Тогда мысль зажгла восхитительный эстетический огонь в голове Писателя. ГОТИКА БЕЛОГО ОТРЕБЬЯ! Ему захотелось закричать от радости.
Это будет моя следующая книга!
Он уехал из Инсвича на этом автобусе три дня назад и молился, чтобы на него снизошло озарение. Но новая идея для книги так и не приходила ему в голову.
До сих пор.
О, Боже... Это будет мой самый настоящий роман... Я выиграю национальную книжную премию! - мечтал он теперь.
Затем в следующую долю секунды, словно вспышка смерти, весь роман пролетел перед его мысленным взором...
Несколько мгновений спустя автобус остановился перед магазином. Крошечный знак на уличном фонаре гласил: ГРЭЙХАУНД ДЕПО. ЛЮНТВИЛЛЬ.
К выходу поковылял старик с бородой и седыми волосами. Писатель схватил две своих сумки и собирался последовать за ним после того, конечно, как попросит бегемота, сидящего рядом с ним, встать, чтобы он мог протиснуться. Моржовое лицо женщины было устремлено на него; на её лбу была большая россыпь родинок.
- Я видела, как ты писал это грязное дерьмо на сиденье, - произнесла она с гневным лицом. Между ее непомерно большими зубами застряла зеленая фисташка.
- Это Вильгельм Лейбниц,[17] - ответил писатель. - "Плюралистический объективный монадизм".
Когда он прошел по салону к выходу, водитель сказал ему:
- Я думал, ты едешь в Лексингтон, - мужчина произнес слово как "Рексингтон". Он был американцем азиатского происхождения.
- Я пережил творческое озарение, меня посетила новая вариация моей Музы, - ответил Писатель. - И, к сожалению, ваш автобус слишком зловонный.
Раскосые глаза водителя смотрели на него с непониманием.
- Зловонный?
Кто-то из салона выкрикнул:
- Он имеет в виду, что твой автобус воняет!
- О...
Затем пассажир с более отчетливым голосом добавил:
- Да, это смердит мертвечиной, смешанной с запахом кураги. Знаешь, как сильно ты запоминаешь запах, когда ешь такое!
Писатель посмотрел назад, словно в сверкающую пропасть. Человек, который сделал сравнение, был изможденным стариком в очках и с небольшим неправильным прикусом челюсти. Он выглядел таким же счастливым в автобусе, как и Писатель.
- Благодарю вас, сэр, - сказал он и выскочил из автобуса.
Автобус рванул с места с оглушительным ревом через несколько секунд после того, как дверь за ним захлопнулась. Писатель почувствовал, как его окатило пылью и выхлопными газами; последний взгляд на автобус показал ему мазок лиц, как у привидений, заставив его вспомнить “Hа станции метро” Эзры Паунда.[18] Как лепестки на мокрой черной ветке… Старик, который вышел с ним, упал от ревущей вакуумной тяги.
Писатель помог ему подняться.
- С вами все в порядке, сэр?
- Водила – “гук”[19] недорезанный! - выругался старик. - Спорим, он это специально сделал! Хочет отомстить нам за то, что мы расхерачили его дерьмовую страну! Хо Ши Мин[20] ёбаный!
- Я думаю, что он был японцем... А ведь мы взорвали и их страну тоже[21]…
Старик взмахнул разгневанным кулаком в воздух.
- Я всего-то должен был съездить к хин-дус-кому врачу в Пуласки на обследование, а он сказал, что у меня диабет!
- О, жаль это слышать. Первого типа или второго?
Старик уставился на него:
- Откуда я знаю? Я только понял, что этот козел был хиндусом, и я едва ли мог понять, что он там лопочет... Конечно, может, он и не был хиндусом, потому что у него не было точки на лбу. Тогда кто он такой? Гребаный араб?
- Я уверен, что не знаю этого, сэр.
- И посмотри сюда! - cтарик продолжал бить себя в грудь.
Он приподнял штанину, чтобы показать опухшую лодыжку фиолетового цвета, как кожа баклажана.
Фу, - подумал писатель.
- Черномазый ублюдок сказал, если я хочу жить, то нужно, чтобы мои чертовы ноги отрезали! И знаешь, что еще нужно сделать? Говорит, я должен заплатить ему за это! Восемь сотен баксов, у козла хватило смелости сказать мне, что это скидка для бедных!
Писателю было жалко старика...
Тусклые глаза всматривались ниже пушистых белых бровей.
- Ты ведь не из этих мест, не так ли, сынок?
- Нет, сэр. Я из...- Писатель запнулся. Я пришел из ниоткуда, - хотел ответить он. Но, он выбрал случайный город в своей голове. - Я из Милуоки.
Старик напрягся.
- Из того же места, откуда этот парень из новостей?
- Прошу прощения?
- Это было во всех новостях последние три дня подряд!
- Я ехал в автобусе последние три дня подряд... и ничего такого не слышал. Что-то случилось в Милуоки?
- Чертовски верно. Копы поймали какого-то парня с трупами в квартире, его холодильник был забит отрезанными головами. Сказали даже, что одна голова была в аквариуме с лобстером! Вроде, это был гомик... наверное, выпил молофьи больше, чем я самогона за всю жизнь. И у него в шкафу висели отрезанные руки.
- Ужас какой...
Теперь, казалось, старик был раздражён ещё больше.
- Что такой городской парень, как ты, делает в нашем городе?
- Я следую за своей Mузой, так сказать.
- За кем? - не понял его старик.
- Я - писатель, пишу современную фантастику с характерными демонстрациями экзистенциального состояния. Аллегорическая символика, как ее называют, коренится в различных философских системах.
- Бля…
Старик ухмыльнулся и посмотрел слезливыми глазами на ноги Писателя.
- Где ты купил эти дерьмовые туфли, парень? В “К-Марте”?
Писатель был удивлен.
- На самом деле, да.
- Они выглядят, как дерьмо, сынок, и если ты писатель, то у тебя должны быть деньги...
Писатель засмеялся.
- Меня зовут Джейк Мартин, сынок, я живу один в миле от Каунти-Роуд, и я лучший сапожник в округе. Приходи ко мне за настоящими туфлями.
Писатель подумал о потрясающей иронии. Сапожник... останется без ног...
- Я обязательно приду к вам.
- Буду ждать, - а затем старик начал ковылять прочь.
- Не могли бы вы уделить мне минутку, сэр? Где я могу найти здесь жилье?
Большая черная вена надувалась под фиолетовой лодыжкой. Костлявая рука указала куда-то в сторону.
- Tы можешь попробовать снять номер у Энни, а в паре миль от сюда есть мотель “Гилман-Xaуc”, но парень с деньгами, как ты, не захочет оставаться там, потому что это грязная дыра, полная заразных пёзд, - костлявая рука указала вниз по улице. - Они берут десять баксов за ночь, как ты думаешь, какие там будут комнаты за такую цену?
Как раз мой уровень цен…
- Большое спасибо за уделенное время, сэр.
- Свидимся, бля, - старик ковылял прочь, махая рукой.
Мой первый значительный словесный обмен с местным населением, - понял Писатель. Через квартал он заметил ряд магазинов, большинство из которых были закрыты, но один - ПРАЧЕЧНАЯ "ПИП БРАЗЕРС" - выглядел открытым, потому что молодой толстый человек заносил внутрь большие пластиковые мешки. Парень не выглядел счастливым, но Писатель не мог чувствовать большего облегчения. После трёх дней в автобусе всю одежду, которую он носил, нужно было постирать. Дважды. Закрытые магазины стояли через дорогу от прачечной, но одно заведение (на вывеске которого значилось РЕЛАКС B ДЖУН), казалось, было открыто, потому что оттуда вышел человек в клетчатой рубашке и ковбойской шляпе, с довольной усмешкой. Через мгновение из той же двери вышла женщина в обрезанных шортах и с большими грудями, натягивающими пародию на майку, и присела на скамейку покурить. Она понюхала палец? Своеобразно, - подумал Писатель. Но первым, что он заметил, была опечатка на вывеске. Я должен сказать им, - подумал он. – Правильно: "у Джун", а не "в Джун".
На следующем перекрестке стоял ресторан быстрого питания “Венди”, несколько посетителей можно было видеть в окнах. Он никогда не был в “Венди”. Кто-то однажды сказал ему, что в этой сети подают квадратные гамбургеры. Почему не ромбы? - Писатель усомнился в предубеждении. - Почему не кордиформы[22] и додекагоны[23]?
Вниз по улице в противоположном направлении он заметил захудалый кабак. Слава Богу, здесь есть бар... Ни один писатель, стоящий своих чернил, не пил. Хемингуэй, Сартр и Бувэ, По… Затем он заметил деревянную вывеску таверны: ПЕРЕКРЁСТОК.
Как любопытно...
Писатель не мог сосчитать, сколько таверн, в которых он бывал, носили одно и то же название. Это было название, богатое аллегорическим обещанием, и ему это нравилось. Он должен был быть окружен или даже осажден им...
Но глубокие аллегории могут подождать мгновение или два, - расставил он приоритеты. Ему нужны были сигареты и еда. Затем, обдумывая, каким будет первое слово его нового романа, он схватил свои сумки и зашёл в магазинчик “ Квик-Март”.
- Мы закрыты, - огрызнулся старый чудак-хозяин за прилавком.
Писатель посмотрел на время на своих часах.
- B самом деле? Какой магазин закрывается в 6 вечера?
- Вот этот!
Старый чудак имел лицо пожилого Генриха Гиммлера,[24] он носил комбинезон и рубашку с длинным рукавом, на нём была одна из тех кепок, которые носили банкиры в старые времена. Писатель подумал: Мистер Друкер, в “ Зелёных Просторa x ”...[25] За стойкой стояла трость с собачьей головой.
- Не хочу навязываться, сэр, - начал Писатель, - но я только что проделал немалый путь... и мне действительно нужны сигареты и еда. Это займет всего минуту вашего времени.
Старый чудак шикнул на него! И хлопнул рукой о прилавок:
- Блядь! Вперед! Кто-нибудь еще хочет насрать на меня сегодня! Почему бы тебе не попробовать, придурок? Чё тебе надо?
Любезный старикан, надо отдать ему должное. Писатель схватил немного растворимого кофе, сахара и соленых крекеров. Ужин чемпионов... Кроме того, он где-то читал, что эти три ингредиента были в первую очередь всем, что писатель ужасов Г.Ф. Лавкрафт потреблял в течение большей части своей карьеры. (И то, что он не читал, было то, что эти же три ингредиента, вероятно, были причиной рака толстой кишки, который убил его в 1937 году). Вернувшись к стойке, он попросил блок сигарет, а затем снял свою кредитную карту с липучки, которую прятал на лодыжке, когда путешествовал.
- Ты, должно быть, издеваешься надо мной! - завыл старый чудак. - Это тебе что, Нью-Йорк?
Чего я мог ожидать? Он снова наклонился, чтобы достать наличные из сумки.
Звонок кассового аппарата зазвенел, когда владелец магазина кинул туда наличку. Он выглядел так, словно только что пил лимонный сок.
- Tы, должно быть, тот писатель, о котором все говорят. - Писатель недоверчиво уставился на него. - Слухи ходят повсюду. И я вижу, что ты только что приехал в город, но если у тебя в голове есть хоть капля мозгов, парень, следующим пунктом в твоем списке дел должен быть отъезд из города.
Писатель был поражен:
- Вы рекомендуете мне покинуть город…?
- Здесь нет ничего, кроме белой швали и им-ми-грантав, сынок. Метамфетаминщики, пьяницы, жирные коровы на пособии и столько грязных детишек, что если их всех сразу поставить на одно место, от вони земля треснет, и эта чёртова трещина будет больше, чем ёбаный Большой Каньон. У меня тут почти все покупатели пытаются украсть больше, чем купить.
- Хреновый бизнес.
- Блядь. Слушай дальше. Сегодня припёрлась одна трейлерная корова по имени Сэди Фуллер, и я получил от неё порцию дерьма за то, что отказался продать собачий корм за ее талоны на еду. A потом я сказал: "Сэди, у тебя даже нет ебаной собаки!" А она отвечает мне: "Я знаю, но у меня одиннадцать детей, и деньги, которые я откладываю, чтобы накормить их собачьим кормом, позволяют мне больше сэкономить, чтобы купить стейки, а потом я обменяю стейки на самогон". - Ты, блядь, можешь в это поверить?
Писатель пытался найти ответ.
- Как... трагично.
- Ы-ы-ы, блядь, я не это имел в виду, дурик! Половина нашего городка живет на пособие! К тому времени, как у маленькой девочки появятся волосы на щели, её же папаша обрюхатит её, чтобы она тоже получала талоны на еду! Чуть ли не единственные, кто покупает что-нибудь в моем магазине - ёбаные мексикашки, потому что они единственные, кто работает! Я продаю больше банок пережаренной фасоли и перца, чем гребаных ”Tрех Mушкетеров”![26] Что случилось с Америкой!
Писатель полагал, что этот парень был ещё большим расистом, чем сапожник.
- Потерянный… Рай, я бы сказал. Пресловутая американская мечта - всего лишь иллюзия, стоящая за жаждой наживы.
Владелец треснул! своей тростью по полу.
- Не знаю, о чем ты, блядь, говоришь, но с такой скоростью мне понадобится десять гребаных лет, чтобы расплатиться за этo место! Мне будет восемьдесят, блядь! За что я сражался на войне?
- Так... вы ветеран Второй Мировой Войны? - cпросил Писатель, лишь бы перевести беседу в другое русло.
- Нет, Корея, умник. Мы всегда могли сказать, когда мы были на вражеской территории, в любое время, когда находили кучу дерьма.
Писатель выглядел растерянным.
- И...
- Если дерьмо пахло капустой и рыбой, мы знали, что поблизости есть коммуняки.
- Звучит очень тактически...
- Эйзенхауэр должен был, блядь, взорвать всю эту компашку. Я надрывал задницу за мою страну - и вот что я получил. Деревенских сучек, которые были беременны так много раз, что их животы выглядят как гребаные аккордеоны, и кучу грязных, сопливых маленьких детишек, чтобы заполнить проклятый футбольный стадион! Половина из них родлилась с раздавленными бошками, потому что их мамаши хлещут кукурузный самогон! - xозяин щелкнул зубными протезами. - Но, вот что я тебе скажу, парень: как только я расплачусь за это дерьмовое место, я открою себе новый магаз в Аганс-Пойнте. Там нет никакого благотворительного мусора, и нет перцовых животов. Ты ведь слышал про Аганс-Пойнт, не так ли?
- Э-э, нет, - признался Писатель.
- Охереть! Сдача…
Писатель наконец-то получил сдачу. Он посмотрел на свои покупки на прилавке.
- Не могли бы вы положить их в пакет, пожалуйста?
- О, Господи! - он засунул вещи в пакет. - Пятьдесят центов!
- За пакет? - возмутился Писатель.
- Пятьдесят центов! Я что выгляжу, как гребаный Санта Клаус?
Писатель вздохнул и положил два четвертака. Проще не спорить...
- Какого хрена ты вообще здесь делаешь? - внезапно взгляд хозяина приобрел изучающий блеск. - Ты пишешь книгу об этой помойке, именуемой "городом"
- Нет, нет, - поспешно ответил Писатель. - Это социальная абстракция. Место - это символ понятия или идеи, которая предполагает глубину.
Старый чудак снова треснул! своей тростью и засмеялся.
- Я не знаю, какого хрена ты несёшь, но ты должен упомянуть меня в книге. Я могу быть недружелюбным старым балбесом, который жил в городе всю свою жизнь, и предупреждает главного героя, чтобы он проваливал ко всем чертям. Это называется “сквозной персонаж”, не так ли?
Писатель невольно поднял бровь.
- Действительно, так и есть...
- Boт твой гребаный символ, сынок. Я. Я - ебаная идея!
- Интригующе, - сказал Писатель и чуть не засмеялся.
- А теперь убирайся из моего магазина и, если у тебя есть хоть капля мозгов, убирайся из города.
Писатель выбежал из магазина, словно спасаясь от убийцы.
Это было нечто... а я в городе всего несколько минут. На улице он закурил сигарету и минуту стоял в оцепенении. Зачем спешить - глубина еще... неопределима. Он полагал, что первый удар никотинового дыма должен быть так же хорош, как опиум, который курил Томас де Квинси,[27] когда писал "Вздохи из глубины". Затем он пошёл по пустой дороге в мотель “Гилман Хаус”.
««—»»
Писатель снял номер за десять долларов за ночь – комнату #6, несовершенное число, согласно Библии и Корану.
Женщина за стойкой с лицом, похожим на Генри Киссинджера,[28] продолжала восторгаться им с тех пор, как он вошёл в захудалую дверь. Это продолжало его озадачивать. Неужели сапожник с диабетом рассказал всему городу про его приезд?
К радости женщины, он заплатил за месяц вперед.
- Какая удача! Я дам вам лучшую комнату в гостинице! Это настоящий “люкс”! У нас ещё никогда не останавливался автор бестселлеров.
Писатель скромно улыбнулся. У него не было достаточно сил, чтобы сказать, что из всех его десятков опубликованных книг он даже не приблизился к списку бестселлеров, но, конечно, он бы этого не хотел. Он презирал все коммерческое, как Фолкнер.[29] Искусство письма никогда не должно приносить деньги. Речь должна идти о борьбе за настоящее искусство.
- Это тот самый новомодный компьютер, о котором я постоянно слышу? - oна попросила его вторую сумку для переноски.
У него были литературные агенты, которые требовали эту новую, коррумпированную технологию, с вещами, называемыми RAM, и килобайтами, и пятидюймовыми дискетами.
Боже Мой! Что подумает Сэмюэль Кольридж? [30]
"Вы можете внести изменения на экране!"
Oдин взгляд, и легкомысленный писатель с бурной фантазии может праздновать.
"Больше никаких жидких корректоров!"
Писатель спокойно сообщил ему, что он будет владеть одной из этих адских штуковин только через свой труп.
В тот день, когда я позволю технологии встать между моей музой и листом бумаги, я повешусь у подножия могилы Т. С. Элиота.[31] Действительно, наступает “Новый век творчества”... простите за каламбур... в Пустоши...
Жидкий корректор и белая лента были так же важны для писателя, как масляные краски для Питера Пола Рубенса.[32] Если бы не было металлических прутьев, ударяющих по листу бумаги, свернутому на резиновом валике, то это было бы не искусство, а что-то гораздо меньшее. Колокольчики должны звонить(!) и клавиши должны щелкать(!) каретку нужно двигать(!) туда-сюда, пока Муза Писателя выстреливала из его разума в кончики пальцев и лилась, как кровь, на страницу. А без всего этого?
Глупость, - понял Писатель. - Ложь...
- Нет, это пишущая машинка, - сказал он ей. Неудивительно, что женщину звали миссис Гилман, и именно это "миссис" заставило писателя вздрогнуть. Он знал, что это не было сочувствием, но ничего не мог с собой поделать. Какой-то мужчина действительно женился на ней - с этим лицом, лицом Генри Киссинджер a . - Я держу её хорошо смазанной, поэтому она не производит много шума. Надеюсь, никого не побеспокою.
- Какой там шум! - женщина посмеялась над ним, как тетя Би над Энди Гриффитом.[33] - Вы, вероятно, заметили, что это не совсем процветающий город, сэр. Я, в основном, сдаю почасово, если вы понимаете, о чем я. Девчонка должна зарабатывать на жизнь, как и все, а?
Писатель не удивился. Это была реальность, подпитка для его Mузы. Проституция, безусловно, является неотъемлемой частью жизни человека, и он сразу же подумал о монументальной пьесе Сартра. Моя Книга должна быть НАСТОЯЩЕЙ...
- Я все понимаю, миссис Гилман.
Ее голос понизился:
- Если вы захотите побаловать себя... вaм стоит предохраняться, как говорится.
- О, я не буду потворствовать, миссис Гилман. Как у художникa, мое восприятие должно быть острым. Тоска от воздержания превращается в творческое просветление.
То, чем миссис Гилман окрестила лучший номер в отеле, было худшим номером, который писатель когда-либо видел. Трупы тараканов лежали, разбросанные по всему полу, как сломанные скорлупки бразильского ореха, когда он заглянул под кровать, его взору предстал мумифицированный кот, лежащий на спине с вытянутыми лапками вверх. Матрас кровати был продавлен в центре, как будто раньше принадлежал кому-то, кто весил полтонны; в некоторых местах просматривались засохшие пятна. Шелушащиеся обои отходили от стен, к тому же они были заляпаны отпечатками рук. Он подумал, что каждый отпечаток может рассказать свою историю. Старое радио стояло на синем комоде, хотя писатель сомневался, что он сможет открыть его ящички. На потолке висел вентилятор, украшенный струнами пыли и паутины, в углу комнаты стояли письменный стол и стул, на которых были наклеены стикеры с надписью DART DRUG.[34] Еще несколько пыльных струн окружили углы комнаты.
Не совсем чистая, хорошо освещенная комната, а? - пошутил oн над собой и прикусил губу, чтобы не рассмеяться. - Получите – распишитесь.
Осмотр ванной показал ржавую ванну с вмятинами, треснувшее зеркало (это была кровь в трещинах?) и - кто бы сомневался - использованные презервативы, плавающие в унитазе. Миссис Гилман взбивала подушки на его кровати, когда он вернулся, и именно тогда он заметил некоторые неровности на обоях. Кто-то нарисовал мишень на одной из стен. При ближайшем рассмотрении он увидел линии (потёки?) какого-то сухого крахмалистого вещества в центре мишени или рядом с ней.