Я избавлю её от бедности, - решил я, - и дам ей ту жизнь, которую она заслуживает. И, возможно, просто возможно…
Однажды мне выпадет честь жениться на ней.
Таковы были мои "платонические" намерения, но я должен был быть честен с самим собой. Конечно, мой идеализм был силён, и я знал, что получается не всегда так, как мы того хотим.
Но я знал, чего хочу. Я хотел её. И я приложу все усилия, чтобы быть человеком, которого она жаждет, и до сих пор которого у неё никогда не было.
Я понимал, что должен сдержать не только свой гнев по поводу эксплуатации юной служанки, но и печального происшествия с сердечным приступом мистера Ноури - мне нужно было отвлечься. Тогда я решил расслабиться в тишине комнаты, поэтому сел на кровати и открыл свою самую любимую книгу - «Тень над Иннсмутом». Это не будет считаться за перечитывание, решил я, это произойдёт завтра, когда я найду идеальное место, возможно, с видом на гавань. Хотя сооружения уже и сменились, зато сама бухта и таинственное море было таким же, каким его видел Лавкрафт. Когда ему на ум впервые пришли ростки его будущего шедевра, блестящее слияние атмосферы, концепции характера и, в конечном счёте, ужаса. Очевидно, Лавкрафт был настолько безвозвратно тронут второкурсником Ирвином Коббом, глубоко жутким «Рыбоголовым», а также ущербным “начальником порта” Робертом Чемберсом, что он схватил основные семена этих историй и направил их в изобретательное новое направление, при этом добавив очень много своей собственной превосходной истории, символического и полностью чудовищного смешения. В ней рассказчик, Роберт Олмстед, случайно наткнувшись на ветхий, легендарный призрачный Иннсмутский морской порт, обнаруживает, во-первых, что горожане давно заключили своего рода пакт с расой ужасных морских существ, впервые обнаруженных капитаном Оубедом Маршем, когда он шёл через Ост-Индию; и во-вторых, и самое страшное, из-за чудовищной алчности их пакт состоял не только в человеческих жертвоприношениях, но и в межвидовом скрещивании Глубоководных и человеческого населения Иннсмута. Любую страницу, которую я открывал, я мог легко считать своей любимой.
Вот один из диалогов, который вел не кто иной, как “старый пьяница” Зэйдок Эллен, чьей реальной моделью был дед Зейлена, Эйдок. Строка гласила:
“- Никада ишшо не было такова человека, как кэп Оубед, старый хрен Сатаны! Хе-хе! Я помню, как он трепал про "мохнатки" и называл всех глупцами, шо идут на христианские собрания и смиренно тягнут свою ношу. Грил, шо лучче бы они предпочли богов получче, вроде тех, шо живут в Индиях - богов, шо будуть приносить им хорошую рыбу в обмен на их жертвы, и действительно ответять на молитвы людей.”
Естественно, меня забавляла эта параллель: “хорошая рыбалка”, которую Глубоководные принесли в Иннсмут в обмен на кровавые подношения. Мне пришлось посмеяться над изобилием местной рыбы в этом настоящем городке. Я даже чуть не рассмеялся вслух!
Что-то, что подозреваю, было подсознательным, заставило меня странным образом опустить взгляд и остановиться, на другой строке пьяного разглагольствования Зэйдокa Элленa:
“- У Оубеда Марша на плаву было три коробля: бригантина “Колумби”, бриг “Хэтти” и барка “Королева Суматры”…”
У меня закружилась голова, когда я уставился на эти слова. Потом: Ну конечно! Я знал, что видел эти названия раньше! Они все время были здесь... Tеперь я вспомнил - эти же названия были на декоративных корабельных табличках в ресторане.
Так что не только город “Иннсмут” существовал, хотя и под своим истинным и не слишком отличающимся названием Иннсвич, но и эти торговые суда существовали где-то в туманном прошлом города. Я не мог не восхищаться усердием Лавкрафта в его исследовательской работе - чем он был весьма известен - по выискиванию таких мельчайших деталей реальности и вливанию их в свой вымышленный пейзаж.
Я перечитал еще несколько эпизодов, и все это с леденящим душу восторгом, а потом положил книгу на место, с нетерпением ожидая, что завтра перечитаю ее от корки до корки. Но было еще одно, еще большее ожидание относительно завтрашнего дня…
Я должен приложить все усилия, чтобы выглядеть на все сто, - понял я и потом вздрогнул, когда открыл свой чемодан и нашёл свой лучший костюм в помятом состоянии. В этот час не было места, где его можно было бы свежевыгладить, поэтому я мог только надеяться…
Когда я заглянул в шкаф, то увидел, что мне повезло! Там стояла складная гладильная доска, а на верхней полке располагался паровой утюг. Я почти ничего не знал о том, как надо гладить, но это же не должно быть сложно? Я вынул доску, ища стопорный штифт, чтобы зафиксировать ножки, когда...
- Черт побери!
…oна выскользнула из моих рук и ударилась о стенку.
- О, ради всего святого! - громко пожаловался я, когда увидел, что скудная доска ударилась о стену с такой силой, что фактически оставила там дыру.
Pуководство гостиницы будет не слишком довольно этим, - подумал я. - Пока я не заплачу им вдвое больше за ремонт. Я опустился на колени, чтобы осмотреть повреждения. Вокруг лежали куски штукатурки, а трещина в гипсокартоне выглядела длиной в фут и шириной в несколько дюймов. Это была, мягко говоря, хлипкая конструкция, но в данном происшествии я мог винить только свою собственную небрежность.
Но прежде, чем я смог отстраниться…
Когда я смотрел на дыру, то заметил мельчайшую нить света, она, казалось, висела в темноте за гипсокартоном. Быстрый расчёт подсказал мне, что в боковой стене должно быть небольшое отверстие, которое может быть только стеной моей ванной. Когда я поспешно встал и пошёл в ванную, то увидел, что случайно оставил свет включённым.
Дыра, - пришла в голову мне мысль. - В стене…
Глазок?
Эта мысль казалась мне абсурдной, но я не мог забыть свое прежнее впечатление; когда я купался, я могу поклясться, что услышал человеческое дыхание из-за стены, и теперь я был почти уверен, что за мной шпионят…
Никакая логика не могла объяснить моё следующее действие. Осторожно вернувшись к шкафу, я отломал кусок гипсокартона. Ущерб уже был нанесён, поэтому дальнейшее повреждение стены мало что значило; мне всё равно придётся платить за это, независимо от размера отверстия. Я полагаю, что мои мотивы в тот момент были подсознательными, но после того, как я отломал ещё несколько кусков стены и посветил в дыру лучом карманного фонарика, я обнаружил свободное пространство за стеной, которое можно было легко принять за узкий проход. Конечно, должно быть, это был служебный проход для доступа к трубам, электрическим проводам и тому подобное. До тех пор, пока…
Я вытащил ещё несколько кусочков, пока отверстие не стало достаточно большим, чтобы я мог залезть туда, а затем я заполз внутрь.
Поднявшись на ноги, я приблизился к нитевидному лучу света.
Естественно, я смотрел прямо в свою ванную.
Это - глазок, - пришла моя первая мысль. - Нет, это смешно! Очевидно же, что гостиница Хилмана была респектабельным местом. Эта дыра могла быть объяснена рядом обстоятельств: простой дефект конструкции или отверстие после гвоздя, на котором виселa картина.
Однако в глубине темноты я заметил ещё одну нить света.
Приняв все меры предосторожности, я подошёл к следующему световому лучу и, к своему ужасу, обнаружил ещё одну дыру, которая выходила прямо в спальню соседнего номера.
Я не знал, что и думать. До моих ушей донёсся тихий стук, и, прижав глаз к отверстию, я заметил движение.
Там была горничная, с которой я только что разговаривал, которая ещё сегодня утром была беременна. С серьезным лицом и тусклыми глазами она вяло занялась заправкой постели и уборкой. На стуле возле двери я заметил маленький чемодан, он был открыт и набит одеждой. А на комоде рядом…
Там лежала аккуратная бежевая шляпа “ Koko-Kooler”, такая же, какая была у Уильяма Гаррета, когда я его встретил. Рядом с дверью стоял портфель, который казался таким же, какой был у него с собой при нашей встрече.
Но ведь Гаррет со своим другом уже выписались, - вспомнил я.
Как только горничная закончила с уборкой, она засунула шляпу в чемодан, закрыла его, затем взяла его и портфель и вышла из комнаты…
Теперь только мрачные мысли заняли мой разум. Я заметил, что на этой стороне этажа есть ещё две комнаты, и когда я посмотрел во тьму, то, конечно же, заметил ещё два крошечных луча света, сигнализирующих о существовании ещё двух глазков. Затем я посмотрел в противоположном направлении этой тайной дорожки, там я смог различить ещё несколько таких лучей…
Я держал карманный фонарик направленным вниз, на пол. Если этот проход действительно существовал с недобрыми намерениями: либо из-за извращенности, либо для того, чтобы узнать материальные ценности постояльца, то здесь должен был быть какой-то способ незаметного доступа. В самом конце коридора на полу было то, что могло быть только люком.
Я открыл его, увидел лестницу и без особого сознательного желания обнаружил, что спускаюсь по ней на третий этаж отеля…
Чёрный, как смола, проход напомнил мне какой-то пищевод мезозойского существа, в чей живот я углублялся. Отверстие без двери указывало на скрытый проход, параллельный третьему этажу, и именно через него я вышел в такой же темный скрытый проход. Нить света отмечала каждую из комнат на этаже, но когда я быстро заглядывал в них, я видел незанятые гостиничные номера.
Так я спустился на следующий этаж ниже. Второй. В проеме я шагнул в другой коридор, забитый тьмой, которая прерывалась все из-за тех же лучей света. Здесь, однако, я смутно различал голоса.
Я подошёл как можно медленнее - и тише - к первому из глазков.
Мой наблюдательный пункт позволял мне видеть только кусок чистой комнаты внутри, где я увидел полки с консервами, губками, ведрами, полотенцами и другими подобными предметами. Голоса были женскими и казались беззаботными. Несколько молодых женщин сидели в комнате, в то время как я мог видеть только кусочек их; они, казалось, сидели на нескольких диванах. Все они были на разных стадиях беременности.
-…из Провиденса, я думаю, и он - довольно красив, - сказала одна.
- О, и он стеснительный, - добавила другая.
- И богат! Я так слышала. Вот поэтому они его не забрали.
Мой разум застопорился. Может, они... говорят обо мне?
Третья, едва заметная, добавила:
- А, я знаю, кого вы имеете в виду, - oна захихикала. - Я была наверху, заглядывала в глазки и видела, как он… ну, вы знаете… играл сам с собой!
- Нет!
- Он занимался этим в ванне!
Теперь все они разом зашлись смехом, а я, как и следовало ожидать, почувствовал, что мой дух слабеет. Они могли говорить только обо мне…
-…и вы правы, он довольно симпатичный, но те двое мне понравились гораздо больше.
- Бостонские?
- Да. Я бы не возражала, если бы ко мне поприставал один из них
- Но, Лиза! Ни один из них сейчас уже не красив! - и затем снова раздалось хихиканье.
Я мог только смотреть на свои собственные сбитые с толку мысли, чем на сцену внутри. Это было возмутительно, женщины, которые, скорее всего, были горничными, шпионили за клиентами отеля. У меня был знакомый адвокат, который был бы более чем счастлив подать в суд на эту богадельню, но…
В чем причина всего этого? - задался я вопросом сквозь смущение и шок. Женщины, как известно, не подглядывают, это отклонение предназначено только для мужчин. А упоминание о двух бостонцах могло означать только мистера Гаррета и мистера Пойнтера. И что, чёрт подери, значило упоминание о двух бостонцах, которые сейчас не очень красивы?
- Боже, это так угнетает, что приходится делать это с ними, - пришло следующее высказывание.
- А я счастлива быть беременной.
- Да. И они не собираются задерживать человека Провиденса.
- Почему?
- Я же уже говорила, он богат. В отличие от остальных, его могут искать.
Мой разум не мог объяснить ни значение их слов, которые я слышал, ни возмутительные доказательства, к которым привело меня моё любопытство.
Я перешёл к следующему отверстию…
Боже…
…я обнаружил, что смотрю на самую жуткую сцену, которую я когда-либо видел за тридцать три года своей жизни…
На полу лежало несколько матрасов, а по их углам стояли несколько металлических тазиков.
- Боже, как я ненавижу это, - воскликнула какая-то женщина. Это была ещё одна беременная, только довольно неряшливая и старая. Она присела на колени, чтобы ухаживать за мужчиной, лежащим на одном из матрасов.
Или, спешу поправить себя: тем, что осталось от мужчины…
Он лежал голый, изуродованный, со шрамами на лысых культях в тех местах, где у него раньше были руки и ноги. Он был худощав, бледен и бородат, а беременная старуха грубо мыла его паховую область влажной губкой. Выражение отвращения на её лице было весьма заметным.
- Господи, как ты смердишь! И вши! Я так всё это ненавижу!
- Раз ты ненавидишь это! - пожаловалась вторая женщина. - Ты не должна этого делать!
Это возражение исходило от переднего матраса, на котором лежал человек в таком же состоянии, что и первый, только чисто выбритый и белокурый. Я видел сочащиеся швы на его ранах. Но женщина не мыла его, она занималась с ним актом откровенного полового сношения, с выражением отвращения на лице...
Я узнал её лицо: Моника с пирса. Я видел её сегодня здесь, входящую в постоянно запертую дверь второго этажа.
Теперь я знал, почему эта дверь всегда заперта.
Какая форма безумия могла объяснить то, что я видел? Эти несчастные люди явно были сделаны инвалидами. Чтобы с ними произошли одинаковые несчастные случаи? Невозможно. Их ампутации выглядели такими же, какие были у брата Мэри, Пола. Я понял одно из увиденного, эти люди были похищены и преднамеренно покалечены для этих непристойных целей.
На самом дальнем краю от моего наблюдательного пункта я увидел третью жертву, в матовой одежде, а на его паху сидела еще одна худая молодая женщина в юбке, приподнятой, чтобы сделать ее интимные места доступными.
- Быстрее, вонючий ублюдок, - пробормотала она.
- Он опять обосрался! - cо злобой и презрением добавила беременная старуха. - Он сделал это нарочно!
- Извини! - cказала опозоренная жертва. Казалось, у него проблемы с голосом. - Ничего не могу с собой поделать…
- Ты прекрасно знаешь, как я это ненавижу! - взвизгнула женщина. - Вот не буду тебя кормить неделю, посмотрю, как ты будешь гадить!
- Оставь его в покое, Джоани, - предложила молодая женщина в задранной юбке. - Я должна заняться им следующим, и если он будет расстроен, то тогда он не сможет и закончит, как Пол.
Как Пол, - прогудело в голове.
Я смотрел на происходящее в полнейшем ужасе. Когда эта Джоани закончила свое действие, она встала и хмыкнула, глядя на свою искалеченную жертву. Этот бедняга через мгновение неуклюже скатился с запятнанного матраса животом на пол, потом вскочил на изуродованные конечности и после, как собака, на четвереньках побрёл к одному из металлических подносов, чтобы помочиться. Между тем блондин начал задыхаться в чём-то, похожем на мучительное блаженство, в то время как его невольная партнерша, Моника, смотрела на него со смесью горькой ненависти и тошноты. Действительно, мне показалось, что это был какой-то плотский муравейник в аду.
Невероятно, - подумал я в глубоком отчаянии. - Чудовищно, - ибо замысел, каким бы жутким он ни казался, был слишком отчётлив.
Должно быть, это был какой-то чертенок извращения, который остановил моё немедленное желание выбраться из этой злой пропасти, и из самого здания, и просто убежать не оглядываясь. Но вместо этого, я обнаружил, что смотрю в следующие отвратительные глазки. Подобные сцены непостижимой непристойности были моей наградой за это: люди, сведенные к голым торсам, либо лежали в инертности на грязных матрасах, либо пересекали комнаты на своих укорочённых конечностях. Один лакал воду из миски, опять же как собака. Комната за комнатой озарялись этими непостижимыми сценами гротеска. Но в следующем глазке…
Боже, спаси меня, - взмолился я.
Это была не палата принудительного зачатия. Вместо этого я увидел комнату, обставленную, как больничная палата: разные медикаменты, капельницы на подставках, несколько больничных коек с бессознательными людьми на них с забинтованными конечностями: один из них пускал слюни, лежа в когтях кошмара, другой был с открытым ртом и совершенно неподвижен. Мужчина казался молодым, но я отчётливо видел, что у него нет зубов.
Но, первая койка беспокоила меня больше всего.
На ней лежал мистер Гаррет, концы конечностей которого были забинтованы после недавней ампутации. Поднос с окровавленными хирургическими инструментами, включая пилу для костей, лежал на соседнем столе, плюс на нём же стояли бутылки с этикетками: ХЛОРОФОРМ. Я понял, что это операционная, спрятанная в отеле на этом этаже, который всегда заперт. Кляп торчал изо рта Гаррета, и когда он вдруг начал моргать и вздрагивать на кровати, беременная служанка подошла к нему, чтобы утешительно похлопать его по плечу:
- Ну-ну, всё будет хорошо, - она спокойно посмотрела на него. - Это все по причине более важной, чем любой из нас, - oна старалась придать своему голосу уверенности и бодрости. - И только подумай о всех красивых девушках, которыми теперь ты будешь наслаждаться!
Гаррет мяукнул через кляп во рту. Тряпка имела алый оттенок, и именно в тот момент я заметил маленький лоток из нержавеющей стали, полный недавно извлечённых зубов.
- Он приходит в себя, доктор, - сказала беременная медсестра. - Скоро ему еще понадобится обезболивающее.
- Люси, приготовь инъекцию, пожалуйста.
Голос звучал за моим полем зрения, но затем я совершенно не удивился, увидев доктора Анструтера в медицинском халате, подошедшего к койкe.
- Лучше не сопротивляться, мистер Гаррет, а принять свою новую судьбу. Отбросьте любые стремления вашей прежней жизни. Уверяю вас, вам здесь понравится, - затем доктор взял у медсестры шприц и ввёл его в вену Гаррету. - Сульфат морфина достаточно эффективен, и его будут вводить регулярно, пока в этом не отпадет необходимость - это всего лишь вопрос нескольких дней. - После этих слов он вынул пинцетом кляп изо рта Гаррета. - И как вы уже поняли, я удалил все ваши зубы.
Страдальческое лицо Гаррета повернулось к доктору.
- П… по… почему?... За что?
- Со временем вы все поймёте. О, и я счастлив сообщить, что я исследовал вашу сперму под микроскопом и обнаружил впечатляюще высокий уровень сперматозоидов и их отличную подвижность. Вы будете выдающимся оплодотворителем.
Гаррет смотрел с таким выражением лица, будто заглядывал в космическую пропасть.
Анструтер повернулся к медсестре и что-то записал на доске.
- Люси, джентльмен в койке номер два, к сожалению, скончался. От него нужно избавиться вместе с конечностями мистера Гаррета.
- Хорошо, доктор.
- Через несколько дней вы почувствуете себя намного лучше, - снова обратился доктор к Гаррету. - И как уже сказала Люси, в течение некоторого времени вы будете наслаждаться обществом многих женщин, большинство из которых обладают очень возбуждающей внешностью. Такова ваша участь, мистер Гаррет. Сделайте себе услугу и поддерживайте надлежащий контроль ваших нервов. До тех пор, пока вы остаётесь способным к оплодотворению, вы будете живым, и на вашем месте я молил бы об этом Бога, в которого, может быть, вы верите.
Шокированный, изуродованный и беззубый Уильям Гаррет пробормотал:
- Посмотри, что ты со мной сделал! Ты, ты, ты - монстр!
Анструтер надменно улыбнулся:
- Нет, мистер Гаррет. Вам повезло, что вам никогда не придётся видеть настоящих монстров…
Когда я оторвал взгляд от этой адской дыры в стене, я почувствовал себя столетним стариком. Я с широко раскрытыми глазами попятился назад, на лестницу, где у меня были все намерения подняться обратно в свою комнату, забрать свои вещи и бежать из этого богом забытого места. Но когда я добрался до проёма, в котором располагалась лестница…
Мое сердце бешено заколотилось в груди.
Я услышал шаги. Доносившиеся сверху.
Попытка избежать незваного гостя и незаметно добраться до моей комнаты не имела никакой вероятности. Вместо этого подсознательный приказ перенес меня обратно через мрачный коридор, в противоположный его конец, где, я надеялся, может находиться выход. Пожалуйста, Господи, - умолял я мысленно.
Либо моя молитва была услышана, либо мне просто повезло, потому что на другом конце коридора был ещё один подъём. Я шагнул внутрь, схватился за перекладины, но не успел подняться, как за моей спиной раздался голос:
- Эй, ты! - раздался голос на другом конце прохода.
Я не обернулся, чтобы посмотреть, а вместо этого попытался спрятаться в темноте лестницы.
- Кто там? Ноури? Питерс?
Я не тратил время на размышления о том, почему мужской голос может звать покойника. Вместо этого я сделал свой ход. Я не стал подниматься наверх, а наоборот, спустился вниз, потому что возвращение наверх могло лишить меня всякой возможности спастись. Похожий потайной ход был и на первом этаже; я знал, что мне не нужно было беспокоиться об осмотре других глазков. Здесь должен был быть выход, и я должен был его найти!
Однако ни двери, ни какого-либо другого прохода не было видно при свете карманного фонарика…
Затем я услышал шаги, спускающиеся по лестнице, которую я только что покинул.
Я поспешил к противоположному концу коридора, потому что куда мне было ещё идти? Я решил, что должен быть внешний доступ к этим потайным ходам. Например, как мой нынешней преследователь забрался сюда?
Дверь! - Я молился о ней. - Там должна быть дверь!
Но когда я добрался до противоположного конца, то не нашёл там никакой двери. Между тем шаги раздавались громче.
Подошва моего ботинка нашла его: это былa не стандартная дверь, и не панель доступа, а откидной металлический люк. Я с облегчением открыл его, но затем ахнул, когда свет фонаря осветил детали неуклюжего выхода - лаз был выложен древним кирпичом, из стен которого торчала покрытая слизью железная лестница, уходящая вниз, в неизвестные мрачные глубины. С непоколебимой решимостью я спустился в его метановые глубины, закрыл люк и стал спускаться. Мое положение заставило делать эту процессию в полной темноте; я ожидал, что в любой момент окажусь в канализации или почувствую характерные её запахи, но когда мои ноги ступили на пол, я включил свой фонарик, обнаружив себя в ещё одном проходе. Паника сбила меня с толку, но инстинкт подсказывал мне, что кирпичная кладка ведёт на север и юг. По неизвестной мне причине я пошёл на юг.
Вспышка впереди, я прошел по крайней мере сотню ярдов в дурно пахнущем мраке. Однако теперь я знал, что этот проход не был канализационной трубой, не было никаких признаков ожидаемых отходов. Я понял, что это туннель, и слова Зейлена эхом отдавались у меня в голове, словно произнесенные вслух: И мой дед не лгал, когда рассказывал Лавкрафту о сети туннелей под старой набережной...
Мне не нужно было определять степень холода, который, как гусеница, пробежал по моему позвоночнику. А из той адской сцены, свидетелем которой я был в отеле, я мог только предположить, что мужественных мужчин с подходящей внешностью заставляли оплодотворять местных женщин, чьи новорожденные затем продавались какой-то незаконной усыновительной компании. Почему, однако, я был больше обеспокоен тем, что сказал мне Зейлен, особенно его загадочным заключительным монологом: А в той истории, что происходило с чужаками, которые слишком много вынюхивали?
Теперь эти ужасные обстоятельства перенесли меня самого в вымышленного Роберта Олмстеда Лавкрафта, чужака и пленника ада, спасающегося бегством от ужасов Иннсмута.