Глава девятнадцатая
Пе-р-р-ремены
— Мэгги, это неправильно, — шепчу я раздраженно.
Уроки только что закончились, мы с Мэгги и Мышью прячемся в «Кадиллаке» Мэгги.
— Ладно, бог с ним. А вот что с Лали? — спрашивает Мышь, меняя тему. — Она не показалась тебе странной, когда мы утром сидели в амбаре?
— Она ревнует, — говорит Мэгги.
— Я тоже так думаю, — соглашается Мышь.
— Она все время ревнует, — добавляет Мэгз.
— Нет, неправда, — возражаю я. — Лали просто амбициозна, а люди неправильно ее понимают.
— Ну, не знаю, Брэдли, — говорит Мышь. — На твоем месте я бы поостереглась.
— Так, вот он. Все пригнулись! — командует Мэгги, и мы прячемся за сиденьями.
— Это неправильно, — бормочу я.
— Ты же хочешь быть писательницей, — отвечает Мэгги. — Тебе нужно все знать.
— Да, правильно, но не таким же способом. Почему бы не спросить его прямо?
— Потому что он нам не расскажет, — возражает Мэгги.
— Мышь? Твое мнение?
— Мне все равно. Я просто хочу прокатиться, — отвечает Мышь с заднего сиденья.
Она высовывает голову из-за спинки и смотрит через заднее стекло.
— Он в машине! Выезжает со стоянки! Быстрее, а то потеряем его.
Да уж, думаю я, сразу видно, что Мыши все равно.
Мэгги быстро распрямляется, включает передачу и нажимает на газ. Мы едем не в ту сторону, и, заехав в тупик, Мэгги перебирается через бордюр.
— Боже мой! — восклицает Мышь, цепляясь за спинку переднего сиденья, когда мы резко поворачиваем налево. Через несколько секунд от оранжевого хэтчбэка Уолта нас отделяют две машины.
— Отличная конспирация, Мэгз, — замечаю я сухо.
— Уолт не заметит, — между делом отвечает Мэгги. — Он никого не видит, когда сидит за рулем.
Бедный Уолт. Зачем я вообще участвую в этой глупой затее? Мэгги так легко удалось уговорить меня проследить за Уолтом, Помню, когда мы спорили о вреде противозачаточных таблеток, она так же легко переубедила меня. Яне умею говорить людям «нет». Никому не могу отказать, будь то Мэгги, Себастьян или даже Лали. Теперь вот Лали взяла билеты на «Ацтек Ту-Степ», и мы все обязаны пойти на концерт в первый уик-энд после рождественских каникул. Правда, это будет через несколько недель, а сейчас я должна признать, что мне до смерти интересно, куда Уолт ездит тайком после школы.
— Спорим, у него новая подружка, — говорит Мэгги. — И наверняка она старше его. Как миссис Робинсон. Наверное, это чья-нибудь мама. Вот почему он так старательно заметает следы.
— А может, он просто изучает что-нибудь, — продолжает Мэгги, глядя на меня. — Ну ты знаешь, Уолт — умный парень. Школьные задания для него ничто. Даже если он говорит, что занимается, на самом деле он делает что-то другое. Например, читает про ночные горшки восемнадцатого века.
— А что, Уолт увлекается антиквариатом? — спрашивает Мышь удивленно.
— Он об этом знает все, — гордо отвечает Мэгги. — У нас был план: мы собирались переехать в Вермонт, чтобы Уолт открыл там антикварный магазин, а я разводила овец, сучила шерсть и вязала из нее свитеры.
— Да уж… Весьма эксцентрично, — говорит Мышь, поймав мой взгляд.
— Еще я собиралась выращивать овощи, — добавляет Мэгги. — И продавать их летом с лотка на фермерских ярмарках. Мы собирались стать вегетарианцами.
И что случилось с этим планом, думаю я, пока мы преследуем Уолта в городе.
Уолт проехал мимо торгового центра и продолжает двигаться по главной улице. Возле одного из двух светофоров в городе он поворачивает налево и направляется к реке.
— Так и знала, — говорит Мэгги, сжимая руль. — У него тайное свидание.
— В лесу? — спрашивает Мышь насмешливо. — Здесь нет ничего, кроме деревьев и пустых полей.
— Может быть, он случайно убил кого-нибудь. Убил и похоронил в лесу, а теперь возвращается на это место, чтобы убедиться, что труп покоится в земле.
Я зажигаю сигарету и откидываюсь на спинку, гадая, как далеко может зайти наше преследование.
Вместо того чтобы свернуть на проселочную дорогу, ведущую к реке, Уолт снова резко поворачивает и проезжает под путепроводом, по которому проходит шоссе.
— Он едет в Ист-Хартфорд, — провозглашает Мэгги, словно это совершенно очевидно.
— А что находится в Ист-Хартфорде? — спрашивает Мышь.
— Там есть знакомый доктор.
— Кэрри! — восклицает Мэгги.
— Может быть, он устроился на работу медбратом? — говорю я, прикидываясь дурочкой.
— Кэрри, ты не могла бы помолчать? — отрезает Мэгги. — Это серьезно.
Почему бы ему не устроиться медбратом? Эта профессия будет очень респектабельной в ближайшие десять лет.
— Женщины станут врачами, а мужчины — медбратьями, — резюмирует Мышь.
— Не хотела бы я, чтобы за мной ухаживал медбрат, — говорит Мэгги, поеживаясь. — Я бы возражала, если бы мужчина, которого я не знаю, дотрагивался до моего тела.
— А как насчет случайной связи? — подшучиваю я. — Представь, ты едешь куда-нибудь и встречаешь парня. Вам кажется, что вы без ума друг от друга. И спустя всего три часа после знакомства вы предаетесь любви?
— Я без ума от Питера, ясно?
— Это не важно, — говорит Мышь. — Согласись, если ты общаешься с человеком на протяжении трех часов, можно сказать, что ты знаешь его, правда?
— Это что-то вроде «потрахались и разбежались», как сказала Эрика Джонг в «Страхе полета».
— Пожалуйста, не произноси при мне слово «трахаться», ненавижу, его. Лучше уж «заниматься любовью», — говорит Мэгги.
— А в чем разница между «трахаться» и… «заниматься любовью»? Мне кажется, смысл один и тот же, — спрашиваю я.
— «Трахаться» — это синоним «полового сношения», вроде бы так. А «заниматься любовью» — это половое сношение и все остальное, вместе взятое, — говорит Мышь. — Поверить не могу, что вы с Себастьяном до сих пор не занимались сексом, — заявляет Мэгги.
— Ну…
Мэгги оборачивается и смотрит на Мышь с недоверием, так что мы чуть не съезжаем с дороги. Справившись с управлением, Мэгги продолжает:
— Ты все еще девственница.
Она говорит это таким тоном, словно это преступление.
— Я никогда не думаю о себе, как о «девственнице». Мне больше нравится термин «сексуально нераскрытая». Как-то так. Как будто я еще не закончила курс.
— Но почему? — спрашивает Мэгги. — В этом нет ничего сложного. Пока ты это не сделала, кажется, что это серьезное событие. А после думаешь: «Боже, и зачем я гак долго ждала?»
— Слушай, Мэгги, у каждого свое расписание. Может, Кэрри еще не готова, — поддерживает меня Мышь.
— Да я просто хочу сказать, что если ты не сделаешь это с Себастьяном в ближайшем будущем, то сделает кто-нибудь другой, — зловеще пророчествует Мэгги.
— Если это будет так, значит, Себастьян не тот парень, с которым она должна быть, — возражает Мышь.
— Да я, кстати, думаю, «кто-нибудь» с ним уже это делал, — усмехаюсь я. — Мы с ним только два месяца встречаемся, ладно вам.
— Я с Питером только два дня встречалась, прежде чем мы сделали это, — говорит Мэгги. — Конечно, у нас были особые обстоятельства. — Питер был много лет влюблен в меня.
— Мэгги, по поводу Питера… — начинает Мышь.
Мне хочется предупредить ее, что сейчас, возможно, не лучший момент резать правду матку по поводу Питера, но уже поздно.
— Мне кажется, для него «старшие классы» и «колледж» — совершенно разные категории. Когда он уедет в Гарвард, Каслбери останется позади, иначе просто быть не может. Или успеха ему не добиться.
— Это почему же? — спрашивает Мэгги язвительно.
— Мэгз, — встреваю я, глядя на Мышь. — Она не имеет в виду тебя, само собой. Мышь говорит, что ему придется много заниматься, и времени на романтические отношения останется меньше. Для всех скоро наступят перемены. Так, Мышь?
— Лично я меняться не собираюсь, — упрямо заявляет Мэгги. — Мне все равно, что там будет дальше, я останусь собой. Я думаю, именно так должны вести себя люди. Это порядочно.
— Правильно, — соглашаюсь я. — Неважно, что нас ждет впереди. Мы должны поклясться, что останемся собой в любые времена.
— У меня есть выбор? — спрашивает Мышь сухо.
— Где мы находимся? — интересуюсь я, оглядываясь.
— Хороший вопрос, — бормочет Мышь себе поднос.
Мы едем по разбитой асфальтовой дороге, которая, похоже, ведет в никуда.
По обеим сторонам тянутся поля, покрытые валунами, изредка попадаются жалкие домишки. Мы проезжаем автосервис, затем желтое строение, на котором висит вывеска, говорящая о том, что здесь расположена мастерская по ремонту кукол, больших и маленьких. Едущий впереди Уолт внезапно сворачивает в небольшой проезд, идущий вдоль белого здания заводского типа.
В здании единственная большая металлическая дверь, окна затемнены. Выглядит оно заброшенным.
— Что это за место? — спрашивает Мэгги, пока мы медленно катимся вдоль здания.
Мышь откидывается на спинку и скрещивает руки.
— Не похоже, чтобы, тут было что-нибудь хорошее, это уж точно.
Мы проезжаем немного дальше, пока Мэгги ищет, где можно развернуться.
— Место, о котором тебе знать не нужно, — произношу я громко фразу Себастьяна, которая мне вспомнилась.
— Что? — спрашивает Мэгги.
— Ничего, — быстро отвечаю я, обменявшись с Мышью взглядами. Мышь похлопывает Мэгги по плечу.
— Мне калюется, пора ехать домой. Не думаю, что тебе здесь понравится.
— Что понравится? — Спрашивает Мэгги. — Это просто здание. А наш долг, как друзей, узнать, что задумал Уолт.
— Не стоит, — пожимает плечами Мышь. Мэгги игнорирует ее, объезжая здание с торца, где мы обнаруживаем скрытую стоянку, которую не видно с дороги. На ней стоят несколько автомобилей, включая хэтчбэк Уолта.
Незаметная дверь с задней стороны здания украшена неоновыми знаками, из которых можно понять, что здесь к вашим услугам «видео», «игрушки» и, словно вышеупомянутого недостаточно, еще и пип-шоу.
— Я чего-то не понимаю, — говорит Мэгги, таращась на яркие фиолетовые и голубые знаки. — Здесь торгуют порнографией.
— Мэгги, тебе не стоит туда ходить, — снова пытается отговорить ее Мышь.
— Да почему? — спрашивает Мэгги. — Думаешь, я этого не вынесу?
— Нет, я этого не вынесу, — говорю я, испытывая сочувствие к Мэгги. — И там внутри даже не мой бывший парень.
— А мне все равно, — заявляет Мэгги, останавливает машину возле помойки, хватает пачку сигарет и выходит из автомобиля. — Если вы, девочки, со мной пойдете, это будет хорошо. Если нет, оставайтесь в машине.
А вот, кажется, и начинаются перемены. Я высовываюсь в окно и обращаюсь к ней:
— Мэгз, ты не знаешь, что там.
— Я должна пойти и разузнать.
— Надеюсь, ты не собираешься встречаться с Уолтом лицом к лицу? Что он подумает, когда узнает, что ты шпионишь за ним?
Мэгги уходит. Мы с Мышью переглядываемся выходим из машины и идем за ней.
— Слушай, Мэгвич, это непорядок, вот так следить за кем-то. Особенно если он хранит свои поездки в секрете. Поехали отсюда.
— Нет!
— Хорошо, — говорю я, отступая, и показываю на контейнер с мусором: — Давай спрячемся за этой штукой, подождем несколько минут и, если ничего не произойдет, поедем домой.
Мэгги щурится на дверь:
— Хорошо.
Мы прячемся за мусорным контейнером. Мне холодно, приходится прижать руки к груди и начать подпрыгивать, чтобы согреться.
— Прекрати, — шипит на меня Мэгги. — Кто-то идет.
Я ныряю в кусты позади контейнера, залезаю поглубже и присаживаюсь на корточки. На стоянку, визжа шинами, влетает тюнингованный «Мустанг». Дверь открывается, из машины под оглушительные звуки «Блэк Саббат» выходит водитель. Это крупный мускулистый парень, и, пока он настороженно оглядывается, я узнаю его. Это Рэнди Сэндлер, защитник из нашей футбольной команды. Он старше нас на два года.
— Елки-палки, это Рэнди Сэндлер, — говорю я после того, как он заходит внутрь.
— Рэнди Сэндлер? — переспрашивает Мышь, они с Мэгги подползают ближе ко мне.
— Это я виновата, — говорит Мэгги. — Если бы я не перестала встречаться с Уолтом, ему не пришлось бы приезжать сюда в поисках секса. У него, наверное, яйца лопаются от желания.
— Яйца не могут лопнуть, это миф, — шепчу я громко. — Это одна из историй, которыми мужчины добиваются от женщин согласия заняться сексом.
— Не могу в это поверить, — стонет Мэгги. — Бедный Уолт.
— Тсс! — командует Мышь, так как в этот момент дверь распахивается. На пороге появляется Рэнди Сэндлер, но на этот раз он не один. За ним выходит Уолт. Видно, как он щурится от яркого света. Они перебрасываются парой фраз, смеются и вместе садятся в машину Рэнди.
Двигатель «Мустанга» пробуждается к жизни, но, прежде чем ребята уезжают, Рэнди наклоняется к Уолту и целует его в губы. В течение пары минут ребята целуются, после чего Уолт опускает солнцезащитный козырек, чтобы посмотреться в зеркало и поправить прическу. Онемев от неожиданности, мы сидим в кустах. Слышен только мерный рокот двигателя. Затем «Мустанг» срывается с места и уезжает. Мы, не шевелясь, продолжаем сидеть на корточках и прислушиваемся к удаляющемуся звуку, пока он окончательно не стихает.
— Да уж, — произносит Мэгги, вставая и к отряхиваясь. — Вот оно что.
— Слушай, — говорит ей Мышь нежно. — Знаешь что? Все к лучшему. Ты — с Питером, а Уолт — с Рэнди.
— Это как у Шекспира в комедии «Сон в летнюю ночь». Каждый оказывается с тем, с кем ему положено быть, — говорю я с надеждой.
— Угу, — отвечает Мэгги безучастно, направляясь к машине.
— Нельзя отрицать, что Рэнди — симпатичный парень. Он один из самых красивых парней в футбольной команде.
— Да, — поддерживаю я. — Представь, сколько девчонок сгорело бы от ревности, если бы узнали, что Рэнди…
— Гей? — неожиданно кричит Мэгги. — Что Рэнди и Уолт «голубые»? И что они не признаются в этом другим?
Мэгги в сердцах распахивает дверь.
— Прекрасно, просто прекрасно. Нет, вы представьте, какой-то парень влюблен в тебя на протяжении двух лет, а ему даже девочки не нравятся. Все это время он думает… — Мэгги делает паузу, переводит дыхание, а потом пронзительно кричит: — О другом парне!
— Мэгги, не принимай это близко к сердцу, — говорит Мышь.
— Как я могу не принимать близко к сердцу? Каким образом?
Мэгги заводит двигатель, потом глушит его и закрывает лицо руками.
— Мы собирались переехать в Вермонт. Открыть там антикварный магазин. И киоск с зеленью. Я ему верила. А он лгал все это время.
— Уверена, что не лгал, — говорит Мышь. — Он и не знал об этом, скорей всего. Потом, когда вы разорвали отношения…
— Он любил тебя, Мэгз. Он тебя действительно любил. Все об этом знают, говорю я.
— А теперь рее узнают, какая я дура. Представляете, какой идиоткой я себя сейчас чувствую? Как вы думаете, есть на свете кто-нибудь тупее меня?
— Мэгги, — говорю я, легонько похлопывая ее по руке. — Как ты могла об этом знать? Я имею в виду, сексуальная ориентация — вроде как личное дело каждого человека, так ведь?
— Только если это не затрагивает других людей.
— Уолт никогда бы не причинил тебе зла умышленно, — говорю я, стараясь урезонить подругу.
— Кроме того, Мэг. Это дело Уолта. К тебе это не имеет отношения.
Ух ты! Такой злости я еще никогда не видела на лице Мэгги.
— Да? — рычит она. — Не хочешь побыть на моем месте для разнообразия?
Сказав это, она ударяется в слезы.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Скользкие склоны
— Это лучшие дни нашей жизни, — говорю я траурным голосом.
— О, Кэрри, — говорит Джордж и пытается изобразить улыбку. — Как тебе в голову приходят такие сентиментальные мысли? Если ты проведешь исследование, то узнаешь, что половина взрослых ненавидит свои школьные годы и ни за что не хотела бы в них вернуться.
— Но я не хочу принадлежать к этой половине.
— Ты и не будешь, не беспокойся. Слишком уж ты жизнерадостная. И ты умеешь прощать, как никто другой.
— Знаешь, недавно я поняла, что люди иногда не могут поступать иначе, — говорю я, чувствуя его интерес. — То, что они делают, на самом деле не имеет к тебе отношения. Они, как бы это правильно объяснить, инстинктивно поступают так, как будет лучше для них, а о последствиях думают потом. Как-то так?
Джордж смеется, а я вдруг понимаю, что, как это не неприятно, но мое собственное поведение как нельзя лучше подпадает под это определение.
От порыва ветра с верхушек деревьев в наши лица летит мелкая снежная труха, заставляя меня поежиться.
— Тебе холодно? — спрашивает Джордж, проводит рукой по моему плечу и крепче прижимает меня к себе.
Вдыхая морозный воздух, я киваю. Глядя на снег, на сосны и милые бревенчатые домики, я пытаюсь представить, что мы где-то далеко-далеко, например в Швейцарии.
Мы с Мышью заставили Мэгги поклясться, что никогда, никому, включая Питера, не расскажем, что мы видели в тот день в Ист-Хартфорде, потому что это личное дело Уолта и только он вправе решать, с кем встречаться и кому об этом рассказывать. Однако у Мэгги был нервный срыв, так что ей пришлось пролежать два дня в постели, и в школу она не ходила. Когда на третий день Мэгги все-таки пришла на занятия, лицо у нее было опухшее, а глаза скрыты за темными очками. До конца недели она одевалась исключительно в черное. Мы с Мышью делали все, что в наших силах: кто-то из, нас всегда сопровождал Мэгги на переменах, и даже в столовой мы брали для нее еду, так что ей не приходилось стоять в очереди. Но все равно, глядя на нее, можно было подумать, что умерла любовь всей ее жизни. Это слегка раздражало. Если посмотреть на это дело с точки зрения логики, не произошло ничего из ряда вон выходящего: она встречалась с парнем в течение двух лет, потом они разорвали отношения, и каждый нашел себе кого-то другого. Какая разница, парень или девушка этот «кто-то другой»? Но Мэгги решительно не желает смотреть на вещи таким образом. Она настаивает, что все произошло исключительно по ее вине, что она не была «в достаточной степени женщиной» для Уолта. Так что когда позвонил Джордж и позвал кататься на лыжах, я была счастлива на несколько часов позабыть о повседневной жизни.
В ту минуту, когда я увидела его спокойное и жизнерадостное лицо, я почувствовала желание рассказать ему все о неприятностях, связанных с Уолтом и Мэгги, и про то, как в «Мускатном орехе» вышла моя статья, а моя лучшая подруга повела себя в связи с этим очень странно. Я рассказала ему все, за исключением того, что у меня появился парень. Но я расскажу ему сегодня, когда настанет нужный момент. Но пока он не наступил, так приятно расслабиться и совсем не хочется портить обстановку.
Я знаю, что веду себя эгоистично. Хотя Джордж находит мои рассказы весьма интересными. «Ты могла бы использовать это для следующей статьи», — сказал он, пока мы ехали в горы.
— Нет, что ты, — возразила я. — Если бы я написала о чем-нибудь подобном в «Мускатном орехе», меня бы тут же выгнали из школы.
— Ты просто стала жертвой извечной писательской дилеммы — искусство против желания защитить тех, кого ты знаешь и любишь.
— Нет, это не для меня, — ответила я. — Я бы никогда не позволила себе ранить кого-нибудь ради моего писательства. Я бы потом не смогла жить в ладу с собой.
— Ты согреешься, когда мы начнем кататься, — говорит Джордж.
— Если начнем, — отвечаю я.
Я осматриваю подъемник с сиденьями, прикрепленными к тросу. Горнолыжный склон представляет собой широкую просеку, окаймленную соснами. По снегу мчатся лыжники, они одеты в разноцветные костюмы и движутся зигзагами. Снуют по белому снегу, напоминая иглы для вышивания, в которые продеты разноцветные нити. Пока я стою внизу, в безопасности, спуск на лыжах не кажется мне таким уж сложным видом спорта. Если они могут, почему бы и мне не прокатиться?
— Тебе страшно? — спрашивает Джордж.
— Нет, — говорю я беспечно, хотя каталась на лыжах всего три раза в жизни, да и то на заднем дворе дома Лали.
— Помни, при сходе с подъемника нужно держать носки лыж кверху. Тогда кресло просто вытолкнет тебя, и все.
— Конечно, — отвечаю я, цепляясь за ручку кресла. Мы почти, на вершине, и я, только что осознала, что еду на подъемнике впервые.
— Тебе просто нужно будет сойти, — говорит Джордж весело. — Если не сойдешь, придется отключать подъемник, и другие лыжники будут висеть на нем без движения. Им это не понравится.
— Я бы не хотела злить этих снежных зайцев, — бормочу я, готовясь к худшему. Через несколько секунд, однако, я легко съезжаю вниз с небольшого возвышения, и подъемник оказывается позади.
— Ух ты, все оказалось просто, — говорю я, оборачиваясь к Джорджу, и тут же опрокидываюсь.
— Неплохо для начинающего, — подбадривает Джордж, помогая мне подняться. — Увидишь, ты быстро научишься. Ты — самородок, точно тебе говорю.
Джордж такой милый.
Для начала мы идем на учебный склон, где я пытаюсь тормозить «плугом» и поворачивать. Пару раз прокатившись, я набираюсь уверенности, и мы переходим на тренировочный склон.
— Нравится? — спрашивает Джордж, когда мы в четвертый раз оказываемся на подъемнике.
— Не то слово! — восклицаю я. — Так классно.
— Это ты классная, — говорит Джордж и загибается, чтобы поцеловать меня. Я ненадолго подставляю щеку, чувствуя себя при этом последней сволочью. Что бы подумал Себастьян, если бы увидел меня с Джорджем здесь?
— Джордж… — говорю я, решив рассказать ему, наконец, о Себастьяне, прежде чем он снова захочет меня поцеловать, но он не дает мне договорить.
— С тех пор как я с тобой познакомился, я все время пытался понять, кого же ты мне напоминаешь. И наконец, понял.
— Кого? — спрашиваю я, сгорая от любопытства.
— Сестру моей бабушки, — говорит Джордж с гордостью.
— Сестру бабушки? — переспрашиваю я, делая вид, что сержусь. — Я что, выгляжу такой старой?
— Дело не в том, как ты выглядишь. Она такая же задорная, как ты. Сестра моей бабушки принадлежит к такому типу людей, вокруг которых все собираются.
Дальше Джордж говорит то, что оказывается для меня взрывом бомбы.
— Она писательница.
— Писательница? — от удивления я теряю способность дышать. — Настоящая?
Джордж кивает.
— Она была знаменита в свое время. Теперь ей около восьмидесяти.
— Как ее зовут?
— А этого я тебе не скажу, — говорит Джордж с хитрым видом. — По крайней мере, пока. Но я обещаю сводить тебя к ней в гости.
— Скажи! — требую я, игриво шлепая Джорджа по руке.
— Неа. Я хочу сделать тебе сюрприз.
Джордж полон загадок и тайн. Я чувствую, что отлично провела время.
— Мне очень хочется, чтобы ты с ней познакомилась. Я думаю, вы друг другу очень понравитесь.
— Я тоже очень хочу с ней познакомиться, — мгновенно отвечаю я, испытывая прилив энтузиазма. — Надо же, настоящая писательница.
Я никогда еще не была знакома ни с одной писательницей, за исключением разве что Мэри Гордон Ховард.
Мы соскальзываем с подъемника на вершине горы. Я смотрю на спуск и вдруг понимаю, какой он крутой.
Очень крутой.
— Я бы хотела попробовать скатиться с этого склона, — говорю я, волнуясь.
— У тебя получится, — говорит Джордж убедительно. — Не разгоняйся, делай больше поворотов.
Сначала все идет нормально. Но перед первым трамплином я неожиданно испытываю сильный страх. Я останавливаюсь, от паники меня кружится голова.
— Я не могу прыгнуть, — говорю я и делаю гримасу. — Может, лучше снять лыжи и сойти вниз пешком?
— Если ты так сделаешь, будешь выглядеть полнейшей трусихой, — говорит Джордж. — Давай, малыш. Я поеду впереди. Ты за мной, и повторяй все, что я буду делать. Все будет хорошо.
Джордж начинает спускаться. Я приседаю, представляя себе, как я буду выглядеть в гипсе на всем теле. Мимо проезжает молодая женщина. Я успеваю лишь мельком разглядеть ее профиль, но он кажется мне до странности знакомым. Я также отмечаю, что она очень хороша собой, у нее длинные прямые светлые волосы, на голове обруч, отороченный кроличьим мехом, и одета она в горнолыжный комбинезон, по бокам которого нашиты серебристые полосы. И не только я ее замечаю.
— Амалия! — кричит Джордж.
Красавица Амалия, которая легко могла бы стать лицом рекламной кампании какой-нибудь зубной пасты с натуральным вкусом, делает плавный вираж, останавливается, снимает очки и, просияв, восклицает в ответ:
— Джордж!
— Эй! — кричит Джордж и продолжает спуск вслед за ней.
Да уж, думаю я, вот тебе и «повторяй все, что я буду делать».
Джордж догоняет девушку, целует в обе щеки, обменивается с ней парой фраз и смотрит вдоль склона вверх.
— Кэрри! — кричит он и машет мне рукой. — Спускайся, я тебя с подругой познакомить хочу.
— Приятно познакомиться! — кричу я сверху.
— Спускайся! — отвечает Джордж.
— Мы не можем к тебе подъехать, так что тебе придется к нам спуститься, — добавляет эта Амалия, которая уже начинает меня раздражать тем, что у нее так все замечательно получается. Ясно, что она из тех, кто научился кататься на лыжах раньше, чем ходить. Ну где наша не пропадала! Я прижимаю колени друг к другу и отталкиваюсь палками. Фантастика, я качусь прямо к ним. Есть, правда, одна проблема: я не могу остановиться.
«Берегись!» — кричу я. Каким-то чудесным образом я миную Амалию, но проезжаю по кончикам ее лыж, ломая их. Я хватаю ее за руку, чтобы остановиться, и падаю, увлекая ее за собой, в результате чего она заваливается на меня. Упав, мы некоторое время лежим лицом к лицу, и у меня снова появляется неприятное ощущение, что я знаю Амалию, но не понимай откуда. Может быть, она актриса или что-то в этом роде?
Очень быстро нас окружают лыжники. Никто вам этого не расскажет о горнолыжном спорте, но, если вы упадете, через несколько секунд вам на помощь придет множество людей, готовых дать самые разные советы. А еще через некоторое время появляется горнолыжный патруль с носилками.
«Со мной все в порядке, — пытаюсь я сказать несколько раз. — Это пустяки».
Амалия уже на ногах и может спуститься своим ходом, в конце концов, она просто опрокинулась, а вот со мной все не так хорошо. Я напугана одной только мыслью о том, что мне предстоит еще один безудержный полет вниз по спуску. Но мне говорят, что одна из моих лыж уже находится внизу. Она уехала туда сама по себе, врезалась в дерево, и теперь на ней образовалась трещина. Нельзя сказать, чтобы я была этим расстроена.
— Лучше уж лыжа, чем твоя голова, — повторяет Джордж снова и снова. В общем, опять изображать аэросани имени Кэрри Брэдшоу мне не придется.
К сожалению, оказывается, что иначе чем на носилках спуститься вниз я не могу. Это страшно, стыдно и чрезвычайно драматично.
Лежа на носилках, я поднимаю руку в варежке и печально машу Джорджу и Амалии. Они опускают очки, втыкают в снег палки и стремглав уносятся в бездну.
— Часто катаетесь? — спрашивает парень из патруля, затягивая ремень поперек моей груди.
— Не очень.
— Вам нужно кататься на склоне средней сложности, — распекает он меня. — Мы здесь придаем большое значение безопасности. Катающиеся должны выбирать склоны согласно своим возможностям.
— Главная причина травм — переоценка своих возможностей, — подхватывает второй парень. — На этот раз вам повезло. Попробуете еще раз — и принесете неприятности не только себе, но и другим лыжникам.
— Ну, прости-и-и-и-ите меня.
Теперь я чувствую себя полным ничтожеством.
Старина Джордж, добрый и преданный друг, ждет меня у подножия.
— С тобой правда все в порядке? — спрашивает он, наклоняясь над носилками.
— Все хорошо. Пострадало в основном мое эго. Тело, кажется, осталось неповрежденным.
И, по всей вероятности, готово к новым унижениям, думаю я про себя.
— Отлично, — отвечает Джордж и берет меня за руку. — Я сказал Амалии, что мы встретимся на базе за чашкой ирландского кофе. Она мой старый друг из Брауна. Не волнуйся, — добавляет он, неверно истолковав мое выражение лица. — Она тебе не соперница. Да она и на пару лет старше.
Мы вваливаемся на базу, где стоит пар и толпятся люди. Все очень довольны и громко хвастаются своими спортивными успехами. Амалия сидит возле камина, она уже сняла куртку, и теперь на ней облегающий серебристый топик. Она успела причесаться, подкрасила губы помадой и выглядит, как девушка из рекламы лака для волос.
— Амалия, это Кэрри, — говорит Джордж. — Кажется, у меня еще не было возможности представить вас друг другу как полагается.
— Да, верно, — отвечает Амалия, дружески пожимая мою руку. — Так или иначе, ты в этом сам виноват. Ему не стоило брать вас с собой на этот спуск. Такой уж Джордж человек, быть с ним рядом опасно.
— Да? — спрашиваю я, усаживаясь в кресло.
— Помнишь, как мы переправлялись через пороги на лодках? — обращается Амалия к Джорджу, а затем поясняет для меня, словно я понимаю, о чем речь: — В Колорадо.
— Тебе же не было страшно, — возражает Джордж.
— Еще как. До костей проняло.
— Теперь точно понятно, что ты шутишь.
Джордж показывает пальцем на Амалию, чтобы показать, что он, достаточно проницателен, чтобы судить о том, кто шутит, а кто — нет. Другой рукой он нежно поглаживает мою руку.
— Амалия ничего не боится.
— Это неправда. Я боюсь не пройти на юридический факультет.
Ух ты. Эта Амалия не только красива, но и умна.
— Откуда ты, Кэрри? — спрашивает она, чтобы как-то вовлечь меня в разговор.
— Из Каслбери. Наверное, ты никогда о таком не слышала. Небольшой такой фермерский городишко у реки…
— О, да я все знаю о Каслбери, — прерывает меня Амалия с благожелательной улыбкой. — Я там выросла.
Меня неожиданно начинает мутить.
— Прости, не запомнила твою фамилию? — спрашивает Амалия с интересом.
— Брэдшоу, — отвечает за меня Джордж, подзывая официантку.
Брови Амалии ползут вверх, сигнализируя о том, что моя фамилия ей знакома.
— Меня зовут Амалия Кидд. А ты, насколько я понимаю, встречаешься с моим братом.
Мое лицо становится красным.
— А? — спрашивает Джордж, переводя взгляд с Амалии на меня.
— С Себастьяном? — каркаю я, как ворона. Помнится, Себастьян упоминал о старшей сестре и о том, какая она необыкновенная. Но по его словам выходило, что она учится в колледже в Калифорнии.
— Он о тебе все время рассказывает.
— О, правда? — бормочу я.
Украдкой бросив взгляд на Джорджа, я обнаруживаю, что его лицо сильно побледнело и только на щеках горят два красных пятна. Он определенно меня игнорирует.
— Расскажи мне подробно, чем ты занималась с тех пор, как мы виделись в последний раз, — просит он Амалию.
Я покрываюсь потом, жалея о том, что не сломала-таки ногу.
Большую часть пути домой мы проделываем в молчании.
Да, следовало рассказать Джорджу, что у меня есть парень. Надо, было все ему объяснить еще в тот вечер, когда мы впервые вместе ужинали. Но тогда арестовали Доррит, и на разговоры времени просто не было. Я могла, рассказать по телефону, но, если быть честной, он помогал мне со статьей, и я не хотела все испортить. А сегодня я бы рассказала ему, но мы столкнулись с Амалией, которая оказалась сестрой Себастьяна. Возможно, не вся вина лежит на мне, так как Джордж никогда не спрашивал, есть ли у меня парень. Может быть, и не стоит спрашивать, есть ли у девушки кто-нибудь еще, если она соглашается встретиться с тобой однажды и не прерывает отношений впоследствии. Вероятно, отношения между людьми регулируются моральным кодексом: если ты помолвлена с кем-то, немедленно рассказать об этом тому, кто хочет встречаться с тобой, — дело чести.
Проблема в том, что люди не всегда этот кодекс соблюдают.
Как мне объяснить это Джорджу? И как быть с Себастьяном? Половину времени я трачу на переживания, как бы Себастьян меня не обманул, хотя следовало бы в первую очередь думать о себе.
Я смотрю на Джорджа. Он так внимательно хмуро смотрит на дорогу, словно для него это вопрос жизни и смерти.
— Джордж, — говорю я печально. — Я очень сожалею, честное слово. Я хотела рассказать тебе…
— На самом деле, я тоже встречаюсь с другими девушками, — отвечает он холодно.
— Замечательно.
— И мне не нравится, когда меня ставят в ситуацию, в которой я выгляжу идиотом.
— Ты не идиот. И ты мне очень, очень нравишься…
— Но Себастьян Кидд нравится тебе больше, — прерывает меня Джордж. — Не беспокойся, я понял тебя.
Мы поворачиваем в проезд, ведущий к моему дому.
— Можем мы хотя бы остаться друзьями? — умоляю я, делая последнюю отчаянную попытку исправить ситуацию. Джордж смотрит вперед, не отрываясь.
— Да, конечно, Кэрри Брэдшоу. Я вот что тебе скажу. Ты мне позвони, когда у тебя с Себастьяном все будет кончено. Ваши отношения с ним долго не продлятся, можешь мне поверить.
На какое-то время я замираю от неожиданности, потом отвечаю:
— Хорошо, если хочешь закончить на такой ноте, ради бога, но я не хотела тебя обидеть. Я же сказала, что мне жаль.
Я собираюсь выйти из машины, но Джордж хватает меня за руку.
— Прости, Кэрри, — говорит он с неожиданным раскаянием в голосе. — Я не хотел грубить. Но ты же знаешь, за что Себастьяна выгнали из школы, так?
— За продажу наркотиков? — говорю я холодно.
— Ох, Кэрри, — отвечает Джордж со вздохом. — У Себастьяна кишка тонка стать драгдилером. Его выгнали за обман.
Я ничего не отвечаю. Потом неожиданно испытываю приступ гнева.
— Спасибо, Джордж, — говорю я, выходя из машины. — Благодарю за прекрасный день.
Я стою в проезде и смотрю, как он уезжает. Полагаю, я не поеду в Нью-Йорк, чтобы навестить Джорджа. И определенно никогда не познакомлюсь с писательницей, сестрой его бабушки. Как бы ее ни звали.
Из дома выходит Доррит и присоединяется ко мне.
— Куда это Джордж уехал? — спрашивает она печально. — Почему он в гости не зашел?
— Думаю, мы больше не увидим Джорджа, — говорю я тоном, полным фатализма и одновременно, облегчения.
Когда я ухожу. Доррит стоит в проезде с крайне расстроенным видом.