Этот ужас перед смертью неотъемлемо присущ отдельному самоощущению, отдельному субъекту и возникает в той или иной форме везде, где есть граница. И при пробуждении этого импринта

Дата: 2025-05-25; Просмотры: 4

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

166 Глава 13

смерти есть только две вещи, которые можно с ним сделать. Ины­ми словами, у людей перед лицом смерти, перед лицом Танатоса, есть две возможности выбора: можно отрицать и вытеснять его или трансцендировать его в сверхсознательном «Всем». Коль скоро человек держится за ощущение своей отдельной самости, он дол­жен вытеснить смерть и ужас перед ней. А чтобы трансцендиро­вать смертельный ужас, ему следует трансцендировать самость. Отдельная самость ничего не может поделать, чтобы на самом деле избавиться от ужаса перед смертью, ибо она и есть этот ужас, — они вместе вступают в существование и исчезают тоже только вме­сте. Единственное, что можно сделать со смертью, ■— это отрицать ее, вытеснять, смягчать или как-то иначе скрывать. Только в сверх­сознательном Всем, в действительной трансценденции, ужас перед смертью будет вырван с корнем, потому что отдельная самость там искореняется тоже. Но до того времени, как сказал Беккер, «имен­но сознание смерти, а вовсе не сексуальность, является первичным вытеснением» [25].

Ужас смерти, реакция против Танатоса. Но какова же в точно­сти природа этого Танатоса? Что он означает в предельном смыс­ле? Может быть, мы сумеем дать на это простой ответ.

Мы видели, что нигде нет никаких радикально отдельных сущ­ностей, что граница между субъектом и объектом, в конечном сче­те, иллюзорна. Следовательно, эту границу между самостью и дру­гим приходится постоянно воссоздавать в каждый текущий мо­мент — по той простой причине, что она вообще не является ре­альной. В то же время, простая сила реальности, «тяга» Целого, в каждое мгновение пытается прорвать эту границу. И этой силой является Танатос. Пока индивид постоянно воссоздает свои иллю­зорные границы, реальность столь же постоянно устраивает заго­вор, чтобы их разрушать.

Таков Танатос, и его действительным значением является трансценденция. Танатос -— вовсе не сила, пытающаяся низвести жизнь до неорганической материи (такова, как мы еще увидим, си­ла «инволюции»), не навязывание повторяемости, не гомеостати-ческий принцип и не желание самоубийства. Танатос есть сила шуньяты — сила и побуждение к трансцендированию иллюзорных границ, — но для самости, которая не хочет или не может отка­заться от них (на любом уровне), он выглядит как угроза букваль­ной смерти и физической смертности.

Проект Ат.ман

167

Дело в том, что всюду, где есть границы, Танатос глубочайшей Природы человека в каждое мгновение действует так, чтобы уб­рать эту границу или принести ее в жертву. Пока есть граница, есть и Танатос. И индивидуум либо подчинится Танатосу, жертво­приношению и трансценденции, либо должен будет найти что-то еще, что можно сделать с этим желанием смерти, влечением к самопожертвованию. Как я попытался доказать в книге «Вверх от рая» [427], все, что есть гнусного в человеческих делах, что харак­теризует человека, как самого коварного из зверей, позорит его, как массового убийцу и мучителя, проходит под рубрикой подме­ны жертвоприношения. Это прекрасно объясняет формулировка Отто Ранка, подытоживающая все, что мы могли бы сказать по данному поводу: «Страх смерти «эго» ослабляется убийством другого, принесением в жертву другого; ценой смерти другого покупается свобода от наказания умиранием, от убийства тебя са­мого» [25]. Фрейд сказал: «Желание убивать заменяет желание умереть», а Беккер подытожил это как «жертвоприношение тела другого в качестве выкупа за собственную смерть» [26].

Отметим, что отрицание смерти (и отыскание заменяющих жертвоприношений) есть часть проекта Атман, мы называем ее негативной стороной — «негативной» стороной попытки вернуть себе сознание Атмана. Мы видели, что сразу после рождения са­мости из изначальной Целостности она сталкивается с двумя главными влечениями: увековечивать собственное иллюзорное существование (Эрос) и избегать всего, что угрожает ей уничто­жением (Танатос). С позитивной стороны (это вовсе не означает «с хорошей стороны», а означает «со стороны Эроса», подобно положительному полюсу магнита), она ищет все виды суррогатных удовлетворений, претендующих на исполнение ее желания быть бесконечной, космоцентрической, всемогущей, героической, бого­подобной. С негативной стороны (стороны Танатоса), она экрани­рует или вытесняет все, что угрожает смертью, исчезновением, трансценденцией, освобождением — и затем создает замещающие жертвования. И мы говорим, что оба эти влечения — подменять удовлетворение и подменять жертву — являются формами проекта Атман, потому что обоими, в конечном счете, движет верная ин­туиция о собственной бесконечности и вечности. Но эта интуиция искажается ее применением к ощущению отдельной самости, кото­рая абсолютно конечна и смертна.

Таким образом, Эрос — желание большей жизни, желание об­ладать всем, быть центром космоса — движется верным интуитив­ным чувством, что человек, в действительности, является Всем. Но, будучи приложенной к отдельной самости, эта интуиция из­вращается в желание обладать Всем. Вместо бытия всем, человек просто желает иметь все, что составляет основу всех замещающих удовлетворений. Это ненасытная жажда в душе всех отдельных самостей, позитивная сторона проекта Атман, и ее утолит только Атман.

Точно так же, отрицание смерти (сторона Танатоса или нега­тивная сторона проекта Атман) основывается на правильном ин­туитивном чувстве, что собственная предсущая Природа человека является действительно безвременной, вечной, бессмертной за пределами всех форм. Но когда эту интуицию безвременности применяют к отдельной самости, она извращается в желание про­сто жить вечно, бесконечно продолжаться, избежать смерти навсе­гда. Вместо того чтобы быть безвременным в трансценденции, ин­дивид подменяет это желанием жить всегда. На место вечности он подставляет отрицание смерти, стремление к бессмертию и заме­щающие жертвоприношения. И это снова негативная сторона про­екта Атман: горькое бессмертие вечного отрицания смерти.

Таким образом, ощущение отдельной самости пребывает под властью проекта Атман — попытки вновь обрести изначальную Целостность такими путями, которые заведомо препятствуют это­му и навязывают символические заменители. Вместо того чтобы найти истинную Целостность, она движима заботами о простом существовании: Эрос побуждает ее продлевать свою псевдоотдель-иость, а Танатос вовлекает ее в смерть и в страх смерти. И битва Жизни против Смерти, Эроса против Танатоса, становится сверх­битвой, фундаментальной тревогой и дилеммой, неотъемлемо при­ сущей всем отдельным самостям, — первобытным состоянием страха, которое устраняет только истинная трансценденция в Це­лостность.

Объективный аспект

Это подводит нас к последнему из главных аспектов проекта Атман: отдельная самость, претендующая и притязающая на бес-г.мептие и космоиентричность, в той или иной степени обязательно

Проект Атман

169

терпит неудачу в своих попытках достичь этой цели. Она неспо­собна полностью покончить с иллюзией, что она является стабиль­ной, непрерывной, живучей и бессмертной. Джеймс выразил это в своих словах о том, что пугающий фон смерти никогда не покидает наши мысли, и посреди веселья мы видим оскал черепа [198]. Как только возникает отдельная самость, гнетущая атмосфера смерти становится ее постоянным спутником. Никаких компенсаций, за­щит или вытеснений не хватит, чтобы окончательно и полностью отгородиться от этого фонового страха. Ничто из того, на что спо­собна обращенная внутрь самость, не может окончательно пога­сить это ужасающее видение, и потому привлекаются «внешние» или «объективные» факторы, чтобы помочь поддержать проект Атман, помочь смягчить ужас перед смертью и представить са­мость бессмертной.

Эти внешние факторы могут быть позитивными и негативны­ми; могут служить Эросу и Танатосу. Индивид будет создавать или как-то иначе приобретать целую уйму внешних или объективных потребностей, желаний, собственности, личных вещей, и т. п.; бу­дет искать богатства, славы, власти, знания, и все это он склонен наделять либо бесконечной ценностью для себя, либо бесконечной притягательностью. Но поскольку по-настоящему люди хотят именно бесконечности, то все эти внешние, объективные и конеч­ные вещи снова оказываются просто суррогатами. Они — объек­ты-заменители, так же как отдельная самость — это субъект-заменитель.

Опять же, у Юбера Бенуа есть удивительно точное высказыва­ние о природе проекта Атман вообще и об объектах-заменителях в частности: «Человек только потому старается обожествить самого себя в мире времени, что не ведает о своей реальной божественной сущности [Атман]. Человек рождается сыном Божьим, всецело причастным к природе Высшего Принципа Вселенной; но он забыл о своем происхождении, иллюзорно убежденный, что является лишь этим ограниченным и смертным телом, которое воспринима­ется его чувствами. Беспамятный, он страдает от иллюзорного чув­ства своей покинутости Богом (тогда как в действительности он сам и есть Бог), и суетится в мире времени в поисках подтвержде­ний своей божественности, которых он там найти не может...» [27]. Поскольку человек забывает и даже отрицает Бога, хотя по-прежнему интуитивно Его чувствует, он «суетится в мире време-

170 ________________________________________ Глава 13

ни» в поисках объектов-заменителей и в то же время пытается внутренне обожествлять самого себя (субъект-заменитель). Оба вида манипуляции неизбежно вытекают из утраты того радикаль­ного Единства, которое лишь одно является Полнотой.

Итак, у проекта Атман есть два аспекта — субъективный и объективный, и две стороны — позитивная и негативная, Эрос и Танатос (все эти четыре начала полностью перемешиваются: вы можете иметь субъект и объект Эроса, субъект и объект Танато-са). Но все они являются просто продуктом и функцией границы: везде, где на изначальную Целостность накладывается граница, эта Целостность выглядит, как субъект, противостоящий объекту, самость противостоящая другому. Затем эта субъективная са­мость желает вернуть изначальную Целостность (используя Эрос), но страшится своего собственного исчезновения (Танатоса), В ка­честве компромисса она организует проект Атман: относит к субъекту интуитивно воспринимаемые характеристики Целого и тем самым пытается заставить часть выглядеть, как Целое — кос-моцентрическое, бессмертное, отрицающее смерть. Субъект-заме­нитель, гоняющийся за объектами-заменителями, — и все ради желания Бога.

Форма смерти и вспоминания

Атман-проект проявляется во всем разнообразии форм, — и появляется всюду, где кажется, что там нет Атмана, то есть, во всей явленной сфере. Это, в действительности, просто другое имя майи. То, как я объяснил его выше, является просто формой, кото­рую он чаще всего принимает у людей, и поэтому лишь самой об­щей такой формой. В человеческом развитии эти проекции высту­пают в разнообразных структурах и формах, от самых низких до высочайших, от плеромы до края предельности, даже во внутриут­робном существовании, но, конечно же, в самом примитивном и ослабленном виде. Мы не порицаем младенца за отрицание Бо­га, — у действительной реализации Атмана еще не было (в этой жизни) даже шанса возникнуть (шанс появляется, как правило, во второй половине жизни, на внутренней дуге). Однако мы говорим, что все индивиды затронуты Богом, все чувствующие существа интуитивно воспринимают Его; это единственная вещь, которая удерживает космос от распада. Чувствующие существа — в любом

Проект Атмап

171

возрасте и при любых обстоятельствах — интуитивно ощущают собственную сущность, как Атман, и стремятся к ней в условиях, ограничениях и возможностях своего частного уровня приспособ­ленности. И чем выше их интуиция Атмана, тем в большей мере они относят его к своему собственному уровню.

Но отметьте, что часть проекта Атман действительно состав­ляют поиски Атмана (то есть «Телос Атмана»). С самого начала все твари интуитивно чувствуют Бога. И с самого начала все мужчины и женщины интуитивно чувствуют свою предсущую атманическую природу, и это действует как огромный бессознательный магнит, который тащит их, так сказать, наружу и вверх к совершенному высвобождению в сверхсознательном Всем. Но он же заставляет их в качестве временной и коррективной меры использовать всевоз­можные заменители Атмана — замещающие субъекты, замещаю­щие объекты, замещающие удовлетворения, замещающие жертвы, планы достижения бессмертия, космоцентрические замыслы и символы трансценденции.

Под этим давлением одна за другой создаются сменяющие друг друга структуры сознания — создаются и затем оставляются, формируются и затем трансцендируются, конструируются и затем остаются позади. Они создаются в качестве заменителей Атмана и предаются забвению, когда замена не удается. И эволюция осуще­ствляется путем ряда таких безуспешных попыток достичь созна­ния Атмана — то есть осуществляется как проект Атман, с каждым шагом как бы немного приближаясь к цели.

Значит верно, что в ходе эволюции и развития последователь­но возникают все более высокие структуры сознания, но они воз­никают как замещающие удовлетворения, и лишь по мере того как более низкие заменители в конце концов отбрасываются, по мере того как более низкие формы привязанности к Эросу сходят на нет, внимание к себе могут привлечь новые и более высокие формы, с каждым разом все более тонкие, пока все заменители Единства не перепробованы и не найдены недостаточными, так что остается только само Единство.

После того как путем вертикальной трансформации глубинной структуры прежнего уровня создается новый уровень эволюции — новый заменитель самости, но заменитель более высокого поряд­ка — Эрос этого нового уровня посредством горизонтальных транс­ляций интегрирует поверхностные структуры этой стадии в неко-

172

Глава 13

торого рода целостность более высокого порядка. Поскольку у него не может, получиться подлинного и реального Единства, он, по крайней мере, пытается (в качестве заменителя) объединить себя самого. Эти трансляции Эроса далее осуществляют организацию и развитие возникающих характеристик и поверхностных структур нового уровня, его стабилизацию и сохранение путем интеграции новых и более высоких символических заменителей. И весь этот трансляционный процесс продолжается до тех пор, пока — по раз­нообразным причинам — данный тип трансляции не оказывается неадекватным. И тогда трансляция терпит фундаментальную не­удачу, и следует трансформация.

Причины неудачи трансляции многочисленны и различны на каждом из уровней спектра сознания. Однако, в общем, мы мо­жем утверждать, что там, где Эрос (данного уровня) преобладает над Танатосом (данного уровня), продолжается трансляция и про­исходит стабилизация. Поиск-и-привязашюсть этого уровня до­вольствуется замещающими удовлетворениями, которые пред­ставляются осуществившими желание Единства. Однако когда Танатос преобладает над Эросом, соответствующая частная транс­ляция постепенно сходит на нет и, в конце концов, прекращается, вследствие чего происходит трансформация в другую форму са­мости, где возникает другой тип трансляции: вспоминается новая глубинная структура и можно научаться новым поверхностным структурам.

Это, по существу, означает, что сознание оставляет свою ис­ключительную тождественность с низшей структурой — оно «уми­рает» для нее; он принимает Танатос этого низшего уровня, уми­рает для этого уровня и таким образом разотождествляется с этой низшей структурой. Принимая смерть низшего уровня, сознание трансцендирует его.

Когда затем возникает более высокий уровень, самость ото-э/сдествляется с этой более высокой структурой. Таким образом создается новый вид самости — с новыми формами стремления к Эросу. И эта новая форма самости сталкивается с новым типом страха смерти или смертельной судороги. Это страх, порождае­мый попытками самости защищать свою новую форму тождест­венности: нового себя, нового другого, а значит, и новые угрозы смерти с ее новые отрицания. Теперь новая трансляция будет продолжаться, пока Эрос данного уровня преобладает над Тана-

Проект Лтман

173

тосом, привязанность преобладает над пустотой (шуньята), пока новая структура служит в качестве замещающего удовлетворения и не утрачивает привлекательности. Но как только это произой­дет, как только Танатос перевесит Эрос, самость сразу же прини­мает «смерть» данного уровня, разотождествляется с ним — та­ким образом трансцендируя этот более низкий уровень — и тем самым переключает свою идентичность на следующую, более вы­сокую возникающую структуру, которая сама обладает уже но­выми формами Эроса и сталкивается с новыми угрозами Танатоса и смерти.

Мы займемся всем этим в следующих главах, а сейчас я приве­ду несколько коротких примеров.

На стадии телесного «эго» самость почти исключительно ото­ждествлена с простыми телесными эмоциями и инстинктами. Ее стремление к Эросу является инстинктивным, биологическим, про­диктованным физическим голодом, и если эти инстинкты травма­тически фрустрируются ⁵⁰ (скажем, влечение голода у младенца на материнской груди), то это потрясение переживается как угроза смерти, — разрушить инстинкт значит разрушить самость, ибо они на этой стадии тождественны.

Когда же возникает вербальный ум, самость дифференцирует­ся или разотождествляется с исключительной привязанностью к инстинктам и переключает свою сущностную тождественность на вербальную самость (скажем, на Персону). Теперь она может сми­риться— в определенных пределах — с разрушением инстинкта еды: индивид не «умирает», если пища не предоставлена немед­ленно, он просто испытывает голод. Но теперь у него новая са­мость, и эта новая самость имеет новые потребности желания и сталкивается с новыми формами смертельной угрозы. Например, унижение — это смертельная угроза для Персоны. Самость — которая теперь отождествляется с Персоной, переживает буквально смертельную угрозу, когда Персона «потеряла лицо», унижена или выставила себя на посмешище. Персона говорит: «Я могла бы

Травматическая фрустрация (фрустрация = расстройство, разочарова­ние) — психоаналитический термин, обозначающий насильственное неудов­летворение базового влечения, вызывающее психологическую травму. Типич­ным примером травматической фрустрации является «отнятие младенца от груди» (прекращение периода вскармливания). — Прим. ред.

174

Глава 15

умереть от стыда!» Это происходит и будет происходить, пока самость остается отождествленной с Персоной (пока ее Эрос пе­ревешивает Танатос), и прекращается только тогда и в том слу­чае, когда самость разотождествляется с Персоной, принимает ее смерть, трансцендирует ее и переходит к более высокой и более емкой структуре. Как мы видели, такого рода процесс повторя­ется на каждой стадии развития. И когда пройдет разотождест-вление со всеми структурами и все они будут траисцендированы, останется только Безграничность; когда все смерти умрут, оста­нется только Бог.

Все это, конечно, зеучит немного абстрактно. Поэтому в сле­дующих главах мы займемся исследованием форм проекта Атмана, появляющихся на каждом из уровней сознания. Мы увидим, что каждый уровень, сознательно или бессознательно, стремится к Единству (Телос Атмана), но в таких условиях, которые с необхо­димостью ему препятствуют (сдерживание Атмана) и навязывают суррогатные единства (проект Атман). Когда эти суррогаты пере­стают удовлетворять, низший уровень отбрасывается (посредством принятия его смерти) и создается новый более высокий уровень — по-прежнему являющийся заменителем, хотя и более близким к Реальному — лока не останется одно только Реальное и душа не обоснуется в том сверх сознательном Всем, которое было альфой и омегой ее единственного желания.

14

ЭВОЛЮЦИЯ ЧЕРЕЗ НИЗШИЕ УРОВНИ

Уроборические инцест и кастрация

Простейшая, самая ранняя и грубая форма проекта Атман — та, что наблюдается в плеромном состоянии. Мы видели, что са­мость на этой стадии аутична, недуальна, полностью лишена дифференциации и едина со своим окружением. По выражению Пиаже, это материальная самость. Еще не телесная, не менталь­ная, не тонкая; она почти буквально материальна: одно целое с materia prima и virgo mater . Единство данной стадии — чисто фи­зическое; это единство до-дифференциации, единство по умолча­нию. Первичное в своем раю неведения и наиболее примитивное из единств.

Такой первичный и примитивный рай не может, впрочем, продолжаться долго, ибо, как только из фонового бессознательно­го начинают всплывать уроборические формы, материальное и плеромное сознание трансформируется. Недифференцированная масса плероматическои стадии постепенно расплывается на две обширные области, которые мы ранее назвали и объяснили, как уроборическую самость противопоставленную уроборическому дру­гому. Новорожденный начинает понимать, что его окружение и он сам — это не одно и то же. Теперь он распознает что-то, сущест­вующее отдельно от него самого, и это «глобальное что-то» мы называем «уроборическим другим». Я намеренно оставляю эти термины неясными, ибо, насколько известно, это крайне смутное состояние сознания, и я не хочу переусердствовать в интерпрета-

176 Глава 14

ции переживаемого младенцем. Однако существуют некоторые великолепные описания этих ранних стадий — это, в первую оче­редь, работы Маргерит Малер и Луизы Каплан [218], Пиаже [295], Клейн [225] и Эриха Неймана [279] (которую я и буду здесь обсу­ждать).

В своей исчерпывающей книге «История и происхождение сознания» Нейман дал детальное описание того, что он считает тремя главными (при нескольких второстепенных) фазами эволю­ции самости: уроборическую, материнскую и отцовскую фазы (в свое время мы обсудим все три). Он исследовал самые ранние из стадий — плеромную и уроборическую — и пришел к заключению, что самостью на этом уровне движет то, что он называет уробори-чсским инцестом/кастрацией.

Следует указать, что Нейман употребляет термины «инцест» и «кастрация» в самом общем смысле: как «желание» (инцест) и «бо­лезненное разрушение» (кастрация). Он говорит так, имея в виду чисто сексуальные значения. С некоторыми оговорками я после­дую его примеру, поскольку «инцест» и «кастрация» довольно схожи с Эросом и Танатосом, но более выразительны и несут в се­бе более живой заряд. Следует также сказать, что при правильном употреблении термин «кастрация» лишен сексуального значения. Словарь Уэбстера дает три его определения: 1) удаление яичек, холощение, кастрирование (животных); 2) удаление яичников, в том числе у животных; 3) лишение сущностной силы или значимо­сти путем увечья, вычеркивания, подчинения. Я имею в виду, ра­зумеется, это последнее, если только специально не оговариваю другие значения.

Что же нам тогда делать с уроборическим инцестом/кастра­цией? Согласно Нейману, уроборическии инцест представляет со­бой тенденцию возврата к эмбриональному и уроборическому со­стояниям — мы бы сказали, желание объединиться с уробориче­ским другим и снова погрузиться в до-дифференцированное забве­ние. «Пока инфантильное... сознание остается слабым и ощущает усилие собственного существования, как что-то тяжкое и гнетущее, а дремота и сон ощущаются как изысканное удовольствие, это ин­фантильное сознание еще не обнаружило свою собственную реаль­ность и инаковость. Пока это длится, уроборос [и плерома, если говорить о них вместе] царят как великое кружащееся колесо жиз­ни, где все, будучи еще не индивидуальным [до-личностным], по-

Эволюция через низшие уровни

177

гружено в [до-дифференцированное] единство противоположно­стей» [279]. Таким образом, «в уроборическом инцесте [Эросе] упор на [сексуальное] удовольствие и любовь ни в коем случае не преобладает, здесь это в большей мере желание стать растворен­ным и поглощенным; индивид пассивно позволяет себе быть взя­тым, тонет в плероме, тает...».

Иными словами, уроборический инцест -—■ это просто самая примитивная форма Эроса, самая архаическая и наименее развитая форма проекта Атман; тенденция разыскивать единство самого низкого уровня —■ простое материальное врастание, при котором все сознательные формы снова тают в предельной тьме первичной материи. Однако отметьте, что он все-таки является влечением к единству, можно сказать, самой низкой из вообразимых форм этого влечения, низшей формой проекта Атман.

Пока система самости захвачена или движима уроборическим инцестом, она именно по этой причине открыта для уробориче-ской кастрации (хватки смерти). Пока самость хочет плеромного слияния, она тем самым открывается для подчинения этой пер­вичной плеромой, — она может быть «кастрирована» или пере­полнена уроборическим другим и плеромой. Вот почему, думает­ся, Нейман так часто говорит о «беспощадном уроборическом ин­цесте, в котором эмбриональная [самость] растворяется как соль в воде» [279]. Это «растворение» и есть уроборическая кастрация: простая уроборическая самость разрушается и растворяется в плероме. Главная мысль Неймана, какой бы смутной она понача­лу ни казалось, заключается в том, что самость замешана в уробо­рическом инцесте, а значит, уязвима для уроборической кастра­ции. Пока жизнь (Эрос) сцеплена с этим уровнем, смерть (Тана-тос) также там присутствует. И именно здесь мы находим уробо­рический проект Атман.

Однако обратите внимание на то, что Танатос и кастрация — это не совсем одно и то же. Хотя я иногда буду употреблять эти термины как взаимозаменимые, поскольку не хочу вводить здесь слишком много определений, на самом деле кастрация — это Тана­тос, которому оказано сопротивление. Пока самость не может уме­реть для уроборического инцеста-Эроса, она открыта для уробори­ческой кастрации. Поскольку она не может отказаться от уробори­ческого инцеста-Эроса, не может умереть для этого желания, по­скольку Эрос перевешивает Танатос, постольку Танатос проявляет-

178

Глава 14

ся, как кастрация, угроза. Вместо того чтобы трансцендировать свою уроборическую форму в движении вверх к тифоническим об­ластям, самость просто подвергается кастрации, растворяется, раз­рушается и возвращается к плеромному слиянию. Это положение будет, я думаю, становиться яснее по мере продвижения нашего обсуждения.

Уроборическая трансляция продолжается, пока уроборический Эрос перевешивает Танатос, пока самость не откажется от уробо-рических исканий, желания и инцеста. Но как только она становит­ся достаточно сильной, чтобы принять смерть уробороса, как толь­ко самость сумеет сдаться или умереть для исключительного уро-борического инцеста, Танатос перевешивает Эрос, уроборическая трансляция прекращается и следует трансформация.

Если последняя оказывается чем-то меньшим, чем «чистая» или завершенная трансформация, тогда аспекты сознания останут­ся «погрязшими» или фиксированными в уроборическом инцесте; то есть, индивид будет находить тайное удовольствие в растворе­нии самости, в отказе от своего сознания ради доличностных це­лей. Но если все идет хорошо, уроборический инцест будет остав­лен, — ведь он, в любом случае, является лишь суррогатным удов­летворением — и после того, как оно распробовано, найдено не­достаточным и отброшено, из фонового бессознательного могут всплыть более высокие заменители. И еще отметьте: раз самость отказалась от уроборического инцеста, уроборическая кастрация уже трансцендирована.

Самое главное заключается в том, что самость, образно говоря, считает, что на данной стадии у нее нет будущего (и она в этом права), что Единство не здесь, и потому переносит свой проект Атман на следующую стадию эволюции.

Проект Атман в тифонических областях

На протяжении всей алиментарной уроборическоЙ стадии осознание младенца пребывало в океаническом состоянии, будучи разделено лишь одной очень нечеткой линией между уробориче-ской самостью и уроборическим другим. Но по мере физиологиче­ского взросления организма, особенно в части способности к об­разному представлению, примитивное уроборическое само-ощуще-ние начинает смещаться к индивидуальной телесной самости, а

Эволюция через низшие уровни

179

уроборический другой начинает фокусироваться в качестве «мате­ринского» начала. Таким образом, младенец начинает подниматься из чисто доличностной уроборической области на тифонический план существования, где он сталкивается с экзистенциальной бит­вой бытия против ничто, с битвой, сосредоточенной вокруг фигуры Великой Матери, одновременно любящей и ужасающей, благово­лящей и пожирающей.

Материнская фигура вначале представляет собой не просто того, кто заботится о ребенке, но буквально средоточие всего его мира. «До-Эдипова мать, как следствие биологической основы семьи, должна становиться всем миром ребенка» [57]. Когда мла­денец начинает трансцендировать и дифференцировать свой пле-ромно-уроборический нарциссизм, обретая, с одной стороны, внутренний мир, а с другой стороны, — мир внешний, материн­ское начало составляет одно целое с внешним миром. Значит, взаимоотношение младенца с материнской фигурой — это не от­ношение вскармливаемого к источнику пищи или сосунка к пи­тающей груди, а отношение бытия к небытию, отношение самости к существованию. Вот почему все школы психиатрии уделяют так много внимания ранней фазе развития, — этот уровень оказывает очень глубокое влияние на последующую жизнь. Взаимоотноше­ния младенца с материнским началом, в действительности, являют­ся отношениями с существованием как таковым, с существованием в целом. Поэтому о материнском начале в этом контексте лучше всего говорить как о мифологической Великой Матери — Великой Среде Обитания, Великом Окружении или Великой Основе. Вели­кая Мать — это первое, что видит самость, пробуждаясь от пле-ромно-уроборической дремоты. Можете вообразите воздействие этого события!

Поскольку само-ощущение начинает возникать как раз на этой стадии, самость первоначально не способна дифференцировать се­бя от Великой Матери. Это означает, что младенец, судя по всему, первоначально составляет с Великой матерью одно целое [46], [97], [214]. Но по мере созревания дифференциации между телом и окружением, в очень смутной форме, начинавшейся в уробориче-ском состоянии, обретают существование новые и более высокие формы самости. Тело начинает отрываться от окружающего мате­риального мира; внутренний мир организма — дифференцировать­ся от Великой Матери. Следовательно, незначительная стычка, на-

180

Глава 14

чинавшаяся между уроборической самостью и уроборическим дру­гим, теперь разгорается в полную силу, как драма между телесной самостью и Великой Матерью. Самотождественность, бывшая столь мимолетной в уроборическом состоянии, теперь начинает стабилизироваться, и в игру на этом тифоническом уровне вступа­ют факторы жизни-смерти.

В плеромном состоянии самость младенца была рассеянной как простое материальное единство — грубейшая форма проекта Атман; на уроборической стадии она нащупывала путь к единству с уроборическим другим (уроборический инцест). На телесной ста­дии младенец опять приходит к новому типу проекта Атман, к но­вому типу самости-заменителя. Однако вспомним условие такой самости-заменителя: она должна претендовать на исполнение же­лания единства Атмана, желания быть центром вселенной. Если вы просто припомните, что младенец борется за ЕДИНСТВО, тогда даже самые странные аспекты психоаналитической теории станут вполне очевидными и понятными.

Например, согласно психоанализу, ребенок на данной стадии транслирует свою ситуацию (в образах) так, чтобы представить себя центром космоса, и делает это, по выражению психоаналити­ков, путем «включения в себя» или «заглатывания» мира (Великой Матери или, первоначально, «груди») в образной форме. Младенец пытается в такой образной форме вобрать весь мир в свою отдель­ную самость! Он пытается вобрать в себя весь мир, и тем самым сделать свою отдельную самость всем миром. «Мелани Клейн по­казала, [что] «эго» «базируется на объектном либидо, переносимом на тело»; самость является заменителем утраченного другого, заменителем, который претендует на то, чтобы быть этим утра­ченным другим; так что мы можем охватить самих себя, думая, что заключаем в себе свою мать [весь мир]. [Структура самости] есть результат желания (младенца) [достичь] единства с матерью посредством представления, что он ее проглотил, то есть включил ее в себя» [58]. Это действительно космоцентрический заменитель! Если индивид не может быть миром, то взамен будет стараться заглотить его. Из всех форм проекта Атман, с которыми мы будем встречаться, эта, вероятно, является самой примитивной после пле-ромно-уроборического рассеяния.

Такова одна форма его простого проекта Атман, движимого Эросом в поисках подлинного мира и Реальной Самости; таков его

Эволюция через низшие уровни

181

«инцест», его желание отыскать какой-то вид сознания единства, но проводимое в условиях, которые его останавливают и навязыва­ет образные заменители реального Мира и единства с ним.

Таким образом, младенец начинает транслировать свою са­мость и свой мир, пытаясь обрести что-то вроде предшествовав­шего Единства. В этом смысле можно рассматривать излюбленный феномен психоанализа: инфантильное сосание большого пальца. За счет магического первичного процесса, который, как мы виде­ли, преобладает на этом телесном уровне, младенец способен транслировать Великое Окружение или Великую Мать в образ груди и затем в образ своего пальца; таким образом, посредством его сосания он может притворяться, что обретает единство со своим миром. То есть, он может транслировать себя в весь свой мир, а весь свой мир в себя. Это очень удачное замещающее един­ство — но очевидно, что оно действует только в образах — только в фантазии и в воображении. Это не реальное Единство, это един­ ство-заменитель.

Все сказанное выше —■ просто описание части тифонического эротического инцеста, желания отыскать какой-то вид единства в слиянии с Великой Матерью посредством включения ее в себя или заглатывания. Когда психоанализ говорит об «оральном эро­тизме», он просто имеет в виду оральный Эрос, оральные иска­ния — старание найти Единство через рот, стать одним целым с миром, съедая его. Мы видели, что на орально-тифонической ста­дии главная связь младенца с миром осуществляется через рот; как же естественно тогда искать реального Единства с миром через оральную связь! Психоаналитическая фаза орального эротизма так проста, — проект Атман сосредоточивается вокруг телесного рта. На данном этапе, говорит Феникел, «идеи поедания объекта или бытия поедаемым объектом [являются] теми способами, какими бессознательно представляется воссоединение с объектами» [120]. Чтобы найти Атман, найти Единство, младенец поедает мир, по­едает Великую Мать. Лично я убежден, что психоанализ абсолют­но прав в таком понимании этой стадии (что, разумеется, не ис­ключает вклада других исследователей, таких, как Пиаже; я просто использую психоаналитическую теорию, как один из примеров проекта Атман).

И, конечно же, там, где есть оральный инцест, есть и оральная кастрация. Послушаем Феникела: «В соответствии со специфиче-

182__________________________________________ Глава 14

скими целями орального эротизма... мы находим специфические оральные страхи, в особенности, страх быть съеденным» [120]. Как мы видели, эти оральные страхи восходят к прошлому, к алимен­тарному уроборосу, но их общий смысл предельно ясен: тифониче-ская жизнь против смерти, тифонический Эрос против Танатоса. Пока самость желает заглатывать мир, поедать мир, значит, она будет открыта для заглатыванием и поедания — кастрации — ее самой этим же миром. Великая Мать — это первая пища и первый Разрушитель...

Итак, из-за того, что младенец замешан в инцесте с Великой Матерью, — поскольку он хочет слиться с ней, проглотить и вклю­чить ее в себя, он оказывается уязвимым для ужасных угроз смерти и кастрации в руках Великой Матери. «Человеческий ребенок, ко­торый на материнской груди переживает новую интенсивную фор­му соединения [Эрос-инцест]... должен также испытывать новую и более интенсивную форму разделения... и смерти. Потому что ре­бенок любит мать [или привязан к ней] настолько сильно, что чув­ствует отделение от матери как смерть [57].

И ребенок действительно чувствует отделение от Великой Матери как смерть, потому что Великая Мать когда-то была ча­ стью системы его самости. Его самость буквально отождествля­ лась с Великой Матерью, и поэтому отделение или дифференциа­ция от нее первоначально является угрозой смерти. И обратите внимание: пока самость желает такого слияния с матерью — при­держивается своего орального инцеста, — отделение от Великой Матери будет угрозой смерти, первичной тревогой.

Но самость, в конце концов, должна принять смерть своего орального инцеста; рано или поздно смириться со смертью состоя­ния материнского слияния, чтобы суметь дифференцировать себя от Матери и тем самым трансцендировать это примитивное сра­стание с матерью. Это может произойти только после того, как оральный инцест сходит на нет и принимается его смерть.

Отметьте, что если смерть или Танатос этого уровня не будет, в конце концов, принята, самость будет продолжать переживать оральный инцест, а потому и оральную кастрацию. Поскольку она не может отказаться от этого уровня и продолжает отождествлять­ся исключительно с ним, она страдает от кастрации, когда с ним что-либо происходит. Младенец не сможет разрушить свой ораль­ный инцест, свое слияние с Великой Матерью (он остается «частью

Эволюция через низшие уровни

183

тела матери»); поэтому он по-прежнему будет испытывать отделе­ние от Матери, как прикосновение смерти. Ведь эта первичная «тревога разделенное™» — как ясно показал Отто Ранк [25] — есть не что иное, как ужас перед смертью. А раз это всемогущий смертельный ужас, значит захваченная им самость прекратит диф­ференцироваться и отделяться (потому что это слишком болезнен­но, слишком смертельно), то есть прекратит развитие и трансцеп-денцию. Поскольку она не способна принять смерть этого уровня, она не может его трансцендировать.

Психоанализ выражает это по-своему: «В раннем младенчестве особое сосредоточение либидо [эротических исканий] во рту и ги-перкатексис⁵¹ акта сосания происходят от неспособности прими­риться с отделением от матери... и представляет собой наследие человеческой неспособности принять смерть... А в результате про­ект [Атман] любовного единения с миром обременяется нереаль­ной задачей самому стать всем своим миром» [57]. Не думаю, что это можно было бы выразить яснее. Если самость неспособна при­нять смерть этого старого инцеста или слияния с Матерью, если она не может примириться с разделением и дифференциацией от Матери, то она остается привязанной к этому состоянию прими­тивного единства, к этой примитивной форме проекта Атман, где она пытается достичь реального Единства, проглотив мир и став своим собственным миром.

Суть в том, что тревога разделения — это, в действительности, страх дифференциации, который на самом деле является страхом трансценденции. Тревога разделения возникает на каждой стадии развития, поскольку — как мы видели в главе десятой ■—■ диффе­ренциация и трансценденция также происходят на каждой стадии развития. И эта тревога разделения продолжается до тех пор, пока не будет принята смерть данной стадии, после чего самость сможет дифференцироваться от нее и трансцендировать ее. Тревога разде­ления на каждом уровне — это неспособность принять смерть это­го уровня, и если эта неспособность сохраняется, развитие оста­навливается именно на этой стадии.

В психоанализе, либидо — психическая энергия, катексис — вложение этой энергии в некоторый сознательный или бессознательный акт и ее разряд­ка в этом акте. Гиперкатексис акта сосания — чрезмерное вложение психиче­ской энергии в этот акт и ее чрезмерная разрядка в нем.— Прим, ред.

184__________________________________________ Глава 14

Но если развитие протекает более или менее нормально, то на тифоническом уровне этот оральный инцест, в конце концов, будет сходить" на нет, Танатос перевесит Эрос, и последует восходящая трансформация. Почти все из этой низкой формы проекта Атман отбрасывается (лишь-образная космоцентричность, фрейдовское «всемогущество образов», «всемогущество магических жестов» Ференчи, оральный инцест и заглатывание мира и т. д.), и это по­зволяет более высоким, хотя все еще суррогатным, вознаграждени­ям всплывать в осознание из фонового бессознательного. С другой стороны, неспособность оставить эти ранние архаические формы проекта Атман приводит к фиксации: часть самого сознания лиша­ется возможности продолжать свою трансформацию вверх и вос­хождение к Атману и застревает в низких областях. Из этой точки фиксации будут проникать в осознание символы и, вероятно, также симптомы. Душа осталась в инцестной связи с этими более низки­ми областями и бессознательно получает подобия атманических чувств за счет эротической (Эрос) вовлеченности в свое низшее прошлое, в свои примитивные корни.

Стадия вербального членства и анальная фаза проекта Атман

В предыдущих разделах мы увидели, как самость уже начала всплывать из подсознания. Тифоническая самость развила вполне стабильную дифференциацию между собой и другим и преуспела в трансценденции прежнего плеромно-уроборического состояния слияния. Поскольку самость предположительно возникала в каче­стве отдельной сущности, то она естественным образом развива­ла определенные формы эротических исканий (самосохранение, оральный инцест, магическое всемогущество) и раскрывалась для определенных форм смертельной уязвимости (материнской кастра­ции, оральной кастрации, растворения). Следовательно, уже суще­ствовали какие-то очень грубые формы проекта Атман. В аспекте Эроса, самость уже хотела расширяться, обогащаться, становиться центром космоса — даже вплоть до попыток проглотить весь мир. В негативном аспекте — аспекте Танатоса ■— она уже испробовала рудиментарные формы отрицания смерти, пытаясь защитить себя от ужаса растворения, изоляции, разделения и возникновения. «Ве­ликим научным упрощением психоанализа, — пишет Беккер, —

Эволюция через низшие уровни

185

является понятие о том, что весь ранний опыт в целом есть попыт­ка ребенка отрицать тревогу своего появления на свет» [25]. То есть, тревогу возникновения, разделения и смерти... И она начина­ется сразу же: коль скоро происходит какое бы то ни было возник­новение — на всем пути от стадии уробороса.

В конце концов, такие инцесты более низкого порядка в той или иной степени отбрасываются, а значит ослабляются и низшие формы кастрации и страха смерти. Но что не ослабевает и не мо­жет быть ослаблено, так это проект Атман: он просто трансформи­руется на следующий уровень более высокого порядка. Появляется новая, более высокая форма самости и тут же сталкивается с новы­ми типами другого, испытывая новые желания и новые импульсы Эроса, а также мучаясь из-за новых угроз смерти и создавая ее но­вые отрицания. Борьба жизни против смерти переносится на более высокий уровень, и проект Атман приводится в действие на новом плане. Здесь налицо новый рост, новые возможности... и новые формы страха.

Здесь мы подходим к вербально-членскоЙ стадии (которая обычно совпадает с психосексуальной фазой анальности — не пу­тая две эти линии развития друг с другом, я по-прежнему буду об­суждать их вместе). Вся эта стадия, напомню, знаменует собой тот момент, когда вербальный ум начинает всплывать из фонового бессознательного и дифференцироваться от тела. То есть, тифони-ческое телесное «эго» приступает к естественной дифференциации на ментальное «эго» и физическое тело; таким образом, вербаль­ный ум начинает трансцендировать простое тело. На предыдущей стадии мы были свидетелями дифференциации тела от окружения и Великой Матери. А здесь мы видим начало следующей, более высокой дифференциации «эго» от самого тела.

На более ранних этапах эволюционное «действие» — Эрос и Танатос, инцест и кастрация — осуществлялось через границу между телесной самостью и Великим Окружением (поскольку это была главная граница дифференциации). Здесь же эволюционное действие осуществляется преимущественно через границу между телом и возникающим «эго» (ибо оно теперь находится на перед­нем крае дифференциации). Значит, драма разделения — драма жизни и смерти, Эроса и Танатоса, всего проекта Атман — сме­щается от разделения тела и окружающего мира к разделению «эго» и тела.

186

Глава 14

Вербальная самость — это новая и более высокая, но все еще суррогатная самость. Она способна к более высоким формам един­ства, так как может формировать понятия. С помощью вербального ума сознание начинает расти и как бы сбрасывать ограничения фи­зического бытия. Оно уже не привязано к настоящему. Благодаря языку, индивид может предвосхищать и планировать будущее и устраивать свои дела в настоящем в расчете на завтра. Кроме то­го, благодаря языку и его символическим, временным структурам индивид может отсрочить немедленную и импульсивную разряд­ку простых биологических побуждений. Требования инстинктов уже не имеют над ним тотальной власти, он до определенной сте­пени трансцендировал их. Через посредство членского [культурно-согласованного] познания самость может участвовать в единстве (англ. unity ) более высокого порядка, приобщаясь к вербальному сообществу (англ. comm - unity ), которое заведомо трансцендентно по отношению к простым и непосредственным актам восприятия физического тела. Значит, ребенок начинает транслировать свой мир и свою самость в терминах более высоких форм вербальных идей и культурно согласованных символов; его реальность стано­вится реальностью представлений.

В то же время, именно потому, что вербальная самость начи­нает дифференцироваться от тела, последнее начинает становиться особым, объективным фокусом интереса — обителью инцеста и средоточием смерти. И это, попросту, неотъемлемая часть обшир­ной психоаналитической «проблемы анальности».

Я понимаю, что понятие «анальность» не очень популярно в наши дни, особенно у гуманистических и трансперсональных пси­хологов. Сам же я считаю, что в контексте полного спектра созна­ния оно является превосходным и даже блестящим выражением реальных гуманистических и даже транс персональных интересов. Па самом деле, это проблема жизни, смерти и трансценденции, сфокусированных на теле. То, что психоанализ зачастую употреб­ляет понятие «анальность» в редукционистской манере — это еще не повод отказываться от самого этого понятия; нужно отказаться лишь от его редукционистского смысла. По моему мнению, такие мыслители как Беккер [25], Браун [57] и Ранк [311] столь блестяще переинтерпретировали это психоаналитическое понятие, что оно стало не только приемлемым для гуманистической и трансперсо­нальной психологии, но и вообще незаменимым. Фактически,

Эволюция через низшие уровни

187

«анальность» — это просто кодовое слово для обозначения проекта Атман на данном уровне.

Для начала позвольте мне кратко подытожить работы Эрнста Беккера по психологии развития [25]. Он перевел психоаналитиче­ские понятия в экзистенциально-гуманистические термины и тем самым сберег и синтезировал все лучшее в психоанализе и в экзи­стенциальной психологии. Следовательно, перевести идеи Беккера на трансперсональный язык — значит сохранить лучшее из всех трех важных школ мышления — психоаналитической, экзистенци­ально-гуманистической и трансперсонально-мистической. Сам я полагаю, что, если вчять понемногу от каждой из них, мы получим замечательно верное описание того, что действительно происходит в развитии в целом.

Беккер начинает с того, что стало старой и вполне достойной задачей психологии: с попытки понять, чего люди хотят па самом деле. Он ознакомился со всей литературой по предмету и решил, что это героизм. «Что я попытался сделать», — заключает он, —-«это предположить, что проблема героики является центральной в человеческой жизни, что она уходит своими корнями в человече­скую природу глубже чего-либо иного». Если тщательно разо­браться в природе героики, говорит Беккер, «то мы должны при­знать, что имеем дело с универсальной человеческой пробле­мой» [25].

А героика? Влечение быть героичным? Что это такое? Со­гласно Беккеру, — это просто влечение к тому, «что мы могли бы назвать "космической значимостью". Термин не предполагает легкого к себе отношения, потому что именно к нему ведет наше обсуждение. [Возьмем лишь один пример] — нам нравится не­брежно говорить о «соперничестве между братьями и сестрами», как если бы оно было каким-то побочным продуктом роста, ка­ким-то фрагментом соревновательности и эгоизма у испорченных детей, которые еще не доросли до благородной социальной при­роды. Но это соперничество является слишком всепоглощающим и неотступным, чтобы быть простым отклонением, оно выражает саму сердцевину твари: желание выделиться, быть тем самым «единственным», одним во всем творении. Когда вы соединяете естественный нарциссизм с фундаментальной потребностью в са­моуважении, вы получаете создание, которое просто обязано чув­ствовать себя объектом первостепенной ценности: первым во Все-

188

Глава 14

ленной, представляющим в себе все, что есть жизнь» [25]. Под ге­роизмом, разъясняет Беккер, подразумевается просто побуждение быть центрам космоса, быть Богоподобным, быть первым и по­следним и высшим во всем мире. Здесь мы назвали это влечением быть космоцентрическим.

В то же время, героизм означает также избегание всего, что лишает собственной космоцентричности. Поскольку смерть — это предельное лишение, то она является предельным ужасом. По вы­ражению Беккера, «героизм есть прежде всего реакция на ужас пе­ред смертью». К тому же, «вытеснение смерти — это первичное вытеснение» [25]. Поэтому героизм является также реакцией на смерть, на Танатоса, и воплощает в себе стремление быть вечным бессмертным, невосприимчивым к крови и вечно торжествующим.

Короче, героизм есть влечение быть богоподобным, космоцен­трическим, бессмертным. Очевидно, что героизм -— это проект Ат-ман: влечение быть Атманом, быть безвременным и Всем, внепро-странственным и бесконечным, Единым и Целым. Позитивная или космоцентрическая сторона и негативная или отрицающая смерть сторона беккеровского героизма —- это всего лишь аспекты Эроса и Танатоса в проекте Атман.

Беккер также обращается в субъективному и объективному аспектам героического проекта Атман. Субъективный аспект пред­ставляет собой то, что он называет «жизненно необходимой ло­жью» характера; тот факт, что отдельная самость является в основе своей ложью, «жизненно важной ложью» о возможностях героиз­ма. Характер — это «направленный внутрь» проект Атман, внут­ренняя история героизма. Объективной стороной героического проекта Атман является, согласно Беккеру, весь мир культуры, ибо вся культура —- это, в основном, «системой кодифицированного героя», обещающая бессмертие и отрицание смерти. Все культуры, говорил Отто Ранк, базируются на «символах бессмертия». Чело­вечество воздвигает себе монументы из камня, золота и стали, не способные дряхлеть и умирать, и тем самым успокаивает свой страх перед непостоянством и невещественностью [26]. Культу­ра —■ это то, что люди делают со смертью...

Таким образом, в работах Беккера раскрывается субъектив­ный и объективный аспекты Эроса и Танатоса в героическом про­екте Атман, попытки твари быть Бесконечной, быть Всем, быть самим Атманом. И вплоть до этого момента я с ним совершенно

Эволюция через низшие уровни

189

согласен. Но Беккер думает, что люди хотят быть Богом, потому что они всего лишь бесхарактерные лжецы, тогда как я полагаю, что они хотят быть Богом, ибо их предельный потенциал есть Бог. Для Беккера -— если пользоваться моими терминами — проект Атман является фундаментальной ложью об Атмане. Индивид ге­роически желает вечности и бесконечности, но, поскольку (соглас­но Беккеру) никакой вечности и бесконечности нет, героическое стремление — проект Атман — это просто ложь. Все ясно и про­сто. И самость, и культура, и религия — все ложь (на что Хью­стон Смит возразил, что хотя он сам делал много обобщений, «хочется верить, что среди них не было ни одного столь безответ­ственного») [352].

Для меня проект Атман является не ложью об Атмане, а его заменителем. Проект Атман лишь отчасти ложь — и также отчасти истина. В предельном смысле люди являются Атманом, и ими движет героика, как его заменитель. Героика это не только «жиз­ненно необходимая ложь» (хотя она и включает ее в качестве час­ти), но также и «жизненно важная истина»; и эта смесь, этот ком­промисс — и есть проект Атман.

Для Беккера развитие — это развертывание «жизненно необ­ходимой лжи» характера — развертывание героики. Для меня оно является развертыванием Атмана, движимым проектом Атман. Я полагаю, что анализ развития, сделанный Беккером, по-прежне­му актуален, но только если мы помещаем героику в подлинный контекст проекта Атман.

Учитывая все сказанное становится понятно, что, используя экзистенциалистские и психоаналитические понятия, Беккер пыта­ется доказать, что героизм (проект Атман) наблюдается на протя­жении всего пути от самых ранних стадий развития и является цен­тральным для всего понятия развития как такового. С самого нача­ла, говорит он, ребенок вовлечен в космоцентричность (нарцис­сизм-Эрос) и в отрицание смерти (Танатос). «Идея смерти появля­ется у ребенка приблизительно к трехлетнему возрасту, но задолго до того он уже трудится над защитой себя от уязвимости. Этот процесс естественным образом начинается на самых ранних стади­ях жизни младенца, на так называемой «оральной» стадии [уробо-рической и тифонической]. Это — стадия перед полной дифферен­циацией ребенка от своей матери [Великой Матери], перед тем, как он полностью научился распознавать собственное тело и его функ-

190

Глава 14

ции или, если говорить технически, перед тем. как его тело стало объектом в его феноменальном поле» [25]. То есть, на тифониче-ской стадии тело является самостью и потому не воспринимается самостью; тело на этом этапе должно быть внедренным бессозна­тельным.

Взгляд Беккера на орально-тифоническую стадию состоит как раз в том, что «мать в это время буквально представляет собой жизненный мир ребенка. В течение этого периода ее усилия на­правлены на удовлетворение его желаний, на автоматическое об­легчение его напряжения и боли. А ребенок просто «полон сам со­бой», он неуклонный манипулятор и чемпион своего мира. Он жи­вет в оболочке собственного всемогущества и магически контро­лирует все, в чем нуждается для подпитки такого всемогущества... Его тело — это его нарциссическая проекция [проект-Атман], и он пользуется им, пытаясь "поглотить мир"» [25]. Это, как мы видели, одна из самых ранних и грубых форм проекта Атман.

Теперь мы подходим к анальной стадии — главной теме этого раздела. (Я кратко рассмотрю беккеровскую интерпретацию рас­сматриваемой стадии, а затем перейду к общему обсуждению ее самой; мы снова обратимся к соображениям Беккера в следующем разделе.) «Анальная стадия, — пишет Беккер, — это еще один спо­соб говорить о том периоде, когда ребенок начинает обращать внимание на собственное тело как на объект в своем феноменаль­ном поле» [25]. Иными словами, речь идет о периоде, когда са­мость в качестве вербального ума начинает дифференцировать себя от физического тела, так что оно становится для нее объектом, бо­лее не принадлежащим к внедренному бессознательному. «Его нарциссическим проектом [Атман] становится овладение и облада­ние миром через посредство самоконтроля» [25]. Таким образом фокус проблемы героики — попытки стать космоцентрическим и бессмертным — теперь начинает смещаться на тело. Именно оно становится фокусом жизни и смерти.

И это весьма необычный фокус. В ортодоксальном психоана­лизе была проделана хорошая работа по детализации всех жела­ний — и всех ужасов — анальной стадии развития. Я никогда не забуду, как Эрик Эриксон обсуждает случай четырехлетнего ма­лыша Питера: «Мне сказали, что Питер научился задерживать работу своего кишечника, сначала на несколько дней, а в послед­нее время — на неделю. Мне нужно было поспешить, потому что

Эволюция через низшие уровни

191

вдобавок к недельному запасу фекалий в маленьком четырехлет­нем тельце Питера было еще и содержимое большой клизмы. Он выглядел очень жалким и, когда думал, что никто за ним не на­блюдает, прижимался своим раздутым животом к стене для под­держки» [108].

Посредством ряда глубокомысленных вопросов Эриксон обна­ружил, что Питера увлекла детская история о «Маленьком Парово­зике, который мог», —- увлекла тем, что на одной странице этой истории в картинках изображался паровозик с дымом из трубы, въезжающий в туннель, а на следующей странице он появлялся из туннеля без дыма. «Понимаете, — сказал Питер Эриксону, —- поезд въехал в туннель и в темном туннеле стал мертвым!» Эриксон при­водит свой комментарий: «Нечто живое попадает в темный проход и выходит оттуда мертвым» [108]. Мы уже много рассуждали о первичном процессе и палеологическом мышлении, преобладаю­щем на ранних стадиях развития, и теперь вы можете понять, по­чему они так важны. Палеологика путает часть с целым и уравни­вает все субъекты с похожими предикатами; так были «уравнены» туннель и кишечник Питера (оба длинные, пустые, темные и так далее), «дымящий-живой паровозик» и пища, «бездымный-мерт­вый паровозик» и фекалии. Таким образом, Питер верил, что если он освободится от фекалий, что-то прежде живое выйдет наружу поврежденным или мертвым, и поэтому сдерживался изо всех сил. Если сказать проще, битва жизни против смерти — Эроса против Танатоса — происходила в кишках маленького Питера, и он просто в ужасе застыл от экзистенциального страдания.

Но это лишь слегка преувеличенный случай тех страхов, кото­рые обычно сопровождают эту стадию. Послушаем Беккера: «Ос­новной ключ к проблеме анальности заключается в том, что она отражает [теперь отпочковавшуюся и растущую] двойственность человеческого состояния — его самость и его тело. Анальность и ее проблемы возникают в детстве потому, что его тело, такое чу­жое и неуклюжее, обладает над ним определенной властью... Тра­гедия человеческой двойственности [в данном случае, растущей дифференциации между «эго» и телом], нелепость его ситуации становится слишком реальной. Анус и его непостижимая омерзи­тельная продукция представляют не только физические детерми­низм и ограниченность, но в равной степени и судьбу всего, что является физическим: разложение и смерть» [25]. Анальность —

192__________________________________________ Глава 14

это на самом деле знакомство ребенка с тем, что называется аникка (непостоянство, один из трех признаков существования, данных Буддой). Последними словами Буддьт были такие: «Все состоящее из частей в конце концов распадется. Прилежно работайте над сво­им спасением». Ребенок обнаруживает такой распад и предполага­ет невообразимо ужасное: что распадающееся на самом деле явля­ется частью его самого! И ему нужно просто спустить это в унитаз. Неудивительно, что все дети на этой стадии с криком просыпаются от ночных кошмаров, а мы все вытесняем воспоминания в надежде подкрепить свою претензию на постоянство и вещественность. Но ребенок со страхом и трепетом обнаруживает присущий всему рас­пад, — то, что бедный маленький Питер никак не мог «отпустить», то, чему он никак не решался противостоять, было черным смра­дом смерти, скалящимся черепом посреди праздника. Вопрос «Что же делать с фекалиями?» означает «Что же делать со смертным и переменчивым телом, если в самой глубине души я знаю, что яв­ляюсь бессмертным (Атманом)?» Здесь, я полагаю, подлинная суть анальной стадии. И, как мы еще увидим, вся эта тенденция телес­ного ужаса (вместе с его коррелятом, телесным инцестом) достига­ет сверхъестественной кульминации на следующей психосексуаль­ной стадии, ознаменованной именами Электры и Эдипа.

Феникел утверждает, что вся анальная стадия пронизана «фан­тастическими страхами перед повреждением тела» [120]. Мы скоро вернемся к этому, но самое главное вполне ясно уже сейчас — не­померно раздутые страхи за тело представляют собой просто но­вую форму тревоги разделения. Самость начинает дифференциро­ваться или отделяться от физического тела и до завершения этого процесса она уязвима для тревоги за телесную целостность. Са­мость когда-то полностью отождествилась с телом, и пока эта ис­ключительная отождествленность сохраняется, она уязвима и ис­пытывает ужас перед телесной кастрацией, те самые «фантастиче­ские страхи перед повреждением тела». На предыдущей стадии младенец мучился тревогой разделения всякий раз, когда Великая Мать устранялась, что происходило только потому, что самость, когда-то полностью отождествившаяся с Матерью, еще не завер­шила обязательную дифференциацию. По той же причине теперь самость испытывает тревогу разделения по отношению к физиче­скому телу, к его придаткам или к его представителям (таким, как фекалии). Питер не мог «отделиться» от своих фекалий, потому что

Эволюция через низшие уровни

193

они представляли его тело и его жизнь. Он испытывал тревогу раз­деления и не был способен дифференцироваться.

Но в самой гуще всех ужасов смерти и страхов кастрации у ребенка есть свои тайные желания, свой Эрос, свой инцест. Он по-прежнему хочет быть Героем, быть Атманом, вопит о бессмертии и требует всемогущества. Психоанализ называет желания анального периода «анальным эротизмом». Но что же лежит в их основе? «Анальный эротизм поддерживается инфантильной фантазией о магическом теле, которое осуществило бы нарциссическое [атма-ническое] желание самодостаточного и самовосполняющегося бес­смертия» [57]. Бессмертие — это отрицание смерти: в случае Пи­тера фекалии угрожали его проекту бессмертия. «Инфантильная анальность... это амбивалентная смесь Эроса и смерти, включаю­щая привязанность к анальной зоне... фантазий единства с [Вели­кой] Матерью и нарциссических фантазий бытия одновременно и Самостью, и Другим» [57]. Это, как пишет Браун, влечение к «символическому удержанию мира, овладению и обладанию им», и оно основано на «фантазиях человеческого нарциссизма в его бег­стве от смерти» [57].

Главное здесь состоит просто в том, что ребенок ищет какого-то Единства — соединения с Матерью, попытки быть одновремен­но Самостью и Другим — через посредство символического мани­пулирования телом. И сами поиски, и их контекст относятся к тому Единству, которое является основой основ. Сознательно или бес­сознательно все существа тяготеют к этому Статусу. То же делает и ребенком в своей собственной простой и очень грубой манере. На этом этапе он ищет какие-либо замещающие символические формы единства посредством манипулирования своим телом и языком (культурный аспект этой стадии). Вот почему Ференчи и Фрейд говорили о «всемогуществе слов и мыслей», расцветающем на этом уровне [121], Салливэн — о странной власти «аутического языка», того языка, который распоряжается огромной, но вообра­жаемой властью [359], а Лакан ■— о «забытом языке детства», уко­рененном в океанических (примитивный Атман) чаяниях и требо­ваниях только-для-себя [269]. Все это — просто часть Эроса ре­бенка, его инцест, его борьба за проект Атман, его желание быть Героем, Богом, Одним надо всем.

Как лучше рассматривать данную стадию, которую немецкие аналитики называют стадией упрямства, а Эриксон — фокусом ав-

194

Глава 14

тономии? [108]. Быть автономным! Героем! Это, безусловно, часть глубочайших чаяний ребенка. Быть автономным — перводвигате-лем своего мира, «уникальным движущим принципом»! Ребенок кричит: «Нет!» и «Делай это сам!» [243] Он противится с исключи-тельнейшим упрямством; он напрягает мышцы сопротивления и осмеливается бросать вызов всему миру, только бы он мог быть абсолютно автономным, своего рода маленькой Первопричиной самого себя и своего мира. Он сталкивает свою волю с непокорной инаковостью не-себя и требует абсолютной победы. Это горячая битва, столкновение потенциального Бога с миром, не восприни­мающим его магических попыток и не желающим ему подыгры­вать. Но попытка предпринимается, абсолютный жест выполняет­ся, и расцветает желание магически принудить мир к повиновению и в конечном счете всецело овладеть им, подобно Зевсу, Тору или Исиде.

И эта попытка обречена на провал; посредством манипулиро­вания словом и телом ребенок не в большей степени способен быть всем миром, быть Всем, быть Атманом, чем, например, посредст­вом сосания большого пальца. В конце концов, новая самость-заменитель не является первичным и автономным двигателем себя и другого. Инфантильная форма проекта Атмана проиграна со всех сторон, так что рано или поздно может возникнуть следующий за­менитель более высокого порядка и более близкий к реальному Атману. Только так создаются все более тонкие и тонкие самости, и только так проект Атман уступает место Атману. С другой сто­роны, если самость отказывается расстаться с этой более низкой формой инцеста, она остается уязвимой для соответствующей бо­лее низкой формы кастрации и смертельного ужаса; она не способ­на преодолеть тревогу разделения самого тела и потому остается беспомощной жертвой своих собственных оснований.

15

ЭВОЛЮЦИЯ ЧЕРЕЗ УРОВНИ «ЭГО»

Мы уже видели, что эгоическая стадия свидетельствует о воз­никновении или о консолидации экстраординарного количества факторов развития. Но, если кратко подытожить всю стадию в це­лом, можно сказать, что она знаменует окончательную дифферен­циацию ментального «эго» от физического тела. В данной главе я подробнее обосную эту идею, начав с телесных аспектов, а потом обратившись к ментальным.

С телесном аспекте главное состоит в том, что оральные и анальные импульсы в конце концов уступают место импульсам генитальным (фаллическим или клиторальным), и весь этот про­цесс достигает своей кульминации в комплексе Эдипа/Электры.

Итак, согласно традиционной аналитической теории (которую мы слегка подкорректируем для своих целей), в течение эдиповой стадии развития каждый нормальный мальчик (для экономии места я ограничусь в обсуждении мужским полом) стремится, по мень­шей мере, в словах, символах и фантазиях, сексуально овладеть матерью. Очень распространена мастурбация, и анализ соответст­вующих ей фантазий безошибочно показывает, что мать является первым объектом гениталыюй любви, независимо от того, на­сколько юной и незрелой может быть генитальность. Далее, анали­тическая теория утверждает, что у ребенка развивается яростная ревность к отцу просто потому, что он теперь рассматривается как великий соперник в получении любви матери: препятствие, огор­чение, гложущий червь в самой сердцевине фантазий, которые бы­ли бы без него столь сладкими. Однако рано или поздно ребенок

196

Глава 15

каким-то своим фантастическим образом воображает, что если бы отец догадался о его тайных желаниях, то сурово наказал бы его, отчленив преступный орган. Это комплекс кастрации, и считается, что он «разрушает вдребезги» эдиповы желания. Чтобы избежать катастрофы, ребенок перенимает позицию отца и интернализует родительские запреты и табу в форме Супер-«эго», тем самым от­брасывая или вытесняя свои инцестивные желания. И что же нам делать с комплексами Эдипа и кастрации?

Что касается Эдипова комплекса, то мы уже видели, что на каждой из предыдущих стадий ребенок транслирует свой мир, чтобы избегать Танатоса и представлять себя в центре космоса, и что для осуществления своего проекта Атман он развивает нар-циссическое фокусирование, замещающие удовлетворения, осо­бые сопротивления, компенсации и защиты. Оглянемся назад: мы видели, что на уровне телесного «эго» ребенок транслировал себя и мир так, чтобы стать и самостью и другим, превратить себя в свой мир путем «заглатывания мира»; на стадии вербального членства он пытался достичь единства путем освоения мира член­ства и попыток всецело обладать им, тем самым доказывая свою автономность и космоцентричность. Теперь же, в начале эгоиче-ско-синтаксической стадии, он воображает, что способен телесно соединиться с Великой Матерью и таким образом обрести какой-то вид первичного единства. Стремление к единению с материнской фигурой, которая во всех отношениях представляла для ребенка целый мир, буквально является желанием единства со Всем или, по крайней мере, его хорошим заменителем. Что может быть более естественным? За всем этим кроется желание снова обрести Атман, неограниченное и подлинное состояние каждого существа и каждо­го сознания. Соединиться с Великого Матерью с помощью телес­ ного Эроса — вот побудительная форма его инцеста. «Назначение полового акта может быть ни чем иным, как попыткой вернуться в материнскую утробу». Высказывание Ференчи близко по смыслу к тому, о чем мы говорили выше, — желанным является именно под­линное и абсолютное возвращение к Атману, и лишь во вторую очередь на сцену выходят действительные регрессивные элементы. Однако половой акт в фантазии или в действительности сам по се­ бе не достигает этого прямого и длящегося единения (Тантра, в данном случае, не в счет), ибо, независимо от того, как долго вы можете пребывать в сексуальном взаимодействии, вы по-прежнему

Эволюция через уровни «эго»

197

остаетесь самим собой. Вы не становитесь Всем, которое есть со­кровенная цель и желание совокупления. Значит, генитальная сек­суальность — это замещающее удовлетворение, а секс — эго сим­вол Атмана.

И в то же время тут есть и кое-что еще. Соединиться с Вели­кой Матерью — с собственной Великой Матерью — означает бу­квально зачать самого себя, стать отцом или родителем для са­мого себя... Богом для самого себя. Норман О. Браун так говорит об этом: «Сущность Эдипова комплекса заключается в проекте стать Богом — cause sui⁵² по формуле Спинозы, entre- en- soi- pour- soi^5j по формуле Сартра... Эдипов проект — это попытка побе­дить смерть, став собственным отцом» [57]. А вот высказывание Фрейда: «Все инстинкты — любовь, благодарность, чувствен­ность, вызов, самоутверждение и независимость — удовлетворя­ются в желании стать отцом для себя самого» [57]. То же говорит и Беккер: «Эдипов проект — это бегство от пассивности, от заб­вения, от случайности: ребенок хочет покорить смерть, став от­цом самому себе, создателем и защитником своей собственной жизни» [25].

Проект становления Богом или, скорее, проект движения к сознанию Бога, сознанию единства, сознанию Атмана — вот, что в точности скрывается за Эдиповым комплексом. Комплекс Эди­па — это просто еще одна, хотя и очень низкая, форма бессмерт­ного проекта Атман — это желание быть единым со Всем, бро­сающим вызов смерти, всемогущим и вечным, выраженное в дан­ном случае через генитальные импульсы. Поэтому генитальные аспекты этого проекта являются вторичными: у ребенка просто есть новый орган, через посредство которого он может драмати­зировать свой вечный поиск. Он может манипулировать фаллосом и транслировать его, как раньше поступал с фекалиями — дви­жущей силой обоих этих процессов, в конечном счете является проект Атман.

Но Эротический инцест сталкивается с комплексом гениталь-ной кастрации, и считается, что этот комплекс полностью рас­страивает инцест. Но раз инцест в действительности является фор­мой проекта Атман, то что же нам делать с комплексом кастрации?

³ Причина самого себя (лат.). —Прим. перев.

Буквально: войти в себя для себя (франц.). — Прим. перев.

198

Глава 15

Начнем с Беккера: «Ужас перед кастрацией — это не страх наказа­ния за инцестивную сексуальность и не угроза Эдипову комплексу; скорее это экзистенциальная тревога жизни и смерти, фокусирую­щаяся на животном теле... Сегодня мы понимаем, насколько верны все разговоры о крови и экскрементах, сексе и чувстве вины... по­скольку все эти вещи отражают ужас человека перед своим собст­венным фундаментально животным состоянием, тем состоянием, которое он не способен понять, особенно будучи ребенком... Это, наконец, безнадежный ужас комплекса кастрации...» [25]. Этот комплекс является окончательным и вынужденным пониманием Первой Благородной Истины Будды: то, что состоит из частей, подвержено страданию и распаду.

Однако почти во всем, что выходит за пределы этого объясне­ния, мы расходимся с экзистенциалистами и Беккером (равно как и с ортодоксальным психоанализом), поскольку после прекрасной гуманизации комплекса кастрации, они оставляют дело повисшим в воздухе. Беккер полагает, что проект Атман вообще невозмо­жен — по его мнению, нет ни Бога ни Атмана, а есть только «жиз­ненно необходимая ложь» о них. Поэтому он считает доказанным, что комплекс кастрации полностью «развенчивает» надежду на рай и вдребезги разрушает проект Атман: «В комплексе кастрации вы­ражено понимание ребенком того, что он взвалил на себя невоз­ можную задачу, и что предпринятый им поиск cause sui [проект Атман] нельзя осуществить телесно-сексуальными средствами... Комплексом кастрации представлено трагическое развенчивание ребенка, изгнание его из рая» [25].

На самом же деле, Беккер просто продемонстрировал, что ге­роический проект Атман — по его собственным словам — «нельзя осуществить телесно-сексуальными средствами». Конечно, такими средствами его осуществить нельзя! Но его можно осуществить более высокими средствами, и одним из первых шагов (даже хотя это всего лишь один шаг) будет отказ от телесно-сексуальной фор­мы для обретения способности начать восходящую трансформа­цию к более высоким областям (ментальной, а затем тонкой и при­чинной). Весь смысл комплекса кастрации состоит в том, что, по­могая дифференциации и трансценденции телесно-сексуального инцеста, он открывает самость для восходящей трансформации в ментальные области — в этом вся суть «сублимации» и именно поэтому психоанализ упрямо называет ее всего всего лишь успеш-