Происходящее явно выбило меня из колеи. Я надеялся, что происходящее послужит мне уроком.
Вновь появившись, Зейлен закрыл за собой дверь, неся ещё одну папку.
- У меня осталось только пять фотографий, мистер Морли, продам их за сто долларов. Будешь брать их по такой цене? Если нет, то проваливай!
- Я не буду упрашивать вас, мистер Зейлен. - Однако этого и стоило ожидать. Теперь, когда он узнал о моём пристрастии, он будет пытаться разными путями выманить у меня больше денег. - Я сказал, пять за штуку, значит - пять за штуку, и это только в том случае, если это именно то, что я ищу.
- Если они тебе понравятся, заплати мне столько, сколько посчитаешь нужным.
- Справедливо, - сказал я и открыл папку.
Первая фотография обдала меня холодным ветром: панорама города и моря, над которым виднелись провисшие крыши, полуразрушенные фронтоны и бездымные дымовые трубы. Ближе к морю возвышалась тройка высоких шпилей, у двух из которых отсутствовали циферблаты. Боже мой, - подумал я. - Это почти прямо из текста: первый взгляд Роберта Олмстеда на Иннсмут из окна автобуса Джо Сарджента. На втором снимке были разрушенная набережная, полуразрушенные причалы, рыбацкие лодки с разбитыми корпусами и горы разломанных ловушек для омаров. Ряд угрюмых фабрик и перерабатывающих заводов, давно заброшенных, возвышающихся на этой сцене ветхости, но опять же, это было прямое мрачное яркое описание Лавкрафта из книги. На третьем снимке было каменное здание с низкой крышей, окружённое дорическими колоннами, внешние стены которого выглядели выветренными. Две большие двойные стрельчатые двери были открыты, демонстрируя темную бездну.
- Это старый масонский собор, - cообщил Зейлен.
И затем меня осенило: Ну конечно! Именно это здание Лавкрафт использовал для эзотерического Ордена Дагона, где его жрецы совершали богослужения. Они носили яркие одежды и золотые диадемы.
- Последняя, - сказал он.
Но следующая фотография - четвёртая, - подумал я, - а ведь он сказал, что их пять? - Тем не менее, я посмотрел на неё и был ошеломлён увиденным жутким закатом над бухтой. Эффект заставил воду выглядеть расплавленной. За обветшалыми причалами и покосившимися заколоченными лачугами, крыши которых, казалось, вот-вот обрушатся, открывался вид на освещенный солнцем канал и на то, что едва заметно виднелось в миле или около того за ним: неровная черная линия прямо над поверхностью воды. Мертвый Маяк, казалось, смотрел на север.
- Pиф Дьяволa Лавкрафта, - понял я с первого взгляда.
- Хмммм. В нём нет ничего дьявольского, - сказал Зейлен, - это даже не риф. Это просто песчаная отмель. Ну как фотографии? Хорошие, не правда ли?
- Да, - признался я. - Очень жаль, что вы променяли свой талант на то, чем сейчас занимаетесь.
Я всё ещё чувствовал себя потрясённым от воздействия фотографий - правды, которую они сохранили в своих изображениях города так давно.
- Когда они были сделаны, мистер Зейлен?
- Летом 1928 года, в июле. Я сделал их только потому, что Лавкрафт попросил. Я сделал их бесплатно, потому что подумал, может быть, он порекомендует меня каким-нибудь журналам, для которых он писал. Но он так этого и не сделал, дешевый ублюдок.
Теперь, зная это, они были для меня бесценны. Oни стоили значительно больше пяти долларов за штуку. Но, меня оскорбила эта попытка вымогательства.
- Я дам вам пятьдесят долларов за все, но не сто.
- Сто, - твёрдо сказал он. Затем на его лице снова появилась улыбка. - Но ты ещё не видел последнюю фотографию, мистер Морли.
- Да, вот именно.
Я опустил глаза на последний фотоснимок.
Я смотрел вниз, не моргая, несколько минут. Потом я закрыл папку, поднялся и дал Зейлену сто долларов.
- До свиданья, мистер Зейлен.
- Значит, завтра в четыре?
- Будьте уверены, я буду здесь.
- Не забудь, ещё сотня за Лавкрафта.
- Девяносто пять, - и я направился к выходу. - И пожалуйста, не разочаруйте меня, мистер Зейлен.
Он засмеялся:
- Я могу это сделать только в том случае, если сегодня вечером сковырнусь от передоза от наркотиков, которые куплю на деньги, которые ты мне только что дал. Главная причина смерти наркоманов, знаешь ли.
- Если вы собираетесь умереть от передозировки, мистер Зейлен, пожалуйста, не делайте этого до завтра, - моя рука нащупала грязную дверную ручку. - Но послезавтра, как вам будет угодно.
- Обязательно!
Я вышел из зловонной, пахнущей химикатами комнаты, почувствовав себя намного лучше, почувствовав себя желанным гостем в слишком теплом свете дня Убогая квартира Зейлена была такой же тёмной, как и его сердце.
Его истощенная фигура появилась в дверном проёме.
- Возвращаешься к себе? Будешь заниматься своим хобби?
Даже в свете того, что я только что купил, подтекст его тона не мог оскорбить меня больше.
- Мое хобби, мистер Зейлен, как вы знаете, творчество Г. Ф. Лавкрафта.
- Точно. Так что я думаю, теперь ты прогуляешься по городу… чтобы увидеть то, что видел Лавкрафт.
- Это именно то, что я собираюсь сделать, и это не ваше дело. Я собираюсь в Иннсвич Пойнт.
- Сейчас здесь довольно скучно, мистер Морли. Просто блочные здания и цементный пирс, - затем он хихикнул. - Но вот тебе мой совет, причём бесплатный, не ходи на набережную ночью.
Я нахмурился, глядя на его покрытую мхом ступеньку.
- И правда, мистер Зейлен. Вдруг Глубоководные доберутся до меня? И служители Барнабаса Марша предложат меня Дагону!
- Нет, но с таким парнем, как ты, бродягам и беглецам будет очень весело. Там обитают наркодилеры.
- Несомненно, ваши хорошие друзья.
- Они привозят контрабанду на лодках. И мой дедушка не врал, когда рассказывал Лавкрафту о сети туннелей под старой набережной. Они были построены в 1700-е годы. Каперы и контрабандисты использовали их как укрытия.
Это было интересно, хотя я не показывал этого.
- И, если хочешь настоящего удовольствия, прогуляся по главной дороге на север и посмотри на жилище Мэри, - ехидно продолжил он. - Настоящий срез жизни. Он находиться по дороге к Ондердонкам.
Я поморщился, мне стало любопытно, где Мэри живет своей тяжелой жизнью и воспитывает своих детей без помощи мужа.
- Ондердонки, - повторил я. - А, придорожный киоск, который я видел?
- Да. И обязательно попробуй барбекю!
На этот раз я не был уверен, как трактовать его враждебный тон, и был полон решимости уйти немедленно, я не собирался позволять ему и дальше издеваться над собой, но когда я начал уходить, он добавил:
- И ты, возможно, захочешь перечитать свою книгу немного более внимательно.
Я свернул на потрескавшуюся дорожку.
- Вы, конечно, не имеете в виду “Тень над Иннсмутом”?
- А ты как думаешь?
- Я читал её десятки раз, мистер Зейлен. Я, вероятно, могу процитировать большинство из его 25 000 слов дословно, так и что вы хотите мне сказать?
Солнечный свет высвечивал только половину лица этого омерзительного человека:
- Что случилось в этой истории с приезжим, который слишком много разнюхивал, мистер Морли?
Я ушёл, почти позабавленный этой последней дешевой попыткой напугать меня.
- Эй! - позвал он меня. - Когда ты сегодня будешь трахать Мэри за пару баксов… Передай ей привет от отца её третьего и четвёртого ребёнка…
Вот тебе и сходил за фотографиями. Этот человек был невыносим, и, возможно, он воздействовал на мою психику с большим эффектом, чем мне хотелось бы. Единственное, что я ненавидел больше, чем его - это то, что он заставил меня сделать.
Когда я нашёл укромное местечко среди деревьев, я открыл папку и посмотрел на пятую фотографию. Там была изображена Мэри. Да, она была голой и, что ещё хуже, беременной, но даже в таком состоянии ей удалось изящно позировать перед камерой Зейлена. Это было какое-то ужасное столкновение противоположностей, которое вызвало мою мгновенную покупку. Но я знал, что я НЕ ОДИН ИЗ дегенеративных клиентов Зейлена. Я чувствовал странное возбуждение от красоты зловещей женственности, сочетающейся с отвратительностью ситуации, запечатлённой там. Мне пришло в голову, что Мэри невероятно красива, и от её красоты у меня перехватывало дыхание. Мне казалось, что на фотографии она выглядит лет на пять моложе, чем сейчас. Так что если даже какая-то часть непристойностей Зейлена была правдой, и в смутные времена она была проституткой, кто я был такой, чтобы судить её?
Я бы не стал этого делать. С незапамятных времён женщины эксплуатировались в объятиях похотливого мира мужчин; прошлая жизнь Мэри не имела для меня никакого значения, потому что Бог прощает всё. А я буду молиться, чтобы он простил меня.
Вернувшись в центр города, я нашёл магазин, в котором было именно то, что мне было нужно: маленький портфель. Я сделал покупку у ещё одного любезного Олмстейндера, мистера Новри, который был очень любезен со мной.
- Где я могу найти самый короткий путь к набережной? - cпросил я у него.
- Просто идите по главной улице, сэр, - ответил он. - Она приведёт вас прямо к воде. И у нас очень красивая набережная.
- Я в этом уверен. Спасибо.
- Только убедитесь, - поспешил он добавить, - что не задержитесь там до темноты.
Но это предупреждение не сработало.
- Но, Олмстед, кажется, совсем не такой...
- О да, сэр, это прекрасный город, прекрасные люди. Но в любом хорошем городе, есть свои злачные места.
Это верно. Перед уходом я заметил, что в подсобке сидит его жена и быстро пишет что-то на листке бумаге в подсобке.
Её пышное платье не скрывало тот факт, что она была беременна.
Ещё одна женщина, вынашивающая ребёнка, - подумал я и попытался осмыслить начинающееся чувство беспокойства. Правда, с которой я столкнулся, была в том, что все женщины, которых я видел со своего приезда, были беременны. Но потом я напомнил себе, что я по сути являюсь космополитом в довольно синеворотничковой деревушке. И по правде говоря, я не видел ничего плохого по поводу роста населения. Эти маленькие городки были более сплоченными, что в конечном счете шло на общее благо нашей страны. Понимая это, я пересмотрел свою первоначальную реакцию на количество будущих матерей, которых я сегодня видел. Конечно, для меня это было совсем непривычно.
Однако, неторопливо приближаясь к берегу, я заметил небольшой открытый блокгауз, в котором я мог видеть дюжину женщин, удовлетворенно чистящих и консервирующих свежие устрицы. Большинство из них были беременны.
К моему сожалению, предупреждение Зейлена оказалось верным. Несмотря на великолепный, пахнущий прибоем вид гавани, Иннсвич-Пойнт действительно оказался скучным зрелищем. Но, по крайней мере, фотографии Зейлена помогут мне увидеть его таким, каким видел его Лавкрафт. Ещё большее разочарование поразило меня, когда я посмотрел на Риф Дьявола, но потом я вспомнил, что это был вовсе не риф, а песчаная отмель. Рабочие в многочисленных рыбоперерабатывающих заводах и лодочных доках были в основном простыми людьми, такими же, как те, с кем я ехал в автобусе. Я бы не сказал, что они смотрели в мою сторону, но их короткие взгляды были явно не особенно приветливы. Теперь, несомненно, я понял, что послужило для осуждения Гарретом мужского населения; он имел в виду этих угрюмых рыбаков.
Рядом со мной, по всей видимости, находился хладокомбинат - мимо меня то и дело проезжали, грохоча и ревя, большие грузовики. Однако из окна одного из рыбных заводов мне улыбнулась хорошенькая девушка, и, когда я уходил, ещё несколько женщин, разделывающих устриц, улыбнулись мне. Они сидели за длинными столами и чинили рыболовные сети.
Большинство из них были беременны.
Я оставил безобидную сцену и этот каждодневный труд позади. После мороженого Мэри у меня разыгрался аппетит, и я с нетерпением ждал обеда с ней на следующий день. Не забыл я и о встрече за ужином с жизнерадостным мистером Уильямом Гарретом, хотя и сожалел, что не получил никаких известий о его неуместном компаньоне. Когда вдалеке прозвонил трижды колокол, я знал, что не выдержу четырёх часов до ужина, так что я отправился на север по главной дороге, покидая город.
К этому времени дневная жара одолела меня. Я положил пиджак и галстук в портфель и продолжил путь. Как и Лавкрафт, я привык ежедневно преодолевать значительные расстояния пешком. Возможно, Учитель тоже когда-то шёл по этой дороге, - надеялся я. По обеим сторонам дороги росли деревья. Спокойствие пейзажа было очень приятным после неприятного знакомства с Сайрусом Зейленом.
Ах! Что это? - подумала я, заметив почтовый ящик в конце длинной грунтовой дороги на западной стороне дороги. Имя на нём принадлежало семейству Симпсон, внезапно у меня возникло искушение последовать странному совету Зейлена и представиться отчиму и детям Мэри, но потом я передумал. Мэри намекнула, что её отчим нездоров. Лучше подождать, - пришло мне разумное решение. Если судьба захочет, чтобы я познакомился с её отчимом, то правильней будет, если меня представит ему она.
Возможно, из-за усталости и жары у меня возникло неприятное и пресловутое ощущение, что за мной наблюдают. Через лес, со стороны берега, я мог видеть край Иннсвич-Пойнта, а с другой стороны? Лес был густым и темным. Только на периферии моих слуховых чувств я мог поклясться, что слышал что-то движущееся. Возможно, это был енот или просто моё разыгравшееся и утомленное воображение, но тут до меня донёсся аппетитный аромат. Придорожный киоск и коптильня были прямо передо мной, и теперь меня манила вывеска: “ОНДЕРДОНК И СЫН. КОПТИЛЬНЯ. СВИНИНА, ВСКОРМЛЕННАЯ РЫБОЙ”. Я заметил пятерых свинок, которых кормил юноша подросткового возраста, наполняя их корыто вареными плавниками и другой рыбной требухой. Я был рад увидеть несколько велосипедов и две машины, припаркованные у обочины, их владельцы стояли у магазинчика. Всегда приятно видеть процветающее предприятие.
Когда подошла моя очередь, меня встретил пожилой мужчина за прилавком, в мятой шляпе железнодорожного рабочего. Судя по всему, его фамилия была такая же, как и на вывеске.
- Что будешь, незнакомец? - послышался хриплый голос с европейским акцентом.
Я не видел никакого меню.
- У вас тут так чудесно пахнет. Что вы можете предложить, сэр?
- Свинина копчёная или окорок с зеленью. Я тебе скажу, что наша свинина – лучшее, что ты когда-либо пробовал, а если нет, то еда будет бесплатная!
- Охотно верю! - cказал я в восторге. - Дайте мне одну, - и через мгновение он вручил мне бутерброд с барбекю, наполовину завёрнутый в газету.
- Откуси кусочек, пока не заплатил, - напомнил мне продавец. - А затем скажи мне, разве это не лучшее, что ты когда-либо ел?
Я откусил кусочек.
- Он потрясающий, сэр, - сказал я ему. - Я пробовал свинину из Канзас-сити в Каролине и даже в Техасе, и ... но этa превосходнa.
Ордендонк кивнул без энтузиазма.
- Вот что нужно делать рыбаку, когда он не может нормально ловить рыбу. Я думаю, это слово – “изобретательность”. Это я придумал кормить свиней рыбой. Рыба делает мясо более влажным, так что вы можете коптить его медленнее и дольше.
- Это, безусловно, рецепт успеха, - похвалил я. Я настоял, чтобы он оставил себе сдачу от моего доллара за двадцатипятицентовый сэндвич. - Но... раньше вы были рыбаком?
- Как мой папа, и его отец, и так далее. - Жизнерадостный мужчина внезапно ожесточился. - Теперь - нет. Ни рыбы, ни всего остального. Это неправильно. Но это прекрасно работает.
Моё любопытство разгорелось с новой силой.
- Как, наверно, вы уже заметили, сэр, я нездешний, но в Олмстеде, в районе Иннсвич-Пойнта я заметил, что рыбы, кажется, более чем в изобилии.
- Конечно, но она только для Олмстедеров, а не для меня и моего пацана, хотя этот клочок земли принадлежит нам с незапамятных времен! - эта тема явно задела его за живое. - Как выяснилось мы для них чужаки. Каждый раз, когда мы с моим мальчиком ловили рыбу, местные нас прогоняли. Какие-то крутые ребята из Олмстеда. Не хочу, чтобы моего сына избили из-за какой-то вонючий рыбы.
Территориализм, - понял я сразу. Это было более широко распространено, чем многие могли бы подумать; в моём собственном городе семьи, промышляющие ловлей лобстеров, как известно, враждовали между собой так же, как и другие семейные бизнесы.
- Прискорбно, сэр. Но доказательство вашей изобретательности создало альтернативный рынок, который, я уверен, будет процветать.
- Ммм, - пробормотал он.
- Итак, как я понимаю, вопрос территории заставляет вас покупать рыбу, которой вы кормите свиней?
- Нет, мы ловим её сами. Kаждую ночь мы с сыном пробираемся в северную часть пристани, забрасываем несколько сетей, а потом крадёмся обратно. Мы проводим на воде не больше десяти минут, а затем уходим. Времени хватает только на то, чтобы вытащить ведро-другое, но это всё, что нам нужно для cвиней.
- Ну, по крайней мере, ваша система работает - сказал я.
- Да, наверное, так оно и есть. - В этот момент к отцу подошел его младший сын. Ондердонк похлопал его по плечу. - Он много работает на благо семьи, и я хочу, чтобы он учился правильно. Это по-американски.
- В самом деле? - сказал я и улыбнулся мальчику, но потом спросил Ондердонка: - Я очень люблю свиные ребрышки. Они когда-нибудь были в вашем меню?
- Ребрышки? Да, но мы готовим их только два раза в неделю. Они распродаются за пару часов. Возвращайся через два дня, их у нас будет немного. - Oн показал на свинарник. - Скоро мы посадим Хардинга в коптильню. Хардинг - вон тот, толстый.
Я предположил, что он имели в виду самую большую свинью. Но мне пришлось рассмеяться:
- Вы назвали свою свинью в честь 29-го президента Америки?
- Вот именно! - воскликнул рабочий. - И чертовски горжусь этим. Это Хардинг валял дурака, а тот "Teapot-Dome" скандал,[7] который привел к краху фондовой биржи, и оставил Америку такой, какая она есть!
С этим я не мог поспорить, но все еще забавлялся.
- Взять, например, честного парня Кэлвина Кулиджа, чтобы вернуть уважение главному кабинету страны. Да, сэр! - он подмигнул. - Теперь ты не увидишь ни одной моей свиньи по имени Кулидж. Но в этом хлеву у нас еще есть: Тафт, Уилсон, Гарнер и этот социалист Рузвельт!
Боже, он явно не любил правительство. У этого человека определенно были политические убеждения, странные для невежественного рабочего человека.
- Итак, - пошутил я, - я вернусь послезавтра, чтобы попробовать копчённые ребрышки Хардинга!
- Сделайте это, сэр и вы не будете разочарованы!
Я попрощался, погладил молчаливого мальчика по голове и дал ему доллар.
- Благодарю вас, молодой человек, за то, что помогаете в такой тяжелой работе своему прекрасному отцу.
- Спасибо, сэр - проговорил мальчик.
- Хорошего тебе дня! - пожал мне руку Ондердонк, а затем я ушёл.
Мне было приятно видеть, что рабочий человек не унывает даже в такие смутные времена. Этим человеком можно было восхищаться. Будучи несправедливо отстранённым от изобилия местной рыбы, он нарушил препятствия во благo своей семьи.
Я пошел обратно по дороге, и смесь мыслей подняла мне настроение. Конечно, прекрасная еда и такой же прекрасный день; знание того, что завтра у меня будет редкая фотография Г. П. Лавкрафта; вероятность того, что сегодня вечером в закусочной Рексолла будет еще одна прекрасная еда (бо свежие морепродукты я любил больше, чем свинину) и просто удовольствие от того, что я действительно иду туда, где когда-то ходил Лавкрафт.
Но была ещё одна вещь, которая вызывала у меня восторг.
Мэри.
Мэри Симпсон. Столь красивая, невероятно добрая, искренняя и трудолюбивая. Мне было абсолютно всё равно на её несчастное прошлое, если это было правдой. Бедная беременная женщина, без мужа, работающая на двух работах, чтобы прокормить такую большую семью. Я только сейчас себе признался, что влюбляюсь в нее платонически, и платоническим это должно было остаться, ибо я не мог постичь ничего большего, как бы страстно я этого ни желал.
Я мечтал увидеть её завтра за обедом.
Я обернулся, мое сердце подпрыгнуло в груди. Удивление застало меня врасплох с самой неприятной внезапностью.
Из Западного леса я точно слышал шум.
Теперь я был уверен, что за мной шпионят, и я был полон решимости не подвергать себя преследованиям.
Я напряжённо всматривался в лес, а затем, услышал хруст поломанной ветки.
- Выйди уже на конец! - крикнул я и, не колеблясь, шагнул за завесу деревьев. - Я тебя слышу!
Еще несколько веток хрустнули, когда мой преследователь явно углубился в лес. Не знаю почему, но я продолжал преследовать его.
Ярдах в пятидесяти в лесу солнечные блики выдавали крадущееся существо.
На какую-то долю секунды я увидел фигуру, но не лицо, а одежду: длинный, засаленный черный плащ с капюшоном.
- В самом деле, мистер Зейлен, так нельзя обращаться со своим клиентом, который вам платит! - разнесся мой голос среди деревьев. - Если вы хотите ограбить меня, то предупреждаю я вооружён!
Это было правдой, из кармана брюк я уже достал маленький полуавтоматический пистолет, который купил в магазине огнестрельного оружия «Кольт» в Хартфорде. Это была модель 1903 года, которую, как я читал, очень любил известный грабитель банков Джон Диллинжер. Я не был первоклассными стрелком, но с полной обоймой я чувствовал себя вполне уверенно.
Зейлен стоял неподвижно и ясно слышал меня. Он тотчас же убежал и позволил лесу поглотить себя.
- Я разочарован, мистер Зейлен! - раздался мой следующий крик. - Но, вор вы или нет, не забудьте о нашей завтрашней встрече!
Густота деревьев впитала мой голос. Такой застенчивей, замкнутый человек как я, мог бы быть потрясён такими событиями, но, к своему удивлению, ничего подобного я не чувствовал. А наоборот, я был спокоен и уверен в себе. И я не собиралась избегать Зейлена завтра. У него есть то, что мне нужно, и я получу это, как и планировал. Теперь он точно не отважиться напасть на меня потому, что был в курсе, что я вооружён, а я, в свою очередь, решил не тратить на его поиски время, а вернуться на дорогу.
Когда я развернулся, чтобы уйти из леса, я увидел дом.
Это был дом Мэри.
Только тусклый солнечный свет проникал сквозь замысловатый зонтик высоких ветвей. Всепроникающее отсутствие дождей в регионе превратило лесную почву в ковер трута. Сначала я принял то, что увидел, за холмик, но затем более пристальное изучение показало мне маленькие окна среди поросшего плюща. Потом я различил углы, которые ещё не успели зарасти сорняком, а также шиферную крышу и дымоход из старых полосатых кирпичей дореволюционного периода. Однако за приземистой и покрытой плющом обителью располагалась поляна, сияющая под солнцем, на ней резвилась одинокая фигура. Присмотревшись поближе, я увидел, что это был мальчик, стреляющий из самодельного лука. Стрелы были сделаны для детей, с резиновыми присосками на кончиках, мальчик уверенно целился в старую, подпертую оконную раму, в которой всё ещё было стекло.
Это был один из старших детей Мэри. Единственное, что было странно, что он один наслаждался этим великолепным днём. Находясь так близко к дому, я ожидал услышать и увидеть свидетельства всех восьми ее детей. Она намекала в разговоре, что ее отчим присматривает за младшими, - вспомнил я. Однако в доме стояла почти осязаемая тишина.
Я сразу почувствовал, что вторгаюсь в чужие владения. Только погоня за Зейленом привела меня так глубоко в выжженный лес. Тем не менее, как бы мне ни хотелось уйти, я остался, глядя на окутанный листвой дом. Порыв заглянуть в окно был очень силен, но потом я упрекнул себя. Мало того, что это был бы поступок хама - а я им не был - это было бы незаконно. Я не имею права быть здесь, поэтому я должен уйти. Но мне пришлось задуматься о мотивах моего глубочайшего подсознания - или того, что Фрейд называл "подсознанием".
Неужели моё подсознание собирался шпионить за Мэри?
Когда я повернулся чтобы уйти, я чуть не закричал.
Прямо передо мной стоял мальчик.
Я быстро восстановил своё самообладание.
- Здравствуйте, молодой человек. Меня зовут Фостер Морли.
- Привет, - ответил он, краснея.
Мальчик был худым, ясноглазым и у него был такой вид, как у многих детей: любопытное удивление и зрелая невинность. Он был одет аккуратно, но в поношенную одежду, и выглядел на десять лет моложе, чем обычно. Одна его рука держала самодельный лук, а другая колчан со стрелами. Через мгновение он сказал:
- Меня зовут Уолтер, сэр.
- Приятно познакомится, Уолтер, - он робко пожал мою протянутую руку. - A твоя фамилия случайно не Симпсон?
Казалось он подавил удивление.
- Да, сэр.
- Ну, как тебе это нравиться? Я друг твоей мамы. Я разговаривал с ней сегодня утром в магазинчике мистера Бакстера. Ты должен гордиться, что у тебя такая трудолюбивая мать.
Мальчик был явно удивлён этой информацией:
- Да, сэр, я очень горжусь, как и мой дедушка.
Его дедушка мог быть только отчимом Мэри.
- Он спит, - продолжил он. - Он… очень старый.
- Да, стариков надо уважать, - я взглянул на его лук с бечёвкой. - Боже мой, Уолтер, ты настоящий лучник. Практика сделает тебя совершенным, - а затем я указал на его цель в оконной раме, из которой торчало несколько стрел, - и судя по твоим впечатляющим навыкам, ты можешь однажды оказаться в олимпийской команде по стрельбе из лука.
- Вы действительно так думаете? - спросил он с волнением.
- Конечно, если ты будешь прилежен и продолжишь практику. Когда ты подрастёшь, тебе придётся тренироваться с настоящим луком, но я уверен, что такому талантливому мальчику, как ты, не придётся долго ждать.
- Моя мама сказала, что я смогу получить настоящий лук, когда она заработает достаточно денег, чтобы купить его. Но я смогу использовать его только под её присмотром.
- Правильно, сынок. Почитай матерь свою, как сказано в Библии.
- Вы пришли… чтобы встретиться с ней? - спросил мальчик - Она ещё на работе.
Я не хотел лгать юноше, но не мог же я сказать ему, что преследую преследователя поблизости.
- Нет, Уолтер, я просто гулял, когда случайно наткнулся на тебя и твой дом. Эти леса настоящее удовольствие для меня потому, что большую часть времени я провожу в городе. В Провиденсе.
- Я тоже часто брожу по лесу, сэр, - Уолтер указал прямо за дом. - Там есть тропинка, которая идёт через лес, до самого города. Так моя мама ходит на работу каждый день.
- Я благодарен за совет, молодой человек, - поблагодарил я его. - Я обязательно вернусь обратно по ней. Но скажи мне. Почему ты здесь играешь один? Ведь у тебя есть братья и сёстры, с которыми можно играть.
Его глаза нервно забегали, как будто этот вопрос застал его врасплох.
- Мне нужно идти, сэр, надо помочь дедушке.
- Конечно, старым нужно помогать, особенно родному дедушке, - это было всё, что я мог ему сказать, потому что мне показалось, если я надавлю на него со своим предыдущим вопросом, он замкнётся. Тем не менее я знал: у Мэри есть ещё семеро детей. Неужели они все сидят в доме? - Прежде чем ты уйдёшь, Уолтер, позволь мне сделать тебе подарок, - может это было и неправильно, но я не мог сопротивляться своему порыву. - Я уверен, что твоя мама с дедушкой мудро посоветовали тебе не брать подарков от незнакомцев, но мы ведь не чужие, правда?
- Нет, не совсем, мистер Фостер, - хотя упоминание о подарке явно привлекло его внимание
- Я бы хотел, чтобы ты взял это и купил себе лук получше, - а затем протянул ему десятидолларовую купюру. - А на то, что останется, было бы неплохо купить маме цветов.
- О, да, сэр, конечно! - почти кричал от радости мальчик.
- И когда твоя мама спросит откуда у тебя деньги, просто скажи ей, что их дал её друг, мистер Морли.
- Благодарю вас, сэр! Большое вам спасибо!
- Всегда пожалуйста, Уолтер. Надеюсь, увидеть тебя снова.
Я улыбнулся, когда он побежал к приземистому дому, вошёл в едва видную дверь и исчез.
Какой от этого может быть вред? Я только надеялся, что успел порадовать парня. Я попытался найти путь Уолтера сразу за домом, но снова обнаружил, что мне мешают... ещё больше возникших вопросов. Где другие её дети? И почему Уолтер испугался моего вопроса?
Я обогнул дом, направляясь к поляне, но при этом намеренно не отводил взгляд от окон. Последнее окно, которое было доступно моему взору, перед тем как я вышел на поляну, было почти полностью заросшее плющом.
Что я cмогу сказать в свое оправдание, если отчим увидит, что я заглядываю внутрь?
И все же я заглянул внутрь, не думая об очень неоправданном риске, и почему я это сделал, я никогда не буду уверен.
Знаю только, что лучше бы я этого не делал.
Сквозь мутный осколок стекла я увидел тесную, выложенную кирпичом комнату, с небольшим камином, дополнительной дровяной печью и мебелью, которую я должен описать как самодельную. Во всяком случае, я был рад, что они улучшили свои жилищные условия, повторно используя такие предметы как коробки, деревянные ящики и неиспользованные кирпичи. Несколько ящиков, легли в основу кровати, а для матраса использовались обычные простыни, набитые сухими листьями. В шкафу вместо стаканов для питья стояли консервные банки, по всей видимости используемые для этих целей. Стол, крышка которого была сделана из старой двери, имел ножки, из толстых ветвей деревьев. Это вопиющее убожество ранило меня… и в своей голове я уже подсчитывал, насколько мои деньги могут помочь этой бедной семье.
Я отступил назад, когда внутри открылась дверь. Сначала появился Уолтер, за ним следовала качающаяся фигура, издающая стук. Яркий дневной свет, пробивающийся через окна, давал мне хоть что-то разобрать внутри. Когда я прищурился, то у видел, что фигура опиралась на костыли, с её головы свисали длинные, запутанные, седые волосы, это мог быть только отчим Мэри; Уолтер помогал ему идти к импровизированной кровати.
Раздались странные звуки протеста, когда старик наконец добрался до кровати и с большим трудом улёгся в неё. Я почти ничего не мог разобрать, но, как я понял, его страдания были вызваны какой-то массивной формой артрита, такой вывод был совершенно очевиден из-за кривизны его конечностей. Pука старика взяла кусок картона, чтобы использовать его в качестве опахала… вот только у кисти не было пальцев…
- Вот вода, дедуля, - cказал Уолтер и подал ему одну из консервных банок.
Мой ракурс мало что показал, Уолтер осторожно наклонил банку, дав старику попить. Слишком громкий пыхтящий звук заставил мой лоб подняться в удивлении.
- Эм, дедушка, - начал Уолтер. - Там был один человек, снаружи. Он мамин друг, его зовут Фостер Морли…
Ужасающе парализованная фигура, казалось, наклонилась, и при этом я увидел трагически неестественный изгиб его позвоночника. Но именно слова Уолтера заставили его наклониться ближе.
- И... и… он дал мне это, - затем, поколебавшись, юноша показал десятидолларовую купюру. - Он сказал купить маме цветов.
Я уверен, что никогда не забуду реакцию отчима на эту информацию.
Старик рванулся вперёд, выпрямив при этом деформированную спину и руки, а затем издал крик возражения на языке, которого я никогда не слышал: высокое, полное безумия, визжащие хрюканье - то поднималось, то становилось тише, при этом ещё издавало звук, который наполнил мне что-то мокрое, разбрызгивающееся где-то рядом.
Внезапность - и неприкрытость - громкого возражения мужчины подействовали на меня почти физически, как удар бейсбольной битой в грудь. Я отшатнулся назад, но глаза мои оставались прикованными к тому частичному окну, и все, что я могу сказать о том, что, как мне кажется, я видел, это:
Что-то рванулось вперёд из изможденной массы теней, которые составляли этого немощного человека. Что именно это было я не смог точно разглядеть. Это была либо веревка, либо хлыст, брошенный вперёд с явно выраженной злобой по отношению к мальчику. Это все, что я могу сказать: он напомнил мне хлыст.
Этот хлыст щелкнул с влажным, но решительным ЩЁЛК! И, казалось, забрал десятидолларовую купюру из рук Уолтера, а затем вернул её страдающему старику.
Затем последовал следующий поток этих ужасных булькающих субоктав и визгов, при этом разбрызгивающих слюну, мальчик побледнел, повернулся и бросился бежать из комнаты.
Ужасная болезнь поразила этого бедного пожилого человека, не только тело, но и разум.
Я больше не мог этого видеть, и я бросился на поляну позади дома, буквально вырываясь на солнечный свет и порхание бабочек, и бежал до тех пор, пока - полубезумный - не заметил тропу, о которой сообщил мне мальчик.
О врожденных и прогрессирующих болезнях я знал очень мало, и хотя моё чувство жалости и сочувствия к этому человеку были здравыми, мне всё же пришлось почти насильственно изгнать образ этого сумасшедшего человека из моей головы…
Ступая по тропинке мальчика, я несколько минут не обращал внимания на её особенности. После моей пробежки сердце в груди бешено колотилось, дыхание стало коротким и прерывистым. В конце концов я остановился, чтобы отдышаться и прийти в себя от увиденного, я наклонился, уперевшись руками в колени, по моему лицу жирными каплями бежал пот.
Быстрое отступлениe от этого проклятого дома привело меня на грязную тропу, поросшую травой с человеческий рост. Вокруг щебетали насекомые, и светило яркое, безмятежное солнце.
Это была темнота тесного дома, - подумал я, - и сила внушения, которая так гротескно дополняла то, что я видел.
Из всех людей, я снова подумал о Сайрусе Зейлене и его слишком правдивых выводах относительно моего статуса в жизни. Богатенький щенок. Мое незаслуженное привилегированное положение защищало меня от таких трагических реалий, навалившихся на менее удачливых, и это было просто неправильно. Мне было необходимо познать ужасы реальной жизни - и их последствия - чтобы в дальнейшем стать лучшим человеком, каким, я уверен, Бог хотел бы меня видеть. Мое сочувствие не должно быть ни притворством, ни жалостью. Я уже вообразил себя филантропом, помогающим тем, кто имел гораздо меньше меня.
Я знал, что должен помогать таким людям, и помогать чем-то большим, чем просто деньгами.
Тихие голоса прервали мои мысли. Когда я повернул голову, то увидел сквозь высокую траву небольшое озеро, по его поверхности лениво плавал солнечный свет. Но голоса…
Мне пришлось прикрыть глаза рукой, чтобы приглушить яркий свет. Там, на коротком пирсе, сидели две женщины, одна - медовая блондинка, другая - с волосами цвета обсидиана. Oбе были голые и оживленно болтали, размахивая ногами в воде. Дальше в озере я увидел маленькую бутылку, служившую буем.
Обнаженные белые спины девушек блестели на солнце, но спокойная сцена не шла ни в какое сравнение с явным настроением черноволосой девушки, которая рявкнула:
- Я ненавижу это, Кассандра! Меня тошнит от одного их вида. А я должна пойти ещё раз сегодня вечером. Боже, я так боюсь.
- Значит, ты ещё не встала на путь? - спросила вторая.
- Нет. Они заставляют меня приходить каждую ночь, пока не будут уверены, - девушка заплакала. - И я должна быть с несколькими из них! Одного раза не хватает! Каждый вечер должно быть минимум двое, а вчера я слышала, что теперь будет ещё по двое! Мне что теперь, спать с ними со всеми? Сколько сейчас, семь вместе?
- Шесть. Помнишь, один умер, и тот кудрявый человек не смог... ну, ты понимаешь. Никогда не знаешь, когда от них вдруг не будет толку. A самое страшное что они иногда заканчивают как Пол.
Пол! Я сразу же вспомнил это имя. Естественно это обычное имя, но я уверен, что они имеют в виду больного брата Мэри.
- Вот дерьмо! - воскликнула черноволосая. - Одного раза за ночь должно хватить!
- Как сказал доктор, Моника. Чем больше вы этим занимаетесь, тем больше шансов на успех…
О чём, чёрт возьми, они говорят? Они имеют в виду доктора Анструтера?
- Вот почему он так часто их проверяет, - продолжила медовая блондинка. - Чтобы убедиться, что они не потеряли… я забыла это слово. Портенс? Э… нет, потенцию!
Я всё ещё не мог понять о чём они разговаривают…
- Но они такие уродливые! - чуть не визжала Моника. - Мне из-за них сняться кошмары!
Медовая блондинка Кассандра взяла Монику за руку, чтобы утешить.
- Как говориться, нужно настроиться на правильный лад. Дело не в удовольствии, а в чём-то гораздо более важном. Думать так, как ты думаешь, значит быть эгоисткой. Oни должны быть такими, какие они есть - ради нашей общий безопасности…
- Но, это же просто ужасно…
- Ты не не должна так говорить, Моника. У меня уже шестеро детей. Просто здесь так принято. Так будет лучше для будущего.
- Я не знаю, как ты смогла забеременеть от них шесть раз!
Кассандра мечтательно ответила:
- Просто закрой глаза и думай о хорошем, Моника. Притворись, что ты с кем-то другим, с кем-то красивым, сильным, милым и…
- С кем-то нормальным! - поддержала её Моника. - Hе все девушки делают это по своему согласию.
- Нет, но это всё ради общего блага, как говорит доктор.
Моника, казалось, была близка к истерике:
- Боже, почему я не могу хоть раз попробовать настоящего мужчину? Иногда мне так хочется сбежать!
- Шшш! Не смей так говорить! Мы обе прекрасно знаем, что происходит с девушками, которые пытаются сбежать…
Подслушивая тайный разговор, я был совершенно сбит с толку.
- Я проверю ловушку, - сказала Кассандра и спрыгнула в воду по грудь. Она направилась к самодельному бую.
Тем временем Моника встала и потянулась, заложив руки за спину. Она развернулась, что позволило мне взглянуть на её телосложение. На вид ей было не больше восемнадцати, и она обладала потрясающей красотой. Затем она повернулась ко мне лицом. Блестящие черные волосы развивались на ветру, дующего со стороны воды. Она была потрясающая: миниатюрная грудь, длинные ноги и плоский живот. Я хотел отвернуться, потому что считал неправильным подглядывать за голыми женщинами, но тут вернулась Кассандра. Она поднялась по лестнице на мостик, подняв из воды небольшую проволочную ловушку, наполненную раками. В отличие от Моники, Кассандра была на девятом месяце беременности.
- Смотри, она полная! - девушка была в восторге от хорошего улова.
Моника подошла и улыбнулась.
- Ого, это много, - oна проверила вес ловушки. - Должно быть, десять фунтов! У нас будет похлебка несколько дней!
Когда я пытался прислушаться к дальнейшему разговору, моё внимание ослабло… моя рука устала, и я уронил портфель…
Звук был слишком очевиден; обе девушки с любопытством посмотрели в мою сторону. Видят ли они меня? Я затаился.
- Я думаю, там кто-то есть, - сказала Кассандра, а затем поднесла палец к губам. - Боже, надеюсь это не они…
- Смотри! Вон там! - Моника указала прямо на траву, за которой я прятался.
- Это…?
- Это мужчина! Настоящий мужчина! - она голышом направилась в мою сторону. - Эй, подожди! Иди сюда!
Я схватил чемодан и бросился бежать.
- Постой! - взвыла Моника. - Пожалуйста! Не убегай! Мы можем осчастливить тебя! ВЕРНИСЬ!
У меня не было намерения подчиняться. Мои ноги несли меня так быстро, насколько были способны, и я мог только надеяться, что ни одна из девушек не разглядела моего лица. Чуть дальше я услышал последний крик Моники:
- Вот ДЕРЬМО! Он убежал!
Я бежал без остановок, пока не добрался до центра города и не вошёл в вестибюль “Хилман-Хауса”…
В безопасности, в своей комнате я сел на кровать, чтобы восстановить дыхание. Я включил радио, потому что музыка могла успокоить меня, и я сразу же расслабился под песню Томми Дорси «Наша Любовь». Вслед за песней последовал ежечасный выпуск новостей: «забастовки запрещены Верховным судом”, “генерал Франциско Франко завоевал Мадрид со своими фашистскими войсками”, “ученный по имени Ферми предупреждает правительство союзников о том, что в настоящее время существует процесс, который может расщепить атомы, и таким образом, можно использовать новую ужасную разрушительную силу”. Ни одна из этих новостей не звучала обнадёживающее; я выключил радио.
Отвлекающий маневр, на который я надеялся, был сорван. Господи, что за чертовщина ПРОИЗОШЛА сегодня? - cпросил я себя с тревогой. Я старательно пытался найти рациональное объяснение тому, что видел и слышал, но в конце концов потерпел неудачу. Я не смог разобраться в этом, и посчитал, что в моём напряженном и возбужденном состоянии мне было бы полезней успокоиться и привести собственные мысли в порядок. Дневная жара, а также безумная пробежка оставили меня грязным и пропитанным потом, поэтому я принял прохладную ванну. Я попытался очистить свои мысли…
Но, внезапная усталость заставила меня задремать даже в прохладной воде. Я то засыпал, то просыпался. Обрывки снов преследовали меня: образы не только недоумения, но и отвращения.
Человек в убогом доме, изуродованный каким-то катастрофическим симптомом артрита, разразился какими-то непонятными ругательствами, а потом хлестнул молодого Уолтера кнутом, или чем бы это ни было.
Потом были две обнаженные девушки на мосту, одна из них была беременна, а вторая, очевидно боялась беременеть, но была готова принять её с ужасающей покорностью… их загадочные слова плавали в моём полусонном сознании:
- Меня тошнит от их состояния…
- Так ты ещё не встала на путь?...
- Они заставляют меня ходить каждую ночь, пока не будут уверены!...
- Иногда они заканчивают как Пол…
Эти слова смешались с острыми, как бритва, воспоминаниями об их физических телах, их сверкающей обнаженной красоте, их мерцающей белой коже и их интимных женских чертах, таких запретных... и таких неправильных для меня, чтобы смотреть на них с такой готовностью... и в то же время таких экзотических...
Возможно, я погрузился в глубокий сон, когда эти яркие образы были изгнаны… образом Мэри…
Сначала, прелесть ее лица и простые честные манеры, и даже некоторые ее замечания:
- Такой красивый, воспитанный джентльмен, как вы? Никогда не был женат?...
A затем - дьявольское слияние: мой первый пленительный образ, когда я увидел её в магазине мороженного медленно начал искажаться в гнусную эксплуатационную фотографию, которую я купил у презренного Сайруса Зейлена: Мэри, обнаженная, беременная, с выпирающей грудью, как визуальный фотографический корм для дегенератов…
Завершение этого образа потряслo меня и возбудилo до ужаса, я уверен, что громко застонал во сне. Внезапная тревога, стыдно признаться, была вызвана неутолимым физическим желанием самого грешного рода. Это вызывало во мне плотские желания, и хотя в прошлом я всегда старался воздерживаться, первобытная необходимость не могла быть устранена. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что мое безумие заставило меня сделать то, что, как известно, делают одинокие люди в такие минуты слабости, после чего, сгорая от стыда, я стал молить Бога простить мне это корыстное и наглое оскорбление Его милости…
Смущенный этим фактом, я томился в ванне на когтистых лапах, но потом мои глаза расширились...
Продолжая молиться о спасении своей души, я услышал, странный внезапный звук: это было отчаянное прерывистое дыхание. При этом это было буйное, распутное дыхание, и я надеюсь, что женское.
Я уставился на противоположную стену, чтобы сразу же понять, что, по всей видимости, за мной наблюдают дистанционно. Но если это так…
То откуда именно?
Я выпрыгнул из ванны, надел халат и как параноик начал осматривать противоположную стену и потолок над ванной. Но никаких «глазков» я естественно не нашёл; и уже несколько минут спустя, я начал злиться на самого себя из-за чувства разыгравшейся паранойи. Звук, который, как мне показалось, я услышал был, безусловно, остатком фрагментов сна и моего усталого тела и ума. Ради всего святого! - насмехался я над собой. - Кому я нужен, чтобы шпионить за мной.
Мои новые наручные часы с хронографом Пирса показали мне, что уже приближалось время ужина. Я привёл в порядок волосы, уложив их гелем, потом почистил зубы и одел свой вечерний костюм. Хоть я с нетерпением ждал ужина с мистером Гарретом, большинство моих мыслей было сосредоточено на другой встрече: если быть честным, то на завтрашнем свидании с Мэри. У меня было странное чувство, что я запятнал ее своим предыдущим актом унижения и самоуничижения, абсурдной абстракцией, но таков уж я был. Тем не менее, я не уйду, пока не сделаю одну простую вещь.
Я сел за маленький письменный стол в комнате и открыл свой портфель. Из него я достал папку, которую купил у Зейлена, и из нижней части подборки старых фотографий выскользнул снимок Мэри. Я позволил себе взглянуть на него с мрачной решимостью…
Резкость, контраст и общая четкость фотографии теперь казались ещё более чёткими, чем раньше, и снова меня начало душить чувство слияния, которое соединило физическую красоту Мэри с отвратительно эксплуататорским дизайном: её изящная поза служила для визуального удовлетворения нечестивых мужчин, отдавшихся извращенности. Каждый элемент фотографии, казалось, манил меня к вожделению бездонных, сверкающих глаз Мэри, её улыбке, высокой, смуглой груди, полной молока, подтянутым стройным ногам. Теперь я заметил, что каждый дюйм её безупречной наготы то ли блестел от обильного пота, то ли намеренно был намазан какими-то маслом, этот эффект заставлял её в фотографии мерцать, создавалось впечатление, что она была живой, но запертой в фотографии. Я больше не собирался подаваться тому чувству похоти, которое вызывал её образ.
Только любви.
Чудовищный мир, чтобы позволить это, - решил я. - Порабощать бедных и отчаявшихся в самых пресыщенных намерениях. Я достал из дорожной сумки складные ножницы и принялся кромсать фотографию от края до края, пока не остался только крошечный квадрат прекрасного лица Мэри. Всё остальное я выбросил; a изображение её лица спрятал в кармашке своего бумажника.
Затем я спустился по лестнице; однако, когда я приблизился к входной двери, то та открылась прежде, чем я смог к ней прикоснуться: в дверях я столкнулся сo стройной, привлекательной молодой женщиной в красивом, но простом платье, которое многие предпочитали носить в тёплые месяцы; она прошла мне на встречу и кротко улыбнулась, кивнув.
- Здравствуйте, как поживаете?
- Здравствуйте, - только и сказала она, словно стесняясь. Когда она прошла мимо, меня ужалил трепетный шок; мне потребовалось так много времени, чтобы заметить её стройную фигуру и чёрные как обсидиан волосы.
Моника. Одна из девушек с озера…
Очевидно, она не узнала во мне человека, которого так горячо умоляла вернуться всего несколько часов назад.