Вопрос: Должно быть, было непросто в тот период вести двойную жизнь - записывать и работать с чудотворным материалом и продолжать нормальную научную работу.
Уильям: Да, по сути, это как жить в двух разных мирах. Мои
чувства были столь сложными, что трудно выразить их простыми словами.
Совершенно очевидно, что Хелен не «тронулась», не сошла с ума. Материал
шел совершенно осмысленный, но было ощущение, что мы безо всякой
подготовки нырнули во что-то, превышающее наше понимание.
Само собой, мы не обсуждали это с коллегами, и никто из тех, с кем мы
работали, понятия не имел, что существует еще некое измерение, в котором
проходит жизнь Хелен и моя. В то же время, мы не могли полностью
изолировать Курс от нашей деятельности в академии, и печатание
материала, в значительном объеме, проходило в стенах Медицинского
Центра. Хелен диктовала мне ее записи во время перерыва на обед или
после работы, но это вовсе не мешало исполнению наших профессиональных
обязанностей, включая чтение лекций, а также работу в рамках подготовки
грантов и публикации исследований, и еще целый спектр профессиональной
деятельности, которая наполняет плотный рабочий график профессионалов.
Поэтому опыт того периода, действительно, был весьма необычным.
Вопрос: Случалось ли, что Хелен всерьез рассматривала возможность
обращения к психиатру и психологу по этому вопросу? Или подумывала о
таблетках, которые могли бы избавить от этого диктующего голоса?
Уильям: Это вовсе не был голос в привычном смысле слова. Голоса
не преследовали Хелен; это было весьма специфическое ощущение
коммуникации, которое возникало у нее время от времени, и она понимала,
что приходит материал, который необходимо записать, она не могла делать
это по нашему собственному выбору. На нее не оказывалось давления -
бросить все немедленно и делать записи. Скорее, материал уже был там,
как если бы он был предварительно записан и ждал, когда к нему
обратятся. Он проявлялся в отдельном отдаленном уголке ее разума, она
вовсе не испытывала голос как нечто внешнее по отношению к ней.
Вопрос: И все же, говоря о слышании голосов, в смысле традиционной
психотерапии и без учета динамики процесса, какой бы диагноз и прогноз,
как вы думаете, мог бы быть поставлен Хелен?
Уильям: Полагаю, что люди, которые делают необычные вещи такого
рода, возможно, страдают раздвоением личности либо шизофренией. Однако
тот факт, что в течение всего того периода способность Хелен
функционировать в качестве психолога ничуть не пострадала, со всей
очевидностью указывает на то, что она не страдала галлюцинациями. Если
хотите, наша способность к профессиональной деятельности даже улучшилась
по мере того, как мы продолжали нашу работу с Курсом. В тот период мы
повысили нашу профессиональную эффективность и качество работы.
Подтверждением этому является то, что на момент окончания работы с рукописью, мы оба были удостоены звания профессоров.
Вопрос: Как представляется, Хелен испытывала значительно больше
затруднений в понимании материала Курса, чем Вы. Был ли в Вашей жизни
духовное либо религиозное образование, либо что-то еще, что объясняло бы
это?
Уильям: Ну, мое раннее религиозное образование здесь ничего не
объясняет. До семи лет я посещал воскресную школу христианской науки, но
когда умерла моя сестра, родители утратили всякий интерес к религии.
Позднее в период юношества я посещал различные протестантские церкви, но
к моменту начала моей работы над дипломом в Университете Чикаго я, вне
всякого сомнения, уже оставил весь интерес к религии. Кроме того,
припоминаю, что Университет Чикаго часто называли Баптистским
Университетом, где профессора-атеисты учили студентов евреев
томистической философии! С таким образованием, полагаю, вполне очевидно,
что какие бы религиозные воззрения я ни имел, они бы только еще больше
запутались.