.
У нее сужаются глаза. Бэйли думает, я неодобряюще смотрю на неё, ну... да.
Я киваю головой в сторону коридора, даю ей невысказанный приказ: «Иди сюда».
Она не двигается.
Я мог бы войти, но есть правила, запрещающие это. В комнату отдыха персонала нельзя врачам, а в комнату отдыха врачей нельзя персоналу. Правила есть правила. Если я зайду, будет вероятность, что на моей голове окажется суп.
В комнате отдыха стоит тишина, каждый смотрит туда-сюда между нами.
Ее глаза быстро смотрят в сторону боковой стены, и я повторяю ее движение.
О, да, дьявольский рисунок. Я ухмыляюсь. Я считал, доктор Годдард лгал мне, но вот он я, на доске объявлений с дьявольскими рогами и хвостом. Над моей головой кто-то написал: «Умник».
На самом деле это забавно.
Я снова смотрю на неё и говорю громко и четко, чтобы все в комнате отдыха услышали меня.
— Бэйли, мне нужно поговорить с тобой прямо сейчас.
У кого-то хватает наглости ахнуть.
Наконец, она вздыхает и встает, оставляя свой обед. Она не думает, что это займет много времени. Могу поспорить, Бэйли будет отдавать приказы, как делала вчера вечером. Прелестно.
Она ползет как черепаха, когда идет ко мне.
— А день так хорошо начинался.
Ее светло-карие глаза прожигают меня, когда она проходит мимо, выходит в коридор и продолжает идти. Бэйли не останавливается, пока не отходит на несколько ярдов, и хоть я ценю тот факт, что она создает дистанцию между нами и любопытными ушами в комнате отдыха, меня раздражает, что я должен идти за ней.
Как только она понимает, что зашла достаточно далеко, поворачивается ко мне, скрещивает руки и поднимает подбородок.
— Что бы ты не хотел сказать, делай это быстро. У меня осталось пятнадцать минут обеденного перерыва.
Она снова начинает со своих требований. Как ей удалось остаться в команде доктора Лопеза на протяжении многих лет? Она не протянет и недели со мной.
Я останавливаюсь и внимательно смотрю на нее, обращая внимание на детали, которые не заметил прошлой ночью. Молодая — это первое слово, что приходит на ум. Почти детское, румяное лицо с веснушками на переносице и на верхней части ее скул. У нее нос пуговкой и розовые губы, растянутые в гневную линию. Светло-русые волосы стянуты в высокий хвост. Слабые, непослушные пряди обрамляют ее лицо. Угрожающе сдвинув брови, она выглядит так, словно должна играть главную роль в детском фильме, а не стоять в больнице и носить халат.
Мне интересно.
— Где ты смогла найти такой маленький халат?
Она отступает назад в замешательстве. Я никогда не видел оттенок карих глаз, как у нее. Они настолько яркие, когда она смотрит на меня, будто хочет вонзить кинжал в мое сердце. Точно... цвет ярости.
— Что?
Я смеюсь, потираю вперед-назад своей рукой лоб. Я заболел? Сплю? Нервный срыв?
— Ты прервал мой обед, чтобы спросить об этом?
Я беру себя в руки и спрашиваю:
— Как долго ты работала с доктором Лопезом?
Она скрещивает свои руки и переводит свой взгляд через мое плечо, берет секунду, чтобы собраться. Когда отвечает, ее тон резкий, но спокойный:
— Почти четыре года.
— Он хорошо отзывался о тебе.
Она пожимает плечами.
— Мы хорошо сработались.
— Хочешь продолжить работу с позвоночником?
— Желательно.
— Ты когда-нибудь ассистировала в случае с детским сколиозом?
— Нет, в основном, доктор Лопез оперировал взрослых.
Именно это меня беспокоит.
— Эти операции занимают максимально два-три часа. Мои операции могут длиться в три раза дольше.
Она заставляет себя встретиться со мной взглядами, и я в шоке. Мгновение назад она выглядела, словно взорвется, но сейчас кажется скучающей, будто собирается уволить меня. Это уловка. Хотел бы я прижать два пальца к фарфоровой коже немного ниже ее шеи и почувствовать ее пульс. Могу поспорить — он учащённый. Исключено, ее спокойствие — притворство.
— Я в замешательстве, — говорит Бэйли, ее тон выдает только любопытство. — Ты предлагаешь мне работу или пытаешься заранее предупредить?
Похоже, это вопрос этого утра. Половина меня убеждена, что работа с ней будет настоящей катастрофой. У меня достаточно напряженная работа. К сожалению, мне нужен помощник хирурга, кто-то, кто справится.
Я думаю, Бэйли этот человек.
Я вздыхаю и делаю шаг назад.
— Твое первое дело в понедельник. Узнай у Патриции информацию и изучи этапы остеотомии через корень дуги позвоночника, как будто от этого зависит жизнь ребёнка — потому что так и есть. Даю тебе один шанс.
Потом я разворачиваюсь и ухожу.
Чувствую себя немного нервным, обернувшись спиной к противнику. Я думаю, она что-то крикнет мне, чтобы последнее слово было за ней, но ничего кроме молчания не слышу, пока иду к лестничной клетке. Открываю тяжелую металлическую дверь и исчезаю за ней.
Ни капли не сомневаюсь, она придет в понедельник.
Я улыбаюсь и поднимаюсь через две ступеньки зараз.
Только что у меня появился отличный хирургический помощник.
ГЛАВА 7
Бэйли
В понедельник я приезжаю на работу с горящими глазами и хвостом трубой. Моя прическа и макияж выглядят безупречно. У меня накрахмаленный халат и в моих руках термос с кофе, я потягиваю его, пока во мне не будет столько кофеина, чтобы держать меня в тонусе, но не настолько, что я буду бегать в ванную каждые пять секунд. Я произвожу то первое впечатление, о котором люди мечтают. После операции доктор Рассел отводит меня в сторону, чтобы похвалить за мою трудовую этику, и его глаза выглядят особенно синими. В чем дело? Он собирается подарить мне небольшой поцелуй, чтобы показать свою признательность? Это совершенно неожиданно и странно... захватывающе. Я хочу этот поцелуй. Ненавижу его до глубины души, но не ненавижу его губы, лицо, волосы. Наш спор в коридоре в пятницу был самой настоящей прелюдией, которая у меня была. Я так сильно хочу этот поцелуй. Встаю на цыпочки, и когда этого недостаточно, обхватываю руками его шею и тяну ниже, ниже, ниже, затем готовлюсь к поцелую, держась изо всех сил. Прямо перед тем, как наши губы встречаются, в больничном коридоре раздается стук. Я вздрагиваю, и мой сон исчезает.
Джози стучит в мою дверь.
— Проснись, идиотка! Ты опоздаешь!
НЕТ. НЕТ! Я резко открываю свои глаза и хватаю с тумбочки телефон. Сейчас 7:27 утра. Операция доктора Рассела назначена ровно в восемь часов. Я отшвыриваю свое одеяло в сторону и выпрыгиваю с кровати.
— ПОЧЕМУ ТЫ НЕ РАЗБУДИЛА МЕНЯ?!
— Потому что в это время ты уже на работе! Тебя никогда нет в это время!
— Черт! Черт! Чеееееерт!
Я тороплюсь.
И хочу плакать, топать ногами и проклинать всех богов за эту несправедливость, но проклинаю только доктора Рассела. Это его вина. Это он влез в мою голову в пятницу, запугав меня подготовкой. Выучить шаги остеотомии через корень дуги позвонка, словно от этого зависит жизнь ребенка, потому что это так. Ох, хорошо, никакого давления!
Я учила все этапы процедуры на протяжении субботнего вечера, но и вчера учила весь день. Я поздно легла, просматривая досье пациента и запоминая каждую деталь. Процедура будет в десять раз сложнее, чем я делала с доктором Лопезом. Я нервничала, поэтому справлялась с этим и продолжала учить, пока у меня не стало расплываться в глазах и строки текста на странице не стали сплошным чернильным пятном. Я хотела знать операцию от и до. Хотела уметь определять каждую деталь оборудования с закрытыми глазами.
К тому времени, когда я, наконец, легла в кровать, уже светало, и сейчас, посмотрите на меня — Я СОБИРАЮСЬ ОПОЗДАТЬ! Прыгаю на одной ноге, пока надеваю штаны. Я надела джинсы задом наперед. Только половину волос связываю в хвост.
Обшариваю по вещам, которые, думаю, мне понадобятся: ключи, кошелек, телефон, обувь. Где второй?! Этого не может быть. Это другой сон. Я никогда не опаздывала. Я не тот человек, который опаздывает. За все года работы на доктора Лопеза я ни разу не опаздывала. Я так облажалась.
Джози бросает в меня завернутый мафин, когда я бегу к двери. Ловлю его прежде, чем он падает на пол, и кладу в свою сумочку.
— Не волнуйся, я начну искать тебе другие рабочие места! — кричит она в мою спину, и вместо того, чтобы закатить глаза и подумать, что Джози отправит меня в могилу раньше времени, я думаю: «Отлично! Это мне нужно на 110%». Даже зная, что скоро стану безработной, решаю разориться на такси и пропустить автобус, зная, что времени на общественный транспорт у меня сегодня нет. Я дрожу и на грани слез, когда мы выезжаем. Именно сегодня на улицах города пробки.
— Может, вы могли бы милю или две проехать по тротуару? Просто чтоб объехать эту аварию? Водитель думает, я шучу, и смеется. Я хочу перелезть через сидение, оттолкнуть его, чтобы сесть за руль в стиле «Крупной кражи автомобиля». Интересно, сколько дадут за угон чьей-то машины? У меня дергаются колени, словно я собираюсь бежать, и делаю это, как только такси подъезжает к больнице. Я выпрыгиваю с заднего сидения, мчусь через вестибюль, бегу по бесконечному лестничному пролету и проскальзываю по пятому этажу, словно я на льду. Я так близка к финишной черте. Я вижу операционную в конце коридора, которую должна была начать готовить тридцать минут назад. Я дышу, как старикашка на финишной прямой марафона. Люди неосознанно преграждают мой путь, и я кричу им, чтобы они убрались с дороги.
— Двигайся! Осторожнее! «У меня есть время исправиться», — говорю сама себе.
Я не дам этому позднему началу разрушить мой единственный шанс впечатлить доктора Рассела. Прежде всего, я быстро подготовлю операционную, я знаю, как надо ускориться. Проверяю хирургическую доску, когда пробегаю мимо, и да, убеждаюсь, операция перенесена на двадцать минут (без паники!), но все равно это случится. В четвертой операционной ожидаю худшего: грязь, бардак, который необходимо срочно исправить, но, к счастью, ко мне возвращается удача. Медсестра доктора Рассела уже внутри и подготавливает операционную. Она высокая, с очень короткими волосами и круглыми, морского цвета очками. И старше, чем многие хирургические медсестры на этаже, и когда она видит, что я захожу в операционную и полностью готова, что она устроит мне разнос за мое опоздание.
— О, боже, мне так жа... — Она поднимает руку и прерывает меня.
— Если ты хочешь пережить свой первый день, ты прямо сейчас останавливаешься, разворачиваешься и быстро переодеваешься в халат. Я займусь этим. Доктор Рассел знает, что ты опоздала. Я ничем не могла с этим помочь, когда он пришел сюда и увидел, что тебя нет, но мы можем это исправить. Иди. Поторопись!
От шока я открываю рот. Я думаю... Я думаю, она моя крестная-фея. Я выбегаю и делаю, как она сказала, бегу прямо к операционному автомату. Это огромное приспособление — чудовище в конце коридора. Именно здесь мы берем наши халаты перед каждой операцией, и именно сюда мы вешаем их после завершения для дезинфекции. Я думаю о глупом комментарии доктора Рассела в пятницу: «Где ты вообще нашла такой маленький халат?» Именно здесь, придурок. Хотя мне нужно подкатить несколько раз резинку, чтобы он плотно прилегал, но он никогда не узнает об этом. Я переодеваюсь и выгляжу соответственно, когда возвращаюсь в операционную, поправляю хвост на своей голове выше, прежде чем накрыть его хирургической шапочкой. Я выдыхаю и кладу руки на свои бедра. Вытираю слезы на своих щеках, и у меня дрожат руки, но я близка к тому, чтобы справиться с этим.
— Что мне делать? — Медсестра кивает в сторону задней двери в операционной, которая ведет в комнату, где в больнице хранятся чистые наборы инструментов. — Пойди и проверь, что у них все есть и готово к работе. Автоклавы были подкреплены заранее, и я не хочу, чтобы что-то еще задерживало это дело.
Я делаю так, как она говорит, и не заявляю о своей благодарности ей, как мне бы хотелось. Сделаю это позже, когда операция пройдет без затруднений. Ха. Я собираюсь купить ей подарок, что-то эпическое, что-то с растопленным шоколадом. Сделаю это... если переживу утро.
ГЛАВА 8
Бэйли
Это просто смешно. Я знала, что буду страдать из-за последствий своего опоздания, но, должно быть, сегодня мой удачный день, потому что терплю не одного раздражительного хирурга, а двух. Я думала, что доктор Рассел плохой, но он несравним с доктором Коллинзом.
Старше, выше, в форме. За те пять минут, которые я провела с ним за операционным столом, он упоминал про этот факт дважды...
Я решаю по максимуму игнорировать его, в основном из-за того, что я все еще потрясена публичным выговором, который он сделал мне, когда вошёл в операционную. Но моё отсутствие интереса раздражает его, потому что прямо после первого разреза насмешливо встречает мои глаза над операционным столом.
— Знаешь, доктор Рассел, не знаю, смирился бы я, если бы мой хирургический ассистент задержал дело за четверть миллионов долларов, как это.
Он говорит это, смотря в мои глаза! Мои щеки становятся горячими. Я хочу огрызнуться, чтобы он прекратил. Да, я опоздала, но извинилась и ничего другого с этим не могу поделать. Вместо этого придурка смотрю опять на пациента, зная, что лучше так, чем отвечать.
— Значит хорошо, что эта операция проходит с бесплатного бюджета больницы, — отвечает доктор Рассел, его голос звучит холоднее, чем обычно. — Бэйли, обрати внимание. Мне нужно, чтобы ты откачала еще больше.
Я дергаюсь вперед и кричу на себя, что нужно оставаться сосредоточенной.
Через несколько минут доктор Коллинз опять переключает свое внимание на меня. Словно хулиган в начальной школе, он просто не может насытиться.
— Как долго ты в команде доктора Рассела?
Почему, ну почему он об этом спрашивает?
— Это мой первый день, — говорю я голосом чуть выше шепота. Из-за моей маски сомневаюсь, что он меня слышит, но он слышит, потому что начинает смеяться, словно я сказала самую нелепую вещь в мире — хотя, так и есть.
— Не очень хорошее впечатление для первого дня, так не считаешь?
Я хочу сказать ему «отвали», но не могу. Это так не работает. Я должна сидеть тихо и оставаться сосредоточенной. Он имеет право говорить или делать, черт возьми, всё, что хочет. Ох, эта привилегия дается с белым халатом.
Доктор Рассел может встать в мою защиту. Может сказать доктору Коллинзу, закрыть свой рот, но не делает этого. Он сосредоточен на деле. Он не скажет ни слова, только попросит инструмент или отдаст приказ.
По шкале «Самая худшая операция», я зависла где-то около 9,5 и затем судьба решает поднять ее на самый верх, до идеальной 10, когда у меня начинает бурчать в животе. Мы сделали только половину. Я понимаю, что забыла съесть маффин, который мне кинула Джоззи, когда я вылетала из дома.
На секунду думаю, что никто не слышит этого.
Спасибо боже.
— Это твой желудок, Бэйли? — спрашивает доктор Рассел, принимая хирургическую отвертку, которую я протягиваю ему.
Я сглатываю и стараюсь избегать зрительного контакта.
— Да.
— Ты завтракала?
Я считаю, что нужно лгать, но нельзя игнорировать очень громкие и злые звуки, исходящие от моего желудка, поэтому уклоняюсь от этого вопроса.
— Я спешила уйти из дома.
Он кивает и потом ровной, тяжелой интонацией, которая вызывает озноб на моей спине, говорит:
— Больше никогда не заходи ко мне в операционную, не поев. Это небрежно. Это изнурительная работа. Ты стоишь над столом часами, отрекаясь и прожигая. Если ты потеряешь сознание, то подвергнешь опасности моего пациента. Ты это понимаешь?
— Да, сэр.
— Это какой, второй или третий камень в твой огород, Бэйли? — спрашивает доктор Коллинз со смехом, который режет меня на кусочки. — Похоже, ты будешь искать себе нового хирургического помощника раньше, чем думал доктор Рассел.
Это не самое плохое, что мне говорил хирург, я знаю, но это соломинка, переломившая спину верблюда. Я не умею воспринимать критику. Я получаю положительные отзывы и изо всех сил стараюсь быть хорошим сотрудником. Мне не нравится попадать в неприятности, и мне определенно не нравится, когда меня ругают при моих коллегах.
Это слишком. Возможно, я могу принять один выстрел или даже два, но не могу стоять под чертовым расстрелом и притворяться, что меня не уничтожает. Хуже того, у каждого человека в этой операционной есть место в первом ряду на мое унижение. Я чувствую, каждый смотрит на меня, осуждая. Знаю, они жалеют меня, а потом, так как мой мозг так сильно любит меня, он пищит и напоминает, что в смотровой комнате тоже много людей. Замечательно.
Я думаю про все усилия, которые приложила, готовясь к этому делу. Я не хочу подводить доктора Рассела. И хотела стать лучше всех неудачных помощников, которые у него были до меня, но, в итоге, я хуже.
Я благодарна за мои защитные очки, так как слеза катится вниз по моей щеке. Она просачивается к углу синей маски прикрывающей мой рот, и я кричу на себя, чтобы взять себя в руки. Как и в баскетболе, в хирургии нет слез.
Стоп! Стоп! СТОП!
Но шлюзы уже открыты, и, конечно, я не рыдаю, но мои глаза полны слез, поэтому мне нужно быстро моргнуть, чтобы убрать их, чтобы они не мешали моему зрению. Это именно то, что мне нужно — слеза капает с моего лица на операционный стол. Я хочу провалиться под землю.
В целом, считаю, что хорошо делаю свою работу, скрывая свои страдания, делая необходимые интервалы между вздохами, чтобы подумать, что это всего лишь аллергия, но нет.
— Нужно ли мне, чтобы тебя кто-то заменил? — спрашивает доктор Рассел.
Я качаю головой, зная, что если что-то скажу, начну рыдать. Не хочу доставить им такого удовольствия.
Доктор Коллинз смотрит на меня. Он знает, я плачу, и его мнение обо мне достигает рекордно низкого уровня. Мои глаза сужаются на нем, словно он дерзко позволяет мне уйти.
— Мне нужно, чтобы ты говорила, — резко говорит доктор Рассел, — всё моё внимание на пациенте. Если тебе нужно отпроситься, скажи это.
Я хочу крикнуть ему, чтобы оставил меня в покое, но не могу. Вместо этого беру его злые, колкие слова и использую их, чтобы убрать оставшиеся слезы.
— Я в порядке, — говорю на удивление спокойным голосом, — вы хотите, чтобы я сказала Кендре готовить третий поднос?
— Да.
Это все. Ни тебе спасибо, что ты эффективна и внимательна, хотя два властных хирурга ругают тебя перед всеми твоими коллегами. Ни тебе спасибо, что спасаешь эту ситуацию как можно лучше, хоть я и давил на тебя, что теперь ты на грани нервного срыва.
Несмотря на то, что они оба относятся ко мне, как к идиотке, это не так. Как и сказал в пятницу доктор Рассел, я запомнила каждый шаг этой операции. Я знаю каждую деталь дела Фионы. Знаю, что у ее позвоночника особо трудные изгибы, и именно поэтому он попросил доктора Коллинза помочь ему. Знаю, почему он выбрал именно этот участок позвонков в ее поясничном отделе позвоночника и почему столь важно, чтобы доктор Рассел все правильно понимал, вплоть до миллиметра. Знаю, что, несмотря на то, что это был самый трудный, самый ужасный день, который у меня был в операционной, несмотря на трудности, я наслаждаюсь этим делом. Я полностью очарована мастерством и опытом доктора Рассела, уровнем детализации, с которым он выполняет эту операцию. Такое ощущение, что я стою рядом с Эйнштейном, который решает свое уравнение, или с Мухаммедом Али перед тем, как он выйдет на ринг.
Доктор Коллинз совершенно не нужен.
Доктор Рассел в одиночку восстановит позвоночник этой девочки, и через несколько часов, когда она проснется и спросит родителей, как прошла операция, они посмотрят в ее глаза и скажут, что доктор Рассел сделал это. Он дал ей то, чего она больше всего хочет — нормальное детство.
Это печально, что я так сильно облажалась.
Я проспала. Испортила свой единственный шанс. Потом плакала над операционным столом. ПЛАКАЛА. С таким же успехом, могла бы упаковать свои метафорические сумки, я это понимаю.
Ближе к концу операции, поднимаю взгляд на часы и вижу, что еще нет и полудня. Доктор Коллинз не опаздывает на самолет. Доктор Рассел наверстал упущенное время. Я никогда не испытывала такого облегчения. Он сказал мне закрыть рану и наложить швы, и вышел с операционной вместе с доктором Коллинзом у него на хвосте.
Я единственная, кто остался за операционным столом. Никогда в жизни не делала такой глубокий, очищающий вздох.
Я люблю эту часть. Я хороша в этом. Моя рука устойчива, работа — чистая. Каждому шву уделяется забота и внимание, чтобы минимизировать шрам Фионы.
Когда заканчиваю, Кендра хвалит мою технику, положив руку мне на плечо, пока я снимаю перчатки и бросаю их в мусорное ведро.
— Обычно доктор Рассел разборчив в швах. Ты сделала хорошую работу.
Я наполовину смеюсь, наполовину хрюкаю.
— Да? А как насчет всего остального?
Она смеется.
— Давай просто скажем, хорошо, что все закончилось, правда?
В комнате отдыха я ем одна, как неудачник. У меня есть нетронутая упаковка кренделей и яблоко. Пытаюсь проглотить бутерброд, но мой рот слишком сухой. Мое тело использовало все мои запасы жидкости для выработки слез. Каждый укус — борьба. Единственное, что хочу — это бросить этот дурацкий бутерброд в стену, или еще лучше — на голову доктора Рассела.
— Вот она! — кричит кто-то с дверного проёма, я поднимаю взгляд и вижу группу хирургических помощников, заходящих в комнату отдыха. Мы всегда обедаем вместе. Они — мои друзья с работы, люди, которые смеялись, когда я рисовала дьявольские рога доктору Расселу.
— Ты пережила свой первый день! — говорит Эрика, подняв два больших пальца вверх.
Прежде чем могу возразить, она и все остальные занимают место вокруг моего стола. Они думают, что это праздник, хотя на самом деле — это жалкая вечеринка. Если бы играл проигрыватель, я бы поцарапала его.
— Да, и не переживу другого, — говорю я, мрачная и обречённая.
— Ой, да ладно, не будь драматичной! — говорит Мэган, пихая меня в плечо. Мэган и Эрика работают в отделе дерматологии, помогая своим врачам с биопсией родинки и лазерной эпиляцией. Они обе свежи и бодры, и чаще всего уходят с больницы в три часа дня. На прошлой неделе Мэган сказала мне, что она хорошо отдохнула. Я больше ненавижу их, чем они нравятся мне.
— Мы приглашаем тебя сегодня вечером выпить и отметить! — объявляет Эрика, словно дело уже решено.
— Нет, — я качаю головой. — На самом деле у меня нет настроения, не после утра, которое у меня было.
— Ну, давай! Все не может быть настолько плохо. Ты знала, что доктор Рассел будет жестоким, но кто может с ним справиться, так это ты...
Я взметнула рукой, показав универсальный знак: «Заткнись, черт возьми», но затем замечаю Патрицию в дверях, осматривающую комнату. Она никогда не ест тут, она ест за своим рабочим столом, листая журналы о вязании. Я знаю это, потому что тщательно за ней слежу. Очень важно быть на хорошем счету у Патриции.
Когда она видит меня на другом конце комнаты, кивает и направляется прямо ко мне.
Я представляю, что она скажет. Скорее всего, доктор Рассел дал ей записку, которую сказал прочитать перед всей комнатой отдыха. Да, там говорится, вы некомпетентны и одно сплошное разочарование.
Я отодвигаю свой бутерброд и закрываю глаза.
— Я везде тебя искала, — говорит Патриция, фыркая и недовольно дыша.
Потом громкий шлепок. Я быстро открываю глаза и понимаю, это был звук бежевой папки, ударяющейся об стол напротив меня.
— Это для операции доктора Рассела в среду.
Я издаю горький, грустный смех, потом пытаюсь отдать ей обратно.
— Ох, мне не нужно это.
Она не берет ее.
— Я знаю, доктор Лопез не заставлял изучать дела пациентов, но доктор Рассел настаивает, чтобы его хирургические помощники знали о его случаях так же хорошо, как и он.
Она не правильно понимает.
— Дело не в этом. Просто я не думаю, что буду в его команде в эту среду.
Ее мудрые, серые глаза оценивающе на меня смотрят поверх оправы ее очков. Ясное дело, она думает, что я слетела с катушек.
— Ну, именно он попросил меня передать это тебе. Если ты планируешь уйти, уходи, но предупреди его заранее, чтобы он мог договориться о помощи у ординатора в среду.
Мой рот открыт, словно ловушка для мух.
ЧТО?
— Он дал это дело только сейчас?
Она медленно кивает.
— Это дело?
— Да.
— После операции?
— Да.
— Сейчас? И он сказал, передать это мне? Бэйли Дженнингс?
Она тянется вперед и ударяет меня по лбу.
— Да. А сейчас прекрати задавать глупые вопросы.
Затем она разворачивается и выходит из комнаты отдыха, что-то бормоча себе под нос.
Мои коллеги смотрят на меня в шоке.
Эрика вздымает руками.
— ВИДИШЬ! ТЫ СДЕЛАЛА ЭТО!
Мэган хлопает.
— Это хорошая причина для празднования! Сегодня вечером напитки с меня!
Я так потрясена, что даже не хватает ума отказаться.
Неудивительно, что Джози кричит в трубку, когда я звоню, сказать ей, что выйду с друзьями и буду дома немного позже обычного.
— Что ты наденешь? — раздаётся ее голос на всю раздевалку. Люди стреляют в меня странными взглядами.
— Ээ... — Я смотрю вниз на одежду, которую носила на работе этим утром. — Ничего особенного. Та черная блузка, которую ты ненавидишь.
Она стонет.
— Только, пожалуйста, не застегивай ее до самой шеи. Или клянусь богом...
— Не буду, господи. — Я быстро расстёгиваю две верхние пуговицы, радуясь, что она не видит меня через телефон. — Ты думаешь, я до такой степени неудачница?
— И джинсы?
— Те, которые ты купила с помощью моей кредитной карты без моего разрешения.
— Ох, слава богу. Обувь?
— Тенниски, — позорно шепчу я, — с толстыми шерстяными носками.
Она глубоко вздыхает.
— Почему ты упорно саботируешь себя?
Я смотрю вниз и хлопаю своими пятками вместе, как Дороти.
— Они удобны.
— Помимо этого они противны. Я сожгу их, когда ты вернешься домой.
— Эй! Они не так уж и плохи. И тебе лучше спать, когда я вернусь домой. Это может быть поздно.
Она продолжает, игнорируя меня:
— Твои волосы заколоты в хвост, да?
— Конечно.
— Ты можешь их распустить?
— Нет.
— Макияж? Пожалуйста, скажи мне, что этим утром ты нанесла тушь.
— Нет. Я опаздывала, но я храню некоторую косметику в шкафчике. Я нанесу её, если тебе станет от этого легче.
— ПОЖАЛУЙСТА.
— Бэйли! — Эрика называет моё имя через всю раздевалку. — Ты уже готова? Мы хотим застать конец счастливого часа.
Я показываю ей большой палец.
— Джоззи, я должна идти.
— Хорошо, отлично, но тебе нужно поговорить с парнем! Любым парнем! Барменом. Помощником официанта...
Я кладу трубку и беру косметику, говорю Эрике, что мне нужно несколько минут. Наношу тушь, немного румян на щеки и добавляю помады. Я выгляжу значительно более человечной, когда мы заходим в бар прямо напротив Медицинского центра Новой Англии.
«Гладкий Тони» — это учреждение вокруг больницы. Он выдержал проверку временем, маленькое выцветшее бунгало, спрятанное среди небоскрёбов, и самое лучшее, что сам Гладкий Тони до сих пор управляет этим баром. Эрика и Мэган общаются с ним на «ты», и он знает, какие напитки они предпочитают, нет никакой необходимости делать заказ.
— Как насчёт тебя, блондиночка? — спрашивает он меня, пока смешивает им коктейли.
Я смотрю на бутылки с ликером позади него, пытаясь вспомнить название напитка... любого напитка.
— Эм, я думаю, мне нужна секунда.
— Мы пойдём, найдём столик, пока они ещё есть! — говорит Эрика, и я остаюсь одна, в тщетных поисках меню напитков.
— Всё ещё думаешь? — спрашивает Тони после того, как помог другому посетителю.
Я хмурюсь.
— Что ты делаешь моим друзьям, возможно, я закажу что-то из этого.
— Водку с содовой.
Я морщу нос.
— Звучит скучно.
Он смеется, сердечно и глубоко.
— Скажу тебе вот что: почему мне не сделать тебе что-нибудь, и если тебе не понравится, сделаем что-то другое?
Я взбираюсь за барный стул и посылаю ему благодарную улыбку.
— Да. Спасибо. Звучит идеально.
Вот так я и выкручиваюсь, сижу в баре, пробуя напиток, который действительно очень вкусный.
— Что он в итоге сделал тебе?
Этот вопрос звучит от парня, сидящего справа от меня. Я поворачиваюсь, и у меня приподнимаются брови. Это не просто парень. Это белокурый красавчик с ямочками и беспроигрышной улыбкой. Этот парень стоит того, чтобы взглянуть на него дважды, или даже трижды.
Я улыбаюсь и наклоняю свой стакан к нему.
— Ох, эм... Вообще-то, я не уверена.
Я поднимаю глаза, чтобы спросить у Тони, но он уже перешёл к другому клиенту на том конце барной стойки.
Красавчик смеётся.
— Похож на Олд фешен. Чувствуешь ли ты там вкус бурбона?
— Возможно. — Я сужаю глаза. — Но только для уточнения, на что похож бурбон?
Он смеется и качает головой.
— Первый раз в баре?
— Нет, — у меня краснеют щеки. — Это мой третий раз.
Он улыбается сердцеостанавливающей улыбкой и протягивает свою руку мне.
— Я Купер.
Я рада обнаружить, что у него одно из мужественных, сильных рукопожатий, то, которое может впечатлить самых проницательных судей.
— Бэйли.
— Бэйли, — повторяет он, пробуя его, прежде чем кивает, словно приходит к заключению. — Ты похожа на Бэйли.
У меня с любопытством поднимаются брови.
— О, да? Почему это?
— Это сладкое имя. — Он пожимает плечами. — Милая. Жизнерадостная.
Его глаза быстро осматривают меня ниже, и я замечаю намёк на интерес в его светло-голубых глазах, которые кажутся странным образом знакомыми.
— Ну, спасибо, Купер. У тебя тоже хорошее имя. Я думаю, у моего лучшего друга в детстве была собака по кличке Купер.
Он смеется и возвращается к бару.
— По крайней мере, собака была симпатичная?
Он заигрывает, и я могу слышать, как Джоззи кричит мне флиртовать с ним, чтобы не позволить этому моменту ускользнуть сквозь пальцы.
— Очень симпатичная. Маленький французский бульдог, — говорю я с большой, дрянной улыбкой.
Он наигранно стонет.
— Ну, давай, ты хотела сказать, что это был массивный ротвейлер? Возможно, немецкая овчарка?
Я смеюсь.
— Нет. Он был крошечный. — Я поднимаю свои руки верх примерно в полуметре друг от друга, подмигиваю одним закрытым глазом, словно пытаюсь измерить прямо сейчас. — Примерно вот такой.
— Ха-ха. — Он наклоняет горлышко своего пива ко мне. — Знаешь что? Я ошибся. Возможно, твоё имя тебе не подходит.
Поверить не могу, как быстро мы поладили. Он весёлый и милый. Я должна присоединиться к моей группе в углу, но когда оглядываюсь через плечо, Эрика хлопает, словно она гордится мной, а Мэган кричит:
— Да, девочка!
К счастью, не думаю, что Купер её слышит из-за музыки. Он смотрит за моим взглядом, Эрика и Мэган быстро успокаиваются и пытаются придать себе нормальный вид. Эрика делает большой глоток своего напитка и давится. Мэган хлопает её по спине.
— Тебе нужно пойти и присоединиться к своим друзьям?
Морщу лоб. Что я должна сказать? Нет, лучше бы поговорила с тобой? Какой человек бросает своих друзей ради парня? ТОТ, КТО ТЫСЯЧУ ЛЕТ НЕ БЫЛ НА СВИДАНИИ.
Я хмурюсь.
— Я не знаю. Наверное. Я не хочу быть плохим другом.
Он улыбается и кивает.
— Я понял. Это круто. На самом деле, я сам кое-кого жду.
У меня разбивается сердце.
— О, да? Девушку?
Вау. Так тонко. Так круто.
— Нет. — Он смотрит вниз на часы и качает головой. — Просто одного придурка, который не ценит времени людей.
— Ох. — Я соскальзываю со своего стула. — Ну, если ты останешься тут, то можешь присоединиться ко мне и моим друзьям.
Он улыбается.
— Спасибо, но я наверно скоро позвоню ему. У меня завтра ранний рейс.
НЕТ. Это означает, он уезжает из города. Мои шансы увидеть его снова с каждой секундой уменьшаются.
— Но, если ты дашь мне свой номер, возможно, я позвоню тебе?
ВОЗМОЖНО, ОН ПОЗВОНИТ МНЕ?
Не думаю, что я когда-то так широко улыбалась. Мои щеки могут расколоться прямо посередине. Моё лицо выдаёт каждую каплю волнения, что означает, что Купер тоже это видит. Возможно, моё волнение заразительно, потому что довольно скоро мы вдвоем станем улыбающимися маньяками.
Он вытаскивает свой телефон, я даю ему свой номер, и вот так у меня появляется возможность любви на горизонте.
Джоззи описается в штаны.
ГЛАВА 10
Мэтт
— А вот и он, герой дня.
Я замираю и сжимаю свои глаза.
Купер.
Дерьмо. Я абсолютно забыл, что должен был выпить с ним сегодня вечером.
Я смотрю вверх, а в дверном проеме моего кабинета стоит мой младший брат со скрещенными руками. Он взбешен, что для него происходит крайне редко. По сути, он спокойный, милый парень. Купер не часто распускает свои перья, но, если бы меня кинул мой брат-мудак, я бы тоже разозлился.
Я смотрю на часы и съеживаюсь. Час. Я заставил его сидеть там на протяжении часа. Отталкиваюсь от стола и встаю.
— Мне нет оправдания. Прости. Давай, мы можем идти. Я закончу это позже.
Он качает головой и останавливает меня до того, как я достану пальто.
— Нет, брат. Пока я ждал, уже выпил два пива. Утром мне будет дерьмово, если выпью ещё одно.
Он идёт к моему кожаному дивану и скидывает беспорядок из оборудования, освобождая себе место. На кого-то другого я бы заорал из-за того, что трогают моё дерьмо, но не на Купера.
— Тебя задержали документы? — спрашивает он.
Я поворачиваю свое кресло к нему, сажусь и откидываюсь назад.
— Как всегда.
— Скорее всего, у тебя был напряжённый день, раз ты ещё в халате.
Он прав. Обычно я переодеваюсь после операции.
Потираю заднюю сторону шеи, массируя уставшие мышцы.
— День пролетел незаметно. Мягко говоря, он был напряжённый.
Он выставляет руки.
— Избавь меня от деталей.
Я понимаю. Купер тоже в этом мире, только в другой сфере. Он работает в отделе продаж «Гастинг Биосиенс», крупнейшей компании по производству медицинского оборудования в нашей стране. В старшей школе мы оба были спортсменами, звездами в бейсбольной команде, но он усилил свою популярность, я же убежал от своей в комфортную зону, уделяя внимание своим оценкам, пока он управлял столовой. Его предыдущая деятельность принесла свои плоды, он ведущий продавец в северо-восточном регионе.
— Ты упустил хорошую возможность потусоваться и пообщаться со своим дорогим братом, — говорит он, отталкиваясь, чтобы встать и пройти мимо меня к моему столу. — Я уезжаю завтра в Цинциннати. Буду там какое-то время.
Он открывает самый верхний ящик моего стола и роётся там, пока не находит то, что ищет — маленький игрушечный бейсбольный мячик.
— А что в Цинциннати?
— Потенциальный доктор.
— Крупная рыба?
Он обходит стол и осматривает пол, пока не находит маленькую Х, сделанную из изоленты. Мне пришлось переделывать её несколько раз, чтобы она оказалась примерно на том же месте, где и несколько лет назад.
— Самая Крупная рыба, которую я когда-либо видел.
Он подбирает направление своего броска, целится мячом в кольцо, висящее на задней части моей двери, кидает и промазывает, почти попадая.
Я свищу и встаю, чтобы забрать мяч.
— Ты вернёшься до свадьбы Молли?
— Снова? Когда?
— Я думаю, в середине ноября.
Сейчас моя очередь, поэтому я возвращаюсь к Х, целюсь и попадаю мячом в сетку.
— Пффф. — Он качает головой. — Повезло, не более.
Я улыбаюсь и протягиваю ему мяч. Это меньшее, что могу сделать после того, как кинул его с выпивкой.
— Тебе лучше до этого вернуться. Тёти, дяди, кузины, все будут там. Без тебя я не продержусь. Тем более ты им нравишься больше. Меня они только терпят.
— Ой, давай, ты заставляешь меня краснеть. — Купер выбивает у меня из рук мяч, кидает и попадает. — О, кстати, все время забываю спросить, ты представил тот грант, над которым работал?
Я смеюсь.
— Да, шесть месяцев назад.
— Когда получишь ответ?
— Перед праздниками.
У меня колотится сердце, когда думаю об этом... О возможностях, о влиянии на жизни.
Он с интересом выгибает бровь.
— Ты думаешь, сможешь отказаться от этой лёгкой жизни, если тебя выберет комитет?
— Я справлюсь, — отвечаю с сарказмом.
Некоторое время мы продолжаем в том же духе, делая игрушечный баскетбол серьёзнее, чем положено, но такое бывает между нами. Я так концентрируюсь на идеальном броске, что не уделяю особого внимания, когда он начинает описывать девушку, которую встретил в баре напротив.
— ...такая красотка. Поэтому видишь, все не так плохо. Я даже рад, что ты не пришёл. Она сладкая. Блондинка, как мне нравится. Немного низковата, но ей это идёт. Она подписала свой номер в моем телефоне: Бэйли, девушка из бара. Словно я не вспомню её.
Я делаю рывок вперёд и промахиваюсь на добрых два фута, поворачиваюсь к нему лицом.
— Постой, не мог бы ты повторить, как она выглядит?
Он хмурится, сбитый с толку моим внезапным интересом.
— Блондинка, весёлая, веснушки. — Он пожимает плечами. — Не твой тип, не беспокойся.
Я фыркаю.
— Да, ты прав, когда сказал, что она не в моем вкусе. С сегодняшнего утра она работает на меня.
— Не может быть. Не эта девушка.
Я закатываю глаза.
— У неё были светло-карие глаза? Почти ореховые?
— Я не знаю. В баре была плохая видимость.
— У неё были высокие скулы? Ямочки, когда она улыбалась?
— Черт. Бэйли? Блондинка, беззаботная Бэйли работает на тебя? Чем она занимается? Она медсестра?
— Она мой хирургический помощник.
Он взрывается от смеха. Глаза закрыты, хлопает по коленкам, дикий смех вырывается с него.
— Нет, — говорит он, вытирая слезы с уголков глаз. — Нет, черт возьми.
Я кидаю мяч в его грудь.
— Ты собираешься кидать или как?
Он бросает баскетбольный мяч над диваном, полностью не заботясь, куда тот попадёт. Мяч отскакивает от стены и попадает в мусорное ведро.
— Расскажи мне подробнее, как это произошло, потому что в прошлый раз я слышал от тебя, что у тебя нет хирургического помощника. По-твоему, никто не может продержаться.
— Доктор Лопез навязал её мне.
Он качает головой и подходит ближе, положа руку мне на грудь.
— Нет, нет, нет. Не ври мне. Ты нанял её.
Я пожимаю плечами и пытаюсь обойти его, но он блокирует мне путь. Я позволяю ему. Я выше его на несколько дюймов. Могу легко его обойти, но не хочу, чтобы это выглядело чем-то большим, чем есть на самом деле, потому что это не имеет никакого значения. Мой младший брат, золотой мальчик, пытается подкатить к Бэйли. Сильное дело.
— Почему?
— Она была в нужное время в нужном месте. У меня не было хирургического помощника, у неё хирурга. Это работа.
Медленная, хитрая улыбка появляется на его лице, и у меня возникает желание сделать ему больно.
— Ну, тебе будет неловко, когда мы начнём встречаться?
Я отхожу, хмурюсь, когда мое раздражение превращается во что-то более зловещее.
— Встречаться? Что ты имеешь в виду? Ты ведь только встретил её пять минут назад?
Он пожимает плечами и отходит. Внезапно он, хитрый сопляк, начинает водить руками по моему столу, трогая вещи, которые ему не принадлежат.
— Да, но мы нашли общий язык. Была эта мгновенная связь. Ну, ты понял. Ты, вероятно, ощущаешь такое, когда получаешь новое медицинское оборудование, такого рода волнение внизу твоего чресла.
Он приподнимает свои брови с намёком.
— Это действительно забавно, Куп, — поддразниваю его я, затем протягиваю свою руку ему на плечо и сильно сжимаю. — Интересно, как отреагирует этот доктор в Цинциннати, если ты будешь с синяком под глазом?
Он поднимает брови.
— Синяк под глазом? — его тон приторно невинный. — Какой? Я думал, мы обсуждаем мою новую подругу, и вдруг ты сейчас угрожаешь мне телесным повреждением. Это так не похоже на тебя, Мэтью.
Он никогда не называет меня Мэтью. Он думает, что он на верном пути. Будет неудобно объяснять родителям, что я случайно убил их любимого сына.
— Предупреждаю тебя, — говорю угрожающе, — брось это.
— Что именно бросить? Ты должен быть конкретнее, я запутался.
Я отпускаю его плечо и обхожу свой стол, начинаю поправлять свои вещи, чтобы быстрее уйти отсюда.
— Ты делаешь это, чтобы разозлить меня. Ты хочешь наказать меня за то, что я заставил тебя сидеть в этом баре. Ну, у тебя получилось. Ты сделал это. Теперь оставь её в покое.
Он смеется и качает головой.
— Нет, вообще-то это не так. Сегодня вечером я встретил красивую женщину, и она дала мне свой номер. Я рассказываю тебе об этом и, вместо того чтобы порадоваться за меня, ты озверел. Интересно получается, ты так не думаешь? Ты бы волновался, если бы я встречался с Патрицией?
Я смотрю на него не-шути-со-мной взглядом.
— Ты прав, — кивает он. — Она слишком хороша для меня. Как насчёт Кендры?
— Брось это, Куп.
— Нет, мне нужно знать, ты не хочешь, чтобы я встречался со всеми твоими сотрудниками или только с Бэйли?
— Ты ведёшь себя, как мудак. Брось это.
Сдаваясь, он поднимает руки.
— Ты прав. Отлично. Урок освоен. Все, что связанно с Бэйли я буду держать при себе.
Я не позволю маленькой игре Купера задеть меня. Он мой младший брат. Он был создан, чтобы мучить меня. Купер думает, что у него это хорошо получается, но на самом деле не особо. Свидание с Бэйли. Мне все равно.
На следующий день он высылает скриншот их разговора:
Купер: Привет! Это Купер.
Купер: Ой, позволь уточнить. Парень из бара, не собака твоего друга.
Бэйли: Ха! На какую-то секунду я была сбита с толку... Спасибо, за объяснение. Как ты?
Купер: Хорошо, только приехал в Цинциннати по работе. Тут холодно.
Потом, он высылает ей своё глупое селфи, где стоит снаружи с натянутым капюшоном и стучащимися зубами. Она отвечает спустя несколько часов.
Бэйли: О, боже мой! Бедняжка.
Куперу показалось, что это звучит многообещающе.
Его дословное сообщение для меня:
Купер: Ох, ей жаль меня ;)
Мой ответ: Скорее всего, учитывая, сколько времени ей потребовалось для ответа. Она по вторникам не работает. Какое у неё было оправдание?
Купер: Может, она не рабыня своего телефона, в отличие от всего общества...
Я не отвечаю, решаю снова вернуться к работе, но опять получаю сообщение от брата.
Купер: Просто уточняю, из нас двоих, я тот, кто больше знает о женщинах, в отличие от тебя.
Мэтт: Хорошо.
Купер: У меня было три успешных долгосрочных отношений. У тебя один развод.
Мэтт: К.
Мои короткие ответы, должно быть, злят его, потому что Купер продолжает писать.
Купер: И вообще, мне действительно нравится Бэйли, и мы поладили. Я хочу позвать её на свидание, когда вернусь с Цинциннати.
Я не отвечаю.
Следующим утром у меня назначена вторая операция с Бэйли. В 8:00 она должна быть уже на борту, но когда я прихожу в 6:00 она уже здесь, стоит, прислонившись к стене возле моего офиса с термосом кофе в одной руке и пластиковым контейнером в другой. Я оглядываюсь, подойдя к двери, гадая, не перепутала ли она.
— Ты ждёшь меня? — спрашиваю я, когда оказываюсь в зоне слышимости.
Она дёргается вперёд и кивает, её поведение от расслабленного меняется на профессиональное.
— Да. Привет. Доброе утро.
Её щёки краснеют, становясь такого же оттенка, что и её губы. Её куртка все ещё застегнута до самого горла. Интересно, где она припарковалась, чтобы замёрзнуть по пути в больницу. Потом эта мысль теряется, когда меня отвлекает аромат печеных изделий. Я стою перед ней, у меня во рту образуется слюна, словно я одна из Павловских собак.
Мой ключ в руке готов к использованию.
Бэйли не двигается. Её глаза скандируют мою куртку, мою грудь и шею, и потом её светло-карие глаза встречаются с моими. Чтобы встретиться со мной взглядом, ей приходится наклонить голову немного назад, и, скорее всего, я осматриваю её так же, как и она меня, потому что она спрашивает:
— Ты что-то ждёшь?
Могу поклясться, у неё немного хриплый голос.
Я стараюсь не ухмыльнуться.
— Ты перегородила мою дверь. Я не могу открыть её.
Её высокие скулы ещё больше краснеют, и она быстро отходит в сторону с моего пути.
— О, господи, прости. Разумеется, я ещё не пила свой кофе.
— Что там? — спрашиваю я, показывая на пластиковый контейнер. — Пахнет вкусно.
— Это? Ох, ну... — Она кивает на контейнер, делая паузу, потом смотрит опять на меня и пожимает плечами. — Это взятка.
Я заканчиваю открывать дверь, отхожу назад и смотрю на неё с выгнутой бровью.
— Взятка?
Она закусывает уголок губ, чтобы не улыбнуться.
— Да. Банановый хлеб. Патриция сказала, что это твой любимый, поэтому на выходном я приготовила его тебе.
Хах.
Интересно.
Она должна была переписываться с Купером, но вместо этого пекла для меня.
— Ты пытаешься исправиться за понедельник? — спрашиваю я, в моем голосе нет ни капли юмора.
Открываю дверь и вхожу внутрь, оставляя дверь приоткрытой, чтобы по желанию она могла пойти за мной. Бэйли идёт.
— Да. Точно. — Она смотрит вниз на контейнер, словно обдумывая что-то, затем опять смотрит наверх и встречается со мной взглядом.
— Я хочу извиниться за опоздание. Мне действительно нет оправданий, но ты должен знать, до этого я никогда не опаздывала и не собираюсь опаздывать снова. Я понимаю, что только извинений мало, поэтому у меня есть план задобрить тебя сладким.
Потом она снимает крышку.
Черт, пахнет хорошо. Хорошо, как внутри пекарни. Хорошо, как у бабушки на кухне.
У меня урчит в животе.
Мне приходит в голову, насколько этот обмен отличается от моих предыдущих хирургических помощников. Когда Кирт вошёл в мой кабинет, у него дрожали колени. Он избегал зрительного контакта и стоял возле двери, словно для быстрого бегства. В отличие от него, Бэйли кажется уверенной, настолько уверенной, что она не спеша осматривается вокруг. Чему-то улыбается, проследив за её взглядом, я вижу игрушечный баскетбольный мяч на моём диване. Той ночью я забыл положить его обратно в стол.
Начинаю рыться в нескольких делах, чтобы отвернуться от неё. Она ещё не в халате. Милые джинсы. Розовый пуховик. Золотисто-русые, ангельские волосы.
Купер был прав — она не в моем вкусе.
Факт, что я должен напоминать себе об этом, раздражает меня.
— Мне не нужна взятка, — неожиданно заявляю я, стараясь изложить эти вещи для неё предельно ясно. У неё приподнимаются брови, и я продолжаю: — чтобы ты работала на меня, нам нужно стать хорошей командой, мне не нужно, чтобы ты нравилась мне. Ты не должна печь для меня. Приходи вовремя и хорошо выполняй свою работу. Как насчёт этого?
— Но я хочу понравиться тебе, — говорит она, удивлённая мыслью, что ей нужно объясняться.
Я пожимаю плечами, словно это неважно.
— Если это поможет, из тех, кто здесь работает, мне никто не нравится, разве что Патриция, и то я думаю, это взаимное уважение.
— Так что, для тебя проще уважать кого-то, чем нравиться им?
Я поднимаю взгляд, она смотрит, наклонив голову. Бэйли изучает меня с нахмуренными бровями. Эта живая девчонка рассматривает меня под микроскопом в моем собственном кабинете, и мне это не нравится.
— Я думаю, что да.
Уголок её рта смягчается и поднимается в манящую улыбку.
— Итак, никакой надежды для нас стать друзьями?
Она дразнит меня, и в моей груди начинает расти надежда. Возможно, моё холодное, мёртвое сердце немного не в себе.
Потом я делаю единственную логическую вещь. Отбрасываю это чувство в сторону.
— Нет. Этого не произойдет.
Мы не будем друзьями или кем-то большим. Хотя я чувствую себя глупо, пытаясь объяснить это себе. Я бы никогда не рассматривал привлекательность Бэйли, если бы Купер не перенёс её в эту категорию. Эти ошибочные мысли его вина.
Бэйли кивает, и я удивлён, ведь она не расстроилась. Вообще-то, она выглядит довольной. Затем закрывает крышкой контейнер.
— Тогда я возьму этот хлеб в комнату отдыха. Какой смысл этому пропадать. Увидимся на операции!
И она уходит.
Выходит из моего кабинета и забирает мой чёртовый банановый хлеб с собой.
ГЛАВА 11
Мэтт
Я опускаю руки под кран, позволяя тёплой воде смыть пену с кожи, когда дверь в операционную начинает открываться. Кендра заглядывает, просовывает голову и начинает гримасничать.
— У вас есть минутка, доктор Рассел?
Есть гора работы, которая стоит между мной и моими выходными. Я должен много чего сделать, и у меня не хватает на это времени. Обычно я нахожусь в офисе в субботу и воскресенье столько же, сколько с понедельника по пятницу, но я менее эффективен.
Патриция ушла домой. Нет ординаторов, которые спешат в Старбакс, и мне приходится бороться с уборщиками. Они пробегают мимо, когда видят меня, идущего по коридору, они больше не стучат в мою дверь. Я не хочу, чтобы кто-то переставлял вещи в моем кабинете. У моего беспорядка есть причина, и я вполне способен убрать свой собственный мусор.
Эти выходные сильно отличаются. Завтра свадьба Молли, и я действительно должен уйти с работы вовремя, если хочу забрать свой костюм у портного, прежде чем он закроет свой магазин.
Мне бы не пришлось торопиться, если бы моя операция не прошла с задержкой из-за ошибки Бэйли.
— Что тебе нужно?
Я поворачиваюсь и беру полотенце.
Она входит и позволяет двери закрыться позади неё.
— Это действительно могло произойти с каждым, — она говорит об инциденте с Бэйли. — И я не думаю, что вы должны её наказывать. Может, вы не заметили, но она хороша. Эти последние несколько недель были раем, по сравнению с тем, когда вы работали с Киртом.
Я бросаю своё полотенце в мусорное ведро, и она должна чувствовать, что я теряю терпение, потому что быстро продолжает:
— Хорошо, да, эта ошибка сегодня задержала вашу операцию, но в последнее время вы значительно сократили время ваших операций из-за Бэйли.
— Я знаю.
— Поэтому на сегодняшний день она лучший помощник, который у вас был. Пожалуйста, не переусердствуйте с ней.
— Как ты думаешь, что я собираюсь с ней сделать? Уволить её?
У неё от страха расширяются глаза.
— Пожалуйста, не надо. Она облегчает и мою работу. Я больше не бегаю на износ.
Я вздыхаю и прохожу мимо неё.
— Спасибо, что просветила меня, Кендра, но Бэйли никуда не денется. Уверяю тебя. Хороших выходных.
Разбирая электронную почту, начинаю раздражаться, так как холодный фронт, о котором предупреждал диктор этим утром, наконец, проявился. Льёт сильный дождь, а это означает, что пятничная поездка домой будет ещё больше адской, чем обычно. Я должен взять свои документы и закончить дома, чтобы успеть забрать свой костюм.
Я использую свою личную ванную, чтобы снять халат, взять пальто и захватить файлы, которые осталось разобрать. Лифт переполнен, но все держатся подальше от меня — одно из преимуществ всеобщего неприятия это то, что люди никогда не вторгаются в моё личное пространство.
Двери лифта открываются, и я собираюсь резко повернуть налево, в сторону парковки, когда замечаю Бэйли, стоящую у входа в наше здание и обхватившую себя руками. Она без халата, одета в джинсы и в тот же розовый пуховик, в котором полностью тонет. Я думаю, она кого-то ждёт. Почему бы ещё ей зависать возле входной двери? Затем яростно вытирает свою щеку, и я понимаю, что она плачет.
Дерьмо.
Смотрю на дверь гаража. В секунде от свободы.
Оглядываюсь на неё в тот момент, когда она качает головой своему телефону, кладёт его в карман, берет с пола рюкзак, словно собирается выйти. Но там нет машин, только стена дождя, гром и тёмное небо.
Черт возьми.
— Бэйли, — говорю я, мой голос легко проносится по мраморному полу. — Подожди.
Девушка оборачивается, закатывает глаза, явно раздражённая, что я иду за ней. Она быстро вытирает щеки и поднимает руку, чтобы отмахнуться от меня.
— У меня нет времени. Я не хочу разговаривать с тобой прямо сейчас. Если ты хочешь сгрызть меня за то, что произошло, то можешь сделать это в понедельник. Я иду домой.
— Как?
Её красивые карие глаза, полные слез, смущённо смотрят на меня.
— В смысле как?
— Как ты доберёшься домой? Ты припарковалась на улице или что-то в этом роде?
Она перестаёт хмуриться, когда понимает, что я не собираюсь её ругать.
— Ох. — Она смотрит в окно. — Я собираюсь сесть на автобус.
— Автобус? — Автобусная остановка ниже по улице.
— У тебя нет машины?
Она напрягает спину.
— Нет. У меня нет.
Нужно проверить, сколько мы платим ей. Уверен, у неё не должно быть проблем с тем, чтобы приобрести машину, которая будет доставлять её до работы и обратно.
— Хорошо, как насчёт убер или что-то типа этого?
Её интонация не смягчается, когда она отвечает:
— Я всегда езжу на автобусе. Всё в порядке.
Я ищу зонт и хмурюсь, когда обнаруживаю, что у неё в руках ничего нет.
— Ты промокнешь и замерзнешь там.
Она смеётся и начинает отходить.
— Это не твоя забота. Не волнуйся обо мне.
Да, к сожалению, я беспокоюсь о ней. На протяжении последних трёх недель всё, что я делаю, это беспокоюсь о ней.
И в этом виноват Купер. Он ежедневно разжигает моё раздражение, пересказывая мне об их переписках, и хвастается, как развиваются их отношения. Отношения — это смешно. Они не ходили на свидание. Даже не говорили по телефону. Если мерить, что «отношения» зависят исключительно от количества сообщений, которыми обменялись на этой неделе, то у меня отношения с моим курьером, посыльным из службы доставки еды и моей домработницей. Черт, да я нарасхват.
— Я не позволю тебе ждать в такую погоду на автобусной остановке. Давай, я подвезу тебя.
Её мягкий женский смех эхом разносится по лобби.
— Спасибо, но я лучше прогуляюсь.
На самом деле, она имеет в виду: «Спасибо, но я лучше умру».
— Это не просьба. Меня не устроит, если ты не придёшь в понедельник, потому что заболела пневмонией.
Её взгляд заблестел новым уровнем ненависти.
— Из всех людей ты должен знать, что пневмонией не заболеешь только от холода и сырости.
Она пытается обойти меня, но я ловлю её рюкзак и стаскиваю его с плеч. Я не могу надеть его, потому что у него плечевые лямки, как у малыша, поэтому беру его в руки и начинаю идти. Она может пойти за мной или нет. Я убеждаю себя, что мне все равно.
— Доктор Рассел, — говорит Бэйли позади меня, её каблуки слегка постукивают по мраморному полу, когда она пытается не отставать.
— Ты уже не на работе. Зови меня Мэтт.
— Доктор, — демонстративно говорит она. — Пожалуйста, отдайте мне мой рюкзак. Или я вызову охрану.
Я смеюсь, потому что она действительно весёлая. Никто никогда не угрожал вызвать из-за меня охрану.
— Обращайся ко мне Мэтт. И если ты собираешься вызвать охрану, обязательно попроси Томми. Он молодой, и у него есть небольшой шанс поймать меня прежде, чем я убегу отсюда с твоим рюкзаком JanSport. Во всяком случае, что у тебя здесь?
Он ничего не весит.
— Мой ланчбокс. Бутылка воды. Пустой пластиковый контейнер.
Пластиковый контейнер.
Я оглядываюсь, чтобы посмотреть на неё. Она быстро идёт за мной. Я действительно намного выше неё.
— Ты приносила ещё банановый хлеб?
Она кивает и переходит почти на бег.
— В прошлый раз Патриции ничего не досталось, я чувствовала себя плохо.
— В прошлый раз я тоже ничего не получил, — подчёркиваю я.
Она фыркает.
— Да, хорошо, я не чувствую себя плохо из-за этого.
Я снова смотрю вперёд, чтобы она не могла увидеть мою улыбку. Ну вот опять она с этой грубой честностью. В операционной она абсолютно послушна. В любом ином месте нет.
Мы спускаемся на первый уровень гаража, отведённого для врачей. Бэйли останавливается возле чёрной Ауди, поворачивается и ждёт, что я присоединюсь к ней.
Я усмехаюсь.
— Это не моя машина.
Она кивает.
— Верно, конечно. Сейчас я это вижу.
Она отправляется к ярко-жёлтой Феррари одного из пластических хирургов. Пафосный номерной знак гласит: SXY DOC88.
— Мы на месте.
— Даже не близко.
— Ох, ну ладно. Я понимаю. Ты не публичный. Возможно тот серый Рендж Ровер?
Я нажимаю кнопку разблокировки на моем брелке, мигают задние фары. Вот она, машина, на которой я езжу со времён медицинской школы.
— Ты шутишь. Приус?! Сам сатана водит Приус?! — Она поворачивается, словно надеется увидеть кого-то ещё и разделить этот момент. Но у неё есть только я.
Я пожимаю плечами.
— У него хороший расход топлива.
Бэйли часто моргает.
— Я не была бы больше шокирована, если бы ты запряг лошадь с повозкой.
Я смеюсь и открываю заднюю дверь, чтобы бросить её рюкзак.
— Садись. Дорога ведёт в ад.
В тишине мы пристёгиваёмся, в тишине выезжаем с парковки и молча выезжаем на проезжую часть.
Наконец, я спрашиваю:
— Где ты живёшь?
— В западной части. Прямо напротив Франклинского Парка.
— Хорошо. Мне кое-куда нужно заехать. Ты не против?
— Учитывая, что ты забрал мой рюкзак и заставил сесть в твою машину, не думаю, что имеет значение то, чего я хочу.
Вижу. Она все ещё обижается. Все в порядке.
— Хорошо. Рад, что мы на одной стороне.
Она не думает, что я смешной.
Постукиваю большим пальцем по рулю и пытаюсь сосредоточиться на дороге, а не на ней.
Прошло много времени с тех пор, как кто-то, кроме меня, сидел в этой машине, много времени до тех пор, как я нашёл кого-то интересного, как Бэйли Дженнингс. Я пробую тайно изучить её. Она кажется очень маленькой, когда сидит. Две её могут поместиться на этом месте. Смотрю вниз и усмехаюсь, когда вижу, что на её ногах нет телефона. Разве она не должна писать Куперу и рассказывать о том, как прошёл её день? Не должна предупредить его, что находится в аду, потому что её везёт домой её раздражительный босс, который заставил плакать.
Я ослабляю свой галстук, неожиданно чувствуя себя неловко от этой близости.
Мы уже отъехали на несколько миль от больницы, когда она осмеливается заговорить:
— Если не считать того, что случилось сегодня, я что-то сделала, что обидело тебя? — О, хорошо, серьёзный разговор. — На протяжении последних нескольких недель, кажется, что я раздражаю тебя, и не могу понять, почему.
— Знаешь, вообще-то я надеялся, что мы будем сидеть в дружелюбной тишине на протяжении всей поездки. — Её взгляд пытается продырявить мой череп, поэтому я смягчаюсь: — Ты думаешь, это как-то связано с тобой?
— Да, — сразу отвечает она. — Но это бессмысленно, кажется, что твоя раздражительность усугубляется со мной. Не похоже, что ты кричишь на Кендру, когда она приносит тебе что-то дольше, чем одна секунда в операционной. Ты практически рычишь, когда видишь меня.
Это не может быть так. А если это так, то я не замечаю.
— Со мной сейчас происходит несколько вещей, — признаюсь, немного уступая ей.
— Связано с работой? — давит она.
— Отчасти да. Я жду ответа по поводу заявки на грант, но комитет затягивает рассмотрение.
— Патриция что-то говорила об этом.
— Это тяжело, не говоря уже о том, что в последнее время я беру больше дел. А чем больше дел, тем больше консультаций, документации, подготовок к операциям и после.
— Я понимаю, ты занятой парень, но это все еще не объясняет, почему ты выплёскиваешь свой стресс и гнев на меня? Ты не можешь пойти в зал или ещё что-то? Побить кресло-мешок?
Я улыбаюсь.
— Я думаю, ты имеешь в виду боксёрскую грушу.
— Я это и сказала. Теперь, что ещё? Ты сказал, что некоторые стрессы связаны с работой. Другие с личной жизнью?
Я включаю поворот и меняю полосу, не уверенный, что хочу пойти с ней по этому пути. Часть меня хочет признать, что меня раздражает, что она переписывается и флиртует с моим братом, если не брать во внимание то, что она не знает, что Купер мой брат. Я спросил у него об этом на днях, и он сказал, что речь об этом как-то не заходила.
Почему, чёрт возьми? Я сказал ему, чтобы он заговорил об этом специально. Проще не бывает. Купер сказал, что сделает это в ближайшее время, но не хочет её спугнуть. Словно родственные связи со мной могут всё испортить. На самом деле, его логика мне не понятна, но я сдерживаю себя и ничего не говорю Бэйли. Кроме того, у нас не было возможности поговорить об этом. Я вижу её только в операционной.
До сих пор. Пока не посадил её на пассажирское сидение в моей машине, словно все нормально. Я чувствую запах её духов. Замечаю каждый раз, когда она двигается в кресле, пытаясь почувствовать себя комфортно, или хочет отодвинуться от меня подальше?
Меня не должно волновать, что они переписываются, поэтому я сам себе говорю, что это не так, и меняю свою позицию по этому вопросу с чистой совестью.
Купер может делать все, что, черт возьми, ему угодно, и я продолжу жить как обычно. Это мой план, за исключением того, что он ещё не работает. Очевидно, я вёл себя как мудак во время работы. Представляю это.
— Давай поменяем тему, — говорю я, тянусь вперёд и включаю радио, если это поможет делу. Нет ничего, что сегодняшние хиты не смогут решить.
Бэйли убирает мою руку и выключает его.
— Нет, мы перейдём к реальной причине, почему ты меня ненавидишь.
Я хмурюсь.
— Я не ненавижу тебя.
— О, ладно, извиняюсь. Я просто тебе не нравлюсь. Какая разница?
Я ничего не говорю, и машина погружается в напряжённую тишину. Снова меняю полосу движения и выезжаю с автострады, когда заканчивается песня и начинается другая. Она с тяжёлым вздохом скрещивает свои руки.
— Я думаю, что просто должна уйти. Ничего не получается.
У меня такое чувство, что кто-то ударил меня кулаком.
— Что? Почему? — Бросаю быстрые взгляды в её сторону, стараясь фокусировать взгляд на дороге. Я не хочу пропустить свою очередь. — Из-за того, что произошло сегодня в операционной?
— И да, и нет. Отчасти. Мне кажется, что твоё присутствие в операционной чересчур пугающее. Каждый мой шаг усугубляется и оценивается. Ты заставляешь меня чувствовать себя недостаточно быстрой и умной, чтобы идти в ногу с тобой. — Бэйли в поражении поднимает руки. — Возможно, мы просто плохая команда. Я думала, что смогу справиться с давлением, но сейчас понимаю, что работать с доктором Лопезом это ничто, по сравнению с тем, чтобы быть частью твоей команды. Доктор Лопез — солнышко, радуга и плей-лист из бич-бойз, а ты...
— Что я? — требую ответ.
Мне кажется, что она шепчет: «Пугающий», но не уверен, что правильно её расслышал.
Я поворачиваю налево, затем немного проезжаю, и вот, мы возле моего портного. Мне нужно выйти, но Бэйли все ещё бушует, и я не могу оставить её здесь после её речи. Паркую машину и поворачиваюсь к ней.
Девушка смотрит прямо перед собой, не смотря на то, что я знаю, она ничего не может видеть из-за дождя, льющего на лобовое стекло.
— Хорошо. Верно. — Я прочищаю горло. — Я осознал, что, возможно, могу быть проблемой.
Она откидывает назад голову и смеётся, смеётся, смеётся. Её светлые волосы рассыпаются вниз на её спину. Её длинные тёмные ресницы бросают тени на её выраженные скулы. Я сижу совершено неподвижно, смотрю на неё и сжимаю руки, потому что по какой-то глупой причине у меня есть сильное желание дотронуться до нее, прикоснуться к веснушкам на её переносице, провести подушечкой пальца по её нижней губе, той, которая сейчас из-за меня растянулась в улыбке.
Иисус, она обладает властью.
Наконец, Бэйли собирается с мыслями и поворачивается ко мне. От смеха вдоль её нижних ресниц образовались слезы.
— Возможно, я могу быть проблемой. Да неужели? — Ее слова пропитаны сарказмом.
Я качаю головой и заставляю себя отвести взгляд. Проклятый дождь. Мне нужно выбраться с этой машины.
— Жди здесь. Я ненадолго.
Я не беру зонт, когда выхожу на улицу и захожу в лавку. Через несколько минут у меня в руках костюм, я доволен, что портной нашёл время для того, чтобы обернуть его в полиэтиленовый мешок для одежды, чтобы он остался сухим. Я же нет. Я как мокрая собака, когда захлопываю дверь и поворачиваюсь назад, чтобы повесть костюм.
— Ты весь мокрый, — говорит Бэйли, констатируя очевидное.
Должно быть, она успокоилась, пока я был внутри, потому что нет намёка на смех в её глазах. Её золотисто-карий взгляд быстро осматривает меня, и я смотрю в зеркало заднего вида. Мокрые волосы падают мне на лоб в паре с недовольной гримасой, я выгляжу как эмоциональный вампир. С ворчанием стаскиваю свой пиджак и вешаю его на спинку сиденья, прежде чем закатать рукава до локтей. Моя белая рубашка так же намокла, как и пиджак, но, учитывая жару в машине, она должна скоро высохнуть.
— Какой у тебя адрес? — напрямую спрашиваю я.
— Я бы хотела закончить наш разговор.
— Нет. Видишь ли, я забрал свой костюм и сейчас отвезу тебя домой. Как и положено.
Она протягивает руку и прикасается к моему предплечью, её рука нежная, тёплая и фарфорово-белого цвета. Я смотрю на неё, почти уверенный, что Бэйли уберёт её, но она этого не делает.
— Я не должна была смеяться, когда ты признался, что у тебя могут быть проблемы.
О, все ясно. Она думает, что ранила мою гордость, словно я хрупкое, темпераментное существо.
Ненавижу себя за то, что это так.
— Если ты хочешь, чтобы я продолжила работать на тебя, ты должен поговорить со мной.
— Мне плевать, если ты останешься. — Меня раздражает, что она думает, будто разобралась во мне. Она думает, что нежным прикосновение и сладким тоном пробьёт мою броню, и я выдам ей свои тёмные секреты.
Её рука болезненно сжимает мою руку, затем она отбрасывает её, скрещивает руки и смотрит в пассажирское окно.
— Улица Дубовая 8745. Отвези меня домой. Немедленно.
Я на распутье. Хочу забраться на вершину, сохранив то, что осталось от моего достоинства и вытащить Бэйли из моей машины, но затем думаю, как досадно будет выходить в понедельник на работу и признаваться Патриции и Кендре, что Бэйли уходит, так как я не смог отложить свое эго в сторону.
— Отвези. Меня. Домой, — снова повторяет Бэйли, выплёвывая каждое слово.
— Я никогда не буду хорошим парнем в операционной, — неожиданно говорю я, слова вылетают из меня ещё до того, как решаю, что хочу их сказать. — Я не включу плей-лист песен бич-бойз и не буду шутить. С детскими операциями от сколиоза ты не можешь снова выпрямить позвоночник. Ты берёшь позвоночник, который работает, как слинки, и превращаешь его в скалу. Это профилактическая мера, не лекарство. Нет определённой причины, почему с одними людьми это случается, а с другими нет. Не по своей вине мои пациенты испытывают постоянную боль и страдания.
Она не двигается, поэтому я продолжаю разговаривать с её затылком:
— Я увлекаюсь тем, что делаю, и иногда это переносится на то, как я поступаю с моим персоналом.
— Не ко всем. Только ко мне, — уточняет она.
— Я считаю, что ты высокого стандарта.
Она фыркает и качает головой. Я хочу дёрнуть её за хвостик, заставить развернуться, чтобы она посмотрела на меня. Хочу, чтобы она встретилась со мной взглядом и увидела, что я делаю все, что в моих силах. Но не могу прикоснуться к ней, пока я взвинчен. Поэтому фокусируюсь на шторме в её окне и изо всех сил стараюсь игнорировать болезненное ощущение в груди. Это тяжело для меня. Мне не нравится жить в тёмной изнанке моей работы, но она притащила меня сюда и ничего не может изменить.
— Скажи мне, Бэйли, от тебя когда-нибудь зависела жизнь ребёнка? — У меня холодный и бесчувственный голос. — Приходилось ли тебе заходить в комнату ожидания после десятичасовой операции, смотреть в глаза матери и объяснять ей, что ты больше ничего не можешь сделать для её ребёнка? Что, если ты будешь продолжать пытаться, то уничтожишь позвоночник её дочери? Что она не сможет ходить независимо от того, сколько операций или курсов физической терапии она пройдёт? На твоём столе когда-нибудь был десятилетий ребёнок, нуждающийся в реанимации? Ты случайно задевала нерв, из-за чего чуть не парализовало кого-то? Ты думаешь, я холодный ублюдок. Ты хочешь, чтобы я был вежлив и мягок с тобой. Ты хочешь, чтобы я погладил тебя по голове и вручил тебе золотую звезду за выполнение своей работы. Я не могу. — Делаю небольшую паузу. — Повзрослей.
ГЛАВА 13
Бэйли
Если бы я могла слинять из машины доктора Рассела во время движения по шоссе, не получив при этом каких-либо серьёзных травм, то сделала бы это. Но я продолжаю молча сидеть рядом с ним, дрожа от невыраженных эмоций, пока мы не останавливаемся напротив моего дома. Беззвучно тянусь на заднее сидение за своим рюкзаком и прижимаю его к груди, чтобы он не промок. Мы не смотрим друг на друга, сдерживая дыхание. Нажимаю на ручку двери, думая о том, что нужно поблагодарить мужчину за то, что он подвез меня домой, или извиниться за произошедшее в конце, но в итоге, не сказав ничего, выскакиваю под дождь. Я бегу, потому что идёт дождь, но также, потому что как можно скорее хочу убежать от него.
Я слишком резко открываю входную дверь в наш дом и ещё быстрее закрываю её, смотрю в окно, чтобы увидеть, как он отъезжает. В этот момент сердце в груди колотится, как скачущий табун диких лошадей.
— Ты не поверишь! — кричит Джози позади меня.
От неожиданности подпрыгиваю и оборачиваюсь. Сестра держит наш ноутбук. Открыто приложение мессенджера. Когда я подхожу ближе, вижу, что она переписывалась с Купером без моего разрешения.
Черт. Я не проверяла нашу переписку весь день.
— Джози!
Она машет рукой, чтобы перебить меня.
— Да, хорошо, технически я переписывалась с ним без твоего явного согласия, но он возвращается в город и завтра приглашает тебя на свидание!
Мой желудок наполняется страхом.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты...
— Сказала ему «да»? Естественно! И ты не поверишь! Вы идёте на свадьбу!
Её глаза такого же светлого оттенка, что и у меня, наполнены звездами, словно мы идём не на свадьбу, а на церемонию Оскар.
Боже мой. Сколько еще я буду паниковать и плакать за один день? Не могу поверить, что она сделала это. Конечно, Купер хороший, но я не уверена, что согласилась бы пойти с ним на свидание, и точно не на свадьбу!
Хватаю компьютер и яростно пролистываю переписку, стараясь наверстать упущенное. У них скучный и безобидный разговор. Они говорят о погоде: «Так холодно, верно? Бррр!» и о его вылете с Цинциннати: «Парень рядом со мной очень храпел!». Джози использует больше смайликов, чем я. Практически в каждом предложении три или четыре. Иисус, если бы я была им, то никогда не ответила бы себе, но Купера это не отпугивает.
К сожалению.
Там, в конце, собственными глазами вижу, что он приглашает меня на свидание на свадьбу, и Джози тупо соглашается от моего имени четырьмя смайликами с сердечками вместо глаз. Я выгляжу как отчаянная чудачка.
Хуже того, Купер продолжает объяснять, что свадьба будет небольшой и весёлой: «Ешь торт и сможешь легко слиться с толпой».
Я снова смотрю на сестру.
— Это свадьба его кузины! Это значит, что там будет вся его семья!
Джози морщит лоб, словно не видит проблемы.
— Он сказал, она будет маленькой, — утверждает она. — Видишь, тут: «Только 50 человек или около того, ничего сумасшедшего»
— Это хуже, Джози! Это значит, что я не смогу исчезнуть из поля зрения!
— Оооо, да. — Кивает она, её губы начинают дрожать. — Теперь я понимаю твою точку зрения.
Я опускаю компьютер на диван и начинаю ходить туда-сюда. В хороший день это напрягло бы меня. Но сегодня я едва сдерживаюсь, чтобы не начать рвать на себе волосы.
— Как мы можем отказаться от этого?
— Мы не можем! — говорит она, пытаясь встать на моем пути и схватить за плечи, но я не разрешаю ей. Мне нужно продолжать двигаться, иначе я взорвусь. — Он действительно милый, ты сама так говорила! Да, первое свидание будет немного неловким, ну и что? Может быть действительно весело!
Внезапно я останавливаюсь, опускаю руки на колени и борюсь с желанием все бросить.
Её рука касается моей поясницы.
— Ты хочешь, чтобы я все отменила?
— Да! пожалуйста!
Она стонет.
— Ты действительно сможешь сказать нет? Уже слишком поздно. Я приняла приглашение от твоего имени, и теперь он взволнован. Ты же не позволишь бедному парню пойти на свадьбу в одиночку? Только неудачники так делают!
В этом беспорядке, к сожалению, вина не только Джози. Я — та идиотка, которая разрешила ей переписываться с ним от моего имени. Я смотрю на неё, сестра стоит передо мной, светлые волосы завязаны в пучок, красные от смущения щеки. Она заламывает руки и сильно старается не заплакать.
— У меня нет платья, — вздыхаю я, смиряясь.
— Комиссионный магазин в нескольких кварталах ещё на протяжении двух часов будет открыт, — мягко говорит она, уголки её губ приподнимаются в улыбке.
— А как же... — Замолкаю, понимая, что другого оправдания у меня нет.
Она бросается вперёд и обнимает меня.
— Мы возьмём тебе платье! Я сделаю причёску и макияж. Я практиковалась на себе весь день. — Это объясняет такое количество теней вокруг её глаз. Слишком вызывающе для буднего дня. — Ты будешь выглядеть, как Золушка, которая идёт на бал!
Подобные сравнения напоминают мне, что Джози ещё так молода. Она так сильно хочет верить в сказки, и я знаю, у меня нет выбора. Я пойду на свадьбу, даже если этот опыт навсегда оставит свои отпечатки.
На следующий день послушно сижу перед зеркалом в ванной, пока сестра укладывает мои волосы. На моем лице шикарный макияж, который бы я никогда не сделала себе сама. Мои глаза никогда не выглядели так ярко, благодаря теням, которые Джози наносила на протяжении последнего часа. Едва заметно и красиво. Я должна себя чувствовать на миллион долларов, но не чувствую ничего, кроме напряжения глубоко в животе.
— Почему мне кажется, что ты мне не доверяешь? — говорит она, беспорядочно размахивая плойкой над моей головой. Я отклоняюсь назад, чтобы не обжечься.
— Ох, не знаю, возможно, потому что ты сейчас собираешься обжечь мой лоб.
— Я практиковалась делать эти кудри на протяжении нескольких недель, ты будешь выглядеть потрясающе!
Пытаюсь расслабиться, но не могу. Я испытываю тревогу с тех пор, как доктор Рассел высадил меня вчера. Я плохо спала. Прокручивала его слова и пришла к двум выводам. Во-первых, он прав. Ведь понятия не имею, какой стресс он испытывает ежедневно на протяжении всего дня. Я же могу опустить голову вниз и сосредоточиться на работе, но, во-вторых, он тоже должен признать свою вину. И не должен использовать меня, как боксёрскую грушу.
Я понятия не имею, что делать, когда приду в понедельник утром. Стоит ли мне вспомнить, что произошло в машине, и извиниться за свою часть? И если он не захочет меняться, захочу ли я продолжать работать на него?
Джози думает, что я тихая и беспокойная из-за свадьбы. Вот почему она очень заботится о моей причёске и макияже. Это выглядит действительно хорошо. Её одержимость бьюти-блогерами на Ютубе явно окупается.
— Так! — Она опускает плойку. — Сейчас мы должны расчесать локоны, чтобы они выглядели мягкими, как у старых голливудских кинозвёзд!
Меня хватает только на то, чтобы показать ей поднятый вверх большой палец.
Покупка вчерашнего платья вытянула из меня очень много сил. Комиссионный магазин, в который мы ходили под дождём, находился в более хорошем районе города, поэтому был заполнен дизайнерскими обносками. Я думала, что мы просто зайдём, возьмём первое, что увидим, но Джози устроила из этого мини показ мод. В конце концов, после многих страданий с моей стороны, она остановилась на обтягивающем, ледяном, синем коктейльном платье с элегантными цветочными кружевными вставками. Длинные рукава доходят до запястья, а свободная юбка до середины бедер. Открытая спина придаёт немного сексуальности, не выглядя неприлично.
Я замёрзну, если свадьба будет на улице.
Джози наносит последние штрихи на мои волосы и с гордой улыбкой отступает назад.
— Великолепно.
Я улыбаюсь своему отражению в зеркале, больше для неё, чем для себя. Моя душа сегодня вечером к этому не лежит, как бы усердно я не старалась.
— Очень плохо, что мы не можем позволить себе новое пальто. Твоё розовое вообще сюда не подходит.
Она права. Оно слишком повседневное, но это все, что у меня есть на данный момент.
— Я сниму его, как только зайду внутрь, — убеждаю её, — не волнуйся, я не разрушу всю твою работу.
Пока я нахожусь в ванной и произношу про себя напутственную речь, что нужно выкинуть доктора Рассела из своей головы и подумать о свидании, раздаётся дверной звонок. Закрываю глаза и вижу его тёмные, мокрые волосы, как его влажная рубашка прилипала к его бицепсу, когда он вернулся в машину, как его большие руки сжимали руль, когда молча вёз меня домой, а также презрение в его голосе, когда сказал мне повзрослеть.
Если я сосредоточусь, клянусь, смогу почувствовать его запах. Его машина пахла так же опьяняюще, что и его офис, но в маленьком пространстве он ощущался четче. Запах засел в моей памяти.
— Бэйли, ты готова? — кричит Джози из гостиной. — Пришёл Купер!
Я открываю глаза и встречаю свой взгляд в зеркале, примеряю слабую, неловкую улыбку, прежде чем покачать головой и сдаться.
— Да! Иду!
Купер ждет меня у двери, и я с удивлением вижу, как он красив. С тех пор, как мы встретились в баре, прошло несколько недель, в Гладком Тони было туманно и темно. В моих воспоминаниях он не был так красив. У него тёмные, пепельно-русые волосы, густые и ухоженные. Его костюм темно-синего цвета, а его светло-голубой галстук застегнут на кусочек серебристого металла. Он собран и хорош, что заставляет меня чувствовать себя ребёнком.
Его глаза скользят по мне, и, очевидно, я заслуживаю его одобрения даже с моей розовой курткой, потому что он улыбается, делает шаг ко мне и целует в щеку.
— Великолепно выглядишь. После того, как ты сказала мне, что наденешь синее, я пытался соответствовать.
Я немного теряюсь, пока не понимаю, что Джози написала ему подсказку о моем наряде. Я смотрю на неё, она подмигивает, прежде чем прогнать нас за дверь.
— Не торопись домой! У меня есть все, что нужно. Я похороню себя в Нетфликсе и попкорне.
— Не ложись спать слишком поздно, — предупреждаю я.
Она смеётся.
— Конечно. В постели быть в десять, будет сделано. Эй, рада была познакомиться, Купер!
— Я тоже, Джози.
Он улыбается ей в ответ, и я не удивлена, увидев искреннюю симпатию в его глазах. Джози всех покоряет. Она может начать мирные переговоры на Ближнем Востоке, и всё сразу наладится.
— Твоя сестра похожа на тебя, — замечает он, ведя меня к черному, блестящему БМВ, которое урчит у обочины. — Она милая.
— Не позволяй её обличию обмануть тебя. Она хитрая, — предупреждаю я, качая головой.
Купер открывает дверь с моей стороны и берет меня за руку, чтобы помочь сойти с обочины и сесть в машину. Мужчина сообщает, что мы немного опаздываем.
Я начинаю волноваться.
— Как сильно мы опаздываем?
— Ох, всего на несколько минут, не стоит беспокоиться.
Конечно, он лжет. Настояв и посмотрев приглашение, я понимаю, что мы сильно опаздываем, через несколько минут невеста должна спуститься к алтарю. Черт, есть шанс, что мы зайдём прямо в тот момент, когда проповедник спросит, возражает ли кто-либо.
— Мой рейс из Цинциннати задержали. Все поймут, — уверяет он, после того как мы паркуемся. Он берет мою руку и ведёт к маленькой церкви.
Я ненавижу опаздывать. А особенно ненавижу опаздывать на подобные мероприятия, и мои наихудшие опасения подтверждаются, когда Купер открывает дверь в часовню, и каждый присутствующий поворачивается и смотрит на нас. С нетерпением моргают глазами. Маленький ребёнок спрашивает, мы ли это женимся. И да, это действительно похоже, что невеста и жених идут к алтарю. У меня горят щеки. Я хочу выдернуть свою руку из его, развернуться и выйти прямо на улицу, но, конечно, не могу. Я сглатываю и смотрю в пол, пытаясь не краснеть так сильно. Но все бессмысленно. Я Рудольф.
Ситуация вообще не смущает Купера. Я бросаю на него взгляд и вижу, как он широко улыбается, машет и похлопывает кого-то по плечу, пока мы идём по проходу в раздражающе неторопливом темпе. Он принц Гарри, приветствующий своих людей.
Я хочу сесть сзади, но эту скамейку мы проходим.
— А здесь? — быстро говорю я, дернув его влево. Сторона невесты, сторона жениха, пол, скамейка — кого, чёрт возьми, волнует. Я просто хочу сесть.
— Моя семья спереди. Похоже, они заняли нам места.
Ох, хорошо. Дальше он скажет мне, что на самом деле мы должны стоять у алтаря во время церемонии. Ты проводила до этого свадьбу, верно?
Я не могу смотреть в глаза всем, мимо кого мы проходим, не только из-за того, что опоздала, но и потому, что пришла на маленькую, частную свадьбу за руку с парнем, которого едва знаю. Черт, я даже не знаю его фамилию. Все определено будут судить меня с головы до ног, и теперь жалею, что не сняла свою мягкую куртку в фойе, когда Купер предложил повесить её, но я не хотела задерживать нас еще дольше.
— Купер, вот и ты! Я волновалась, что ты не успеешь, — говорит вежливый, женский голос. Он принадлежит женщине, которая стоит и машет нам. У неё такие же пепельные, светлые волосы и лёгкая улыбка, как у моего партнера. На ней темно-сливовое платье с кашемировым шарфом, стильно завязанным вокруг её плеч. Она, конечно, мама Купера.
Хотелось бы встретиться с ней при других обстоятельствах, я улыбаюсь ей. В ответ её улыбка становится шире, и легкое чувство облегчения проникает в меня за секунду до того, как мир исчезает из-под моих ног.
Мы поворачиваем к скамье, когда я замираю.
Купер врезается в меня сзади, и я чуть не падаю, как домино. Он придерживает меня за локоть, чтобы я не упала, но я не чувствую его прикосновения, потому что смотрю на плод моего воображения, или, возможно, на свой худший кошмар.
— Доктор Рассел? — спрашиваю голосом чуть выше шепота.
Мой босс вскакивает на ноги, возвышаясь надо мной на все шесть с чем-то футов. Я стою, разинув рот. Моё сердце в груди сейчас остановится. Он ничто иное, как тьма, — его волосы, костюм, поведение, всё, кроме голубых глаз, которые подходят к моему платью.
Его взгляд упирается в Купера.
— Ты издеваешься? Ты привёл её?
Он говорит с ним, словно они знают друг друга.
Подожди.
Мой взгляд возвращается к Куперу.
Они знакомы?
Звуки тяжёлого органа эхом наполняют часовню, объявляя о начале церемонии. Купер ведёт меня вперёд, поддерживая так, что задняя часть моих бедер ударяется о твёрдую древесину скамейки.
Его мама наклоняется вперёд и смотрит на доктора Рассела, сузив глаза.
— Ты знаешь спутницу Купера?
В то же время рука Купера касается моего плеча.
— Позволь снять твою куртку.
Я наклоняюсь вперёд, чтобы ему было удобно.
Все происходит так быстро.
— Да, мама. Мы вместе работаем, — просто отвечает доктор Рассел, поворачиваясь ко мне.
— Как это...
Моё предложение прерывается в тот самый момент, когда я замечаю мужчину возле мамы Купера, последний человек в их группе. Его чёрные волосы слегка посыпаны сединой, а очки на кончике носа отвлекают от сходства, но я не сомневаюсь, что смотрю на отца доктора Рассела.
Уравнения кружатся в моей голове. Итак, если эта женщина мама Купера... И этот мужчина отец доктора Рассела... Получается... E = mc2?
— Мэтт мой брат, — быстро шепчет мне на ухо Купер, прежде чем положить мою куртку на скамейку с другой стороны от себя.
Слово сталкивается во мне с изяществом грузовика.
БРАТ. Соответственно, я зажата между моим спутником и моим боссом. БРАТЬЯ. Мужчина, на которого я должна обратить внимание и мужчина, которого не могу выкинуть из головы. Это абсолютно не имеет никакого смысла. У меня так много вопросов, и я не могу их задать, потому что мы на долбанной свадебной церемонии. Матери невесты и жениха изливают чувства и идут вниз по проходу, краснея и сверкая, чтобы занять свои места через два ряда впереди от нас.
Было бы грубо начать задавать вопросы прямо сейчас, поэтому прикусываю язык и пытаюсь смотреть перед собой. Хорошо. Вот. Сфокусируйся на Иисусе.
Это не работает.
Я осознаю, что меня трясёт, пока люди вокруг меня сидят совершенно неподвижно. Их это не шокирует так, как меня. Что сказал доктор Рассел, когда впервые увидел меня?
— Ты привёл её?
Значит, он был удивлён, увидев меня здесь, но не удивлён, что я знаю Купера.
Что, чёрт возьми, это значит?
Я чувствую на себе взгляд доктора Рассела. Он хочет, чтобы я повернулась к нему, но не буду. Немного двигаюсь на сиденье, и сейчас его бедро давит в моё. Он не отстраняется, и я не знаю, что делать. Кружевная ткань моего платья собирается в складки между нами, но это не имеет значения. Тем не менее, брюки от его костюма обжигают мою кожу, сейчас так жарко от нашего соединения, и независимо от того, как сильно я кричу себе уйти, не могу. Это просто невозможно.
Рука Купера обнимает меня с другой стороны и сжимает.
Спустя мгновенье рука доктора Рассела сжимает свадебную программу, которую он держит.
Я хмурюсь, и он, скорее всего, замечает это, потому что предлагает программу мне, словно всё, что мне нужно — его дурацкая программа. Мы слегка касаемся пальцами, когда я беру её и, несмотря на это, контакт застигает меня прямо в сердце, словно он прижал меня к стене и поцеловал.
Поцеловал меня.
Я сдерживаю смех.
Повзрослей.
Возможно, я не могу отодвинуть от него свою ногу, но поворачиваю тело так, что смотрю в сторону прохода, к Куперу. Мои длинные волосы падают через плечо, я чувствую взгляд доктора Рассела на задней стороне шеи и голой спине. Почему я выбрала это платье? Ох, верно, его выбирала не я.
Я не могу поверить в происходящее. Мягко говоря, вчерашняя поездка на машине была напряженной. Я думала, что у меня ещё будет двадцать четыре часа на обдумывание того, что сказать ему. Но он здесь, бедро к бедру, на свадьбе. И снова этот запах — его одеколон. Я хочу купить все существующие бутылки и смыть их в унитаз.
Купер ловит мой взгляд, улыбается и одними губами произносит:
— Прости.
Я не говорю ни слова.
После церемонии будет много времени для объяснений, когда не будет миллион пар глаз, сфокусированных на мне.
ГЛАВА 14
Мэтт
Это время коктейлей между церемонией и приемом, поэтому я планирую залить в себя столько алкоголя, сколько смогу, в надежде отвлечься от того факта, что Бэйли здесь с моим братом, на этой свадьбе.
Она стоит рядом со мной, выслушивая Купера, который пытается найти выход из этой ситуации. Я делаю глоток своего напитка и уже готов остановить проходящего мимо официанта, чтобы сделать заказ на следующий.
Бэйли злится, и я не удивлен. Мой брат плачевно справляется с ситуацией, опасно похожей на любовный треугольник, с которым я не хочу иметь ничего общего.
— Итак, видишь ли, все довольно просто. Ты, Бэйли, пришла в бар со своими друзьями. Я там ждал Мэтта. Он не пришёл, и я не мог упустить возможность познакомиться с тобой.
Купер стоит передо мной, как собака с зажатым хвостом между ног. Глаза Бэйли могут проделать дыру в его голове, если он не будет осторожен.
— Ладно, хорошо, но как давно ты узнал, что я работаю на доктора Рассела?
Опять эта херня с доктором Расселом. Мы не на работе.
— Мэтт, — исправляю я.
Она стреляет в меня быстрым, жгучим взглядом, который оставляет на мне ожоги третьей степени.
Купер поправляет воротник своей рубашки, явно чувствуя себя некомфортно.
— Я узнал позже, той же ночью.
— Тогда почему ты не сказал мне об этом? Мы переписывались на протяжении нескольких недель. — Она качает головой. — Просто это странно.
Купер шагает вперёд, его тон становится умоляющим.
— Я собирался рассказать тебе, но потом был занят по работе, и сегодняшний вечер показался отличной возможностью, как никакой другой.
На самом деле, я не против стоять здесь. Это похоже на медленное крушение поезда. Мне вроде как нравится наблюдать за его увиливаниями. Я собираюсь сделать еще один глоток напитка, но замираю, когда Бэйли снова смотрит на меня.
— А ты тоже знал? Почему не сказал мне?
Я усмехаюсь и качаю головой.
— Я так не думаю. Это не моя битва. Если ты собираешься злиться на кого-то, это должен быть твой кавалер.
Она скрещивает руки, явно не соглашаясь.
— Вчера, когда ты подвозил меня домой, ты мог мне сказать про Купера. У нас было довольно много времени.
Вместо ответа я всё-таки делаю глоток. Напиток обжигает, спускаясь вниз, но это ничто по сравнению с ее взглядом на меня, она смотрит на костюм, который я забирал вчера, пока она ждала в машине. Кажется, я оскорбляю ее также сильно, как и мой брат.
— Подожди, что ты имеешь в виду? — с негодованием спрашивает Куп. — Подвозил ее домой?
О, это нечто.
Купер сейчас злится, и я не могу удержаться от смеха.
— Расслабься, Куп. Шёл дождь, и я не хотел, чтобы твоя драгоценная спутница шла домой пешком. Поэтому перестань на меня смотреть, словно хочешь убить.
— Это дурдом. — Бэйли поднимает руки и уходит. — Разбирайтесь вдвоём. Мне нужно выпить.
Когда она оказывается вне зоны слышимости, я подхожу к Куперу, мы стоим лицо к лицу, он не отводит взгляд.
— О чем, блядь, ты думал, что привёл ее на это свидание? Это все игра для тебя?
Он расправляет плечи и поднимает подбородок.
— Не игра, а эксперимент. Я знал, что тебя разозлит, если я приведу ее, и не смог удержаться. Ты вел себя странно из-за нашего с ней общения. Я хотел лично увидеть, как ты поступишь, если я приведу ее сегодня вечером, и мои подозрения верны.
Я поднимаю бровь.
— Да неужели? Пожалуйста, просвети меня.
Он самодовольно улыбается.
— Тебе нравится Бэйли. Когда я появился, ты не расстроился, что она здесь. Ты расстроился из-за того, что она тут со мной.
Я сильно его толкаю. Он теряет равновесие и спотыкается.
Моя реакция удивляет нас обоих. Конечно, мы хулиганили, будучи подростками, но никогда не вредили друг другу физически во взрослом возрасте.
— Ты ведешь себя, как идиот, — говорю я, делая шаг ещё ближе. Я начинаю злиться.
Он перекрывает мне путь, встав передо мной, и тыкает пальцем мне в грудь.
— Может быть, но, по крайней мере, я не несчастный мудак. Ты так привык к одиночеству, что не хочешь стать счастливым, когда оно находится прямо перед тобой.
Один из наших дядей встаёт между нами, неловко смеясь.
— Мальчики, все хорошо?
— Прекрасно, — говорит Купер, поднимая руки вверх. — А сейчас, если вы извините меня, я пойду и найду свою спутницу.
Я позволяю ему уйти, затем провожу рукой по своему пиджаку, пытаясь отбросить в сторону популярную психологию Купера, которая пытается засесть у меня в голове. Брат думает, что я превращаюсь в пещерного человека, когда дело касается Бэйли, он думает, что это из-за того, что у меня есть к ней чувства. Возможно, я просто не хочу, чтобы мой брат переспал с моей сотрудницей. Возможно, я просто хочу избежать головной боли.
Это глупо.
Я хватаю еще один напиток у мимо проходящего официанта. Это свежее, игристое шампанское, и, хотя я предпочёл бы кинуть стакан в стену, немного выпустив накопившиеся гнев, залпом его выпиваю и ставлю бокал обратно на поднос официанта. Он округляет глаза. Скорее всего, я первый гость, кто залпом выпил шампанское.
Допиваю другой напиток и ставлю его туда же.
— Эээ, сэр... Могу я вам предложить что-то ещё?
Я качаю головой и прохожу мимо него, не зная точно, куда иду, когда в другом конце комнаты замечаю Бэйли возле бара, разговаривающую с моими родителями.
Забавно. Что, ради всего святого, они могут обсуждать?
Купера нигде не видно, но я уверен, он скоро появится возле Бэйли и сделает что-то еще, чтобы вывести меня из себя, например, поцелует в щеку или обнимет ее ниже талии. Он держал ее за руку всю церемонию. Чертовски смешно. Я не люблю выражать свои чувства на людях, это дерьмо типа сюси-пуси. Он сделал это, чтобы разозлить меня, он даже признался в этом, но все же я не прощаю его. Во всяком случае, это меня злит. Бэйли знает, что она всего лишь пешка в его игре?
Не похоже на это. Сегодня она приоделась. Ее шелковистые светлые волосы распущены и накручены. Макияж подчёркивает каждую из ее безупречных черт. Она не прикладывает так много усилий для работы и, на самом деле, в этом нет необходимости. Макияж и наряд хороши, сегодня ей вслед оборачиваются, но я предпочитаю её естественный цвет лица. Скулы, светлые волосы, победная улыбка — у нее шарм девочки по соседству, который сияет по-своему.
На мгновение позволяю себе думать о ней, как о любой другой женщине. Не обращая внимания на сложности в наших отношениях, я думаю о ее вспыльчивом характере, уверенности и силе в операционной. Провожу взглядом по её синему, обтягивающему платью, на её подтянутые ноги. Меня накрывает жгучая боль, но потом накрывает здоровая доза вины. Бэйли не только женщина. Она мой ассистент, и она бы не хотела, чтобы я пялился на неё.
— Мэтт! — говорит моя мама, когда видит, что я подхожу. — Бэйли объясняет, что вы вдвоём работаете вместе. Я и не знала!
— Боюсь, мы приставали к ней с вопросами, — добавляет мой папа, посылая Бэйли благодарную улыбку. — В основном о том, какой ты начальник.
— Технически, я не начальник Бэйли, — уточняю я резким тоном. — Я не подписываю ее зарплату.
Моя чёрная туча временно портит всем настроение, но Бэйли спасает его.
— Только на этой неделе мы сделали очень изнурительную операцию. Доктор Рассел сделал то, что лишь небольшая группа хирургов в стране могла бы попытаться сделать.
В глазах моих родителей светится удивление. Я никогда не разговариваю с ними о работе.
— Было все не так интересно, — уточняю я, смущенный вниманием.
Мама слегка хлопает меня по плечу.
— О, перестань. Бэйли, а что ты делаешь во время операции? Я никогда не слышала о помощнике хирурга.
— Она как моя правая рука. Закрывает, перевязывает рану, подаёт инструменты. Я не смог бы работать без нее.
Я смотрю на свой напиток, когда говорю это, за этим следует оглушительное молчание, которое слишком затягивается, чтобы игнорировать. Поднимаю свой взгляд. Бэйли смотрит на меня, широко открыв от шока глаза. Мама взирает с любопытной, небольшой улыбкой. Папа, спасибо, господи, пьёт своё пиво и помалкивает.
Я вздыхаю и провожу своей рукой по волосам.
— Бэйли, могу я поговорить с тобой секунду?
Прежде чем она отвечает, делаю шаг вперёд, беру её за руку и веду к пустому столу для напитков на другом конце комнаты.
— Помедленнее, — настаивает она. — Ты почти бежишь, а я не могу так быстро ходить в этих туфлях.
Я вздыхаю и замедляю свой шаг, осознаю, как крепко держу ее руку, не болезненно, но все равно настойчиво.
Как только мы подходим к столу, оставляю ее с одной стороны и обхожу его по кругу, чтобы оказаться напротив неё.
— Просто для ясности, — говорит она приятным тоном. — Я просто была вежлива с твоими родителями.
Естественно.
— Что Купер сказал про эту свадьбу, когда приглашал тебя сегодня вечером? — спросил я по-деловому.
Ее щеки краснеют, и она заламывает руки.
— Ох, я не знаю... Просто маленькая церемония. Никаких непоняток и такого рода вещей.
— Он вообще меня не упоминал?
— Определённо нет, — ее тон становится твёрже. — Хотя должен был.
Я киваю. Следующие несколько минут могут оказаться болезненными, но я должен быть честен с девушкой касательно всей этой ситуации, иначе она может вспыхнуть на моих глазах. Возможно, Куперу нравится играть на эмоциях людей, но не ему смотреть в лицо Бэйли в понедельник на работе. А мне.
— У тебя есть чувства к Куперу? — спрашиваю я, наклонив голову набок и сощурив глаза.
Она поднимает брови. Отводит взгляд.
— Чувства? Эээм...
Она почти морщится от презрения, и я хочу улыбнуться, но у меня достаточно здравого смысла, этого не делать.
— Так я и думал, и это хорошо, потому что Купер привёл тебя сюда, чтобы заставить меня ревновать.
Ничто не сравнится с правдой, сказанной прямо.
Ее светло-карие глаза сфокусированы на коктейльном столике, в них видны все её невысказанные эмоции. Ей больно от откровения? Или просто любопытно услышать другую часть истории?
Я вздыхаю, готовлю себя к ее реакции и продолжаю.
— Это слишком сложно и глупо объяснять, но вкратце: Купер думает, что мне не понравилось, что вы двое познакомились. Он думает, что у меня есть горячее желание быть с тобой, и подумал, что привести тебя сегодня вечером сюда, — это отличный способ проверить его теорию.
Она хмурит лоб вместе и качает головой.
— Это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышала. — Хоть в чем-то мы с ней согласны. — Горячее желание? Со мной? Пффф.
Она смотрит на меня, и в груди всё сжимается.
Потом она делает последнее, что я ожидаю — улыбается.
— На самом деле, я даже не могу злиться, что он пригласил меня под ложным предлогом. Я не соглашалась на это свидание.
Что?
Теперь я наклоняюсь вперёд, ожидая ответ.
— Это была моя младшая сестра. — Бэйли пожимает плечами. — Я действительно не люблю переписываться, поэтому она начала это делать от моего имени и немного увлеклась. Я не знала про свадьбу, пока она не согласилась пойти.
Облегчение течёт по моим венам.
— Ты шутишь.
Она прикусывает нижнюю губу, чтобы подавить улыбку, и качает головой.
— Нет. Она думает, что мне нужно больше ходить на свидания. Купер первый, кто проявил интерес.
— Это не может быть правдой.
В одно мгновение ее улыбка исчезает.
— Ну, это так. Не все из нас являются знаменитыми спинномозговыми хирургами, обладающими густыми волосами и задумчивой личностью, как у мистера Дарси.
Я хмурюсь.
— Задумчивая личность, как у мистера Дарси? О чем, ради всего святого, ты говоришь?
— О, да ладно, — отмахивается она. — У меня сейчас нет энергии кормить твоё эго. Ты доктор, и ты привлекательный, если ты зайдёшь в приложение сайта знакомств, твои большие пальцы вскоре начнут отказывать тебе из-за большого количества соответствий в первые двадцать четыре часа. Им придётся создавать новый сервер только для того, чтобы справиться с переполненным трафиком.
Я кидаю ей недоверчивую улыбку.
— Как много ты выпила? — Ей не нравится моя шутка, она закатывает глаза и собирается уйти, но я хватаю ее за запястье. — Подожди.
Вот оно, снова, кожа к коже. Мы делаем это весь вечер. Ее пальцы коснулись моих, когда я передавал ей свою свадебную программу. Наши бедра соприкасались во время церемонии. Я держал ее за локоть, ведя к этому столу. Сейчас держу ее запястье так нежно, как будто могу оставить на нём синяк, если не буду осторожен.
— Обычно, мы носим перчатки, — говорю я, звуча так, словно сошёл с ума.
— Что?
Я смотрю вниз, на свою руку.
— В операционной, когда ты даешь мне инструменты, мы в перчатках. Поэтому...
Это ощущается так интимно.
Я проглатываю слова и отпускаю ее руку.
— Я думаю, что должна пойти домой. Эта ночь была полной катастрофой.
Отпустив её, сожалею, поскольку она собирается уйти.
Я все испортил и не знаю, что делать дальше. Дать ей уйти? Попросить остаться? Мы вместе работаем, и она пришла с моим братом, никакая часть этого вечера не имеет смысла.
— Что, если мой брат прав? — внезапно говорю я. — Что, если его эксперимент сработал?
Она поворачивается, смотря в мои глаза. Я наблюдаю, как до нее доходит смысл моих вопросов и, СВЯТОЕ ДЕРЬМО, что я сделал? Почему я это сказал?
— Вот ты где! — позади неё раздаётся голос Купера. Он выбрал идеальное время, чтобы подойти к нам. Брат кладёт свои руки на плечи Бэйли. Она вздрагивает, но он не замечает этого. — Ну же, всем необходимо быть в бальном зале. Начинается ужин!
ГЛАВА 15
Бэйли
О, да — это именно то, на что я надеялась, трапеза из пяти блюд после самого странного разговора в моей жизни. Я не голодна. Мой желудок сводит в узел от напряжения, и все же я тут, сижу за праздничным столом с Купером и его семьёй. Кроме симуляции внезапной болезни не существует способа избежать пребывания здесь ещё час-другой. Я пытаюсь привлечь внимание официанта, чтобы попросить его каким-нибудь способом отравить мою еду или хотя бы пролить на меня напиток. В итоге он решает, что я флиртую с ним, поэтому даёт мне свой номер, когда выносит следующее блюдо.
Доктор Рассел сидит напротив меня, выглядя, как мистер Дарси, и привлекает внимание всех присутствующих женщин, которые не связаны с ним кровными узами. Хотя, я думаю, парочка его кузин являются его фанатками. Сейчас официантка, наполняющая его стакан водой, так пристально сосредоточена на его волосах, что не замечает, что его бокал уже переполнен. Что такого в его блестящих, чёрных, немного потрёпанных волосах, от которых мозг превращается в пастообразное вещество, в которые хочется зарываться руками, пока он целует тебя до потери сознания?
Официантка приходит в себя как раз в тот момент, когда вода начинает литься на стол.
Банкетный стол длинный, но недостаточно широкий. Если я не буду осторожна, наши колени легко соприкоснутся. Это уже происходило дважды, и ощущение его гладких брюк, ласкающих мою ногу, ничто иное как эротика. Единственный выход не застонать — наполнить свой рот хлебом. Таким образом, узел в моем животе маскируется массивной буханкой чиабатты.
Другие гости женского пола не единственные, кто пристально смотрит на доктора Рассела. Учитывая, что я сижу прямо напротив него, у меня нет другого выбора, кроме как наблюдать за ним из-под ресниц и собирать данные, словно я учёный, а он новообретенный вид красавчика.
Вот мои мысли:
1) У него ярко-синие глаза, как у Белого Уокера из Игры Престолов. Уместное сравнение, учитывая, что они похожи и характером.
2) Тот факт, что он снял пиджак и повесил его на стул, — хорошо, но действительно ли ему нужно было закатывать рукава рубашки? Не всем могут чувствовать себя комфортно, наблюдая за ужином такие порно-предплечья, спасибо ему огромное.
3) Он действительно ужасный собеседник. За весь ужин он произнёс всего три слова окружающим. Я знаю это, потому что одно моё ухо направленно непосредственно к нему. Если он громко глотает, я слышу это.
4) Он не встречается со мной взглядом, как бы я не старалась. Я думаю, он жалеет о том, что сказал ранее.
Я не могу решить, хочу ли я, чтобы он жалел о сказанном.
Эту дверь я никогда не думала открывать, до сегодняшнего вечера.
— Итак, Бэйли, как долго ты работаешь помощником хирурга?
Вопрос задаёт миссис Рассел, которая, так случилось, сидит слева от меня. О, да, я окружена Расселами со всех сторон. Это стало бы кошмаром, если бы миссис Рассел не оказалась одним из самых добрых людей, которых я встречала. Если сравнивать с персонажами из Игры Престолов, то она будет Сэмвеллом Тарли — добрая, любезная и всегда готова перекусить. Она помогает мне прикончить хлебную корзинку.
— Уже несколько лет. Мне действительно это нравится, хотя я не думала, что буду этим заниматься.
— Действительно? Разве медицина не была конечной целью?
— Нет, была. Я просто думала, что окажусь в другой роли. Я начала учиться на подготовительных курсах в колледже, но жизнь немного все изменила. — Она с жалостью хмурится, и я быстро добавляю: — Мне действительно нравится то, чем я сейчас занимаюсь.
— Купер мне говорил, что ты заботишься о своей младшей сестре. Это заставило тебя поменять планы?
Поменять планы — какой приятный эвфемизм для хаоса, что произошел в то время в моей жизни.
— Да, но на самом деле так лучше. Мне нравится, что Джози живёт со мной.
Я ожидаю от неё, что она спросит, почему в этой картине нет моих родителей, и я боюсь сказать правду. Эта история мрачная: скользкий лёд на тёмной дороге. Мои родители ехали домой с праздничной вечеринки, когда папа потерял контроль над управлением. Я вздрагиваю, вспоминая их изуродованную машину.
К счастью, миссис Рассел направляет разговор в другую сторону.
— Сколько тебе было лет, когда ты стала опекуном своей сестры?
— Двадцать.
— Боже мой. — Она с жалостью качает головой. — Тебе пришлось так быстро повзрослеть.
Я пожимаю плечами.
— Возможно, но это многому меня научило. Я не злюсь на то, что нужно о ней заботиться.
Её рука прикасается к моему предплечью, а глаза встречаются с моими, и я смущаюсь того, что слёзы начинают душить меня. Эта доброта в ее глазах заставляет меня чувствовать, что она нашла трещину в моей броне, приторно-сладкий центр моей Тутси Рол Попс (прим. пер.: Тутси Рол Попс — конфета, реклама которой гласит: «Сколько раз нужно облизать, чтобы добраться до центра»), который я так стараюсь скрыть.
— Я не знал, что ты заботишься о своей сестре, — говорит доктор Рассел через весь стол, его глубокий голос перебивает все разговоры вокруг нас.
Я продолжаю смотреть на миссис Рассел. Я не знала, что он слушал наш разговор. Из-за всех разговоров вокруг вряд ли он мог услышать всё чётко.
К сожалению, когда мне хватает смелости посмотреть, эти синие глаза Белого Уокера пристально изучают меня. Без сомнений, он слышал каждое моё слово. Страх наполняет мой желудок. Я хочу вернуться на несколько минут назад, когда он игнорировал меня, потому что то, как он смотрит на меня, он тоже видит мою уязвимость. Какое опасное направление. Доктор Рассел уже обладает сильной властью, и я предоставила ему ее ещё больше.
Справа от меня громко смеётся Купер, и этот звук раздражает меня. По крайней мере, я благодарна ему, что он продолжает присутствовать на свадьбе, пока мы углубляемся в сеанс психотерапии. И так уже много людей, которые слушают мои семейные проблемы.
— Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне об этом, — говорит доктор Рассел, хмуря лоб.
Я прочищаю горло, пытаясь ослабить напряжение.
— Ты никогда не спрашивал о моей жизни вне госпиталя.
Он выглядит пораженным моим комментарием, и я жалею, что так сказала. Все-таки его мама все ещё слушает. Не думаю, что уместно наказывать его перед ней.
— И, — добавляю я, — я не часто об этом говорю.
После этого ужин длится ещё один невыносимый час. Я молча сижу, доктор Рассел цедит еще пару бокалов, а миссис Рассел поддерживает разговор за всех нас. Я практически выпрыгиваю из-за стола, когда они убирают последнюю тарелку, врезаюсь в официанта, который дал мне свой номер.
— Эй, эм... Я не уверен, если ты пришла с кем-то сегодня вечером...
Только не это!
Я обхожу его и бегу в ванную, хочу проскользнуть вперёд бабушки невесты и маленькой девочки-цветочницы, которая прыгает с ноги на ногу, но не могу. Опираюсь о стену и жду своей очереди, чтобы запереть себя в кабинке и задержаться настолько, насколько захочу.
Сидя на мятом куске туалетной бумаги, который постелила на сидушку, проверяю такси и жалуюсь на нелепую оплату, которая всплывает. Дорога, чтобы добраться сюда, заняла некоторое время. Я знала, что поездка домой будет не дешевой, но приложение показывает такую стоимость, что мне придётся расплачиваться натурой. Идти пешком тоже не вариант, на улице минус сто тридцать девять градусов (прим. пер.: по Фаренгейту), мои конечности замерзнут и сломаются на первой же миле.
— Эй! Пошевеливайся! Тут только три кабинки! — кричит кто-то перед тем, как постучать в мою дверь.
— Ой! Извините! У меня диарея.
Затем я нахожу на Ютубе видео о Ниагарском Водопаде, которое даёт мне немного времени для поиска путей отступления.
К сожалению, после многочисленных, отчаянных поисков у меня не остаётся выбора, кроме как улыбаться и ждать, когда я смогу уговорить Купера отвезти меня домой.
Освободив свое святилище (кабинку) и вернувшись на праздник, я ожидаю, что Купер будет беспокоиться из-за моего длительного отсутствия. Без сомнения, слухи о моем состоянии дошли до бального зала, но я раздражена тем, что нахожусь на свидании с тем братом Рассел, который любит внимание. В этот самый момент он посреди танцпола плавно двигает тазом вперёд-назад между танцующей девушкой с букетом и матерью невесты. Вокруг него стоят и хлопают люди и, боже мой, его движения напоминают червяка. Три подруги невесты парят рядом и облизываются.
Я поворачиваюсь совершенно в другую сторону. Некоторые люди созданы для того, чтобы танцевать, а некоторые созданы, чтобы стоять, как истуканы. Я определённо отношусь ко второй категории.
Я иду в другой конец комнаты, радуясь, что, наконец-то, могу остаться в одиночестве, но затем замечаю доктора Рассела, который сидит снаружи на морозе. Нельзя еще больше игнорировать праздник, чем он сейчас.
Я наблюдаю, как мужчина подносит напиток к губам и делает глоток. Потом кладет голову на спинку стула и смотрит на ночное небо. Прижимаю руку к стеклу и убеждаюсь, что оно такое же холодное, как я думаю.
Глупый человек.
Он собирается замёрзнуть. Не буду мешать ему.
Какая мне разница?
И все же я поворачиваюсь и иду обратно за обеденный стол, забрать наши пальто. Его из толстой шерсти и, несомненно, дорогое, я так сильно хочу обернуть его вокруг себя, но засовываю руки в свои широкие, розовые рукава и сопротивляюсь искушению.
Перед дверью во внутренний двор делаю глубокий вздох, наслаждаясь последней секундой тепла, перед тем как выхожу наружу, и арктический воздух ударяет мне в лицо. Мои конечности превращаются в лёд. Мои голые ноги немеют.
— Господи, ты в своём уме? — кричу я, быстро подбегая к нему. — Что ты здесь делаешь?
Он не оборачивается, просто поднимает свой бокал в качестве объяснения.
— Да, я поняла, ты хочешь до смерти напиться. Ты делаешь это всю ночь, думаю, ты уже близко.
Он смеётся.
— Ещё один, и я сделаю это.
Его ответ более ленивый, чем обычно. Он определённо пьян, и я точно умру, когда на меня ещё раз подует ветер.
Я обхожу его стул, кидаю пальто ему на колени и бегу обратно внутрь так быстро, как позволяют мои ноги. Я больше не беспокоюсь о нем. У него есть его пальто. Я иду прямо к прекрасному огню в камине, чтобы плюхнуться в уютное кресло и запустить приложение Киндл на своём телефоне.
Когда я подхожу ближе, понимаю, что не одну меня посетила эта идея. Маленькая девочка читает поношенную книгу в мягком переплёте, она так сосредоточена на этом, что даже не замечает меня.
— Это место не занято? — спрашиваю я, указывая на кресло напротив нее.
Она кивает, даже не взглянув на меня и, вау, эта девочка определённо мой человек.
Сидя, греюсь и читаю на телефоне, радуясь, что никто не беспокоит меня, до тех пор, пока пара ключей не появляется перед моими глазами. Я поднимаю взгляд, замечая большую ладонь, затем руку в шерстяном пальто. Дальше мои глаза встречаются с глазами доктора Рассела.
— Отвези меня домой?
Я с отвращением морщу нос.
— Ты не можешь поехать сам?
— Эта возможность улетела в окно четыре бокала назад. Лили, не против, если я украду твою подругу?
Маленькая девочка пожимает плечами и переворачивает страницу. Такое предательство. Я думала, мы сформировали тут маленький книжный клуб. Где ее лояльность?
— Может, ты попросишь кого-то ещё? — Кого-то другого?
Может у Лили есть моторизированный скутер, к которому она привяжет его.
Он бросает свои ключи, и они падают мне на колени.
— Нет. Я знаю, ты тоже хочешь уйти. Это поможет убить двух зайцев одним выстрелом. А теперь, давай. Я уже сказал всем, что мы уезжаем, поэтому тебе не нужно ни с кем прощаться.
Хорошо. Возможно, это к лучшему. У меня садится телефон.
Несмотря на это, я хочу со всеми попрощаться, потому что я не полная кретинка. Купер не разрешит мне так легко это сделать. Без сомнений, он превратится в бешеного отвергнутого любовника, когда узнает, что я ухожу с его братом.
— Хорошо, отлично! Езжай аккуратно! — кричит он с центра танцпола, зажатый между двумя подружкам невесты.
О, верно. Ну... Должно быть, он очень хорошо скрывает свою территориальную сторону.
По крайней мере, миссис Рассел расстраивается, что я ухожу.
— Надеюсь, мы скоро увидимся, Бэйли, — говорит она, звучит так, словно это она и имеет в виду. К ее сожалению, шансы на то, что это случится, минимальны. Один из ее сыновей изображает робота и забыл о моем существовании, а другой завис у двери, хочет уйти отсюда и от меня.
Выйдя на парковку, он идёт в нескольких шагах позади от меня, пьяный в стельку.
Я никогда не видела его таким. Он всегда аккуратный и нервный. Я считаю, он смотрит телевизор в своём костюме каждый вечер. Смотрит ровно один эпизод документального или повтор достойной образовательной программы, потом чистит каждый зуб ровно пятнадцать секунд и ложится в кровать, одетый в полный пижамный комплект: халат, тапочки и небольшая ночная шапочка.
Я смеюсь над представленной картинкой, прежде чем понимаю, что доктор Рассел не идёт за мной. По непонятным причинам он изменил направление и идёт в сторону мусорных баков на дальнем конце парковки.
— Куда ты идёшь?! — кричу я, догоняя его.
Он смеётся.
— Я не могу вспомнить цвет своей машины.
— Естественно.
Несмотря на то, что у меня есть трезвое преимущество, его ноги в два раза длиннее моих. Когда, наконец, добираюсь до него, я тяжело дышу. Как работница зоопарка пытаюсь усмирить дикого медведя, я очень осторожна, не подхожу слишком близко, на случай, если он решит потерять сознание и задушит меня в процессе. Вместо этого следую за ним, руки на его бицепсе, когда подталкиваю и немного направляю его в нужном направлении. Это нелегко. С его сопротивлением, такое чувство, что я хочу сдвинуть валун.
Через несколько футов он останавливается, когда замечает что-то на земле, что привлекает его интерес, мужчина наклоняется вниз, пытаясь взять это. Это цветок, растущий в бетоне. Он срывает его и предлагает мне.
— Вот, пожалуйста, в знак моей благодарности.
Я беру крошечную белую вещь из его рук, кладу ее в свой карман и закрываю глаза.
— Ну, хорошо, хорошо. Спасибо тебе. А теперь, давай, мы почти у цели.
Его Приус в нескольких ярдах от нас, но он поворачивается назад, смотрит через плечо и в разочаровании выпячивает нижнюю губу. Я должна презирать его за то, что он заставляет меня переживать, но даже не в трезвом состоянии он невероятно сексуален. Его тёмные волосы немного взъерошены, а галстук ослаблен.
— Тебе не нравится? Тогда вместо этого я куплю тебе розы. Остановись возле цветочного магазина на пути домой.
О, господи. Как я тут оказалась?
Я открываю его Приус, мне требуется чертовски много времени, чтобы заставить доктора Рассела сесть внутрь. Кажется, он забыл, как работают его конечности.
— Тебе обязательно быть таким большим?
Я случайно стукаю его по голове, когда заставляю пригнуться, и он стонет, но, в конце концов, я справляюсь и пристёгиваю его. Мне приходится сдвинуть сиденье водителя примерно на двадцать футов вперёд, чтобы дотянуться до педали газа, но спустя несколько минут, я уже еду по автостраде с его адресом в навигаторе на моем телефоне.
Я так близка к свободе, что ощущаю ее вкус.
— Бэйли, Бэйли, Бэйли, — говорит он, качая головой туда-сюда. — Почему ты меня ненавидишь?
Хорошо, может быть не так близко.
Я оглядываюсь, и его мальчишеское очарование ослепляет меня. Он смотрит на меня. Его глаза умоляют меня сдаться, хотя не имею понятия, чему должна сдаться. Его рот грустно изогнут. Его рука вытянута ладонью вверх, упершись в консоль, будто ждет, что я накрою ее. Я очень сильно сжимаю руль.
— Я не ненавижу тебя, доктор Рассел.
Он стонет, словно испытывает боль, переведя свой взгляд на лобовое стекло.
— Меня зовут Мэтт. Я не знаю, почему ты продолжаешь...
— Хорошо, хорошо, — быстро успокаиваю его. — Мэтт.
Он вздыхает.
— Скажи ещё раз, медленнее.
Вместо этого я включаю радио, выбираю кантри-станцию и делаю звук на максимум. Теперь мы не сможем говорить до конца поездки, потому что ковбой поёт о своём больном, разбитом сердце на максимальной громкости.
Его дом находится в шикарном районе, но это не отвратительный отштукатуренный особняк с сорока пятью ваннами. Это современный, одноэтажный дом из белого кирпича с большими окнами и блестящей, чёрной входной дверью. Я веду его к нему почти так же, как вела по парковке у церкви (защищая свое лицо) и, когда мы доходим до долгожданного коврика, я вытираю руки и делаю шаг назад.
— Все в порядке. Ну, удачи. Увидимся!
Он опускает голову, стоя у входной двери, и не пытается войти.
— Ладно, хорошо, разреши мне просто открыть дверь и... Вот, теперь заходи внутрь.
Я тыкаю ему в спину пальцем, но, очевидно, он не намерен переходить свое крыльцо. Я могла бы оставить его здесь, но с каждой минутой становится холоднее, и я не хочу, чтобы его смерть оказалась на моей совести.
Таким образом, оказываюсь в доме доктора Рассела, точнее Мэтта (!), помогаю ему пройти по коридору в спальню.
Его рука висит на моих плечах, и я тащу его, как раненого солдата. От его веса у меня подкашиваются ноги. Напротив каждой комнаты, которую мы проходим, пытаюсь остановиться.
— Нет, нет. — Он качает головой. — Это мой офис. Двигаемся дальше. Это ванная. Я не могу тут спать.
— Ты будешь спать прямо здесь, если хоть чуть-чуть не поможешь мне. Я клянусь, ты тащишь ноги специально.
Наконец, мы добираемся до конца коридора, и я открываю дверь в спальню. Я ожидаю, что там будет полный беспорядок, как и в его кабинете, но вместо этого он искусно обставлен. Чистота и порядок. На его королевских размерах кровати белые простыни и пушистое серое одеяло. На одной стене висят четыре большие черно-белые карты в рамке. В углу есть растение, которое выглядит так, словно он регулярно поливает его. Я почти ожидала, что он спит, стоя рядом с электростанцией, к которой подключается каждую ночь. Тот факт, что у него тёплая, гостеприимная спальня, делает странные вещи с моим сердцем.
Мне нужно выбираться отсюда.
— Думаешь, ты дальше справишься сам?
Его рука скользит по моим плечам и затылку, когда он отходит от меня. Мужчина поворачивается и встречается со мной взглядом.
— Подожди. Ты убегала от меня весь вечер. Просто останься на секунду.
Мы стоим на расстоянии в несколько футов, наблюдаем друг за другом.
Я вздрагиваю с каждым вздохом, который делаю.
— Мне нужно домой.
Он качает головой.
— Нет. Оставайся тут. Я ничего не сделаю, клянусь.
Он со всей серьезностью хмурит лоб, словно действительно имеет в виду то, что обещает.
Я смеюсь, как будто он только что предложил что-то совершенно нелепое.
— Ты очень пьян и понятия не имеешь, что сейчас говоришь.
Утром он ничего не вспомнит. Я сомневаюсь, что в данный момент он понимает, кто я.
Мэтт горько ворчит и поворачивается к кровати. Плюхается, чтобы сесть на край, и опускает голову на руки.
— Я знаю, ты думаешь, что я дьявол. Мужчина, который кричит на тебя в операционной за каждую маленькую ошибку. Возможно, это правда. Возможно, я плохой человек. — Он снова смотрит на меня, и лунный свет, просачивающийся через окно, освещает острые контуры его лица. — Я был женат. Ты знала?
У меня бьётся сердце, пытаясь успеть за его стремительной сменой темы. В одну минуту он предлагает мне остаться на ночь, а в следующую рассказывает про свой брак. Я должна повернуться и сбежать, но мои ноги остаются примерзшими к полу. Я никак не смогу уйти, когда он готов поделиться информацией, которую скрывает его трезвый ум.
— Ты разведен?
Он кивает и смотрит в сторону.
— Мы поженились молодыми, сразу после колледжа. Виктория была со мной на протяжении медицинской школы и части ординатуры. Ей нравилась идея быть женой доктора, но не эта реальность. Я был занят работой восемьдесят часов в неделю. Она чувствовала себя брошенной.
Я молчу, ожидая, что он продолжит.
Он качает головой и проводит руками по волосам.
— Она ушла от меня, ее не было в течение восьми дней, и единственное, что я заметил, что в нашем шкафу стало больше места. В следующий раз, когда я увидел ее, спросил, избавилась ли она от некоторых своих туфель. Я до сих пор помню ее печальный смех.
Это странно. Я не могу представить его с женой даже сейчас. До сегодняшнего вечера для меня он был двухмерным. Он существовал как хирург, и ничего другого. Сейчас я вижу его в этой комнате, слышу, как он говорит о своём прошлом и внезапно понимаю, что под этим костюмом бьётся сердце, возможно, у него есть потребности и желания, которые выходят за пределы операционной.
Я чувствую, он ждёт, что я осужу его за развод, поэтому вздыхаю и делаю маленький шаг вперёд.
— Ты не злой только потому, что у тебя за плечами есть неудачный брак. Ты был в ординатуре, это было тяжёлое время для вас двоих.
— Возможно, но сейчас она снова замужем и беременна, — говорит он, слова выходят безумными и печальными. — У неё будет семья, а за все годы нашего развода у меня даже не было серьёзных отношений.
— Это потому, что ты женат на своей работе.
Он смотрит мне в глаза и без колебания отвечает:
— Да, но, возможно, этого уже недостаточно.
А потом он падает на свою кровать с тяжёлым, глухим звуком.
ГЛАВА 16
Бэйли
Я стою неподвижно, жду, когда он вернётся в сознание, но нет, он точно мёртв для мира.
Ох, черт возьми.
Нижняя часть его тела свисает с кровати, и он все ещё одет в пальто и костюм. Я переживаю, что его стошнит во сне, и он умрёт. Я не должна мешать ему — это послужит для него уроком за то, что издевается надо мной. Оглядываюсь вокруг, как будто пытаюсь решить, что делать, но единственное, что я должна сделать — уйти сейчас и начать молиться, чтобы он пережил эту ночь
Просто смешно.
Я невольно вздыхаю, затем подхожу к нему, чтобы снять с него обувь. Развязывая шнурки, громко говорю Мэтту те вещи, которые никогда не осмелилась бы сказать, когда он в сознании.
— Я ненавижу тебя за то, что ты делаешь со мной. Это должна была быть весёлая ночь. Я могла бы вернуться на свадьбу сейчас, танцевать с Купером и хорошо провести время. Конечно, я абсолютно ненавижу танцевать, и да, я не очень им заинтересована, но кто знает, свадьбы делают забавные вещи с людьми. Кроме того, как ты смеешь просить остаться ночевать с тобой?! Что было бы, если бы я не поняла, что ты действительно не серьёзен? Ты должен понимать, на что девушка надеется, когда слышит такое.
Как только его обувь оказывается на полу, я поднимаю его ноги на кровать и оцениваю результат. Его тело согнуто под неловким углом. Возможно, ему неудобно в костюме, но я никак не смогу его раздеть. Кроме того, из-за того, что он лежит всем весом на одеялах, я не смогу их достать. Его пальто должно греть. Я застегиваю его, чтобы не сомневаться в этом.
Убедившись, что он не скатится с кровати, иду на кухню, достаю миску и стакан из кухонного шкафчика. Наполнив стакан водой, ставлю его рядом с миской на тумбочку. Потом, подумав, нахожу в гараже ведро, чтобы поставить его возле кровати. Если ему станет плохо, я не буду убирать.
— Я не думаю, что ты плохой, безусловно, ты женат на своей работе и, скорей всего, именно поэтому от тебя ушла жена. Я не виню ее. Ей, наверное, было мало внимания. Патриция рассказывала мне, что иногда ты ночуешь в кабинете на работе. Могу поспорить, когда вы были вместе, ты чаще ночевал в больнице, чем дома.
Я качаю головой и понимаю, что он сейчас спит на своей кровати, возле которой стратегически поставлены водой и ведро, если ему станет плохо — моя работа выполнена. Мне нужно уходить, но, достав из сумочки телефон, чтобы вызвать такси, вижу, что он сел. С-Е-Л. Это все из-за безделья в ванной и чтения у камина.
НЕТ. НЕЕЕЕЕТ.
Немного подумав, как Нэнси Дрю, я достаю телефон Мэтта из кармана его пальто, но он заблокирован. Я пытаюсь разблокировать его с помощью его отпечатка пальца, но это бессмысленно. Нужен пароль. Что за новая чертовщина?!
Я могу позвонить 911, и, возможно, действительно сделаю это.
— Здравствуйте, да это очень серьёзная ситуация.
Джози, наверное, беспокоится обо мне, но я ничего не могу сделать. У Мэтта нет домашнего телефона. Я посмотрела везде. Думаю, могу постучать соседям и попросить воспользоваться их телефоном, но уже поздно, и, хоть это и хороший район, сумасшедшие люди есть везде. Я не хочу оказаться в чьём-то подвале сегодня вечером.
Потом меня осеняет. Фух, я подключу свой телефон к зарядке Мэтта и подожду, пока он зарядится. Я вовремя попаду домой.
Его зарядка на тумбочке, я подключаю свой телефон и сажусь на пол, упираясь спиной о его кровать. Снимаю пальто и использую его, как одеяло, потом встаю и беру подушку, чтобы чувствовать себя комфортнее. Она пахнет им, и я стараюсь не позволить этому аромату овладеть мной, но это тяжело. Я в спальне Мэтта, слушаю его равномерное дыхание и использую его подушку. Нахожусь в его личном пространстве и у меня есть полная свобода действий. Я могу покопаться где угодно. Могу тихо открыть его прикроватную тумбочку. Найти там презервативы или другие вещи, доказывающие, что он живой человек с сексуальными потребностями для взрослых.
Повесив запретную табличку, препятствующую думать об этом, переключаю свое внимание на окно напротив. Шторы закрывают большую часть окна, но мне видно кусочек луны. Из меня вырывается зевок. Мои веки кажутся такими тяжёлыми. Два бокала шампанского, которые я выпила за ужином, делают меня очень сонной. Возможно, официант, в конце концов, подлил мне что-то тяжёлое. Я стараюсь держать глаза открытыми, зная, что скоро мой телефон зарядится, но это не помогает. Мои глаза начинают закрываться, я говорю себе не спать... Проверить, зарядился ли телефон... чтобы...
Мне снится прекрасный сон. Что я принцесса, а меня в средневековой башне держит дракон. К счастью, есть мускулистый принц с самыми синими глазами и очень тёмными волосами. Он смелый и знает, как поразить доспехами. Другие принцессы в мире думают, что он горячий, но он только мой принц. Он пришел, чтобы сразиться с драконом и спасти меня из башни. После напряженной дуэли, в которой он выходит победителем, он, наконец, добирается до моей комнаты на самой вершине башни и берет меня на руки. Я думала, что мы уберёмся из башни, но вместо этого он кладет меня на кровать. В этом нет смысла, нам нужно идти в противоположном направлении, выйти из комнаты. Мне действительно нужно идти домой. Я говорю принцу, что меня ждёт сестра, но он настаивает на том, чтобы я осталась в этой мягкой, тёплой кровати, и укрывает меня одеялом.
Он собирается уйти, а я говорю:
— Ты ничего не забыл? — Затем произвожу своими губами чмоки-чмоки. Потому что, привет! Этот сон не для любого возраста. Я хочу поцелуй, черт возьми, но принц просто хихикает и уходит.
Пфф. Мне повезло получить принца-ханжу.
Это последняя часть сна, которую я помню до того, как проснуться в комнате, которая пахнет сандаловым деревом и сосной, лежа на простынях мягче, чем я могу себе позволить. У меня уходит всего три секунды на то, чтобы понять, что я все ещё дома у Мэтта, и ещё хуже — я в его постели! Боже, это значит, что он, скорее всего, взял и уложил меня сюда самостоятельно. Он был принцем, и я просила его поцеловать меня!
Я мгновенно просыпаюсь и осматриваю комнату. Он не в постели со мной. СЛАВА БОГУ. Я выбираюсь из-под одеяла и спрыгиваю на ноги. С дрожащим, нервным дыханием, смотрю вниз. Ох, фух. Я все еще в своей вчерашней одежде, правда, немного помятой. Убираю свой телефон с зарядного устройства и включаю его. Джози звонила мне тридцать семь раз.
Я сразу же перезваниваю ей.
— БОЖЕ МОЙ! Я ДУМАЛА, ЧТО ТЫ УЖЕ МЕРТВА! — это первое, что она говорит, когда отвечает.
Я прикрываю рот рукой, чтобы говорить тише. Я не знаю, где Мэтт. Он может вернуться в любую минуту.
— Послушай, я жива. Это длинная история, но я скоро буду дома.
Она стонет.
— Хорошо, я рада, но сейчас 5:45 утра, и я иду обратно спать.
Звонок внезапно прерывается.
Ладно, хорошо, по крайней мере, об этом позаботилась. Я хожу на цыпочках и собираю свои вещи. Моя куртка на полу. Мои туфли аккуратно стоят возле кровати. Должно быть, Мэтт снял их с меня, как и я с него, я дрожу, думая о том, как он расстегивал маленький ремешок с моей лодыжки. По какой-то причине это выглядит более интимно, чем то, когда я стаскивала с него туфли, но, наверное, я слишком много читаю.
Как только у меня есть все, что нужно, я на цыпочках иду к двери его спальни. Если выйду на улицу незамеченной, смогу вызвать такси ниже по улице или, кто знает, я всегда могу доехать домой автостопом с каким-нибудь дальнобойщиком. Вчера ночью я беспокоилась о сумасшедших людях. Сейчас я так смущена, что похищение уже не звучит так плохо.
Я слышу позади себя шум и замираю, медленно оглядываюсь через плечо, как будто жду появления Фреди Крюгера. Секунду спустя Мэтт выходит из ванной, двигая зубной щёткой вперёд-назад по своим зубам. Он одет в серые пижамные штаны и без рубашки, я моргаю множество количество раз, словно мои ресницы машут достаточно сильно, чтобы унести меня подальше от этой ситуации.
— Хорошо, — говорит он, быстро кивнув, — ты проснулась.
Затем он поворачивается и возвращается в ванную, чтобы выплюнуть зубную пасту и прополоскать рот. Смотрю на окно и задаюсь вопросом, смогу ли быстро пересечь комнату и выйти на улицу, пока он не закончил. Но нет, спустя секунду Мэтт возвращается в спальню, проходит мимо меня в сторону коридора. Теперь он без зубной щётки и все так же без рубашки. Я наслаждаюсь видом его загорелой спины, широких плеч и мускулистых бицепсов, но, когда он оглядывается назад и смотрит на меня, я так быстро перевожу взгляд на потолок, что, думаю, потянула свою глазную мышцу.
— Давай, я приготовлю завтрак.
Я смеюсь.
— На секунду мне показалось, что ты сказал «завтрак», но это не может быть правдой.
Он в замешательстве хмурит лоб.
— Ты не голодна?
Я поднимаю руку. Почему мы говорим о еде, обо всем? Разве нет более важных деталей, которые нам нужно обсудить? Например, ох, я не знаю, когда мы сделали основной прыжок от врагов до полуголых компаньонов по завтраку?
— Подожди, я спала или нет на полу в твоей спальне вчера?
Он хмурится и, прислонившись к стене, скрещивает на груди руки. Его пресс в отличной форме.
— Спала.
— А ты или не ты поднял меня и положил в свою постель и укрыл одеялом?
— Я, но потом я пошёл спать на диван. Ничего не произошло.
Мои щеки горят, потому что мне нужно выяснить ещё одну вещь. Мои слова вылетают на одном выдохе:
— Хорошо, ладно. Итак, мне приснилось, что я просила поцелуй, этого же не было, правда?
Выражение его лица полностью меняется, когда Мэтт ослепительно улыбается.
— Нет, это определённо произошло. Это было мило. Ты вытянула губы, и все такое.
Как я и думала. Скрещиваю руки, опускаю вниз голову и быстро прохожу мимо него. Направляюсь прямо к двери и надеюсь, набрав достаточную скорость, мне не придётся останавливаться, чтобы открыть ее, я просто пронесусь сквозь дверь.
Мэтт вытягивает руку, ловит меня за плечо и тянет назад.
— Постой, я сказал, это было мило. Тебе не нужно смущаться.
— Смущение — это не то слово. Травмирование больше подходит. Мне нужна терапия.
Он слегка улыбается мне, и мой взгляд мечется между ней и его обалденными, взлохмаченными волосами.
— Ну, это ничто по сравнению с тем, что я сделал. Напился, заставил тебя уложить меня в кровать — не думаю, что был таким пьяным со времен колледжа.
Почему-то я сомневаюсь, что он так напивался даже тогда.
— Ты рассказал мне о своей бывшей жене, — признаюсь я, хочу поговорить обо всем как можно скорее.
Он выглядит менее восторженным.
— О.
— И ты сказал мне, что больница собирается дать мне крупную прибавку к зарплате.
Он смеётся и качает головой.
— Странно. Я не помню эту часть.
Потом, почти так же, как и я его толкала к машине и дому прошлой ночью, он кладет обе руки мне на плечи и толкает в направлении своей кухни. У меня нет выбора, кроме как позволить ему направить меня к столу и усадить на стул. Там на стойке уже ждёт турка свежесваренного кофе, и он наливает мне приличную порцию.
— Сливки? — спрашивает он.
— Пожалуйста, и не экономь.
— Сахар?
Я выгибаю бровь.
— Ты не собираешься читать мне лекцию о том, как это плохо для моего здоровья?
Он усмехается.
— У меня нет времени.
— Тогда да, пожалуйста. Только немного.
Приготовление кофе Мэттом это, возможно, самая сексуальная вещь, которую делал человек в моей жизни. Это похоже на то, когда горячий парень держит щенка. По одному эти вещи восхитительны. Вместе они непобедимы. Хотя я стараюсь сдержать свой энтузиазм. Нет необходимости пускать слюни на его деревянный стол. У меня недостаточно средств, чтобы его заменить.
Он приносит мне кружку и даёт попробовать.
— Пойдет? — спрашивает он, наблюдая за моей реакцией.
Его обнажённый пресс менее чем в фунте от моего лица. Я поднимаю вверх большой палец вместо того, чтобы ответить.
Кивая, он возвращается к холодильнику и начинает доставать на стойку ингредиенты: грибы, шпинат, сыр, яйца.
Все это кажется совершенно нормальным, что заставляет чувствовать себя еще более неловко. Мэтт ведёт себя так, будто это обычное воскресное утро. Внезапно, с меня достаточно. Я не могу сделать это.
— Что именно мы делаем здесь? — спрашиваю я. — Прямо сейчас?
— Ты пьёшь кофе, а я готовлю омлет. — Он наклоняется вниз, открывает ящик холодильника, и я смотрю на его задницу на протяжении двух секунд, прежде чем понимаю, что делаю, и отвожу взгляд. — Ты будешь с ветчиной?
— Да, конечно, но дело не в этом. Не мог бы ты, пожалуйста, перестать двигаться на секунду? — Я вскакиваю на ноги.
Наконец, Мэтт понимает намёк и поворачивается лицом ко мне.
— Вчера вечером ты сказал вещи, которые не можешь забрать назад, — начинаю я, стараюсь держать голос максимально ровным. — Ты сказал, что эксперимент твоего брата сработал. Что ты имел в виду?
Он делает глубокий вздох, словно эта тема кажется ему опасной.
— Я думаю, нам нужно продолжить этот разговор после того, как поедим.
Мне хочется топнуть ногой.
— Нет. Мы поговорим сейчас. Когда я тебя укладывала в кровать, ты сказал ещё больше вещей! Возможно, это был пьяный бред, но они казались чем-то большим, словно ты действительно открываешься мне.
Вот. Правда проливается по всему его кухонному полу, а я жду, что он заберёт ее и распорядится ей, как захочет. Все, что он может сказать, что он был пьян. Затем мы сможем спрятать все эти странные чувства под ковёр и, во всяком случае, вернёмся к нашим хрупким, рабочим отношениям.
Он облокачивается спиной о стойку и скрещивает руки на груди.
— Я помню все, что говорил.
Его взгляд тяжёлый и интенсивный.
Я хочу отвести глаза, но мой следующий вопрос очень важный.
— И то, что ты сказал, жалеешь об этом?
Не колеблясь и не отказываясь от своих слов. Мэтт просто уверенно отвечает:
— Нет. На самом деле, подписываюсь под каждым словом. То, что я признался тебе вчера ночью, что приревновал, когда увидел, что ты приехала с моим братом — правда.
От удивления я выпучиваю глаза.
— Ооо...
Я даже не знаю, что сказать в ответ. Могу посмеяться. Я не знаю, как выкрутиться сейчас. Да, да, какая странная ночь. Не мог бы ты положить мой омлет в коробку с собой, пожалуйста. Спасибо. Пока!
Он вздыхает и возвращается к стойке, начинает разбивать яйца в миску.
— Не могла бы ты порезать шпинат? — спрашивает он. — Прежде чем мы продолжим, мне нужно поесть.
Кого волнует шпинат в такое время?!
Но я делаю так, как мне говорят, стоя напротив него возле кухонного островка, и помогаю ему приготовить завтрак. Пью кофе и стараюсь не думать о том, что я все еще одета в модное коктейльное платье и со вчерашним макияжем. Кажется, Мэтт не против, по крайней мере, я так думаю. Я замечаю, что он изучает меня, когда доливаю кофе в свою чашку.
— Что?
Он качает головой с загадочной улыбкой.
— Ничего. Ладно, давай поедим.
— Хорошо, но сначала... Ради бога, ты должен надеть рубашку.
ГЛАВА 17
Мэтт
Не могу поверить, как сильно все испортил. Думаю, я действительно напугал ее. Бэйли сидит на самом краю стула, берет маленькие, небольшие кусочки омлета. Ее коленки трясутся под столом. Мозг девушки постоянно работает, и это понятно — за последние двадцать четыре часа много чего произошло.
Вчера я проснулся, и Бэйли в моем уме квалифицировалась, как коллега.
Но к концу вечера она стала потенциальным любовным интересом.
Я не смирился с тем, что это значит, но мы можем придумать вместе, если она наберётся смелости встречаться со мной глазами.
Когда я признался, что ревновал, что она приехала с моим братом на свадьбу, она выглядела испуганной. Ее ответ это подтвердил.
— Ооо.
Бэйли побелела. Ее глаза округлились. Я хотел быстро добавить: О, ха-ха. Я просто пошутил! Как дурак.
Сейчас она елозит свою еду по тарелке и в действительности не ест.
— Тебе не нравится?
— О, нет. Нравится!
Я наблюдаю, как она берет большой кусок и глотает его.
Не думаю, что это хорошая идея, обсуждать мои чувства в данный момент. Она устала. У неё мешки под глазами, и я чувствую себя плохо из-за того, что девушка все ещё в платье со вчерашнего вечера. Я предлагаю ей одежду, чтобы переодеться, а она ведёт себя так, словно я предложил ей пожениться.
— Нет! О, боже! Нет! Тем не менее, спасибо!
Верно.
Тогда давай просто посидим тут в тишине.
Через несколько напряженных, неловких минут, мы заканчиваем есть, и я загружаю посудомоечную машину. Когда заканчиваю, я поворачиваюсь и вижу Бэйли, которая стоит на пороге кухни с сумочкой и пальто. Она готова уходить.
— Не мог бы ты отвезти меня домой? Я могу вызвать такси, но решила на всякий случай спросить...
Я хмурюсь.
— Конечно. Да. Сейчас только обуюсь.
Ненавижу себя за то, что, кажется, безуспешен в этом. Ей не нужно убегать отсюда, но мне не стоит просить ее остаться. Это не такой уж и сюрприз, что Бэйли готова уйти, когда я вспоминаю события прошлой ночи. Она пришла на свадьбу моей кузины в качестве пары моего брата. Я сказал ей, что ревную. Затем очень сильно напиваюсь и бессвязно бормочу о своём разводе и одиночестве. Она не пришла в мой дом по собственной воле. Ей пришлось привести пьяного идиота. Это не удивительно, что она считает минуты, когда сможет сбежать от меня.
Я вывожу ее на улицу и открываю для нее дверь со стороны пассажира в моей машине. Бэйли благодарит меня и спешит забраться внутрь от холода. Я подхожу к водительской стороне и когда сажусь, мои колени упираются в руль. Похоже, моя машина уменьшилась в три раза за ночь.
Бэйли подавляет смех.
— О, да, прости. Мне пришлось подвинуть твоё сидение, чтобы я смогла достать до педалей.
Ее смех ослабляет узел в моем животе и напоминает мне, что еще не все потеряно. Конечно, часть меня хочет повернуться к ней на первом знаке «стоп» и откровенно сказать: «Бэйли, я нахожу тебя привлекательной и хочу попросить тебя, пойти со мной на свидание».
Вот и все. К сожалению, сомневаюсь, что она согласится.
Краем глаза наблюдаю за ней. Она барабанит руками по своим ногам, готовая выпрыгнуть из машины в любой момент.
Когда мы подъезжаем к ее дому, Бэйли поворачивается и благодарит за поездку.
— Я действительно очень признательна тебе.
Я медленно провожу рукой по подбородку.
— Это самое меньшее, что я мог сделать после того, как ты позаботилась обо мне прошлой ночью.
— Все не настолько плохо, как ты думаешь. Я та, кто просил тебя поцеловать меня во сне, помнишь?
При воспоминании об этом ее щеки краснеют.
Я должен сдерживать усмешку.
— Как я и сказал, это мило. Я знал, что ты спишь.
— Ага.
Её взгляд опускается к моим губам. Она должна выйти и пойти домой. Нам больше нечего сказать друг другу, но она не двигается. Девушка поворачивается ко мне, и я хмурю брови под вопросом.
Она такая маленькая, но все равно ее присутствие заполняет мою машину. Ее курточка до смешного розовая и пухлая. Ее щеки розовеют от холодного воздуха. Я вдыхаю и ловлю слабый аромат ее духов. Глаза Бэйли полны невысказанных эмоций. Она прикусывает свою нижнюю губу, и я не хочу, чтобы она переставала это делать.
Бэйли поворачивается к своей двери и прикасается пальцем к рукоятке, словно думает выйти отсюда. Потом опять смотрит на меня.
Следующие несколько миллисекунд проходят, как маленькая вечность. Моё сердце сильно бьётся в груди. Мои руки отпускают руль, и она наклоняется ко мне на дюйм. На самом деле это пустяк. Я думаю, она не отдает себе в этом отчёт, но этот дюйм — это просьба, и я не медлю. Я обхватываю её затылок и притягиваю к себе.
Это безумие.
Я должен отпустить ее и дать уйти.
Я сделал достаточно.
— Мэтт.
Моё имя — заклятие, и сейчас надежды нет.
У меня хриплый голос, когда я говорю:
— Я собираюсь...
Поцеловать тебя.
И делаю это. Сначала наши губы встречаются очень мягко, и я готов к тому, что она неизбежно оттолкнёт меня, отвернётся и подставит мне свою щёку, но она вздыхает мне в рот, и я теряю контроль. Я хочу эту девушку, и в этот самый момент она сидит в моей машине, сжимает мою рубашку и тянет к себе. Наши губы созданы друг для друга. Бэйли приоткрывает рот. Мой язык прикасается к ее губам, и в ответ мой живот сжимается.
Одна из ее рук скользит по моей шее. Она запускает свои пальцы в мои волосы и стонет, словно мечтала сделать это неделями.
Невинный поцелуй превращается в нечто большее, и мне хочется посадить ее к себе на колени, но тут мало места для такого вида внеклассных занятий. Плевать на окружающую среду — в следующий раз куплю себе Хаммер.
Мы целуемся, жаждущие друг друга, она пытается что-то сказать, но я не позволяю ей.
Мои руки в ее шелковистых волосах. Я провожу подушечкой пальца по чувствительной коже чуть выше ее шеи, и она дрожит. Мой член напрягается. Я мог бы пойти дальше. Мог бы расстегнуть молнию на ее платье и снять его с плеч. Это утро может стать для нас незабываемым, и она это знает, потому что сейчас отступает, затаив дыхание.
Губы опухшие и красные.
Ее платье немного съехало с плеча, потому что я дёргал его, хотел, чтобы оно исчезло, хотел провести рукой вниз по ее гладкому плечу и ключице, до ее груди. Кожа на ключицах Бэйли покраснела и полностью соответствует ее щекам. Остальная ее часть фарфоровая, и это подходящее сочетание — клубника и сливки. Я хочу облизать ее с головы до ног.
Она прижимает руку к губам, как будто проверяет, на месте ли они.
Я убираю ее руку, чтобы снова поцеловать. Это намёк. Я нежно кусаю ее нижнюю губу зубами, как бы говоря: «Мы могли бы делать это весь день, если ты позволишь».
Она округляет глаза и отскакивает от меня, снова становясь недоступной.
— О, боже мой.
Это все, что она говорит, но эти три слова возвращают реальный мир, который обрушивается на нас. Мы сидим в моей машине возле дома Бэйли. Она скоро выйдет, исчезнет внутри и, возможно, будет наслаждаться остатком своего отдыха в воскресенье. Завтра вернётся в Медицинский Центр Новой Англии и снова станет моим помощником, который стоит напротив меня за операционным столом, под запретом во всех смыслах.
Бэйли проводит рукой вниз по своему лицу, и тогда я понимаю, она смотрит на окно за моей головой. Я понимаю, что «О, боже мой», которое она сказала, не было реакцией на наш поцелуй. Надежда появляется в моей груди.
— У нас компания, — произносит она, сдерживая улыбку.
Я оборачиваюсь и, конечно, замечаю лицо девочки-подростка, прижатое к большому окну в доме Бэйли.
— Это моя сестра, — стонет она, — она, наверное, все это видела.
Я усмехаюсь и машу рукой. Глаза девочки расширяются, и она исчезает из виду.
— Она сейчас ушла.
— Да, верно, — ворчит Бэйли. — Она, скорее всего, просто ищет лучшую точку обзора. Мне нужно зайти внутрь, прежде чем она найдет бинокль или что-то типа того.
Я благодарен ей за утро, которое мы никогда не забудем.
Провожаю ее до двери под благородным предлогом, но на самом деле мне хочется провести как можно больше времени с ней. Я не могу взять ее за руку или снова поцеловать, это кажется неуместным, сейчас мы снаружи. Магия, которая была в моей машине, исчезла. Я засовываю руки в карманы пальто, пытаясь удержать их на месте и, прежде чем понимаю, мы стоим возле ее двери.
Через несколько секунд Бэйли уйдёт, и у меня будет целое воскресенье для себя. Я буду делать то же, что и всегда, — тренировка, поездка в офис, чтобы подготовиться к завтрашнему делу. Я заполняю работой всю свою жизнь, чтобы не фокусироваться на том, чего мне не хватает.
— Мы на месте. Дом, милый дом, — ее тон самокритичный. Бэйли думает, мне не понравится место, где она живёт. Правда, это старый район, и дома немного ветхие, но определённо нет причин стыдиться этого. На самом деле, это выглядит как хорошее место, которое можно назвать домом. На ее входной двери висит рождественский венок и ярко-красный входной коврик с написанным по центру словами ХО-ХО-ХО. Я понимаю, что еще не доставал ни одного украшения, но зачем мне это? Сейчас только середина ноября.
— Мне нравится он, дом, я имею в виду.
Она не смотрит мне в глаза, но кивает и шатается на пятках.
— Ну, спасибо тебе, что подвез. Я бы пригласила тебя внутрь, но... Да... — Она дёргает своими ключами. — Увидимся завтра.
Потом поворачивается, собираясь войти внутрь.
— Бэйли...
Она сильно качает головой, перебивая меня.
— Будь осторожен со словами, Джози, скорее всего, стоит с другой стороны двери.
— Эй, да ладно, — говорит голос с другой стороны. — Ты издеваешься надо мной?
Дверь внезапно открывается, и я с удивлением смотрю на маленькую версию Бэйли. У них одинаковые веснушки, и те же самые потрясающие бледно-светлые волосы, собранные в пучок. Она сердится на нас, но это мило, словно маленький тигрёнок учится рычать.
На ней неподходящая друг другу пижама, а в ее руке пустая пластиковая чашка. Когда Джози замечает, что я смотрю на нее, быстро прячет ее за спину.
— Я просто хотела выпить немного воды, — объясняет она, притворяясь невинной.
Бэйли стонет и проходит мимо неё, чтобы зайти внутрь.
— Нет, не хотела. Ты использовала эту чашку, чтобы лучше нас услышать.
Ее сестра ведёт себя так, словно сама мысль о шпионстве возмутительна.
— Говорю, что НЕТ. Я бы никогда так не поступила со своей плотью и кровью.
— Ага, тогда почему несколько секунд назад я видела твоё маленькое лицо, прижатое к окну? — спрашивает Бэйли, пока вешает пальто на крючок в двери и кидает свою сумку на соседний столик.
— Я думала, что слышала, как едет грузовик с мороженным.
Бэйли начинает смеяться.
— В этом вся ты!
— Неправда. И подожди! Почему я одна под следствием? Вы двое целовались среди белого дня! Уверена, миссис Мерфи тоже это видела!
Они продолжают елозить эту тему, скорее всего, забыв, что я все ещё тут, стою на коврике. Я в восторге от их разговора и от того, как украшен их дом. Повсюду рождественские украшения, мишура и бумажные снежинки. Замечаю небольшую сосну, которая покрыта украшениями и сладостями.
Я делаю шаг в сторону, чтобы лучше рассмотреть, и Джози возвращает свое внимание на меня.
— Подождите! Вы не тот парень, который вчера вечером забирал Бэйли.
Я улыбаюсь.
— Нет. То был мой брат Купер.
— Но... — Джози качает головой. — Нет, это не может быть правдой, потому что я узнаю тебя... — Она наклоняет голову в сторону, пристально изучая меня, прежде чем задыхается, а ее глаза расширяются от узнавания. — Вы доктор Рассел! Горячий доктор!
Бэйли выпрыгивает вперёд и хватается за край входной двери.
— Лаааадно, все. Доктор Рассел должен уходить. Джози, отойди. Нет, нет, он не может остаться, перестань бл....— она отталкивает сестру, — окировать дверь!
Вернув себе контроль, Бэйли закрывает дверь, оставив только дюйм. Один ее голубой глаз смотрит на меня с той стороны. Я вижу уголок ее рта, того, который прижимался к моему буквально пару минут назад.
— Ну, спасибо тебе ещё раз, — говорит она, фальшиво улыбается и притворяется весёлой. — Я, эм...
— БЭЙЛИ, ТЫ ЦЕЛОВАЛАСЬ С ГОРЯЧИМ ДОКТОРОМ! — кричит Джози позади неё.
Глаза Бэйли расширяются, и у неё краснеют щеки.
— Эй, игнорируй ее. Увидимся на работе! А теперь пока!
Затем дверь закрывается, и Бэйли говорит сестре, чтобы та перестала кричать, а я выхожу на холод с огромной улыбкой на лице.
Моя последняя мысль перед тем, как выйти на улицу о том, что я бы хотел остаться с ними до конца дня. Это было бы самое интересное воскресенье в моей жизни.
ГЛАВА 18
Бэйли
Сказать, что эти выходные были словно эмоциональные американские горки, это как сказать, что солнце горячее. В пятницу я перевернула инструменты, задержала операцию и плакала на работе. Мэтт отвёз меня домой и сказал, что я должна повзрослеть. Я на девяносто девять процентов была уверена, что уволюсь. В субботу я неосознанно пошла на свадьбу с его братом, но в итоге ушла домой с Мэттом и спала в его постели. В воскресенье я хладнокровно целовалась с ним. Я полностью его обслюнявила, выставив себя полной дурой. Мои руки были в его волосах. Мои голосовые связки производили самые нелепые, распутные стоны. Наверное, он подумал, что я никогда не целовалась до этого. Сейчас понедельник, и я должна войти в операционную, словно все превосходно!
НО НЕ ВСЕ ПРЕВОСХОДНО.
Разве у девушки не может быть минуты, чтобы осознать эти события? Я столько раз боролась с ним, либо убегала, что теперь не знаю, что делать. Сделать вид, что ничего не произошло? Заплакать? Объявить о нашей любви? Отвергнуть его ухаживания? МЫ ВЛЮБЛЕНЫ ИЛИ НА ВОЙНЕ?
Когда пальцем проверяю свой пульс, мой мозг выдаёт ошибку: слишком быстро, чтобы посчитать.
Несмотря на то, что технически Мэтт не мой начальник (так считает правление МЦНА), он вышестоящий, немного пугающий, хирург. Начинать отношения с ним, словно рецепт катастрофы. Я достаточно смотрела «Анатомия страсти» и знаю, мне нужно разобраться с этой ситуацией деликатно. Я не хочу, чтобы это довело меня до нервного срыва. В коридорах не должно быть никаких слухов или сексуальных переглядываний за операционным столом. Я не буду об этом сплетничать. Если об этом узнают, а это произойдёт, то все должно быть на моих условиях.
Вот почему я сижу возле офиса отдела кадров в понедельник утром. Ещё безбожно рано. В офисе темно, но это хорошо, буду первым человеком, которого увидит Линда, когда придёт. Она единственный сотрудник отдела кадров в больнице. Я редко вижу её в здании, а когда вижу, она обычно нервная, быстро ходит и сердито ворчит себе под нос. На ее рубашке часто есть пятна. Ее волосы в постоянном беспорядке. С таким количеством сотрудников, как здесь, я думаю, она постоянно занята. Они действительно должны нанять ей помощника. Обязательно скажу ей об этом, когда увижу, я на ее стороне.
Справа от меня замечаю движение, подняв глаза, вижу, как Линда идёт вниз по коридору. Ее голова опущена, девушка сфокусирована на своём телефоне.
Я вскакиваю на ноги и неестественно улыбаюсь.
— Линда! Привет, доброе утро!
От неожиданности она подпрыгивает, а потом смотрит на меня.
— Кто? Кто это?
Не совсем тёплый прием, но я не позволю этому испугать меня.
— Ох, да, я знаю, что рано, но я надеюсь, ты сможешь уделить мне несколько минут своего времени, чтобы поговорить кое о чем.
Никогда не видела, чтобы у кого-то разбивалось сердце прямо на моих глазах.
— Ты серьёзно? Понедельник. Еще даже солнце не встало.
Затем она качает головой и проходит мимо меня, чтобы открыть дверь кабинета. Затем включает свет, и вау. Я думала, что в кабинете Мэтта бардак, но Линда забирает победу. Файлы и документы повсюду. Стол едва видно.
Она кидает сумочку и свой кофе на боковой стол, потом идёт в угол к шкафу для документов.
— Кто совершил нарушение?
— Нарушение? Нет. Ну, ситуация касается меня и доктора Рассела.
— Хорошо. Какой формуляр тебе нужен? — Линда открывает верхний ящик. — Сексуальное домогательство? Нездоровая рабочая обстановка?
— Формуляр?
Она вытаскивает различные папки: оранжевую, зеленую, синюю, красную, фиолетовую, каждая для разных случаев. О, боже.
Я подскакиваю и поднимаю руки.
— Ты не так поняла.
Она настроена скептически.
— Он навязал тебя себе или поставил тебя в ситуацию, которая не была тебе удобна?
Ну, консоль Приуса давила мне в ребра, когда мы вчера целовались.
— Нет. НЕТ. — Я сильно качаю головой. — Ничего подобного. Это было по обоюдному согласию, и даже приятно.
Она бросает формы на стол и поднимает бровь, явно недовольная моим присутствием в своём кабинете.
Я решаю объяснить, что произошло на выходных, но в сокращенном варианте. Я даже неохотно упоминаю о сеансе поцелуев в машине, однако не рассказываю ничего лишнего.
Когда заканчиваю, Линда смотрит на меня, сощурив глаза, и я замечаю сильные мешки под её глазами, растрепанные волосы. Наверно, мне не следовало приходить.
— Итак, ты здесь, чтобы рассказать мне, что вы оба поцеловались по обоюдному согласию, и это было приятно? — она говорит так медленно, словно разговаривает с ребёнком.
Я вздыхаю. Хорошо. Она поняла.
— Именно. Просто хотела проверить, не противоречит ли это правилам компании или какому-то правилу, описанному в руководстве для сотрудников, или что-то типа того.
— Нет.
Ох.
Ладно.
Она складывает формы обратно в шкаф и захлопывает его.
Как ни странно, я разочарована, что она не собирается запретить эти отношения.
— Есть ли способ еще раз проверить это для меня?
Взгляд Линды перемещается на гору документов на ее столе. Ее компьютер сигнализирует о трех входящих письмах. В дверь врывается женщина и сообщает, что на третьем этаже две медсестры вцепились друг другу в глотки.
Линда стонет и обходит свой стол, чтобы пойти и разобраться в ситуации.
Я пытаюсь помешать ей пройти мимо меня.
— Итак, ты ничего не можешь мне дать? Никакой злой оранжевой формы? Предупреждение в мою трудовую? — я хихикаю, ха-ха. Но, нет. Линда уходит, а я остаюсь в отделе кадров и размышляю о странном чувстве в моем животе.
Только сейчас понимаю, что хочу, чтобы наши отношения были против правил. Прошлой ночью я не могла заснуть, потому что продолжала вспоминать о поцелуе Мэтта в невыносимых, мельчайших подробностях, и это не нормально. Мне нравилась моя жизнь до поцелуя. Единственно важным было — это хорошо справляться с работой и заботиться о Джози. Мне не нравятся эти волнующие чувства внутри меня, тошнит от ощущений, от страха, что произойдёт, если мы сильно увлечемся. Я не могу себе позволить короткую интрижку. Моя жизнь и так достаточно сложна.
Проклятье.
Мне нужна одна из этих форм. Рассказ об идеальном буфере, полный разрыв. Я могла бы предложить Мэтту превосходную, красивую речь о том, что слишком много чего поставлено на карту, чтобы нарушать правила, но эта женщина из отдела кадров ничего не дала. Даже серьёзно не поговорила со мной.
Я решаю, что нужно брать дело в свои руки.
***
Когда я иду искать Мэтта, он в своём кабинете. Через несколько часов у нас дело, и он наверняка собирается на обход со своим ординатором, но это не займёт много времени.
Он сидит за своим столом, похожий на доктора Мэтью Рассела, знаменитого спинального хирурга, Хотти МакХотпентс. Я думаю, вчера он подстригся. Его тёмные пряди укорочены по бокам, они выглядят гуще и по-модному растрёпаны наверху. Мэтт в своём белом халате. Под ним бледно-синяя рубашка, её оттенок немного темнее его глаз. Он побрился утром, что означает, что между мной и этой гладкой челюстью не будет преград.
Мужчина сосредоточен на том, что читает открытое дело, лежащее на его столе. Мэтт водит вперёд-назад своим пальцем вдоль нижней губы, пока читает.
Я напоминаю себе, зачем я здесь, поэтому беру себя в руки. Затем, прежде чем его образ снова не загипнотизировал меня, громко стучу в дверь и прочищаю горло, когда захожу внутрь.
Он смотрит на меня, и его приветливая улыбка как стрела в моё сердце. Я даже замираю и заикаюсь, как будто это был физический удар.
Мэтт небрежно оценивает меня с ног до головы, прежде чем вернуться к делу.
— Доброе утро, Бэйли.
У него тёплая интонация, и я хочу, чтобы его белый халат был немного больше. Его портной знает, что делает.
До меня доходит, что я стою, разговариваю сама с собой в своей голове, а он ждёт некоторых объяснений, почему я пришла в его кабинет в такое время.
Снова прочищаю горло и трясу листом бумаги в моей руке.
— Да, привет, доктор Рассел. Прошу прощения, что побеспокоила тебя. Мне просто нужно отдать тебе это.
Хорошо. Мой тон говорит, что я по делу, а он понял намек. Вроде как.
Его хитрая ухмылка говорит об обратном, когда он берет документ в свои руки.
— Как видишь, это контракт, — объясняю я.
Его брови с интересом приподнимаются, и он пытается скрыть усмешку. Проклятье. Почему Мэтт выглядит так, словно это его веселит. Я дала ему документы!
— Чтобы для тебя подвести итог, это официальный документ, который указывает, что мы не можем встречаться.
Он кивает.
— Я вижу это. «Прежде всего, не должно происходить никаких прикосновений, поцелуев и прочего»
Хорошо, да, я гуглила юридический жаргон на своём телефоне.
Он продолжает:
— «Впредь, доктор Рассел должен воздержаться от любых неприличных улыбок и флирта». — Торжественно кивает, словно воспринимает это очень серьёзно. — О, я вижу. В дальнейшем. В таком случае...
— Да, а затем продолжение...
— «Истец, Бэйли Дженингс, будет воздерживаться от проявлений или действия непреодолимых сил, чтобы не искушать доктора Рассела».
Я не уверена, что значит слово Истец, но мне нужно было это необычное слово.
— Документ пришёл прямо из отдела кадров, — объясняю я.
Он стирает свою ухмылку.
— Ах, да, звучит в стиле Линды.
Я взмахиваю своими кулаками, словно проклинаю богов.
— Ах, если бы только был какой-то другой путь.
— Бэйли, — он серьёзен и искренен. В моей голове звенит предупреждающий звонок. — Ты не должна была это делать. Если ты не хочешь продолжать что-то со мной, то...
— Доброе утро, доктор Рассел! — говорит его ординатор позади меня. — Я принёс ваш кофе и, не волнуйтесь, в этот раз я не добавлял сливки.
Да! Как раз вовремя. Я хочу расцеловать этого парня. Мэтт должен отложить то, что хотел сказать мне. Отлично, я не хочу знать. Я хочу притвориться, что он просто хирург, а я его помощник, ничего более. На самом деле, у меня есть работа.
Я делаю шаг, чтобы ускользнуть из комнаты.
— Увидимся в операционной!
— Ты ничего не забыла?
Я оглядываюсь назад и вижу, как Мэтт ставит подпись в строке контракта, затем берет его для того, чтобы отдать мне. Я шагаю вперёд, и Мэтт не отводит от меня взгляд. Когда я пытаюсь забрать контракт, Мэтт не отпускает. Он указывает, что мне нужно подойти ближе, чтобы он мог мне что-то сказать.
У меня нет выбора. Я должна или наклониться, или рискнуть и заставить его говорить громче, чтобы ординатор услышал.
— Я не жалею о воскресенье, и ты не должна.
ЗДРАВСТВУЙТЕ! ОН ЗНАЕТ, ЧТО ТАКОЕ ШЁПОТ?
Я выдавливаю искренний, фальшивый смех и качаю головой.
— О, доктор Рассел, вы такой шутник. Понятия не имею, о чем вы говорите. Повеселитесь на обходе!
Затем я перехожу к хорошей, быстрой пробежке и не останавливаюсь, пока не оказываюсь в безопасности в комнате для персонала. Как только у меня появится время, я заламинирую контракт. Дважды. Если мое сердце так реагирует на несколько безобидных слов, что произойдёт, если он снова попытается меня поцеловать?!
Занимаюсь подготовкой к нашей операции, полностью сосредотачиваю свое внимание на работе. Такое чувство, что со времен моей последней операции прошло несколько лет, а не два дня. Я делаю все, что в моих силах, и поскольку у меня остаётся еще несколько минут, прежде чем мы начнем, я убиваю время, еще раз изучив дело, поэтому знаю его наизусть. Там не будет слез, перекинутых инструментов и повода, чтобы Мэтт снова на меня орал.
Я ожидаю, что он продолжит свою маленькую, утреннюю шараду, когда чуть позже зайдёт в операционную. На самом деле меня трясёт от нетерпения. У меня появилась возможность быстро заглянуть в смотровую и там, должно быть, по крайней мере, человек сорок, они как сардины, желающие понаблюдать, как сегодня работает в операционной их версия Майкла Джордана. Надеюсь, он не скажет мне ничего, что они смогут услышать. Я серьёзно отношусь к своей работе и не хочу, чтобы мои способности в операционной были омрачены вульгарными сплетнями о том, что он и я встречаемся, это важно, особенно если учесть, что мы этого не делаем.
По крайней мере, пока.
О, боже мой, ПРЕКРАТИ ДУМАТЬ О ТОМ, ЧТОБЫ ВСТРЕЧАТЬСЯ С НИМ.
Когда Мэтт проходит через вращающуюся дверь, я замираю, мои мысли в полном беспорядке. ТВОЙ РОТ БЫЛ НА ЭТОМ МУЖЧИНЕ. ТЫ СТОНАЛА, ТЫ ТЯНУЛА ЕГО ЗА ВОЛОСЫ, ТЫ...
Он осматривает всю комнату, и его взгляд останавливается прямо на мне. Я улавливаю намёк озорства в его глазах, но это проходит прежде, чем я хорошо присматриваюсь. Мэтт заканчивает проверку персонала, а я держу в руках его халат и жду, когда он подойдёт ко мне.
Его маска и налобный осветитель на месте. Я вижу лишь часть его лица и, к счастью, у меня также. Мне нравится, что в такие дни, как этот, я могу спрятаться за маской, когда мои эмоции кипят прямо на поверхности.
— А как насчёт тебя Бэйли? У тебя все готово?
Я киваю.
— Да.
Затем он обращается к комнате.
— Тогда все в порядке. Наш пациент сегодня — Хантер Ларсон. Десять лет. Ему поставлен диагноз — подростковый идиопатический сколиоз. У него искривление позвоночника, которое мы постараемся исправить с помощью заднего спондилёза. Я размещу стержень и медицинские винты от пятого шейного позвонка до четвертого поясничного. Все согласны?
Его глаза встречаются с моими. Я сглатываю и говорю со всеми остальными.
— Согласны.
Он кивает и подходит к операционному столу.
— Тогда давайте начнем.
Когда я говорю, что доктор Рассел сфокусирован на операции, я именно это и имею в виду. Мы ни о чем не говорим, кроме пациента, инструмента или лекарства. Он выполняет спондилёз, который может заставить первокурсника упасть на колени и плакать. Каждое его движение тщательное и продуманное. Вдобавок ко всему, не было криков, не было ехидных комментариев с его стороны, если я не такая быстрая, какой, по его мнению, должна быть. Он даже задерживается, чтобы помочь зашить, поэтому заканчиваем мы одновременно. Клянусь богом, я слышу, как люди в смотровой встают и медленно хлопают, когда он выходит из операционной. Вот насколько хорош он был.
Даже сейчас я немного восхищаюсь им. Мы одни, рядом моем руки. Я чувствую, что стою возле знаменитости. Я говорю сама себе перестать подглядывать на его предплечья. В нем нет ничего особенного. Повторяю, НИЧЕГО ОСОБЕННОГО.
— Ты хорошо сегодня справилась, — говорит он, нарушая тишину. Его голос имеет тот же эффект, что и спускающийся палец по моему позвоночнику.
Я улыбаюсь.
— Осторожно, это звучало, как комплимент.
Я наблюдаю за ним из-под ресниц. Он ухмыляется, но его внимание сосредоточено на руках, когда он полощет их под краном.
— Я пробую что-то новое, чтобы мои помощники и медсестры знали, я ценю их тяжёлую работу.
Мои глаза расширяются — я просто в шоке.
Он заканчивает, берет полотенце и упирается бедром в раковину и внимательно смотрит на меня, пока сушит руки.
— Хорошо, теперь, когда мы с этим разобрались, у меня есть вопрос.
О нет.
Я полностью сосредоточена на мытье рук, мои щеки краснеют.
— Какой?
Где этот проклятый ординатор сейчас?
— В этом контракте что-то говорилось по поводу нашей дружбы?
Мой желудок трепещет.
— Ох, ну... Да. Это было в добавлении два. Я... Я считаю, Линда думает, что все будет хорошо.
Он смеётся и качает головой. Думаю, он не знает, что со мной делать.
— Бэйли, ты просто нечто.
Я прикусываю нижнюю губу, пытаясь сдержать улыбку.
— Просто, к слову... — Я заканчиваю мыть руки, и он протягивает мне свежее полотенце. — Я тоже не жалею о воскресенье. Это просто...
Он поднимает руки, будто понимает.
— Эй, не нужно оправдываться. Контракт преуспел в этом. — Затем он протягивает руку. — Друзья?
Я должна согласиться, любая здравомыслящая девушка пожмет протянутую руку, но в тот момент, когда мы соприкасаемся, мое нутро сжимается. Словно мы снова в его машине, срываем друг с друга одежду, отдаемся страсти. Это кажется таким интенсивным, когда его ладонь прижимается ко мне, у меня подкашиваются коленки. Я забываю, что он ждёт ответ, пока возле его рта не появляется ямочка. Он чувствует то же, что и я. Он знает, мы не сможем быть просто друзьями, и вот почему это предложил в первую очередь. Для него это игра, как контракт — игра для меня.
Его глаза говорят: Я знаю, ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя, но я повременю и подыграю.
Я думала, что позаботилась о ситуации, поскольку вручила ему эти документы. Думала, это даст мне буфер, в котором так отчаянно нуждаюсь, но сейчас, знаю, этого мало, и уже слишком поздно.
Доктор Рассел хочет меня, и есть большая вероятность, что он меня получит.
ГЛАВА 19
Мэтт
Я не должен был подписывать этот чёртов контракт. Очевидно, что это подделка. Документы, имеющие обязательную юридическую силу, обычно не начинаются с фразы, которой они касаются. Тем не менее, это важно. Очевидно, что Бэйли взбесилась после нашего поцелуя. Я это понимаю. Не то чтобы я флиртовал и ухаживал за ней несколько недель. Между нами был крутой переход от дальних коллег до наполненных похотью, целующихся сумасшедших в моей машине, я вцепился в ее одежду, как медведь. Просто потому, что готов к большему, не значит, что готова она.
Я хочу быть уверенным, что Бэйли не чувствует давления. Я хочу уважать ее желания и дать ей пространство, которое ей необходимо. Проблема в том, что я не уверен, что смогу. До нашего поцелуя я мог бы описать Бэйли, как мимолетную фантазию. Да, красивая женщина, но не обязательно та, кем смогу увлечься, но сейчас все иначе. Как мне забыть, на что это похоже, когда она целовала меня, словно умирает, словно не может насытиться?
Я заметил, как Бэйли наблюдала за мной в операционной, тайные взгляды, которые она думала, я не замечаю. Когда наши взгляды встречались, ее щеки краснели. Когда моя рука случайно прикасалась к ее, когда она передавала мне инструмент, девушка вела себя так, словно я только что прошептал ей что-то сладкое на ухо.
Бэйли в растерянности. После нашей операции в понедельник она быстро убегает. Нет шансов отвести ее в сторону или побыть наедине с ней.
В среду она находит меня в комнате отдыха для врачей. Она стоит в дверном проёме, выкручивает свои руки и привлекает внимание нескольких моих коллег, причём не по правильным причинам. Она все ещё в своём темно-синем халате, и, несмотря на то, что даже не старается, Бэйли очаровательна. Светлый хвост. Высокие скулы. Тёмные ресницы. Когда она замечает меня, то улыбается, и сейчас не просто очаровательна — потрясающе великолепна.
Мне хотелось бы, чтобы она носила моё имя, вышитое на ее халате.
— Ты же знаешь, что можешь войти, — говорю я, приближаясь к ней, — никто не будет на тебя кричать.
Бэйли смеётся, но остаётся на месте. Не уверен, что она мне доверяет.
— Да, верно. Неплохое местечко, не хватает разве что красной дорожки и громилы у двери. — Ее глаза округляются, когда она смотрит мне за плечо. — О, боже мой, это что шоколадный фонтан в углу?
Я поворачиваюсь и убеждаюсь, что это так. Я немного смущен.
— Иисус, — говорит она себе под нос. — Вас, ребята, обслуживают на обеде каждый день?
Я пожимаю плечами.
— Так легче. Ни у кого из нас нет времени, чтобы готовить или что-то приносить с собой.
Девушка фыркает и качает головой.
— Ты знаешь, торговый автомат у нас в комнате отдыха не принимает долларовые купюры? Мы должны идти на заправку вниз по улице, если хотим шоколадный батончик.
Я ухмыляюсь.
— Ты пришла сюда, чтобы выступить за новый торговый автомат?
— Нет. — Бэйли закатывает глаза и смотрит вниз на мою тарелку. — Да ладно. Это бостонский кремовый пирог?
— Да. Хочешь немного?
— Нет, я действительно не должна... Ладно, возможно, кусочек.
Я отдаю ей тарелку.
— Держи. Я возьму еще кусочек. Так о чем ты хотела поговорить?
Она опускает свой мизинец в крем и подносит его ко рту, чтобы попробовать. Это невинно, непринуждённо, но все же я смотрю на ее губы, как они охватывают ее палец с такой интенсивностью.
— Мэтт?
— Что?
— Ты только что слышал, что я говорила?
— Не все.
Она шутливо стонет.
— Я спрашивала, ничего страшного, если я немного раньше уйду в пятницу? Мне нужно отвести Джози на приём к врачу.
Я хмурюсь и избавляюсь от ненужных мыслей.
— Конечно. У меня есть, кто может подменить, если операция пройдёт дольше. Что случилось с Джози?
— Ох, ничего. Это просто оздоровительный визит.
— Хорошо. Ладно. Тебя нужно подвезти? Ты можешь взять мою машину.
Она, кажется, теряется от моего предложения.
— Нет. Ее доктор недалеко от нашего дома, десять минут на автобусе, максимум.
— Дай мне знать, если передумаешь.
Бэйли смотрит на меня так, словно я только что предложил дать ей футболку с моим именем на спине.
— Почему ты так смотришь на меня?
Теперь она улыбается, полноценной, я что-то знаю, улыбкой с ямочками.
— Ты каждому своему сотруднику предлагаешь машину?
Я отмахиваюсь от ее намёка.
— Конечно. Это пустяки. Патриция всегда ее водит.
Бэйли не сдаётся. Мы все ещё стоим в дверном проёме комнаты отдыха, некоторые врачи пытаются нас обойти, но они могут пойти на хрен, потому что, видит бог, у меня не было нормального разговора с этой женщиной на протяжении трех дней, а я сделал глупость, подписав этот контракт, который запрещает мне поцеловать ее, но сейчас это все, чего я хочу. Хочу потянуть ее за этот хвост, пока ее голова не наклонится назад, а подбородок не поднимется. Ей придётся встать на носочки, но я наклонюсь и упрощу ей это. Знаю, это будет лучше, чем в прошлый раз. У меня не будет ограничений в виде маленькой машины, которая помешает мне.
Ее улыбка пропадает. Глаза округляются. Губы открываются. О, да, Бэйли. Я подписал этот дурной контракт, но это не сотрёт это чувство. Ты увлажнила нижнюю губу, потому что думаешь о том же, о чем и я. Ты отчаянно нуждаешься в этом, и мне хочется, чтобы ты увидела, какие розовые у тебя щеки.
— Спасибо за понимание, доктор Рассел.
Я смеюсь и качаю головой. Я снова доктор Рассел, изменение имени держит меня на расстоянии вытянутой руки.
— Это все? — спрашиваю я, изогнув бровь.
Она отрицательно качает головой, затем положительно, поворачивается и смотрит назад.
— Да. Хорошо. Спасибо за десерт. Ну, я пойду.
Она начинает уходить.
Я наклоняюсь вперёд.
—Лифт с другой стороны, Бэйли.
Затем делает крутой поворот.
— Верно, я знаю это. Я просто собираюсь...
Она не заканчивает свое предложение и убегает. Я смеюсь и возвращаюсь назад, чтобы доесть свой обед.
Бэйли не протянет больше недели.
Мы заканчиваем операцию в пятницу вовремя, чтобы Бэйли не пропустила приём врача с Джози. Я снова предлагаю ей свою машину, но она настаивает на том, что ей это не нужно. На улице идёт снег, не метель, но мне не нравится мысль, что она с сестрой стоят на автобусной остановке.
Проверяю погоду на компьютере в офисе, хмурюсь, когда вижу маленькие изображения снежинок, падающих с облака каждый час на протяжении дня.
Ругаюсь, и, наверное, громко, потому что Патриция заглядывает в мой кабинет.
— Что случилось?
— Разве мы недостаточно платим Бэйли? Почему она не может купить проклятую машину?
— О чем ты говоришь? — Она в растерянности, по понятным причинам.
Я вздыхаю и пытаюсь вернуться к моей бумажной работе, чтобы уйти из кабинета в нормальное время. Это немного смешно с моей стороны. Я притворяюсь, что хочу поторопиться и закончить пораньше, чтобы наслаждаться жизнью, но это моя жизнь. Я провожу больше времени в этом офисе, чем у себя дома. Игнорирую эту суровую правду и насильно открываю дело на своём столе.
Весь следующий час работаю поверхностно, проверяю погоду, смотрю в телефон, выглядываю в окно, а потом ругаю сам себя, что отвлекаюсь. С такими темпами я не закончу свою работу до понедельника.
Офис освобождается. Патриция, когда выходит, ругает меня за то, что задержалась допоздна, и все же, я сижу здесь, кидаю свой игрушечный баскетбольный мячик в воздух, ловлю его, и так по кругу. Это помогает мне подумать. И держит мои руки занятыми. По какой-то безумной причине у меня есть желание взять телефон и позвонить Бэйли. Ее номер телефона есть в личном деле, которое до сих пор лежит в моем столе. Я записал номер на стикере и прилепил его к краю экрана компьютера. Это дразнит меня.
Я хочу проверить, благополучно ли она добралась домой.
Телефонный звонок будет короткий, всего несколько секунд.
Достаю телефон и набираю ее номер прежде, чем успеваю подумать.
Она отвечает через несколько гудков.
— Алло?
Ее голос звучит по-другому.
— Бэйли?
— Нет. Это Джози. Бэйли в душе. Кто это?
Я сижу и перекладываю несколько документов на столе, не зная, что делать дальше. Я должен повесить трубку, но вместо этого отвечаю:
— Это доктор Рассел.
— ДА ЛАДНО. Подожди. — Затем она отводит голову от телефона и кричит: — БЭЙЛИ, ПОТОРОПИСЬ! ТВОЙ ГОРЯЧИЙ ДОКТОР ЗВОНИТ!
На том конце провода какой-то шелест и приглушенный разговор.
— Я тебе не верю, — говорит Бэйли достаточно ясно, чтобы я услышал. Наверно, она уже вышла с душа. — Это не смешно.
— Боже мой. Она думает, что я разыгрываю ее, — говорит Джози мне.
— Джози, ты плохая актриса, — продолжает Бэйли. — Я знаю, никто не звонил.
Джози смеётся.
— Клянусь, он тут! Здесь!
Шорох усиливается, и я предполагаю, что Джози отдает телефон сестре, потому что спустя секунду говорит Бэйли, и ее хорошо слышно.
— Ха, ха, очень смешно, — говорит она, уверенная в своих словах, что поймала Джози на лжи. — Привет, доктор Рассел, я рада, что ты позвонил, потому что только что мечтала о тебе в душе.
Я смеюсь, и Бэйли кричит:
— В телефоне кто-то есть!
— Я говорила тебе! — отвечает Джози.
Бэйли прочищает горло, пытаясь собраться с силами. Когда снова говорит, она спокойная и сдержанная:
— Эм, алло?
— Бэйли? Это Мэтт.
— О, привет доктор Рассел. Пожалуйста, игнорируйте все, что я только что говорила. Я шутила про эээ... фантазии.
Я усмехаюсь и решаю быть с ней помягче.
— Я позвонил, чтобы убедиться, что ты хорошо добралась домой по снегу.
— Действительно? — Она кажется удивленной.
— Мне показалось, что на улице все довольно плохо, — говорю я внезапно застенчиво. Смотрю в окно, а на земле нет и намёка на снег. Он растаял также быстро, как и выпал.
— Ага, в целости и сохранности, — говорит Бэйли, прежде чем неразборчиво разговаривает с Джози. Слышится сильный стон и хлопок двери. — Прости, я просто выгнала младшую сестру из моей комнаты.
Откидываюсь на спинку стула и смотрю в потолок.
— Она часто отвечает на твои телефонные звонки?
— У неё нет собственного телефона, и, должно быть, она заходила в Инстаграм, когда ты позвонил. Она одержима сестрами Хадид.
— Кто?
— Модели? Не важно. Не буду тебя задерживать. Мы вернулись домой. Спасибо, что поинтересовался.
— Подожди! — Я не хочу, чтобы она положила трубку. — Как прошло обследование Джози?
Бэйли отвечает медленно, словно не уверена, что должна.
— Хорошо. Несмотря на то, что ей нравится жаловаться на мою готовку, она нормально растёт и все такое. Ты правда позвонил поговорить об этом или что-то ещё?
О, ты хочешь правду? Правда в том, что я один в офисе в пятничный вечер и, возможно, этого было достаточно, чтобы удовлетворить меня, но сейчас неожиданно это не так. Я хочу узнать, какую пижаму ты собираешься надеть после душа. Хочу узнать, что ты будешь готовить на ужин, и будешь ли ты смотреть какой-нибудь фильм после, или ты повесишь еще больше конфет на это дурацкое дерево. Хочу знать, что почувствую, если поцелую тебя снова, но ты не позволишь этого, поэтому звоню тебе под видом проверки и, возможно, я более прозрачен, чем думаю, потому что ничего из этого не говорю, я почти уверен, ты хочешь услышать, потому что твой тон мягче, когда ты говоришь:
— Все хорошо, Мэтт?
Я вздрагиваю и качаю головой.
— Все отлично. Увидимся на работе в понедельник.
И с шумом бросаю трубку.
ГЛАВА 20
Бэйли
После того как Мэтт бросил трубку, Джози и я анализируем его звонок со всех сторон.
Возможно, он действительно хотел убедиться, что мы хорошо добрались домой.
Возможно, он хотел сказать что-то важное, но струсил.
Возможно, это был дружеский звонок, не больше.
Дружеский. Друзья. Друг. Неожиданно я ненавижу это слово во всех его формах.
Я провожу остаток выходных, думая о нем, хотя не должна. Считаю, как мило было с его стороны предложить мне машину и разрешить раньше уйти в пятницу. Я думаю, какой сексуальный у него голос по телефону. Его голос был насыщенный и глубокий, незабываемый. Я делаю домашний бостонский кремовый пирог, наслаждаясь им как можно дольше только потому, что он напоминает мне о нем. Это глупо, я знаю. Когда Джози съедает последний кусок в воскресенье вечером, чуть не плачу.
Мне кажется, я схожу с ума.
Интересно, может ли подавление сексуального влечения сделать из тебя сумасшедшего?
На самом деле, если бы я знала, что он будет уважать мои желания, в связи с этим контрактом, я бы ещё немного подумала, прежде чем заставлять его подписывать. Я поражена. Так много всего случилось за короткий промежуток и, возможно, я немного испугалась. Я хотела получить возможность оценить ситуацию с чистой головой, но мои мысли совсем не чистые. Во всяком случае, ещё туманнее, чем раньше, я наполнена мыслями о Мэтте, о нашем поцелуе, и раздражена тем, что он действительно соблюдает условия этого фальшивого контракта.
Сейчас понедельник, и мы на середине операции, я очень усердно стараюсь сфокусироваться на процедуре, но это нелегко. Сегодняшний случай более рутинный, чем большинство. Я могу ассистировать ему с закрытыми глазами, а это значит, что мой ум блуждает там, где не должен. Хочу узнать, как прошли его выходные. Он красивый парень. Его халат ничего не скрывает, не притупляет крепкую, мужскую силу, которая струится от него, как дым. В этой обстановке он бог. Интересно, что женщины думают о нем в нормальном мире. Если он идёт в бар, то никогда не уйдёт домой один. От этой мысли всё внутри меня сжимается. Интересно, часто ли он ходит в «Гладкий тони». Бар прямо через дорогу. Могу поспорить, он ходит туда, чтобы расслабиться после длинного дня. В конце концов, именно там он должен был встретиться с Купером несколько недель назад.
Если Мэтт сидит один в баре, женщины должны толпиться возле него. Ему наверняка приходится отбиваться от них палкой.
Меня начинает тошнить, и мне нужны ответы.
— Как прошли ваши выходные, доктор Рассел? — спрашиваю я, адреналин течёт по моим венам.
Он наблюдает за мной. Хирургические очки ничего не делают, чтобы скрыть его пристальный, синий взгляд.
— Хорошо. Продуктивно.
Продуктивно?! Что он имеет в виду? Он спал больше, чем с одной женщиной? Мне становится дурно.
— О, правда? — настаиваю я. — Ты проделал большую работу?
— Да. — Одно слово. Я ненавижу его. — Можешь передать мне Бови?
Я делаю, как он просит, но продолжаю свою миссию.
— Ах, ну, это хорошо. Уверена, у тебя было достаточно времени, чтобы расслабиться... вне офиса.
Мэт выгибает свою тёмную бровь, но продолжает фокусироваться на пациенте.
— Выглядит так, словно ты танцуешь вокруг вопроса, поэтому просто спроси.
Я качаю головой.
— Нет, нет. Просто пытаюсь понять, как ты проводишь свободное время. Ну, знаешь, завести приятную беседу.
Он продолжает игнорировать, и ничего больше.
К концу операции я словно клубок беспокойства и подавленной ярости. Если он провел эти выходные с другой женщиной, я должна об этом знать. НЕТ. Не должна, говорю себе. Я становлюсь сумасшедшей. Я заставила его подписать контракт, в котором изложила, что он не должен прикасаться ко мне, флиртовать или целовать, и теперь возмущена от мысли, что он трогает, флиртует или целует другую женщину. Я знаю, что сделала это для себя, но какая разница, потому что когда заканчиваю мыть руки и выхожу в коридор, замечаю, что он разговаривает с симпатичной медсестрой
О боже. Меня сейчас вырвет.
Так и есть. Она выглядит так, как я никогда не буду выглядеть для стандартного рабочего дня — завитые волосы, много туши. Я осознанно подтягиваю хвостик, пока продолжаю идти к ним. Я бы с радостью повернула в другую сторону, но они стоят у лифта, а лестница — жуткая до ужаса, поэтому набираюсь смелости, выравниваю плечи и продолжаю идти.
Она подходит ближе к нему и, понизив голос, говорит что-то, я отвожу взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мэтт улыбается ей. Учитывая, что за все время, проведённое вместе, мне он очень мало улыбался, я хочу пробить дыру в стене.
Не могу понять, почему этот коридор такой длинный. Не могу ускориться, потому что это будет слишком очевидно, но, клянусь, я иду по беговой дорожке, которая ведёт в никуда. Возможно, я могу практически побежать, и никто не заметит?
Рука медсестры касается его предплечья, и где его белый халат?! Обычно он или в костюме, или хирургическом халате. Сейчас Мэтт одет просто в синий халат, и она может водить рукой вверх-вниз по его загорелой руке, если захочет. Возможно, она это уже сделала. Моё лицо превращается в маску ужаса от этой мысли.
Я подхожу ближе и слышу, как медсестра тихо говорит, кокетливым голосом:
— Я была так удивлена, увидев тебя там.
Его реакцию не слышно.
Я сжимаю руки в кулаки, иду прямо к лифту и нажимаю эту кнопку с такой силой, что у меня болит большой палец. Для верности нажимаю ее еще дюжину раз.
— Давай, давай, — бормочу себе под нос.
Вдруг ощущаю присутствие Мэтта позади себя. Его аромат заставляет мою грудь напрячься. Он чуть ближе, чем должен быть. Я смотрю прямо перед собой на наши искажённые изображения на матовой стали. Он стоит совершено неподвижно. Там нет ничего кроме тишины. Интересно, может ли он почувствовать, как я напряжена? Мне нужно постараться разжать кулаки. Цифры на лифте медленно мигают, и, наконец, двери открываются.
Я захожу внутрь, а он за мной. Когда двери закрываются, в маленьком пространстве не хватает кислорода.
Здесь только мы вдвоём. Я нажимаю кнопку седьмого этажа, а он ничего. Я прячусь в углу, скрещиваю руки и смотрю прямо перед собой.
Мэтт тоже поворачивается, так, что мне предоставлен вид на его спину. Он спокойный как удав. Мне интересно, о чем он думает, без сомнений о ней.
От ревности я дрожу. Я никогда такого не ощущала. Не знала, что это возможно, так волноваться из-за такой мелочи, и это меня злит. Ненавижу, что превратилась в такого человека из-за человека, который явно не заинтересован мной, что он даже не повернётся и не обратится ко мне.
Я сжимаю зубы и язвительно говорю:
— Если ты собираешься флиртовать с больничным персоналом, можешь ли ты делать это в более уединенной обстановке? Каждый мог увидеть тебя. Это не совсем профессионально.
Он издаёт небольшой смешок и качает головой. Но все также смотрит вперёд.
Очевидно, мое замечание не стоит ответа.
— Где она увидела тебя, что так удивилась? — спрашиваю я, пытаясь снова привлечь его внимание.
Лифт звонит, останавливается, и двери открываются. Заходит несколько человек, мы ещё не на нашем этаже, но наша уединенность исчезает. Мой вопрос витает в воздухе между нами, и у меня нет надежды на ответ. Мое сердце колотится, и нет сомнения, что каждый в этом маленьком пространстве чувствует напряжение между нами. Замечаю женщину, которая наблюдает за мной, и мне любопытно, может ли она сказать, что я сейчас в муках приступа ревности.
Лифт не может подняться на седьмой этаж достаточно быстро, и когда двери медленно открываются, я почти вылетаю, стремясь к свободе. Хватаю ртом воздух, словно кто-то держит мою голову под водой. Мэтт хватает меня за локоть и болезненно дёргает в сторону коридора, затаскивает внутрь чего-то похожего на кладовку. Позади нас хлопает дверь. Он аккуратно засовывает швабру под ручку двери, чтобы никто не мог войти... или выйти.
Мэтт поворачивается ко мне, и я делаю нерешительный шаг назад. В небольшом количестве света, попадающем из коридора, его жестокая челюсть и острые черты кажутся угрожающими и жестокими. Я стою напротив безжалостного хирурга, человека, который заставляет мужчин плакать, человека, который пугает всех, кто встаёт у него на пути.
— Ты заставила меня подписать этот контракт, Бэйли, — говорит он, подходя ближе. — Ты настаивала, что ничего от меня не хочешь, так почему ты себя так ведешь? Словно ревнуешь?
Мои глаза расширяются.
— Это не так!
Это самая жалкая, очевидная ложь, которую я когда-либо говорила. Я ребёнок с ножницами и волнистой чёлкой, заявляющий, что понятия не имеет, кто подстриг её.
— Ты спрашивала меня, что я делал на выходные. Почему ты хочешь знать?
Смотрю в сторону.
— Я уже говорила тебе, хотела завести приятную беседу.
— Ты лжешь. — Я никогда не слышала его голос таким, весьма жестокий и серьёзный. — Я столкнулся с этой медсестрой в продуктовом магазине. Она делала покупки с мужем и дочкой.
У меня горят щеки, и я отчаянно надеюсь, что в этой комнате достаточно темно, чтобы он заметил.
Мэтт делает еще один шаг вперёд, и я вытягиваю руки, словно это остановит его.
— Мне показалось, что вы вдвоём флиртовали, — признаюсь я, хотя, кажется, слишком поздно для честности.
— А если и так? — спрашивает он, его тон такой же непоколебимый, как мгновение назад.
Мэтт прижимает меня к твёрдой металлической полке, которая врезается мне в спину. В любой момент сейчас кому-то может понадобиться зайти в эту кладовку, и он обнаружит, что дверь заклинило. Ручка начнёт трястись, и моя душа уйдёт в пятки.
— Мэтт, — умоляю я, внезапно доброжелательно и лояльно. — Прости меня. Я не должна была себе такое позволить и раздувать из мухи слона. Это было по-детски. Я понимаю это. Сейчас отпусти меня, и я обещаю, такое больше не повторится.
Уголок его рта поднимается в угрожающей улыбке.
Мои внутренности превращаются в жидкость.
— Бэйли, — говорит он, протягивая палец, чтобы подцепить снизу мой подбородок. Мэтт чуть приподнимает мою голову, поэтому мой рот поднимается к нему.
Я трясущийся комок волнения из-за того, что он собирается сделать. Он не поцелует меня снова. Я все еще разваливаюсь по швам после первого раза.
— Я бы поцеловал тебя прямо сейчас, если бы мог. — Моя грудь вздымается, пока он продолжает говорить. Мне не хватает воздуха. — Я бы наклонился вот так... — Его рот нависает над моим. Я ощущаю легкое прикосновение его губ. Каждый волосок на моей коже встаёт дыбом. Мои руки тянутся за спину и сжимают металлическую полку, потому что без нее, мне кажется, что могу уплыть.
— Ты хочешь поцелуй так же сильно, как и я, и именно поэтому ты прямо сейчас увлажнила свою нижнюю губу. Вот почему ты прижимаешь свои бедра к моим. — Я незамедлительно прекращаю делать обе эти вещи. — Каждое твоё желание написано у тебя на лице. Это лицо...
Я стою совершенно неподвижно, пока он выпрямляет спину и проводит пальцем по краю лба, вниз по изгибу щёк и подбородка, до тех пор, пока не достигает моей задней части шеи и ещё ниже... прямо к V-образному воротнику моего халата. Если бы он сжал свою ладонь, мое сердце подтвердило бы каждое его слово.
— Ты покраснела, — говорит он, в то время, пока его улыбка становится высокомерной.
— А ты ошибаешься, — настаиваю дрожащим голосом. — Ты думаешь, я хочу, чтобы ты поцеловал меня? Я боюсь тебя. — Его глаза загораются, пока я продолжаю: — У тебя вся сила. Если ничего не получится, мне нужно будет найти другую работу. Когда слухи разнесутся по офису, ты будешь выглядеть как плейбой, а я, как помощник хирурга, который раздвигает ноги. Я не пойду по этому пути, пока не буду полностью уверенной, что это то, чего хочу.
— А как насчёт меня? Чего я хочу?
Его рука обхватывает моё горло, а его большой палец находится на моем пульсе. Это действие может показаться угрожающим, но вместо этого оно нежное и намеренное. Я считаю, он хочет достучаться до меня, но у него не получается. Его взгляд прикован ко мне, и между нами пролетает тысяча эмоций: тоска, потребность, влечение, желание, ревность, ярость и наконец... нетерпение. Я замираю, когда он снова наклоняет ко мне голову.
У меня учащается сердцебиение, а дыхание останавливается, когда готовлюсь к похищающему душу поцелую, но в последний момент, как только его рот встречается с моим, Мэтт отходит и облокачивается лбом о полку рядом со мной. Он сжимает веки и шепчет моё имя, как будто ему больно, затем бьёт рукой по полке и поворачивается к двери. Откидывает швабру в сторону, и звук ее падения грохочет по бетонному полу кладовки, когда он выбегает.
Я дорожу от оставшейся паники.
Такое чувство, что мимо моего уха пронеслась пуля.
Я должна чувствовать облегчение, но единственная эмоция, охватившая мое тело, — это сокрушительное разочарование.
ГЛАВА 21
Бэйли
Я сопротивляюсь Мэтту под видом здравомыслящей и ответственной девушки. Говорю сама себе, что не могу баловать себя фантазиями только потому, что я этого хочу. Я должна думать о будущем. Должна делать то, что лучше для Джози. У меня нет роскоши жить только для себя. Не так давно я беспокоилась, что останусь без работы. Когда доктор Лопез ушёл на пенсию, я беспокоилась, что случится, если не найду работу достаточно быстро. Я помню, как выглядит неопределённость, и не позволю раскаленному желанию затмить мой трезвый рассудок.
Борясь с соблазном, я запрещаю «Анатомия страсти» дома. Джози, конечно, устраивает протест, но я не слушаю.
— Я не могу смотреть это! Я это ненавижу! Все эти глупые врачи целуются в кладовке. Угадай, что?! В реальной жизни все не так гламурно. На самом деле эти металлические полки травмоопасны.
Она смотрит на меня широко открытыми глазами, и я спешу исправиться:
— По крайней мере, я предполагаю, что это так...
Следующая неделя — это пытки наравне с имитацией утопления. Клянусь, Мэтт носит халаты, специально подчеркивающие его задницу. Он загорелый и здоровый, в то время как все остальные из нас зимой белые. Когда он говорит, его голос, как никогда раньше, звучит глубоко и убедительно. И ХОРОШО, НАДО ПЕРЕСТАТЬ СМОТРЕТЬ НА НЕГО ТОМНЫМ ВЗГЛЯДОМ. Я горю внутри.
Не думаю, что Мэтт чувствует себя лучше, чем я. Несмотря на то, что он сдерживает свое обещание и лучше относится к своим сотрудникам, под его притворной вежливостью, могу сказать, что он в задумчивом беспорядке. Возможно, он и не кричит приказы каждому из нас, но топает ногами, словно злой на весь мир.
Я держусь от него подальше за пределами операционной, чтобы у нас не было возможности еще одного насыщенного заседания в кладовке, но это тяжело избегать кого-то весь день. Когда возвращаюсь домой после практики, у меня посттравматическое расстройство из-за того, что я оглядываюсь через плечо и прислушиваюсь к его голосу. Я скоро рухну от истощения, еще и Джози усугубляет ситуацию, постоянно спрашивая меня о нем. Сейчас, когда я запретила «Анатомию страсти», она слишком много читает современных любовных романов для взрослых в библиотеке, и она считает Мэтта и меня за главных героев. Ее вопросы кажутся безобидными, но я знаю ее трюки.
— Сегодня операция прошла успешно?
Да.
— Доктор Рассел был?
Конечно.
— Он отлично выглядит в своём халате?
Определённо.
Каждый вопрос как маленький тест, чтобы увидеть, как я отвечу. Если скажу, что он выглядит очень горячо, что я едва не заплакала, она заявит мне, что я влюбилась. Если скажу, что едва его заметила, она заявит, что я лгу. Поэтому соглашаюсь и пытаюсь казаться невозмутимой, когда она упоминает о нем, но, конечно, она видит меня насквозь.
— Ты такая слепая касаемо любовных дел, что это даже не смешно, — однажды говорит Джози мне за ужином, прежде чем вернуться к чтению, оставив меня с последствиями этой эмоциональной гранаты.
Единственная передышка, которая у меня есть в конце дня, когда ложусь в постель. Я позволяю себе распаковывать каждый момент, который у меня был с ним в тот день, даже если он вел себя как злой монстр. Это лучше, чем ничего. Я запоминаю каждое слово и взгляд (ладно, хорошо, каждый сердитый взгляд), который он бросает в мою сторону, и мечтаю, что было бы, окажись всё иначе, если бы на кону для меня не стояло так много.
Через несколько недель после инцидента в кладовке, я подслушиваю, как он взволновано разговаривает с Патрицей в коридоре. Держу свой обед в руке по пути в комнату отдыха персонала, когда замечаю, что он протягивает листок, чтобы она прочитала. Мэтт улыбается от уха до уха. Я никогда не видела его таким счастливым с тех пор, ну, никогда. Я останавливаюсь и смотрю, очарованная этой улыбкой и тем, как она изменяет его лицо. Алло, сердце? Да, это я, мозг. Пожалуйста, возьми себя в руки.
— Это письмо от комитета, — гордо заявляет Мэтт. — У них осталось два претендента — я и ещё один ортопед с Калифорнии.
Патриция улыбается лучезарной улыбкой.
— Это потрясающе. Когда будет известен окончательное решение?
— Сразу после Рождества.
Конечно, его грант — это та вещь, о которой я мало слышала, и то, что является тяжким грузом для его ума. Я знаю, что для него очень важно быть одним из финалистов. У меня есть соблазн подойти и попросить прочитать письмо, но он смотрит вверх, и его взгляд сталкивается с моим. Голубые глаза приковывают меня к месту. В одно мгновение его улыбка исчезает. Взгляд ужесточаются, и даже малейший шанс подойти и поздравить его усыхает и умирает. Я поворачиваюсь в противоположную сторону и направляюсь к лестнице. Жуткая атмосфера или нет, это лучше, чем пройти через него.
***
Я с нетерпением жду Рождество с одинаковым волнением и трепетом. В конце этой недели хирургическое отделение должно закрыться на десять дней, чтобы мы могли отметить праздники, но перед этим, пока все не разъехались по стране, отделение проведёт свою ежегодную Рождественскую вечеринку. Она всегда в красивом месте в модном ресторане или роскошном отеле, и еда стоит того, чтобы надеть неудобное платье. Я всегда прихожу (повторяюсь: еда). Традиционно, Мэтт не приходит, и шанс, что он придёт в этом году, минимален.
Я не уверена, что чувствую по этому поводу.
Также не уверена, что чувствую по поводу того, что не увижу его на протяжении десяти дней. Конечно, все будет не так сильно отличаться от того, как это происходит сейчас. Мы не разговариваем за пределами операционной. На протяжении нескольких недель он относился ко мне так же, как и к любому другому сотруднику. Когда Мэтт обращался ко мне исключительно по работе, его тон беспристрастный и отчужденный. Как таковой, он не грубый, но по сравнению с теплом, которое он мне давал, когда мы были друзьями, — это пытки.
Я сижу вместе с другими хирургическими помощниками, обедая в комнате отдыха, собираю свой сэндвич и стараюсь незаметно хандрить, когда Эрика толкает меня локтем в бок.
— К тебе пришли.
— Я поднимаю взгляд, прослеживаю за её взглядом и замираю, когда вижу Мэтта, стоящего на пороге. Он одет в свой костюм и белый халат. Под его рукой спрятано дело. Он пристально смотрит на меня, и у меня от страха скручивает живот. Я встаю на ноги и спешу.
— Что-то случилось с Ханной?
Она пациент, которого мы прооперировали сегодня утром, и я волнуюсь, если он тут, потому что что-то пошло не так с ее восстановлением.
Его брови поднимаются, и он качает головой.
— Нет. С ней все хорошо. Только что пришло новое дело, и я хочу поговорить с тобой о нем.
Я выдыхаю и быстро киваю.
— Ох, хорошо. Конечно. Разреши мне быстро дообедать.
Он держит коробку на вынос.
— Все нормально, ты можешь закончить, пока мы будем разговаривать.
Затем он делает шаг в комнату отдыха, и я слышу, как у каждого перехватывает дыхание от шока. Доктора здесь не едят. У них есть шоколадные фонтаны и кейтеринг, у нас есть пластиковые тарелки и лапша.
Если он и осознает, что все внимание направлено на него, то не обращает внимания. Мэтт направляется к пустому столу в углу, кладёт дела, которые держал под рукой, и чувствует себя как дома. Тишина в комнате отдыха продолжается, пока я иду за своим скудным обедом, чтобы присоединиться к нему. Все смотрят на меня. Я уверена, каждый задаётся вопросом, что происходит, почему он соизволил почтить нам своим присутствием.
Я избавляюсь от их внимания и сосредотачиваюсь на Мэтте. Если он здесь, чтобы поговорить со мной, дело должно быть очень важным.
Сажусь за стол и вижу, что он выложил несколько листов бумаги для меня, его обед забыт, поэтому следую его примеру и забываю про свой.
— Сегодня утром мой коллега из Чикаго отправил мне письмо о критическом случае, — говорит он, приступая сразу к делу. — У девятнадцатилетней девушки исключительный кифоз и сжатие позвоночника. Ей должны были сделать операцию много лет назад, но доктора и ее родители уделили первоочередное внимание другим проблемам со здоровьем.
Я хмурюсь и наклоняюсь вперёд, почитать ее дело.
— Какие другие проблемы со здоровьем?
— Лейкемия. — У меня затрудняется дыхание, и я снова смотрю на него. Нахмурившись, Мэтт продолжает: — Они не полностью проигнорировали ее проблемы с позвоночником. На протяжении последних полутора лет она носила бандаж, но он бесполезен...
— Она слишком взрослая, — констатирую я.
Он кивает с печальным хмурым взглядом.
— Если бы она носила бандаж, будучи моложе, у неё, возможно, был бы шанс избежать операции, но сейчас она необходима.
— Почему сейчас? Почему такая спешка?
Мэтт подталкивает документ ко мне, но множество слов ничего мне не говорят. Я даже не знаю, что должна увидеть. Затем всего лишь одно слово вверху страницы бросается мне в глаза — параплегия.
— Потому что с прошлой недели Джун перестала ходить. — Прежде чем осознаю это, я подношу руку ко рту. — Кривизна ее позвоночника очень тяжёлая. На протяжении последних нескольких месяцев она жаловалась на онемение и парестезию в ногах. В прошлый понедельник ее симптомы переросли в параплегию. Она потеряла все двигательные функции на обеих ногах.
Все, о чем я думаю, — бедная Джун. Пережить лейкемию, чтобы сейчас иметь дело с этим.
— Что можно сделать?
Он собирает в одну стопку бумаги, и я вижу, как искрят его глаза подлинной решимостью.
— Параплегия — это симптом, а не пожизненное заключение. С ее позвоночника необходимо снять давление, чтобы снизить нагрузку на эти нервы. Надеюсь, после снятия воспалительного процесса, она восстановит свою двигательную функцию.
— Твой коллега из Чикаго берет это дело?
Он качает головой.
— Это не его специализация. Даже если бы он мог, тело Джун пережило ад с химией и облучением. Существуют дополнительные риски. Большинство хирургов откажется от него.
Но не Мэтт. Ему придётся.
Его взгляд встречается с моим, и он, должно быть, понимает, о чем прямо сейчас я думаю, потому что кивает.
— Ее родители привезут ее сюда следующим рейсом из Чикаго. Если мы собираемся делать это, мне будет нужна твоя помощь.
Без малейших колебаний.
Я решительно киваю.
— Да. Конечно.
***
Я понятия не имею, на что согласилась. В тот момент, когда киваю, Мэтт встаёт, говорит мне собрать свои вещи и идти за ним в его кабинет. Когда мы подходим, Патриция стоит за своим столом и торопливо пишет в блокноте, прижав к уху офисный телефон.
Когда она замечает нас, то говорит человеку на том конце провода подождать, прижимает телефон к груди, а затем быстро начинает вводить Мэтта в курс дела.
— Доктор Бьюкенен на линии. Доктор Миллс сказал, что перезвонит после операции. Доктор Годдард ещё на обеде, но я попытаюсь поймать его, когда он закончится. Мистер и Миссис Олсен вылетают с Джун из Чикаго в 6:45 вечера. Я хотела снять им номер в отеле напротив, но все забронировано туристами. Сейчас разговариваю с другим отелем.
Мэтт слушает и кивает по мере продвижения в свой кабинет.
— Пусть Бэйли закончит с гостиницами. Мне нужно, чтобы ты закончила освобождать моё расписание. Перенеси всех, кого сможешь в новый год. Они будут недовольны, я уверен, все ознакомлены со своей страховкой, но убеди их, что мы будем работать со своими страховыми компаниями и что-нибудь придумаем, — продолжает Мэтт внутри, повышая голос, чтобы нам было его слышно. — Им не придётся что-то дополнительно платить. Я позабочусь об этом. — Он поворачивается обратно и обращается ко мне. — Бэйли, когда забронируешь отель, можешь помочь Патриции с изменением графика моих пациентов?
Я киваю и спешу забрать у неё телефон.
Не имею понятия, что я делаю. Я должна забронировать гостиницу для семьи пациента? Это нормально делать такого рода вещи?
— Сколько ночей они проведут в городе? — спрашиваю я, смотря туда-сюда между ними.
— Начни с четырёх, — жёстко и авторитетно отвечает Мэтт, прежде чем ответить на звонок.
Время со второй половины дня до вечера проходит как в тумане. Я едва нашла время, чтобы сообщить Джози, что не приду домой на ужин. Найти жилье для Олсенов практически невозможно. Гостиницы забронированы, каждый приезжает сюда, чтобы провести время с семьёй и насладиться праздниками. Мэтт заходит так далеко, что кричит через дверь, что они могут, черт побери, остаться с ним, но, в конце концов, у меня получается уговорить семью отдать номер всего в нескольких кварталах от больницы. Цена заставляет мой желудок перевернуться, но Патриция уверяет, что все хорошо. Я бронирую его с помощью кредитной карты Мэтта, затем прыгаю на телефон, чтобы начать изменение графика пациентов Мэтта.
У Мэтта чертовски мало времени на его задачу. Между нашими звонками Патриция шёпотом объясняет мне, что он не сможет сделать операцию сам. Он ищет ассистирующего нейрохирурга. Из-за того, что пережило тело Джун, он хочет принять все меры предосторожности.
Мэтт разговаривает по телефону, пытаясь просить об услуге, но, как и все остальное, праздники мешают. У большинства хирургов есть свои дела, которые в приоритете и которые нужно закончить до конца года. Они не могут изменить свое расписание, бросить все и полететь через всю страну, чтобы помочь Мэтту.
Я сижу за столом Патриции, зачеркивая имена пациентов, которым звоню и переношу их консультации и предварительные встречи, когда Мэтт кричит мне зайти в его офис.
Я вздрагиваю, бросаю ручку и спешу внутрь. Он стоит возле окна, его белый халат давно забыт, рукава его рубашки закатаны до локтей. Галстук висит на спинке стула, а рубашка расстёгнута достаточно, чтобы позволить увидеть мне кусочек его загорелой груди.
Мэтт трёт свой лоб так, словно пытается уменьшить головную боль от перенапряжения и поворачивается ко мне. Я никогда не видела его таким напряжённым. У него нахмурены брови. Челюсть сжата.
— Мне нужно, чтобы ты сходила и посмотрела в своём ли кабинете доктор Перри. Он на третьем уровне. Если да, скажи ему, что мне срочно нужно поговорить с ним.
Я киваю и тороплюсь, полностью готовая сбивать всех, кто попадётся на моем пути, но коридор пустой. В офисе доктора Перри темно и пусто, что кажется странным, пока я не смотрю на часы и не понимаю, что уже половина девятого. Мы так безостановочно работали, я и не заметила, что уже так поздно.
Тащу свои ноги назад в офис Мэтта. Не хочу быть той, кто скажет ему, что его коллега уже ушёл домой. У меня такое ощущение, что он может случайно (нарочно) убить гонца.
— Черт возьми, — говорит Мэтт и поворачивается опять к окну. Он прислоняет руку к стеклу и смотрит на город, покрытый снегом. Я не знаю, что мне делать. Оставить его одного? Подбодрить его? Я хочу помочь, но не знаю, что ему нужно. Весь вечер он работал на полную силу. Удивительно, как у него не сел голос, после всех сделанных телефонных звонков сегодня.
Я стою неподвижно с другой стороны стола, давая ему шанс успокоиться, пока отчаянно пытаюсь придумать, что сказать. Не хочу кинуть громкую фразу, похожую на: Не бойся! Всё получится! Потому что, честно говоря, я слегка не в своём уме. Существует довольно большой шанс, что это не сработает.
— Доктор Рассел, — говорит Патриция, потирая свои уставшие глаза. — Мне нужно попасть домой, прежде чем дороги не стали ещё хуже. Первым делом утром я вернусь к этому делу.
Он не отворачивается от окна.
— Конечно. Да. Иди домой, мы закончим завтра.
Патриция хмурится и глубоко вздыхает, прежде чем вернуться обратно к своему столу и забрать вещи.
Мы с Мэттом долгое время стоим в тишине, достаточно долго, чтобы Патриция ушла, достаточно долго, чтобы тихий офис окружил нас. У меня нелепое желание обойти его стол, обернуть руки вокруг него и обнять, но я остаюсь там, где и была, в ожидании.
В конце концов, Мэтт поворачивается, прежде чем вернуться к работе мимолетно смотрит на меня и говорит:
— Ты тоже должна идти. Уже поздно.
У него такой опустошённый и безнадежный голос, что у меня разрывается сердце.
— А что ты будешь делать?
Мэтт указывает на документы на своём столе.
— Останусь здесь.
Конечно. Уже поздно, но у Мэтта ещё много работы. Я выправляю спину и поднимаю подбородок, ожидая его ответ, когда говорю:
— Тогда я тоже остаюсь.
— Нет, уже поздно. Ты должна быть с Джози.
Как я и думала. Его отказ не вредит, потому что я этого ожидала. Делаю шаг вперёд и сажусь на один из его стульев перед столом. Он не смотрит на меня и не возвращается к работе. Его внимание приковано к месту на его столе, пока он пытается решить проблему. Я практически вижу тяжесть всего мира на его плечах.
Понимаю намёк и сижу тихо, сфокусировавшись на огнях города позади него.
— Возможно, я сошёл с ума, думая, что смогу сделать это, — наконец говорит он едва слышным голосом. — Я сказал Олсенам, что сделаю это, и перенёс весь свой график, и все же... — Мэтт качает головой и смотрит на меня с беспокойством в глазах, — как только я доберусь туда и увижу, с чем имею дело, не смогу помочь ей.
— Я уверена, ты уже такое делал, — предполагаю я.
Он проводит рукой по волосам, тянет за корни, напряжённый и злой.
Я не позволю ему сомневаться в себе. Если кто-то и может это сделать, так это Мэтт. Я наклоняюсь вперёд и решительно спрашиваю:
— Как я могу помочь?
— Ты можешь изучить все эти файлы, которые я вытащил, и найти те КТ и МРТ, которые схожи с нашим пациентом, — говорит он с сарказмом. Мэтт не думает, что я достаточно сумасшедшая, чтобы взяться за дело, но я встаю на ноги и поворачиваюсь к стопкам файлов на полу возле его дивана. Они почти доходят до моего бедра. — Бэйли, я пошутил. Иди домой. Я сделаю это позже.
Слишком поздно. Снимаю свои туфли и устраиваюсь поудобнее. На мне все ещё одет мой халат. Он немного ослаб вокруг моей талии и достаточно мягкий, я просто могу представить, что я в своей пижаме.
— Итак, искать только КТ и МРТ?
— Бэйли, — предупреждает он, — Ты не обязана это делать.
Я не отвечаю. Выкраиваю милое местечко на его диване, собираю небольшую пачку дел и начинаю работать.
В конце концов, Мэтт оставляет меня и заказывает пиццу. Я настаиваю на том, чтобы он добавил тёплое шоколадное печенье. Ну, знаешь, для морального духа.
Я не хирург, и у меня нет опыта Мэтта для этого дела, но он показывает, что нужно искать, и это не так трудно. Он сидит за столом, тихо работая. Я слишком напугана, чтобы спросить его, что он делает, к тому же я здесь, чтобы помочь, а не мешать. Мы едим пиццу, пока работаем, и я подавляю зевок. Джози пишет, что слишком устала, чтобы ждать. Я напоминаю ей закрыть дверь, прежде чем она пойдёт спать. Когда кладу телефон обратно, наблюдаю за Мэттом из-под ресниц. Он трёт пальцем взад-вперёд вдоль нижней губы, его взгляд сфокусирован на деле. Он погружен в свои мысли, затем Мэтт вздыхает и качает головой, метафорически скомкивает кусок листа и бросает его в урну. Затем поворачивает страницу и продолжает читать. Я должна вернуться к работе, но от сканирования изображений за изображением у меня устали глаза, и им нужен отдых.
Он мой перерыв.
Мэтт неожиданно двигается на своём месте и смотрит на меня, а я снова обращаю внимание на папку на моих коленях.
— Что случилось? — спрашивает он.
У меня горят щеки, и я стараюсь придумать предлог, почему смотрю на него.
— Ох, я просто хотела поинтересоваться, не найдётся у тебя случайно одеяло?
Это хороший предлог и не совсем из воздуха. За последние тридцать минут я замёрзла.
Мэтт встаёт и достаёт одеяло из одного маленького шкафа возле ванной. Я благодарю его с небольшой улыбкой и смотрю, как он хватает свой ноутбук со своего рабочего стола, затем возвращается и занимает другую половину кожаного дивана.
— У меня болит спина, — объясняет он.
Киваю и сижу тихо. Это так интимно, сидеть на одном диване, но он настолько большой, что нам не стоит опасаться прикосновений.
Я начинаю оборачивать одеяло вокруг себя, замечаю его пристальный взгляд только после того, как почти наполовину обернула себя в кокон.
Я краснею.
— О, ты тоже хочешь одеяло? — спрашиваю я, держа один угол для него. Оно не очень большое, а я взяла большую часть себе, Мэтт может укрыть только несколько пальцев ног, ну возможно лодыжку, если он действительно сильно потянет. Однако он должно быть оценил моё скудное предложение, потому что улыбается, прежде чем отрицательно качает головой.
— Я в порядке. Забирай его.
Ему не нужно повторять мне дважды. Я оборачиваю это мягкое одеяло вокруг себя и наслаждаюсь тем, что оно пахнет Мэттом. Беру дело и пытаюсь вернуться к работе. Сейчас это тяжело, когда мой желудок полон пиццы и печенья, а я чувствую себя очень уютно на его диване в его одеяле.
Я давно не смотрела на свои часы, потому что боюсь смотреть на время, но знаю, что уже поздно. Сон зовёт меня по имени, и я делаю все, что в моих силах, чтобы предотвратить это, даже дёргаюсь, когда мои глаза закрываются. Хотя это бесполезно. Говорю сама себе, что просто несколько минут отдохну, не более.
ГЛАВА 22
Бэйли
Не думала, что мы окажемся тут, в операционной, за несколько секунд до начала операции Джун. В операционной тихо, напряжённо. Слабый гул и периодический шум машин единственное, что нарушает тишину. Я смотрю на Мэтта, ожидая его сигнала.
Сегодня не только он и я за операционным столом. С нами второй хирург, друг Мэтта с аспирантуры — доктор Митчелл. Он вылетел последним рейсом, чтобы быть тут вовремя, и он работает бесплатно. На самом деле, все мы. Это была часть договорённости с госпиталем, которую заключил доктор Рассел.
Остальные нейрохирурги сейчас в смотровой комнате, наблюдают за нами, как ястребы. Их скучные адвокаты сидят за ними как четыре всадника апокалипсиса, но кроме них галерея пуста. Что странно, учитывая, что это отличительное дело в карьере Мэтта. Ординаторы должны прижиматься друг к другу, чтобы получить место в первом ряду.
Мэтт следит за моим взглядом и качает головой, читая мои мысли.
— Они не хотят аудитории, если я облажаюсь, — он саркастически смеётся. — Они думают, чем меньше свидетелей, тем лучше.
— Доктор Рассел? — анестезиолог опускает вокруг головы ткань. — Есть причина задержки?
Мы уже провели тайм-аут. Для нас нет причин стоять тут неподвижно, но я не Мэтт. Я не рискую своей карьерой ради этого дела. Да, я тоже боролась зубами и ногтями, чтобы стоять тут с ним, но, если дела пойдут плохо, не моё имя будет на хирургической доске. Не ко мне обратятся родители в поисках хороших новостей про их дочь.
Мэтт прочищает горло и смотрит вверх на часы.
— Верно. Если все готовы приступить — начинаем. — Он протягивает ко мне свою руку ладонью вверх. — Бэйли, скальпель на десять.
***
Я была первой, кто встретился с Джун, когда родители привезли её в госпиталь. Патриции нужно было вернуться к телефонам, а я стала хорошим ключевым сотрудником из всех. Я была удивлена, какой счастливой она казалась, сидя в инвалидном кресле рядом с родителями. Счастливая и худенькая, казалось, что её хрупкая фигура может упасть под сильным порывом ветра, но в её глазах была свирепость, которую я могла понять.
Я стояла в комнате, пока Мэтт объяснял им проблемы, с которыми он столкнётся при выполнении операции. Не только с целым набором рисков, но и вдобавок ко всему это очень дорого.
После многих лет лечения рака с перезакладыванием их дома, получения кредита и опустошения кредитных карт, родители Джун не в состоянии многого предложить, но Мэтт полон решимости не дать этому остановить его.
Помимо всего этого, нам ещё необходимо противостоять больнице. Вернувшись в его офис, Мэтт, Патриция и я неустанно работали, пытаясь найти решение, которое бы не включало в себя получение пощёчины с иском от больницы. Я могу сказать, что он не знал, что делать, поэтому заступилась и предложила простое, безжалостное предложение.
— Почему другие врачи и команда юристов не встречают её? Они те, которые не хотят операцию. Почему ты должен говорить ей «нет»? Пусть они сделают это.
Пришлось постараться, но с помощью усилий Патриции и моих мы затащили трех хирургов в конференц-зал. Доктора Годдарда было легче всего переубедить, хотя, технически, я пообещала ему, что там будет только он и я, и возможно были какие-то внушительные жесты руками, которыми я не горжусь.
Мэтт собрал всех остальных, включая руководителя хирургического департамента, человека, который действительно мог или помочь, или сломать нас.
Я предупредила Джун, как это может быть, что даже после защиты её дела, больница по-прежнему может отказать, но вскоре поняла, что недооценивала её волю к преодолению препятствий, брошенных ей жизнью.
Мэтт и я стояли возле входа в конференц-зал вместе с её родителями. Джун попросила поговорить с другими врачами наедине, и я не уверена, что смогла бы совершить такой подвиг на её месте.
Я наблюдала, как эти восемь мужчин молча сидели и слушали, как одна храбрая девушка боролась за свое право на эту операцию. Наблюдала, как на её глазах собирались слезы, но они не капали. Она смело говорила, достаточно долго, чтобы отстоять своё дело.
Когда все трое хирургов вышли из комнаты, я знала, что она переубедила их. Знала это до того, как доктор Ричардс вздохнул, и до того, как доктор Годдард поднял голову и посмотрел на Мэтта смирившимся взглядом.
Глава хирургического отделения был последним, кто вышел из комнаты, и он просто сказал:
— Я не позволю больнице оплачивать стоимость этой операции.
— Я никогда не говорил, что это нужно, — спокойно сказал Мэтт, осознавая, как близок к победе. — У меня уже есть команда, готовая работать бесплатно. Я покрою расходы медикаментов и любых устройств в ходе этой операции.
Доктор Годдард покачал головой и прошёл мимо нас, побежденный.
Я хотела ударить кулаком по воздуху. Вместо этого повернулась к Мэтту в тот самый момент, когда он повернулся ко мне, наши взгляды говорили: СВЯТОЕ ДЕРЬМО! МЫ СДЕЛАЛИ ЭТО! В этот самый момент я хотела обернуть руки вокруг его шеи и бессмысленно поцеловать его.
***
Операция Джун длинная и дотошная. До этого у нас с Мэттом были трудные операции, но эта другая. Я никогда не видела его таким напряжённым. Его внимание к деталям уступает лишь его способности доверять себе. Я вижу это по тому, как он сдвигает плечи и как наклоняет голову из стороны в сторону, словно пытается расслабиться. Мэтт позволил всем сомнениям проникнуть в свою голову. Он боится сделать ошибку. Я хочу встряхнуть его и напомнить ему, кто он, — доктор Мэтью К. Рассел, чёртов супергерой, которого я когда-либо видела!
Вместо этого остаюсь тихой и сосредоточенной. Если что-то пойдёт не так, это не должно быть по моей вине.
Через шесть часов он настаивает, чтобы я сделала перерыв и что-нибудь поела. Я хочу протестовать, но не хочу впустую тратить его энергию или силы, поэтому делаю, как мне велели, и другой хирургический помощник встаёт на моё место. Мэтт не берет перерыв. Даже если бы он мог, сомневаюсь, что взял бы его. Он может себе это позволить, ради этого тренировал свое тело. Он не выйдет из операционной, пока не закончит с Джун.
Сбегав в ванную и съев протеиновый батончик, встречаю родителей Джун в комнате ожидания. Не могу разговаривать с ними, хотя хотелось бы. Мама Джун замечает меня, и я ей легонько улыбаюсь. Сильно не задерживаюсь, но этого времени достаточно, чтобы в операционной все пошло наперекосяк. Пока я выхожу из лифта, слышу ругательства и крики, а затем понимаю, что это Мэтт кричит из холла.
Я перехожу на бег, хватаю маску и хлопаю рукой напротив вращающийся двери к тому времени, когда он орёт:
— Вызывай сосудистого хирурга и найди кого-то ещё. СЕЙЧАС ЖЕ.
Дерьмо. Это значит, что он перерезал артерию. Джун теряет кровь, и каждая машина в этой операционной пищит нам, чтобы мы что-то сделали. Я делаю это так быстро, как могу, вхожу и надеваю новый халат. Кричу, чтобы кто-то завязал его и засовываю свои руки в перчатки. Через несколько мгновений я снова за операционным столом, хватаю отсасывающий аппарат у доктора Митчелла, чтобы он мог помочь Мэтту.
— У неё анатомия не как по учебнику, — объясняет Мэтт мне, себе, каждому. — Там не должно было быть этой чёртовой артерии.
Эти напряжённые несколько минут, пока мы ждём, когда придёт сосудистый хирург. Я высасываю изо всех сил, но потом Мэтт заменяет меня, переживая, что я делаю недостаточно. Они добавляют ещё одну единицу крови. Люди бояться, а затем, наконец, приходит сосудистый хирург.
— Я пережимаю разорванный кровеносный сосуд, доктор Браун, — с нетерпением кричит Мэтт, когда она входит. — Идите сюда.
По сравнению с нами она спокойна, но затем понимаю, ты должна такой быть, когда выбираешь такую интенсивную специальность.
После нескольких минут работы в тишине, она уверенно говорит нам:
— Кровоостанавливающий зажим. — Затем наклоняет свою голову немного левее, так, что теперь её налобный осветитель лучше освещает место операции. — Ты, — говорит она, обращаясь ко мне, — отсасывай прямо тут, пока я не скажу тебе остановиться. Быстро, мне нужно очистить эту область, если собираюсь накладывать швы.
Делаю то, что она мне говорит, и я вознаграждена кивком.
— Я удивлена, что вы сами не справились с этим, доктор Рассел, — говорит доктор Браун, пока накладывает швы на порванную артерию. Я наблюдаю за её твёрдой рукой, удивлённая, насколько тщательные у неё движения. — Вы могли бы сделать это.
— Я не хотел рисковать с этим пациентом.
Я смотрю вверх, пытаясь встретить его взгляд, но он сфокусирован на Джун. Я понимаю. Мы все ещё находимся в середине битвы и есть шанс, сейчас больше, чем когда-либо, что это не сработает так, как мы этого хотим. Это жеребьёвка, даже в самых лучших обстоятельствах, и сейчас, с этим... Я не могу позволить себе закончить эту мысль. Я должна оставаться оптимистом.
Я думаю об этой девушке, которая сражалась в конференц-зале, и пытаюсь сохранять спокойствие ради неё, пытаюсь выдержать это так же смело, как она.
***
На этой операции на меня находит озарение, по типу того, когда начинаешь чувствовать себя идиоткой. Во время восьмичасовой операции появляется много времени подумать, оценить свою жизнь и решить, нравится ли тебе направление, в котором ты движешься, или нужно изменить курс.
Для меня сейчас более чем очевидно, что чувства, которые я испытываю к Мэтту, просто так не исчезнут, потому что не хочу, чтобы они исчезали.
Работа с ним все усложняет, потому что это трудно, быть рядом с таким человеком, как Мэтт, и не пытаться хотя бы немного поклоняться ему, как герою. В операционной — он сила, с которой надо считаться. Частичка меня немного влюбилась в одни только его хирургические способности, но настоящая проблема в том, что за пределами операционной он даже лучше. Трудно увидеть хорошую сторону Мэтта, потому что он сделан из прочного материала, выдержки, самолюбия и большого количества мышц (это подтверждает ситуация с полотенцем несколько дней назад), но под этим всем есть что любить. Он мужчина, который сражается за детей, которые не могут сражаться за себя, мужчина, который жертвует своим временем и деньгами, не потому что хочет славы или благодарности, а потому что может это сделать. Я не уверена, встречала ли я когда-то такого бескорыстного человека.
Это забавно, потому что, если бы я спросила Мэтта, считает ли он себя хорошим парнем, он бы сказал нет, в том то и дело. Он не видит то, что вижу я, и возможно другие люди тоже не видят, но сейчас я не могу этого не увидеть: настоящий Мэтт — это мягкая версия его, когда мы лежали на диване.
Внезапно, я хочу быть женщиной, которая получит его, в операционной и вне её.
Я оттолкнула его с самого начала, потому что по всем стандартам это более безопасный и лучший вариант. Мимолетная влюблённость не стоит того, чтобы ставить на кон мою карьеру, но сейчас уверена, что это не просто влюблённость. Сейчас я думаю, что буду дурой, если не поставлю под угрозу свою карьеру ради него.
Есть много других мест помощника хирурга.
Но Мэтт Рассел, доктор медицинских наук, есть только один.
ГЛАВА 24
Мэтт
Я чувствую глубокое истощение. Мне кажется, что в одно мгновение я могу заснуть и не просыпаться на протяжении недели. У меня бывали тяжёлые операции, но ни одна из них и близко не стояла с операцией Джун. Мне нужен праздничный коктейль и праздничный сон. Я мою руки, собираюсь с мыслями и стараюсь убедить свое тело, что оно может успокоиться. Делаю ещё один глубокий вдох. Битва окончена. Джун везут в палату для выздоровления, через несколько минут пойду в комнату ожидания и приму за честь сообщить её родителям, что операция их дочери прошла успешно. Пропущу те части, когда замирало моё сердце и подкрадывались серьёзные сомнения, когда перерезал её артерию и сжимал свои пальцы на её сосуде, чтобы остановить кровопотерю, когда я, затаив дыхание, ждал, пока мы делали последний рентген и измеряли кривизну её позвоночника.
Её позвоночник такой, какой должен быть, но это не обязательно значит, что её нижние конечности полностью восстановят свою функцию, как только пройдёт воспаление. Человеческое тело — привередливая сука.
Мы просто должны надеяться на лучшее.
Смываю пену с рук и беру полотенце. Бэйли все ещё в операционной помогает убирать. Я знаю, что она, как и я, устала. Последние несколько дней для неё были тяжелыми, и все же она смеётся с одной из медсестёр, делая то, что должна, убирается в операционной и готовит её к операциям, которые будут после праздников. Бэйли не должна оставаться тут. Я говорил ей помыть руки и идти домой, но она вызвалась помочь. Прошло три дня с тех пор, как мы спали на том диване, всё это время она была в окопах прямо рядом со мной, делая все, начиная от подготовки операционной и заканчивая подготовкой родителей Джун.
Но, кроме этого, она возвращалась домой, чтобы позаботиться о Джози. Бэйли упоминала, что ходила вчера в продуктовый магазин после работы, а это значит, что она поехала на автобусе с работы до магазина, а затем домой и, вероятно, добралась туда после девяти. Когда я спросил её, зачем, она пожала плечами и объяснила:
— Джози захотела спагетти с фрикадельками. Это её любимая еда.
Всё просто.
Этим утром она пришла в офис очень рано, с кофе в руке и надеждой в глазах. Она волновалась из-за этой операции. Она раскачивалась на своих пятках вперёд-назад, стоя в моем дверном проёме, желая участвовать в работе, и в тот момент я понял, она любит этот мир так же, как и я.
Она была жизненно важна в этом деле. На самом деле, Бэйли — единственная причина, из-за которой я справился сегодня.
Наблюдаю, как она прощается с медсестрами и техниками и проходит через вращающуюся дверь, чтобы присоединиться ко мне. По её поднятым бровям понимаю, что она удивлена. К этому времени я уже должен был закончить, но растягиваю время, думаю.
— Как ты себя чувствуешь? — нерешительно спрашиваю, бросая полотенце в корзину у двери.
Её короткий смешок, а затем тяжёлый вздох. Этого достаточно.
— Возможно, это был самый сумасшедший день в моей жизни. Я могу рухнуть на этом месте и никогда не подняться.
Усмехаюсь и прислоняюсь к дверному проему, сопротивляясь громкому зевку. Это не кровать, но довольно неплохо.
— Это определённо один из тех дней, который я никогда не забуду.
Она оборачивается, прижав щеку к плечу, чтобы посмотреть на меня. Бэйли задумчиво улыбается, мне виден только кончик её губ.
— Не могу поверить, что у тебя получилось.
Я возвращаю её улыбку, борясь с желанием подойти ближе.
— Это не только моя заслуга.
Она смеётся и качает головой, поворачивается, чтобы помыть руки.
Ничего кроме еды и сна не должно меня волновать, но я все ещё хочу эту девушку. Я всегда хочу её.
— Мэтт, ты потрясающий. То, что ты делаешь для людей... — Она качает головой и смотрит на свои руки. — Я просто счастлива быть с тобой в одной команде. Я действительно рада, что ты взял это дело.
Моё сердцебиение учащается, я так много хочу ей рассказать: о своём гранте, и что может случиться, если его получу, но на это нет времени. Мне нужно пойти к родителям Джун. Они ждали весь день новостей о своей дочери, и я не хочу, чтобы они ждали еще дольше.
— Пойдёшь со мной? — говорю Бэйли и киваю на дверь.
Она смущена этим предложением.
— Серьёзно? КОНЕЧНО! Я никогда не делала этого прежде.
***
Когда я, наконец, прихожу домой, замечаю, что у меня несколько пропущенных звонков от мамы. Она спрашивает меня о Рождестве и требует, чтобы я рассказал о своих планах. Я совсем забыл, что до праздника несколько дней. Красные и зелёные украшения занимают каждое свободное пространство в больнице. Комната отдыха врачей заполнена банками с имбирным печеньем, мешками с ирисками, и коробками с фруктовыми пирогами. Мои коллеги буквально настаивали на том, чтобы вынести все из своего дома, в то время как похлопывали свои уваливающиеся животы.
Моя мама доставала меня уже несколько недель, буду ли я на рождественском ужине. Еще не решил. Я могу использовать время, чтобы наверстать упущенное на работе. Это звучит куда более заманчиво, чем терпеть еду, во время которой мама спрашивает, встречаюсь ли я с кем-нибудь, и затем продолжает свою линию допроса с не очень тонкими намёками на то, что моя бывшая двигается дальше и должна родить своего первого ребёнка в любой момент.
Интересно, как Бэйли проведёт праздник. Её дом уже несколько недель украшен, поэтому она празднует. Возможно, у неё большая семья с кучей кузин, но почему-то я сомневаюсь. Из всего, что я слышал, похоже, что будет только она и Джози.
***
Даже с таким днем, который у меня был, мне трудно заснуть ночью. Я думал, как только ударюсь о матрас, мгновенно умру для всего мира, но смотрю в потолок, одна рука на моей груди, другая под головой, все ещё думаю о Бэйли.
Я не могу вспомнить, когда в последний раз у меня были такие чувства, как эти. Я словно вернулся в старшую школу, как будто Бэйли недосягаемая девушка по соседству, а я ботаник, который не может пригласить её на свидание. Я должен принять поражение.
Видимо, у себя дома она слышит мои мысли, потому что на моей тумбочке загорается телефон, и это она.
Я отвечаю после второго сигнала, с улыбкой на лице и в голосе:
— Бэйли.
— Привет, — говорит она, звуча неловко. — Я знаю, уже поздно, но мне интересно, есть ли какие-то новости про Джун?
— Она шла на поправку, когда я уезжал. Вернусь завтра утром.
— О, — говорит она заинтересованным голосом. — Это потрясающе. Есть признаки движения ногами?
— Ещё нет.
Возникает пауза в разговоре, период перехода от причины, почему она позвонила, и причиной, почему мы оба продолжаем телефонный разговор.
— Знаешь, сегодня была последняя операция, которую мы сделали перед каникулами, — замечает она. — Десять дней без операций, чем планируешь заниматься?
Я запинаюсь.
— Я буду проводить большую часть времени в больнице.
Она смеётся.
— Да ладно? Тебе нужен перерыв больше, чем кому-либо. Я предполагала, что ты будешь где-то на пляже или типа того.
Я печально улыбаюсь.
— На самом деле я не из тех людей, которые любят отдыхать на пляже. Я ненавижу песок.
Она находит это невероятно смешным.
— На самом деле меня это ничуть не удивляет. Сейчас, когда ты упомянул об этом, я не могу себе представить, что ты вообще отдыхаешь.
— Отдыхаю, — протестую я, — Только не в последнем десятилетии.
— Ну, ты хотя бы пойдёшь завтра вечером на рождественскую вечеринку, не так ли?
— Я не думал об этом.
Обычно я не хожу. Вынужденный разговор с моими коллегами и их жёнами — это действительно не моё.
— Ну, ты должен. У меня есть подарок для тебя, — говорит она, в её голосе слышатся соблазнительные нотки, хотя, возможно, я принимаю желаемое за действительное.
— Ты не могла бы его просто принести в больницу?
— Возможно, я пытаюсь заманить тебя, чтобы ты просто пришёл на вечеринку, — острит она.
Внезапно, мне надоедает этот танец вокруг друг друга, будем-не будем, Бэйли настаивает, чтобы мы играли в эту дерьмовую игру.
— Какая разница, буду ли я там или нет? — настаиваю я, отчаянно нуждаясь в честности.
— Без тебя все будет совсем по-другому.
Я провожу рукой по волосам и сдерживаю стон. Такое чувство, что она дразнится, отталкивает и в то же время притягивает меня, но Бэйли не такая. Она действительно милая, приглашает меня на вечеринку, потому что хочет меня там видеть. Все просто.
— Я подумаю над этим, — обещаю я, сдерживая злость. — Ты с кем-то встречаешься?
— Нет, — быстро отвечает она, — Постой, а ты?
Я смеюсь, я устал притворяться. Она задала мне вопрос, и она узнает правду.
— Нет, я не встречаюсь. Единственная женщина, которую я хочу, попросила меня подписать документ, что я буду держаться от неё подальше.
Я знаю, что должен притворяться, что не хочу её, что держу на расстоянии вытянутой руки, но не могу. Каждый день я вынужден работать рядом с ней, и каждый день она все глубже проникает под мою кожу, настолько глубоко, что я не смог бы от неё избавиться, если бы попытался.
— Ты имеешь в виду наш юридически обязательный договор? — дразнит она.
Я не смеюсь. На самом деле почти рычу:
— Я закончил, Бэйли. Я больше не придерживаюсь этого дурацкого списка требований. Ты слышишь это? Это звук, как я разрываю наш «договор» пополам.
Она молчит, без сомнения обдумывая мои слова.
Я ухмыляюсь и продолжаю:
— Я приду завтра на вечеринку. На самом деле, сейчас я с нетерпением этого жду. Не забудь мой подарок.
ГЛАВА 25
Бэйли
На улице идёт снег. Большие, жирные хлопья падают с неба и скапливаются на земле, превращая парковку в зимнюю страну чудес. Это уместно, учитывая, что арендованный МЦНА ресторан преобразовали в соответствии. Организаторы вечеринок не пожалели денег. В каждом углу комнаты есть маленькие рождественские виньетки, поддельные олени, рождественские ёлки и большие упакованные подарки, внутри которых ничего нет. Тут достаточно еды и напитков, чтобы накормить всех раз десять. Руководство больницы протестовали против того, чтобы выделить деньги на операцию Джун, но они очевидно не стесняются тратить большие деньги на такие события.
Я избавляюсь от этих мыслей и пытаюсь попасть в более праздничное настроение. Через несколько дней Рождество! У меня оплачиваемый отпуск на десять дней! ПРИХОДИТ САНТА!
Хотя, это бесполезно. Внутри меня не хватает места для радости, потому что я в состоянии повышенной готовности, каждые несколько минут осматриваю помещение на случай, если приедет Мэтт, пока я не смотрела. На этом мероприятии ещё больше людей, чем на вечеринке в честь отставки доктора Лопеза. Хирурги здесь со своими семьями. Вокруг бегают дети, наслаждаясь сладким и тем фактом, что утром не нужно идти в школу. Я стою в компании Мэган, Эрики и их спутниками. У меня нет спутника. Зато у меня есть Джози. Я осматриваюсь и нахожу её там же, где оставила, сидящей за столиком, одной, читающей книгу с зажатыми в двух кулаках креветками в беконе. Смотрю, как милый мальчик её возраста, если не ошибаюсь, сын доктора Ричардса, подходит и пытается вовлечь её в разговор, а она отмахивается от него, не потрудившись оторваться от своей книги. Я довольна, что она выбирает Гарри Поттера, а не мальчиков. Я ещё совсем не готова играть роль злого, отстреливающего отца.
— Сегодня нет свидания, Бэйли? — спрашивает Эрика.
Как она смеет так со мной разговаривать перед всей компанией?!
Откуда ей знать, что мне на самом деле не везёт в любовных делах, и я просто тоскую по своему злому, горячему боссу?
— Нет, — отвечаю я, непринуждённым тоном. — Только моя сестра.
Они вовремя оглядываются, чтобы увидеть, как она берет ещё одну креветку с беконом с проходящего подноса. Надо же, мы родственники или что?
— А как насчёт блондинчика с Гладкого Томми? — спрашивает Мэган, наклоняя голову. — Он был милым и заинтересовался тобой. С ним что-то случилось?
Ха. Купер. Мне понадобится миллион лет, чтобы рассказать им, поэтому просто качаю головой и притворяюсь, что разочарована, когда отвечаю:
— Нет, ничего не вышло. Он оказался не готов к отношениям.
Это такая же хорошая ложь, как и все, и когда они сочувственно на меня смотрят, я ещё раз смотрю на дверь, у меня чуть не выпрыгивает сердце, когда улавливаю движение. К сожалению, это доктор Годдард и его жена, а за ними в унисон идут трое светловолосых детей. Несмотря на то, что они выглядят очаровательно, их рождественские костюмы выглядят не очень удобными, прекрасно сочетающимися с костюмом доктора Годдарда и платьем его жены. Весь эффект немного глупый.
— Итак, как работается с доктором Расселом? — спрашивает Мэган, направляя заговорщицкую улыбку Эрике, прежде чем продолжить: — На самом деле мы не думали, что ты так долго продержишься.
Конечно, будто нет других тем для разговора. Возможно, нужно было продолжить беседу о Купере, в конце концов. Это лучше, чем смотреть им в глаза и придумывать фальшивый ответ о том, что на самом деле он не такой уж и плохой парень. Ха-ха. Ага, мне просто пришлось потерпеть несколько первых недель, и сейчас мы нашли общий язык.
Если честно, этот негодяй-хирург украл моё сердце, и он вот-вот войдёт в дверь этого ресторана, а я не готова его видеть. Тот телефонный звонок прошлой ночью потрепал мои нервы.
«Ты слышишь это? Это звук, как я разрываю наш договор пополам».
Ха! Ну, очень жаль, приятель, потому что я сделала копии!
Я все ещё слышу решимость в его голосе. Мэтт действительно думает, что я отброшу осторожность и уступлю этой... этой страсти, которая нарастает внутри меня последние несколько недель.
Конечно, я подумаю над этим, когда он придёт. В одну минуту дверной проем пустой, а в следующую Мэтт двигается с уверенностью короля. Всё моё тело твердеет, когда я рассматриваю его с головы до ног. Его невозможно не заметить в специально сшитом чёрном костюме на заказ. Без галстука. Его загорелый цвет лица выделяется на фоне белоснежной рубашки. Немного вьющиеся волосы иссиня-черные и густые. Головы поворачиваются в его направлении, рядом с ним перестают разговаривать. Словно сам Бог дебютирует на этой вечеринке.
Хирурги со всех этажей больницы спешат поприветствовать его и пожать ему руку. Они хлопают его по плечу и ведут себя так, словно они лучшие друзья.
Мэтт слегка улыбается и делает весьма хорошее шоу, приветствуя каждого, но его глаза просматривают помещение в поисках... меня.
ОН ИЩЕТ МЕНЯ.
Я паникую и поворачиваюсь назад к группе, на сто процентов уверенная, что мне нужно убираться отсюда.
Мне не стоило приходить сегодня вечером.
Мои нервы ни к черту.
Он — мечта в чёрном костюме, а Джози уговорила меня надеть это шёлковое, короткое платье, которое дома казалось смелым и утончённым, но сейчас оно выглядит прямо-таки неуместно. Оглядываюсь в поисках пиджака и нацеливаюсь на спутника Эрики. Он большой парень, широкий в талии — его пиджак прикроет меня и даже больше.
— Эй, приятель. — Я говорю приятель, потому что отвлеклась, когда он представлялся. — Могу ли я одолжить твой пиджак?
Он скрещивает руки на груди, а затем вяло отвечает:
— На самом деле мне холодно.
Каких мужчин мы воспитываем в этой стране?!
У меня мелькнула мысль просто сорвать его с него, но не хочу устраивать сцену. На самом деле хочу прямо противоположное. Хочу уйти с этой вечеринки так, чтобы Мэтт не заметил, и бежать домой.
Хватаю бокал шампанского у проходящего мимо официанта, выпиваю его одним глотком, а затем ставлю назад. Группа смотрит на меня, пока я вытираю рот тыльной стороной ладони.
Официант сильно впечатлен моими способностями.
— Эм, хотите ещё один бокал, мэм?
Я хочу все бокалы на его подносе, но это не решит проблемы. Качаю головой и благодарю его, прежде чем обратиться к группе.
— Послушайте, ребята, я не очень хорошо себя чувствую...
— Возможно, потому что ты только что залпом выпила шампанское, словно на студенческой вечеринке, — вмешивается Эрика.
Я отбрасываю её безумное предложение.
— Нет. Мне было плохо до этого.
— Что болит? — с беспокойством спрашивает Мэган. Она более доверчива, чем Эрика.
— Голова. — Этого недостаточно, чтобы убедить Эрику, поэтому я добавляю: — И моя... — Не могу вспомнить ни одной части человеческого тела. — Руууука? Да, моя рука. — Я прижимаю её к груди. — Я собираюсь идти домой. Всех с Рождеством!
Оборачиваюсь и осматриваю вечеринку, чтобы найти лучший маршрут. Есть только один выход, и Мэтт блокирует его, но я надеюсь, что к тому времени, как найду Джози, один из его многочисленных поклонников затянет его дальше в комнату, и я улизну так, что он даже не узнает, что я тут была. Это единственный вариант, который у меня есть. Я двигаюсь быстро, словно на секретном задании. Перекинув волосы на левое плечо, использую их, как занавес, если Мэтт посмотрит в мою сторону.
Мне требуется вечность, чтобы добраться до Джози, потому что я вынуждена прятаться за рождественскими елками.
— Джози! — шиплю я и захлопываю её книгу. — Торопись, нам нужно идти.
Она стонет.
— Ты шутишь? Ты только что погнула мою страницу! И я не положила туда закладку. Мне понадобится вечность, чтобы найти то место.
— Мне жаль. Правда. — Обхожу стол и просовываю свои руки под её подмышки, чтобы поднять на ноги. — Давай, я куплю тебе другую книгу — десять книг. Только...
Вокруг моего бицепса оборачивается рука, и я от неожиданности подпрыгиваю.
— Бэйли, — прямо мне на ухо говорит Мэтт, хладнокровно и непринуждённо, — я надеюсь, ты не сбегаешь?
Джози отскакивает от меня и садится на место, а Мэтт, используя свою хватку на моей руке, медленно разворачивает меня. Я не отвожу взгляда от его груди. У меня горят щеки. Веселье в его голосе ясно даёт понять, что он видел каждый кусочек моей маленькой шарады.
Я сглатываю и киваю.
— Да. Видишь, моя рука... — бесполезно смотрю вниз на свою прекрасно функционирующую руку, — травмирована.
Даже для моих ушей это жалко звучит.
Он саркастически смеётся, затем наклоняется к моей сестре.
— Джози, если ты простишь нас, мне нужно поговорить с твоей сестрой.
— Нет, она про...
Джози тянет свою книгу обратно на свою сторону стола и начинает искать свою страницу, не волнуясь о хватке Мэтта на моей руке.
— Вы прощены.
Выбрать Гарри Поттера вместо своей крови и плоти?! Я бы тоже так сделала, но как она смеет?
Мэтт держит свою руку на моей руке, пока отводит меня от стола в угол комнаты, частично скрытый одной из праздничных сцен. Гигантские олени прыгают по воздуху, резвясь вокруг белых рождественских ёлок. Я спрашиваю у Мэтта, нравятся ли ему декорации, и его глаза сужаются на мне.
О, я вижу. Любезности пропали, сейчас мы одни.
— Ты или не ты просила прийти меня сегодня вечером? — спрашивает он обманчиво спокойным тоном.
Я сглатываю и отвожу взгляд.
— Я.
— Тогда почему ты собиралась уходить?
Я не готова признать правду, или точнее, слишком смущаюсь.
Когда я не говорю, его хватка на моей руке ослабевает, затем он отпускает меня. Разочарование бьёт меня прямо в грудь.
— Я не хочу делать это, Бэйли. Я не буду преследовать тебя. Я говорил тебе прошлой ночью, что разрываю контракт. Если тебя это пугает, я услышу и буду уважать это. Ты понимаешь? Я не буду искать путь к твоему сердцу.
— Искать путь к моему сердцу? — повторяю я за ним, звуча невероятно. Мой взгляд сталкивается с его возмущением. — Ты думаешь, что тебе надо искать туда путь? Ты уже там, Мэтт! В каждом чёртовом уголке и трещине. Вот почему я составила этот глупый контракт!
Он тянется к моей руке, и я не осознаю, что дрожу, пока не чувствую, как крепко он меня держит.
— Что ты сказала?
— Я не могу быть более ясной.
Он смеётся, его лицо передаёт каждую каплю его восторга. Я никогда не видела его настолько захватывающе красивым.
— Ну, тебе придётся, потому что я не хочу таких недопониманий.
У меня сдвигаются брови.
— Ты правда ждёшь, что я расскажу тебе о своих чувствах здесь? Этот олень глазами преследует меня. Каждый в этой комнате видел, что мы тут. Они видели, как ты тащил меня сюда, как пещерный человек, и я уверена, ждут того, что случится, поцелуй или пощёчина, или типа того.
— Я знаю, что из этого всего я бы предпочёл, — прохладно отвечает Мэтт, не стесняясь мысли, что все смотрят на нас. Полагаю, в некотором роде он привык к этому.
Однако я нет.
Мэтт шагает вперёд и соединяет свои пальцы с моими. Интимный жест. Я слышу, как стучит моё сердце в ушах. Мой желудок дрожит от его тяжёлого взгляда на мои губы. Он собирается поцеловать меня прямо тут, на глазах у всех! Он сделает это! И это единственная причина, по которой я заставляю его следовать за мной по коридору справа от нас и затаскиваю его в первую дверь, которую увидела.
Это ванная комната. Хорошо! Закрываю дверь и оборачиваюсь к нему лицом, тыкая пальцем в его большую, мужественную грудь. Разумеется, наверное, это ранит меня больше, чем его, но он должен знать, что я серьезна.
— Ты собирался меня там поцеловать! — возмущённо говорю я. — Перед всеми!
Мэтт протягивает свою руку и притягивает за переднюю часть моего платья, используя шелковистый материал. Я спотыкаюсь каблуками и сталкиваюсь с ним. Он неподвижная скала, даже когда я всем весом врезаюсь в него. Его руки придерживают меня за талию. Его мускулистые бедра прижимаются к моим. Мои руки прижаты ладонями к его груди, поэтому чувствую каждый вздох, каждый удар его сердца. Его пальцы скручивают ткань моего платья и слегка задевают мои бедра, поднимая ещё на несколько дюймов, так что мои голые ноги задевают его брюки от костюма.
Я заставляю себя посмотреть на высокого, пугающего мужчину, готового разрушить мой мир. Его тёмные брови сведены вместе. Его голубые глаза сдерживают шторм эмоций, пока он смотрит в мои, пытаясь найти ответ на невысказанный вопрос.
Я дрожу, словно Мэтт держит меня на краю обрыва. Один единственный палец может столкнуть меня свыше. Я упаду вниз, и сейчас нет способа узнать, что ждёт меня внизу. Боль, любовь, страдание, восторг — каждая из них может быть, как последняя, и я не могу добровольно сделать это с собой. Не могу отдать себя мужчине, который так легко может разрушить мою жизнь.
Я делаю небольшой шаг, чтобы отойти, в тот самый момент, когда он наклоняет голову и захватывает мой рот в бесконечном, страстном поцелуе. Его сильная хватка удерживает меня на месте, прижимая к нему. Я чувствую себя опьяненной, пока Мэтт целует меня снова и снова, его руки поднимаются выше, дразня и лаская везде, где могут. Его большой палец повторяет изгибы моих бёдер и касается края моей груди через платье. Его рот на мне, и я дрожу. Это обольщение. Я беспомощно застываю, используя все свое сознание, чтобы стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы поцеловать его в ответ. Мои руки не двигаются на его груди. Я вообще забыла, что нужно выполнять такой простой акт, как дышать.
Мэтт отстраняется, и его рука обхватывает мой подбородок, так что он может поднять моё лицо к своему. Его прекрасные черты скрываются за отчаянной потребностью. Этого достаточно, чтобы разбить моё сердце, когда его губы прикасается к виску, щеке, чувствительный впадине чуть ниже моего уха. Мои глаза сжаты, по спине бегут мурашки.
— Поцелуй меня, — умоляет он, его руки скользят вокруг меня, прижимая меня к себе так, что между нами не остаётся места. — Бэйли... поцелуй меня.
Слова так же эффективны, как ниточки кукловода. Тоска в его тоне ломает последние цепи, сковывающие моё сердце. Его полуоткрытые губы снова находят мои, и в этот раз я не застываю. Я женщина, которая берет то, что она хочет. Я стону, запутывая одну руку в густых волосах у основания его шеи, и в этот самый момент мой рот открывается, и мой язык дразнит его. Я целую его со всей безоглядной страстью, внезапно слишком жаждущей этого. Целую его со всем желанием, которое безрассудно пыталась подавить на протяжении последних недель.
Его ответ — глубокий, голодный стон, и это разжигает огонь внутри меня. Сейчас мы целуемся без запретов. Мэтт обхватывает моё бедро, поднимая мою ногу. Моё платье задирается по пояс, а его рука поднимается выше, скользя по моей разогретой коже бедра. Мой желудок сжимается в ожидании. Обжигающее желание захлестывает мой организм.
Мы целуемся, пока у меня не начинают болеть губы, пока мне не требуется оторваться, пока у меня не начинается головокружение и безрассудная необходимость. Если бы у меня была бутылка воды в пределах досягаемости, я бы вылила её себе на голову. На всё, к чему он прикасался, мне кажется, что моя кожа горит. Это обжигает. Это разжигает. Это заводит меня до такой степени, что хочется сорвать одежду, царапать ногтями и безумно кусать зубами.
Мои руки на брюках от его костюма, и я вошкаюсь с пуговицей, словно дай мне, дай мне, дай мне.
Я хочу, чтобы он толкнул меня к этой стене и закончил моё трехлетнее затишье. Наконец, хочу узнать, каково это, когда Мэтт врезается в меня и теряет контроль, прижимается своими бёдрами ко мне и... говорю об этом ему. Каждое слово проливается через край, и Мэтт ругается сквозь зубы и дёргает мои трусики, пытаясь стянуть их с моих бёдер, и Иисус.
— Просто порви эту чёртову вещь! — умоляю я, почти в слезах.
Он так и делает, и засовывает их в карман. Проклятье, это были мои хорошие трусики, но к черту, потому что пальцы Мэтта между моих бёдер, я видела, как он оперирует этими руками, но то, что они делают со мной. Это... это...
БОЖЕ МОЙ.
Его рука скользит туда-сюда, и ему нравится, как я готова, насколько очень-очень-очень мокрая. Для него.
Он прижимает рот к раковине моего уха и говорит, как хорошо я ощущаюсь, когда его палец скользит во мне.
Мой рот открывается, и я на сто процентов не уверена, что не сломала челюсть, потому что ДОКТОР РАССЕЛ медленно достаёт палец и добавляет второй, и это нежное покачивание не такое уж и нежное. Я трусь о нижнюю часть его ладони, пока он поворачивает нас левее и толкает меня к стене. Это почти унизительно, как легко я сдалась, как легко два маленьких (ладно, больших) пальцев могут заставить меня урчать, как кошка.
— Я хочу тебя, — резко прошу я, звуча почти одержимой необходимостью, но он единственный, кто мыслит ясно, потому что качает головой и использует подушечку своего большого пальца, закрутив в том самом месте, которое заставляет скрючиваться мои пальцы и закрыть глаза.
Несколько первых волн наслаждения начинают зарождаться внутри меня, но Мэтт прекращает свои движения, что ещё больше заводит меня, прежде чем его большой палец возвращается, вращаясь достаточно медленно.
— Нет времени, — настаивает он, его голос бархатный и командующий, прежде чем он подавляет мой протест своим ртом. Его зубы прикусывают мою губу, и Мэтт немного груб, но я знала, что так будет. Мягкость, которую он скрывает от всего мира, теряется и в этот момент. Человек, который делает со мной грешные вещи в этой ванной, это тот же человек, который вдохновил дьявола на картину в комнате отдыха. Это горячий хирург со всей уверенностью мира, мужчина, который пугает меня так же, как и возбуждает.
Мэтт отстраняется и смотрит на меня с прикрытыми глазами, его пальцы продолжают меня медленно убивать. Его слабая ухмылка говорит мне, что он доволен каждым моим стоном и нытьём.
За исключением одного бедра, прижимающего меня к стене и его раскачивающихся туда-сюда пальцев, он не прикоснулся ко мне. Мэтт по-прежнему остаётся таким, достаточно отстраненным, что он может наблюдать за тем, что со мной делает. Возможно, позже я буду смущена своей покрасневшей кожей и опухшими губами, но прямо сейчас мне нравится, когда он смотрит на меня. Мне нравится позволять ему делать это со мной.
Большой кулак стучит в дверь ванной, и я от неожиданности подпрыгиваю.
Пальцы Мэтта двигаются во мне.
Дверная ручка трясётся и глубокий голос спрашивает:
— Здесь кто-то есть?
Большой палец Мэтта вращается быстрее, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы не заплакать.
Его взгляд находит мой, и он качает головой, прижимая палец к своему рту.
Ещё раз стучат, человек становится ещё больше нетерпеливым. Половина моего ума хочет закричать: НАМ ВСЕМ НЕ ТЕРПИТСЯ, ХОРОШО, ПРИЯТЕЛЬ?!
Я так долго ждала этого момента, что сама идея, что могу этого лишиться, делает меня более отчаянной, чем когда-либо. Моя грудь быстро поднимается и отпускается. Я рукой ударяю запястье Мэтта и сжимаю её сильнее. Будто говоря, если ты остановишься, я убью тебя.
Его ухмылка превращает его в дьявола, и Мэтт понимает намёк, потому что перестаёт меня медленно дразнить. Есть лишь его палец и его взгляд на мне, и я шепчу:
— Я кончаю.
Его рука закрывает мой рот как раз в тот момент, когда пик удовольствия врезается в меня. Бьёт снова и снова. Покалывание накрывает меня с головы до ног. Я кричу в его руку, и он приглушает этот звук насколько может, но, скорее всего, этого недостаточно. Папа Римский, мой первый учитель и моя бабушка могли стоять возле двери в ванную, и я бы не смогла промолчать.
Рука Мэтта мешает дышать, но этот оргазм не заканчивается, и я сейчас на небесах. Я отказываюсь спускаться на землю. Его рот прижимается к моему лбу в целомудренном поцелуе, и его рука немного расслабляется.
— Бэйли? — спрашивает он, его тон окрашен удовольствием. — Сейчас я собираюсь пошевелить рукой.
Я киваю ему, давая знать, что не собираюсь делать ничего сумасшедшего, типа заявлять: «НАРОД, ДОКТОР РАССЕЛ ТУТ ДЕЛАЕТ СО МНОЙ ГРЯЗНЫЕ ВЕЩИ».
Хотя, если быть честной, часть меня хотела этого.
Мэтт отступает назад, медленно отрывает свои бедра от моих, и я критически оцениваю свое тело. Мои конечности каким-то образом не повреждены, моё дыхание медленно возвращается к нормальному, у меня все ещё покрасневшие щеки, и они, наверное, такими и останутся до тех пор, пока Мэтт смотрит на меня со знающим блеском в глазах. Поправляю платье, подхожу к зеркалу и съёживаюсь. Мой рот говорит, что я была непослушной. Мои волосы в полном беспорядке. Запускаю в них свои пальцы и пытаюсь уложить, насколько это возможно, но нет способа вернуть их в нормальное состояние.
Я стону, когда осознаю.
Мы на рождественском корпоративе.
На мне нет трусиков.
За дверью все ещё кто-то ждёт.
— Как, черт возьми, мы выберемся отсюда? — спрашиваю я, смотря на его отражение у меня за плечом.
По-видимому, Мэтт уже думал об этом.
Когда я готова идти, показываю ему большой палец, и он открывает дверь настолько, что можно просунуть голову.
— Доктор Ричардс, — морщится он, — мне нужна помощь. Меня постоянно тошнит — пищевое отравление или что-то наподобие.
— Что? — стонет доктор Ричардс. — Ты в порядке? Ты ж не ел шпинатный соус, не так ли? Проклятье, я знал, что не стоило возвращаться на несколько секунд.
— Нет, нет. Просто, принесите мне воды, хорошо? И что-то, что успокоит мой желудок, если сможете найти.
Доктор Ричардс бормочет себе что-то под нос, и Мэтт внимательно наблюдает, как он поворачивается и идёт вниз по коридору выполнять свое поручение. В тот момент, когда он исчезает, и горизонт чист, Мэтт выпрямляется, поправляет свой пиджак и предлагает мне свой локоть.
— Давай убираться отсюда.
Я выхожу из своего ступора.
— На самом деле ты выбрал не ту профессию, — поддразниваю я, — Это представление достойно Оскара.
ГЛАВА 26
Мэтт
Давайте на чистоту: все знают, что только что произошло в ванной. Доктор Ричардс единственный, кто думает, что у меня проблемы с желудком. Когда я беру Бэйли за руку и веду её обратно к сестре, он мчится ко мне с водой и некоторыми антацидами, которые нашёл в сумке своей жены. Пот стекает по его лбу, и он прижимает руку к своему животу.
— Теперь, когда ты упомянул об этом, я тоже не очень хорошо себя чувствую.
Бэйли пытается замаскировать свой смех плохо исполненным кашлем, и я тяну её подальше, прежде чем она разрушит наше прикрытие.
— На самом деле? — отчитываю я, не в состоянии стереть с лица удовлетворённую ухмылку.
Бэйли качает головой и прикрывает свою улыбку.
— Я не могу остановиться.
После оргазма она головокружительна. По крайней мере, один из нас. Я все ещё возбужден, мягкое касание её руки к моей промежности, и я покойник. Это убого. Мне нужно убираться отсюда к чёртовой матери. Я выполнил свою миссию. Пришёл, увидел, победил.
— Люди все ещё смотрят на нас, — бормочет Бэйли.
— Ха, — звучу скучающе. — Правда?
— Ты же знаешь, что так и есть, — говорит она, обняв меня за предплечье, девушка пытается прикрыться мной. Несколько минут назад она хотела убежать от меня как можно быстрее. Сейчас же пытается прижаться ближе. Это лучший пример хлыста, который у меня был.
— Просто улыбайся и выгляди уверенно. Они пойдут дальше. Смотри, доктор Годдард и его жена выставляют из себя дураков. До нас никому больше нет дела.
Это правда. Доктор Годдард топает ногой и настаивает, чтобы дети стояли по возрасту, а не по высоте для их фотографии с Сантой, в то время как его жена гневно кричит обратное. Тем не менее половина людей в комнате сфокусированы на нас. Мне стоит отпустить руку Бэйли. Но это не помогает. Вместо этого усиливаю свою хватку.
— Просто уточняю, — говорит она, наклонившись и понизив голос, чтобы только я мог слышать. — Держаться сейчас за руки — это то же самое, что объявить в громкоговоритель, что мы пара. Если ты хочешь быть осторожнее, на твоём месте я бы отпустила.
— Я не отпущу, — уверенно отвечаю я.
Её рот образует идеальную «О».
Я уверенно смотрю вперёд.
— Ты передумала?
— О том, что только что произошло в ванной? — острит она, возвращая ленивую улыбку.
— О согласии дать нам шанс.
Она смеётся.
— Ооооо, я не знала, что именно это там происходило. — Я насмешливо смотрю на неё, и она крепче сжимает мою руку. — Отлично. Хорошо! Да! Давай попробуем, но, если ничего не получится, скажешь всем, что я действительно хороша в постели, очень умная, и это я бросила тебя.
Бэйли дразнит, но её слова все ещё жалят.
Она пытается поймать мой взгляд, но я тяну её за собой.
— Давай, похоже, Джози закончила свою книгу, и группа парней пытаются с ней поговорить.
— О, хорошо! Напугай их всех, ладно? Ей нельзя встречаться, пока не стукнет сорок.
***
Меня беспокоит, как к Бэйли будут относиться люди после нашего маленького шоу. Мне следовало дать ей выбор о том, где и когда она хотела бы рассказать о наших отношениях, но... вещи случаются. Мы планировали уехать вскоре после возвращения к Джози, но слишком много людей хотели услышать новости о Джун и её восстановлении. Я даже не успел сказать Бэйли хорошую новость — у Джун сегодня в обед был положительный результат на двигательные и сенсорные функции. Ей все ещё нужна физиотерапия, но не сомневаюсь, что она восстановит нормальное функционирование обеих ног. Я наблюдаю за лицом Бэйли, когда говорю об этом группе хирургов, окруживших нас. У неё слезятся глаза, и она тяжело сглатывает, как будто это помогает ей сдерживать эмоции. Я хочу обернуть свою руку вокруг неё и прижать её ближе, сказать, что она имеет такое же отношение к выздоровлению Джун, как и я, но мои коллеги торопятся, как приливная волна, стремясь задать вопросы.
Некоторое время я притворяюсь вежливым, с удовлетворением замечая кислое лицо доктора Годдарда каждый раз, когда мы встречаемся глазами через комнату. Доктор Ричардс и доктор Смут быстро изменили свою позицию по данному вопросу.
— Мы не сомневались в вас, доктор Рассел.
Учитывая количество упоминаний в прессе об этом деле, Медицинский Центр Новой Англии не будет испытывать недостаток хирургических пациентов в ближайшее время.
Поскольку ночь продолжается, я даю Бэйли возможность освободиться и спасти себя. Возможно, она хочет пообщаться с другими хирургическими помощниками или найти свою сестру, но вместо этого она остаётся со мной. Мои коллеги замечают это. Они пытаются лукавить, но точно заметили, насколько близко мы стоим. Они обращают пристальное внимание, когда я шепчу ей что-то на ухо, и Бэйли улыбается. Некоторые из хирургов задают ей вопросы по поводу дела Джун, и нужно отдать Бэйли должное, она не дрожит от страха. Она поднимает подбородок и держится в группе самовлюбленных хирургов так же уверенно, как и в день нашей первой встречи.
Никто прямо не спрашивает о наших отношениях. Я думаю, они заняты своими делами, потому что знают, что не стоит совать свой нос в чужие дела.
Бэйли думает, что это смешно, и сообщает, что за нашими спинами они безостановочно шепчутся, но ни у кого не хватает смелости спросить прямо, встречаемся ли мы, потому что они боятся меня. Я улыбаюсь от этой мысли. Есть один человек, который достаточно смелый, чтобы затронуть эту тему.
Патриция проходит мимо с тарелкой десерта в руке. Она останавливается рядом с нами, опускает подбородок и пристально через свои очки смотрит на наши соединенные руки. Затем издаёт полузаинтересованное хмыканье и продолжает идти. Вот и все.
— Клянусь, она слегка улыбнулась, — замечает Бэйли, наблюдая за её уходом через плечо.
— Патриция? Не уверен, что она знает, как смеяться.
***
Снег продолжает падать, когда нам удаётся сбежать с вечеринки, и я настаиваю на том, чтобы отвезти Бэйли и Джози домой. Бэйли подозрительно молчаливая на пассажирском сидении. Её руки обернуты вокруг сумочки, и я вижу край подарка, торчащего сверху, моего подарка. Тем временем Джози сидит посередине заднего сиденья, делая все возможное, чтобы наверстать упущенное за последние несколько часов. На каждый вопрос, который мне задавали мои коллеги на вечеринке, Джози задаёт пять.
— Итак, вы двое действительно сейчас встречаетесь? Как на официальной странице в Фейсбуке?
— Я не сижу в Фейсбуке, — быстро отвечает Бэйли. — Но, конечно, да. Не хочешь дальше продолжить чтение?
— Я закончила свою книгу. Гарри на лето вернулся на Тисовую улицу. Итак, Мэтт, могу я так тебя называть? Или мне говорить доктор?
Я смеюсь.
— Мэтт подойдёт.
— Правильно. Мэтт, у тебя было много серьёзных подружек в жизни?
— Жена. — Я встречаюсь с ней взглядами в зеркале заднего вида. — Это считается?
— ЖЕНА? — Джози ведёт себя возмущённо, и я должен подавить смех, когда Бэйли кладёт голову на руки и стонет.
— Почему бы тебе просто не высадить нас здесь? — предлагает Бэйли. — Да, все в порядке. Мы всего лишь в четырёх милях от дома.
Я игнорирую её и кратко пересказываю Джози о моих отношениях с Викторией.
— Так это было много лет назад? — спрашивает Джози, когда я заканчиваю.
— Целая вечность, — подтверждаю я.
Она кивает и наклоняется ближе, так что её голова парит между Бэйли и мной.
— Ну, у Бэйли ещё не было серьёзных отношений. Ты сказала ему об этом, сестрёнка? Кажется, парень хотел бы знать, прежде чем решиться.
Бэйли тянется, чтобы разблокировать машину и покончить жизнь самоубийством на шоссе, но я слишком быстрый и опять блокирую замок.
— На самом деле, Джози, — я усмехаюсь, — она этого не рассказывала.
Джози кивает.
— Да, Бэйли, сколько парней было у тебя? Два?
— ТРИ, — поправляет она, скрестив руки на груди, и смотрит в окно. — И я больше в этом разговоре не участвую.
— Верно, я имею в виду, что три не так уж и много. Черт, я поцеловала трех мальчиков в детском саду.
Я стараюсь не засмеяться.
Так продолжается до самого их дома. Джози строит из себя саму невинность, но я уверен, она точно знает, как мучать свою сестру. Это похоже на нас с Купером, когда мы вместе.
После нескольких объездных дорог из-за сильного снега я, в конце концов, добираюсь до их дома и паркуюсь на подъездной дорожке.
— Хочешь зайти внутрь и выпить горячего какао? — взволновано спрашивает Джози.
Я смотрю на Бэйли, пытаясь понять, чего хочет она, и к моему облегчению, девушка улыбается и пожимает плечами.
— Я тоже собиралась предложить это, но Джози опередила меня.
Когда мы выходим и идём по дорожке, Бэйли берет меня за руку прежде, чем это делаю я. Мы так много сегодня вечером держимся за руки, что это должно было мне надоесть, но нет. Я не могу вспомнить, чтобы в последнее время просто хотел кого-то так держать за руку. Это кажется глупым, но не могу перестать делать это.
В фойе мы снимаем обувь, и Бэйли поворачивается к своей сестре.
— Джози, почему бы тебе не пойти и не сделать горячее какао? Мне нужно секунду поговорить с Мэттом.
— Хорошо! Я также выберу фильм!
Бэйли слабо улыбается, пока её сестра бежит на кухню.
— Прости, ты, наверное, не думал, что сегодня вечером будешь тусоваться с девочкой-подростком.
— Мне кажется, она забавная.
Бэйли закатывает глаза.
— Ну, чтобы не случилось, не говори ей об этом. Сейчас, давай, я устрою тебе экскурсию.
В их доме ещё больше праздничных украшений, чем когда я был здесь в прошлый раз. Рождественская елка ещё больше покрыта праздничной мишурой, из-за этого есть опасность, что она перевернётся. Под деревом стоит несколько подарков, не так много, как в моем детстве. Я сужаю глаза, пытаясь увидеть, есть ли там подарок для Бэйли, но она тянет меня за собой, прежде чем могу рассмотреть.
— Ковёр старый и в пятнах. Игнорируй это. Он с восьмидесятых, и мы сделали только хуже, когда взяли собаку в прошлом году на три недели. Мне потребовалось немного времени, чтобы понять, я не могу растить Джози и щенка, который не был домашним. Я имею в виду, едва справляюсь с Джози, — с улыбкой острит она.
Если Бэйли думает, что я смотрю на её ковёр, то она сумасшедшая.
— Теперь это, — говорит она, похлопывая по стене с игривым блеском в глазах. — Эта панель класса А.
— Шикарно, — говорю я с улыбкой.
— Любой старый дом может этим похвастаться.
Я смеюсь и подхожу к ней, чтобы обнять её за талию, и следую за ней по пятам, пока она продолжает идти в свою комнату.
— А что насчёт обоев в ванной семидесятых годов? — спрашиваю я, указывая подбородком.
Бэйли хлопает меня по груди.
— Самые розовые, самая уродливая вещь, которую ты когда-либо видел.
Мы подходим к двери рядом с ванной, и она тянется к ней, чтобы повернуть ручку, её глаза пристально смотрят на меня, пока она это делает.
— Готов увидеть главную достопримечательность? — спрашивает Бэйли, шевеля бровями.
Я усмехаюсь и подталкиваю нас вперёд, пока её дверь полностью не открывается, я стою на пороге комнаты Бэйли.
Первое, что я замечаю — односпальная кровать. Пытаюсь подавить стон. Серьёзно? Односпальная? У меня не было секса на односпальной кровати со времен первого курса колледжа, не то, что у нас есть секс. Ещё нет.
Она прослеживает за моим взглядом и прикусывает губу.
— Да, я собиралась обновить. Кроме того, не смогла поменять, но она твёрдая.
Я киваю и отпускаю руки, обхожу её, стремясь раскрыть секреты Бэйли Дженнингс.
Вместо прикроватной тумбочки она складывает учебники по медицине возле своей кровати, куда может поставить стакан воды.
— Ты осуждаешь, — обвиняет Бэйли, скрестив руки возле двери.
Я делаю шаг внутрь и медленно поворачиваюсь.
— Нет. Действительно. — Я смотрю на неё с ухмылкой. — Будет справедливо. Ты копалась в моей комнате, когда я отключился пьяный. Сейчас я должен сделать то же самое.
Она смеётся и качает головой.
— На самом деле я этого не делала. Слишком боялась того, что могу найти в твоей тумбочке.
— Там нет ничего слишком шокирующего. Упаковка презервативов. — Я безразлично пожимаю плечами. — Пара кляпов.
Бэйли задыхается от смеха, а затем округляет глаза и выглядывает в коридор.
— Упс. — Я не привык следить за тем, что говорю. — Не думаю, что она услышала. И ещё, для справки, я шучу.
Бэйли даёт мне время осмотреться. Я просматриваю её книги (у неё хороший вкус), проверяю её кровать (она твёрдая, как и обещала), а затем останавливаюсь, когда понимаю, что больше ничего нет. У неё пустые стены. У её кровати даже нет подголовника. И её пружинная кровать стоит на полу.
Джози кричит с кухни, что горячее какао готово, а по телевизору показывают «Эльфа».
— Не любитель украшения интерьера? — спрашиваю я, пока мы выходим в коридор.
Бэйли уклоняется.
— На самом деле нет на это времени.
Я не совсем верю в её ответ, особенно когда мы проходим мимо комнаты Джози, и я вижу, что она набита до краёв. У неё две полностью укомплектованные книжные полки тем, что очень напоминает содержимое подростковой секции Барнс и Нобл. Плакаты One Direction и какой-то парень по имени Энсел Эльгорт закрывает стену над её кроватью. Также есть маленький письменный стол, большая подушка и голубой в белую полоску ковёр.
Это подтверждает все, что я знаю о Бэйли.
Когда мы приходим в гостиную, Джози уверенно претендует на середину дивана. На её ногах одеяло, на коленях миска попкорна, и в одной руке охлаждается кружка горячего какао, а в другой руке находится пульт, направленный на телевизор.
— Быстрее, вы двое, — говорит Джози нетерпеливо.
— Джози, почему бы тебе не подвинуться, — предлагает Бэйли, указывая в левую сторону дивана.
Джози в знак протеста начинает сопеть носом.
— Что? Но ты знаешь, мне нравится сидеть посередине. У подушки есть небольшая выемка под мою задницу.
— Джози, — шипит Бэйли, очевидно, пытаясь намекнуть на что-то своей сестре, что четырнадцатилетний подросток явно не понимает.
Она выпячивает свою нижнюю губу.
— Но мне нравится сидеть посередине.
Как-то так. Бэйли и я должны сидеть по разные стороны от неё. Я едва сдерживаю смех, пока мы встречаемся взглядом за её головой.
— Прости, — Бэйли улыбается мне.
Я протягиваю руку вдоль спинки дивана и провожу своим большим пальцем по её плечу.
— Тихо! — настаивает Джози. — Начинается фильм!
Ирония в том, что Джози сама проговорила весь фильм, указывая на своих любимых персонажей и объясняя, почему некоторые шутки смешные, а потом смотрела, смеюсь ли я тоже.
Я смеюсь, потому что больше ничего делать нельзя. Эта ночь не такая, какой я её себе представлял.
Я замечаю, как время от времени Бэйли поглядывает на меня. Между нами присутствует некое напряжение, и в более медленных частях фильма я не могу не вспомнить некоторые моменты с вечеринки, каждую секунду, что мы провели вместе в ванной. Я ерзаю на своём месте и наклоняюсь вперёд, чтобы снять свой пиджак.
Затем встаю за водой, и Бэйли вскакивает на ноги за мной, объясняя Джози, что хочет показать мне, где находятся чашки.
— Хорошо, я поставлю на паузу.
Бэйли смеётся.
— Ох, хорошо.
Их кухня рядом с гостиной, такая же маленькая и такая же старомодная, как и весь дом. Бэйли подходит к шкафу, достаёт чашку, а я подхожу к ней сзади, кладу руки на её бедра и медленно поворачиваю к себе.
Её глаза расширяются от шока, затем взгляд быстро устремляется в гостиную.
— Что ты делаешь? — шепчет она.
В ответ я наклоняю свою голову ниже и медленно целую её. Мой рот терзает её, а мои руки обхватывают её задницу, притягивая ближе, пока наши бедра не соприкасаются. Блядь. Я нуждаюсь в ней.
Наш поцелуй становится горячее, пока я пытаюсь передать каждую каплю мучения, которую чувствую, но затем голос Джози доносится до кухни, и мы отскакиваем друг от друга.
— Эй! — кричит она. — Не могла бы ты и мне принести воды, пожалуйста?
Бэйли поворачивается и берет с шкафа ещё один стакан.
— Да! Поняла!
Очевидно, что я не обращаю внимания на остальную часть фильма. Я сфокусирован на Бэйли. Каждое маленькое движение, которое она делает, каждый раз, когда она улыбается или смеётся. Я загипнотизирован, взвинчен и немного раздражен тем, что Джози не идёт спать в восемь часов вечера.
Подозреваю, что на улице усиливается снегопад, но решаю не думать об этом. Как только заканчивается фильм, и кружки с горячим какао опустевают, признаю тот факт, что возможно не смогу поехать домой. Мы втроем стоим возле двери, уставившись на дорогу. Толстый слой снега покрывает мою машину.
— Тебе не стоит садиться за руль, — говорит Бэйли, постучав по стеклу. — Посмотри, какой гололед.
— Да, держу пари, дороги такие же плохие. Ты можешь остаться здесь, — кивает Джози, прежде чем повернуться и посмотреть на нас. — Но, постойте, где он будет спать?
ГЛАВА 27
Мэтт
На следующее утро на всю громкость звучит рождественская музыка, снаружи свежий слой снега покрывает землю, кофейник с горячим кофе ждёт, когда его нальют, и я пытаюсь вырвать деревянную лопатку из рук Бэйли.
— Отдай её, Мэтт, или да поможет мне бог.
Дразнит она, и я могу только смеяться. Бэйли миниатюрная. Я могу схватить её двумя пальцами и переместить в другое место.
Выгибаю бровь и одним рывком выдергиваю лопатку из её рук и держу её над своей головой. Она подпрыгивает, чтобы достать лопатку, а я убираю её ещё выше. Внезапно, я становлюсь хулиганом с средней школы. Потом запихиваю её в шкафчик.
— Разве ты не хочешь просто пойти в гостиную и насладиться чашечкой кофе? — Прижимаю руку к её груди. — Иди, обернись в одеяло и наблюдай, как падает снег. Разве не здорово звучит?
Ей трудно из-за того, что я делаю завтрак. Вместо того чтобы послушать меня, она остаётся на кухне, спрашивая, нужна ли мне с чем-то помощь. Я взбиваю яйца и жарю немного бекона, всё это я купил, сбегав вниз по улице в магазин, пока Бэйли и Джози спали. Когда открыл сегодня утром холодильник, в нем было всего четыре предмета, и ни один из них не был пригоден для приготовления пищи.
Я кладу хлеб в тостер, и она подбегает, объясняя мне, как он работает.
— Оо, я вижу, — отвечаю я, словно впервые в жизни посвящён в искусство приготовления тостов. — Ты кладёшь хлеб в две маленькие щели и нажимаешь прямо сюда. Понял. Я всегда думал, что это не все.
Не обращая внимания на мой сарказм, девушка летит к холодильнику.
— Почему бы мне не сделать нам свежевыжатый апельсиновый сок?
Она наклоняется и роется в ящиках, без сомнения пытаясь найти апельсин, который я видел там ранее. На нем росла плесень размером с чашку Петри. Сейчас он в мусоре.
— Бэйли, — упрекаю я, опуская руки на её плечи и направляя в гостиную. Она пытается вывернуться, но мой рост делает эту её борьбу бесполезной. — Когда в последний раз тебе кто-то готовил?
Она хмурится, сильно задумываясь.
— Несколько месяцев назад Джози пыталась приготовить мне блинчики, но затем сработала пожарная сигнализация, и появилась целая дюжина пожарных. — Она машет рукой. — Это целая история.
Джози, которая сидит на диване и ест хлопья (которые я тоже купил), гордо улыбается.
— Это было действительно круто. Один из них разрешил мне померить свою униформу.
Я усмехаюсь и поворачиваюсь обратно к Бэйли. Её глаза говорят: пожалуйста, разреши мне помочь. Я качаю головой, наклоняю её подбородок ближе к себе и хочу оставить целомудренный поцелуй, когда вспоминаю, что её сестра смотрит на нас. Вместо этого выпрямляюсь и аккуратно подталкиваю её к дивану.
— Сидеть. — Бэйли пытается встать. — Нет. Я сказал сидеть. — Отступаю назад и поднимаю руки. — Не двигайся.
— Ты разговариваешь со мной, словно я собака, — демонстративно говорит она.
— И, если бы ты была ею, ты бы точно слушалась.
Девушка щурит свои глаза, прежде чем я возвращаюсь на кухню. Нужно отдать Бэйли должное, она остаётся на месте на протяжении десяти минут, позволяя закончить готовить мне бекон и яйца. Я кладу еду, наливаю кофе и накрываю на стол.
Бэйли необъяснимо тронута этим жестом.
— Ты не должен был все это делать, — говорит она, указывая на еду и букет цветов, которые по прихоти я взял у кассы. Мне было слишком неловко, когда я принёс их раньше, возможно, это слишком, но, когда Бэйли вышла со спальни, потирая глаза и еле волоча ноги, она остановилась с застывшим лицом и открытым ртом, а затем очень медленно спросила:
— Это для меня?
Миллион ответов пришло мне в голову в тот момент, но ни один из них не казался мне подходящим, поэтому я остановился на простом:
— Счастливого Рождества.
Я никогда не видел, чтобы кто-то так суетился из-за нескольких чёртовых роз. Бэйли тщательно их подстригла и поставила в вазу. Сейчас они стоят между нами на столе, и она пристально смотрит на них, когда берет большой кусок омлета.
Джози решает доесть свои хлопья в гостиной. Скорее всего, по телевизору показывают какой-то праздничный киномарафон, который она не хочет пропустить.
— Мэтт, это потрясающе, — усмехается Бэйли.
— Пустяки, каждое утро я сам себе готовлю завтрак.
Она смотрит на меня.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Я правда это очень ценю.
— Как ты меня отблагодаришь? — спрашиваю я, надеясь, что Джози сильно очарована своим банальным фильмом, чтобы уловить мой намёк.
У Бэйли загораются глаза.
— Я должна подарить тебе подарки!
— Подарки, больше, чем один?
Бэйли вскакивает и выбегает из комнаты. Спустя секунду, на мои ноги падает упакованная коробка. Наверху розовый бант.
— Открывай его, открывай его! — настаивает она.
У меня странное желание протестовать. Если я открою его сейчас, что буду открывать рождественским утром? Но потом вспоминаю, я взрослый, а не десятилетий мальчик. Не говоря уже о том, что я не хочу убивать энтузиазм Бэйли. Начинаю его разворачивать, и я очень аккуратен с бантиком и оберточной бумагой, словно собираюсь идти домой и положить все это в альбом. Бэйли замечает.
— Боже, ты во всем дотошный? Я должна была догадаться, что хирург просто не будет разрывать на части подарок.
— Ха-ха, — насмехаюсь я, выравнивая оберточную бумагу на столе только для того, чтобы поиздеваться над ней. Затем складываю её пополам, и снова, в стиле хот-дога.
Бэйли почти подпрыгивает от нетерпения.
Наверху коробки есть лента. Я протягиваю руку к Бэйли и требую:
— Скальпель.
Она волнуется, теребит свои волосы, явно из-за моих шуток, поэтому быстро открываю подарок и в замешательстве смотрю на его содержимое.
Она застенчиво улыбается.
— Это маленькое табло, ну знаешь, для баскетбольного кольца в твоём офисе.
Я смеюсь.
— Потрясающе.
Я беру его, чтобы посмотреть, как он устроен, и вдруг замечаю вторую вещь, которую Бэйли положила в коробку.
Моя фотография.
Моя фотография с рогами дьявола и маленьким красным хвостом.
Она сжимает вместе губы, прежде чем объяснить.
— Это, ну... ты, должно быть, слышал, но это та фотография, которая висела в комнате отдыха персонала.
— Какой прекрасный подарок, — сухо отвечаю я.
— На самом деле это не подарок, — размышляя, она наклоняет голову. — Полагаю, то, что я его сняла, это своего рода подарок, но думаю, что тот факт, что я, ээм, тот человек, который повесил его, отчасти отрицает это. Ты так не думаешь? — Я ловлю её взгляд, и Бэйли беззащитно улыбается. — Это было до того, как я начала работать на тебя. Кирт плакал, на самом деле плакал, и я сделала это, чтобы развеселить его.
— Ты нарисовала дьявольские рога?
Она гримасничает.
— Виновата. Пожалуйста, не ненавидь меня.
Если честно, на самом деле это забавно, что Бэйли виновница этой фотографии. Я имею в виду, поговорим об иронии судьбы.
— Если хочешь, ты можешь нарисовать меня и повесить в комнате отдыха врачей! — поспешно добавляет она. — Просто, чтобы сравнять счёт.
Я внимательно смотрю на неё и отвечаю максимально серьёзно.
— Ты права. Попозируешь мне после завтрака.
Её глаза расширяются, когда до неё доходит смысл моих слов, и она краснеет с головы до ног.
— Мэтт.
Я ухмыляюсь и кладу фотографию обратно в коробку.
— Считай, что мы в расчёте.
— Ты не злишься?
— Ни в коем случае. На самом деле мне нравятся оба моих подарка. А сейчас доедай свой завтрак. Мне нужно пойти и проверить Джун, пока дороги еще чистые и, если хочешь, можешь пойти со мной.
Она хватает свою вилку.
— Да!
***
Дни, предшествующие Рождеству, проходят быстро. Я планировал в полной мере воспользоваться пустым офисом и наверстать упущенное, но так или иначе этого никогда не случится. А всё потому, что я не способен отказать Бэйли. В первый день, после того как мы проведали Джун, мы проезжали мимо праздничной ярмарки, где продают праздничные подарки, которые можно купить в последнюю минуту. Там был рождественский концерт, грузовики с едой и даже небольшой каток.
— Мы должны забрать Джози! — восклицает Бэйли, прижимая лицо и руки к моему пассажирскому окну. — Она это любит!
Так что, естественно, мы так и делаем. Но сначала останавливаемся возле моего дома, чтобы я принял душ и переоделся в чистые вещи. После того как я ополоснулся, захожу в комнату с обернутым полотенцем на бёдрах и нахожу Бэйли, укладывающую часть моей одежды в спортивную сумку.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я, заглядывая вниз, чтобы посмотреть, что она упаковала. Там примерно сорок пять пар носков, и ничего больше.
— Я решила, что будет проще, если твоя одежда будет у меня дома.
— Оу?
Бэйли в панике поворачивается ко мне, её лицо бледнеет.
— Или я неправильно поняла ситуацию? Вот дерьмо, это всего однодневная интрижка.
Прежде чем я успеваю ей ответить, она переворачивает мою сумку и вытряхивает все её содержимое на кровать. Как я и думал, там одни носки. По крайней мере, разнообразие.
Я смеюсь.
— Нет, Бэйли. Я действительно хотел упаковать немного одежды, но ты положила хороший старт.
Она наблюдает за мной, пока я иду к своему шкафу, чтобы взять джинсы и фланелевую рубашку.
— Подожди, Эмм... до того, как ты оденешься...
Её голос утихает, пока она трёт руку и прочищает горло. Я несу свои вещи обратно в спальню и кладу их на пуфик перед кроватью. Я знаю, она предлагает заняться нам сексом, и мысль, что она думает, что я не планировал выйти из дома и не сделать это впервые, — просто очаровательна.
Я пугающе улыбаюсь.
— Закончи предложение.
Бэйли отворачивается и щурит нос, а затем смотрит на изголовье кровати, словно глубоко в мыслях.
— Я просто собиралась сказать... Потому что у тебя королевская кровать, а у нас прошлой ночью была моя одинарная кровать... — Я подхожу к ней и начинаю тянуть её рубашку к груди и животу. — Не говоря уже о том, что у тебя пустой дом, а Джози думает, что мы проведываем Джун... — Я расстёгиваю пуговицу на ее джинсах и начинаю стягивать их вниз по её ногам. — Это действительно имеет для нас смысл заняться сексом прямо сейчас! — наконец заканчивает она на тяжёлом выдохе.
Я ухмыляюсь и наклоняюсь, чтобы поцеловать её.
— Забавно, просто я собирался предложить то же самое.
На следующее утро после рождественской ярмарки заставляю себя провести пару часов в больнице. Мне нужно проверить несколько пациентов и наверстать упущенное на работе, но это длится недолго.
Бэйли: Ты уже закончил?
Мэтт: Я здесь всего несколько часов. Только закончил со своими пациентами.
Бэйли: Ну, наша рождественская елка официально умерла. Судя по всему, есть ограниченное количество украшений, которое может выдержать одно крошечное дерево. Я думаю, нам придётся купить новую. Бедолага раскололась на две части.
Затем отправляет фотографию Джози, которая склоняется над деревом, хмурится и показывает пальцем вниз.
Интересно, бывает ли у Бэйли нормальный скучный день. Почему-то я в этом сомневаюсь.
Тем же вечером мы едем на фермерское хозяйство, и нам везёт, когда мы видим, что все деревья со скидкой.
— Ещё бы! — говорит Джози с заднего сиденья. — Завтра канун Рождества!
Я даже и не понял. Дерьмо. Я должен был перезвонить маме несколько дней назад, но это совершенно вылетело у меня из головы. Она, наверное, отказалась от моего места за рождественским ужином, а если нет, то посадит разрезанную версию меня. Наверное, будет максимально весело, как и во время праздников.
Я оставляю Бэйли и Джози выбирать ёлки и говорю найти им лучшее, а затем возвращаюсь к своей машине, чтобы позвонить маме.
— Не это ли рождественское чудо, — дразнит она, как только берет трубку.
Я улыбаюсь.
— Привет. Прости, последние несколько дней были сумасшедшими.
— Разве так не всегда? Дай угадаю, ты сейчас работаешь в офисе, хотя должен наслаждаться праздниками?
Я тру шею и поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джози указывает на заднюю часть участка, где они держат гигантов, и говорит сопровождающему:
— Мы ищем что-то большое!
Господи.
— На самом деле, я на фермерском хозяйстве с Бэйли и её сестрой.
— Бэйли.... — она произносит имя, словно пытается её вспомнить.
— Девушка, с которой я встречаюсь, — уточняю я в тот момент, когда она восклицает:
— Твой хирургический помощник?! Девушка, с которой Купер был на свадьбе Молли?
Я смотрю, как Джози указывает, я клянусь, на самую большую и широкую ёлку на всем этом проклятом участке и просит сопровождающего завернуть её. Бэйли поворачивается ко мне и разводит руками словно: что мы будем делать?
Я смеюсь и качаю головой. С вероятностью в 110% я поеду домой с этой ёлкой, прикреплённой к крыше моего Приуса.
Мама издаёт забавный звук.
— Итак, она вытащила тебя из офиса, да?
Я вздыхаю.
— Кажется да.
— Черт побери! Ты собираешься провести с ней Рождество, так?
Бэйли ясно дала понять, что меня ждут. Ну, технически, Джози первая меня пригласила.
— Ты должен! Бэйли делает лучшие в мире булочки с корицей! Это рождественская традиция!
— Возможно.
— Ну, можешь пригласить их к нам. Нас будет несколько человек. Твой дядя Пэт со своей женой, Молли и Томас вернулись после медового месяца, поэтому они тоже будут. Купер остаётся в Цинциннати.
— Ладно, давай я поговорю с Бэйли и дам тебе знать.
Я ожидаю, что Бэйли вздрогнет от мысли провести Рождество с моей семьёй, я даже не набрался смелости предложить это, пока мы на половине пути домой с тисовой фермы. Это занимает больше времени, чем обычно, потому что елка на моей крыше, и я едва вижу лобовое стекло.
— Действительно?! Я бы с удовольствием поехала в дом твоих родителей на Рождество! — говорит она, улыбаясь. — Откровенно говоря, на праздниках немного одиноко, когда мы с Джози только вдвоем, и это проблема готовить еду только на двоих. Обычно, мы сразу переходим к десерту. — Она поворачивается к заднему сидению. — Что ты думаешь об этом, Джоз? Ты хочешь поехать?
Джози наклоняется вперёд и кладёт руку на мой подголовник.
— А какая еда там будет? Твоя стандартная индейка и начинка?
— И, наверное, ветчина.
Её глаза сужаются в серьёзном размышлении.
— А будет ли запеканка из сладкого картофеля?
— Всегда.
— Пирог из фасоли?
Моя улыбка становится шире.
— Определённо.
— А сколько вариантов десертов? Плюс, минус.
— Джози! — прерывает Бэйли, предупреждающе широко открывая глаза.
— По крайней мере, пол дюжины, — хвастаюсь я.
— Свежеиспеченные булочки?
Усмехаюсь, прекрасно зная, что она согласилась.
— Моя мама использует старинный семейный рецепт. Говорят, что она использует пол пачки масла для каждой.
Джози усмехается и дважды хлопает по подголовнику.
— Тогда все в порядке. Я надену самые растягивающиеся штаны.
ГЛАВА 29
Бэйли
Я настолько счастлива в рождественское утро, что могла бы стать миссис Клаус. Я просыпаюсь до захода солнца и стараюсь не разбудить Мэтта, пока вылезаю с постели. Между прочим, он любит обниматься, и я должна одновременно вытащить свое тело из-под его руки и засунуть под неё большую пушистую подушку. Это работает как одно заклинание.
Я маленький эльф, который крадётся в гостиную, чтобы выполнить приказ Санты. Раскладываю чулки на кофейном столике для Мэтта и Джози. У Мэтта самодельный (мы с Джози вчера повеселились с войлочными буквами и пистолетом с горячим клеем), и конечно он немного хилый: сестра сделала буквы М-Э-Т настолько большими, что ещё одна Т оказалась сзади, но ведь важен не подарок, а внимание. Я наполняю оба носка конфетами: вишневые с ликером для Джози и самый тёмный шоколад, который смогла найти, для Мэтта. Мы с Джози вдвоём застонали в знак протеста, когда он сказал нам, что это его любимое лакомство.
После этого зажигаю ёлку и кладу для Джози «подарок от Санты». Это традиция. Я всегда заворачиваю для неё несколько подарков, но настоящий подарок — Большой Кахуна, если угодно, всегда находится не обёрнутый возле ёлки в ожидании, когда она забежит, увидит его и завизжит от восторга. В прошлом году это был Киндл. В этом году я экономила и откладывала, и она получит билеты на «Гарри Поттера и Проклятого дитя» на Бродвее. Мы поедем на поезде в город и проведём там целый день. У меня аж голова кружится, когда только думаю об этом. Она точно будет кричать, а может даже плакать. Я должна установить свой телефон и записать это.
После того как все подготовлено в гостиной, иду на кухню, так же известное место, где происходит настоящее волшебство рождественским утром.
Я включаю свет, и тихая, пустая комната пронзает моё сердце. Я осторожна с праздниками. После стольких лет отсутствия родителей поняла, что это плохая идея слишком много думать о них в это время года. Первые годы без них Джози была слишком молода, чтобы думать о том, что наших родителей нет с нами, пока под ёлкой ее ждали подарки. Долларовые безделушки зажигали огонь в ее глазах, а ужин из замороженной индейки был так же хорош, как любой другой. Тем временем, единственное, что я хотела сделать, это свернуться в клубок и прекратить свое существование, но из-за Джози, которая полагается на меня, я брала себя в руки и поднимала праздничный дух.
С тех пор мы медленно начали вспоминать родителей все больше и больше. Это больше не пугает меня так, как раньше. Теперь мы вешаем на ёлку старинные украшения нашей мамы и каждый раз, когда «Счастливого Рождества» появляется на радио, мы изо всех сил подпеваем ему, как делал мой папа. Моя любимая традиция — печь рождественским утром. Это то, что мы с мамой делали вместе. Мы с ней вставали первые и старались быть очень тихими, пока крались на кухню, чтобы не разбудить папу и Джози.
Ее булочки с корицей — лучшие в этом мире. По сей день Джози говорит о них каждый день в декабре, до тошноты обсуждая каждую маленькую деталь, которая делает их такими чертовски вкусными. Эта мысль заставляет меня улыбаться, пока вытаскиваю карту с рецептами с жестяной банки и провожу подушечкой пальца по ней. Я знаю, что не должна. Инструкции моей мамы написаны карандашом, и они поблекли, но я ничего не могу с собой поделать. Находясь здесь, чувствую себя ближе к ней, как будто мы все ещё делаем это вместе.
Боже, я скучаю по ней.
— Ух, я могу поклясться, что уже почувствовала запах булочек с корицей, но, наверно, мне это приснилось.
Я от неожиданности подпрыгиваю и оборачиваюсь назад, чтобы увидеть, как Джози стоит в проходе, протирая ото сна свои сонные глаза. Ее светлые волосы торчат в разные стороны, а на подбородке высохла слюна. На ее рождественской ночнушке написано: «Все, что я хочу на Рождество, — твоя еда».
— О, нет. Я же не разбудила тебя?
Она обнимает себя, чтобы согреться, и качает головой.
— Нет, я была слишком взволнована, чтобы заснуть.
Я приподнимаю бровь.
— Ты еще не заходила в гостиную?
У нее загораются глаза от понимания того, что в соседней комнате ее ждут подарки с ее именем. Джози оборачивается, словно собирается бежать спринт.
— Подожди! — умоляю я, — Сначала помоги мне испечь. Пожалуйста? Мы посмотрим твои подарки через минуту
Она стонет, и я могу сказать, что она действительно хочет посмотреть свои подарки, но что-то в моем тоне, должно быть, предупреждает ее о вещах, которые я не говорю, о воспоминаниях, которые мы так тщательно скрываем, потому что она смягчается и подходит ко мне. Ее руки обнимают меня за талию, и она кладёт голову мне на плечо.
— С Рождеством, Бэйли, — говорит Джози тоскливо.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб.
— С рождеством, Джози.
***
Я очень рада поехать домой к родителям Мэтта, но хотела бы, чтобы он сообщил об этом раньше, возможно до того, как закрылись все магазины. Я бы хотела купить его маме что-то: свечу, кухонное полотенце, не знаю. У меня никогда не было парня, поэтому, мне никогда не нужно было удивлять маму парня, я просто исхожу из того, что сделала бы Риз Уизерспун или Джоана Гейнс, и принесла бы подарок для миссис Рассел.
Мэтт уверяет меня, что это не имеет значения, но я настаиваю, он уступает, и по пути к ним мы заскакиваем к нему домой за бутылкой вина. Я чувствую себя намного лучше, ощущая бутылку на своих коленях. Даже после завтрака Джози помогла мне испечь печенье в виде снежинок, таким образом, у нас есть два разных подарка для миссис Рассел, чтобы я ей понравилась. Верно?
По крайней мере, я выгляжу достойно. Я одета в красный кашемировый свитер. У меня никогда ничего не было из кашемира и, черт возьми, почему этот материал такой мягкий? Свитер — подарок Джози. Когда я открыла его сегодня утром, моей первой мыслью было: «О, боже, я люблю его»; моей второй мыслью было: «Боже, как Джози смогла позволить себе это?» Я могла обвинить ее в мелком воровстве до того, как она сказала мне, что на протяжении последних двух месяцев она прочищала тротуар миссис Мерфи от снега и выносила мусор, чтобы смогла позволить себе что-то купить мне. Это был такой милый жест, что я заплакала. Джози велела мне собраться, но слезы продолжали течь. Это утро было одним эмоциональным ударом в живот за другим. Например, Мэтт каким-то образом умудрился ускользнуть за последние несколько дней достаточно надолго, чтобы купить мне и Джози подарки. Я ничего не ждала, но когда он вручает каждой из нас подарок, слезы возвращаются.
Джози стонет.
— Честно, тебе нужна минута успокоиться?
— Нет, я в порядке! Клянусь! — протестую я, сопли стекают вниз по моему лицу. — Вот, разреши мне вытереть об твою пижаму свой нос.
Джози открывает свой подарок первая.
— Это дневник, — немного нервно говорит Мэтт. — Я подумал, раз тебе нравится читать, тебе также понравится писать.
Что это за болезненное чувство? О, да, это мое сердце увеличивается в десять раз и вторгается к моим другим органам.
Мэтт смущённо трёт заднюю часть шеи.
— Кроме того, на дне пакета есть подарочная карта Барнс и Нобл, на случай, если тебе не понравится это.
Джози, девочка, которая никогда не испытывала сложностей с поиском слов, не знает, что сказать. Она смотрит на дневник и кивает. Мэтт откашливается и поднимает свою пустую чашку, смотрит внутрь и ставит её на место.
— И еще у меня есть чек в бумажнике, если...
Она быстро качает головой.
— Нет! Это замечательно!
Затем, она прижимает его к груди, как птенца, пока Мэтт поддаётся вперёд, чтобы схватить маленький подарочный пакет с кофейного столика для меня. Я с улыбкой его беру и начинаю аккуратно вытаскивать папирусную бумагу. В самом низу небольшая черная бархатная коробочка.
Коробочка с кольцом.
О, БОЖЕ МОЙ. ВАУ. СЛИШКОМ РАНО! НО, ДА, ХОРОШО!
Я достаю коробочку и раскрываю ее, «ДА» готово вырваться с моего языка до тех пор, пока мои глаза не замечают, что в коробке не один, а два настоящих бриллианта, и в форме гвоздика, а не кольца.
— Серьги, — медленно говорю я, мгновенно сожалея, что не проявила больше энтузиазма.
ЭТО БЛИН БРИЛЛИАНТОВЫЕ СЕРЬГИ, БЭЙЛИ! Соберись!
— Я знаю, что ювелирные украшения — это банально, но так как ты всегда собираешь свои волосы на работе...
Джози поднимает свою руку, чтобы остановить его.
— Каждая девушка хочет бриллианты. Ты хорошо справился.
— Бэйли? — спрашивает он.
Мой рот открывается, но из меня не выходит ни слова, потому что мой мозг не может справиться с потрясением последних нескольких минут. Я действительно думала, что Мэтт сделает мне предложение после недели отношений. Я схожу с ума.
— Они прекрасны, — шепчу я, надеясь, что он не будет слишком анализировать мою реакцию.
Теперь я ношу серьги, и я уже дважды открывала зеркало для пассажиров в машине Мэтта, чтобы проверить, как они смотрятся на моих ушах. Я завила волосы и собрала их в хвост, чтобы можно было показать сережки. В сочетании с красным свитером я не помню времени в своей жизни, когда чувствовала себя более красивой.
— Они нравятся тебе? — спрашивает Мэтт с водительского сидения, смотря на меня.
— Они идеальны, — отвечаю я, беру его руку и кладу её себе на колени.
— Хорошо, достаточно этой телячьей нежности, — стонет Джози на заднем сиденье. — Кто-то может включить рождественскую музыку? Я готова петь!
ГЛАВА 30
Бэйли
Обычно, мне немного грустно видеть, что выходные заканчиваются, но в этом году все по-другому. Я снова готова начать работать. Хочу вернуться в операционную с Мэттом. Его расписание полностью забито делами, которые мы отложили из-за операции Джун, но я уже сказала ему, что готова работать столько, сколько ему нужно. Мы справимся с этим вместе.
Хотя я готова вернуться в больницу, я не могу поверить, как быстро пролетели каникулы. Мэтт и я почти все это время провели вместе. Мы были с его семьёй на Рождество. После лидирования в круге шарады его тётя и дядя с энтузиазмом обняли меня и Джози, словно мы одни из них. Его мама во время ужина заставила меня сесть возле себя, и даже украдкой показывала мне смущающие фотографии Мэтта и Купера, когда они были младенцами. Мэтт и я счастливо улеглись на мою узкую кровать.
Все последующие дни мы (я) пекли печенье и ели его прямо из духовки. Мы баловали Джози и потратили большую ее часть подарочной карты в Бернс и Нобле. Она взяла столько книг, которых хватит ей на всю жизнь, но я боюсь, что она прочитает их за неделю.
Между мной и Мэттом дела идут быстро. Это не мимолетная интрижка и, хотя я готова пойти на все, беспокоюсь, что для Мэтта это слишком, потому что начинаю замечать небольшие изменения в его поведении в последние выходные перед тем, как мы вернёмся в госпиталь. Это начинается, когда мы едем домой в пятницу после ужина, и когда я спрашиваю о какой-то ерунде, он не отвечает. Я смотрю на него, а он даже не слушает. Когда мы приходим домой, набираюсь смелости спросить его, все ли в порядке, и он откидывает мое беспокойство, словно это ничего не значит, и притягивает меня для поцелуя, к черту беспокойства.
В субботу мы берём Джози в кино, но он не смотрел его ни минуты. Конечно, он сидел там, смотрел на экран, но его мысли были в другом месте. Я знаю об этом, потому что, когда мы обсуждаем фильм по дороге домой, Мэтт даже не может сказать имя главного героя. Джози дразнит его по этому поводу, но я молчу, гадая, не сделала ли я что-то, из-за чего он передумал по поводу нас.
За ужином замечаю, что Мэтт беспрерывно листает свою почту, а затем той ночью, когда я просыпаюсь, вижу, что он сидит на краю моей кровати, закрыв голову руками.
Сначала я подумала, что он заболел.
Сейчас 2:30 ночи, почему он проснулся?
— Мэтт, ты в порядке?
Он резко поднимается и смотрит на меня через плечо.
— Да, я в порядке. Просто не могу заснуть.
Он тянется назад и находит руку, которую я держу для него. Что-то не так. Я никогда не подозревала, что он лжет мне, но, клянусь, сейчас он не честен со мной.
— Ты уверен? Хочешь, принесу тебе воды или ещё что-то?
— Нет, мне ничего не нужно. — Мэтт двигается и залезает обратно под одеяло ко мне.
Я жажду его тепла и прижимаюсь к нему. Это моё любимое место.
— Похоже, последние несколько дней ты много думаешь о чём-то, — рискую я, двигая своим пальцем вперёд-назад по его груди.
Он вздыхает.
— В любой момент я должен услышать о гранте. Вот, о чем я думаю.
Конечно! Я должна была догадаться. Я слышала, что он говорил об этом со своими родителями на Рождество, но была слишком далеко, чтобы понять большую часть разговора.
Меня пронзает облегчение. Я действительно беспокоилась, что у него сомнения насчёт нас.
— Это здорово, Мэтт. Ты расскажешь мне об этом?
Его рука обнимает меня и притягивает ещё ближе.
— Конечно. Утром. Нам надо поспать.
Но этот разговор так и не происходит. На следующий день Мэтт рано уезжает в больницу, а к тому времени, когда возвращается в мой дом, я уже заканчиваю готовить лазанью, Джози проводит его к столу, который она накрыла. Затем доминирует большую часть разговора за ужином, и я не против, потому что занята наблюдением за ними. У них беззаботные отношения. Рядом с ней Мэтт выглядит очень расслабленным, как будто не может не улыбнуться ее нелепому взгляду на жизнь. После того как мы поужинали, Мэтт предлагает помыть посуду, и под этим предлогом насильно выгоняет меня с кухни.
Один день сменяется другим, и о гранте я меньше всего думаю.
Мы живём счастливой моделью, к которой я могу скоро привыкнуть. Мэтт и я оперируем три раза в неделю, и большую часть ночей он остается у меня. Мы делим мою крошечную кровать, и его привычка обниматься становится более неконтролируемой. Скоро мне придётся строить между нами крепость из подушек, чтобы немного поспать. Тайно я люблю это.
По вечерам готовлю ему и Джози ужин, или, если у нас операция до позднего вечера, берём еду на вынос. Мэтт настаивает, что он должен покупать продукты, так как большую часть съедает он. Тунец в прошлом, и я этому очень рада. По выходным мы смотрим с Джози фильмы и бегаем на ночные свидания то тут, то там, обычно просто ходим к нему домой, чтобы заняться сексом, чтобы не бояться, что Джози нас застукает. Кроме того, я в полной мере использую его стиральную и сушильную машинки. Пока наша одежда сушится, мы обратно падаем в постель.
Это лучший месяц, который я могу вспомнить, недели настолько наполнены счастьем, что я напрочь забываю о гранте, пока не прихожу в один понедельник на работу и нахожу, что половина больницы стоит возле двери кабинета Мэтта, чтобы пробраться внутрь.
К дверной ручке привязаны шары, и смех раздаётся в коридоре. Я не могу подойти ближе, чем на десять фунтов. Даже не могу заглянуть внутрь, чтобы попытаться понять, что происходит.
Сначала, я думаю, что это волнение из-за Джун, потому что на днях она во время физиотерапии сделала несколько самостоятельных шагов. Но это бред, потому что это слишком.
Кто-то протискивается в толпу с тортом с надписью: Поздравляю! Кто-то другой кричит:
— Доктор Рассел, ты мужик!
Я замечаю Эрику в середине толпе. Иду в её сторону и спрашиваю, что происходит.
Она поворачивается, и ее глаза расширяются. Схватив меня за плечи, она начинает трясти меня взад и вперёд. Мои мозги гремят в голове.
— Боже мой! Я не могу поверить, что он получил его!
— Получил что? — ошарашенно спрашиваю я.
— Гранд Макартура!
О, БОЖЕ МОЙ!
Моя рука от волнения прикрывает рот. Я не могу поверить в это! Он, наверное, сходит с ума! Посмотрите на всех этих людей, которые здесь и хотят его поздравить. Я никогда не слышала о гранде Макартура, но звучит чертовски фантастически.
— Это потрясающе!
— Я знаю! Очевидно, ему предоставили полное финансирование его спинной клиники в Коста-Рике. Разве это не безумие? Подожди. — Она качает головой и смеется. — Почему я говорю тебе об этом?
Подожди. ЧТО?
Спинная клиника?
Коста-Рика?!
Я моргаю и пытаюсь понять, что она имеет в виду. Коста-Рика — это модный пригород Бостона или типа того? Конечно, она же не имеет в виду страну за миллион миль от места, где я нахожусь.
— Это безумие! Не могу поверить, что ты тоже хранила секрет. — Она продолжает: — Никто из нас не знал, что он борется за это до сегодняшнего утра, когда мы узнали, что он выиграл. Держу пари, Мэтт очень нервничал.
Я невесело смеюсь.
— О, да. Он очень нервничал.
Она хмурит брови и наклоняет голову, изучая меня.
— Он не сказал тебе, что выиграл?
Я бесконечно качаю головой, а затем признаю печальную правду.
— Нет. Точнее мы не разговаривали сегодня утром...
Он не сказал мне, что выиграл. Ничего не сказал мне о гранте или спинной клинике, или что это значит для нас. Я имею в виду, я знаю, он ждал ответ про грант, но я думала, что это будут просто деньги, которые можно потратить на благотворительную работу здесь, или, я не знаю, больше шоколадных фонтанов в комнате отдыха врачей. Я понятия не имела, что он собирается открыть клинику в другой стране.
Я чувствую, как пол уходит из-под ног. Я сплю? Прошлым вечером я съела слишком много рождественских конфет, и сейчас это какой-то странный кошмар, вызванный сахаром? Я прижимаю руку к животу и пытаюсь сдержаться, и теперь Эрика действительно беспокоится, как я воспринимаю новости.
— Я не понимаю, вы вдвоём встречаетесь? Все просто предположили, учитывая, как вы вели себя на рождественской вечеринке, и с тех пор вы неразлучны в больнице...
Я слегка киваю ей, еле дёрнув головой. Да, конечно, я думала, что мы встречаемся. Все признаки указывают на то, что мы встречаемся. На мне бриллиантовые гвоздики, которые он мне подарил. Он практически живёт со мной. Он поцеловал меня в щеку ранним утром перед тем, как уйти сегодня на работу. До этого момента я думала, что у нас есть будущее, но это сбивает меня с толку, и почему, черт возьми, здесь так много людей сейчас? Я не смогу попасть к нему в офис, даже если попытаюсь. Это все равно, что попытаться попасть в первый ряд Коачелле. Нет, спасибо. Слишком раннее утро, чтобы тебя ударили локтем по голове.
— Я не хотела тебя расстраивать, — говорит Эрика в знак солидарности, кладя руку на моё плечо.
Ох, Эрика, ты добрая душа. Ты не виновата в этом.
А Мэтт.
Мэтт со своими дурными секретами и его большими планами.
Я качаю головой.
— Это пустяки. Я просто волнуюсь из-за операции, которую мы должны делать. Вообще-то, мне лучше туда спуститься.
Это настолько хорошее оправдание, что она даже не пытается остановить меня. Я в оцепенении иду вниз по коридору, прочь от этого хаоса. Открывается лифт, и из него выходит доставщик с очень большим съедобным букетом и огромной связкой воздушных шаров. Их настолько много, что я запутываюсь в них пытаясь войти в лифт.
— Ой, упс! — смеётся доставщик. — Вот, просто позволь мне...
Я взмахиваю руками, пинаю ногами и издаю гортанный стон, прежде чем, наконец, вырваться на свободу с другой стороны.
— Прости за это! Смерть от воздушных шаров, ха-ха.
Я едва сдерживаю рычание, пока несколько раз нажимаю кнопку закрыть дверь в лифте. Когда я приезжаю, хирургический этаж, к счастью, пуст. Это не должно быть сюрпризом, учитывая, что каждый человек в здании находится возле кабинета Мэтта, кланяется и целует его в зад.
Я направляюсь к хирургической доске, убеждаюсь, какая у нас операционная и приступаю к работе.
Держу голову опущенной, остаюсь сосредоточенной и позволяю ритму моей работы поглотить меня.
Это то, что я знаю.
Это то, что я люблю.
Это просто и методично, и до того, как Мэтт сделал моё сердце в десять раз больше нормального размера, это то, что делало меня счастливой.
Когда заканчиваю подготовку, начинают приходить коллеги. Я каждому киваю и симулирую улыбку, когда они упоминают Мэтта, грант и всех детей Коста-Рики, которых затронет клиника, которую он собирается открыть. В воздухе витает скрытое волнение. Все рады сегодня работать с Мэттом. Все, кроме меня.
Меня бесит, что все, кажется, знают больше, чем я, и ещё больше бесит то, что я не должна злиться. Он поможет детям! Он станет героем! Я не могу ненавидеть его за это, но в глубине души... я злюсь. Это невероятно.
Подготовившись к операции, стою возле операционного стола, в то время как он входит.
Его взгляд направлен прямо на меня, когда он идёт в мою сторону.
Анестезиолог пытается привлечь его внимание, но Мэтт даже не смотрит в его сторону.
— Бэйли, я все утро пытался позвонить тебе.
— Не все утро.
— Что? — спрашивает он, нахмурив брови.
Я прочищаю горло, зная, что все люди в операционной прекратили свои дела, чтобы послушать нас.
— Я проверяла свой телефон, когда ехала на работу, и у меня не было пропущенных звонков, — уточняю я, затем поворачиваюсь к пациенту. — Все готово. Давай я возьму твою накидку и помогу завязать ее.
Это мой способ сказать ему: «Не сейчас. Не при всех. Пожалуйста, не говори мне сейчас, что собираешься переезжать в Коста-Рику, потому что я точно буду плакать, а я хочу сохранить некоторое свое достоинство перед коллегами. Спасибо тебе большое».
Его глаза встречаются с моими, и они умоляют меня сделать... что-то. Что? Сделать что, Мэтт?!
Я поворачиваюсь, чтобы взять его халат, и пока завязываю его на нем, мы не говорим ни слова. Пока мы проходим вдоль комнаты в ожидании тайм-аута, убеждаясь, что все готовы к работе, смотрю на смотровую, на все нетерпеливые лица, которые смотрят прямо на меня. Они смотрят, выжидая. Мои зарождающиеся отношения с Мэттом, должно быть, также интересны им, как и операция, ради которой они пришли.
— Бэйли, твоя очередь, — говорит Мэтт, его голос отстраненный и холодный. Это говорит хирург — это то, что говорю себе я, чтобы не обижаться, когда оборачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня так, словно не знает.
Я тот же человек, который был вчера, Мэтт.
Ты — тот, кто изменился.
***
Мэтт находит меня после того, как я все вычистила. Я иду по коридору, когда он выходит из палаты послеоперационного восстановления и идёт прямо ко мне. Его присутствие занимает весь чёртов коридор. Он на полфунта выше всех, кого встречает. Его волосы на десять оттенков темнее. Он притягивает внимание, даже не стараясь.
Я несознательно решаю пройти мимо него. У меня есть работа, в которой нужно наверстать упущенное, но Мэтт преграждает мне путь и сужает свой пристальный взгляд на мне. Он похож на великана, который хочет раздавить меня своим ботинком.
— Мы можем поговорить минутку?
Я уверена, он ждёт скандала, но я не буду незрелой. Киваю и натянуто улыбаюсь.
— Конечно. Где бы ты хотел поговорить?
Он сжимает мой локоть и сильно тянет в ближайший дежурный кабинет.
Возле одной стены стоят металлические двухъярусные кровати. Деревянный стол заполняет то, что осталось от маленького пространства. Приглушенный свет, когда я поворачиваюсь к нему лицом и решаю заговорить первой.
— Поздравляю с грантом, Мэтт. Я действительно очень за тебя рада.
Поразительно, но это правда. Несмотря на свою боль, я рада за него. Я не могу думать о другом враче, который заслуживает этого так же, как он.
— Я собирался тебе об этом рассказать, — быстро говорит он, подходя ближе ко мне. Я стою на месте, и ему нужно всего два шага, чтобы оказаться рядом. Мэтт кладет руки на мои плечи и начинает быстро говорить, слова вылетают один за одним: — Я просто не хотел поднимать шумиху по этому поводу, пока точно не узнаю, выберет ли меня комитет. Была большая вероятность, что выиграет другой хирург. — Я киваю, из всех сил стараясь дать ему презумпцию невиновности. — И я не знал, как сказать: «О, кстати, я скоро могу переехать в Коста-Рику».
— Именно поэтому ты решил держать меня в полном неведении, — поясняю я с печальной ухмылкой.
Он отступает назад, словно мои слова жалят его.
— Нет, Бэйли. Нет. Я хотел сохранить все то, что у нас было, прежде чем усложнить все.
Я вздыхаю и киваю, печалясь за нас двоих.
— Прости, я не это имела в виду. Мне просто очень хотелось, чтобы ты мне это рассказал.
— Правда, прости. Это было очень эгоистично с моей стороны.
Он говорит правильные вещи, и я каким-то образом не веду себя, как засранка. Это выглядит, как самая зрелая ссора в жизни любой пары, но мне все равно. Просто потому, что его объяснения не поменяют того факта, что он уезжает.
— Когда ты уезжаешь? — спрашиваю я безэмоциональным голосом.
Он хмурится.
— Самое позднее — летом.
Что ж, вот наши сроки — несколько месяцев. Возможно, мы действительно сможем их посчитать. Возможно, я смогу втиснуть в себя на всю жизнь воспоминаний с Мэттом до того, как он уедет.
— Пожалуйста, не злись, Бэйли. Это не должно быть грустно. Вообще-то, я тут продумал. — Он наклоняется ко мне. — Ты должна поехать со мной.
— Поехать с тобой? — недоверчиво повторяю я.
Предложение разжигает в нем огонь. Он отпускает меня и начинает быстро ходить, касаясь рукой затылка.
— Да. Поехали со мной! Честно говоря, я обдумывал это неделями. Я не смогу без тебя работать в этой клинике. Мне нужно, чтобы ты была на моей стороне.
Я качаю головой, сильно стараясь не отставать. Когда я говорю, звучу так, словно он предлагает самую нелепую вещь, которую я когда-либо слышала.
— О чем ты говоришь? Мэтт, здесь моя жизнь. Моя сестра здесь. Я не могу просто взять и все бросить.
Он нахмурил брови.
— Конечно, Джози тоже поедет! Я хочу и её! Это же идеально. Ты и я построим вместе клинику. Ты будешь на моей стороне. Там я найму для неё репетиторов, или мы запишем ее в американскую школу. Я уже всех обзвонил. На этих выходных писал коллеге...
Он говорит милю в минуту, ведет себя так, будто это реальная возможность. Внезапно меня начинает тошнить.
— ОСТАНОВИСЬ! — я начинаю кипеть. — Просто остановись! Ты звонил и строил планы, а не думал ли ты посвятить меня в свои планы? Иисус, ты действительно думаешь, что я перевезу Джози в другую страну? — Я щелкаю пальцами. — Мы встречаемся на протяжении нескольких недель, Мэтт. Поставь себя на моё место. Подумай, о чем ты просишь меня.
В этот момент дверь дежурной открывается, и входит интерн, потирая свои глаза. Когда она поднимает глаза и видит нас, она замирает.
— Вот дерьмо. Простите. — Затем разворачивается и выбегает из комнаты.
Я хочу последовать за ней, но вместо этого делаю успокаивающий вздох и очень тщательно подбираю свои следующие слова. Об этом легче думать, когда сосредотачиваю свое внимание на двери и подальше от него.
— Я очень, очень рада, что ты выиграл этот грант. Никто не заслуживает этого, как ты. Хотелось бы, чтобы ты мне об этом рассказал, но я понимаю, почему этого не сделал. Между нами все в новинку, и ты не хотел раскачивать лодку. Я понимаю это. И прощаю тебя за это. Мне просто... нужно немного времени, чтобы обдумать это. Вот и все.
Мэтт кивает и притягивает меня за переднюю часть халата, чтобы обнять меня. Мы обнимаемся, и это последнее, чего я хочу. Я чувствую неловкость и напряжение. Я не сдаюсь. Держу свои руки свисающими по бокам в молчаливом протесте. Мой взгляд сосредоточен на стене за его головой. Часть меня хочет отойти и отказать ему в объятиях, но затем его руки прижимают меня сильнее, и я позволяю себе уткнуться в его грудь вопреки здравому смыслу. Моё дыхание замедляется, и моя злость быстро проходит, заменяясь непреодолимым желанием принять этот небольшой комфорт.
Он опускается так, что его голова упирается в моё плечо, и моё сердце разбивается при мысли, что возможно это один из последних моментов, когда мы так близко друг к другу. К тому времени, когда растает снег, и снова расцветут цветы — он уедет.
— Это не может быть концом, — с надеждой говорит он. — Этот грант должен быть началом чего-то для нас. Пожалуйста, подумай об этом.
ГЛАВА 31
Мэтт
Когда я возвращаюсь в кабинет, всё снова в порядке; точнее в беспорядке, но это мой беспорядок. Патриция сделала настоящее волшебство, убирая всех и все. Шары и букеты отправились к моим пациентам. Поздравительное печенье, кексы и фрукты разошлись по разным комнатам отдыха в госпитале. К концу дня я стану всеобщим любимым доктором. Усмехаюсь от этой мысли. Когда мой офис возвращается в прежний вид, кажется, что этого утра и не было, но это не так.
— Телефоны разрываются, — говорит Патриция, просовывая свою голову и показывая целую кучу сообщений для меня. — Я думаю, все на земле пытаются связаться с вами, но я говорю, что вы сильно заняты, чтобы говорить с ними. Доктор Лопез на первой линии, он не поверил мне.
Я медленно иду к телефону. Поскольку он для Бэйли как отец, доктор Лопез не тот человек, с кем я хочу сейчас разговаривать, но не могу игнорировать его. Он такой вежливый, что, если понадобится, будет ждать на линии весь день.
Я продолжаю стоять, когда включаю первую линию, приветствую его с узлом волнения в моем желудке.
— Доктор Рассел! — говорит он, его тон полон волнения. — Это ли не человек часа!
Мне становится неловко жарко.
— Привет, доктор Лопез, рад вас слышать. Как вам живётся на пенсии?
— О, хорошо. Немного скучно, но Лаура говорит, что я все ещё приспосабливаюсь к такому медленному темпу. На самом деле, у меня появилось около десяти хобби — гриль, садоводство, столярное дело, — и ни одно мне ещё не нравится.
Я издаю небольшой смешок.
— Послушай, — продолжает он. — Я слышал о гранте. Какое достижение. Ты, наверное, вне себя.
Вне себя? Подавлен, как черт.
— Это замечательно.
Доктор Лопез скептически гудит. Возможно, мне нужно проявить больше энтузиазма.
— Мне все утро звонили по поводу тебя. Я действительно горжусь тобой.
— Спасибо, что позвонили. Это много для меня значит.
— Пока мы разговариваем, я собирался спросить, как дела у Бэйли? — Вот он, вопрос, который заставляет моё сердце упасть. Должно быть, я слишком долго раздумываю, потому что он смеётся. — Не говори мне, что ты ее уже выгнал? Прошло всего несколько месяцев.
— Нет, — быстро выкручиваюсь я, — Не прогнал. Она все ещё работает на меня.
Я слышу улыбку в его голосе, когда он продолжает:
— Хорошо. Рад это слышать. Я надеюсь, ты найдёшь ей позицию, прежде чем уедешь в Коста-Рику. Последнее, что я слышал, что правление ищет другого хирурга, поскольку ты теперь уходишь, но, если это не подходит для Бэйли, скажи ей позвонить мне. Я могу разузнать у нескольких своих старых коллег. Я беспокоюсь о ней, — он вздыхает. — Ты ведь не слишком ее напрягаешь, не так ли?
Сильно ее напрягаю? Ну, только что я предложил ей переехать в другую страну вместе со мной — как тебе такой стресс?
— Нет. Я с ней мягок, — вру я.
— Почему-то я в этом сомневаюсь, — смеётся он. — Ну, хорошо, я могу сказать, что ты не можешь сейчас говорить. Ты, наверное, занят сейчас так же, как и всегда, поэтому не буду задерживать, но, пожалуйста, передай Бэйли моё сообщение и скажи ей, что я с Лаурой думаем о ней. И прими ещё раз мои поздравления. Работа, которую ты будешь делать в Коста-Рике повлияет на многие жизни. Ты должен гордиться.
Его слова увеличивают мою вину в десять раз.
Закончив разговор, я сижу за своим столом, смотрю в окно. Интересно, как я мог так сильно облажаться. Только сегодня утром я проснулся на кровати рядом с Бэйли. Сейчас мне повезёт, если она ответит на мой звонок. Когда Патриция напоминает мне по внутренней связи, что я уже на несколько минут опаздываю на консультацию, я вздыхаю и встаю, чтобы пойти в конференц-зал.
Я должен был сказать доктору Лопезу правду о моей ситуации с Бэйли и попросить его совета. Он хорошо её знает. Возможно, он мог сказать мне, как действовать дальше. Потом эта мысль вызывает у меня улыбку. Да, конечно. Более чем вероятно, в первую очередь я получил бы знатный подзатыльник за то, что в первую очередь обидел ее чувства.
По общему мнению, я не очень хорош в сердечных делах. Я усовершенствовал каждую операцию на позвоночнике, описанную в учебниках, но, когда дело доходит до сердца, я полный идиот. Хорошо, что я не занимаюсь кардио.
Провожу остаток дня, пытаясь оставаться сосредоточенным и делать свою работу. После того, как я смешал дела двух пациентов и почти провел предоперационный осмотр другого человека, решил попросить Патрицию отложить все остальное в моем графике и уйти пораньше. Это был первый раз, когда я взял отгул.
Патриция настолько сбита с толку, что спрашивает у меня, не нужно ли мне лечь в больницу.
— Ты умираешь?
Я совершенно не знаю, что мне делать, когда возвращаюсь домой. В последние несколько недель я проводил все свободное время у Бэйли. Мой холодный, тихий дом слишком хорошо передаёт моё настроение. Я включаю в гостиной телевизор только из-за фонового шума. Проверяю свой телефон, чтобы посмотреть, звонила ли она, и когда не вижу пропущенных, проверяю свою почту. Она набита поздравлениями. Продолжаю прокручивать, нахожу письмо от Виктории и не обращаю внимания. У меня и так полно забот. Все, о чем она со мной хочет поговорить, может подождать. К слову, у меня не один ребёнок. Это двойня!
Я думаю о том, чтобы позвонить Бэйли, но не уверен, что это хорошая идея.
Она попросила немного пространства. Ей нужно время, чтобы все обдумать, и возможно, это не такая уж и плохая идея. Я буду уважать её внимание, но буду использовать свое время с умом.
Мне нужно многое сделать.
Этот грант очень важен для меня, потому что в прошлом моя работа за границей была ограничена недельными медицинскими командировками. Я собирал добровольцев, и мы ездили в Национальную детскую больницу в Сан-Хосе, Коста-Рика. Там мы осматривали лист ожидания, заполненными сотнями детей, нуждающихся в операции. Каждый из них был достоин, как и предыдущий, но из-за ограниченных средств и времени мы могли работать только с некоторыми из них.
Этого было недостаточно.
Я хотел сделать больше, и сейчас, с этим гарантом, я могу.
Я не переезжаю в Коста-Рику навсегда. Моя цель побыть там год или два. Я воспользуюсь помощью, чтобы открыть клинику и обучить там хирургов и персонал больницы.
Однако не смогу сделать это самостоятельно. Мне нужна команда вокруг меня. Некоммерческая организация, с которой я сотрудничаю, пришлёт несколько человек, а в больнице будут хирурги и ординаторы, но я бы хотел иметь свою команду хирургов, люди, которые уже знают мои методы, люди, которым могу доверять.
Люди, как Бэйли.
С этой мыслью беру блокнот, карандаш и чашку кофе и иду работать в мой домашний кабинет. Я не собираюсь покидать это место до конца вечера. Мне нужно сделать настолько чертовски убедительное предложение, что Бэйли не сможет отказаться. Мне нужно все досконально объяснить, чтобы больше не было сюрпризов.
Я исследую все, от вариантов обучения для Джози до съёмных домов возле больницы. Я звоню своим контактам в некоммерческую организацию, и они передают полезную информацию.
Разговариваю с другом друга, который заведует педиатрическим отделением Национальной детской больницы, и спрашиваю совета по поводу школ, когда понимаю, что я не ел с завтрака, а уже половина девятого. Беру телефон с собой на кухню и продолжаю разговаривать, пока делаю себе бутерброд с арахисовым маслом. После перекуса бросаю горсть шпината в рот для здоровья, затем возвращаюсь к работе.
Я не переживаю из-за того, что Бэйли не позвонила.
Я не волнуюсь, что она, возможно, уже решила не приходить.
Я не считаю, что она не простит меня за то, что скрывал это так долго.
Вместо этого продолжаю делать. Продолжаю гуглить. Продолжаю печатать. Продолжаю менять этот гребный вордовский шрифт на что-то дружелюбное и безопасное. Я ищу что-то, что скажет: «Это предложение — хорошая идея. Послушай своего парня. Переезжай в Коста-Рику».
ГЛАВА 32
Бэйли
Я разрушена. Я все ещё хочу щёлкнуть пальцами и вернуться назад в прошлую неделю. Хочу поднять трубку и умолять Мэтта прийти, чтобы мы могли все исправить, но я ещё не совсем ясно мыслю. Когда он придет, затащу его в свою комнату и кровать — это может ещё больше меня запутать.
Хотя может стоит? Отличный перепихон в знак награды действительно прояснит нашу дискуссию для меня. Я лучше позвоню ему прямо сейчас...
Нет. Плохая Бэйли!
Изменения неизбежны. Через несколько месяцев Мэтт собирается переезжать в Коста-Рику, и у меня есть два варианта: поехать с ним или остаться здесь. Мысль, чтобы поехать с ним, по-прежнему под вопросом. Вероятнее всего, Мэтт был не очень серьёзен, когда предложил это. Он, скорее всего, хотел пощадить мои чувства. Даже если был серьёзен, и он хочет, чтобы я поехала, как это вообще возможно? Я не могу просто взять и изменить свою жизнь по прихоти. Собирай свои вещи, Джоз, мы переезжаем за границу!
К сожалению, второй вариант — он уезжает без меня — слишком трудно даже представить.
Итак, видишь ли, я застряла посередине, чувствуя себя дурой из-за того, что так расстроена этим. Мы вместе всего несколько недель, и все же мысль, что он уедет, тянет меня назад в тёмное место, которое я не посещала с тех пор, как потеряла родителей. Я не сплю всю ночь, ворочаясь от бессонницы. Еда потеряла свою привлекательность. Хожу в недомогании, безуспешно стараясь создать для Джози хорошее прикрытие. Надеваю фальшивую улыбку, которую она видит насквозь.
Она знает, что что-то не так, но я ничего не говорила ей о гранте. Не думаю, что должна это сделать, пока не буду уверена наверняка, что мне нужно. Сейчас она привязана к Мэтту, как и я. Джози настаивает на том, чтобы написать ему благодарственное письмо за рождественские подарки, и спрашивает, почему он не пришёл к нам на ужин на этой неделе. Она даже прячет «Голодные игры» в мою сумочку, чтобы я могла передать ему ее на работе.
— На всякий случай, если он захочет почитать!
Я была дурой, что ввела его в нашу жизнь так быстро, как сделала. Я должна была быть уверена, что это настоящие, длительные отношения, прежде чем представила её ему.
Теперь, когда он уедет, Джози будет убита горем, как и я.
В течение следующих нескольких дней, я провожу бесчисленное количество часов, исследуя Коста-Рику. У меня есть защищенная паролем папка с кодовым названием: «Очень скучные рабочие материалы», куда сохраняю все найденные материалы — информация о гранте Макартура, статьи, посвящённые Мэтту и его предложению. Заглядываю на сайт больницы и даже нахожу фотографии Мэтта во время прошлых медицинских командировок. В частности, один особенно потряс меня — он склоняется над больничной койкой и передаёт плюшевого мишку девочке не старше десяти лет. Она подключена к миллиону аппаратов, но это не притупляет ее лучезарную улыбку. Подпись ниже объясняет, что благодаря Мэтту и его команде она только что прошла процедуру, которая изменила ее жизнь. Благодаря ему она сможет прожить более полную, безболезненную жизнь.
Фотография подтверждает то, что я уже знаю, — Мэтту нужно ехать в Коста-Рику.
В четверг, после моей ссоры с Мэттом, я сижу, ужинаю с Джози и решаю затронуть тему переезда.
— Тебе здесь нравится? — спрашиваю я, пытаясь непринуждённо звучать.
Она в замешательстве морщит нос.
— В этом доме? Хорошо. Я имею в виду, в идеале мне хотелось бы побольше комнату и больше места для хранения моих книг, но...
— Нет, здесь, в этом городе, твоей школе, и все такое.
Она пожимает плечами и откусывает спагетти, прежде чем ответить:
— Да, здесь здорово.
Четырнадцатилетки — непробиваемые крепкие орешки.
Я настаиваю, пытаясь задавать общие вопросы, чтобы она ничего не заподозрила.
— Ты бы хотела жить где-то ещё? Как студент по обмену?
Ее взгляд поднимается на меня, и она выглядит обеспокоенной.
— Ты думаешь меня куда-то отправить? Потому что я знаю, что говорила тебе, что уберу чистые тарелки до того, как ты придешь с работы, но я делала домашнюю работу и — хорошо, ладно! На самом деле я заканчивала перечитывать Сумерки, но сделаю это прямо сейчас!
Ее стул скрипит об пол, когда она вскакивает.
Я качаю головой, пытаясь не рассмеяться.
— Нет! Ничего подобного. Я просто помню, когда я была в твоём возрасте, я всегда думала пожить за границей год или два. Большинство моих друзей ездили в колледж, но у меня не было такой возможности.
Она кивает и снова садится, наконец, понимая.
— Конечно. Ещё бы. Моя подруга Сара прошлым летом уехала жить во Францию со своим папой, и она вернулась с самыми классными историями и миллионом классных фотографий, размещённых в Инстаграме... — Джози внезапно останавливается и осторожно смотрит на меня. — Я имею в виду, конечно, это забавно, но все это не имеет смысла. Мне нравится жить здесь, с тобой.
Она рассматривает нашу кухню, и я понимаю, она пытается пощадить мои чувства. Для неё этот разговор гипотетический. У нас нет денег для путешествий. Лучшее, что ей светит из заграницы — это просмотр документального фильма на канале путешествий.
Я провожу остаток ночи, сгорбившись над компьютером, исследуя.
***
На следующий день на работе я направляюсь сразу в операционную. За последние несколько дней это стало моим образом действия и вполне успешным. Прячась здесь, я уменьшаю шансы на неловкие встречи в коридоре с Мэттом. Мы видим друг друга только тогда, когда моем руки, окружённые дюжиной людей, готовых к операции. Я прячусь под своими слоями, радуясь маске и защитным очкам. Если мы говорим, то только о деле, хотя все ещё есть тонкие намёки, что это убивает его так же, как и меня. Я вижу это каждый раз, когда наши взгляды встречаются. Шторм. Тоска. Слова, которые рождаются и умирают на его языке.
Мэтт не задерживается после операции. Не пытается загнать меня в угол или спросить, думала ли я ещё о его предложении. Мне бы хотелось, чтобы он меня немного подтолкнул. В понедельник мне нужно было пространство. Во вторник, среду и четверг мне нужно было привести голову в порядок, но сейчас, сейчас прошло уже пять дней с тех пор, как я ощущала рот Мэтта на моем, с тех пор, когда его руки были на моей коже. Я скучаю по нему в кровати. Скучаю по тому, что мне приходится мириться с крошечным местом на матрасе между Мэттом и стеной. Без него такое чувство, что я сплю на кровати сделанной для Шака, с таким количеством места, которое мне приходится занимать. Я ненавижу это. Я скучаю по нему.
И не переживу такие выходные.
Меня не волнует Коста-Рика или наше будущее. Ответственность — шмответственность. Я хочу быть импульсивной и глупой. Я хочу внести свой вклад в процесс принятия решений и почувствовать снова нас, даже если на минутку.
Дверь операционной открывается и заходит Мэтт. У меня в горле перехватывает дыхание, и электрический заряд проходит сквозь меня. Это больно — быть с ним рядом каждый день, тщательно сдерживая свои мысли. Он приветствует команду и проверяет пациента. Тем временем я стою возле операционного стола не в состоянии оторвать от него глаз. Ему нужно пять с половиной лет, чтобы пересечь операционную и войти в накидку, которую я держу для него открытой. Когда наши взгляды встречаются, мой желудок сжимается. Каждый раз это застает меня врасплох.
— Доброе утро, Бэйли, — говорит он, кивая. — Все готово?
«Давай не будем ссориться, и я думаю, ты должен поехать в Коста-Рику, и я бы с радостью поехала, но не думаю, что получится с Джози, и мы только начали встречаться, и этот операционный колпак цвета морской волны очень подчёркивает твои глаза, и думаю, я влюбляюсь в тебя, хотя мы не разговаривали несколько дней. И ты был серьёзен по поводу того, чтобы я поехала с тобой, потому что я могу быть достаточно сумасшедшей, чтобы согласиться» — это то, о чем я не говорю, когда прочищаю горло и смотрю вниз на подносы, которые закончила устанавливать несколько минут назад.
— Всё готово к работе.
— Хорошо, тогда приступим.
***
— Простите, вы та женщина, которая ранее помогала доктору Расселу в операционной?
Я перестаю кусать свой бутерброд, меня раздражает, что кто-то перерывает мой обед. Я усвоила урок — я не могу есть в комнате отдыха персонала. Всё, о чем хотят поговорить, это Мэтт и его грант, и что я чувствую по этому поводу, встречаемся ли мы, и эти новые бриллиантовые сережки от него? Поэтому сегодня я спланировала наперёд и спустилась вниз в вестибюль больницы, чтобы пообедать. Я спряталась в огромном кожаном кресле в углу возле окон. И думала, что спряталась довольно хорошо, но видимо нет.
Я подношу руку к своему рту и подаю универсальный знак пальцем — одну секунду, я прожую.
— Без проблем, — женщина тихо смеётся. — Это я перерываю твой обед.
Я проглатываю кусок и заставляю себя улыбнуться.
— Всё в порядке, правда. Хм, отвечая на ваш вопрос, да, это я ранее ему помогала.
Она усмехается, довольная моим ответом, и затем садится напротив меня.
Ну и ладненько. Угощайтесь.
Я надеялась, что это будет двухсекундный разговор: «Да, я была в операционной». «Хорошо, тогда пока». Но, очевидно, нет. Я с тоской смотрю на вторую половину сэндвича, а затем фокусирую свое внимание обратно на ней. Тогда замечаю, что она не вписывается в обычную толпу МЦНА. Во-первых, она настоящая хиппи. Она красива, но не в сражающем наповал понимании, а больше как объект для подражания, как абстрактное искусство. Узор на ее длинной макси юбке сделан из абстрактных вихрей пурпурного и синего цвета, а её кремовая водолазка обворожительно растянута на очень круглом беременном животе.
— Я так рада, что нашла тебя. Я пытаюсь связаться с доктором Расселом на протяжении нескольких недель, и мне кажется, я не могу отследить его. — Она тянется к своей сумочке и достаёт оттуда маленькую шоколадку. — Ты не возражаешь? — Молчаливо киваю, и она разламывает шоколад. — Прости, этот ребёнок на самом деле любит шоколад. Раньше я даже не была его поклонницей, но сейчас это все, что я хочу есть.
— Эээм..
Я смотрю вокруг нас, гадая, видит ли кто-то ещё эту женщину в вестибюле. У меня галлюцинации? Я знаю, что в последнее время мало кушала, но...
Она, скорее всего, почувствовала моё замешательство, потому что смеётся и хлопает себя по лбу.
— Конечно. Где мои манеры? Я Виктория, бывшая жена доктора Рассела.
У меня отвисает челюсть, и я очень прямо говорю:
— Не может быть.
Она пожимает плечами.
— Увы, виновна по всем статьям. — Затем вздрагивает. — Ох, не говори ему, что я это сказала. Это была шутка, но теперь это кажется злобным. Он действительно не такой уж и плохой парень. Не очень хорошо отвечает на телефонные звонки и электронные письма — если уж на то пошло, но в остальном он приличный, — она снова смеётся. — Я не знаю, почему рассказываю тебе это. Ты работаешь на него, должно быть, ты знаешь его теперешнего лучше, чем я.
Возможно, учитывая, что я тоже сплю с ним... по крайней мере раньше.
Я проглатываю эту мысль и молча киваю.
Это не может быть правдой. В голове я представляла ее, как карикатуру на бывшую жену, злой и жаждущей крови. Эта женщина, которая сидит напротив меня, не похожа на эту картину. Виктория светящаяся беременная девушка, которая грызёт шоколад.
— Мы поженились очень давно, — подчёркивает она, прежде чем показать пальцем на живот. — Очевидно.
— Поздравляю, — говорю я, потому что, что, черт возьми, я должна сказать? — По поводу твоей беременности, а не тому, что это было очень давно.
Она усмехается.
— Спасибо. Хочешь кусочек? — Виктория протягивает плитку шоколада мне, а у меня было ужасное утро, поэтому, конечно я взяла несколько кусочков. Мы жуем молча несколько минут, а затем она продолжает: — Мэтт, точнее доктор Рассел, не отвечал на мои сообщения, а мне действительно нужно поговорить с ним. Мы инвестировали в эту крошечную квартиру, когда были молодоженами, и в прошлом году я выставила её на продажу. Ее, наконец, купили и... — Наши взгляды встречаются, и она внезапно останавливается, понимая, что это не моё дело. — Прости, я очень много говорю. Никогда не садись со мной в самолёте, иначе я упаду тебе на уши на весь перелет.
— Всё хорошо.
Она искренне хмурится.
— Ты, наверное, хочешь вернуться к своему обеду, но я надеюсь, что ты сможешь помочь найти его. Он не был в кабинете, когда я пришла туда поговорить после операции, и его помощница сказала, что не знает, когда он будет. И вообще, она сказала, чтобы я его оставила в покое.
Я подавляю смех. После недели, которая у него была, Мэтту, скорее всего, нужна тишина и покой. Патриция должно быть всех отпугивает по его приказу.
— Да, Патриция отчаянно передана ему. Она с ним с тех пор, как он тут начал.
— Как насчёт тебя? Как долго вы двое работаете вместе?
Мне было интересно, пойдёт ли наш разговор в этом направлении. На самом деле, я этого боялась. Я могла бы улыбнуться и сказать ей, что мы только начали работать вместе, или могла бы быть честной и сказать ей, что мы не только сослуживцы. Я действительно хочу выбрать первый вариант, но никогда не любила обманывать.
Не говоря уже о том, что эта встреча может быть использована как возможность, которую я никогда не получу. Возможно, это было бы глупо отказаться от этого, потому что Виктория знает больше, чем кто-либо, каково это быть в отношениях с Мэттом, и прямо сейчас я определено могла бы воспользоваться определённым советом.
Итак, делаю глубокий вздох, кладу вниз свой сэндвич и рассказываю правду:
— Мэтт и я, мы не только коллеги. Мы встречаемся.
Ее брови выгибаются, она несколько раз быстро моргает. Думаю, я действительно ее удивила.
— Я не знала, что Мэтт с кем-то встречается.
Я краснею.
— Это недавно.
Она быстро машет руками.
— Я не так выразилась. Я просто имела в виду, что не знала, что он заинтересован в свиданиях, не говоря уже о серьёзных отношениях. Как тебя зовут? — неуверенно спрашивает Виктория, и я удивлена встретить не спекуляцию и раздражение в ее глазах, а удивление и возможно облегчение.
— Бэйли.
Она улыбается.
— Могу я быть с тобой честной, Бэйли?
Я киваю, готовая к какой-то непристойной сплетне, которая разобьёт моё сердце.
— Ты кажешься слишком милой для Мэтта.
Забавно. Большинство дней я думаю, что наоборот. Никто в Медицинском Центре Новой Англии не верит мне. В этом здании он ходит, как чудовище, вспыльчивый и со свирепым оскалом. Они понятия не имеют, какой он на самом деле.
— Мэтт мне немного рассказал о ваших отношениях, — рискую я, любопытно увидеть ее реакцию.
— О боже, — стонет она. — Я была настоящей сукой в конце. Я надеюсь, он не слишком плохо описал меня.
Я улыбаюсь.
— Ни за что. Он, на самом деле, во многом винит себя.
— Меня это не удивляет. — Виктория откидывается назад на стуле и откусывает кусочек шоколада. — Мы оба были молоды. Мы хотели разных вещей. — Ее взгляд перемещается, и она изучает меня, как будто обдумывает свои следующие слова. Затем торжественно продолжает: — Мэтт никогда не изменится. Работа всегда будет его любовницей, и тебе всегда придётся смотреть в другую сторону. Когда мы поженились, я пыталась себя чем-то занять. Я была волонтёром в библиотеке и подрабатывала. Я не хотела быть придирчивой, когда он не приходил на ужин или пропускал мои звонки. И действительно какое-то время справлялась, но, в конце концов, просто не могла понять, в чем для него была прелесть. Я не могла понять, почему он отдаёт свое предпочтение не мне, а своей работе. — Она пожимает плечами. — Но тогда он работал на износ. Возможно, он сейчас другой.
Я думаю о его запасной подушке и одеялах в его кабинете и смеюсь.
— Он нет.
Ее рот сжимается от разочарования.
— На самом деле, я не пытаюсь убедить тебя уйти от него. Даже когда мы были женаты, Мэтт всегда казался мне немного недоступным, как я всегда любила его немного больше, чем он меня. Это сводило меня с ума. Пожалуй, я просто хочу быть уверена, что ты знаешь, во что ввязываешься.
Смотрю вниз на свои руки и позволяю ее словам накрыть меня. Она не сказала мне ничего, чего бы я не знала. Я почти ожидала, что она запустит тираду обо всех его особенностях, как делают бывшие жены, когда были отброшены в долгое прошлое, когда изжили себя. Ещё одна вещь: он никогда не опускает туалетное сиденье после того, как пошёл в ванную! И неужели чертовски сложно загрузить посуду в посудомоечную машину, вместо того чтобы оставлять её в раковине?
Это предупреждение о человеке, который предан своей работе — это та версия Мэтта, которая в первую очередь задела моё сердце.
— Это забавно, я до сих пор не думала об этом, но для него вполне логично влюбиться в кого-то вроде тебя. — Я опять смотрю на неё и замечаю, что она внимательно смотрит на меня. — Конечно, ты красива, но дело не только в этом. Ты выглядела настолько компетентной в операционной ранее. Я стояла в задней части смотровой и смотрела, как вы двое работаете вместе, как будто вы были одним человеком, а не двумя. — Затем она смеётся, о чем-то думая. — И бог знает, тебе не нужно беспокоиться о том, что вы вдвоём проводите мало времени вместе. Эта операция длилась вечность! Я устала просто наблюдать.
Я улыбаюсь, и только потом низкий голос у входа в здание зовет ее по имени. Она поворачивается и весело машет. Между тем моё сердце делает кульбит у меня в груди. Я наклоняюсь вперёд, чтобы одним глазом посмотреть через корпус кожаного кресла и увидеть, как Мэтт меняет направление от лифта и мчится к нам. У меня расширяются глаза. Моё сердце начинает колотиться. Должна ли я откинуться назад и сделать вид, что не вижу его? Рывком убежать?
С изяществом грузового поезда, врезающего прямо в меня, внимание Мэтта бросается на меня. Удивление на его лице исчезает. Его голубые глаза затуманены, и теперь, я клянусь, он делает ещё быстрее и длиннее шаги. Шар напряжения, с которым я жила всю неделю, возвращается, и он больше, чем когда-либо.
Мэтт подходит к нам и встаёт возле моего кресла, хватаясь за спинку. Я смотрю на него из-под ресниц, но не говорю ни слова. С этого угла его челюсть выглядит особенно волевой.
На самом деле Виктория первая заговорила, и её голос лёгкий и весёлый, когда она объясняет:
— Я просто поговорила с твоим хирургическим помощником, Мэтт.
Взгляд, которым он смотрит, глубоко ранит меня. Нахмуренные брови, грустные глаза — словно он думает, что я представилась ей только его хирургическим помощником и ничего более.
— Также я сказала ей, что мы встречаемся.
Ну... раньше.
Благодарность заполняет его глаза прежде, чем он поворачивается к Виктории.
Она светится, смотря на нас.
— Вы вдвоём прекрасная пара в своих одинаковых халатах, — говорит она, размахивая рукой вверх и вниз. — Хотя, должна быть честной, я уже сказала Бэйли, что она слишком хороша для тебя.
Мэтт нервно улыбается и качает своей головой.
— Ну, будем надеяться, что она не послушает тебя. Я слышал, мозг беременной — оригинальный.
Виктория запрокидывает назад голову и смеётся, а я сижу, как статуя, неожиданно неудобно сидеть тут между ними. Возможно, я должна дать им немного уединения. Встаю на ноги, и мой сэндвич с глухим стуком падает на пол.
О, верно, мой обед. Мой желудок сжимается в знак протеста. Я бы не смогла его доесть сейчас, даже если бы захотела.
Рука Мэтта хватает моё плечо, и его хватка сильнее, чем обычно. Послание ясное — он не хочет, чтобы я уходила, но мне нужно это сделать. Я хочу дать им возможность поговорить, и хочу переварить то, что сказала мне Виктория. Хочу взять себя в руки прежде, чем разговаривать с ним полными, понятными предложениями.
Его взгляд умоляет меня остаться, но я качаю головой и выхожу из его досягаемости.
— Вам двоим есть что обсудить. Я буду в твоём кабинете. — Мэтт поднимает брови, шокированный моим обещанием, и я посылаю обнадеживающую улыбку, прежде чем повернуться к Виктории.
— Действительно была рада встретиться с тобой.
Она усмехается и протягивает мне последнюю половину своей плитки шоколадки.
— Хочешь? На дорожку?
Конечно, я хочу. Я ем эту шоколадку на протяжении пути в кабинет Мэтта, и почти уверена, что Патриция не даст мне пройти, но я прохожу мимо нее, пока она продолжает листать свои журналы.
— Интересно, когда я увижу тебя снова. — Это все, что она говорит, прежде чем я закрываю за собой дверь.
Стою на пороге, пока мой взгляд проходит с дивана до его стола и открытой двери ванной. Воспоминания наполняют каждый уголок, как и слова Виктории повторяются в моей голове.
Мэтт никогда не изменится.
Работа всегда будет его любовницей.
Для него вполне логично влюбиться в кого-то вроде тебя.
То, как вы вдвоем работаете вместе, как будто вы были одним человеком, а не двумя.
Да, Мэтт увлечён своей карьерой, и он постоянно будет тянуться в миллион разных направлений. Он не будет отвечать на все мои звонки или не всегда будет возможность быть дома на ужин. Мне всегда придётся бороться за его внимание. Для некоторых людей это может быть нарушением сделки. Для меня лишь закрепится то, что я уже люблю в нем.
Я понимаю Мэтта как никто другой. Я бы никогда не попросила его выбирать меня, а не карьеру. Это все равно, что пытаться разделить сердце пополам. Мэтт живёт и дышит медициной, и я бы не хотела другого. На самом деле, мне достаточно просто быть частью этого, смотреть, как он спасает жизни, идти рядом с ним, когда он хочет изменить мир вокруг себя. Я хочу помочь нести часть бремени. Мы можем построить эту клинику вместе. Я могла бы стать его правой рукой в жизни, как и правой рукой в операционной.
Мы идеально подходим друг другу, и возможно я последняя, кто это понимает.
Возможно, пришло время сказать ему, что я чувствую.
Когда Мэтт распахивает дверь своего кабинета несколько минут спустя, его глаза бешено сканируют пространство в моих поисках. Я встаю с дивана, когда он входит и вздыхает с облегчением, когда видит, что я выполнила свое обещание и жду его тут. Он закрывает дверь, и тяжёлая древесина выталкивает мой здравый смысл и сдержанность в коридор. Всё, что осталось, это дикое биение моего сердца, мои ноги несут меня к нему быстрым шагом. Без малейшего колебания я бросаюсь к нему в объятия.
Утыкаюсь лицом в его грудь. Вдыхаю его одеколон, пока он гладит рукой мои волосы. Его рука сжимает мою талию, и мы останемся в таком положении столько времени, сколько понадобится, просто дыша друг другом. Мои ноги в нескольких дюймах от земли. Его грудь широкая и тёплая. Я думаю, он поднялся сюда по лестнице — у него тяжёлое дыхание и колотится сердце, я парю, а Мэтт снова говорит мне, что ему очень жаль за то, что он сделал с нами, за то, что хранил секрет, из-за нашей хреновой удачи и не подходящего времени.
Я сжимаю глаза и обнимаю его за шею, и держусь, держусь, держусь за него и этот момент, пока не приму реальное решение. За пределами его офиса жизнь продолжается, но прямо сейчас есть только мы, прижатые друг к другу так крепко, что ни один из нас не может дышать. Мэтт медленно опускает меня, и его руки бережно держат моё лицо. Он поднимает мою голову, и я инстинктивно облизываю нижнюю губу.
— Бэйли, — хрипло говорит он, и между его бровями появляется глубокая складка.
Мои руки сжимают переднюю часть его рубашки, я встаю на носочки, закрываю веки пока его рот опускается на мой.
Наш поцелуй — медленный и нежный, будто разведывает обстановку. Я единственная, кто увеличивает темп.
— Мне нужно это, — на вздохе умоляю я, и Мэтт обеспечивает. У меня трясутся коленки, когда поцелуй усиливается. Наши языки касаются, и это вызывает волнение у меня в желудке. У меня есть потребности, и только Мэтт может удовлетворить своими большими руками и нетерпеливым рычанием. Меня снова поднимают на ноги и относят к дивану.
Боже, нам есть, о чем поговорить, но даже больше этого, нам надо наверстать упущенное. Моменты, которые мы потеряли на прошлой неделе. Моменты, когда его рот опускается вниз по моей шее. Моменты, когда его руки опускаются под мой халат и развязывают маленький бант на моей талии. Мои штаны достаточно свободны, чтобы ему было легко опустить руку вниз, скользнуть по швам моих трусиков, а затем уверенно опустить руку мимо.
Мы обязательно должны остановиться. Мы в его офисе, посреди рабочего дня. За окном ярко светит солнце на его стол, и я могу слышать, как за дверью разговаривает Патриция по телефону, и все же мои руки яростно дёргают его халат. Я хочу разорвать ткань на кусочки.
Быстро его раздеваю, но, в конце концов, он опережает меня. Наша одежда, выкинутая и забытая на полу, и: «Привет, упругая задница Мэтью. Я скучала».
Кожаная обивка дивана холодит мою кожу, когда он опускает меня вниз. Наши пальцы переплетаются, пока его рот находит мой, а затем он силой поднимает мои руки над головой и прижимает к подушкам. Его твёрдая грудь прижимает меня, и наши голодные поцелуи становятся горячими и дразнящими. Я — животное, поскольку прикусываю его губу и трусь своими бёдрами о его.
Больше.
Мэтт опускает мои руки, и я обнимаю его за шею, прижимая его к себе, пока его колено раздвигает мои бедра. Он скользит рукой по моей груди, дразня каждую, прежде чем двигается к моему пупку... и ниже. Я зажмуриваюсь, поскольку его средний палец находит мою влажность. Медленные, мучительные круги выводят меня из-под контроля. Я выгибаю спину и встречаю его руку, призывая его продолжить, и, думаю, он так же нетерпелив, как и я, потому что наша прелюдия длится около тридцати секунд, и затем он находит свой бумажник. Я выдергиваю его из руки и нахожу, что внутри засунут презерватив. Нет, дерьмо, — Мэтт в этом лучше, чем я, и теперь я задерживаю нас ещё больше. Он смеётся, пока забирает его из моей руки и раскатывает на своей твёрдой длине.
— Бэйли? — нежно спрашивает он, глядя на меня из-под своих тёмных бровей.
Жаль, что я не могу сфотографировать его таким, каким он является в данный момент. С его тёмными волосами, взъерошенными от моих рук, его темно-красные губы от моих поцелуев, он — моя сбывшаяся фантазия.
Я киваю и прикусываю губу, более чем готова, когда он медленно входит в меня.
Здесь, в этом медленном повороте бёдер, в глубокой, реальной связи, я наконец-то чувствую, как ясность проникает в мои кости. Я сжимаю его щеки и заставляю посмотреть вверх, а затем очень просто говорю:
— Я хочу поехать с тобой.
Очевидно, он в шоке, потому что на полпути останавливается и просит меня повторить.
Я смеюсь и быстро целую его.
— Я хочу поехать в Коста-Рику. Это дико, но не совсем из области невозможного. Я искала информацию всю неделю.
Его глаза выдают, как мои слова шокировали его.
— Ты серьёзно?
Я киваю и нежно провожу пальцами по его спине. Не могу поверить, что мы говорим об этом прямо сейчас. В таком положении.
— Мне нужно поговорить с Джози. Если она не захочет уезжать, если она не захочет расставаться со своими друзьями, я не буду заставлять ее.
— Конечно. Я понимаю. Я никогда не попросил бы тебя о таком.
— Так что мне, возможно, придётся остаться...
Я предполагаю, что мы собираемся обсудить попытку отношений на расстоянии, но он полностью застает меня врасплох.
— Если остаёшься ты, я тоже останусь, — говорит он спокойно, уверенно, как будто уже принял решение. — Я откажусь от гранта.
— Мэтт, — недоверчиво говорю я.
— Бэйли, — повторяет он, имитируя мой тон.
— Ты должен ехать.
Он снова начинает двигаться, медленно вытаскивая себя и толкаясь обратно. У меня выгибается спина, и он улыбается, радуясь моей реакции.
— Нет смысла пытаться отговорить меня от этого, — продолжает он. — Будут другие гранты и возможности, как эта. Есть только ты одна.
Я качаю головой, но Мэтт ускоряет темп, и моё тело не совсем понимает, на чем ему сосредоточиться. Моё сердце разбивается от мысли, что он откажется от Коста-Рики, и все же, не могу придумать логического аргумента, чтобы использовать против него, потому что невозможно предотвратить этот оргазм ещё дольше, и затем Мэтт делает все намного тяжелее, когда его рука движется у меня на груди. Он перекатывает свою ладонь по моему соску, и каждая мысль вылетает из моей головы.
Нет! Сама себя упрекаю. Это важно!
— Это все ещё в новинку. Мы все ещё можем так легко облажаться, — замечаю я, пока его рука движется ниже, между моих ног.
От удовольствия уголок его рта приподнимается.
— Возможно. Я слышал, что меня довольно-таки трудно вытерпеть. Ты, наверное, скоро устанешь от меня.
— Мэ... Мэтт!
Я имею в виду его имя в качестве выговора за то, что он не воспринял этот разговор достаточно серьёзно, но на полпути он превращается в стон, потому что палец Мэтта находит правильное место между моими бёдрами, чуть выше того места, где он входит и выходит из меня.
— Что? — дразнит он, заломив бровь.
Мужчина заставляет меня продолжать это, пытаться придумать предложения, в которых есть существительное и глаголы, а все, что я могу сделать, это закрыть глаза и схватиться за его мускулистые плечи, пока его палец ускоряется, и мой оргазм приведёт к умопомрачительному, всепоглощающему крику, если ты не прикроешь мой рот в конце.
Его рот опускается на мой, когда я начинаю трястись. Снова и снова искры удовольствия проникают сквозь меня, и мой оргазм вызывает его, прямо со мной, Мэтт жёстко кончает и целует меня до боли.
За каждый стон, который мы подавляем, мы наносим его друг другу нашими руками, нашими ртами и его бёдрами, прижимая меня к кожаному дивану. Я потею и тяжело дышу, затем часто моргаю и возвращаюсь обратно в кабинет Мэтта.
На работе.
Посреди рабочего дня.
Я подавляю смех и поворачиваю голову, чтобы поцеловать его в щеку. Его лицо до сих пор спрятано у меня на шее, и глаза закрыты.
Он не хочет возвращаться в мир. Я думаю, что сломала его.
Я толкаю его в грудь, и он стонет.
— Ты душишь меня, — стону я.
Мэтт перекатывается в сторону и моргает, когда открывает глаза, но ни один из нас не встаёт. Его рука тянется к моему подбородку, и он тянет моё лицо к своему, чтобы его губы могли снова найти мои. Другая рука обвивает моё голое бедро. Желание загорается во мне, как воспламеняется спичка. Мэтт безумен. Я безумна. Можно ли влюбиться за несколько недель? Дней? Минут? Мне не с чем сравнивать, поэтому решаю, что лучший вариант спросить у Мэтта.
— Скоро ли ты будешь откровенен со мной о своих чувствах?
— Сейчас? — стонет он, покрывая мою шею поцелуями. Его рука гладит меня по внутренней стороне бедра. Мой живот сжимается от нетерпения, а глаза закрываются. Я немного раздвинула ноги.
— Это не идеальное время, знаю, но я уже начала, и половина дела этого вопроса уже поднята в первую очередь. — Я пробуждаю сверхчеловеческую силу воли и отталкиваю его, таким образом, моя шея остаётся голой и холодной, а его рука перемещается обратно на бедро. Вот так просто, второй раунд отодвигается на второй план. Боже, какая я идиотка.
Мэтт подпирает голову своей рукой и удивленно смотрит на меня, хотя я думала, он будет недоволен.
— Я весь во внимании, но для ясности, в глубине души, я думаю о том, что сделаю с тобой после этого разговора.
Я дрожу от этой мысли.
— О боже. Ладно, я поспешу. Хорошо, итак, однажды ты был женат, верно?
— Да, однажды.
— Итак, значит, ты знаешь, что такое любовь?
Кончик его рта приподнимается, и могла бы я быть ещё глупее?! Все это совершено очевидно. Я должна сохранять спокойствие и запереть свои чувства, пока в далёком будущем не станет очевидно, что он меня тоже любит, и ТОЛЬКО ТОГДА должна быть честной о том, как сильно без ума от него.
— Нет, — говорю быстро, — я не привожу это слово, потому что собираюсь признаться... Я просто надеюсь на разъяснение.
— Хорошо, — отвечает Мэтт, и я рада, что он заинтригован, но, к сожалению, я не могу найти лучший способ объяснения. А потом меня посещает гениальная идея.
Я усмехаюсь.
— Хорошо, а как насчёт этого? Давай поиграем в доктора и пациента.
Я не упускаю мерцание озорства в его глазах.
— Ты завладела всем моим вниманием, — задумчиво говорит он.
Я смеюсь и прижимаю свою руку к его груди, чтобы держать его на расстоянии вытянутой руки, на случай, если его посетят дикие мысли.
— Нет! Оставайся сфокусирован! Я расскажу тебе о своих симптомах, а ты решишь, чувствую к тебе только вожделение, или, ты знаешь, возможно...
— Или ты влюблена? — заканчивает он за меня.
Моё лицо краснеет.
Мои брови сдвигаются вместе, пока я спрашиваю:
— Тебя это пугает?
Мэтт пристально смотрит на меня, но не отвечает, и я ненавижу, насколько неразличимы его черты лица. Он никогда не скрывает от меня своих чувств. Как правило.
— Это глупо, — говорю я и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на потолок.
— Расскажи мне о своих симптомах, — подстрекает он с дерзкой ухмылкой.
Закатываю глаза, но он целует меня в шею и трётся своим носом, как собака, молящая о ласке.
— Скажи мне.
— Ладно, ну, смотри... у меня сводит живот от волнения, когда ты входишь в операционную.
— Ммм, может быть оба варианта.
— Верно. — Киваю и продолжаю: — Эм, ты на самом деле меня заводишь.
Он смеётся.
— Оба.
— Я подумываю переехать с тобой в другую страну.
Он хмыкает.
— Я вижу будущее с тобой, не в смысле, давай завтра поженимся, но больше, как, вау, я действительно восхищаюсь тобой, уважаю тебя, как личность, и думаю, что ты будешь хорошим мужем и папой.
Мэтт отстраняется и хмурится, пристально изучая меня. Это не та реакция, на которую я рассчитывала — больше шариков и конфетти, возможно улыбка была бы приятной, но, по крайней мере, он не сталкивает меня с дивана и не сбегает.
— Папа, — повторяет он медленно.
Я хмурюсь, когда у меня появляется мысль, о которой я даже не думала до этого момента.
— О, боже. Ты ведь хочешь детей, не так ли? Пожалуйста, скажи да, потому что мое сердце не выдержит больше на этой неделе.
Его брови смягчаются, и он кивает, целуя меня в лоб и прижимая меня ближе.
— Да. Я хочу детей.
— Ладно, хорошо.
— Двух.
Я усмехаюсь.
— Ещё лучше. Итак, у тебя есть диагноз для меня?
— Я, вероятно, должен провести ещё несколько тестов, — шутит он, пока его рука блуждает по моей спине и заднице. И дважды сжимает. — Но даже без них довольно ясно, с чем ты столкнулась.
— Да ну? — Я откидываю голову назад и улыбаюсь ему.
Другую свою руку он кладет мне на лоб, словно измеряет температуру. Он шипит себе под нос.
— Как я и подозревал — у тебя проблемы.
Я взрываюсь от смеха.
— Любовь, да? Тогда какой у меня план лечения?
— Поцелуи, — говорит Мэтт, прежде чем предложить мне один. — Это должно немного помочь. — Затем он переворачивает меня и прижимает своим телом к дивану. — Секс. Дважды в день, по необходимости больше, — его рот на моем, когда он говорит, и я чувствую его улыбку на своих губах.
Я стону.
— Побочные эффекты могут включать повышенный пульс, потоотделение, чувство эйфории.
— Мэтт. Ты убиваешь меня.
Но он не сдаётся. Ему действительно это нравится.
— Если симптомы не спадут через четыре-шесть месяцев, нам, возможно, придётся скорректировать наш план.
Я изгибаю бровь.
— Больше секса?
Как оригинально.
Мэтт усмехается и качает головой, немного отклонившись назад, чтобы лучше меня видеть.
— Нет, Бэйли. Обязательства. Свадьба. Долго и счастливо.
Моя улыбка начинает дрожать. Мои внутренности сделаны из сентиментального месива.
— Долго и счастливо? — спрашиваю я, мой голос получается писклявым.
Его лицо становится мрачным, и Мэтт вызывает хмурый взгляд, достойный Оскара.
— Боюсь, это может быть единственным лекарством. — Затем он ломает образ, усмехается и целует меня ещё раз. — А теперь, как нам уговорить Джози переехать в Коста-Рику?
ЭПИЛОГ
Два года спустя
Бэйли
— Ты это слышишь? — нетерпеливо спрашиваю я.
На лице Мэтта появляется весёлая полуулыбка, когда он смотрит на меня.
— Я могу слышать, как бутерброд, который ты съела на обеденном перерыве, проходит свой путь в твоём кишечнике.
— Очаровательно.
Его глаза расширяются.
— Подожди. Тсс, я слушаю.
Моё сердце выпрыгивает из горла, и я тянусь к стетоскопу.
— Дай мне послушать! Дай мне послушать!
Мэтт качает головой и прикладывает палец к губам, пока медленно сдвигает диафрагму стетоскопа на несколько миллиметров левее. Я раскинулась на спине на нашей кровати с рубашкой, поднятой до лифчика, стараясь лежать неподвижно, но получается не очень.
Выражение лица Мэтта смягчается, небольшая искорка загорается в его глазах, и я знаю, он сделал это. Он слушает сердцебиение нашего ребёнка. Я слышала его несколько раз, но моменты в кабинете врача всегда мимолетны и слишком клинические. Мой гинеколог обычно слишком занят настраиваем ультразвукового аппарата, проверкой жизненных показаний ребёнка, печатью фотографий. Это всегда заканчивается прежде, чем я смогу действительно хорошо послушать, но сейчас, когда уже беременна чуть больше четырёх месяцев, наш ребёнок должен быть достаточно большим, чтобы мы могли услышать его сердцебиение дома, прямо как сейчас.
Мэтт смотрит ниже на свои часы, и я знаю, он считает удары в минуту. Проверяет сердцебиение ребёнка и прислушивается к шумам или аномалиям. Даже в такой обстановке, он не может устоять перед желанием проверить своего самого драгоценного пациента — своего сына. Несколько секунд спустя он кивает, и я знаю, что все в порядке.
Делаю глубокий вдох, хотя я даже и не подозревала, что не дышу, пока Мэтт снимает наушник. Его другая рука остаётся неподвижной с диафрагмой на месте.
— Здесь, послушай. Он много двигается, но ты должна это услышать.
Я вставляю наушники в уши так быстро, как могу, но не успеваю. Я ничего не слышу. Постой! я слышу...
Нет. Это мой кишечник.
Я хмурюсь и качаю головой. Мэтт подстраивает диафрагму немного левее.
— Здесь?
— Нет.
Он подстраивает её снова и вот! Я могу слышать!
Хватаю его за запястье, останавливая его движение. Наши глаза встречаются. Нет сомнений в том, что я слышу. В наушнике это отдаётся, как скачущая лошадь, самый отчетливый, внушающий трепет звук в мире — крошечное сердце бьётся внутри меня.
— Так быстро, — говорю я удивленная.
В уголках моих глаз накапливаются слезы.
Мэтт кивает.
— Я насчитал сто пятьдесят два удара в минуту и никаких шумов.
Я улыбаюсь, затем откидываю голову назад на подушку и, слушая, закрываю глаза. Я могу провести так весь день. На этом этапе наш маленький мальчик ещё настолько маленький, что большую часть времени не чувствую никаких его признаков. Слушать его спокойное сердцебиение — обнадеживающее напоминание, что он тут, в том месте, где и должен быть.
Я ощущаю, как рука Мэтта прижимается к моему небольшому возвышению, и затем он что-то шепчет, что не могу услышать. Я открываю один глаз и смотрю на него, пока он водит кистью своей руки туда-сюда по моей коже, как будто прикасается к нашему маленькому мальчику.
— Твоя мама прямо сейчас слушает твоё сердцебиение, поэтому ты должен сидеть спокойно, — говорит он. Я улыбаюсь и тянусь вниз взъерошить ему волосы. Мэтт оставляет поцелуй на моем животе и смотрит наверх. — Я думал о том, как нам назвать его.
— Да? — Наклоняю голову набок и вытаскиваю наушник. — У Джози на этот счёт есть свое мнение. Она предлагает новые идеи мне каждый день. Половина из них — имена персонажей с ее любимых книг. Последний раунд включал — Пит, Седрик и Дамблдор.
Мэтт улыбается.
— Я бы хотел назвать его Томас.
Мои внутренности сжимаются.
— В честь моего отца?
— Да, что ты об этом думаешь?
— Я люблю его, — говорю я, мой тон показывает, как я тронута, что он предложил это. — Но Джози будет очень разочарована, если мы не используем ни одно из имён, которые она предложила.
Он смеётся.
— Почему бы нам не разрешить выбрать ей второе имя?
Я стону.
— Власть затуманит ей голову.
А затем хор криков обрушился на дверь нашей закрытой спальни. Джози и четверо её друзей устроили вечеринку с ночёвкой в честь ее дня рождения. Это планировалось в течение нескольких недель. Она все мои уши прожужжала. У меня был конкретный список вещей, которые нужно было купить в продуктовом после работы: попкорн, чипсы, газировка, конфеты и праздничный торт. Я также положила яблоки в тележку, а Джози засунула их в самый конец холодильника, чтобы было больше места для газировки. Утром, первым делом им всем нужно пойти к стоматологу.
Сейчас уже половина девятого и конца не видно. После того как я сделала пиццу и накормила их ужином, Мэтт и я решили спрятаться в нашей спальне, чтобы спасти себя (и наши уши) от пяти очень разговорчивых, очень шумных учениц средней школы. После этого мы дважды выходили тайком. Первый раз Мэтт и я хотели украсть ещё пиццы. Мы обнаружили их сидящим на своих поддонах в гостиной, разыгрывающих по телефону мальчиков из их класса. Весело. Я хотела попросить их передать мне телефон, чтобы и я могла поучаствовать, но решительно отрицала бы это в суде.
Во второй раз мы рискнули выйти, потому что они все кричали о кровавом убийстве. Мэтт и я выбежали, чтобы убедиться, что все конечности все ещё целы. Мы обнаружили их всех пятерых, сбившихся в кучу вокруг телефона Джози и смотрящих видео по Ютубу про призраков, и пытаясь напугать друг друга до смерти. Мы с Мэттом тоже посмотрели одно из их видео. Я поджала свои губы и хлопнула руками, добавив от чистого сердца: «Это же полная подделка!» Но, если быть честной, этой ночью я буду спать с включённым светом, а Мэтт будет на дежурстве от призраков.
Сейчас они опять за свое. Их смех и крики достигли небывало высокого уровня.
Стетоскоп забыт. Мне нужно научить этого маленького малыша, как выполнять секретную миссию. Скатываюсь с кровати, как огромный морж, сбрасывающий себя самостоятельно в океан, а затем бегу к двери, как раз вовремя, чтобы услышать, как одна из них кричит:
— Он серьёзно только что написал тебе «Привет» и ничего больше? Что ты собираешься на это ответить?
— Джози! — кричит кто-то другой. — Он самый крутой парень у нас в классе! Ты должна ответить!
Мэтт остаётся на кровати, упрекая меня за подслушивание. Я отгоняю его рукой и прижимаю ухо к двери для лучшей акустики. Где пластиковый стакан, когда он так нужен?
Социальная жизнь Джози целая и невредимая, благодаря маленькой частной школе, которую мы нашли для неё в Коста-Рике. Большинство учеников тоже эмигранты. Она ходит в школу с подростками с разных уголков мира, и, насколько мне известно, у неё есть три разных мальчика из разных стран, которые по уши влюблены в нее. Она по-прежнему все ещё больше увлекается книгами, но я не знаю, как долго это ещё продлится.
— Эх, я действительно не хочу обманывать его, — отвечает Джози. — Знаете, на днях я спросила его, кто его любимый литературный персонаж, и он не смог назвать ни одного имени! Ни одного!
Звучит какое-то бормотание и неразборчивый разговор. Большая часть заглушается, потому что Мэтт включил телевизор на максимально оглушительной громкости, чтобы преподать мне урок. Я спешу выключить звук. У нас происходит стычка из-за пульта, но в итоге я его побеждаю, использовав тщательно спланированную поддельную схватку, чтобы отвлечь его. Я гордый маленький монстр выключаю телевизор и бегу к двери. Он стонет, но это важно! Это сплетни девочек-подростков.
— О, черт возьми, почему и Дерек тоже тебе написал? Зачем ты вообще с ним возишься? Он — полный ботан.
— Он мне нравится, — настаивает Джози, немного защищаясь. — Мы друзья.
— Почему?! Он не общается ни с кем из крутых парней.
— И что? Какая разница? Он действительно забавный, и я считаю, что он самый симпатичный в нашем классе.
Я поднимаю кулак в воздух. Моя девочка.
Выбирай ботаника, Джози!
Я поворачиваюсь, складываю руки вместе, словно говоря: моя работа здесь сделана, и иду обратно к кровати.
— Довольна собой? — спрашивает Мэтт, выглядя очаровательно, отперевшись об изголовье нашей кровати без рубашки. Он действительно никогда не должен носить одежду.
Я ухмыляюсь.
— Очень.
Я рада видеть, что у Джози все ещё есть умная голова на плечах, учитывая водоворот последних двух лет. Переезд в другую страну, обучение в новой школе, адаптация к жизни с Мэттом, и сейчас с этим новым ребёнком на подходе — я держу ее в центре своих мыслей, внимательно слежу, чтобы она не была полностью перегружена всеми этими изменениями.
Мы много работали, чтобы она чувствовала себя частью нашего соединения. Когда Мэтт собрался мне делать предложение, он взял с собой Джози в ювелирный магазин, чтобы она помогла ему выбрать кольцо. Позже, он рассказал мне, что Джози пыталась выбрать самый большой камень, который у них был (стоимостью десятки миллионов), и ему пришлось уговаривать ее на что-то более реалистичное, что не вызвало бы грыжи в спине.
На нашей маленькой церемонии на пляже с близкими друзьями и семьёй Джози играла роль цветочницы, хранительницы кольца и подружки невесты. Если бы мы разрешили ей это, она бы ещё и проводила церемонию.
— Я только что получила онлайн-сертификат! Я думаю... я не уверена. Мне пришлось ввести данные твоей кредитной карты.
Когда Мэтт и я впервые задумались о попытке зачатия, Джози случайно нашла мой тайник с тестами на беременность в нашем шкафу в ванной. Я готовила ужин, а она вышла, сжимая коробки в своих руках, слезы текли по ее лицу.
Я испугалась, предполагая самое худшее — что она поражена и расстроена, что мы не посоветовались сначала с ней, но потом, вздрогнув от рыданий, вскрикнула:
— О, БОЖЕ МОЙ! Я стану тётей!
Ее не волновало, что я ещё не беременна. Для нее возможность была такой же захватывающей.
Нам живётся тут легче, чем я могла себе представить. Клиника пользуется успехом. Мы с Мэттом вдвоём проводим тут дни, продолжая подготавливать персонал со всей Коста-Рики и оперируя три раза в неделю. Когда комитет по гранту обратился к Мэтту и предложил возможность остаться ещё на два года с полным финансированием, мы не упустили такую возможность. Мы любим нашу жизнь здесь и, хотя, скорее всего, вернёмся в Штаты, когда Джози поступит в колледж, мы все очень рады просто быть здесь, развиваться как семья из трех, скоро четырёх человек.
Ещё один прилив смеха доносится из нашей гостиной, и Мэтт притягивает меня ближе на кровати.
— Ты же знаешь, что сегодня мы не будем спать, да? — шучу я.
— Ну, я думаю, есть только одна вещь, которую мы можем сделать, — отвечает он с ухмылкой.
Я сразу понимаю, что он предлагает.
— Нет. Ты ужасен. Мы все обсудили в прошлый раз. Не больше.
— Давай, — говорит он, водя носом по моей шее. — Ты же знаешь, что хочешь этого.
Я улыбаюсь и качаю головой.
— Ты плохо на меня влияешь.
— Это из-за тебя я подсел.
Это правда. Это все моя вина.
Он уже включил телевизор и переключает на Нетфликс.
— Давай, балуй своего мужа.
— Отлично, — говорю я, поднимая руки, инсценируя поражение.
Затем, мы сидим рядом, бедро к бедру, пока песня «Анатомии страсти» играет на нашем телевизоре.
Через несколько минут он жестикулирует телевизору.
— Да ладно! Эти доктора точно должны попасться.
Мэтт говорит о хирургах, которые в данный момент зажимаются в подсобке.
Я прочищаю горло.
— Мэтт, мы делали это.
Он вдумчиво смотрит на меня, сузив глаза.
— Насколько я помню, мы не целовались.
Я закатываю глаза.
— Почти то же самое.
Мужчина приподнимает бровь.
— Так ты не думаешь, что есть разница между почти поцелуем и настоящим?
Он начинает двигаться ко мне. У него появились идеи, зарождающиеся под этой густой шевелюрой. Я держу его на расстоянии, пока он ведёт меня на кровать. В считанные секунды я под ним, и с этого ракурса Мэтт выглядит почти зловеще, слишком пугающим для его же блага.
Мэтт ставит руки по обе стороны моей головы и держит меня в клетке из одеял. Я не могу пошевелиться, даже если бы попыталась.
— Что ты делаешь? — спрашиваю дрожащим голосом.
Его ухмылка заставляет мой желудок трепетать.
— Доказываю свою точку зрения.
Он наклоняет голову, и я инстинктивно выгибаюсь навстречу к нему. Мы делали это миллион раз, моё тело знает, что нужно делать, за исключением того, что он не целует меня. Его рот едва скользит по моему, и Мэтт, как дьявол, улыбается. Я чувствую... желание.
Будь он проклят.
— Скажи, что я прав, — он усмехается, — Скажи, что их поймают.
— Ну, — я резко убираю голову, — нет! Ты не можешь критиковать сюжетную линию и все время указывать на неточности. Это телешоу — просто смирись с этим.
Мэтт отклоняется назад, как будто очень оскорблен.
— Пфф, я не сделаю этого.
Я сужаю глаза.
— Ты шутишь?
Он смеётся и пытается скатиться с меня, но я хватаю его за плечи и заставляю остановиться.
— Эм, прости меня, ты ничего не забыл?
Я вытягиваю губы, и он вознаграждает меня поцелуем, разбивающим сердце. Только после того, как мы отрываемся друг от друга, и мне нужно перевести дыхание, Мэтт решает спросить:
— Кстати, мне интересно, какое бы у меня было прозвище в «Анатомии страсти»?
— У тебя уже есть одно, помнишь? Ты мой собственный Горячий доктор.
Он хмурится.
— Но перед этим должно быть — Мак.
— Хорошо, как насчёт МакСделайСвоейБеременнойЖенеМассажНог?
— Не слетает с языка.
— Ладно, доктор МакПередайПопкорн?
— Видишь, это не срабатывает, верно? Это должно быть лаконично.
Я постукиваю по подбородку.
— О, ладно, да. Я придумала одно. Послушай меня.
— Хорошо.
— Ты слушаешь?
— Да.
— Доктор Мак...
После долгой паузы он наконец-то спрашивает.
— Ты ничего не придумала?
— А хорошие уже заняты!
Мэтт смеётся и притягивает меня ближе.
— Ладно, ты права. Давай остановимся на Горячем.