Наемному убийце, известному под именем Клеон.
СОБИРАТЕЛЬ ПЕРСТНЕЙ
По торной тропе, ведущей под гору, шел человек. Высокого роста, стройный, превосходно сложенный. Короткий и тонкий хитониск позволял оценить почти каждый его мускул: путник выглядел не просто крепким, а целеустремленно тренированным атлетом. И довольно молодым атлетом: гладкая кожа лица, румянец на щеках и шелковистые, аккуратно постриженные кудри говорили о том, что юноше лет 20 или немного больше. Загорелые голени его были обхвачены ремешками сандалий нездешней работы. Талию идущего прикрывал широкий пояс с ножнами меча. В левой руке ритмично покачивался небольшой круглый щит – то ли целиком бронзовый, то ли облицованный металлом снаружи. По крайней мере, на всю ширину щита под солнцем сверкало красно-рыжее изображение Горгоны Медусы. В правой руке молодой воин легко, словно соломинки, нес пару коротких копий. Человек, знающий толк в схватках, оценил бы это оружие: достаточно легкое для броска издали и вполне крепкое для ближнего боя. За спиной идущего висел кожаный колчан с луком и стрелами и кожаный же мешок, поверх которого был укреплен небольшой бронзовый шлем без маски и нащечников, зато с задиристым ярко-синим гребешком из конского волоса.
Солнце стояло почти в самом зените. Тонкая одежда юноши, вобрав в себя немного пота, прилипла к плечам, груди и животу: издали он казался обнаженным. Но ничуточки не усталым! Под загорелой кожей ритмично играли мышцы голеней и бедер, руки при ходьбе почти не двигались. Лицо молодого странника тем более не выдавало утомления. Зачастую он что-то напевал себе под нос, себе же самому улыбаясь, подчас – смотрел далеко вперед – туда, где зеленели прибрежные равнины, за которыми, сквозь марева жаркого воздуха, просматривались городские стены и синяя бесконечность моря…
Изредка глаза юноши становились грустными, уголки рта опускались, а крутой лоб вдруг подергивался едва заметными морщинками. Но какие бы ощущения не отражались на лице идущего, все равно его ноги ритмично мерили стадию за стадией…
За шагающим юношей пристально следили две пары глаз. Одни глаза – большие, темно-карие, в уголках подкрашенные лазурью. Между ними – чуть вздернутый нос, поверх спадает непослушный каштановый локон. Другие глаза – серо-стальные, холодные. Рядом – никакой помехи, все волосы пшеничного цвета схвачены в хвост на затылке. Прямой, большеватый нос в контрасте с мягкими губами…
- Проксена… Позволь положить его…Одной стрелой…В брюхо, под ремень…Это будет красиво, Проксена…
Шепот, исполненный странной истомы, сорвался с влажных губ кареглазой. На ее плечо легла твердая ладонь:
- Нет. Не позволю. Мы ждем совсем другую добычу…
Две амазонки притаились в зарослях орешника, с обеих сторон густо обрамлявших тропу. Та, что просила о выстреле, держала наизготовку снаряженный лук. Ее ноздри вздувались, упругая грудь ходила вверх-вниз под плотно облегавшей темно-вишневой тканью… Другая выглядела старше и сильнее. В кожаных наколенниках и наручах, в широком поясе из такой же черной кожи, светловолосая девушка была вооружена коротким копьем и щитом овальной формы.
- Меота не должна солгать – скоро здесь проедет купец из Ликии. Почти без охраны. Остынь и жди, Триопа! Твои стрелы еще пригодятся!
- О, мы же все успеем! Утащим этого красавчика с тропы, обберем и дождемся золотого ликийца…Смотри, он же совсем рядом…Ну дай…
- Не дам. Если попадешь мальчишке в живот – будет орать и дрыгаться, как раненый вепрь. Он крепкий, придется добивать. На тропе останется кровь. Да и можем просто не управиться.
- Но он уже уходит, уходит, Проксена! Дай выстрелить сзади! Я всажу ему стрелу между лопаток, сразу наповал…
- Спокойно, Триопа. Я старше тебя и знаю что делать…
- Ты веришь Меоте, этой безгрудой варварке!?
- Хм…Моя грудь тоже невелика…Что же касается Меоты – пока что к ней нет претензий. Ни-ка-ких…
Клеон хорошо разбирался в растительности, все гуще окружавшей его путь. Вот появились сосны, верные спутницы морского побережья. Сразу легче дышать! В низинке – плакучие ивы. Скорее всего там источник…Свернуть бы да напиться холодной родниковой воды…Нет, не стоит. Эти места не производят впечатление безопасных, да и архонт не любит долго ждать. Впрочем, он, Клеон, тоже не сторонник долгих ожиданий! Юноша сглотнул слюну и прибавил шаг. Когда он поравнялся с куртиной орешниковых кустов, сердце как-то сжалось, в груди похолодело…Клеон не сбавил шага, но и разгоняться не стал. Но вдруг его посетило какое-то сумрачное, щемящее предощущение. Показалось даже, что запахи вокруг него изменились: не слабый аромат листвы, не цветы и камни вокруг – а пряный пот, сладко-соленая кровь, острые мускусные притирания…
…Леандр, Леандр, Леандр! Ты так любил запах мускуса! Я же потешался над твоей привычкой. А ты опускал мне ладонь на ягодицу, прижимался к спине и прикладывал губы к уху… Я до сих пор помню твои слова, милый Леандр! «Я лакадемонянин, а не эпирец, как ты. У нас воинам принято крепко душиться перед боем – от этого сердце воспламеняется отвагой!». А я шептал ему в ответ: «Но твое сердце, твое прекрасное сердце и так полно доблести…» Храбрый, верный, нежный Леандр! Никогда не забуду тот день, когда ты один-одинешенек сражался с целым десятком отборных амазонок! О Зевс, о Феб, о Афродита-покровительница влюбленных, почему вы не дали быть рядом с ним?! Почему мне пришлось слушать из уст истекающего кровью бойца как ты, словно лев волков, одну за одной повергал наземь этих свирепых тварей!? Как оказался в окружении, как один за другим получал жестокие удары копий и мечей, как умирал с моим именем на губах…
Клеон взял в ладонь висевший на груди темно-золотой медальон с оттиснутой буквой «Л» - первой буквой имени Леандра и его далекой родины. Повинуясь внезапному порыву, юноша громко воскликнул: «Леандр, мой прекрасный Леандр! Я отомщу, отомщу за тебя!!!».
В банях, казалось бы, все равны… Но только на первый взгляд. Вот обтирается после омовений стройная каштановокудрая девушка. Руки не ухожены, лицо все время опущено…Скорее всего - из недавних вольноотпущенниц: рабство выветривается из крови медленнее хмеля. А вот из портика массажисток выходит гибкая красавица лет 30 с небольшим. Ее глаза полны сладкой хитрости. Даже в женских купальнях не может она не повиливать бедрами, не поигрывать круглейшим во всей Тавриде задиком… Кто же это, если не гетера из самых дорогих и почтенных? Купеческая дочка, рыночная плясунья, жена моряка, трактирщица, поэтесса, вдова – все они остаются самими собой и даже в полной наготе выдают себя…
А кем может оказаться вот эта особа – высокая, статная, с гривой ярко-кедровых завитков, туго вьющихся от природы? Ее плечи широко расправлены, лицо исполнено гордого спокойствия…но не чванства! Высокий лоб, прямой нос, ярко-зеленые глаза…Ярковолосая снисходит до улыбки служанке, принимающей ее нижнюю одежду. Обнаженная, она идет к бассейну с горячей водой – шагает размашисто, без грана кокетства, не боясь поскользнуться на мраморе… Ее кожа – сливочно-золотистого оттенка, вдоль спины играет глубокая складка. Крупные груди лежат на прочном мышечном постаменте, отчего при ходьбе хранят неподвижность. Крошечные, с мелкую монету, соски женщины смотрят чуть-чуть вверх и в стороны: знаток человеческой природы усмотрел бы в этом признак знатного происхождения, равно как и в вытянутом сверху вниз пупке посреди упругого живота. Крепкие, налитые силой бедра, икры и ягодицы точно так же сказали бы знающему человеку об успехах в борьбе, и не только в сладостной!
Женщина не спеша подошла к горячему бассейну в центре зала. Температуру воды поддерживали в нем семь струй, вливавшихся по краям изо ртов искусно вырезанных горгулий. Над водой стоял плотный пар. Купальщица собрала волосы на макушке и не спеша погрузилась в воду, затем подплыла к той из горгулий, которую обволакивал самый плотный туман. Внезапно рядом с ней, словно сгустившись из горячих клубов, возникла еще одна женщина: загорелая дотемна, черноволосая, со строгим, острым лицом. Она тихо сказала: «Привет тебе, Ори…» - но первая тут же прижала ей палец к губам: «Не называй меня полным именем, Меота. Даже здесь! Какие у тебя новости?» - «Плохие новости, Ори. Вам лучше отойти от города и укрыться в горах» - «Но почему?» - «Архонт нанял Охотника.» - «Какого еще охотника, разрази меня Аид?!» - «Охотника за амазонками. Совсем молодого, зовут Клеон, родом откуда-то из Эпира. По моим сведениям, он уже в городе».
После этих слов прошло несколько секунд безмолвия. Ясное до этого лицо той, чье неполное имя звучало как Ори, стало сосредоточенным, уголки сочных губ искривила усмешка:
- Охотник, говоришь?! Хмм…Страшная угроза для амазонок, ничего не скажешь! Если боги хотят наказать – они лишают рассудка…Старый дурак окончательно спятил и повторяет свои ошибки. Ведь он уже нанимал против нас охотника…Точнее, охотницу, сабинянку по имени Синтия…Ты знаешь, Меота, что с ней сталось?!
- Да, знаю… Но без подробностей…
- Хочешь подробностей? Так вот, эта Синтия получила меч в пузо. И заметь, не мой меч, а свой собственный. Я перемешала кишки этой раззолоченной сучке. Она плакала в три ручья и вопила в три горла - на глазах всех амазонок, всех нас! Затем я обобрала ее до нитки. Заживо, Меота, заживо! Связала Синтии лодыжки ее собственным ремнем и таскала по земле, как грязную тряпку…А потом – голос женщины перешел в зловещий шепоток – я отсекла ее белесую башку и отослала феодосийскому архонту! Но видимо, он решил получить еще один такой же подарочек…
- И все-таки, Ори, я умоляю об осторожности. Мне стало известно, что этот Клеон у стен Ольвии победил двух лучших воительниц отряда Миринны и отогнал их от твердыни…
- А я пока что об этом не знаю ничего. Вовсе. А об осторожности стоит позаботиться прежде всего тебе, смелая Меота!
Названная именем Ори быстро поцеловала собеседницу в лоб и та, словно призрак, растворилась во все густеющих клубах пара.
Привет тебе, великолепная подруга моя Орифия,
От Миринны Антиопиды тебе летят пожелания побед и удачи на пути славы!
Пишу тебе со слезами в сердце, исполненном горечью и стыдом поражения. Я вынуждена поведать тебе о событиях, вынудивших наше воинство отступить от стен Ольвии, города-сокровищницы и ключа морских дорог. Еще несколько дней назад мы были полны решимости взлететь, подобно птицам, на ольвийские стены, сбросить с них горстку перепуганных ополченцев и предать этот город судьбе семивратой Трои. Но на помощь обреченным невесть откуда подоспел молодой наемник по имени Клеон. Выйдя под стены Ольвии, он напал на троих наших юных лучниц, каждой из которых не исполнилось и 20 весен. Легко были вооружены храбрые девушки и не сильно еще искушены в тонкостях ближнего боя. Не пощадил Клеон ни одну из них, всех троих ранил мечом насмерть, после чего же издевался сначала над умирающими, а затем и над их бездыханными телами.
Вскипели жаждой мести сердца всех амазонок, да и мою грудь воспламенил гнев! Клеон же, оскорбляя павших, закричал: «Трое ваших девчонок поплатились за детское свое безрассудство! А отважится ли завтра сойтись со мной насмерть по меньшей мере пара женщин, которых вы сами считаете лучшими из лучших?!» Юный наемник заявлял, что поразит их столь же легко. Но мы пришли под стены твердыни не только за славой, но и за добычей! И спросила я тогда Клеона – откроются ли городские ворота, если он падет от рук амазонок? Рассмеялся горделивый мальчишка: «Скорее Эвксинский Понт высохнет на наших глазах! Но если от меня отступится Арес, то клянусь его поножами – Ольвия откроется вашему великодушию!» Возликовали мы, но рано – Клеон объявил свою ставку. Наемник потребовал от нас встречной клятвы: если он насмерть сразит обеих соперниц, воинство амазонок должно снять осаду.
Но поверь, восхитительная Орифия, недолго царило между нами замешательство! Лучшими из лучших единодушно сочли мы родных сестер, неразлучных Веро и Никомаху. Не знали они не страха, ни усталости, а главное – великолепно сражались вместе, бок о бок. И в ответ поклялись мы луком Артемиды, что принимаем условия чванливого юнца…
Пелагий восседал в резном кресле, как полагается правителю, пусть и выборному: с трудом распрямив спину и положив жилистые руки на подлокотники. Клеон расположился напротив него на ажурной скамье в более чем свободной позе. Юноша закинул ногу на ногу так, что из-под коротенького хитониска виднелись упругие мальчишечьи яички и заносчивый перчик… «Будь он моим воином, - подумал Пелагий, - я велел бы отвесить ему розог за такую развязность. А теперь – надо же! – приходится говорить с ним как с равным.». И все потому, что последние защитники Феодосии представляли собой жалкую кучку неумелых и насмерть перепуганных горшечников и плотников, кое-как поднимающих копье и владеющим мечом хуже, чем осел кифарой. Лучников же и метателей дротиков у Пелагия не осталось вовсе. Но при этом он, Пелагий, будет платить деньги этому зазнайке…А что делать? Ведь амазонки не знают жалости…
Вышколенная прислуга – гибкий нубийский мальчик – сменил пустые кубки на полные. Пелагию показалось, что надменное лицо собеседника смягчилось, и архонт продолжил:
- А правда ли, мой юный соратник, что ты в одиночку расправился с ордой амазонок под стенами Ольвии и спас город от разорения?
Проверяет, старый шакал, - подумал Клеон, - наверняка уже прочитал письмо от ольвийцев, которое я же ему и принес! Думает, видать, что я буду лгать, как сто критян, и перехваливать себя, дабы выторговать лишнее. Как бы не так!
Юноша поправил чисто вымытые волосы и с достоинством ответил:
- Я воин, а не полководец. Никакому герою не в силах в одиночку изгнать амазонок. Но они ушли сами…и не без моего участия.
- Как же это случилось, о Клеон?
- Не побоюсь прослыть нескромным, архонт. Но я сумел совершить то, что бродячие певцы называют подвигом…
По крайней мере, он знает себе цену, - подумал Пелагий. Запросит не меньше пяти золотых за каждую легковооруженную амазонку и восемь, а то и все десять – за знатную, в полном вооружении… Не говоря уже о трофеях на поле боя…Словно читая его мысли, Клеон мягко улыбнулся:
- Я не опустошу городскую казну, архонт… По крайней мере, так, как это сделали бы амазонки. Возможно, в том письме, что я передал тебе, благодарные ольвийцы поведали, как по своей воле удвоили награду… Впрочем, я не смею просить тебя, Пелагий, о повторении такой щедрости. Воины Ольвии были слабы и испуганы, твои же смотрятся героями…
Издевается, щенок! – заскрипел зубами архонт. Наверняка уже насмотрелся на жалких пожирателей чечевицы, прохлаждающихся на стенах… Но лицо Пелагия не выдало раздражения:
- А скажи мне, славный Клеон, как мы будем вести учет твоих побед?
Юноша пожал плечами:
- Молва людская расскажет тебе о них…
- Но у гиперборейцев есть мудрая пословица: «Проверяя, лишь укрепляешь доверие». Может, будешь что-нибудь отрезать у побежденных? Уши, например, или пальцы?
Клеон поморщился так, словно проглотил тухлое яйцо:
- Только от этого уволь меня, Пелагий! Я буду приносить вещи намного приятнее. У каждой амазонки есть перстень, достающийся по наследству. Его нельзя ни продать, ни подарить. Только передать подросшей дочери или…Или уступить в бою победителю!
Прислуга снова поменяла кубки. Теперь это была смуглая, плосковатая телом служанка: между тем, с упругими бедрами и тугим задиком, выглядывавшим из-под одежды. Но теперь лицо наемника не оживилось. Клеон молча потягивал вино. Архонт выдохнул, верша уговор:
- Хорошо. Пусть будут перстни. Но желательно – побольше перстней!
…Наутро же, едва солнечная колесница взвилась из-за морского простора, выступили к городским воротам лучшие из лучших, отважные сестры Веро и Никомаха. О, как радовались мы их решимости, как любовались обеими – длинноногой 23-летней Никомахой-копейщицей и гибкой, как лиана, 32-летней Веро! Словно к священному празднику, подготовились обе к поединку! Стройная высокая Никомаха надела свои любимые узорчатые рейтузы из тончайшей шерсти. Сделанные на сарматский манер, они настолько туго облегали ее бедра, икры и круглый зад, что Никомаха в шутку называла эту часть одежды своей второй кожей. Мраморно-белый никомахин живот оставался открытым, но это мало беспокоило меня – девушка умело прикрывалась небольшим круглым щитом с кошачьей головой. Зато свою гордость, свою большую и нежную грудь, Никомаха оберегала очень тщательно: сначала обернула полосой шелка, а сверху надела короткую кольчугу - сверкающую, как слиток серебра и тонкую, как паутинка. Поверх темно-каштановых волос Никомахи, остриженных до середины шеи, был надет задиристый войлочный колпачок с сарматским же загибом вперед. В качестве основного оружия блестяще использовала Никомаха короткое и легкое копье с древком из кипариса и удлиненным наконечником. Облик ее довершали восхищавшие взор украшения: серебряные серьги в виде цветков мака, ожерелье из агатов под цвет сливочно-золотистой кожи, браслеты на обеих запястьях, кольца парсианской и лидийской работы и конечно же, перстень и изображением Синей Кошки, покровительницы рода!
Ее старшая сестра не любила обильных украшений. Только в мочки ушей она вдела свои «счастливые» клипсы с турмалинами, на шею повесила свой главный амулет – скромный латунный медальон с магической руной. И, разумеется, не сняла с руки перстень древней работы, отлитый из небесного железа…Черные волосы Веро были острижены чуть короче, чем у Никомахи, но женщина все равно собрала их в крошечный «боевой хвостик» на затылке. Смуглую маленькую грудь Веро, как обычно, оставила обнаженной, зато живот обхватила самым широким и прочным из своих боевых поясов – он вызывал восхищение филигранной работой и надежностью, проверенной в десятках жестоких схваток…Снизу к поясу крепились полосы полированной кожи с бронзовыми пластинами, которые прикрывали узкие бедра и область паха Веро, не сковывая ее движений. А с заветным местом никомахина сестра обошлась, как зрелая женщина, знающая цену своей красоте! Ее устье обтягивал ярко-желтый набедренник из кусочка драгоценной ткани, которая в самом низу сужалась в струнку, пропущенную между ягодиц и подвязанную на крестце. На ногах Веро сверкали серебряными застежками низкие сандалии на ремешках, сестра же ее была привычна драться босоногой. В отличии от никомахиного копья, оружием стремительной Веро служил короткий прямой меч, а щит ее был буковый, в форме сердца, снаружи обтянутый необработанной оленьей шкурой.
Видя красоту и чудесное убранство сестер, амазонки радовались и ждали их скорой победы. Многие подруги говорили им слова любви, надежды, восхищения, хлопали по плечам, гладили и даже целовали, даруя свое самое теплое сочувствие…Отделившись от нашего отряда, Никомаха и Веро взялись за руки и вышли на широкий, хорошо утоптанный луг перед главными воротами Ольвии и встали, недвижимые, в ожидании своего соперника…
- Смотрите! Опять камбала!
Амфитоя одновременно рыбачила и загорала, подстелив для удобства всю одежду на плоскую скалу, торчащую из моря в полусотне локтей от берега. С камня свисала в море веревка с садком, в котором томилось уже десятка два пленниц: камбал, барабулек и мелких ставрид. Родившаяся 19 лет назад на боспорском побережье, чернокудрая амазонка с детства сохранила любовь к рыбалке. Вся ее снасть составляла плетеную леску с камнем и крючком, на который юная амазонка наживляла все, что подворачивалось под руку: кусочки мидий, катышки теста и просто тряпочки.
- Слезай оттуда, Амфитоя! А то мы вечером объедимся твоей камбалы! – насмешливо крикнула ей с берега стройная, под стать богиням, молодая лучница Триопа. Она носила короткий темно-вишневый гиматий и сандалии на высокой шнуровке. Рядом с Триопой на берегу отдыхала от дозора ее старшая подруга, сероглазая Проксена. Она тоже не раздевалась полностью, но расстегнула на плечах пряжки светло-зеленого хитониска, подставив грудь лучам послеполуденного солнца. Ткань спадали вниз по ее тонким, сильным бедрам, держась только на пояске. Неподалеку, на прибрежной гальке, было сложено оружие амазонок: колчан и пояс Триопы, копье и кожаные поножи Проксены.
Амфитоя встряхнула роскошными иссиня-черными завитками и ответила:
- Я половлю еще. Ведь время, проведенное на рыбалке, не идет в зачет жизни!
На щеках Триопы заиграли ямочки. Ей был по душе веселый характер совсем юной девушки с Боспора, всего за год показавшей себя отважной в боях и поединках. Но как тут было не поострословить?! Подбоченившись, Триопа подошла к воде и крикнула:
- О, что я слышу! Наша горячая малышка Амфитоя собралась дотянуть до глубокой старости!?
- По крайней мере, я намерена вернуться в Темискиру , озаренная новыми победами. Клянусь сердцем, что мои дротики уложат больше врагов, чем твои стрелы!
Солнце медленно клонилось к щербатым выступам гор. «Скоро девушки уймутся, - думала Проксена, - ну, может быть, еще побегают взапуски или поборются…А на закате, выставив дозорную, мы зажжем костер, обжарим на нем улов Амфитои…И если даже какой-нибудь безумец рискнет выйти из города на ночь глядя, он за десять стадий обогнет огнище амазонок!»
- Поглядите-ка, что мы нашли!
Еще две амазонки, Фоакса и Леония, обсыхали после плавания, ища на берегу всякую всячину, выброшенную волнами. Сейчас рослая и широколицая Фоакса держала в руках камешек со сквозной дыркой. «Это символ удачи! – крикнула она Проксене, - местные варвары считают такие камешки талисманом от стрел!» Маленькая же ростом Леония, упругая словно мячик, понарошку тыкала подружку кулаками. Она скакала вокруг нее и делала вид, что хочет отнять находку.
«Совсем как маленькие! – Проксена смахнула со лба пшеничную прядь, - впрочем, чего еще ждать от девушек в 18 лет? Последние игрушки и первые победы, клятвы вечной дружбы и тревоги первой любви…Проксене исполнилось уже 27 и она стала забывать это яркое, трепетное состояние души, свойственное юности.
- Опять клюет! На тряпочку, вот потеха!
Загорелая Амфитоя подсекла леску и, дернувшись, потеряла равновесие. Она выпустила снасть, как-то странно взмахнула руками… С удивленным стоном рыбачка выгнулась назад. Стоящие на берегу амазонки не успели заметить оперенной стрелы, торчащей из-под острой лопатки Амфитои. Ахнув, девушка повалилась лицом в воду. Несколько секунд волны играли медузой черных волос, колышущихся на поверхности. Затем обнаженное тело, еще чуть-чуть подергиваясь, стало погружаться в зеленую толщу моря. Из садка на него таращились рыбы, пережившие свою веселую тюремщицу.
- Ха-хей! Амфитоя плюхнулась! – смешливо закричала Леония. Давай, Фоакса, сплаваем снова, поймаем ее за ноги! Ну что, поплы…
Но речь круглолицей девушки перешла в надсадный, обиженный стон одной буквой «Ы». Потому что из ее живота, еще по-детски выступающего вперед, торчала стрела. Кто-то незримый и жестокий всадил ее девушке на три дюйма ниже пупка. Стон Леонии перерос в слезливый вопль – и обнаженная девушка осела на гальку. Фоакса закричала «Не-ееет!» и развернулась в сторону предполагаемого стрелка, закрывая подругу своим статным телом. Свист, хлопок – и Фоакса вскрикивает и отшатывается назад. Следующая стрела досталась ей под правый сосок. Бессмысленно переступает раненая с место на места, хватает то древко стрелы, то собственное лицо…Снова свист, хлопок! – и страшно, не по-девичьи ревет плечистая Фоакса. Вторая стрела пробила ей левый бок на уровне талии. Подскочив, амазонка с шумом рухнула на камешки рядом с извивающейся от боли Леонией.
Проксена и Триопа в бешеном рывке схватили с камней свое оружие. Главным было копье, копье! – гибкая Проксена схватила его и, забыв про защиту плоти, ринулась к выступающей из кустов скале, откуда, по ее расчету, шел обстрел. Нежное лицо Триопы в миг стало суровым. Она сразу припала на одно колено и положила стрелу на тетиву, чтобы прикрыть атаку своей подруги. Но незримый враг переиграл ее! Триопа так и не успела встретиться с ним глазами – новая стрела впилась девушке в плечо. Стиснув зубы, чтобы не раскричаться, красавица отложила лук и стала тащить ее из раны. Последним, что она услышала в жизни, был боевой клич Проксены…Потому что другая стрела пробила ее сердце, словно спелое яблоко на состязаниях. Уже бездыханная, Триопа медленно опрокинулась на лопатки, так и не разогнув коленей.
По злой прихоти Мойр, только Проксена увидела истребившего амазонок стрелка. Из-за скалы выскочил стройный юноша с копьем и щитом. Он был гибок, как мальчик, и полностью обнажен, если не считать гребнистого шлема и перевязи меча наискосок груди. «Эйя!» - гортанно вскричала Проксена. Ее серые глаза сверкали яростью. Ее рука была тверда и не знала промаха. А ее судьба была отмеряна секундами. Молодой воин не дал наконечнику Проксены впиться себе в пах. Ловко подставив щит, он отбил вверх оружие амазонки. Поскольку та ринулась драться без щита, юноша сразу вогнал ей копье в верхнюю часть живота, не прикрытую даже желтой пеленой ткани. С хрипом рухнула назад Проксена, пронзенная почти насквозь. Она мелко задергалась, а победитель прижал ее грудь подошвой сандалия и вырвал копье наружу. Темный язык крови выполз на кожу амазонки, ее серые глаза закатились под веки, а с губ слетел последний вздох, последнее слово: «Презира-а-ааа…»
Убедившись, что копьеносица мертва, воин взял ее собственное копье и, с ухмылкой приподняв ткань, приставил острие к ухоженному лобку. Навалившись на комель, пригвоздил мертвую Проксену к каменистой почве. Затем подошел к замершей навсегда Триопе. Аккуратно освободив девушку от обеих стрел, удачливый стрелок снял с ее гибкой талии поясок и туго затянул вокруг горла погибшей. Еще две амазонки, подстреленные у самой воды, все еще расставались с жизнью. Фоакса растянулась в полный рост и судорожно выгибалась от судорог, охвативших ее статное загорелое тело. Леония сидела, поджав под себя ноги. Обливаясь слезами, ахая и морщась, она пыталась освободить низ живота от стрелы. Но ее наконечник был зазубрен и маленькая амазонка напрасно терзала себе внутренности…Юноша пинком в грудь завалил ее навзничь и наступив на шею, сокрушил гортань и позвоночник. Фоакса протянула к нему руки. Воин схватил ее запястья, рванул податливое тело на себя – и тут же обрушил голову девушки на камни. Фоакса дернулась и обмякла. Юноша ухмыльнулся, отряхнул ладони. Выдернул из амазонок стрелы и положил миниатюрную Леонию ничком поверх распластанной Фоаксы, словно погибшие обнимались… Затем воин спокойно обошел берег и собрал в одну кучу все, что на нем было – наколенники Проксены, лук и стрелы Триопы, дротики и кинжалы остальных. С пальцев убитых он грубыми рывками снял шесть перстней, а с собственной шеи – цепочку с медальоном, на которую их и нанизал, один за другим.
Солнце уже клонилось к вершинам гор, когда молодой воин снял с головы шлем, а с груди – перевязь. Разувшись, он долго нырял и нырял у скалы, на которой подстерег Амфитою. Но вернулся на берег не со своей, а с чужой добычей – с сетчатым садком живой рыбы.
…Не истекло и двух песков в часах, как ворота Ольвии со скрежетом открылись и выпустили на зеленый простор соперника Веро и Никомахи. Я стояла впереди нашего воинства и могла внимательно рассмотреть его. О боги, как же он был молод! Я на глаз могла дать Клеону лет 20, вряд ли больше. Он и выглядел не мужем, а юношей – гибким, стройным, с гармонично развитыми мускулами. Его можно было рассмотреть целиком: противник вышел на бой, надев на себя только шлем с воинственным лазурным гребнем и грубые сандалии на окованных спереди подошвах. В левой руке у Клеона был круглый эллинский щит с бронзовой чеканкой – змееволосой Медусой, в правой воин держал короткое прочное копье. Кроме этого, через правое плечо наемника была перекинута узорчатая перевязь с ножнами меча. Пройдя от стены около ста шагов, Клеон остановился, обернулся назад и воинственно потряс копьем. В ответ со стены раздались разрозненные крики поддержки: ольвийский сброд вылез смотреть на поединок. Амазонки тотчас же разразились слаженным хором: «Веро! Никомаха! Веро! Никомаха!» - кричали все воительницы, вселяя любовь и уверенность в сердца сестер.
Когда же Веро и Никомаха подошли близко к обнаженному сопернику, голоса разом стихли. Тревожная тишина повисла над окаймлявшим крепость лугом. Местом страшного, жестокого поединка суждено было стать ему, моя прекрасная Орифия!
Но когда и Клеон, и две амазонки готовы были схватиться насмерть, Веро подняла руку ладонью вверх. Юноша, готовый биться, опустил копье. «Что тебе надо, женщина?!» - строго спросил он. Веро, подбирая каждое слово, с достоинством сказала врагу: «Ты не только вышел драться один против двоих. Ты еще и моложе нас - и меня, и даже моей младшей сестры, 23-годовалой Никомахи. Наконец, мы обе хорошо защищены от ударов, ты же безрассудно идешь сражаться нагим…О нет, Клеон, не доблесть для амазонок принять такой бой!» Услышав такие слова, юноша горделиво оперся на древко копья и рассмеялся в лицо соперницам: «Вы неуклюже скрываете свой страх, женщины! Если боитесь драться со мной – так и говорите, а не изображайте благородство!» Я увидела, как пламенеют от гнева белые щеки Никомахи, как что-то шепчет ей, прижавшись к лицу, загорелая стройная Веро…
Сон не приходил. Клеон ворочался, вздыхал…Мысли о прекрасном Леандре не покидали его. Кожа с запахом мускуса, губы с привкусом моря…Клеон вспомнил, как они встретились, совсем еще мальчиками, на состязаниях в честь Аполлона Зауроктона, истребителя ящериц. У подножия статуи бога они боролись, раздетые донага и умащенные маслом. Клеон был выше и тяжелее, но темнокудрый Леандр выворачивался и выскальзывал…И вдруг сказал тяжело дышащему сопернику: «Прекрасно наше единоборство, о Клеон! Как настоящие герои противостоим мы друг другу, ни в чем не уступая…Прекрасен и ты, Клеон…»
Нет, не уснуть! Значит, надо прогуляться, подышать ночным ветром с моря…Клеон перебросил через плечо перевязь меча: хоть город и чтит его, воин привык не расставаться с оружием. Поверх тела, разгоряченного воспоминаниями, Клеон набросил обширный темно-серый плащ из одного куска шерстяной ткани. Выйдя из покоев, отведенных для него Пелагием, юноша направился к крепостной стене. Заметил на ее бровке грузного воина, двумя руками державшегося за копье. Именно державшегося, чтобы не упасть. «Напился, животное! – брезгливо подумал наемник, - неудивительно, что амазонки перебили в поле ему подобных, а остатки загнали в Ольвию, как стадо баранов! Но стоит амазонке встретить настоящего эфеба, тренированного и смелого воина – и пронзенная, она ложится умирать!» Клеон с удовольствием вспомнил, как стонали и корчились под его стрелами амазонки, подкарауленные им в уединенной морской бухточке…
…Клеон шел и шел вдоль стены, от факела к факелу – коптя, они давали света гораздо меньше идущей на ущерб луны… Воин хорошо видел тропку, идущую у подножья древней кладки, хотя вдали от ворот не было и факелов…Но что это? Клеон услышал какой-то шорох, поднял голову. Надо же! Вниз со стены размоталась толстая веревка. Юноша проворно нырнул в тень раскидистого тутовника. На стене показалась фигура, ее скрывала темная накидка до колен. Подобрав ее, человек стал сноровисто спускаться, упираясь в стену босыми ногами… Ногами! Это ведь женщина, хотя и плечистая, как настоящий атлет…Она была все ближе и ближе. Из-под накидки было хорошо видно стройные и сильные ноги в сандалиях, голова спускавшейся была скрыта капюшоном. Едва ноги лазутчицы – а кого же еще?! - ступили на каменистую почву, как некто незримый поднял наверх веревку. Женщина скинула с головы капюшон. Ее лицо было строгим, с четко очерченным носом и подбородком и немного крупноватыми для амазонки скулами. «Скифская кровь», - прикинул Клеон. Он по-прежнему скрывался в древесной тени, желая понять, кто и зачем слез в город по крепостной стене… Хотя уже догадывался. Последние сомнения исчезли, когда женщина забросила накидку себе за спину: под ней был почти прозрачное облачение, открывавшее правую грудь, смуглую и идеально круглую, а у короткого подола был сделан характерный вырез, представлявший взору выбритое женское место и пах с темной стрункой на лобковой косточке. Впрочем, взор Клеона хладнокровно скользнул по этому атрибуту амазонок, но задержался на богато инкрустированном поясе с ножнами прямого меча. Переместив оружие за спину, женщина сделала шаг в сторону темного переулка… И услышала окрик Клеона: «Стой, где стоишь!»
Реакция амазонки была молниеносной! Казалось, что меч сам по себе вырвался из ножен и, сверкнув в воздухе, напряженно устремился в ту сторону, откуда раздался голос, что темная накидка ожила и крылато взлетела за спину статной женщины… Амазонка резко приняла низкую боевую стойку. «Опытная, тварь, - Клеон отметил, что ее поза лучше всего подходит для обороны без щита. И спокойно вышел из тени. Амазонка вздрогнула, сделала пробный, вороватый выпад. Клеон позволил себе еще один шаг и остановился, чуть отставив назад правую ногу. Какой-то миг они оба были неподвижны. Смуглая остроскулая женщина, черная птица ночи, раскинувшаяся вширь, готовая клюнуть насмерть клинком…И грациозный юноша, спокойный и статный, подобный статуе…
…Его удар был внезапен и подл. Отведенная назад нога Клеона выстрелила пинком. Окованный носок сандалия поразил амазонку между широко расставленных бедер. Воин метил под женское место – и попал. Звонкий вопль амазонки сорвался в хрип, она подлетела на месте, пошатнулась на цыпочках – и тут же сложилась в запятую и упала на колени. Свободной от оружия рукой она плотно зажала отбитое место, но все равно выставила клинок вперед, в сторону врага. Ее лицо казалось ошеломленным, рот приоткрылся, в темных глазах блестели слезы. Клеон снова пнул ее – теперь по запястью, выбивая меч. Оружие сверкнуло в лунном блике – и звякнуло где-то в темноте. Амазонка надсадно зарычала и попыталась встать на одну ногу. Юноша нанес третий пинок, прямо в грудь. Поверженная птица ночи взмахнула руками, словно пытаясь вспорхнуть, но распростерлась навзничь. Наемник еще дважды пнул ее под поясницу, наполняя болью, затем плотно прижал подошвой горло поверженной. Амазонка стала поводить бедрами, пытаясь приподняться. «Не дрыгайся! – окрикнул ее юноша, - удавлю, как щенка!». Клеон припал на колено и приставил свой меч к обнаженной правой груди соперницы: «Кто ты?!» - «Имя мое Хариклена…» - прохрипела в ответ лазутчица. «Кто верховодит вами!?» - «Орифия…» - «Зачем пробралась сюда?» - «Убить тебя, подонок!». Последние слова Хариклены выплюнула в лицо победителя.
Клеон утер щеку краем плаща. «Сколько вас там, за стенами?!». Хариклена молчала. Наемник нажал на меч. Он впился самым кончиком в смуглую, упругую грудь амазонки на два дюйма выше соска. Хариклена молчала. Воин нажал сильнее, из-под металла просочилась капелька крови. Хариклена молчала. В полной тишине было слышно, как она скрипит зубами, сдерживая крик. Клеон улыбнулся ей: «Ты сильная сучка, я готов подарить тебе жизнь…Если ты расскажешь мне кое-что…». Хариклена мотнула головой – нет. Тотчас же всей тяжестью тела воин навалился на рукоять меча. Крик раненой он услышал позже скрежета острия о камни: оно пронизало тело соперницы насквозь. Умирающая амазонка взметнула вверх бедра, изогнулась дугой, беспорядочно задергала ногами, плечами… Совсем скоро ее темные глаза подернула пелена небытия. Клеон уперся ей ногой в живот и выдернул меч. Брезгливо обтер с него кровь о рассыпавшиеся по камням черные волосы Хариклены и убрал в ножны. Затем обыскал ее, но не нашел ни записок, ни тайных знаков. Быстро, как жнец колосья, перебрал безжизненные пальцы амазонки и снял с одного из них перстень с крупным необработанным гранатом. Повертел перед глазами в лунном свете, затем нанизал на свисавшую с шеи цепочку.
«Надо разбудить этих ослов, - ухмыльнулся победитель, - чтобы отнесли труп архонту. Пусть посмотрит, от какой мерзкой ламии я спас его обитель.»
И тогда донесся до меня горделивый голос Веро: «О амазонки, любимые соратницы мои! Никто не смеет усомниться в нашей отваге! Смотрите все, смотри и ты, скользкий щенок! Я буду сражаться против наемника без защитного пояса – и все равно повергну его наземь». Расстегнула гибкая Веро великолепную пряжку на талии и отдала верную защиту Левкиппе, юной своей поклоннице. Только желтый набедренник, символ чести, теперь оставался на теле восхитительно отважной Веро…Вслед за ней и сестра ее, рослая Никомаха, повторила отважный поступок. Подозвала она к себе Гелиону, подругу сердца, и попросила расстегнуть застежки доспеха на плечах. Затем вручила Никомаха свою драгоценную кольчугу Гелионе, сняла она и полосу ткани, отважно обнажив грудь. Словно двойной слиток серебра, засверкала она в лучах утреннего солнца.
Когда обе прекрасные сестры лишили защиты свои безупречные тела, гордо крикнула Веро в лицо соперника: «Ты видишь, Клеон! Мы не боимся сражаться с мальчишкой! Но нас двое, а ты один. И чтобы никто потом не назвал наш бой нечестным, мы с сестрой сняли с себя всю защиту. Но не надейся, что это поможет тебе! Мы с Никомахой сражаемся вместе уже семь лет – и все эти годы только цветами побед украшали венцы нашей славы, не ведая ран и поражений! Становись же против нас, чужеземец, и будь готов принять смерть от амазонок!»
Клеон этот показал себя достаточно подготовленным воителем. Прикрыл он щитом с грозным ликом Горгоны обнаженное туловище, выставив вперед правую ногу для устойчивости, правую же руку с копьем поднял над плечом, чтобы постоянно быть готовым к действию. Схожую стойку приняла и наша прославленная копьеносица Никомаха, только стройные ноги она расставила вширь, чтобы резвее перемещаться… И снова гнетущая тишина воцарилась над равниной. Взоры всех амазонок были прикованы к трем фигурам, начавшим сближаться на ярко-зеленой арене смертельного боя…
Он вырос в горах и любил их. Извилистые тропы, грозные зубцы скал, ледяные ручьи, заросли орешника и акации… В детстве его часто брал с собой на охоту старший брат – с тех пор Клеон научился терпеливо ждать в засаде косулю или зайца. Теперь у него другая дичь… Густая заросль лещины укрывала охотника и от зноя, и от людского взора. Юноша глотнул смеси вина с ключевой водой из кожаной баклажки – солнце уже близко к зениту, а на тропе никого… Но он знал, что терпение будет вознаграждено. В самом сердце гор, вдали от людного побережья, амазонки должны были чувствовать себя привольно…
...Голоса! Один – звонкий, переливистый. Другой – теплый, глухой, чуть гортанный. Клеон протянул руку к колчану. Еще раз оценил свою позицию. Место выбрано идеально. Тропка проходит мимо родника: утолить жажду здесь остановится всякий…Точнее, всякая. Из-за мшистой скалы вышли две девушки. Две амазонки! – оружие, богатые украшения не оставили в том никаких сомнений. Одна – со светло-золотистыми кудрями, рассыпанными за спиной, сероглазая, с узкими губами и острыми чертами лица. На ней был короткий светло-розовый хитониск, закрывающий обе груди, но подол в области паха был по-амазонски прорезан… Ее соратница была чуть ниже ростом и крепче сложением, смуглокожая и темноглазая. Черные волосы второй амазонки были собраны тугим узлом на затылке. Одежду ее составлял лишь характерный гиматий воительницы, открывавший правую грудь, по-девичьи заостренную…Щиты обеих противниц были заброшены за спины, как и перевязи мечей – беззаботные амазонки явно не ожидали опасной встречи.
Пальцы Клеона медленно легли на середину лука…И оставили его. «Они слишком близко, - подумал наемник, - мне даже не придется целиться. Так неинтересно». Клеон решил подпустить амазонок как можно ближе к своему укрытию, поэтому беззвучно извлек из ножен короткий, остро отточенный меч. Амазонки приближались, держась за руки. До юноши уже доносились обрывки их разговора:
- Полиника, милая, остановись же! – сказала темная – Смотри, какой родничок!
Светлую не надо было долго уговаривать. «Конечно, чудесная моя Ореста!» - тонкие губы сложились в улыбке, - Вряд ли этот Охотник рыщет по горам в такую жару…». О да! – воскликнула смуглая Ореста, - наверняка этот трус отсиживается где-то, чтобы исподтишка нападать ночью…». Первой подойдя к родничку, она подобрала и без того короткий подол салатно-зеленого гиматия и присела на корточки. Девушка была так близко к укрытию Клеона, что юноша смог рассмотреть татуировку – синюю пчелку – на правой ягодице амазонки. Набирая воду пригоршнями, Ореста сделала несколько шумных глотков. Полиника опустилась рядом с ней на оба колена и напилась таким же образом. «Сейчас пойдут дальше, - напрягся наемник, - и я атакую их!»
Но амазонки не пошли дальше.
Попив, Полиника сняла со спины щит и оружие, положила на сочную траву. То же самое сделала и Ореста. «Зачем? – удивился про себя Клеон. Затем он удивился еще больше. Не вставая с корточек, Ореста стянула одежду с плеч коленопреклоненной подруги. Открыв обе полиникины груди, подруга сначала поплескала на них водой, а потом начала слизывать языком, как собака сало. Лицо Полиники перестало быть заостренно-лисьим, оно расплылось в какой-то блаженной истоме…Полиникины руки потянулись к подруге, ладони стали оглаживать зад и крепкие бедра Оресты, затем проникли между них… Темные глаза Оресты закатились под веки, из раскрытых губ вылез язык, который через несколько секунд встретился с узким языком Полиники. Ореста низко и глухо стонала, все яростнее и быстрее оглаживая маленькие груди подружки, теребя ее заострившиеся соски… «Какая мерзость! – подумал Клеон. Он не мог позволить себе отвести глаз от милующихся амазонок, чтобы не упустить наилучшего момента для нападения. Наконец, любовницы стали подниматься на ноги. Их оружие по-прежнему лежало в стороне. Полиника неторопливо прикрыла тонкой тканью грудь, но Ореста, поднявшись с корточек, по-прежнему держала обе ладони на ее маленьких ягодицах и что-то шептала на ухо. Она стояла спиной к наемнику, всем телом прижимаясь к подруге. Глаза Полиники были блаженно прикрыты… Клеон понял, что и эта амазонка не видит его…
Бросок юноши был стремителен. Левой рукой, локтевым сгибом, он обхватил горло Оресты, правой – всадил меч ей в спину на уровне талии. Ажурный поясок брюнетки сполз вниз и клинок Клеона беспрепятственно поразил ей правую почку. Воин вырвал меч обратно и отшвырнул истошно кричащую Оресту в сторону. Полиника в этот миг издала по-детски звонкий визг и с перекошенным лицом метнулась к сложенному на траве оружию. Клеон попытался поддеть ее ногой, но промахнулся – девушка подхватила перевязь меча и выхватила его из ножен. Тут же Полиника проворно намотала на левую руку перевязь с ножнами, хоть как-то заменяя щит. Низко пригнувшаяся, с горящими серыми глазами и спутавшимися волосами, она напомнила загнанную на охоте скальную кошку. Стоило Клеону шагнуть к ней – и острие меча едва не впилось ему в живот. Наемник проворно отскочил. «Грязный убийца! – шипела сквозь губы Полиника, - подлец! Ты напал сзади, ты сразил бедную Оресту нечестно!!!» Клеон молча улыбнулся. Он знал: чем жарче выплескивается гнев, тем меньше остается сил для боя… «Тва-арь! – звонко закричала Полиника и ринулась в атаку, кое-как прикрыв грудь обмотанным ремнями кулаком. Юноша встретил ее клинок своим, резко отшвырнул вверх. Что-то похожее на страх мелькнуло в серых, влажных глазах молодой амазонки – и тут же это чувство сменилось каким-то детским удивлением…А-а-аххх-ээээ?! – с явно вопросительной интонацией застонала Полиника и тут же пошатнулась. Клеон всадил ей клинок по рукоятку в солнечное сплетение. Еще один тихий хрип, совсем бессвязный – и стройное тело побежденной сползает с меча на обагренную кровью траву.
Раненая Ореста ползала рядом с источником, хватая себя ладонями то за спину, то за живот. Ее глаза стали еще темнее от боли…И от ужаса: почти нагой юноша подходил к ней, держа в руке окровавленный меч, а тело ее любимой, ее нежной, ее верной, ее сладкой, ее страстной, ее чудесной Полиники лежало смятым, как выброшенная тряпичная кукла… «Ну что, черная ворона? – откуда-то издалека донесся голос, - хочешь легкой смерти?» Ореста замерла, сжалась… «Делай, что хочешь, бесчестный негодяй!» - хотела ответить гордая амазонка, но из ее приоткрытого рта раздался нечленораздельный, отрывочный стон. «Ладно, ты еще совсем молоденькая. Так и быть – проткну тебе сердце. Ложись на спину и не возись!».
Через минуту красивый юноша подбрасывал на ладони два перстня – серебряный, с черненым орнаментом, и сделанный из белого золота и вправленного в металл изумруда.
Через десять минут две обобранные донага мертвые девушки в обнимку будут лежать у крошечного родника с головами, погруженными в воду – словно так и не могут напиться всласть.
…Отважные наши сестры изготовились сражаться так, как они одержали большинство своих побед. Никомаха, вооруженная грозным копьем, встала чуть сзади Веро, обнажившей свой короткий меч. На дальней дистанции врага поражала рослая и сильная Никомаха, но если соперник сумел бы вступить в ближний бой, быстрая Веро надежно защитила бы любимую сестру. Но минута шла за минутой, а хитроумный Клеон не спешил с атаками и бросками. Гибкий и легконогий, он пританцовывал в отдалении, лишь иногда, самым кончиком копья тыкая в сторону амазонок, пробуя надежность их обороны. Поэтому смелые сестры сменили тактику: Никомаха-копьеносица осталась с наймитом один на один, а Веро отбежала от нее в сторону, чтобы попытаться обойти Клеона и нанести ему внезапный и сокрушительный удар сзади…Поверь, милая Орифия, сжалось мое сердце, когда рассоединилась прекрасная пара, когда устремилась Веро в правую сторону от соперника.
О нет, не обмануло меня сердце! Веро была близка к успеху – пригибаясь, она подбежала к врагу справа, чтобы сбоку от щита всадить ему меч в печень. Но Клеон, который, как мне казалось, вовсе не видел нашу женщину, внезапно выбросил в ее сторону ногу. Умелая Веро успела подставить щит, но тяжелейший удар ступней лишил ее равновесия – с отчаянным криком рухнула наша отважная подруга на траву и покатилась по ней, не выпуская при этом из рук ни щита, ни отточенного клинка…
Тщательно убранные кудри Клеона обрамлял венок из позолоченных лавровых веточек. Тело воина, умащенное сирийскими благовониями, облегал ярко-голубой хитон. Вино в его кратер постоянно подливали двое слуг: почти не запомнившаяся юноше женщина со смуглой кожей и очень неплохо запомнившийся нубийский мальчик, почти полностью обнаженный, с огромными влажными глазами и упругими коричневыми ягодичками, играющими при ходьбе…Правда, приличия требовали от Клеона смотреть на куда менее приятный объект – на восседавшего напротив него херсонесского архонта. Надменное лицо Пелагия светилось довольством, подагрические пальцы перебирали трофеи Клеона – перстни амазонок. Юноша на самом деле оказался толковым воином!
- О тебе поют все аэды Херсонеса, Клеон! – патетически начал Пелагий. Воин с трудом подавил улыбку, представив, какие ужасающие бредни выводят рыночные козлетоны. – Ты настоящий герой, тебе нет равных в истреблении амазонок, терзающих наш полис! Я восхищен твоей отвагой и боевым искусством, мой мальчик…Клеон с трудом подавил спазм отвращения - От твоей руки пали Ореста и Полиника, а ведь молва людская прозывала их непобедимой парочкой…А главное – ты заколол Хариклену, мерзкую гарпию, пролезшую в город, чтобы убить меня и обезглавить нашу оборону!
У Клеона была своя точка зрения на цель ночного визита амазонки. Но юноша благоразумно оставил ее при себе.
- Твой подвиг, прекрасный Клеон, - голос Пелагия становился все слаще и слаще, - сравним с победой Ахиллеса над Пентессилией, с расправой Геракла над ордами Ипполиты… Но, друг мой, за Харикленой может последовать другая убийца! А ты не можешь круглые сутки бодрствовать, обходя каждую стадию крепостных стен…
К чему клонит этот морщинистый павиан? – подумал молодой наемник. И тут же понял, к чему.
- Я хочу просить тебя, о смелый Клеон, о некоторой личной любезности.... Я предоставил бы тебе для сна и отдыха самый лучший покой моего дома…И самый близкий к моему собственному…
Воин отрицательно качнул головой:
- Спасибо за честь, почтенный архонт. Но я воин, а не телохранитель. А главное – я собираюсь покинуть пределы Херсонеса…
На мгновение рот Пелагия раскрылся от удивления:
- Ка-а-ак? – взвизгнул он, - но ведь ты… Ты… Не можешь! Ты не сделал всего, о чем мы договаривались!!!
Юноша мягко улыбнулся:
- Ты не дал мне закончить, почтенный архонт. Именно потому, что не все амазонки перебиты и не обращены в далекое бегство, я не желаю больше находиться в стенах города. Они уже не рыщут рядом – мне приходится искать добычу все дальше в горах и лесах, бывают дни, когда я не встречаю и следа амазонок… В лощине у источника, что зовут Козьим, я присмотрел брошенную пастушью хижину. Я буду жить там, намного ближе к тропам ненавистных амазонок – и гораздо быстрее их перстни попадут в твои руки, архонт!
Пелагий шумно, как лошадь, выдохнул. И хлопнул в ладоши:
- Отлично придумано, отважный мой Клеон! Я дам тебе свою лучшую служанку…
Молодой наемник вытянул руку ладонью вперед, в голосе его зазвенела гордость:
- Еще раз говорю тебе, Пелагий – я воин! И привык со всем управляться сам. Мне не нужны прислужники.
- О да, ты великолепный воин, клянусь Аресом Разрушителем! Но было бы неплохо, кабы кто-то стирал и латал твою одежду. Чтобы приносил вино, зелень, был у тебя на посылках…Эй, Меота! – Смуглая служанка безмолвно приблизилась – Смотри-ка, друг мой…Эта темнокожая козочка – из местных жителей. Она не рабыня, но верно служит мне. Она умеет все, что умеют женщины… Архонт похотливо ухмыльнулся – Смекаешь, Клеон! Не только стирать и штопать…
Воин резко встал, показывая, что беседа близится к концу.
- Я приму твою услугу, благородный Пелагий. Но мне совсем не нужно всего… Всего, что умеют женщины.
С такой силой ударилась оземь сокрушенная Веро, что не могла сразу подняться на ноги. Но ее храбрая сестра, копьеносная Никомаха, продолжила яростно драться с юным воином в одиночку. Сильные, резкие удары наносила она Клеону, один за другим, целясь то в грудь, то в живот своему сопернику. Но дорогой и прочный бронзовый щит спасал ничтожную жизнь наймита. Разгорячилась молодая Никомаха, засверкали неистовством ее глаза, зарделись румянцем щеки… Стоя невдалеке, закричала я в тревоге: «Не горячись, милая! Будь осторожна!» - но утонули мои слова в лязге и топоте, в шумном дыхании борьбы насмерть.
И почти сразу же, прекрасная моя Орифия, случилось непоправимое! Нанеся очередной удар в горло Клеону, яростная Никомаха отскочила назад, но всего на шаг. Но, видимо, сочла она расстояние достаточным для секундной передышки – чуть опустив острие, наша девушка отвела щит вбок. О Небо, как жестоко ошиблась стройная Никомаха! Тотчас же соперник резким выпадом всадил свое копье прямо в грудь амазонки, чуть выше правого соска. Стон, полный отчаяния, сорвался с губ раненой, когда обнаженный воин вернул свое окровавленное оружие… Ослабли руки девушки, уткнулось острием в землю ее не изведавшее плоти копье, колесом покатился по траве бесполезный теперь щит с головой кошки-покровительницы. Белее редких облаков стало лицо Никомахи, искаженное болевой гримасой. Снова застонала она, тотчас же стала хватать себя руками то за раненую грудь, то за не тронутую в схватке…Расслабились длинные ноги Никомахи, обмякли крепкие колени – и стала раненая наша подруга медленно оседать наземь…О Артемида, почему же лишила она покровительства молодую Никомаху? Как допустила удар в чувствительнейшую часть любой, что рождена женщиной?!
Небо стало терять прозрачность. Но дождевые тучи, гуляющие над горными гривами, не спешили спускаться к морю. В лесных зарослях духота становилась нестерпимой, и Клеон решил на какое-то время прекратить охоту. В конце концов, и воин вправе отдохнуть. Юноша уже разведал хорошее место – маленькое, но глубокое озерцо, зажатое между скал, с холодной прозрачной водой, в которую уходил язык ярко-белого песка.
На этом песке он схватился с Ириклой.
Когда Клеон, стряхивая с себя воду, выходил из озерца, амазонка уже ждала его. Она загораживала собой путь к сложенному под скалой оружию, сандалиям и одежде. Она была высока и стройна. Дождавшись, когда обнаженный юноша выйдет на берег, амазонка отставила в сторону длинную ногу и размашисто стянула через голову короткий синий хитониск, оставшись в дерзкой наготе. «Мое имя – Ирикла! – сказала она резким, совсем не мелодичным голосом, - Моя цель – драться с тобой, грязный наемник! Драться насмерть и только насмерть. Среди амазонок я – лучшая в бою без оружия. Выдержишь ли ты такое испытание, щенок?! Или ты способен лишь убивать клинком, да и то из засады?!»
Юноша молчал. Выбора у него все равно не было – нагая и безоружная Ирикла без боя не дала бы взять оружие ему, нагому и безоружному. Но разве амазонки когда-либо славились искусством гимномахии? Клеон оценивающе оглядел противницу. На вид – лет 28-30. Ростом с него, хотя, конечно, поуже в плечах и чуть шире в бедрах. Каштановые кудряшки предусмотрительно собраны в хвост на макушке. Маленькие, вздернутые грудки – вряд ли они такие же болевые, как у полногрудых женщин. Лицо овальное, с тяжеловатым подбородком, сочные губы поджаты, зеленые глаза смотрят злобно…Абсолютно все тело покрыто темно-бронзовым загаром, не исключая паховой области с грядой волосков посередине. Клеон вспомнил, как быстро он сломил лазутчицу Хариклену – не повторить ли с этой гордячкой?
Повторить не удалось. Ирикла ловко перехватила его лодыжку, дернула вверх. Клеон упал на спину, но свободной ногой удачно попал амазонке по животу: Ирикла всхлипнула и отпустила ногу соперника, машинально обхватив себе талию. Юноша пружинисто вскочил, но девушка успела принять защитную стойку. «Все только начинается, - хрипло бросила она в лицо Клеону, - готовься подохнуть, жалкий пёс!» Какое-то время они кружили, примеривались, пугали друг друга пробными ударами. Но сердце стройной Ириклы было горячее! Она стиснула челюсти так, что по щекам заходили желваки – и ринулась к сопернику в упор, с невероятной частотой поражая кулаками грудь, бока и верх живота. Юноша напрягал мышцы, закрывался руками, но от попадания против сердца во рту стало сухо, а удар под грудную косточку чуть было не лишил воина дыхания… Девушка была так близко, что Клеон мог видеть ручейки пота, стекающие по ее дрожащей груди, мог слышать острый, пряный запах…От него, такого чуждого и сладко-нетерпимого, воину стало вдвойне обидно – уже несколько минут он не может управиться с этой злючкой, с этой назойливой воображалой?! Ирикла, сопя, подступила еще ближе. Синхронно она послала кулаки в поясницу неприятеля, а когда Клеон вскрикнул – брыкнула согнутым коленом под мошонку.
Реакция не подвела воина – он дернулся вбок, подставив бедро. Гадкий прием девчонки, новая боль, липкий запах взорвали его изнутри яростью боя! Резко, с разворота, ответил Клеон точно таким же выпадом - его загорелое колено, словно поршень, снизу прянуло в открытую промежность амазонки. От ее вопля юноша вздрогнул, но пока Ирикла сгибалась вперед, со всей силы добавил дважды в живот. Когда кулаки глубоко вбились в мягкое, когда жалобно и хрипло застонала кучерявая задира, когда бессильно упала на коленки, злобная радость овладела Клеоном. «Что, скисла, вонючая ящерица?! Получай еще!!!». Подпрыгнув, юноша распластал амазонку на песке сильнейшим пинком в ключицу. Едва дыша, облепленная песком Ирикла съежилась, но Клеон напряг пальцы ноги и стал посылать этот живой трезубец туда, где амазонка не могла прикрыться – в поясницу, между ягодиц, в бедра, по загривку… Наконец, Ирикла начала мелко-мелко, будто в судороге, дрожать всем телом – и расслабленная нарастающие болью, распласталась на спине. Ее тонкие смуглые пальцы царапали песок, глаза бессмысленно таращились в небо, по приоткрытым губам ползал язык…
Клеон поставил ногу на живот поверженной. «Кто-то обозвал меня щенком, не так ли? – ухмыльнулся он лежащей амазонке, - кто-то обещал убить меня без малейшего оружия? Что ж, один из нас действительно погибнет… Догадайся, кто, ничтожная кукла!» Всем весом воин надавил в подреберье амазонки. Ирикла утробно захрипела, взметнула вверх ноги, ударила пятками в песок. Клеон, забавляясь, ослабил натиск. Потемневшие глаза девушки истекали слезами, каштановые кудри распутались, смешались с песком и соринками. «Мразь. Склизкая мразь» - вслух оценил ее победитель. Едва слышно амазонка выдохнула: «О-ооо-ооо- ххх…Кле…он…До…бей…Клин…ком…Хо…чу…»
Отойдя от Ириклы, воин обнажил свой меч. Привстав рядом с девушкой на одно колено, он расчетливо, как портной, отмерил полпяди вниз от влажного пупа соперницы. Губы амазонки скривились: «В слабинку хочешь колоть…».
Молодой победитель хотел не только колоть в слабинку, но и выпустить все кишки гадостной девчонки, доставившей ему немало боли и тревоги! Но передумал – не захотел портить хорошую, чистую купальню. Всадив меч в нижнюю треть живота обреченной, Клеон проворно отскочил – до того быстро и размашисто задергались ноги Ириклы в последних судорогах. Когда обнаженная амазонка отмучилась, он долго поливал водой ее руку перед тем как стянуть с пальца перстень с печаткой из черного агата.
Духота сгущалась, небо серело. Ругаясь и запинаясь, воин добрых полстадии волок за щиколотки обнаженное смугло-бронзовое тело. Тяжелым размахом швырнул в щель между камнями – на разживу стервятникам. Затем вернулся к озерцу и долго плавал в сиренево-зеленой воде, такой бодрящей, такой свежей, такой чистой…
Безжалостный наемник готов был повторным ударом прикончить раненую Никомаху, но тут на помощь ей подоспела Веро. Быстрее ветра бросилась она к страдающей на коленях сестре и прикрыла ее собой от занесенного копья Клеона. Страшный удар обрушился на нее, клянусь Артемидой! Но прочен был обшитый шкурой щит Веро, затрещал он, но выдержал под копьем юноши. Тотчас же взмахнула мечом амазонка – и словно соломинку серпом, перерубила древко вражеского оружия! Крик восторга прокатился по рядам амазонок: «Веро! Давай, Веро!!!». Но наша соратница не успела развить успех: Клеон проворно отскочил от нее, отшвырнул обломок и выхватил с перевязи короткий меч. О нет, Орифия, этот горделивец ничуть не смутился – стал он высмеивать небольшой рост Веро, а прежде всего – тяжелое положение ее сестры. Обещал Клеон, что еще больнее поразит он смуглогрудую женщину, предлагал ей сложить оружие…Но разве могла и подумать об этом отважная сердцем Веро?! Ведь теперь только от нее зависело, войдем ли мы победителями в стены кипящей золотом Ольвии!
И пока молодой соперник пританцовывал в отдалении, пока воинственно потрясал мечом и петушиной гривой своего шлема, благородная Веро нашла слова для достойного ответа сопернику. «Да, ты ухитрился ранить мою сестру, ранить болезненно! – каждое слово чеканила Веро, - но перед тобой стоит еще одна амазонка, женщина 32-х лет, не знающая поражений! Да, мы лишились явного превосходства – сейчас начнется по-настоящему равный поединок…Готовься умереть в нем с честью, если тебе ведома честь!»
Наступил третий день недели. Как и было уговорено, по третьим дням Меота покидала пастушью хижину и отправлялась в город за пополнением припасов, а заодно и в дом архонта: отдать ему в руки перстни уничтоженных амазонок и из этих же рук, возможно, получить письмо в адрес Клеона и несколько монет в награду за собственные труды. Впрочем, труды Меоты не были обременительными. Воин не солгал – он на самом деле умел довольствоваться малым. Вино он легко менял на свежую воду, не сетуя, питался дичиной, горным луком, а козий сыр, лепешки и маслины составляли для него уже что-то вроде лакомства. Они почти не разговаривали. Проснувшись, Клеон подлогу проделывал различные упражнения, бегал, затем очень скудно завтракал, вооружался и уходил прочь. Возвращался он в поздних сумерках, измотанный, иногда шатаясь, испачканный кровью. На лице юноши обычно играла странная, блуждающая улыбка. Омывшись и выпив вина с сыром да лепешками, он подолгу перебирал в пальцах прекрасные перстни амазонок, потом прижимал к груди небольшой медальон, что-то пришептывая… Спал Клеон на жесткой походной постели у дальней стены хижины, а Меота стелила себе на полу, ближе к порогу.
Как и было уговорено, по третьим дням Меота покидала пастушью хижину. Так было и сегодня. Сложив в котомку вещи на стирку, спрятав перстни для архонта в кожаный мешочек на груди, смуглая женщина молча поклонилась завтракающему Клеону и бесшумно порхнула за порог. Молодой воин дожевал кусок подсохшей лепешки, запил водой из глиняного стаканчика. Затем пружинисто вскочил на ноги. Набросил на шею сыромятный ремешок с кинжалом в ножнах, в один взмах обернул плечи плащом. Не обуваясь, выскочил из хижины и быстро пошел по тропе, поднимающейся на скалистый хребет, что нависал над лощиной Козьего Источника. Юный охотник за амазонками шел уверенно и быстро, не озираясь и не оступаясь – крепкие босые ноги будто сами собой находили путь между камешков и колючек, при этом не поднимая пыли. Поднявшись на водораздел, Клеон подошел к источенному ветрами выступу скалы и стал всматриваться туда, куда вела уходившая от его хижины пешая тропа.
Меота не пошла в Херсонес. Меота пошла совсем в другую сторону – прочь от моря. Издали, но вполне отчетливо наемник видел стройную, даже худощавую фигурку, двигавшуюся в сторону лесистого горного массива. Но что это? Когда служанка приблизилась к огромному куску гранита, одиноко лежащему неподалеку от тропы, то от камня отделилась тень… И превратилась в высокую и статную женщину. Неужели это амазонка?!
Через минуту Клеон не сомневался в этом – когда из-за облаков луч солнца скользнул по шлему незнакомки, из-под которого на плечи ниспадали яркие завитки волос. Высунувшись из-за своего укрытия, воин напряженно всматривался в эту женщину. Проклятье! У нее и колчан за спиной, и меч на поясе, и круглый щит, и копье – а у него только маленький нож… Тем более, что это не юная девушка вроде тех, что лизались у родника. Высокая, плечистая, с крепкими руками и бедрами – такую трудно одолеть коротеньким клинком даже в равном вооружении… Пока Клеон оценивал ее как потенциальную соперницу, амазонка встретила Меоту рукопожатием, затем они поцеловались…Юноша вздрогнул от отвращения. Но не отводил взора от двух женских фигур. Служанка и ждавшая ее – а как же иначе!? – воительница уселись на поваленный, давно высохший ствол горного кедра. Разумеется, из такой дали Клеон не мог слышать даже обрывков их речи. Но зато молодой наемник внимательно следил за движениями собеседниц. Меота несколько раз показала рукой в ту сторону, где находилась их хижина, амазонка ответила явно отрицающим жестом. Потом служанка несколько раз приложила ладони к сердцу, словно прося о чем-то, но царственная шлемоносица покачала головой, возражая Меоте. Еще несколько минут разговора – и обе женщины поднялись с высохшего ствола. Напрягая зрение, юный воин заметил, как амазонка передала служанке какой-то предмет, который Меота аккуратно уложила в котомку. Три раза поцеловались они – и пошли каждая своей дорогой.
И вот схватились они, Веро-амазонка и юный годами наемный воитель, схватились горячо, с короткими смертоносными мечами! Сотни глаз смотрели за ними с обеих сторон, смотрели с ужасом, гордостью и надеждой…И каждая пара этих глаз видела не только жестокий, но равный и красивый поединок, исполненный вдохновения и звериной грации. Соперник и соперница поначалу пользовались, каждый по-своему, разницей в росте. Клеон старался мощными рубящими ударами поразить Веро сверху, рассечь ей плечо или грудь. Но гибкая, проворная наша подруга то закрывались щитом, то уворачивалась от грубых атак наемника и встречала его молниеносными уколами снизу, в бедра и паховую область. Вовремя подставленный щит Клеона выручал его от все более и более быстрых и точных выпадов Веро, подступившей к нему вплотную.
И в один момент – воистину роковой, моя Орифия! – воин отразил укол амазонки не щитом, а собственным мечом. Рукоятки клинков сомкнулись. Клеон рывком поднял переплетенные мечи вверх, выше голов. Тотчас же он зацепил краем своего щита щит Веро, чтобы отвести его в сторону. Этим он обрек амазонку на самое невыгодное для нее соперничество – силы с силой. Как только могла, стройная наша подруга старалась удержать на месте и щит, и меч. Стоя неподалеку, я хорошо видела, как напряглась каждая частичка смуглой плоти Веро, как глубоко проступила впадинка вдоль спины, как сжались ямочки выше ягодиц, налились сопротивлением мышцы ног, боков, рук, плеч…Изо всех сил противилась она напору юного воина, прогибалась назад, приподнималась на цыпочки, переставляла ноги, не давая отшвырнуть себя назад. Но мужчина был больше и тяжелее стройной Веро. Каждая секунда давала ему перевес, женщина все больше и больше изнемогала под его грубым напором. Когда же тело Веро изогнулось, подобно луку, когда сила неприятеля отвела вбок ее щит, а сомкнутые крестом мечи приблизились к ее перекошенному лицу – тогда Клеон внезапно высвободил свой клинок и резко, без замаха, воткнул в обнаженный торс нашей амазонки!
Это был жестокий удар, Орифия. Несправедливо жестокий, но верный. Я отчетливо видела, как меч Клеона поразил обнаженный живот Веро между пупом и желтым набедренником, в больнейшую часть женского тела…Тотчас же громкий вопль сорвался с ее приоткрытых губ. Выпустила Веро из рук и меч, и бесполезный щит, а когда наемник вернул меч из ее кишок – машинально зажала обеими ладонями ужасную рану и согнулась в поясе. Топчась на одном месте, с трудом пыталась она не упасть, устоять, вынести невыносимое…Развернулась Веро лицом к нам, онемевшим от ужаса амазонкам. И прежде чем упасть в обагренную кровью траву, прежде чем забиться в тяжелейшем шоке, крикнула она совсем не то, что кричат смертельно раненые. Не «Мамочки!», не «Помираю!», не «Помогите!» и не самое обычное «Больно!!!» услышали мы. «Простите!!! Простите меня!!!» - истошно, во весь голос вскричала благородная Веро – и рухнула на бок.
Клеон не спал.
Точнее – не спал, но делал вид, что спит. Накинул на плечи покрывало, повернулся на бок, свернулся комочком. Переигрывать – громко храпеть и стонать «во сне» - юноша не стал. Просто начал дышать реже и громче, что свойственно спящим. Сквозь тонкую стену хижины он слышал, как во дворике Меота вымыла глиняные миски и кубки, затем бесшумно вошла внутрь. Скрипнула, закрываясь, дверь из плотно связанных жердочек. По едва слышному шороху Клеон понял, что служанка устраивается на ночь возле входа, на постеленных прямо на пол циновках.
Стало тихо. Если женщина засыпала – то совсем беззвучно. Где-то вдалеке ухнул филин. Клеон был уверен: сегодня Меота не должна просто так лечь и проспать до предрассветных сумерек… После того, как она встречалась с именитой амазонкой, после того, как показывала рукой в сторону хижины, что-то замышляя…Опытный охотник, Клеон умел ждать подолгу. Он не чувствовал течения времени или перемещения луны по влажному небу Тавриды… Но внезапно что-то изнутри воззвало к его бдительности: «Внимание! Слушай! Сосредоточься!». Внешне Клеон по-прежнему казался спящим, глубоко и безмятежно. Но изнутри юноша весь обратился в слух, в ожидание… Точно! Полутень приподнялась от порога, блестящим контуром подступила к постели воина.
Когда рука Меоты скользнула под набивную подушку, где всегда лежал нож, воин молниеносно перехватил ее запястье. Секунда, рывок – и рука женщины заломлена ей за спину. Два тела без единого слова сталкиваются в почти полной темноте. Клеон чувствует, что Меота обнажена. От нее пахнет чуть подкисшим молоком и какой-то растительностью. Часто и горячо служанка дышит в лицо Клеона. Дернув захваченную меотину руку вверх, к загривку, и добавив коленом под живот, юноша поставил женщину на колени. Затем отпустил уже почти переломанную кисть, зато пинком по груди распластал Меоту ничком. Нагая соперница прекрасно сдерживала боль – не кричала и не стонала, только тяжело выдавливала одну ноту сквозь стиснутые зубы. Повалив ее на спину, Клеон тотчас же прыгнул сверху. С глухим стуком он поразил открытое тело женщины своим собственным, усилив мощный удар весом. Услышал тихий хруст и стон. Поразился нечеловеческой живучести и внутренней силе уроженки Тавриды: даже сейчас Меота пыталась избавиться от навалившегося на нее противника! Обхватив спину Клеона под лопатками и активно дергая тазом, женщина норовила высвободиться из-под ужасного пресса… Но сила и еще раз сила брала верх над волей и умением. Воин перехватил тонкие руки Меоты, без труда разомкнул их и прижал к доскам пола. Ногами же Клеон зацепил щиколотки своей бессловесной соперницы и резко раздвинул ей ноги в стороны, широкой буквой V. За какие-то несколько секунд Меота оказалась в полной его власти. И только тогда наемник услышал ее первые слова: «Не смей… Не смей входить в меня…Грязный…Грязный…»
Клеон рывком подобрался, сел на маленькую плоскую грудь Меоты. Взял пальцами ее иссиня-черные волосы, намотал на кулак и подтянул поближе ее перекошенное презрением лицо. «Ты, амазонская сука! – процедил в ответ разъяренный юноша, - подосланная убийца! Мне ничего не нужно от тебя…кроме смерти!» Три раза Клеон ударил ее затылком об пол. Три раза чувствовал, как вздрагивают ее бедра, как судорожно бьют по полу босые пятки, как царапают доски ногти…Четвертого не понадобилось – душа покинула голое, тонкое, навсегда неприступное тело Меоты.
Ногой юноша отшвырнул мертвую к порогу. Подрагивая, вернулся к постели. Сунул руку под подушку. Нож лежал на месте. Но не только он. Пальцы победителя нащупали небольшой цилиндрический предмет. В хорошо выделанном кожаном футляре лежал свернутый трубочкой листок папируса. Дрожащими пальцами Клеон нашарил огниво, трут, запалил масляный светильник и прочитал:
Наемному убийце, известному под именем Клеон.
Если в твоей душе остался хотя бы гран отваги, выходи сражаться со мной насмерть и в одиночку. Буду ждать завтра у берега горного озера – там, где ты хитростью и бесчестьем одолел прекрасную Ириклу, подругу моей жизни и любви.
Орифия , Старшая Амазонка, погибель твоя.
Теперь же, прекрасная Орифия, немногое оставалось нам – вытерпеть нетерпимое. Со стен ольвийских хлынул настоящий шквал криков, хохота и насмешек. Амазонки же стояли в тяжелом безмолвии, сокрушенные случившимся…А Клеон, повергнув себе под ноги отважную Веро, посмел вытереть ее кровь с меча о ее же собственные волосы, срезав при этом хвостик на затылке. Потом подошел он к страдающей от раны Никомахе и стал надсмехаться: «Вот вам урок, хвастливые и слабые амазонки! Тебя, гологрудая девчонка, я сломил запросто, а теперь и твою хваленую сестрицу наказал! Погляди, как жалко она извивается от боли, словно раздавленный червячок!» Уже долго страдала Никомаха от раны в правую грудь, иссиня-белым стало ее юное лицо. Собравшись с последними силами, попросила девушка прикончить ее милосердным ударом, прекратить мучения. В ответ расхохотался бессердечный наймит и потребовал, чтобы Никомаха легла на спину. Исстрадалась Никомаха и от боли, и от позора, а потому исполнила гнусное желание врага, приняла пред ним позу полного подчинения. И что же сделал с ней самодовольный мерзавец!? Развязал он поясной шнурок и стянул с бедер амазонки ее тонкие рейтузы, спустил их до самых щиколоток, обнажив женскую честь и зад Никомахи. Последние слезы, слезы стыда, потекли из зеленых глаз обесчещенной. Клеон же достал из-за щита копьеносицы ее собственный кинжал. О нет, Орифия, он не облегчил участь девушки, не поразил ее отважное сердце. Клеон поочередно всадил кинжал в оба паха амазонки, в правую и левую впадины, заставив страшно кричать и биться в последние мгновения жизни.
Затем обратился глумливец к Веро, еще больнее сестры раненой в схватке. О, как ликовал Клеон! Как издевался над нашей отважной подругой! «Худосочная неумеха! – надсмехался юнец, - ты совсем не умеешь сражаться! Доблестная амазонка сама выставила мне слабое брюхо под удар! Ничтожная ты девчонка!» О моя Орифия, если б ты видела то достоинство и терпение, проявленное больно раненой амазонкой! Перед своим недругом она сумела преодолеть неземное страдание и собраться с последними силами. Легла Веро на бок, подобрала непослушные ноги и приподнялась на локте. Я расслышала, глотая слезы сострадания, как она признала победу Клеона и собственное, на пару с сестрой, поражение. Видимо, надеялась амазонка, что достойное прощание продолжит достойный поступок победителя – увы, напрасно! Надсмеялся юнец над ее справедливыми словами, стал хулить и унижать Веро – обзывал ее «маленькой смуглой сучкой», «слабой девчонкой» и «худосочной дрянью», издевался над ее позами и движениями, а пуще всего – над бесстрашной, почти полной наготою. «На что ты надеялась, самовлюбленная дура, когда сняла перед поединком даже пояс? На то, что нагишом сможешь что-то сделать со мной, с мужчиной?! Да меч под брюхо был просто неизбежен для слабенькой Веро! Радуйся, неразумная, что я не выпустил наружу твои вонючие кишки!» Облив потоком оскорблений распростертую пред ним женщину, нагой наймит взял руками тонкий набедренник Веро и разорвал прямо на ней. Как и сестра, обнаженной заживо, с открытым срамом приняла смерть она. В солнечное сплетение амазонке всадил Клеон ее собственный меч, заставив в последние минуты жизни безмолвно глотать воздух и ломать ногти, судорожно соскребая ими дернину…
Пока первая не попала ей в правый пах.
Она шла, сверкая изящным и удобным оснащением, достойным Старшей Амазонки. Ярко-кедровые волосы Орифии, заплетенные в несколько тугих кос, ниспадали на спину из-под ажурно гравированного шлема со стоящим торчком гребнем. Ее плечи, пересеченные мягкими ремешками из кожи, были широко расправлены, лицо исполнено ясной решимости… Место поединка уже в поле зрения – маленькая поляна у озера с торчащим посередине замшелым валуном…Прямой нос амазонки жадно ловит воздух, вливая в легкие запахи смолы, цветов, хвои… Сливочно-золотистая кожа проступает сквозь едва ощутимую короткую одежду, едва прикрывающую крепкие бедра амазонки. Крупные груди, почти недвижимые при ходьбе, вообще кажутся обнаженными… Снизу они подхвачены мастофором – защитным и поддерживающим корсетом из восхитительно тисненой кожи. Сверкают на полуденном солнце стройные ноги, ниже коленей облаченные в сандалии на завязках и чернёные прямые поножи. Орифия шагает размашисто, не боясь запнуться о камни и корешки на узкой тропе. Темно-синее зеркало озера манит ее. Здесь все свершится. Правда, не видно мерзкого наймита: как все мужчины, гневит богов, отсрочивает свою судьбу, не торопится сойтись насмерть в урочный час. Ему же будет хуже – ожидая, можно будет размяться, отточить несколько особо эффективных выпадов мечом…
Первая стрела попала ей в правую ложбину паха. Удар, укол, боль! Орифия вскрикнула, подскочила… И тут же пришла в себя. Поняла, что происходит. Что юнец не только опередил ее на пути к месту поединка – он уже здесь, и вместо честной схватки лицом к лицу стреляет в нее из-за укрытия! Орифия вспыхнула от негодования, боль уступила ненависти. Вперед, быстрее вперед! Преодолеть дистанцию, добежать до проклятого валуна – Клеон явно спрятался за ним, больше негде – и пустить в ход меч против меча… Амазонка выхватила свой короткий клинок из-за щита, на котором был изображен вздыбившийся лев с разинутой пастью. Почти не прихрамывая, Орифия ринулась вперед, стараясь как можно скорее достичь валуна…Ей показалось, что из-за камня показалось плечо лука, загорелая рука, гребешок шлема. «Клеон, сопливый подонок! – гортанно закричала женщина, - Выходи сражаться, как подобает воину, а не трусу!» И получила вторую стрелу. Видимо, наемник целился ей между выпуклыми, крупными грудями, но стрела ударила в верхнюю часть мастофора амазонки, и, отклонившись, сбоку впилась в левое полушарие…Наконечник вошел совсем неглубоко: Орифия не стала отвлекаться и пробовать вынуть жало. Снова подхлестнутая болью, она с тяжелым топотом приближалась к убежищу Клеона, грозно крича и потрясая мечом.
«Хватит баловства, - хладнокровно сказал себе охотник, накладывая новую стрелу на тетиву, - теперь буду метить наверняка. Во имя Леандра!» - и холеные пальцы разжались на выдохе…Клеон не сомневался, что попадет, но дикий вопль амазонки все равно заставил его вздрогнуть! Воин понимал, что стрела в пуп влечет острейшую боль, но не ожидал, что так громко, так отчаянно закричит эта литая, эта сильная, эта непробиваемая Орифия… Ее мука превозмогла честь и ярость. Меч выпал из правой руки амазонки, которой она то конвульсивно поводила в воздухе, то беспорядочно хватала себя на живот. Орифия прекратила свое неодолимое движение вперед: с помутившимся взором и приоткрытым ртом она, шумно хватая воздух, стала топтаться на месте. Но через несколько секунд ее великолепные ноги стали слабеть… «Негодяй…Что же ты делаешь…Щенок…» - громко, протяжно прошептала Орифия и стала оседать на одно колено, помогая себе опираться о землю левой рукой со щитом.
«Ну вот и все. Почти все» - почти без облегчения, буднично выдохнул Клеон. Воин поправил перевязь меча – единственное, что прикрывало его мускулистое тело. Положил на тетиву еще одну стрелу и вышел из-за валуна. Юноша медленно подступал к амазонке. Орифия, кривясь от боли, делала все, чтобы не растянуться во весь рост. Клеон ухмыльнулся – крупные бедра и грудь раненой заметно дрожали, на ярко-персиковой щеке сверкали слезинки. Поигрывая луком, наемник остановился в пяти шагах от побежденной… Да, побежденной, теперь в этом не было сомнений. Меч амазонки лежал в стороне, да и будь он в руке Орифии – у трижды пронзенной атлетки уже не было бы шансов. Упираясь в каменистую почву подошвами сандалий, противница протянула к юноше руку, перехваченную ремешками и браслетами… «Не приближайся! – даже не закричала, а зарычала женщина, сверля Клеона черно-карими маслинами глаз, - не смей стоять рядом со мной, лжец! Я вызвала тебя на честный бой, а ты расстрелял меня исподтишка! Трус, мелкий грязный трус!!!»
Клеон чуть склонил голову вбок. «Ты глупа, как и подобает женщине, - с хохотком ответил он, - Да, ты вызвала меня. Но почему в твою кучерявую голову взбрело, будто я принял твой вызов? Ничего подобного, широкозадая дурочка. Я вовсе не собирался изображать схватку Ахилла с Пентессилией…Вот еще! Я пришел сюда не красоваться, а истреблять вас, амазонок. Как крыс. Стайками и поодиночке. Ты для меня – просто самая матёрая крыса. Понятно?!». Амазонка молчала. Клеон слышал ее глубокие, болезненные вздохи. С чуть выставленного вперед живота поверженной, пронзенного в самом центре, лениво сползала ленточка крови. Воин резко натянул лук. Орифия снова протянула к нему руку – но теперь уже моляще. «Клеон! Клеон!!! – истошно закричала она, - Если в тебе есть хоть капля чести…Выстрели мне в сердце!»
Клеон молчал. Улыбаясь, он рассматривал Орифию. Ее напряженное лицо, бритые подмышки, голые массивные бедра… Ее массивный перстень с золотой пчелой, символом свободных воительниц. Затем наемник в полную силу натянул лук – и всадил стрелу в солнечное сплетение поверженной.
Самые тяжкие минуты самого позорного нашего дня наступили же тогда, славная Орифия, когда истерзанные клинками сестры мучились в последних своих конвульсиях. Стон и плач вырвались из наших рядов. Многие в горе рвали и срезали на себе волосы, самые юные девушки плакали навзрыд или падали наземь без чувств. Раздавалсь меж нас и крики телесной боли. Знай же, Орифия, что Гелиона, любимейшая подружка Никомахи, не вынесла ее поражения и смерти: обнажила себе грудь темнокудрая Гелиона и бросилась сердцем на острие. Ей подобно поступила и прекрасная бедрами Левкиппа, юная любимица погибающей Веро. Хватило 19-летней девушке отваги повторить участь спутницы юной своей жизни. Расстегнула пояс Левкиппа, встала на колени и двумя руками всадила себе меч прямо в живот. Веро пережила ее ненамного. К ней, задыхающейся, сумела подползти исколотая и разоблаченная Никомаха. Обняла она сестру – и души побежденных наших соратниц отлетели в мрачные сумерки Аида.
Но нет, Орифия, не кончился на этом унижение племени амазонок, не прекратился позор этого горького дня! Согласно обычаю, тела поверженных получал в свое распоряжение победитель. Сначала Клеон еще раз прошелся над обнявшимися сестрами, громко понося их слабость и скудоумие, издеваясь над предсмертными муками и посмертной позой. Затем же молодой наемник растащил Никомаху и Веро в разные стороны, ставил им ногу то на грудь, то на живот, а то и на обнаженный женский низ, вызывая восторженный рев черни с городского вала. Взяв набедренник Веро, воин туго стянул его жгутом на щиколотках погибшей. Маленькие же ступни Никомахи Клеон связал ее собственными рейтузами… О, как же горестно было видеть это обхождение с убитыми героинями! Мало того: воин схватил оба тела за ноги и потащил к воротам Ольвии под рукоплескание и улюлюканье со стены. При этом из ужасной раны Веро выпала часть ее кишок и волочилась следом, собирая пыль и мусор.
Только глубокой ночью, в обмен на два тугих кошеля, истерзанные и обесчещенные тела Веро и Никомахи вернулись обратно к нам. Долго обмывали мы прекрасных наших подруг, зашивали их раны, умащали ароматными маслами и возвращали спутанным волосам прежнюю красоту и очарование. В самые дорогие, самые любимые при жизни одежды облачили мы бездыханных, но все равно прекрасных наших соратниц. На Никомаху одели такие же рейтузы, в которых она сражалась, только не из плотной ткани, а праздничные, сплетенные из шелкового кружева. Золоченые сандалии украсили ноги девушки, шелковая накидка прикрыла груди. Смуглое же тело Веро облачили мы в короткую, выше бедер, белоснежную рубаху с боковыми разрезами. Возложили мы погибших сестер на погребальное ложе, ладонями на груди друг дружки, усыпали цветами и подожгли костер, провожая Веро и Никомаху в самую дальнюю из дорог.
Наутро, верные клятве, мы отступили от чудом спасенной Ольвии. Но не подумай, прекрасная Орифия, что мы совсем упали духом и в беспорядке отступили в бескрайние степи оплакивать погибших и переживать неудачу, нет! Прознали мы о том, что твое доблестное воинство подступает к твердыне Херсонеса Таврического и, не претендуя на славу и добычу, поспешили присоединиться, чтоб хотя бы малыми победами загладить горечь поражения. Сего дня, когда я пишу тебе эти строки, мы находимся в десяти-двенадцати пеших переходах от Херсонеса. Если же нам удастся захватить на побережье суда беспечных политов, то я обниму тебя, возлюбленная моя подруга, всего через несколько дней!
Да пребудет с тобой покровительство Артемиды Поражающей!
Писала Миринна, дочь Антиопы Младшей.
Леандр был рядом. Клеон чувствовал его теплое дыхание, его ароматную кожу… Леандр, Леандр мой! – неужели ты стал богом и теперь посещаешь нас, смертных, озаряя небесной улыбкой счастья? Снова вспомнилось Клеону, как они, совсем еще юные, трепетные, почти незнакомые и ни о чем не сведущие, сплелись в борьбе, как сдавили друг друга в объятиях, как плотно прижались животами, грудью, бедрами, как искры чего-то неведомого пробежали по их напряженным телам… И теперь он снова рядом! Леандр, ненаглядный, прекрасный Леандр… Снова твоя рука ложится на мое плечо…
Клеон улыбался во сне. И не реагировал, когда его трясли и тормошили. Затем с обнаженного юноши рывком сбросили одеяло. Сразу несколько рук схватили его кисти и резко заломили за спину. Разбуженный удивленно вытаращил глаза. В предрассветном сумраке, под низкими сводами хижины он увидел над собой несколько вооруженных женщин. Амазонки?! Здесь!!?? Откуда???!!!
Удары стройных ног, обутых в сандалии и босых, обрушились на него градом. Амазонки поражали прицельно – били в срам и в сплетения. Теряя сознание, юноша повалился на земляной пол. Ему проворно стянули руки за спиной его же собственной перевязью меча. А сам меч уткнули напротив левой почки. «Не дергайся, щенок! – просвистело над ухом, - ступай во двор!».
Клеона вытолкали из хижины. Юноша непроизвольно поежился от холода. Нечеткие в утреннем тумане, вокруг него колыхались десятки фигур…Рослых и невысоких, пышнокудрых и аккуратно остриженных, стройных и женственных, смуглых и светлокожих, белокурых и темноволосых… Воедино сливалось многообразие одежд и убранства – эфемерные гиматии, яркие хитониски с дерзким вырезом под животом, облегающие полукольчуги и блестящие рейтузы, шлемы и диадемы, ожерелья, браслеты, щиты, плащи, поножи… Все это разноликое множество, до отвращения женственное, чуждое, неправильное… оно расплывалось на какие-то смутные клочки, но тотчас же собиралось в одно ярко-навязчивое зыбкое облако…От боли, от ужаса, от холода Клеона подташнивало.
Из цветастой, аморфной медузы женских силуэтов выделился один – невысокий, более очерченный. Давясь свинцовой слюной, Клеон кое-как напряг зрение… Перед ним стояла женщина лет 30, аккуратно сложенная…Для амазонки необычно коротко острижена – светлые прямые волосы едва прикрывают уши, ниже виднеются гроздья дорогих серег…И лицо какое-то не амазонское: заостренный лисий нос, холодные, прищуренные стальные глаза, узкие губы поджаты ниточкой…На голове – ажурная диадема, на груди и животе – чешуйчатая кольчуга, бедра обнаженные, ниже сандалии или поножи…Не разглядеть… В руках вертит какой-то маленький предмет…
- Тебя зовут Клеон, не так ли? – до юноши донесся высокий, резкий голос, - Или мы разбудили кого-то очень похожего на тебя?!
Наемник молча кивнул.
- Перед тобой Миринна, - продолжила женщина, чеканя каждое слово, - мы пришли убить тебя, Клеон. Ты знаешь, за что?!
Снова кивок без единого слова. Мучительные попытки рассмотреть, расслышать, принять какое-то решение…
- Хочешь что-нибудь ответить, мясник? Помолиться богам? Просто сказать какие-то слова?
Давясь и запинаясь, Клеон выпалил:
- Х-хочу…Хочу…Д-драться…В последний раз…С тобой, Миринна, и со всей твоей с-с-сворой!
Уголки губ Миринны чуть-чуть приподнялись:
- Глядишь, я бы и согласилась поиграть с тобой, поиграть насмерть…Если б не вот это!
Резким движением амазонка выбросила в лицо тот самый предмет, который вертела в руках. Клеон машинально отшатнулся…Перед самыми его глазами тускло сверкала золотая пчела - на перстне, снятом вчера с убитой Орифии… Вероятно, Миринна подобрала его со стола в хижине. «Вспомни-ка, поганец, что ты сделал с ней?! – с ядом в голосе спросила амазонка, - и догадайся сам: достоен ты поединка или нет?!» Не дожидаясь ответа от связанного Клеона, амазонка решительно встряхнула головой и отошла в сторону. Подняла руку, что-то гортанно крикнула. Наемника подтащили к столбу коновязи. Сноровисто притянули к нему ремнями, при этом несколько раз хлестнув по мужским частям. Раздались резкие, по-девчоночьи заливистые смешки. Из переливающейся, искристой, ароматной массы амазонок к нему вышли четверо. Встали в семи шагах, держа наизготовку маленькие скифские луки.
- Я – Артибида, приемная дочь Веро! – сказала худышка лет 18-ти с неестественно огромной черной гривой.
- Я - Лика, молочная сестра погубленной тобою Амфитои – выкрикнула девушка, как две капли воды похожая на ту незадачливую рыбачку, с которой так и не досталось перстня…
- Перед тобой Пеано, по родству никомахина тетка – как-то обыденно, почти по-доброму представилась женщина лет 30 в бронзово-серебряной диадеме над высоким лбом.
- Запомни и меня, Фисбу, любимую из любимых прекрасной Орифии, бесчестно застреленной без боя! – раздался холодный шепоток с губ златокудрой, статной красавицы с открытой грудью.
Четыре девушки медленно натягивали луки. Из-за скал лениво вылезало солнце.
«В последний раз вижу» - подумал Клеон.