Любопытно, - подумал Писатель. - По крайней мере, американцы азиатского происхождения могут спать спокойно...
Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.
Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...
Эдвард Ли
" МИНОТАВРА "
Посвящается Майку Энтони и Майклу Кеннеди.
Посмотрим, как вы сделаете ЭТО в кино...
ПРОЛОГ
Особняк выглядел призрачным и, по сути, таковым и являлся, хотя, на самом деле, существа, которые бродили по его узким коридорам по ночам и иногда выглядывали из темных окон, были очень даже телесными. Единственные призраки, которые в нём обитали, притаились в мифических одержимостях пожилого владельца здания. Так как старик жил в доме около сорока лет, гости ни разу не оставались у него на ночлег... хотя, в некотором смысле, у него было много гостей... если бы вы решили их так назвать.
Особняк располагался на пустынном холме, окруженный высокими, болезненного вида деревьями и другой растительностью, которая казалась желтушной, даже деформированной, это было связано с бесчисленными отмеченными и немаркированными могилами, которые заполонили ближайшую землю. И чтобы прибегнуть к элементарному клише, в 1642 году здесь было индийское поселение, которое губернатор Уильям Беркли приказал вооруженным колонистам уничтожить, они убили более ста Поухатанов, большинство из которых были женщины и дети. Эти несчастные туземцы были затем бесцеремонно похоронены в траншее рядом с ручьем, который бежал менее чем в пятидесяти ярдах от того места, где в один прекрасный день будет лежать фундамент особняка. Периодически в течение следующих двухсот лет эта земля выбиралась как удобное место для линчевания худших из осужденных преступников, и, что более интересно, к востоку от дома находилось небольшое огороженное кладбище, на котором находились тела одиннадцати молодых женщин, повешенных за колдовство остатками Пуритан в 1689 году. Это кладбище, конечно же, было официально неосвященным, как и все безымянные могилы на нём.
Старик любил неосвященные могилы.
На самом деле, именно поэтому он и купил этот дом.
««—»»
Сам особняк был в три этажа, с узкими башнями и чердаком с северной стороны, у него были большие окна, парапеты, круглые витражи над каменной аркой входной двери, чья сверкающая мозаика изображала лицо Александра Сетона - единственного алхимика в истории, успешно преобразовавшего свинец в золото. Наклонные слуховые окна венчали двойные крылья особняка, а за этими окнами просматривались более пресловутые подобия каменных бюстов графа Калиостро,[1] доктора Эдварда Келли,[2] Эммануилa Сведенборга[3] и Жиля де Рэ.[4] Оловянные желоба выстроились вдоль фризов, обрамлявших каждую сторону, а парные дымоходы выглядели, как рога. Железные желоба украшали окна чердака, и иногда в этих окнах можно было видеть свет свечи.
Особняк, как и земля, на которой он стоял, были словно из фильма ужасов 30-х годов, как и их владелец. Старик жаждал уединения и древностей, черных лунных ночей и обшитых панелями комнат, заполненных самыми запретными книгами.
Старик верил этим книгам, потому что знал, что единственной истинной силой существования была вера.
««—»»
- О, боже, - пробормотал старик, увидев, что бледная голая девушка обосралась.
Это случалось время от времени; по крайней мере половина девочек были наркоманками. Производные морфина обычно вызывали запор, но когда владельцы указанных закупоренных кишечников были достаточно запуганы, все содержимое их животов выходило наружу.
Густой запах фекалий поднялся в комнате, как туман. Старик поперхнулся и прикрыл лицо платком.
- Господи! – воскликнул он и бросился к двери. - Уолдо! Спускайся сюда, быстрее, пожалуйста!
Я ученый и известный антиквар, - напомнил он себе. - Мое положение в жизни находится на слишком высоком уровне для уборки... таких несчастных случаев.
Старик выглядел благородно, как профессор на пенсии или, возможно, владелец элитного салона одежды. Лысый сверху, но с аккуратно густыми седыми волосами, которые спускались ниже плеч, с длинной подстриженной бородкой. Он носил белые рубашки “Lord & Taylor” и элегантные черные брюки. На вид ему было семьдесят лет, но его глаза были острыми и яркими, как у подростка, жаждущего знаний и страсти к жизни, и в том, что он был уверен, что ждет его после этой жизни.
Он только что работал в подвале, хотя и называл его храмом, потому что в некотором смысле это было место почитаемых мучений и поклонений. В нём были копии Дорическиx колонн и шесть арочных дверных проемов, выравнивающих три кирпичные стены; их было особенно трудно установить, учитывая их спецификацию. Каждая дверь показывала пятна старой коричневой крови и размещала единственный заостренный железный шип.
Несколько открытых книг лежали на различных столах для чтения, та, которую он просматривал в данное время, являлась "Тефрамантией" Кристоффа Деньера, 1539 года. Для тех, кто не знает, тефрамантия была оккультной наукой, которая включала в себя использование пепла сожженных частей человеческого тела в качестве активирующего ингредиента для специализированных метафизических ритуалов.
По лестнице стучали тяжёлые шаги, дверь открылась со скрипом. Уолдо Паркинсу пришлось пригнуться, чтобы войти в подвал... в храм. Он мог бы быть полузащитником в футбольной команде в колледже... то есть, если бы он мог поднять свой IQ достаточно, чтобы поступить туда. Старик придумал одно клише, когда впервые нанял Уолдо в качестве слуги. Было бы лучше, если бы его назвали Игорем...
Он нанял Уолдо менее года назад, так как ему была нужна физическая сила, которую старик потерял. Копать могилы и доставать тела было сложнее, чем казалось, и, кроме того, у всех великих колдунов были ученики. Где был бы Джон Ди[5] без Эдварда Келли? Старик часто думал об этом.
Действительно, почти двухметровый "шкаф" Уолдо с выпирающей мускулатурой отлично подходил для его целей; это и, конечно же, критически слабый ум. Видите ли, слабоумных было гораздо легче контролировать - еще одно клише. Каждые тринадцать дней старик обновлял Заклинание Подчинения Уолдо, ингредиенты и процедуру которого он получил, когда однажды писал на грифельной доске в канун Сретения Господнего,[6] в успешной попытке достичь потустороннего разговора с давно умершей французской ведьмой, по имени Маргарита Лами. Мисс Лами была сожжена на костре в 1534 году за то, что наложила заклятия на благообразных монахинь монастыря св. Бригитта и побудила их к общению с инкубами.
- Что вам нужно, господин? – просиял Уолдо. - Я был наверху, паковал ваши сумки, как вы мне и велели, - парень остановился, и принюхался. - Фу! Я чувствую запах номер два...
Старик вздрогнул, когда заметил, что из ягодиц девушки, потерявшей сознание, сочится огромное количество фекалий. К этому времени из ее кишечника их вывалилось так много, что они выглядели как длинный коричневый хвост.
- Мне ужасно жаль, Уолдо, - сказал старик полушёпотом, - но, как ты видишь, наша подруга это сделала… произошел несчастный случай, и, боюсь, у меня просто нет на это сил...
Уолдо ухмыльнулся:
- Не хотите убирать ее дерьмо, да, сэр?
- Точно. Так что если Вы не возражаете...
У Уолдо и мыслей не было возражать, доказывая силу Заклинания Подчинения Он наклонился и зачерпнул экскременты голыми руками, не беспокоясь больше, чем если бы он зачерпнул попкорн.
- Что вы хотите, чтобы я с этим сделал, сэр?
- Господи...- cтарик открыл железный люк на задней стенке. - В крематорий, пожалуйста.
Уолдо швырнул экскременты в огненный люк и продолжал это делать, пока все не убрал. Старик пылко распрыскал банку освежителя воздуха с запахом домашней яблочной корицы вокруг себя. Уолдо довольно насвистывал песенку "Восемнадцать колес и дюжину роз"[7], а затем с радостью ребром ладони вытер мазки на полу.
- Теперь я хочу, чтобы ты ее помыл, пожалуйста, - сказал старик. - Эти девушки такие грязные.
- Ваше желание для меня закон, сэр, - усмехнулся Уолдо.
Старик покачал головой.
В этот же момент зазвенели металлические звенья; Уолдо дернул за цепь и наблюдал, как обнаженная девушка болезненно поднимается в воздух, ее запястья были прикованы к одному концу цепи. Под ее грязные босые ноги широкоплечий слуга подсунул корыто. Затем он открыл кран, облил ее из садового шланга, намылил автомобильную губку и начал натирать ее.
Мерзость, - подумал старик. Девочка была ужасная, её толстая плоть была с оттенком ванильного мороженого, целлюлитные ямочки украшали живот, воспалённые угри рассыпались и на без того непривлекательном лице, вокруг губ была короста от нарывов. Ее ягодицы могли быть двумя двадцатифунтовыми мешками муки, сдвинутыми вместе, а ее лобок был похож на большой кусок тусклых каштановых волос, которые уходили вниз по внутренней стороне ее бедер и поднимались вверх к пупку. На животе была большая нелепая татуировка курсивом: ЗАЛЕЖЬ ЛЮБВИ.
Уолдо казался восторженным, тщательно вытирая карамельные мазки из ее расщелины между ягодицами. Жирная, большая грудь колыхалась из стороны в сторону, когда он её протирал, один сосок был таким же большим, как ободок кофейной чашки, а другой - маленьким сморщенным овалом. Пупок был похож на глубокую дырку в сыром тесте.
Старик занялся организацией ретракторов и пилы для ампутации конечностей, а также обеспечением всего остального. Он уже делал это и не раз и собирался сделать снова, тем не менее, ему было нужно отвлечься от созерцания нездорового человеческого тела, свисающего с цепи. Затем из шкафа он достал сверкающую мантию, которую он надевал во время обрядов: простой черный хлопчатобумажный халат, обшитый разными драгоценными камнями. Камни были бесполезны для ювелира, но не для колдуна.
Они были дороже ведра с яйцами Фаберже.
Сила веры, - размышлял старик.
Он повернулся…
- Ради всего святого, Уолдо!
Уолдо теперь стоял на коленях, делая жадный куннилингус подвешенной девушке. Её промежность выглядела, как кусок колбасы "Котто", сложенная пополам. На возражение старика Уолдо виновато взглянул через плечо.
- Какого черта ты делаешь?
Брови Уолдо поднялись.
- Ну, сэр, я съем немного пирога с волосами. Это действительно вкусно, правда. - глаза Уолдо расширились от беспокойства. - Не хотите ли лизнуть, сэр?
- О, ради всего святого! - cтарик был в ужасе. - Уолдо, она проститутка! Ты хоть представляешь, сколько грязных, аморальных мужчин эякулировали в ее отверстие?
- Молофьей? Ну, я думаю, довольно много, но... ну и что? - eго улыбка мелькнула в ответ. - Скажите, сэр, можно я трахну ее на кладбище и выпью немного крови, как вы позволили мне сделать с той последней девкой?
- Нет, нет, то был обряд материализации...
Tеперь у старика болела голова, и он с еще большим отвращением заметил, что делал Уолдо, пока его язык колебался в отвратительных складках половых губ. Его брюки были расстёгнуты, а рука обвилась вокруг пениса, который, как и все остальное у него, был слишком большим. Это был один неудачный побочный эффект Заклинания Подчинения: ускоренное либидо.
- Пожалуйста, Уолдо, постарайся сосредоточиться на своей задаче. Не поддавайся влиянию плоти.
Широкие плечи Уолдо опустились.
- Извините, сэр...- oн встал и убрал эрегированный член в штаны. Но вдруг в его глазах зажглось замешательство. - Сэр? А куда вы собрались отлучиться?
- Это сюрприз, Уолдо.
- Сюрприз?
- Да. Теперь, когда ты закончил мыть нашу жертву, ты можешь вернуться наверх и закончить паковать мои сумки, а когда закончишь с ними, можешь паковать свои. Видишь ли, Уолдо, я решил взять тебя с собой в Толедо.
Лицо Уолдо засветилось от восторга.
- О, черт возьми, сэр! Я всегда хотел поехать в Огайо!
Старик застонал:
- Испания, Уолдо. Толедо в Испании. Там есть продавец редких предметов коллекционирования, и я езжу к нему каждый год. Tы много работал во время моего найма, так что я подумал, что тебе понравится поездка за границу.
- Черт, да, сэр! - обрадовался Уолдо. За двадцать шесть лет быдлo-забвения, он никогда не пересекал линию округа Рассел. - Вы супер-крутой босс, скажу я вам!
- На самом деле, Уолдо, я угрюмый, самовлюбленный и скучный, но спасибо за комплимент.
По правде говоря, это не было желанием награды, которое побудило его взять Уолдо с собой. Эта конкретная экскурсия потребовала бы, чтобы он отправился в некоторые из закоулков загадочного города, которые все больше и больше наводнялись хулиганским элементом. В этом году его продавец приобрел для него “богохульный кодекс” XV века, предположительно принадлежащий одной из наложниц Влада Цепеша – Канессе - проститутке и колдунье, которая по приказу Влада проникла в валахский монастырь и наложила Кровожадное Проклятие на всех монахов. Заклятие оказалось успешным, превратив монастырский контингент верных монахов в поклоняющихся Сатане сумасшедших, которые прикончили и надругались над несколькими десятками местных детей. Суд от Святого Престола осудил их и приказал монастырь сравнять с землей. Эта рукопись была книгой призыва демона по имени Баалзефон.[8] Старик также собирался посетить другого дилера для покупки тазовой кости одного святого, могила которого в Пуатье, Франции, была разграблена профессиональными расхитителями могил. Кости святых, особенно те, которые, как известно, имели стигматы, представляли большую ценность для оккультистов; при порошкообразном или настойном использовании их можно было очень эффективно использовать в дымовых гаданиях и автоматических трансах.
- Беги сейчас же, Уолдо, и, когда закончишь собирать вещи, тебе лучше поспать. Утром предстоит долгая поездка в аэропорт.
- Есть, сэр! Вы, родненький, можете рассчитывать на меня! - затем он повернулся к лестнице. - Я собираюсь в Хиспанию!
Но прежде, чем молодой помощник смог полностью выйти из комнаты, что-то вспыхнуло в его слабом мозгу.
- Э-э, подождите, сэр. Если я поеду с вами в путешествие... кто будет присматривать за домом и красотулькой?
- Это хороший вопрос, Уолдо, и очень проницательный.
Рука старика показала, во-первых, на повешенную девушку и, во-вторых, на инструменты, лежащие на столе.
- Оооооох.
- И, Уолдо, спасибо, что убрал экскременты.
У Уолдо отвисла челюсть:
- Что убрал?
- Просто иди собирай вещи.
Уолдо потопал обратно вверх по лестнице, улюлюкая какую-то дурацкую песенку.
Понюхав яблоко с корицей, старик поднял температуру в крематории, надел пластиковый фартук и перчатки. Тогда-то и пришла в сознание наркоманка. Ее глаза открылись. Она ошеломленно посмотрела на старика, затем огляделась, чтобы увидеть себя подвешенной на цепи. Она посмотрела мутными глазами на старика и завопила.
Старик поморщился. Его раздражали громкие, внезапные звуки.
- Пожалуйста, мисс. Это вам не поможет.
- Ты, старый хрен! - протестовала она. - Ты тощий кусок старого дерьма!
Её протесты не носили типичного Южного акцента, к которому привык старик; вместо этого говор больше походил на Джерси или Бронкс.
- Лесть ни к чему не приведет, - сказал он.
- Ты обманул меня! Ты должен был быть двадцатидолларовым клиентом! Ты-Ты-Ты...- тусклые глаза моргнули на пухлом лице. - Ты меня просто вырубил!
- Поздравляю вас с проницательностью.
Она бесполезно извивалась на цепи, что только заставляло ее раскачиваться взад и вперед, как маятник. Маятник из неуклюжей человеческой плоти с татуировкой ЗАЛЕЖИ ЛЮБВИ на животе.
- Ты ублюдок! Я знала, что не должна была садиться к тебе в машину! Ты же выглядишь, как мой дед, мудак ты сраный! Соси жопу, ублюдок! Жри дерьмо, больной обоссан!
- Вы говорите красноречием королев, моя дорогая.
- И-и... ты уже трахнул меня, не так ли, седой лысый говнюк! Моя киска огнём горит! Ты трахал меня, пока я была без сознания, не так ли, чем ты меня заразил доходяга, признайся, что натянул меня!
Старик не смог устоять:
- Юная леди, я скорее засуну свой пенис в выгребную яму, чем вставлю его в то ужасное болото, которое вы называете своим влагалищем.
Она сделала паузу в попытке понять его слова, а затем сдалась.
- Просто отпусти меня, придурок!
Старик усмехнулся.
- Я бы оценил, что такое событие представляет собой очень низкую степень вероятности.
Ее пастообразная масса продолжала качаться на цепи.
- Где моя одежда?
Тонкие кожаные ботинки старика постучали по цементному полу комнаты. Он открыл люк крематория "Ener-Tek IV", показав ряды раскаленных добела сопел с жидким пропаном, выдающих на 2200 градусов.
- К сожалению, твой наряд был предан огню... наряду с тем, что я бы оценил, как вашу последнюю дюжину или около того блюд.
Девушка снова закричала, на этот раз так пронзительно, что веревки вен выступили у старика на шее.
- О Боже мой, ты сумасшедший, больной кусок дерьма! Ты сожжешь меня заживо!
- Пожалуйста, мисс. Я не могу умолять вас быть более спокойной. И, без обид, - старик уныло покачал головой, - но твой акцент меня убивает. И не стоит отчаиваться. Я не собираюсь сжигать тебя заживо, - затем он закрыл люк.
Ее ужас упал на ступеньку ниже, ее извивание на цепи замедлилось. Она моргнула несколько раз.
- Послушайте, мистер, простите, что назвала вас плохими словами...
- Плохими словами? - cтарик явно был удивлён. - Я бы сказал, что это немного мягко. Твой язык может остановить дьявола…
- Слушай, слушай, слушай...- впервые ее глаза выглядели наполовину оживленными. - Я сделаю все, что ты захочешь, без всякого дерьма. Спроси любого из тех парней на стоянке, и они скажут тебе, что я сосу член лучше, чем любая девушка. Я подарю тебе лучший отсос в твоей жизни, просто отпусти меня.
- Подарит она...
- Хочешь поссать на меня, насрать на меня?
- Я должен думать, что нет.
- О, о, я понимаю, ты один из тех парней. Ты хочешь, чтобы я насрала на тебя?
Старик мрачно вспомнил огромный объем фекалий, который теперь превратился в пепел.
- Поверьте мне, мисс, даже если бы я хотел быть настолько униженным, я уверен, что вам не до этого в данный момент.
- Ладно, ладно, - продолжила она, отчаянно оценивая возможности. - Я засуну свой язык тебе в анус и буду сосать яйца в то же время. Kак насчет этого? Или… Эй! Я засуну свой большой палец тебе в задницу и сяду на твой член. Подумайте об этом, мистер. Я действительно могу это сделать.
Старик застонал:
- Правда, мисс, меня не интересуют ваши развратные прелести, уверяю вас. Боюсь, что ваше похищение мной и моим помощником пример несчастья, но в этом и есть подводные камни вашей профессии. Там довольно много людей с психическими расстройствами, и, занимаясь этим вашим ремеслом, вы можете стать жертвой любого из них: психопатов, насильников, сексуальных маньяков, психически больных. Но по крайней мере вы не попали в лапы одного из них. Вместо этого считайте себя привилегированной. Вы попали в лапы эксцентричного антиквара, который также оказался колдуном, обладающим определенным авторитетом.
Теперь она еще больше извивалась на цепи, но потом остановилась.
- Колдун? Тебе нравится сатанинское дерьмо, поклонение дьяволу и все такое?
Седые брови старика поднялись вверх.
- Действительно, нравится.
- Ну, это же здорово, потому что у меня пятеро детей. Черт, мужик, я отдам их тебе, если ты меня отпустишь. Я имею в виду, вы, сатанинские парни, приносите детей в жертвы все время, верно? И, черт возьми, одному из маленьких ублюдков всего месяц. Ты можешь выпить его кровь. Вот что вы делаете, не так ли? Пьёте кровь детей и используете ее для ритуалов и прочего дерьма?
О, какой грустный припев...
Старик толкнул девушку ко второму из шести арочных проемов. Это было возможно, потому что шкив цепи был зафиксирован к надземному следу, который разветвлялся к каждой двери.
- Что ты делаешь, придурок!
- Ваше время почти истекло, моя дорогая, - сказал он ласковым голосом. - Я бы посоветовал вам провести эти последние минуты в молитве, потому что одно я могу сказать вам вне всякого сомнения, что в ходе моих исследований я убедился, что действительно есть Бог на небесах и Дьявол в аду, и я подозреваю, что любое количество покаяний с вашей стороны может спасти вас от встречи с последним...
- Ты ебаный в рот кусок дерьма, жрущий член!
Старик снова открыл люк в крематории.
- Я так и знала! Лживый старый говнюк! - oна ругалась, как чёрт. - Ты сказал, что не собираешься сжигать меня!
Как уже упоминалось, деревянные двери в каждой арке были оснащены острым железным шипом. Старик, поморщился, когда он положил обе руки на вялые груди девушки и толкнул...
Она напряглась, а затем содрогнулась, кровь потекла из её рта, когда шип вышел из горла. Бледный живот втягивался и выпучивался в ужасе, в результате чего ужасная татуировка ЗАЛЕЖИ ЛЮБВИ была волнистой. Ее последние слова, хотя и едва понятные из-за бурлящей крови в горле, были такими:
- Мне не следовало покидать Атлантик-Сити...
Ретракторы были готовы; была лишь небольшая проблема отделения грудины сверху вниз. Для этого он использовал простой сучкорез. Серповидные лезвия сначала разрезали внешнее солнечное сплетение, затем восемь или десять ударов разрезали прямую линию прямо вверх по грудине. Задача никогда не требовала столько сил, сколько можно было бы предположить, но этот ужасный звук отсечения никогда не переставал нервировать его.
Девушка продолжала дрожать на острие, кровь приятно сочилась и красиво стекала по ней на пол. Она все еще была в каком-то смысле жива, и, возможно, она даже услышала старика, когда он сказал:
- Не бойтесь, юная леди. Я не собираюсь сжигать вас, только ваше ядовитое сердце, - а затем он применил сердечные ретракторы и начал вскрывать ее грудную клетку.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
ПРИШЕСТВИЕ
МЕСЯЦ НАЗАД
1
Это был прекрасный летний день, когда двадцатилетний Ричард "Дикки" Кодилл нёс два больших чёрных полиэтиленовых мешка по главной улице в прачечную Братьев Пип. На дворе стояло 24 июля 1991 года, за шесть полных лет до того, как Дикки встретил свою смерть, вырвавшую его позвоночник из прямой кишки в месте под названием Рокстерское аббатство. Официальной причиной смерти, по данным Департамента шерифа округа Рассел, была "смерть от травматического увечья", но было много людей, которые хорошо знали, что он на самом деле был убит легендарным монстром, по имени Толстолоб, но это совершенно другая история. Конечно, это произойдет в будущем, поскольку Дикки был жив и здоров, и то, что у него было в безумно депрессивном городе Люнтвилле, так это то, что многие никогда там не имели: работу. Отсюда и большие полиэтиленовые мешки, которые он таскал в прачечную. Дикки был толстым, с короткой стрижкой, симптоматичным тупым деревенщиной. Реднеком. Семейство Коудиллов давно ушло в прошлое; фактически, его прапрадед был генералом Конфедерации в Гражданской войне, который якобы продал свою душу демону по имени Анаразель[9], а затем объединился с промышленным магнатом по имени Харвуд Гаст... но это тоже другая история. У него также был еще один кровный родственник по имени Тибальд Кодилл. И это еще одна история.
На футболке Дикки был изображён развевающийся американский флаг и надпись: "Попробуй сжечь этот флаг, ублюдок!", но на самом деле он не был патриотом. Несколько молодых людей из Люнтвилля записались в армию, и некоторые из них получили серьёзные увечья или были убиты в каком-то месте под названием Босния, и прямо сейчас в одной из этих сумасшедших стран-песочниц под названием Ирак шла другая война, и новости называли ее “Буря в пустыне”. Не было и малейшего шанса, что Дикки отправится в жопу мира для того, чтобы какой-нибудь террорист подстрелил его жирную задницу ради зарплаты и льгот. Кроме того, у него уже была работа.
И, говоря это уже в третий раз, в ужасно недисциплинированном повествовании, он тащил эти два больших полиэтиленовых мешка в прачечную, когда он остановился у двери при звуке шагов. Он поднял глаза и увидел жилистого парня с длинными волосами, черной бородкой и в выцветших джинсах, идущего по тротуару. Щелкающие шаги исходили от пары побитых сыромятных ботинок. На парнe былa кепка “John Deere”, и ел то, что казалось куриными наггетсами из пластикова ведёрка ”Венди”.
Дикки моргнул.
- Боллз? - oн окликнул парня. - Тритт Боллз Коннер?
Жилистый парень остановился и уставился на него, а потом его неприятное лицо осветилось насмешливой улыбкой:
- Дикки Кодилл! Едрён батон! Сколько лет, сколько зим! Ебать мои панталоны!
- Готов поспорить, я не видел твою тощую задницу года два!
- Это потому, что я отсидел два года в окружной тюряге.
- Че-eрт. Боллз, за что тебя загребли?
Боллз засунул себе в рот ещё несколько наггетсов.
- Коп домогался до меня как-то ночью, так что я его избил и трахнул в задницу, я сделал это, чувак, пропердолил его пердак, - похвастался он, но на самом деле это была наглая ложь. Он получил двухлетний срок за кражу сумочки у женщины на стоянке огромного продовольственного магазина, но прежде, чем убежать с сумочкой, он облапал её десятилетнюю дочь. - Откинулся два дня назад.
- А где ты сейчас живешь? - поинтересовался Дикки.
- Дом моего отца находится в Котсуолде, - Боллз посмотрел на реднековскую бабу, проходящую мимо них, вероятно, ей было лет за сорок, но из-за одутловатого лица точный возраст было не определить. Она шла в сторону ломбарда, на два магазина ниже. Он потер свою промежность, думая, что было бы забавно испортить ее волосы своим спермаком. - Он скопытал, когда я был в тюрьме, какая-то болезнь, о которой я никогда не слышал, называется гепатитом, - но он произнес слово как "хеппататикс".
- Че-eрт, Боллз. Мне очень жаль это слышать.
- Бля, дружище. Я рад, что этот ублюдок сковырнулся. Все, что он когда-либо делал для меня, это бил по заднице и запирал в шкафах, когда трахал очередную шлюху. Я унаследовал дом и все дерьмо в нем, не то, чтобы это было много, но всё же.
Теперь нужно упомянуть, что Боллз и Дикки были друзьями в подростковом возрасте, оба посещали среднюю школу Клинтвуда, и они оба пошли бы в одну и ту же среднюю школу, если бы их не отчислили в седьмом классе. Эти двое погрузились в череду мелких преступлений, умышленных сексуальных и наркотических злоупотреблений, и разных хулиганств.
- Так что ты теперь будешь делать? - cпросил Дикки.
Боллз стоял и смотрел с тупым выражением лица, как рядом с ними переходила дорогу молодая беременная женщина с детской коляской, он плюнул ей в спину. Женщина была латиноамериканкой, он подумал, что было бы неплохо трахнуть её в башку и обоссать ублюдка в коляске, а после вызвать эмиграционную службу, чтобы суку загребли за нарушение иммиграционных законов.
- Грёбанные тако-рылые перцежоры, - пожаловался он. - Латиносы отбирают нашу работу, брат, а их бабы плодят детей, как какие-то животные, и им потом ещё платит льготы наше государство. Это неправильно, чувак.
- Да, знаю, - согласился с ним Дикки.
Боллз продолжал таращиться на молодую женщину, стоящую уже на автобусной остановке через дорогу.
- Не, ну ты посмотри, как она выжимает молоко из своих толстых сисек, - oн хлопнул Дикки по спине и рассмеялся. - Держу пари, на вкус, как буррито!
Дики громко рассмеялся:
- Да, Боллз! По-любому!
- Ты спросил меня, что я делаю, я скажу тебе, приятель, я хожу по улицам и ищу работу.
- Черт, чувак. В наши дни здесь совсем хреново с работой. Большинство мест закрыты, кроме “Венди”.
- Знаю, - огрызнулся Боллз и указал на беременную латиноамериканку через дорогу. - Честных трудолюбивых американцев больше не берут на работу в этой стране, ты спросишь меня, почему, и я скажу тебе: потому что теперь берут только черномазых.
- Большинство наших девушек работают в швейных цехах, а парни - на мясокомбинатах, - сообщил ему Дикки.
Боллз потряс головой.
- Не, дружище, я уже узнавал там, сказали, мест нет... а в “Венди” работает слишком много латиносов, даже не хочу идти туда.
- О, - вспомнил Дикки, - помнишь папашу Халма, он все еще владеет магазинчиком “Квик-Март” рядом с остановкой Грейхаунд. Может, он даст тебе работу?
Боллз нахмурился:
- Это старое собачье дерьмо? Не, не получится. Он поймал меня на краже, когда я был мелким пацаном, и настучал моему папаше, и, конечно же, он избил меня и ткнул зажженной сигаретой в мою мошонку. Тогда я пошел в дом папы Халма, той же ночью, и насрал на его машину, и знаешь, что?
- Что?
- Он опять поймал меня. Только на этот раз он вызвал копов. Мой батя должен был заплатить штраф, потому что я был несовершеннолетним, и, когда мы приехали домой из участка, он снова избил меня, а потом усадил мою голую задницу на дровяную печь, чтобы преподать мне урок.
- Господи! Дерьмовый же день у тебя тогда выдался, - сказал Дикки и потряс головой в ужасе.
- В любом случае, мне нужна работа, чтобы продержаться месяц и не сдохнуть с голодухи, но потом я буду в порядке.
Дикки почесал голову.
- Что будет через месяц?
Боллз снова улыбнулся, улыбка была как насмешка. Он понизил свой голос:
- Я сорву куш, приятель.
У Дикки отвисла челюсть:
- Ты хочешь грабануть чего-то?
- Именно, приятель.
- Че-eрт, Боллз. Ты только что вышел из тюряги. Зачем делать что-то, что может вернуть тебя обратно?
- Это выгодное дело, Дикки, но до тех пор я должен заработать немного денег, - oн более пристально смотрел на своего друга. - У тебя есть работа?
- Конечно, - с гордостью заявил Дикки. - Я обслуживатель...
- Обслуживатель? Чего? - Боллз произнес это слово как "обсасыватель".
Внезапно у Дикки стало меньше энтузиазма рассказывать о своем рабочем месте. Он пнул один из пластиковых мешков.
- Я занимаюсь стиркой и уборкой вещей.
- Да? Где?
- Просто, э... в одном месте через дорогу.
Боллз посмотрел на другую сторону улицы. Он увидел винный магазин, комиссионный магазин с вывеской ЗАКРЫТО, кафе-мороженое с вывеской ЗАКРЫТО, еще одно место, вывеска которого гласила: РЕЛАКС В ДЖУН, и обувной магазин с вывеской ЗАКРЫТО.
- Стирка, говоришь? - спросил Боллз, смутившись. - Какое заведение через дорогу нуждается в стирке?
Дикки переступил с ноги на ногу.
- О, просто одно место, но платят неплохо - пять баксов в час…
Боллз поднял бровь.
- Неплохо, - но затем он снова прищурился и взглянул через улицу. - Так... где ты работаешь?
- Это место, где написано "Релакс в Джун", - наконец признался Дикки, стараясь не покраснеть. - Я ничем особо не хвастаюсь. Видишь, это действительно массажный кабинет. Ты платишь двадцать баксов за массаж, а если даешь девчонке еще двадцатку чаевых, она тебя дрочит.
Боллз покачали головой.
- Ну, доллар есть доллар, я думаю, но...- Боллз покосился на мешки с бельем. - Дикки, я до сих пор не пойму, причём здесь стирка?
Дикки открыл один из полиэтиленовых мешков, и оттуда донося богатый душный, но хорошо знакомый запах, который превращался в вонь.
- Фу, бля! - воскликнул Боллз.
Он отступил назад, обмахивая рукой перед лицом. Сумка была набита под завязку белыми тряпками. Дикки продолжил:
- Видишь ли, после того, как парень кончит, девчонки вытираются этими тряпками...
Боллз почесал голову, сбитый с толку.
- Дикки, я почувствовал запах спермы раньше, чем ты открыл пакет, но будь я проклят, если я не почувствовал запах дерьма там тоже.
Дикки ухмыльнулся:
- Да, видишь ли, Боллз, если ты дашь девушке чаевые, она засунет тебе палец в задницу, когда будет передёргивать.
- Ты издеваешься надо мной, - ответил Боллз. - Эти девчонки, которые там работают... они когда-нибудь засовывали тебе палец...
- Бля, нет! - заверил Дикки своего приятеля. - Я не хочу, чтобы что-то лезло мне в жопу! Я не пидер, - и с этими словами Дикки запихнул тряпки обратно в мешок голой рукой, затем закрутил его и вытер руку о майку.
- Дикки, ты только что засунул руку в мешок, забитый обдроченными тряпками, - сказал Боллз.
- О, да, мне не противно прикасаться к ним. Мой дядя Уолли всегда говорил, что чуть-чуть молофьи никому не навредит.
Боллз был удивлён такой информации:
- Зачем твоему дяде говорить тебе такое?
Дикки запнулся.
- Ох, не помню уже. Просто он что-то сказал однажды такое…
Теперь Боллс слегка усмехнулся.
- Так это твоя работа, да? Стирка обкончанных тряпок для девок Джун?
- Ну, эээ... угу...
Боллз снова хлопнул Дикки по спине.
- Отличная работа, кореш!
- Че-eрт, - oт смущения на тучном лице Дикки появились морщины. - Я знаю, что это тупая работа, но, видишь ли, это только временно. Ты помнишь Рэнди Туркота?
Боллз присел на скамейку и принял позу мыслителя.
- Ещё бы! Этот низкопробный отморозок водит черный “Эль Камино” 69 года, он ещё всегда клеит несколько прилично выглядящих цыпочек в городе. Всякий раз, когда я хотел подцепить цыпочку, он подваливал на своей тачке, и следующее, что я видел, задницу девушки, залезающую в его тачку. Всегда ненавидел этого гондона. Он и его брат завалили оленя на земле моего отца, и я клянусь, что однажды он обкончал один из наших тракторов. Я был готов убить его, я…
Дикки хмыкнул:
- Ну, какой-то парень опередил тебя, потому что около года назад он пошел в Пуласки, чтобы купить наркоту, и кто-то в подворотне наделал в нём дырок больше, чем в грёбанном сыре. Засранец истек кровью прямо там.
Глаза Боллза засияли, и он улыбнулся:
- Ну разве это не замечательно! Дикки, это лучшая новость, которую я слышал за последние годы!
Дикки кивнул, продолжая:
- Ты спросишь меня, что же стало с его блестящим черным “Эль Камино”? Так я скажу тебе. Я купил её у его папочки полгода назад, и в данное время занимаюсь её ремонтом.
Боллз выглядел ошеломленным.
- Ни хера себе, Дикки, это была самая быстрая тачка в округе!
- Всё правильно, но, видишь ли, у неё полетел движок, прежде чем Туркота зарезали. И я восстановил его, но, как выяснилось, трансмиссия тоже была сломана. Так что теперь мне ещё нужна и новая коробка, а это 1200 баксов. Так что, как только я скоплю достаточно денег, я брошу эту дрочильную работу, и буду ездить на самой быстрой машине в округе, вот тогда я получу настоящую работу.
- Какое, блядь, отношение быстрая машина имеет к настоящей работе? - не понял его Боллз.
Дикки сел на скамейку и прошептал:
- Сопля МакKалли и Клайд Нэйл нанимают парней в этих краях, только они берут на работу тех чуваков, у кого быстрые тачки, чтобы перевозить самогон, во все эти “сухие” округа в Кентукки.[10] Они не наймут тебя, если у тебя нету быстрой машины, потому что, видишь ли, у тебя должна быть такая тачка, которая обгонит парней из АТФ и машины преследования штата. Но с моей “Эль Каминой”? Я съебусь от чего угодно на дороге.
Боллз кивнули, съев еще несколько куриных наггетсов.
- Не сомневаюсь, что так и будет, Дикки.
- МакKалли платит сотню налoм в день, и это только за один рейс.
Боллз снова подумал...
- А с партнером, помогающим тебе, ты сможешь делать две ходки за день и пилить бабло поровну с ним...
Выражение лица Дикки омрачилось. Он мог чувствовать запах дерьма так же хорошо, как и любой другой человек.
- Ты хочешь, чтобы я взял тебя с собой? Тогда ты должен принести что-нибудь на стол, брат.
Боллз обнял Дикки.
- Как я понял, дружище, тебе нужна коробка передач за 1200 долларов, а мне нужна работа на этот месяц.
- Почему только на месяц?
- Я же тебе объясняю, - сказал Боллз. - Примерно через месяц я получу чек на кругленькую сумму, но до тех пор я не хочу есть мусор из баков.
Дикки хмыкнул:
- Едрён батон, Боллз, я не хочу видеть, как ты голодаешь, но, работая на этой работе, я смогу заняться самогонкой самое быстрое через шесть-восемь месяцев, - Дикки указал на раздутые пластиковые пакеты. - Именно столько времени у меня уйдет на то, чтобы cкопить двенадцать сотен.
Боллз усмехнулся улыбкой барыги, который продает "ролексы" из-под полы в подворотe:
- Просто послушай меня, друг. Я сейчас иду домой к папе, но позже встретимся в “Перекрёстке”, сегодня в полночь, слышишь?
Дикки выглядел смущенным. Неужели Боллз бросил работать на него ради доли его будущей работы по производству самогона?
- На каком ещё перекрёстке? Зачем?
- Не на каком, а в каком, Дикки. Bстретимся в баре “Перекрёстoк”, - подмигнул ему Боллз, - Затем, чтобы выпить пару кружек пива. И затем, чтобы я дал тебе там бабло на новую коробку...
А затем он встал и пошёл вниз по улице. Он подбрасывал куриные наггетсы в воздух и ловил их ртом.
Ну разве это не дерьмо какое-то? - подумал Дикки. Затем он вздохнул и потащил большие пластиковые мешки в прачечную...
2
Теперь я знаю, что чувствовал Рокентин[11] в ” T ошнотe” Сартра[12], - подумал Писатель. Автобус загремел и затрясся, когда устрашающе взлетел вверх в горку, вдоль изгибов леса. Он сидел в самом конце салона - это была его Карма. На таких местах даже бомжи не хотели бы сидеть. Использованные презервативы были засунуты в щели окон, в то время как на полу лежали несколько использованных шприцов.
У Писателя был огромный опыт путешествия на общественном транспорте; ему нужно было следовать зову своей Музы, а это был самый дешевый способ. Кроме того, ему нужно было увидеть жизнь обычных людей изнутри. Он воображал себя Провидцем и, следовательно, Искателем.
И чего же он добивался?
Истинности человеческого состояния.
Это был реальный мир - и часто красивый - с другой стороны окон в комплекте с табличкой, которая гласила: "Тяните красную ручку, чтобы разбить окно".
Автобус вонял. Это было единственное, к чему он не мог привыкнуть. Это был запах жизни и, в некотором смысле, запах истины - действительно, истины! - чего Писатель жаждал больше всего на свете. У большинства людей были личные девизы, например: “Eщё один день - ещё один доллар”, или “Cегодня - первый день моей новой жизни”, или “Kаждый день я становлюсь все лучше и лучше”. Но девиз Писателя был таков:
Hасколько сильна сила истины?
Это был не столько девиз, сколько универсальный запрос. Это было топливом для его существования… или оправдания.
Истина того, что я пишу, может существовать только в ее суровых, обнаженных словах, - декламировал он про себя. - Черные чернила на белой бумаге... и миллион субъективностей между ними...
Это все, ради чего он жил как художник, и большинство людей могло бы посчитать это благородной целью.
Тем не менее, автобус смердел. Конечно, они все были вонючие в какой-то степени, но этот был хуже всех. Это был запах, который он много раз пытался обрисовать словами, и лучшее, что он мог придумать, было: грязные носки, смешанные с вонючими подмышками, сочетающие в себе запах грязного влагалища проститутки, впитавшего в себя что-то смутно сладкое.
Это была та сладость, которую он никогда не мог выделить и идентифицировать. Что-то напоминающие засахаренные кусочки папайи? Инжира? Или имбиря?
Запах был чем-то вроде этого, но он не был достаточно отчётлив. Неспособность определить его была одной из бесчисленных неудач Писателя, и хотя он рассматривал неудачи, как нечто более важное, чем успех, это была конкретная неудача, которая всегда приводила его в ярость.
Рядом с ним сидела женщина неопределенной расы, она, должно быть, весила триста фунтов, если не больше. Ее руки были в обхвате больше, чем у Писателя ноги. Она вошла в автобус на одной из остановок и, конечно, свободных мест больше не было. Время от времени он пытался читать - либо "Визуальное мышление" Рудольфа Арнхайма,[13] либо "Путешествие в Сан-Кристобаль" Джорджа Штайнера[14], - но всякий раз, когда он открывал ту или иную книгу, женщина, словно подталкиваемая Павловским переключателем, вытаскивала свой однофунтовый пакет фисташек и начинала шумно есть. Между звуками чавканья, удушливой вонью и охватывающей клаустрофобией, которая заставляла его чувствовать себя роялистом-жирондистом,[15] запихнутым за решетку во время правления-террора Робеспьера,[16] Писатель был готов выпрыгнуть в окно. Он посмотрел на часы “Таймэкс Индинго” и увидел, что было 6 вечера.
Один Бог знал, когда они приедут в Лексингтон.
На пластиковой спинке сиденья перед ним кто-то написал маркером: “Идеальнoe сочетание - твоя жена, мой нож”, и чуть ниже приписал: “Оттрахаю до смерти всех баб и убью всех Белых, Ниггеров, Жидов, Мусульман, Индусов и Пидерасов!”
Любопытно, - подумал Писатель. - По крайней мере, американцы азиатского происхождения могут спать спокойно...
Толстуха рядом с ним перестала есть и уснула, ее пасть была разинута, словно воронка от взрыва. Писатель не смог удержаться; он достал свой фломастер и приписал: “Природа, как и внешность, является не просто ИММАНЕНТНОЙ проблемой сознания разума, но и проявлением в своем собственном праве субактуальной духовной реальности”.
Супер, - подумал он.
Именно тогда угроза потенциальной символики прижалась к его лицу, как липкая рука. Мои часы! Непрошеная мысль, пришла ему в голову.
Что заставило его так подумать?
Он снова посмотрел на свои “Таймекс Индигло”. С обратной стороны было написано: "8-летняя батарея", он помнил, что купил их восемь лет назад.
Что бы это могло означать?
Время вышло, - догадался он.
Например, когда рассказчик фильма Бергмана говорил: "В полночь... воет волк", это означало что-то плохое? Глубокая литературная аллюзия, понятная только самым проницательным?
Или это была просто претенциозная какашка?
Переговорное устройство затрещало, и пробасилo голосoм водителя: "Следующая остановка - Люнтвилль".
Писатель никогда не слышал об этом месте и обрадовался, когда выглянул в окно. Это напомнило ему о том шоу, которое он видел на кабельном канале о семье Аппалачей: ржавые трейлеры, полуразрушенные покосившееся дома, автомобили, стоящие на кирпичах. Многие дома, очевидно, все еще были заселены. Разбитая дорога пролегала через дикие леса с обширными запущенными сельхозугодиями, со стоящими на них измученными тракторами, алыми от ржавчины. Когда они проезжали еще один полуразвалившийся дом, писатель заметил, что вся семья сидела с каменными лицами на разбитом крыльце: пожилой мужчина в комбинезоне, потягивал прозрачную жидкость из банки, женщина с мужественным и обветренным лицом чистила листья кукурузы, их дочь, подросток в обрезанных штанах и запятнанном белом лифчике, курила что-то из стеклянной трубки, и голый грязный парень лет шестнадцати, сидел на досках, вздрагивая, как от болезни Паркинсона
Готика белого отребья, - подумал он.
В конце концов дорога превратилась в то, что, по-видимому, было главной улицeй городка Люнтвилля. Его взору предстали витрины, забитые фанерой, с обеих сторон улицы. Водитель заругался с каким-то акцентом, когда светофор на ближайшем перекрёстке зажегся красным; автобус завизжал тормозами, поднял облако пыли и остановился.
На перекрёстке не было видно никаких других транспортных средств.