Эволюция темы «Поэт и поэзия» в творчестве А.С. Пушкина на примере трёх стихотворений.
Составитель: Е. Ф. Никишаев .
Эволюция темы «Поэт и поэзия» в творчестве А.С. Пушкина на примере трёх стихотворений.
К данной тематической группе относится около 25 стихотворений: их можно подразделить (условно) на три группы:
1. О сущности и назначении поэзии - «Певец»-1816, «Разговор книгопродавца с поэтом»-1824, « Пророк»-1826, «19 октября 1825 года»-, «Поэт»-1827, «Румяный критик мой, наместник толстопузый», «Труд», «Рифма», «Сонет»-1830, «Эхо»-1831, «Осень»-1833, «Странник»-183 5, «Я памятник себе воздвиг нерукотворный»-1836.
2.О взаимоотношениях поэта и «толпы» - «Поэт», «Блажен в златом кругу вельмож»-1827, «Поэт и толпа»-1828, «Поэту»-1830, «Я памятник себе воздвиг нерукотворный»-1836.
3. О свободе творчества - «Поэт», «Поэт и толпа»-1828, «Поэт идёт, открыты вежды...» из «Египетских ночей-1835, «Не дай мне Бог сойти с ума...», «Пора мой друг, пора...»-1834, «Из Пиндемонти», «Ответ анониму»-1836.
Особую группу составляют стихотворения о музе:
«Муза»-1821, «Наперсница волшебной старины»-1822: к ним примыкают I и III строфы VIII главы «Евгения Онегина», IX строфа «Домика в Коломне».
Невозможно охватить ни всех указанных здесь стихотворении, ни всех тем. Поэтому предлагаем ограничиться рядом стихотворений первой подгруппы. Ключевое положение занимают произведения 1816, 1826 и 1836 годов, каждое из которых отделено от другого ровно десятью годами: «Певец», «Пророк», «Памятник». Поставив их в центр внимания, проследим за эволюцией образа поэта и его взглядов на сущность и задачи поэзии: именно эти стихотворения наиболее рельефно отражают преображенье поэта «для себя» в художника, «любезного народу».
Каждому из выделенных ключевых стихотворений примыкают, дополняя, уточняя и развивая их содержание, другие стихотворения данной группы. Рассмотрим эти произведения по рубрикам, отражающим ход эволюции образа поэта и его воззрений на назначение поэзии:
1. Поэт «для себя».
2. Преображение в пророка.
3. Поэт «для всех».
1. Поэт «для себя».
«Певец» (1816), а отчасти и «Разговор книготорговца с поэтом» (1824) представляет нам образ возвышенного мечтателя, «певца своей любви, певца своей печали». Эта натура искренняя, нежная, легко ранимая, чуткая («всё волновало нежный ум»), упоённая виденьями творческой фантазии («и тяжким пламенным недугом была полна моя глава»), жаждущая независимости. Погруженный в себя, он чужд многому в окружающем мире обыденности и низменных интересов; страдая от этого мира, он призирает его, хотя, в сущности, мало что о нем знает.
Смысл и цель поэзии заключается для него в самовыражении: он певец своей любви и печали, своих идеальных стремлений, своей души. Это сугубо романтическое понимание назначения поэзии. Отголоском романтического взгляда на задачи поэзии служат строфы позднейшего стихотворения –
«19 октября 1825 года»:
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво;
Но юность нам советует лукаво
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся, - но поздно и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир, оставим заблужденья!
Скроемся под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг -
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные приданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Правда, видеть в этих строках 1825 года выражение романтической доктрины и только было бы ошибкой - содержание их глубже и тоньше, чем может показаться на первый взгляд.
2. Перерождение.
В «Пророке»(1826) через условно-символический сюжет, связанный со своеобразной метаморфозой, отражена внутренняя перестройка всего существа поэта «для себя» и его отношений с окружающем миром, доселе ему почти неведомые.
Томимый «духовной жаждою» в пустыне безвременья, разочарования и самоизоляции, он, подобно фениксу, как бы сгорает и возрождается: получает новые и высшие слух, зрение, язык (речь), обретает вместо романтического «трепетного сердца» - «угль, пылающий огнём», символизирующий не свою внутреннюю, а чужую, внешнюю, вечно жгучую боль. «Бога глас» призывает нести миру истину, жечь сердца людей глаголом знания , правды, завершает стихотворение. Вчитываемся в текст стихотворения, ибо анализ его предусмотрен в классе.
Стихотворение было напечатано в 3-ем номере «Московского вестника» в 1828 году, однако написано раньше - 8 сентября 1826 года, т. Е. в дни освобождения из Михайловской ссылки и свидания с Николаем I. Имеются сведения, что «Пророк» входил в цикл политического характера, однако цикл до нас не дошёл (само существование его - гипотеза). Вероятно, в политический цикл, если он существовал, мог входить другой «Пророк», во всяком случае приписываемая Пушкину строфе, которая кажется вариантом последней строфы известного нам текста «Пророка», не вписывается в образно-смысловую ткань стихотворения, несмотря на ритмическую идентичность:
Восстань, восстань, пророк России,
В позорны ризы облекись.
Иди и с вервием на вые
К убийце гнусному явись.
Стихотворение не имеет аналогов в ряду традиционных жанров, его можно отнести к группе стихотворений с условно-символическим сюжетом. Поэт взял в основу стихотворения отдельные мотивы 6-й главы библейской книги пророка Исайи, но очень далеко ушел от библейского сюжета. В библейском фрагменте нет перерождения человека: серафим «обеззараживает» грешные уста Исайи, а грозный Иегова посылает его возвестить иудейскому народу о грядущем «великом запустении». Таким образом, взяв из библейской книги только фигуры человека, серафима и Бога, поэт использует их не как религиозные, а как поэтические обобщения-символы.
Стихотворение состоит из 26стихов; в нем чередуются не отдельные друг от друга три четверостишия и три шестистишия. Стихотворение имеет форму сюжетной сцены, в которой действуют условные персонажи; вместе с тем изложению сюжета придана исповедальню - лирическая окраска.
Композиционно стихотворение строится как рассказ-исповедь о духовном преображении человека в пророка, всевидящую и всеслышащую личность, наделённую даром мудрости. Сила этого сюжета в том, что духовное преображение человека показано здесь через физическое. Обращает на себя внимание пространственный фон стихотворения: в начале это «пустыня мрачная», в конце перед пророком открывается безграничная даль «морей и земель».
Прежде чем обратиться непосредственно к тексту, разъясним значение ряда библеизмов и архаизмов: серафимы - одна из категорий ангелов, окружающих престол Бога; персты - пальцы; зенницы - зрачки; горний полёт - высший, небесный.; земной - антоним к «горний»; десница - правая рука; виждь - смотри; пророки ( в иудаизме, христианстве и исламе ) проповедники и ораторы.
Проследим теперь за развитием лирического сюжета.
1.Первые четыре стиха – своеобразная «экспозиция»
Перед человеком, стоящим на краю духовной гибели, «на перепутье», является подобно чуду ангел-серафим. Исходная ситуация предельно обобщена. Не будет однако грубой ошибки прояснить её универсальность указанием на состояние отчаяния, крайнего разочарования, безвыходности, в каком сам Пушкин оказался к 1823 году. ( см. стихотворения «Демон», «Свободы сеятель пустынный», « «Телега жизни»). Тогда и «пустыня мрачная» раскроется нам как пустыня внешняя и внутренняя - как трагизм социально-исторических обстоятельств русской и европейской истории в 1820-1824 годах, как «пустыня» скептицизма и самоизоляции ( черновой вариант - «Великой скорбию томим»).
П. Центральная часть - обрамление четверостишиями шестистишия - рисует «операцию» физически-духовного преображения, перерождения истомленного «духовной жаждою» человека в пророка:
1, 4-8 строки - избавление от слепоты лёгким, «как сон», касаньем перстов -обретенье вещего зрения - как у испуганной ослицы, острого. 2, 9-14 строки — избавление от глухоты новым касанием — обретение вещего слуха, позволяющего внимать не только не слышные обычному уху движения на небесах и в морских глубинах, но даже звук, порождаемый легким трепетом лозы.
3,15 - 20 строки - болезненная утрата «грешного языка» певца «своей любви» и печали, обретение вместо него острой и точной, как «жало мудрыя змеи», речи.
4, 21 - 24 строки - еще более болезненная утрата «трепетного сердца», способного чувствовать только «свою печаль»; место трепетного сердца занимает теперь «угль, пылающий огнем» - символ чужой боли /нравда, значение этого символа делается вполне понятно позже, когда мы познакомимся со стихотворениями о поэте и поэзии 1827 - 1836 гг./.
III. Финал.
Последние шесть стихов - кульминация стихотворения, запечатлевшая миг, предшествующий возрождению преображенного поэта. Финал начинается трагически: прежний поэт, "певец своей любви», убит обновлением - «как труп в пустыне я лежал». Его возрождает и подвигает к действию «Бога глас».
Итак, в финале стихотворения Бог призывает пророка подняться и нести миру слово знания, истины, жечь сердца людей глаголом правды, только -«исполнясь волею Его - Всевышнего, всеблагого и мудрого Творца».
На этой высшей кульминационной ноте завершается стихотворение: поэт - пророк еще не восстал, но над ним гремит торжественно и властно зов Бога, а вокруг открывается даль морей и земель.
В заключение анализа этого переломного этапа в развитии образа поэта следует подчеркнуть, что с внутренним преображением связано обретение нового понимания поэтом задач поэзии /нести слово знания, истины, правды/. Следует заметить также, что поэт - пророк как носитель высшего знания, мудрости не перестает быть человеком - только при этом условии он и может выполнить свою миссию. В этой двойственности особый драматизм его положения, раскрытый в стихотворении 1827 года «Поэт»:
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в заботах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы…
Пушкин сам глубоко страдал от непонимания веком и обществом миссии поэта, сущности поэзии. Свои горькие раздумья он выражал в стихотворениях «Блажен в златом кругу вельмож...» и «Друзьям» - 1827, «Поэт и толпа» - 1828, «Поэту» - 1830, «Поэт идет, открыты вежды...» - 1835, «Из Пиндемонти» - 1836. Зная о жажде самодовольно - самоуверенной черни уронить гения, поэта - пророка до своего ничтожества, он писал П. А. Вяземскому в связи с утратой «Записок» /дневника/ недавно скончавшегося Байрона: «Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели его в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки, ets ., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении: «Он мал, как мы, он мерзок, как мы!»