«и сотворил всесильный (больших чудищ) и всяких пресмыкающихся живых существ, которыми кишит вода, по их роду, и всех крылатых птиц по их роду…»
Учитывая то, что слова, по роду своему, в тексте относится только к живым существам, которыми воскишила вода и к птицам, то есть ко всему тому, что создано было, как бы в соответствии со сказанным Всевышним повелении, а к «внеплановым» чудищам, нет слов, по роду своему, как и нет повеления Всевышнего им размножаться. Более того учитывая необычную конструкцию текста, в котором говорится об этих чудищах как бы о двух, и как бы об одном, то вывод напрашивается только такой, вначале их было двое, но остался один, чтобы не было размножения, потому и не сказано о чудищах, что они созданы по роду своему, и не дано им повеление наполнять собой моря и океаны! В свете Писания, этим чудищем, обитающим в морях и океанах, может быть только Левиафан, на иврите Ливьятан. Когда мы читаем об этом удивительном гигантском животном, то всё, что о нем говорит Писание, просто поражает:
«Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы? станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами? можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою? Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь» (Иов.40:20-27)
«Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем? Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему? под всем небом все Мое. Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? круг зубов его - ужас; крепкие щиты его - великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь - за гнилое дерево. Дочь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву. Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеется. Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов.41:1-26)
Непобедимый в своем великолепии монстр, Иов, говоря о великих людях в поэтическом слоге, приводит такое сравнение, это те, кто способен разбудить Левиафана. И здесь и другая грань истины, проклясть день, который является символом света и добра, мы об этом уже говорили в одой из тем, могут те, кто связан со злом, а Левиафан, как мы позже увидим, и является символом этого зла. То есть проклясть день, то есть обратить добро в зло, могут те, кто может «разбудить Левиафана», то есть пробудить зло для жизни