Местное летописание XIV–XV веков
Ростовское (или суздальское) летописание. Оно сохранилось в составе летописного свода первого десятилетия XV в., завершающего Московско-Академическую летопись (XV в.). В его основе лежат источники, общие с Радзивиловской (до 1206 г. – предположительно Летописец ростовского князя Константина Всеволодовича) и Софийской I летописями. Окончание же его представляет краткую летопись, уделяющую особое внимание Ростову и ростовским, а также суздальско-нижегородским князьям. Это позволяет сделать вывод о том, что летописный свод, завершающий Московско-Академическую летопись, был составлен в Ростове или Суздале. Однако существование длительной и непрерывной традиции ростовского владычного летописания представляется сомнительным. Подтверждением этого служит и то, что в 80?х годах XV в. оппозиционные центру ростовские летописцы вынуждены были основывать свою работу на московских летописях.
Новгородское летописание. Оно представлено Новгородской I летописью, старший извод которой был доведен до середины XIV в. Он дошел до нас в единственном Синодальном списке, начало которого (до 1016 г.) утрачено. В младшем изводе, представленном Комиссионным, Академическим (середина XV в.) и Троицким (XVI в.) списками, а также поздними копиями Академического списка XVIII и XIX вв., отразилось летописание Новгорода Великого второй половины XIV в. и начала XV в.
Псковское летописание. Оно включает ряд списков, объединяемых в летописи Псковскую I (первоначально доходила до 1469 г.; представлена списками Тихановским XVII в., Архивским I конца XVI в. и др.), Псковскую II (представлена оригиналом – единственным Синодальным списком середины 80?х годов XV в. и доведена до 1486 г.) и Псковскую III (представлена списками Строевским середины XVI в. и Архивским II середины XVII в.; изложение выходит за пределы XV в., а в Архивском II – даже включает начало XVII в.). В основе трех летописей лежал общий псковский протограф, датируемый 80?ми годами XV в.
Белорусско-Литовское летописание. Оно связано с традицией ранних московских общерусских сводов, представленных Троицкой и Симеоновской летописями. Белорусская I летопись представлена Никифоровским, Супрасльским, Слуцким и Академическим списками. Это сложный по составу сборник, включающий «Летописец великих князей Литовских» и «Избрание летописания изложено вкратце». Последний источник составляют заимствования из Новгородской IV (до 1309 г.), Софийской I (за 1385–1418 гг.) и Троицкой (1310–1385) летописей. В заключительной части Белорусская I летопись представляет собой своеобразное продолжение Троицкой летописи или ее протографа.
Изучение истории XIV в. серьезно затруднено тем, что свидетельства о ней весьма неполны и фрагментарны. При крайней бедности общерусского летописания до конца XIV в. особое значение приобретает единственная современная этим событиям местная летопись (доведенная, к сожалению, только до середины XIV в.) – Новгородская I старшего извода (Синодальный список). Лишь обращение к источникам других видов в какой-то степени позволяет восполнить отсутствие сведений по этому периоду. Тем не менее остается множество вопросов, решение которых вообще едва ли возможно. Недостаток фактических данных сказывается самым серьезным образом на качестве и глубине исследования проблем, связанных с историей XIV в.
2. Ключевые политические проблемы XV в. в исторических произведениях
Специалисты спорят: когда возникло внелетописное «Сказание»? Называются даты от 10-х гг. до конца XV в. И, видимо, все спорящие по-своему правы. Такова судьба наиболее значимых в политическом отношении документов эпохи: противоборствующие стороны исправляют их в нужном им направлении. И в окончательной редакции — это сочинение конца XV в., когда даже татарский вопрос уже не был актуальным. Но оставался актуальным литовский вопрос, а также слава и честь набиравшего силу государства.
Большинство сохранившихся списков летописей относятся к XV-XVI вв. Это посвоему закономерно. В середине XV в., как верно отметил А.А. Зимин. Русь (еще не Россия) стояла как «витязь на распутье». И всплеск летописания приходится на 40-е гг. XV в., когда «витязю» приходилось выбирать, каким именно путем идти. Это касалось и межкняжеских отношений, и отношений внутри церкви. После Флорентийского собора 1439 г., активное участие в котором принял митрополит Исидор (последний грек на русской митрополии), на Руси резко возросло стремление к автокефалии, причем особенно настаивали на этом последователи Юрия Галицкого, занимавшего московский стол в 1433-1434 гг. И не случайно, что именно сын его Дмитрий Шемяка, на короткое время в 1446 г. овладевший Москвой, пригласил в качестве местоблюстителя митрополичей кафедры рязанского епископа Иону. И хотя Шемяка московский стол не удержал, Иона в 1448г. был избран митрополитом советом епископов без утверждения Константинополем, который теперь представлялся как бы утратившим православную чистоту.
3. Официальные и неофициальные летописание. Хронографы.
Существование в конце XV века общерусских летописей различног о направлени я не раз отмечалось историками: о неофициально й летописи этого периода, ведшейся наряду с официальной, упоминали Г. Карпов и И. Тихомиров.
Известия из «неофициальной» летописи проникли, по мнению И. Тихомирова, например, в рассказ о „стоянии на Угре" в 1480 году. Однако, ограничив круг своего исследования несколькими летописями, даже не Поставив вопроса о генеалогии московских летописных сводов и их взаимоотношении между собой, Тихомиров и другие исследователи не могли ни выделить известия этой неофициальной летописи из состава доступных им сводов, ни определить ее характера. Глубже подошел к решению этого вопроса А. А. Шахматов. Он обратил внимание на целую группу известий (второй половины XV века), проникнутых „отрицательным отношением к московскому великому князю и московской администрации" и читающихся в ряде летописей конца XV—первой половины XVI века. Шахматов пришел к выводу, что все эти известия восходят к одному источнику, в разных своих редакциях повлиявшему на различные летописи конца XV—XVI века.
Этим общим источником был, по его мнению, Ростовский владычный свод—летопись ростовских архиепископов. В редакции времени архиепископа Вассиана этот свод отразился в Ермолинской летописи, в редакции времени архиепископа Тихона — в Типографской, отчасти в Софийской II и других летописях. Мысль Шахматова о существовании в XV веке Ростовского владычного свода довольно прочно укрепилась в историографии. Однако его предположение, что все приведенные выше известия, проникнутые «отрицательным отношением к московскому великому князю и московской администрации», восходят именно к ростовскому летописанию, не представляется нам бесспорным. В Русском государстве XV века вовсе не обязательно должен был существовать только один центр независимого и неофициального летописания, — критика московского князя могла исходить и из различных источников. Летописи, содержащие отмеченные Шахматовым критические замечания по адресу великокняжеской власти, имеют чрезвычайно мало общего; почти совершенно, в частности, не совпадают между собой две летописи, наиболее близко отражающие, по мнению Шахматова, ростовское летописание: Ермолинская и Типографская.
4. Степенная книга. Летописец начала царства. Лицевой свод Ивана Грозного.
«Степенная книга» — один из крупнейших памятников русской исторической литературы XVI века, повествующий о русской истории с древнейших времён до 1560-х гг. Она вобрала в себя значительное число произведений древнерусской книжности, иногда частично, а иногда даже полностью. Также она содержит ряд уникальных известий, достоверность которых не выяснена.
Писалась она по благословению митрополита Московского и всея Руси Макария, вероятно, для царя Ивана IV Васильевича Грозного. Составитель Степенной книги – протопоп Благовященского собора Московского Кремля, духовник царя Андрей (будущий митрополит Афанасий)