31 Schefold К. Op. cit. S. 22; ср.: Hood S. The Minoans. L., 1971. P. 31.

Дата: 2025-05-25; Просмотры: 3
Оценка:
0.00 из 5.00 — оценок
Скачиваний: 0

32 Evans A. Op. cit. Vol. IV. Pt. I. P. 77.

 

----------------------- Page 587-----------------------

 

на Крите было «иерархическим, но не разделенным (not

divisive). Под властью дворца различные социальные группы,

как кажется, жили в относительной гармонии».33 Очень плот­

ная конгломератная, или инсульная, застройка таких хорош о

изученных поселений восточного Крита, как Гурния, Палека-

стро, Псира, свидетельствует о чрезвычайной жизнеспособнос­

ти традиций родовой солидарности, восходящих к эпохе нео­

лита и ранней бронзы.34 Основными структурными ячейками

минойского общества еще и в период «новых дворцов» могли

оставаться кровнородственные объединения различных уров­

ней, включая модифицированный род и большую семью.35

В этой же связи, несомненно, заслуживает внимания и спе­

цифическая «матриархальная» окрашенность общественной

жизни Крита, о которой уже было достаточно сказано выше

(гл. 3,7 ч. И).

Торжество пассивного и косного женского начала над актив­

ным и творческим мужским началом особенно ясно проявило се­

бя в двух тесно связанных между собой и, несомненно, глубоко

архаичных чертах минойской культуры и минойского ментали­

тета, а именно в растворении личности в коллективе, подавлении

ее индивидуального своеобразия и в особенности ее героических

потенций и вместе с тем в определенной притупленности, если не

полной атрофии исторического чувства (см. выше гл. 3,2 ч. II).

Однако этим перечень архаических черт минойской циви­

лизации далеко еще не исчерпывается. Критское искусство при

всем художественном совершенстве и технической изощреннос­

ти лучших его творений, при всем его загадочном очаровании,

так сильно действующем на глаз и душу современного евро­

пейца, все же в некоторых весьма существенных своих аспектах

и проявлениях остается искусством примитивным, доистори­

ческим. Н а эту его особенность в разное время обращали вни­

мание такие авторитетные искусствоведы, как Роденвальд,

Грёневеген-Фрэнкфорт, Шефолд, Худ.36 В научной литературе

уже немало было сказано о своеобразном «дефиците монумен­

 

33 Warren P. Minoan Palaces. P. 74; ср.: idem. The Place of Crete in the Tha-

lassocracy of Minos // The Minoan Thalassocracy. P. 39.

34 Андреев Ю. В. Островные поселения... C. 160 сл.

35 Рассуждая в этом духе, мы отнюдь не пытаемся воскресить некогда реши­

тельно отвергнутое советской наукой «еретическое» учение Б. J1. Богаевского о

«первобытно-коммунистическом способе производства» на Крите и в Микенах.

Тем не менее, признавая определенную скороспелость и вместе с тем недоразви­

тость минойского общества, нельзя не признать и наличие известного «рацио­

нального зерна» во взглядах этого оригинального, ныне почти забытого иссле­

дователя.

36 Rodenwaldt G. Tiryns. Bd. II. Die Fresken des Palastes. Athens, 1912. S. 195;

Schefold K. Unbekanntes Asien... S. 22; Hood S. The Arts... P. 234 f.; ср.:

Schachermeyr Fr. Die minoische Kultur... S. 236 f.

 

----------------------- Page 588-----------------------

 

тальности», присущем даже самым крупномасштабным памят­

никам минойской архитектуры и особенно бросающимся в гла­

за при их сопоставлении с более или менее синхронными об­

разцами египетского, хеттского или микенского зодчества.37

Видимо, неслучайным явлением было и практически почти

полное отсутствие в минойском искусстве такого важного жан­

ра, как монументальная скульптура, странное пренебрежение

минойских мастеров к работе с такими твердыми породами

камня, как мрамор, гранит, диабаз (ссылки на отсутствие мес­

торождений этих пород на самом Крите не дают вполне удов­

летворительного разъяснения этой загадки).38 Как было уже

замечено, при всей своей как будто бы ясно выраженной при­

верженности правде жизни изобразительное искусство Крита

периода его расцвета почти всегда дает в высшей степени субъ­

ективную концепцию зримого мир§.

Обращаясь к религии минойского Крита, мы и в ней нахо­

дим мощный пласт глубоко архаичных верований и обрядов,

несущих на себе ясно выраженную печать первобытного син­

кретизма (см. выше гл. 1 части III). Минойский пантеон, если

сравнивать его с современным ему египетским или вавилон­

ским пантеоном, не говоря уже о более позднем сонме олим­

пийских богов, кажется довольно-таки аморфным и внутренне

очень слабо дифференцированным. Структура мира богов мог­

ла быть вполне адекватным отражением структуры самого ми­

нойского общества, в психологии которого коллективистские

настроения, восходящие к эпохе первобытно-общинного строя,

судя по некоторым признакам, еще далеко не утратили своей

силы и жизненности.39 Коллективное приобщение к ауре боже­

ства и неизбежно сопутствующее ему растворение личности в

коллективе может считаться одной из наиболее характерных

черт минойского культа.

Все это может указывать на определенную двойственность

исторического «статуса» самой минойской цивилизации, волею

судеб оказавшейся на грани двух резко различающихся, а во

многом и прямо противоположных друг другу миров — вар­

варского мира Евразии, еще насквозь пронизанного культур­

 

37 См., например: Schachermeyr Fr. Op. cit. S. 120; Виппер Б. Р. Искусство

Древней Греции. С. 24 сл., 35; ср.: Mat: Fr. Crete and Early Greece. P. 111.

38 Ср.: Hood S. Op. cit. P. 95.

39 Возможно, именно здесь находит свое объяснение такая важная особен­

ность минойской религии, как отсутствие настоящих культовых изображений бо­

жества в виде статуй или других крупноформатных произведений искусства, так

же как и ясно выраженной концепции храма в его обычном на Востоке и в клас­

сической Греции значении «дома божества» (Hägg R. Die göttliche Epiphanie im

minoischen Ritual // AM. 1986. 101. S. 43 ff.); Matz Fr. Göttererscheinung und

Kultbild im minoischen Kreta. S. 28 ff.).

 

----------------------- Page 589-----------------------

 

ными традициями эпохи неолита—энеолита, и находящегося в

зените своей славы и могущества мира древневосточных двор­

цовых цивилизаций. Как было уже сказано, именно близость

и постоянное влияние этого второго мира в значительной мере

предопределили особый путь Крита, оторвав его от основного

массива древнейших земледельческих культур Ю го-Восточной

Европы и на несколько столетий сделав частью восточносре­

диземноморского культурного сообщества. Однако древневос­

точный мир не смог полностью ассимилировать и растворить

в себе этот первый очаг европейской цивилизации. Начиная

уже с самого момента своего возникновения, он выказал уди­

вительную способность не только к усвоению идущих извне

культурных импульсов, но и к сопротивлению чуждым влия­

ниям, и к энергичному отстаиванию своей духовной самобыт­

ности.

Таким образом, минойская цивилизация возникла и разви­

валась как бы на «ничьей земле». Оторвавшись от евразийско­

го берега, она не пристала и к берегу азиатскому. Оказавшись

в эпицентре контактной зоны, одновременно разделявшей и

связывавшей две основные части древней ойкумены, Крит не­

избежно должен был стать ареной противоборства и вместе с

тем взаимопроникновения разнородных и разнонаправленных

культурных влияний (Kulturtriften, по выражению Ш ахермай-

ра), столкнувшихся на этой узкой полоске земли.40 Специфи­

ческий оттенок рудиментарного европеизма или эллинизма,

так резко выделяющий минойскую цивилизацию среди других

цивилизаций бронзового века, по всей видимости, может рас­

цениваться как своего рода побочный продукт этой сложной

«химической реакции». Однако сложившаяся на Крите система

неустойчивого равновесия двух столь несходных между собой

культурных традиций — традиции евразийского неолита и пе­

реднеазиатской эпохи ранней бронзы не могла претендовать

на особую долговечность. Слишком долгое балансирование на

грани двух миров было невозможно, и минойская цивилизация

исчезла с исторической сцены так же стремительно, как и по­

явилась на ней.

В конце периода «новых дворцов» (вторая половина XV—

начало XIV в. до н. э.) в облике минойской цивилизации про­

изошли резкие изменения. В результате ряда катастроф, кото­

рые могли быть вызваны отчасти стихийными бедствиями

вроде вулканических извержений и землетрясений большой си­

лы, отчасти же какими-то внутренними неурядицами или втор­

жениями на Крит греков-ахейцев с Пелопоннеса и других рай­

 

40 Schachermeyr Fr. Op. cit. S. 13 ff.; ср.; Kaschnitz von Weinberg G. Mittelmee-

rische Kunst. B., 1965. S. 213 ff.

 

----------------------- Page 590-----------------------

 

онов материковой Греции, пострадали многие поселения на

всей территории острова.41 Некоторые из них были навсегда

покинуты своими обитателями, другие заселены вновь, но

лишь после длительного перерыва. Подверглись разрушениям

или даже были совершенно уничтожены также и многие посе­

ления на других островах Эгейского моря, например Акротири

на Фере, Филакопи на Мелосе, Айя Ирини на Кеосе, Кастри

на Кифере, Трианда на Родосе, до этого входившие в сферу

влияния минойской цивилизации и, возможно, являвшиеся

опорными пунктами критской талассократии. Как показывает

археологический материал, и прежде всего находки керамики,

минойцы вынуждены были покинуть все эти острова, очевид­

но, уступая натиску материковых греков, носителей микенской

культуры.42

Характерно, что более всего пострадали от катастрофы или

катастроф первой половины XV в. до н. э. дворцы и тесно свя­

занные с ними «виллы». Практически все они, за исключением

Кносского дворца, так и не были восстановлены. Нельзя не ви­

деть в этом свидетельство серьезного структурного кризиса или

по сути дела коллапса всей социально-экономической системы

минойской цивилизации, после которого она уже не смогла ре­

генерироваться в полном своем объеме. К концу XV в. из че­

тырех известных сейчас критских дворцов уцелел лишь один —

большой Кносский дворец. В это время или, может быть, не­

сколько позже (уже в первой половине XIV в.) здесь, как при­

нято теперь считать, обосновалась новая царская династия, по

 

41 Гипотеза Сп. Маринатоса, согласно которой гибель критских дворцов и

поселений была прямым следствием грандиозного извержения Санторинского

вулкана около 1500 г. до н. э., в настоящее время ставится некоторыми

археологами под сомнение в основном по чисто хронологическим соображениям.

Многие из разрушений, зафиксированных во время раскопок на Крите, отделены

от предполагаемой вулканической катастрофы довольно значительными

временными промежутками. Да и вообще у нас нет никаких оснований для того,

чтобы утверждать, что все эти разрушения произошли в одно и то же время и,

следовательно, были вызваны какой-то одной причиной (см.: Pichler H., Schie-

ring W., Schock H. Der spatbronzezeitliche Ausbruch des Thera — Vulkans und sein

Auswirkungen auf Kreta // А A. 1980. Heft 1; Niemeier W.-D. Die Katastrophe von

Thera und die spätminoische Chronologie // Jdl. 1980. 95; idem. The End of the Mi­

noan Thalassocracy // MT. P. 208 ff.; ср.: Nixon I. C. The Volcanic Eruption of Thera

and its Effect on the Mycenaean and Minoan Civilizations // Journal of Archaeological

Science. 1985. 12. 1).

42 Hood S. The Erupion of Thera and its Effects in Crete in Late Minoan I //

Proc. 3 Cret. Congr. I. Herakleion, 1973. P. I ll ff; Popham M. R. and

Catling H. W. Sellopoulo Tombs 3 and 4. Two Late Minoan Graves near Knossos //

BSA. 1974. 69. P. 254 ff.; ср.: Niemeier W.-D. The End of the Minoan Thalassocracy.

P. 208; Hiller St. Die Mykener auf Krete. Ein Beitrag zum Knossos-Problem und zur

Zeit nach 1400 v. Chr. Auf Kreta // Buchhoh H.-G. Agäische Bronze Zeit. Darmstadt,

1987. S. 398 f.

 

----------------------- Page 591-----------------------

 

всей видимости, уже не минойского, а микенского происхож­

дения. От своих предшественников новые властители Кносса

унаследовали вместе с самим дворцом и основными элемента­

ми придворного этикета также и сложную систему бухгалтер­

ского учета поступлений и выдач дворцовой казны, хотя теперь

вся циркулировавшая внутри этой системы документация была

переведена на греческий язык, о чем свидетельствуют исчис­

ляемые тысячами экземпляров тексты табличек из кносского

дворцового архива, написанные так называемым линейным Б

письмом.43 Внимательное изучение топонимов, используемых в

этих документах, показало, что в то время, к которому отно­

сится их основная масса, под контролем дворца еще оставалась

довольно значительная территория, включавшая всю централь­

ную и, видимо, также западную части Крита.

Однако общий уровень критской культуры в это время за­

метно снизился. За весь период ахейского владычества на ост­

рове,— а он продолжался, по всей видимости, не менее двух с

половиной столетий — с XIV до середины XII в. до н. э.,—

здесь не было воздвигнуто ни одного сколько-нибудь приме­

чательного архитектурного комплекса, который по своей мас­

штабности и великолепию мог бы сравниться или с минойски-

ми дворцами предшествующей эпохи, или с более или менее

синхронными царскими резиденциями материковой Греции.

Резко деградировало также и блестящее искусство критских

придворных мастеров.44 Некоторые его жанры, как, например,

настенная фресковая живопись или изготовление фигурок и ре­

льефных пластин из фаянса, совершенно исчезли. Другие, как

вазовая живопись, резьба по камню, по кости, ювелирное дело,

в целом влачили довольно жалкое существование, за редкими

исключениями не достигая даже уровня общеэгейских эстети­

ческих стандартов. Даже лучшие изделия критских вазописцев,

 

43 Предложенная в свое время А. Эвансом датировка кносского архива

концом XV в. в последние десятилетия подверглась радикальной ревизии. Вслед

за Л. Палмером, впервые усомнившимся в ее правильности, многие авторы

теперь передвигают дату составления архива, а вместе с ней и дату гибели дворца

вверх по хронологической шкале вплоть до конца XIII или даже до середины

XII в. до н. э. Однако пока еще этот вопрос не может считаться окончательно

решенным, и более ранние датировки (от конца XV до конца XIV в.) в целом

кажутся более предпочтительными (см.: Hailager Е. The Mycenaean Palace at

(Cnossos. Stockholm, 1977. P. 93 f.; Hiller St. Op. cit. S. 393 ff.; Niemeier IV.-D. My­

cenaean Knossos and the Age of Linear В II SMEA. 1982. 23; ср.: Palaima T. G.

Evidence for the Influence of the Knossian graphic tradition at Pylos H Concilium

Eirene XVI. Prague, 1983; idem. Linear В Palaeography and the Destruction of the

Palace of Minos H AJA. 1983. Vol. 87, 2. P. 249—250).

44 Schachermeyr Fr. Die minoische Kultur... S. 285 ft; Kama A. The Late

Minoan III Period in Crete. A Survey of Sites, Pottery and their Distribution.

Göteborg, 1980 (SIMA, 58).

 

----------------------- Page 592-----------------------

 

ювелиров и скульпторов этого периода не выходят за рамки

добросовестного ремесленничества. Подлинные художествен­

ные шедевры, которые можно было бы сравнить по качеству

исполнения с любым из взятых наугад образцов классического

минойского искусства эпохи «старых и новых дворцов», среди

них практически не встречаются. Учитывая все это, трудно

удержаться от мысли, что на исходе бронзового века Крит

вновь был возвращен в то состояние почти абсолютной изоля­

ции и культурного застоя, в котором он пребывал в самом на­

чале этой эпохи, за несколько столетий до зарождения дворцо­

вой цивилизации.

Пытаясь найти объяснение этому загадочному историческо­

му феномену стремительного упадка и вырождения древнейшей

европейской цивилизации, мы снова мысленно обращаемся к

XV столетию, ставшему переломным в истории Крита. Н а его

вторую половину приходится зарождение и расцвет так назы­

ваемого дворцового стиля в критской вазовой живописи, счи­

тающегося последней яркой вспышкой минойского художест­

венного гения. Наиболее характерными его чертами принято

считать своеобразное застывание или омертвение (petrification,

как выражаются английские искусствоведы) форм живописно­

го декора, резкое снижение заключенной в них динамической

экспрессии, усиление орнаментальных тенденций в ущерб изо­

бразительным. В этих росписях такие традиционные для ми­

нойской вазописи декоративные мотивы, как цветы крокуса и

лилии, стебли папируса, листья плюща, осьминоги и наутилу­

сы, превращены в безжизненно застывшие графические схе­

мы.45 При этом вазы дворцового стиля не лишены холоднова­

той элегантности. Как правило, они подчеркнуто тектоничны,

имеют четкие контуры тулова и горла и явно тяготеют к мо­

нументальности форм. Их цветовая гамма очень сдержанна, но

по-своему красива. И все же в них, несомненно, есть нечто «де­

кадентское», какая-то болезненная, уже близкая к надлому

изысканность. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно

взглянуть хотя бы на большой пифос из Кносса, расписанный

анемичными лилиями в странном сочетании с как бы растущи­

ми между ними двойными топорами.46 К этим вазовым роспи­

сям очень близки по духу и по манере исполнения некоторые

из наиболее поздних фресок Кносского дворца, и в том числе

знаменитые фрески с лежащими грифонами из тронного зала.

До недавнего времени принято было считать, что дворцо­

вый стиль возник на Крите под прямым воздействием микен­

 

45 M all Fr. Crete and Early Greece. L., 1962. P. 145 f.; Niemeier Ж -D. Die

Palaststilkeramik von Knossos. B., 1985. S. 13 ff.

46 Platon N. Crète. Genève etc., 1966. Fig. 83.

 

----------------------- Page 593-----------------------

 

ской вазовой живописи, для которой были в высшей степени

характерны такие особенности, как подчеркнутая орнамен-

тальность, статичность и претензии на монументальность. С а­

ми вазы, расписанные в этой манере, нередко использовались

как главный аргумент в поддержку известной гипотезы о за­

хвате Кносса ахейцами еще в середине XV в. до н. э. Однако

приоритет микенских центров Пелопоннеса и Средней Греции

в становлении этого нового художественного явления пока еще

никем по-настоящему не доказан. Обе версии дворцового сти­

ля — критская и материковая появляются почти одновременно

около середины XV в., и сколько-нибудь четкое их хронологи­

ческое размежевание все еще остается за пределами возможнос­

тей эгейской археологии. А если учесть, что весь основной ре­

пертуар декоративных мотивов, используемых в обеих этих

версиях, бесспорно, критского происхождения, то логичнее бу­

дет признать, что микенские вазописцы заимствовали эту

манеру у минойцев, а не наоборот.47 Вообще, как было уже

показано, постоянная борьба динамических и вместе с тем

изобразительных тенденций с тенденциями статическими,

орнаментально-декоративными была в известном смысле слова

естественным состоянием минойского искусства даже и в пору

его наивысшего расцвета. Среди общепризнанных его шедев­

ров встречаются произведения, подлинно контрастные, обра­

зующие при прямом их сопоставлении своего рода формальные

оппозиции, притом, что созданы они были примерно в одно и

то же время.48 Так, например, уже неоднократно упоминавший­

ся рельеф на «кубке принца» из Айа Триады с его предельно

четкой, «привязанной» к статичным вертикальным осям ком­

позицией резко контрастирует с динамичной, развернутой в

цепь волнообразно перемещающихся зигзагов сценой шествия

на не менее известной «вазе жнецов» из той же «царской вил­

лы». Еще один аналогичный контраст возникает, если сравнить

весьма изысканную, но при этом безжизненно застывшую, как

будто слегка подмороженную фреску с лилиями из Амниса с

поражающей именно своей жизненностью и безудержным

динамизмом росписью с голубой птицей из «дома фресок» в

Кноссе. Мы уже отмечали, что элементы статики и динамики

нередко причудливо соединяются в одних и тех же работах ми-

нойских мастеров и, следовательно, не могут быть сведены

только к различиям их индивидуальных творческих манер.

Окончательное торжество орнаментально-статического нача­

 

47 Так считал уже А. Фюрюмарк (Furumark A. The Mycenaean Pottery. I.

Analysis and Classification. Stockholm, 1941. P. 484).

48 Hurwit J. The Dendra Octopus Cup and the Problem o f Style in the Fifteenth

Century Aegean // AJA. 1979. 83. 4. P. 424 f.

 

----------------------- Page 594-----------------------

 

ла, столь ярко проявившееся в вазовых росписях дворцового

стиля, может, таким образом, расцениваться как вполне зако­

номерный итог развития самого минойского искусства, отнюдь

не как результат его адаптации к вкусам чужеземных завоева­

телей.49

Утверждение дворцового стиля, за которым последовал рез­

кий спад творческой активности минойских художников, рабо­

тавших в различных жанрах искусства, свидетельствует о том,

что волна мистической экзальтации, на гребне которой собст­

венно и возникла минойская цивилизация со всеми наиболее

характерными ее особенностями, к середине XV в. уже явно по­

шла на убыль. Определенную роль могли сыграть при этом

факторы внешнего порядка, в том числе уже упоминавшиеся

стихийные бедствия, периодически повторявшиеся грабитель­

ские рейды ахейских пиратов, распад критской морской дер­

жавы в Эгеиде и резкое сокращение ареала критской торговли

в Восточном Средиземноморье. Однако здесь уместно было бы

напомнить о том, что Криту уже доводилось переживать в

своей истории катастрофы такого же, если даже не большего

масштаба (примером может служить волна разрушений, про­

катившаяся по острову около 1700 г. до н. э.). И все же после

сравнительно непродолжительной «паузы» жизнь на острове

возобновлялась, а процесс развития цивилизации продолжал

идти по восходящей линии. Едва ли основной причиной упадка

может считаться также и ахейское завоевание Крита, ясно

различимые симптомы которого появляются лишь в XIV—

XIII вв. до н. э. В это время сама микенская цивилизация еще

находилась на подъеме, и втягивание Крита в орбиту ее влия­

ния, по-видимому, само по себе не могло обречь его на отста­

лость и стагнацию. Если тем не менее уже к концу XV— началу

XIV в. необратимость культурного и, видимо, также социаль­

ного регресса, наметившегося в жизни критского общества,

стала совершенно очевидной, то его причину следует искать

скорее всего на самом острове, а не за его пределами.

Как было уже указано, стремительный рывок со стадии ро­

дового строя на стадию цивилизации, совершенный минойским

обществом на рубеже III—II тыс. до н. э., был вызван в первую

очередь вовлечением Крита в систему торговых контактов, со­

единявших между собой все главные культурные центры Вос­

точного Средиземноморья и Передней Азии. Этот, бесспорно,

чрезвычайно важный социально-экономический сдвиг в свою

очередь стимулировал рост дворцовых хозяйств, формирова­

ние непосредственно связанной с этими хозяйствами правящей

 

49 Furumark A. The Mycenaean Pottery. II. Chronology. Stockholm, 1941.

P. 257; Niemeier W.-D. Op. cit. P. 193 f.; ср.: Schachermeyr Fr. Op. cit. S. 275.

 

----------------------- Page 595-----------------------

 

аристократической элиты и утверждение экстатической рели­

гии как доминирующей формы идеологии этого социального

слоя. Однако при этом основная масса трудящегося населения

Крита была лишь в очень незначительной степени затронута

этими переменами и в целом продолжала сохранять тот же жи­

тейский уклад и те же формы культуры, которые укоренились

в ее среде еще в эпоху неолита и ранней бронзы. Впрочем, кон­

сервативные настроения были очень сильны и в психологии

высших слоев минойского общества, что нашло свое выраже­

ние в специфической «матриархальной» окрашенности его

культуры, в явной приниженности личностного начала, в свое­

образной обезличенности носителей высшей власти и во мно­

гих других чертах и особенностях критской цивилизации, на

которые мы уже обращали внимание читателя. С течением вре­

мени все это не могло не вызвать активизацию сил торможения

и инерции, усиление изоляционистских тенденций и, как след­

ствие, попятное движение всей социальной системы к той чер­

те, с которой когда-то начинался ее переход от варварства к

цивилизации. Думается, что далеко не последнюю роль в этом

откате на прежние позиции должна была сыграть своеобразная

«усталость» или психическое истощение минойского этноса,

особенно его верхушечного слоя — дворцовой знати как твор­

чески наиболее активной его части. Это духовное оскудение и

порожденный им культурный вакуум были неизбежной распла­

той за те сопряженные с психическими эксцессами состояния

мистического экстаза, посредством которых минойцы только

и могли поддерживать то хрупкое равновесие природы и со­

циума, в котором они видели главный залог своего земного

благополучия и загробного блаженства.

 

----------------------- Page 596-----------------------

 

МИКЕНСКИЙ ФИНАЛ БРОНЗОВОГО ВЕКА

 

Микенская цивилизация, вторая по времени возникновения

из двух главенствующих цивилизаций Эгейского мира, появи­

лась на исторической сцене после довольно продолжительной

паузы, составляющей в общей сложности около шести столе­

тий (XXII—XVII вв. до н. э., или РЭ III и СЭ периоды), и в

силу этого не может считаться прямой преемницей раннеэллад­

ской культуры, с которой связано зарождение древнейших

очагов государственности на территории материковой Греции.

Судя по целому ряду признаков, разделяющий их хронологи­

ческий отрезок был временем затяжного культурного упадка и

стагнации. Жизнь основной массы населения страны в этот пе­

риод едва ли подымалась над уровнем элементарной борьбы

за выживание.' Об этом свидетельствуют невзрачные глинобит­

ные постройки среднеэлладских поселений, чаще всего стисну­

тые в одну компактную массу на обнесенной примитивными

укреплениями вершине холма. Типичным примером такого

поселения может служить Мальти-Дорион в северной Мессе-

нии (Трифилии).2 Разрозненные родовые общины, ютившиеся

в укрепленных городках такого типа, были слишком слабы и

бедны, для того чтобы решиться на возведение монументаль­

ных архитектурных сооружений, хотя бы отдаленно напомина­

ющих такие памятники предшествующей эпохи ранней бронзы,

как «дом черепиц» в Лерне или тиринфский «толос». О крайней

примитивности как материальной, так и духовной культуры

среднеэлладского периода свидетельствует также однообраз­

ный и, как правило, очень бедный инвентарь погребений.3 Из-

 

1 Dickinson О. Т. Р. К. The Origins of Mycenaean civilization. Göteborg, 1977.

P. 38.

2 Valmin M. N. The Swedisch Messenia Expedition. Lund, 1938.

3 «Честно говоря, — замечает Э. Вермел, — в среднеэлладском мире нет ни­

чего такого, что могло бы подготовить нас к неистовому великолепию шахтовых

могил» ( Vermeule Е. Greece in the Bronze Age. Chicago, 1964. P. 81).

 

----------------------- Page 597-----------------------

 

делия из драгоценных и полудрагоценных камней, золота, се­

ребра и даже бронзы в могилах этого времени встречаются

чрезвычайно редко. Очень мало вещей, которые могли бы хоть

в какой-то степени претендовать на художественный эффект.

Если не принимать в расчет керамику, в большинстве своем не

отличающуюся ни особой изысканностью пластических форм,

ни богатством орнаментального декора, то придется признать,

что об искусстве балканской Греции этого периода нам прак­

тически ничего не известно. Следовательно, мы ничего или

почти ничего не можем сказать ни о религиозных верованиях

среднеэлладского общества, ни о его мировосприятии в целом.

А между тем именно в пределах этого хронологического от­

резка в составе населения страны должны были произойти

чрезвычайно важные изменения, связанные с приходом на Бал­

канский полуостров первой волны прагреков и началом индо-

европеизации этой части Эгейского мира.4 Правда, до сих пор

в археологической культуре среднеэлладского периода не уда­

лось выявить никаких элементов, которые могли бы быть с уве­

ренностью приписаны именно греческим или прагреческим

пришельцам.5 Поэтому довольно трудно определить и тот кон­

 

4 Появление целого ряда инноваций в археологической культуре РЭ III —

СЭ периодов (в том числе подкурганных и интрамуральных погребений, новых

типов цистовых и ямных могил, домов апсидальной и овальной конструкции,

так называемой желтой и серой минийской керамики и т. д.), с одной стороны,

и ясно выраженный разрыв с культурными традициями эпохи ранней бронзы —

с другой, дают достаточно оснований для того, чтобы говорить о серьезном

обновлении этнической карты Греции именно в эти столетия. Конечно, это

обновление могло растянуться на достаточно длительное время. Следы

разрушений, отмеченные в некоторых поселениях Средней и Южной Греции,

лучше вписываются в картину постепенной инфильтрации небольших групп при­

шельцев, нежели одноразового вторжения целой их орды. Однако имеющийся

археологический материал слишком разнороден для того, чтобы, основываясь

на нем, можно было с уверенностью определить место происхождения этих

новых этнических элементов и маршрут их продвижения на юг Балканского

полуострова. Ни одна из существующих в настоящее время версий решения этой

проблемы (степи Северного Причерноморья, Анатолия, Центральная Европа) до

сих пор не получила общего признания ученых (см. в особенности ряд докладов

и статей в сб.: Bronze Age Migrations in the Aegean. Archaeological and linguistic

problems in Greek prehistory / Ed. by R. A. Crossland and A. Birchall. L., 1973 и

The End of the Early Bronze Age in the Aegean / Ed. by G. Cadogan. Leiden, 1986,

а также: Hooker J. T. Mycenaean Greece. L., 1980. P. 29 ff.

5 Минийская керамика, долгое время считавшаяся своего рода опознаватель­

ным знаком культуры первых эллинов, теперь как будто уже не может более

претендовать на эту роль (см.: Vermeule Е. Op. cit. Р. 73; French D. Н. Migrations

and Minyan pottery in western Anatolia and the Agean // Bronze Age Migrations in

the Aegean. P. 53; Hooker J. T. Op. cit. P. 30; ср., однако: Taylour W. The

Mycenaeans. L., 1983. P. 15 f.). Устаревшим следует, по-видимому, признать и

широко распространенное представление о том, что именно с приходом греков

на Балканах впервые появились лошадь и боевая колесница. Оба эти новшества

в материковой Греции впервые могут быть засвидетельствованы лишь для пе-

 

----------------------- Page 598-----------------------

 

кретный вклад, который был внесен греками в формирование

микенской цивилизации на ранних этапах этого процесса. Ведь

некоторые ее черты и особенности, обычно считающиеся про­

явлениями «чисто эллинского духа или жизнеотношения», при

ближайшем рассмотрении могут оказаться элементами куль­

турного наследия догреческого или, говоря условно, раннеэл­

ладского этнического субстрата.6 К тому же у нас нет никаких

данных, которые могли бы свидетельствовать о том, что греки

пришли на Балканы как уже вполне сложившийся этнос со сво­

им особым языком, психическим складом, мировосприятием и

культурой. Вполне возможно, что все это они обрели, уже пос­

ле того как обосновались на территории Пелопоннеса, средней

и северной Греции, в процессе длительного взаимодействия и

ассимиляции с автохтонным населением страны.7 Как бы то ни

было, сама микенская цивилизация, безусловно, должна расце­

ниваться как результат чрезвычайно сложного культурного

синтеза, связавшего воедино разнородные этнические элементы

как индоевропейского (ахейского или эллинского), так и неин­

доевропейского (эгейского, пеласгического и минойского) про­

исхождения.8

Судя по всему, в становлении этой цивилизации роль перво­

степенной важности сыграл фактор завоевания. Столь харак­

терный для микенской Греции тип укрепленного поселения на

вершине холма — дворец-цитадель или городок-акрополь, по-

видимому, восходит к традициям первых индоевропейских

пришельцев, обосновавшихся на территории Балканского

полуострова в конце эпохи ранней бронзы. Встречая на всем

пути своего продвижения к югу враждебный отпор со стороны

коренного населения и остро ощущая свою обособленность

среди массы туземцев, они сознательно выбирали для своих по­

селений господствующие над местностью, укрепленные самой

природой возвышенности. Длительное, вероятно, продолжав­

 

рнода шахтовых могил, т. е. отделены от этого события более чем четырьмя

столетиями.

6 О религиозных традициях эпохи неолита и РЭ времени в культуре Греции

см.: Schachermeyr Fr. Die älteste Kulturen des Griechenlands. Stuttgart, 1955.

S. 230 fT.; Burkert W. Greek Religion. Cambridge Mass., 1985. P. 15; Dietrich В. C.

Tradition in Greek Religion. B.; N. Y., 1986. P. 56 f., 180.

7 Эту концепцию достаточно последовательно и убедительно отстаивал в

ряде своих работ Дж. Чедвик (см., например: Chadwick J. The Mycenaean World.

Cambridge etc., 1976. P. 1 flf.; Davies A. M. The Linguistic Evidence: is there any? //

The End of the Early Bronze Age in the Aegean. P. 99). Он же весьма остроумно

показал несостоятельность выводов В. Георгиева об индоевропейском характере

так называемого догреческого субстрата в греческом языке (см. его выступление

в дискуссии по докладу Георгиева // Bronze Age Migrations in the Aegean.

P. 254 f.).

8 Чисто индоевропейские элементы микенской культуры практически почти

не поддаются идентификации (см.: Burkert W. Op. cit. P. 18 f., 21).

 

----------------------- Page 599-----------------------

 

шееся несколько столетий противостояние двух этнических

массивов должно было еще более усилить и надолго закрепить

воинственный пыл пришельцев, превратив его в устойчивую

доминанту их жизнеотношения и поведенческих стереотипов.

Главной носительницей этого героического этоса стала во­

енная знать, самоопределение которой в качестве господствую­

щего сословия и основного структурного ядра всей социальной

системы, по всей видимости, началось в конце среднеэлладско­

го периода одновременно с появлением в Микенах первого

круга шахтовых могил (так называемый круг Б). Ее професси­

онализации и тесно с ней связанному обособлению от низших

слоев общества в немалой степени способствовали такие важ­

ные культурно-технические новшества, как лошадь и боевая

колесница, скорее всего пришедшие в Грецию с противополож­

ного побережья Эгейского моря — из Анатолии.9 Уже в XVI

столетии, т. е. в самом начале микенской эпохи, сражавшиеся

на колесницах воители-аристократы составляли костяк и глав­

ную ударную силу ахейских боевых дружин, о чем свидетель­

ствуют их изображения на каменных стелах из второго круга

шахтовых могил в Микенах (круг А).

Поселившись в стране, оптимально приспособленной для

занятий мореплаванием и торговлей, прагреки, по-видимому,

далеко не сразу сумели по достоинству оценить и использовать

все преимущества географического положения своей новой ро­

дины. Н а протяжении ряда столетий, вероятно, до самого кон­

ца среднеэлладского периода они вели замкнутое и обособлен­

ное существование на материке, почти не вступая в контакты

 

9 Другие пути: с севера из причерноморских степей или с юга из Сирии

или Египта через Крит сейчас представляются менее вероятными (Dickin­

son О. Т. Р. К. Op. cit. Р. 53; Bouiek J. The Aegean, Anatolia and Europe: Cultural

interrelations in the Second mill. В. C. Praha, 1985. P. 53. Ср.: Crouwel J. H. Chariots

and Other Means of Land Transport in Bronze Age Greece. Amsterdam, 1981.

P. 148 f.; Diamant St. Mycenaean Origins: Infiltration from the North? // Problems

in Greek Prehistory. Bristol, 1988. P. 157). Некоторые авторы все еще пытаются

«реанимировать» старую гипотезу, связывающую возникновение микенской

цивилизации с приходом на Пелопоннес блуждающих орд воинственных

номадов и их предводителей (Streitwagenfürsten) — выходцев, по одной ее версии,

из Малой Азии и Леванта, по другой из Причерноморья или Центральной

Европы (см., например: Schachermeyr Fr. Griechische Frühgeschichte. Wien, 1984.

S. 60 ff.; Diamant St. Op. cit. P. 153 ff.). На слабую фактическую обоснованность

догадок этого рода справедливо указывал Дикинсон (Dickinson О. Т. Р. К. Ор.

cit. Р. 53). Пришельцев откуда-то извне видел в царях, погребенных в шахтовых

могилах, также Маринатос (Marinatos Sp., Hirmen М. Kreta, Thera und das

mykenische Hellas. Munich, 1976. P. 70, 79, 82; Marinatos Sp. Mycenaean culture

within the frame of Mediterranean anthropology and archaeology // Atti ICIM. I.

Roma, 1968. P. 277 fF.). Ср.; Schachermeyr Fr. Agäische Frühzeit. Wien, 1976. Bd. 1.

S. 14 (двойственная позиция); Hooker J. T. Op. cit. P. 45 ff.; Van Royen R. A.,

Isaak В. H. The Arrival of the Greeks. The Evidence of the Settlements. Amsterdam,

1979. P. 46 f.

 

----------------------- Page 600-----------------------

 

даже со своими ближайшими соседями на Кикладах и Крите,

не принимая участия в общеэгейском товарообмене. Само мес­

тоположение их поселений, как правило, на довольно значи­

тельном удалении от морского побережья показывает, что ос­

новная сфера их хозяйственных и политических интересов

находилась внутри страны, а не за ее пределами. Эта ситуация

начала постепенно меняться лишь во второй половине XVII—

первой половине XVI в. до н. э. (заключительная фаза средне­

элладского периода), а с наступлением собственно микенской

эпохи (вторая половина XVI в., или I позднеэлладский период)

ахейская Греция, видимо, окончательно вышла из состояния

затяжной изоляции от внешнего мира. Об этом наглядно сви­

детельствуют сокровища, открытые в шахтовых могилах ми­

кенских царей. Весьма значительную их часть составляют, как

принято считать, изделия минойских мастеров, либо вывезен­

ные с Крита, либо изготовленные прямо на месте в самих М и­

кенах. Некоторые предметы, найденные в тех же могилах, ука­

зывают на еще более широкие контакты с Анатолией, Сирией,

Египтом, с одной стороны, и странами Центральной или, воз­

можно, даже Северной Европы — с другой.10 В следующем XV

столетии (ПЭ II период) эти контакты продолжали расти и

укрепляться. Находки микенской керамики этого периода, сде­

ланные на островах Кикладского и Додеканезского архипела­

гов, в Трое и других пунктах на побережье М алой Азии, а так­

же на Кипре, в Сирии, Палестине и Египте, позволяют

предполагать, что в это время обитатели материковой Греции

уже начали осваивать морские пути, ведущие на Восток, и, мо­

жет быть, даже пытались соперничать с давно уже закрепив­

шимися в этих районах минойцами.

Активное участие ахейских династов в эгейской и восточ­

носредиземноморской торговле, вероятно сочетавшееся с пи­

ратскими рейдами к чужим берегам и попытками установления

дипломатических контактов с чужеземными дворами, вскоре

 

10 Среди множества гипотез, так или иначе объясняющих происхождение

несметных богатств, зарытых в шахтовых могилах вместе с погребенными в них

правителями «златообильных Микен», наиболее привлекательной и лучше всего

аргументированной нам представляется гипотеза О. Дикинсона (Dickinson О. Т. Р. К.

Op. cit. Р. 54 f.). В его понимании, главным источником экономического

процветания и могущества микенских царей было их активное участие в тран­

зитной торговле между Критом и вообще Эгейским миром и металлодобыва­

ющими районами Центральной и, возможно, также Северо-Западной Европы

(Британия). Заинтересованные в получении металла из недоступных для них

районов варварского мира минойцы оплачивали посреднические услуги своих

микенских контрагентов, поставляя им дефицитные материалы, приобретенные

на восточных рынках (прежде всего, золото и слоновую кость), а также уже

готовые изделия из этого сырья и, наконец, искусных мастеров, умеющих с ним

работать.

 

----------------------- Page 601-----------------------

 

повлекло за собой стремительное расширение их политическо­

го и культурного кругозора и приобщение к богатейшему опы­

ту государственного строительства, уже накопленному цивили­

зациями минойского Крита и стран Передней Азии. В связи с

этим, очевидно, началась переориентация всего их мировос­

приятия, психологических установок и системы ценностей на

новые частью минойские, частью восточные эталоны. П ри­

митивный житейский уклад среднеэлладской эпохи, сугубо

варварский, постепенно отступает перед натиском заимство­

ванных в чужих краях придворных обычаев, религиозных це­

ремониалов, роскоши и комфорта. Происходит миноанизация

и в то же время, хотя и не столь ясно выраженная, но все же

ощутимая ориентализация микенской культуры.11 Мощное вли­

яние более древней и более развитой критской цивилизации

оставило свои следы почти во всех основных сферах жизни ми­

кенского общества: в искусстве и архитектуре, в религиозных

верованиях и обрядах, в фасонах женской одежды и в типах

вооружения, наконец, в системе письменности и в организации

дворцовых хозяйств. Потребовались целенаправленные усилия

нескольких поколений археологов для того, чтобы под этой

«минойской косметикой» стал различим своеобразный облик

собственно микенской цивилизации. Своей кульминации ми-

нойское влияние на материке достигло уже в то время (вторая

половина XV—первая половина XIV в. до н. э.), когда сам

Крит после целой серии разрушительных катастроф, постиг­

ших его дворцы и поселения, впал в состояние глубокого упад­

ка и, судя по некоторым признакам, был завоеван ахейскими

дружинами, вторгшимися на остров либо с Пелопоннеса, либо

из Средней Греции. Именно в этом хронологическом промеж­

утке минойско—микенский синтез вступил в свою решающую

фазу, ознаменовавшуюся зарождением первых дворцовых госу­

дарств, во главе которых стояла уже не минойская, а микен­

ская, т. е. греческая аристократическая элита. Едва ли случай­

но, что самое раннее по времени возникновения из этих

государств сложилось на Крите, где взаимодействие двух этно­

сов и их культур — угасающей минойской и набирающей силы

микенской,— по-видимому, стало особенно интенсивным, пос­

ле того как островом завладели ахейцы и Кносский дворец пре­

вратился в резиденцию новой царской династии явно матери­

кового происхождения. Об этом свидетельствуют в первую

 

11 Многие элементы восточных культур, усвоенные микенскими греками,

попали к ним через посредство минойской цивилизации и, можно сказать, в

«минойской упаковке». Однако нельзя недооценивать и значимость прямых

контактов ахейской Греции со странами Передней Азии, в особенности с цар­

ством хеттов, государствами Сиро-финикийского побережья и Египтом.

 

----------------------- Page 602-----------------------

 

очередь многочисленные документы кносского дворцового ар­

хива, написанные, как стало ясно после их дешифровки, на од­

ном из диалектов греческого (ахейского) языка, хотя и миной-

ским слоговым письмом.12

В дальнейшем — в течение XIV—XIII вв. (ПЭ III период)

дворцовые государства с их централизованными хозяйствами

и надзирающим за ними бюрократическим аппаратом появи­

лись также в различных районах материковой Греции — от Л а­

конии и Мессении на юге до Фессалии на севере. Именно эти

два столетия принято считать периодом наивысшего расцвета

микенской цивилизации. За это время были построены прак­

тически все известные теперь микенские дворцы и цитадели в

Микенах, Тиринфе, Пилосе, Афинах, Фивах, Орхомене, Иолке

и других местах,13 сооружены монументальные толосные усы­

пальницы, служившие местом захоронения царей и их ближай­

ших сородичей (самой грандиозной из них является так назы­

ваемая сокровищница Атрея в Микенах), созданы самые

замечательные произведения микенского декоративного искус­

ства (о них мы можем судить, главным образом, по фрагментам

настенных росписей, найденным во дворцах Микен, Тиринфа

и Пилоса). В XIV—XIII вв. микенская Греция была процветаю­

щей густонаселенной страной (по численности населения она,

вероятно, не намного уступала позднейшей классической Гре­

ции). Вся ее территория была покрыта сетью небольших город­

ков и поселков, группировавшихся вокруг крупных дворцовых

центров. Каждый дворец, видимо, был «столицей» самостоя­

тельного государства. В эпоху бронзы Греция, судя по всему,

была так же далека от политического единства, как и в более

поздние времена расцвета античной полисной цивилизации.14

 

12 О так называемом линейном Б письме и его отношении к более раннему

линейному А письму см.: Ventris М. and Chadwick J. Documents in Mycenaean

Greek. Cambridge, 1959; Palmer L. R. The Interpretation of Mycenaean Greek Texts.

Oxford, 1963; Hiller S. und Panagl O. Die frtlhgriechischen Texte aus mykenischer

Zeit. Zur Erforschung der Linear-Tafeln. Darmstadt, 1976; Молчанов A. A.

Посланцы погибших цивилизаций (Письмена древней Эгеиды). М., 1992.

13 От дворцов и цитаделей предшествующего периода сохранились лишь не­

значительные фрагменты, по которым невозможно восстановить их планировку

и внешний облик (см.: Mylonas G. Е. Mycenae and the Mycenaean Age. Princeton,

1966. P. 46 ff.).

14 В позднейшей мифологической традиции большие и малые дворцовые

центры ахейской Греции представлены как резиденции в принципе независимых

друг от друга царских династий: Атридов, Нелеидов, Лабдакидов и других, меж­

ду которыми могли существовать как дружественные, так и враждебные отно­

шения. О том, что эта картина в целом соответствует историческим реалиям ми­

кенской эпохи, в первую очередь свидетельствуют во множестве разбросанные

по всему Пелопоннесу и Средней Греции толосные царские гробницы

(Mylonas G. Е. Op. cit. P. 212; Vermeule E. Op. cit. P. 236 f.). Фигурирующее в

хеттских архивных документах загадочное государство Аххиява едва ли может

 

----------------------- Page 603-----------------------

 

В этот период зона распространения микенской культуры вы­

шла далеко за пределы Пелопоннеса, где она возникла и пер­

воначально развивалась. Теперь она охватывала большую

часть материковой Греции (за исключением Этолии и Эпира

на северо-западе и Македонии на северо-востоке), а также мно­

гие острова Эгейского моря, в том числе Киклады, Родос и

Крит, некоторые пункты на побережье Малой Азии (например,

район позднейшего Милета) и на Кипре. На всем этом обшир­

ном пространстве существовала более или менее единообраз­

ная культура, представленная мало меняющимися от одного

района к другому типами жилищ и погребений. Общими для

всей этой зоны были также некоторые виды керамики, в сово­

купности образующие так называемое микенское керамическое

койне, глиняные культовые статуэтки, изображающие женское

общество, изделия из бронзы и т. п. Экономика и культура ми­

кенской Греции не могли нормально развиваться без хорошо

налаженных торговых контактов с другими странами Восточ­

ного Средиземноморья, откуда на Балканский полуостров по­

ступали такие дефицитные виды сырья, как медь и олово (чаще

всего в виде уже готовых бронзовых слитков), золото и сереб­

ро, слоновая кость и драгоценные камни.'5 В обмен на эти то­

вары из Греции вывозилось вино, оливковое масло и изготов­

ленные на его основе благовония, высоко ценившиеся на

переднеазиатских рынках. Роль посредников в этой торговле с

Востоком, вероятно, играли микенские колонии, возникшие на

побережье М алой Азии, Родосе, Крите и Кипре. Таким обра­

зом, микенская цивилизация стала еще одним полноправным

членом «семьи» древнейших средиземноморских цивилизаций,

 

быть отождествлено с ахейской державой, будто бы охватывавшей большую

часть балканской Греции. Согласно наиболее вероятным предположениям, оно

должно было находиться либо где-то на западном побережье Малой Азии, либо

на одном из прилегающих к нему островов (ср.: Schachermeyr Fr. Mykene und

das Hethiterreich. Wien, 1986. S. 135 ff.). См.: Полякова Г. Ф. От микенских

дворцов к полису И Античная Греция / Под ред. Е. С. Голубцовой и др. М., 1983.

T. I. С. 108 сл. Ср.: Desborough V. R. The Last Mycenaeans and their Successors.

Oxford, 1964. P. 218. О политическом сепаратизме микенских государств см.

также: Renfrew С. Retrospect and prospect 11 Mycenaean Geography / Ed. by

J. L.BintlifF. Cambridge, 1977. P. 108— 119. Cp.:. The Scope and Extent of the My­

cenaean Empire / Ed. by P. Betancourt. Philadelphia, 1984.

15 Некоторые металлы, в особенности олово и золото, возможно, ввозились

в Грецию из стран Центральной Европы — с территории теперешней Румынии,

Чехии и Словакии, где были найдены ремесленные изделия, главным образом

оружие микенского типа (Bouzek J. The Aegean, Anatolia and Europe: Cultural

interrelations in the Second millennium В. C. Praha, 1985 (SIMA XXÎX); Hänsel В.

Mykene und Europa H Das mykenische Hellas. Heimat der Helden Homers. Athen,

1988. S. 62 f.).

 

----------------------- Page 604-----------------------

 

сменив в этом качестве окончательно исчезнувшую с истори­

ческой сцены цивилизацию минойского Крита.

Переходя к оценке основных «культурологических парамет­

ров» микенской цивилизации, следует сразу же обратить внима­

ние на ряд ее принципиальных отличий от критской цивилиза­

ции, которой она была столь многим обязана. Важнейшие из этих

отличий, по-видимому, коренятся в особенностях образа жизни

и соответствующего ему психического склада создателей первой

из этих двух цивилизаций — воинственных скотоводов и охот­

ников, мало походивших на мирных земледельцев и рыболовов,

из которых состояло древнейшее население Крита. Следует по­

лагать, что этим двум столь сильно различающимся между собой

этносам было присуще прежде всего далеко не совпадающее от­

ношение к окружающей их природной среде. В то время как в

мировосприятии минойцев антитеза «природа — человек» или

«природа — социум» была в значительной мере сглажена и от­

теснена на задний план устойчивым ощущением своего кровного

родства со всем миром живой и неживой природы, микенские

греки, по-видимому, уже достаточно ясно осознавали свою вне-

положность или даже противоположность этому миру. Мощные

стены микенских цитаделей уже изначально должны были защ и­

щать их обитателей не только от враждебно настроенных сосе­

дей, но и от неподвластных им стихийных сил дикой природы. В

основе планировки микенских дворцов, явно тяготеющей к гео­

метрической правильности и замкнутости контуров и объемов,

лежит ясно выраженная идея гармонически организованного и

тем самым как бы вырванного из окружающей среды социально­

го пространства. Столь характерная для минойской архитектуры

концепция как бы органического роста здания, его «вписаннос­

ти» в окрестный ландшафт, здесь была принесена в жертву един­

ственной и всепоглощающей потребности самоутверждения пе­

ред лицом враждебного внешнего мира.

В микенском искусстве природа чаще всего обращена к чело­

веку своей трагической, внушающей ужас и отчаяние стороной.

Безмятежное наслаждение красотой и многообразием форм жи­

вотного и растительного мира, так много значившее для миной-

ских художников, микенским мастерам и их воинственным заказ­

чикам было, по всей видимости, чуждо. Весьма характерно, что,

переняв у своих критских наставников основные приемы изобра­

жения человеческой фигуры, некоторые архитектурные мотивы,

силуэты фантастических существ вроде грифонов и сфинксов, ма­

териковые живописцы, украшавшие росписями стены микенских

дворцов, оставили почти без употребления богатейший реперту­

ар анималистических и флоральных тем, накопленный миной-

ским искусством. В их произведениях мы не находим ни усыпан­

ных цветами лужаек, ни колышущихся под порывами ветра кус­

 

----------------------- Page 605-----------------------

 

тов, ни порхающих по ветвям птиц, ни голубых обезьян, ни гра­

циозных антилоп. Почти все живые существа, которых мы видим

на микенских фресках — собаки, лошади, олени, кабаны, так или

иначе «задействованы» в сценах охоты, т. е. выполняют опреде­

ленные сюжетные функции и, следовательно, не могут считаться

объектами бескорыстного эстетического любования.16 Как при­

рожденный охотник, микенский художник, как правило, видит в

звере либо желанную добычу, либо могучего, смертельно опас­

ного врага. Оба эти лика животного мира нашли свое воплоще­

ние в чрезвычайно популярных в микенском искусстве, особенно

в глиптике, а также в резьбе по золоту и по слоновой кости сценах

преследования и терзания травоядных хищниками. Смерть при­

сутствует в этих сценах отнюдь не имплицитно, как это чаще все­

го бывает в работах минойских мастеров, но в своем подлинном

жестоком и страшном облике, не оставляющем места ни для ка­

ких сомнений и надежд. Атакующие оленей, быков или горных

козлов львы, которых иногда сменяют грифоны, выполняют в

такого рода композициях двоякую функцию как живое воплоще­

ние кровожадных охотничьих инстинктов человека и вто же вре­

мя как образ диких, неподвластных человеку сил природы.

Ярость зверя и героическая одержимость человека сталкиваются

в блестящей по динамизму и необыкновенной легкости рисунка

сцене охоты на львов, запечатленной на клинке бронзового ин­

крустированного кинжала из 4-й шахтовой могилы круга А в М и­

кенах (вероятно, работа минойского ювелира, выполненная по

заказу местного ахейского династа, см. выше, ч. III, гл. 5,

ил. 150), и во многих других аналогичных эпизодах, представлен­

ных на микенских кольцах с печатями. Как священное животное,

слуга и спутник великого женского божества — владычицы ди­

кой природы лев мог восприниматься и как воплощение благоде­

тельной, покровительствующей человеку силы. Лучше, чем

какое-либо иное произведение микенского искусства, об этом

свидетельствует знаменитый каменный рельеф, венчающий

«львиные ворота» Микенской цитадели. Могучие фигуры двух

львов, поднявшихся на задние лапы по обе стороны от колон­

ны — символа Великой богини, несомненно, должны были слу­

жить апотропеем, отвращающим все недоброе от царского замка

и его обитателей. Однако это вовсе не означает, что магическая

черта, отделяющая социальное пространство от необжитого ми­

ра гор и лесов, гармонию от хаоса, здесь уже стерлась. Скорее,

напротив: строители цитадели хорошо понимали, чтотольковсе-

 

16 К числу редких исключений из этого правила могут быть отнесены,

вероятно, лишь изображения некоторых обитателей моря, например осьминогов

и дельфинов, использовавшиеся по преимуществу для украшения полов и про­

стенков в дворцовых покоях.

 

----------------------- Page 606-----------------------

 

159. Ларец с золотой обкладкой из 5-й шахтовой могилы круга А

в Микенах. XVI в. до н. э. Афины. Национальный музей

 

могущая повелительница сил природы может защитить ее стены

от своих же собственных исчадий и именно поэтому решили по­

ставить на воротах ее символ как межевой знак на границе двух

миров (см. выше, ил. 78).

В отличие от минойского искусства, пластично приспосаб­

ливающегося к окружающей среде, пытающегося запечатлеть

ее во всем ее многообразии и изменчивости и иногда почти

сливающегося с ней, микенское искусство с самого начала рез­

ко противопоставляет себя природе, выступая по отношению

к ней как активно (может быть, даже агрессивно) организую­

щая и преобразующая ее сила. Эта тенденция проявляет себя

в особом пристрастии микенских художников к предельной

схематизации и стандартизации форм животного и раститель­

ного мира, к преобразованию их в орнаментальные мотивы,

т. е. в условные символы и знаки, имеющие лишь отдаленное

сходство с их реальными прообразами. Эта склонность к свое­

образной дематериализации всего живого логически дополня­

ется в искусстве ахейской Греции явным преобладанием стати­

ки и тектоники над динамикой, анализа над синтезом. В

произведениях микенских мастеров фресковой живописи, вазо-

писцев, ювелиров и пр. подвижные, непрерывно меняющиеся

образы живой природы трансформируются в застывшие, без­

жизненные схемы.17 Выразительным примером такого застыва­

 

17 К немногочисленным исключениям из этого правила могут быть отнесены

некоторые из найденных в микенских шахтовых могилах изделий из золота, по

 

----------------------- Page 607-----------------------

 

ния и орнаментализации органических форм могут служить

уже найденные Ш лиманом в одной из шахтовых могил круга

À золотые бляшки, первоначально, по-видимому, нашитые на

одежду погребенного. Украшающие их чисто абстрактные ор­

наментальные мотивы в виде спиралей, вращающихся свастик

и т. п. чередуются с предельно схематизированными, уже почти

превратившимися в геометрические фигуры изображениями ба­

бочек и моллюсков18 (Ил. 160).

Уже в середине XV столетия мы сталкиваемся с аналогич­

ным явлением также и в микенской вазовой живописи. Среди

керамических серий этого периода особое место занимают так

называемые эфирейские кубки (Ил. 161) — двуручные сосуды,

украшенные незамысловатыми рисунками, изображающими в

крайне упрощенном виде цветы лилии, многолепестковые ро ­

зетки, осьминогов и наутилусов.19 Как правило, на каждой из

сторон кубка помещена только одна такая фигура, как бы по­

висшая в пустоте. Нетрудно догадаться, что было источником

вдохновения для мастера или мастеров, создавших эти скром­

ные шедевры микенской вазописи. Скорее всего они пытались

подражать росписям несколько более ранних критских ваз мор­

ского и флорального стиля. Но при этом все то, что у миной-

ских художников жило, дышало и двигалось, здесь преврати­

лось в мертвенные идеограммы, как бы навсегда застывшие в

абсолютной неподвижности тени исчезнувших живых существ.

Художественная традиция, начатая эфирейскими кубками, не

прерывалась вплоть до самого конца микенской эпохи. Она от­

четливо прослеживается в росписях сосудов микенского кера-

 

манере исполнения отдаленно напоминающих гораздо более поздние образцы

скифского звериного стиля. Наиболее известны среди них золотые пластинки,

по всей видимости некогда служившие облицовкой шестигранного деревянного

ларца (Ил. 159; см.: Demargne P. Naissance de l’art grec. P., 1964. Fig. 278—280).

Выгравированные на них фигуры львов, преследующих оленей и горных козлов,

изображены в предельно гиперболизированных позах летящего галопа. Грозная

мощь и свирепая кровожадность хищников так же, как ужас и отчаяние их жертв,

переданы здесь с необыкновенным драматическим напряжением и экспрессией,

в целом почти не свойственными микенскому искусству. В этом плане рельефы

на облицовке ларца резко контрастируют с другими вещами из тех же шахтовых

могил, считающимися произведениями как местных микенских ремесленников,

так и минойских мастеров. Время от времени рецидивы этой оригинальной

художественной традиции, происхождение которой до сих пор остается

невыясненным, возникают также и в более позднем искусстве микенской Греции.

Примером может служить великолепная костяная плакетка из Спаты (Аттика)

с изображением льва, терзающего быка (XIII в. — Demargne P. Op. cit. Fig. 339).

18 Karo C. Schachtgraber von Mykenai. 2 Bd. München, 1930— 1933. Text,

S. 43 ff. Taf. XXVIII—XXIX. Обращает на себя внимание определенное сходство

этих узоров с рисунками на хронологически намного более ранних оттисках пе­

чатей из Лерны III.

19 См. о них: Schachermeyr Fr. Die Ägäische Frühzeit. Bd. 2. Wien, 1976.

S. 241 f. Taf. 61—64.

 

----------------------- Page 608-----------------------

 

 

----------------------- Page 609-----------------------

 

 

----------------------- Page 610-----------------------

 

мического койне (XIV—XIII вв.), в особенности киликов, ски-

фосов и амфор, происходящих из самых различных мест на тер­

ритории балканской Греции, Малой Азии и островов Эгеиды.

Доминирующим декоративным мотивом в этих росписях оста­

ется изолированный предельно стилизованный силуэт какого-

нибудь морского животного или растения. Эта стилизация ста­

новится теперь настолько изощренной, что не всегда удается

точно определить, какого именно моллюска или цветок имел

в виду художник. Их формы делаются все более анемичными

и неестественными, почти незаметно трансформируясь в аб­

страктные геометрические узоры20 (Ил. 162).

Время от времени природное декоративное чутье микенских

вазописцев находило себе выход в причудливых всплесках фан­

тастической экспрессии, в которых ясно ощущается стремление

уйти от аскетической строгости и сдержанности господствующей

орнаментальной традиции. Достаточно ясное представление о

художественных экспериментах такого рода дают вазы (преиму­

щественно кратеры) так называемого картинного (pictorial) сти­

ля, происходящие главным образом с Кипра и из Сирии (Рас-

Ш амра), куда они, по всей видимости, импортировались из евро­

пейской Греции, хотя какая-то их часть могла быть изготовлена

и прямо на месте микенскими ремесленниками-эмигрантами.21

Некоторые из этих ваз (Ил. 163) украшены довольно сложными

многофигурными композициями, включающими людей на ко­

лесницах или на кораблях, осьминогов, рыб, различные расте­

ния. Эти стоящие совершенно особняком в эгейской вазописи

сцены, видимо, подчинены определенной сюжетной логике, хотя

смысл их остается во многом неясным, и, как принято думать,

восходят к каким-то не дошедшим до нас произведениям фрес­

ковой живописи. Другие сцены на вазах этой же серии носят чис­

то анималистический характер и изображают мирно пасущихся

быков и птиц. Для росписей «картинного стиля» характерна свое­

образная плеонастичность или боязнь пустоты (horror vacui). Со­

здавшие их художники стремились максимально использовать

всю поверхность сосуда, старательно заполняя все пустующие

места розетками, ромбами, цветами, птицами и образцами мор­

ской фауны (в этом отношении их декоративные композиции как

бы предвосхищают убранство гораздо более поздних греческих

ваз ориентализирующего стиля). Однако при более вниматель­

ном изучении этих росписей становится ясно, что их «бьющий

через край» декоративизм подчинен жесткой графической дис­

циплине. Даже там, где художник стремится избежать слишком

 

20 Schachermeyr Fr. Die Ägäische Frühzeit. Bd. 2. Wien, 1976. S. 249 ff.

21 См. о н и х : Vermeule E. T. and Karageorghis V. Mycenaean Pictorial Vase

Painting. Cambridge Mass., 1982.

 

----------------------- Page 611-----------------------

 

 

----------------------- Page 612-----------------------

 

163. Микенская вазопись «картинного стиля». Кипр. Ок. 1250 г. до н. э.

 

строгой геометрической симметрии, он все равно неукоснитель­

но выдерживает принцип равновесия основных элементов рос­

писи, жестко фиксирует их на плоскости стенок сосуда, стара­

тельно обводя изображенные фигуры четким линейным конту­

ром. Здесь нет ничего похожего на столь характерные для

классической минойской вазописи импрессионистические эф­

фекты света и тени, игру цветовых пятен, создающих впечатление

странной зыбкости и подвижности фигур, своеобразного «мер­

цания формы». У микенского художника все фигуры как бы стро­

го по трафарету вырезаны из картона, пригвождены к своим мес­

там и освещены ярким и ровным светом, льющимся из невиди­

мого источника.

Последней яркой вспышкой микенского художественного

гения принято считать вазы так называемого тесного стиля

(close style. Ил. 164), главным образом шарообразные амфоры,

появившиеся около середины XII в. (ПЭ III С период) уже по­

сле целой серии загадочных катастроф, обрушившихся на двор-

 

----------------------- Page 613-----------------------

 

Р

а

с

ц

в

е

т

 

----------------------- Page 614-----------------------

 

цовые центры балканской Греции.“ Известны три основных

варианта этого стиля: материковый или собственно «тесный

стиль» (наиболее интересные находки сделаны в Арголиде,

главным образом в районе Микен), критский и островной (ва­

зы этой группы распространены преимущественно на островах

Кикладского архипелага, Родосе и Косе, а также в восточной

Аттике). Все вазы «тесного стиля» очень нарядны. Избыточная

декоративность (плеонастичность), характерная уже для роспи­

сей «картинного стиля», достигает здесь предела своих возмож­

ностей, переходя в почти барочную вычурность. Особенно

эффектны росписи ваз островной серии, буквально перенасы­

щенные изощренной, по-варварски пышной орнаментикой.

Роль структурного стержня всей декоративной композиции в

них обычно выполняет фигура огромного осьминога, неверо­

ятно длинные щупальца которого распластываются по всей по­

верхности шарообразного тулова вазы, образуя причудливые

полосы и завитки. Промежутки между щупальцами моллюска

художник старательно заполняет разнообразными орнамен­

тальными мотивами, среди которых можно найти и чисто гео­

метрические фигуры вроде треугольников, шахматных досок,

спиралей и розеток и стилизованные почти до неузнаваемости

цветы лотоса или папируса, и изображения рыб, крабов, птиц

и даже горных козлов, ланей и ежей. Так и не научившись пра­

вильно рисовать осьминога, микенские живописцы сумели пре­

вратить его в фантастическое чудище — грозного владыку под­

водного мира или, может быть, в некое подобие мирового

древа, между ветвями-щупальцами которого плавает, порхает

и скачет всевозможная живность. Однако, даже и предаваясь

самой необузданной фантазии, они оставались верны своим

главным художественным принципам: жесткой пространствен­

ной фиксации всех элементов декоративной системы, ее под­

черкнутой структурной ясности, тектонике и статике. По своей

эстетической природе роскошные творения мастеров «тесного

стиля» так же далеки от своего основного прообраза — напол­

ненных динамикой и жизнью росписей минойских ваз «морско­

го стиля», как и аскетически бедные рисунки на эфирейских

кубках. Добавим еще, что этот несколько запоздалый расцвет

микенской вазовой живописи был очень недолгим. Спустя

каких-нибудь пятьдесят лет после того, как были созданы по­

следние вазы «тесного стиля», об их пышном убранстве на­

поминали лишь однообразные волнистые линии и завитки

спиралей (все, что осталось от щупальцев осьминога), состав-

 

22 См.: Vermeule Е. Greece in the Bronze Age. P. 268; Schachermeyr Fr. Die

Ägäische Frühzeit. Bd. 4. Wien, 1980. S. 101 ff.

 

20 Ю. В. Андреев 609

 

----------------------- Page 615-----------------------

 

 

----------------------- Page 616-----------------------

 

164. Вазы «тесного стиля»: 1 — кружка из Милета. Измир. Музей: 2 — кубок из Микен. 1200—1050 гг. до н. э.

Навплион. Музей; 3 — кикладская амфора. Копенгаген. Национальный музей; 4 — кувшин (алабастр) из Лефканди

Ок. 1150 г. до н. э. Халкис музей

 

----------------------- Page 617-----------------------

 

лявшие убогий декор субмикенской керамики конца XII—

XI вв. до н. э.

Обращаясь к микенской настенной живописи,23 мы находим

и здесь все тот же застывший, как бы остановленный на бегу

и обращенный в безжизненную схему мир природы. На самых

поздних (конца XIII в.) фресках из Микен, Тиринфа и Пилоса

фигуры людей и животных остаются в состоянии того же ста­

туарного оцепенения, в котором их некогда запечатлело по­

следнее поколение художников, расписывавших стены Кнос-

ского дворца (самый яркий образец их мастерства — фреска с

грифонами из тронного зала). В этом смысле микенская мону­

ментальная живопись поразительно консервативна. Даже в сце­

нах охоты, по своей внутренней логике требующих особого ди­

намизма, все участвующие в них персонажи (люди, лошади,

собаки и олени) почти неподвижны, а если двигаются, то очень

нерешительно, как бы нехотя. На первый взгляд исключением

из этого правила может считаться известный фрагмент тиринф-

ской фрески, изображающий кульминационный момент охоты

на вепря (Ил. 165). Фигуры вепря и преследующих его собак

представлены, казалось бы, в стремительном движении — в

традиционных для эгейского искусства позах летящего галопа.

Тем не менее даже и в этом исполненном драматической экс­

прессии эпизоде ощущается какая-то странная заторможен­

ность. Похоже, будто собаки и вепрь застряли в какой-то плот­

ной, хотя и прозрачной среде, препятствующей их движению.

Скорее всего это впечатление обусловлено сугубо орнамен­

тальной трактовкой фона, усеянного однообразно стилизован­

ными стеблями каких-то растений. Та же любовь к единооб­

разной орнаментальное™ видна и в проработке шерсти вепря

и собак. Как и в росписях ваз «картинного стиля», декоратив­

ные плоскости образуют здесь некое подобие коллажа или

вышивки, т. е. очень грубо, без надлежащей нюансировки сба­

лансированную систему линейных контуров, в силу этого об­

реченную на неподвижность. В этом плане прямой антитезой

тиринфской фрески может считаться уже упоминавшаяся сцена

львиной охоты на инкрустированном клинке кинжала из Ми­

кен, создатель которой сумел придать своим фигуркам необык­

новенную легкость и динамизм, хотя и работал с гораздо более

трудным материалом.

Столь характерная для микенского искусства, как, видимо,

и для всего микенского менталитета,, любовь к порядку и по­

кою, ради которой художники, работавшие в различных жан­

рах изобразительного и прикладного искусства, готовы были

 

23 См.: Vermeule Е. Op. cit. Р. 184 ff.; Hood S. The Arts... P. 77 ff.; Boulotis Chr.

Die mykenischen Fresken // Das mykenische Hellas. Heimat... S. 35 ff.

 

----------------------- Page 618-----------------------

 

165. Охота на вепря. Фреска из дворца Тиринфа. ΧΙΠ в. до н. э.

Афины. Национальный музей

 

пожертвовать всем многообразием и многоцветьем образов'

живой природы, в какой-то степени может быть объяснена как

своеобразная защитная реакция народа, привыкшего на своей

первоначальной родине к более однообразным и пространст­

венно протяженным формам ландшафта, на чрезвычайную из­

менчивость, фрагментарность и подвижность его новой среды

обитания.24 Нельзя не считаться также и с тем, что на форми­

рование основных эстетических принципов микенского искус­

ства сильнейшее влияние оказало уже вступившее в фазу упад­

ка и утратившее свою былую жизненную силу и динамическую

напряженность искусство минойского Крита. Об этом свиде­

тельствует, в частности, особая популярность в материковой

Греции ваз так называемого дворцового стиля, основным цент­

ром производства которых был, по всей видимости, Кносс (см.

выше, ил. 156), хотя какая-то их часть могла изготовляться и

на Пелопоннесе по минойским образцам. Микенские мастера

 

24 В данной ситуации не так уж важно, где именно находилась эта прародина

микенских греков — в степях Северного Причерноморья или же на горных плато

центральной Анатолии или Ирана. В любом из этих случаев уникальная

пейзажная многоликость и контрастность обретенной ими страны должна была

ощущаться чрезвычайно остро.

 

----------------------- Page 619-----------------------

 

настенной живописи, как было уже замечено, вплоть до очень

позднего времени продолжали работать в манере, унаследо­

ванной от создателей последних фресок Кносского дворца.

Наконец, далеко не последнюю роль в становлении особого

микенского мироощущения и соответствующих ему форм ху­

дожественного освоения действительности мог сыграть зага­

дочный «догреческий субстрат», т. е. ассимилированные грека­

ми, а местами и сохранившие свою самобытность остатки

автохтонного населения страны, для чьего психического склада

также было весьма характерно тяготение к разумной упорядо­

ченности и стабильности всего сущего. Об этом мы можем су­

дить по дошедшим до нас памятникам раннеэлладского и, ви­

димо, также кикладского искусства.

Свойственный микенскому художнику рационально-анали-

тический взгляд на природу неизбежно должен был привести его

к более или менее дискретному восприятию ее реалий. В отличие

от своих минойских предшественников и учителей он вовсе не

склонен был безоглядно отдаваться во власть бесконечного, не­

прерывного, свободно льющегося и заполняющего весь космос

потока живой материи. В этом потоке, если он вообще воспри­

нимал его мысленным взором, он, судя по всему, стремился вы­

делить некие опорные пункты, островки порядка, статики и по­

коя среди вечно движущегося мирового хаоса. Следствием тако­

го отношения к природной среде было расчленение всего ее

пространственно-временного континуума на автономные, тяго­

теющие к абсолютной обособленности и неподвижности зри­

тельные образы — феномены. Очевидно, и самого себя микен­

ский художник склонен был осознавать как такую же жестко фик­

сированную во времени и пространстве одушевленную монаду,

а социум, частью которого он был,— как вечно стабильную и

неизменную систему таких монад. Любое произведение микен­

ского искусства, будь то толосная гробница, дворцовый мегарон,

украшающая его настенная роспись, покрытая орнаментом ваза

или примитивная глиняная статуэтка, несет на себе ясно выра­

женную печать конструктивности или, попросту говоря, сделан­

ности.25 Каждому из этих артефактов присущи одни и те же чер­

ты, являющиеся, так сказать, видовыми признаками микенского

искусства: структурная ясность, соразмерность части и целого,

устойчивость, графическая четкость и замкнутость контура или

пластического объема. В своей совокупности все эти признаки

как раз и создают впечатление искусственности данного объекта,

показывают, что перед нами творение человеческих рук, отнюдь

 

25 См.: Семенцова Э. JI. Дионисийско—аполлонийское мироощущение в

эгейском искусстве III—II тыс. до н. э. // Культура и искусство античного мира.

М., 1980. С. 26.

 

----------------------- Page 620-----------------------

 

не пытающееся имитировать природу, не «прикидывающееся»

каким-то выхваченным наугад ее фрагментом, как это сплошь и

рядом случается в искусстве минойского Крита. Эта обособлен­

ность от мира природы, независимость от ритмов и циклов ее

рождения, роста и умирания может быть понята как проявление,

видимо, не вполне осознанной, но все же достаточно упорной и

настойчивой устремленности к неизменному, вечному, абсолю т­

ному. Как застывшие монументальные образы вечности, отре­

шенные в своем неподвижном величии от всего земного, прехо­

дящего, еще и сейчас воспринимаются грандиозные каменные

блоки стен Микенской и Тиринфской цитаделей, мощные кон­

струкции дромоса, дверного проема и купольного свода «сокро­

вищницы Атрея», мерный ритм движения торжественных про­

цессий на фресках из дворцов Тиринфа, Пилоса, Фив и многие

другие даже не столь масштабные памятники микенского искус­

ства и архитектуры.

Воспринимая окружающую их природную среду как враждеб­

ный человеку мир первородного хаоса и сознавая свою оттор­

женность от этого мира, микенские греки пытались смоделиро­

вать на отвоеванном ими у хаоса обжитом социальном простран­

стве как бы вторую рукотворную природу, антитетически

противостоящую первой настоящей природе, но в чем-то, несо­

мненно, ее повторяющую. Мы уже видели, как преломлялись в

микенском искусстве, иногда искажаясь до неузнаваемости, ре­

альные образы животного и растительного мира. Но синтетичес­

кий образ всего мироздания, своеобразную модель вселенной

могли воплотить, как и во многих других древних культурах,

только памятники монументальной архитектуры: цитадели,

дворцы и царские усыпальницы. Наиболее очевидным примером

такого рода символики может служить микенская толосная гроб­

ница в ее классическом варианте, представленном так называе­

мой сокровищницей Атрея (Ил. 1 ) и другими близкими к ней

по времени погребальными сооружениями. Ее основные кон­

структивные элементы (насыпной курган, ведущий внутрь него

коридор — дромос, монументальный вход— стомион и простор­

ная внутренняя камера с высоким сводчатым потолком) при всей

их ясно выраженной чисто архитектурной функциональности,

несомненно, несут и определенную смысловую нагрузку, вопло­

щая в едином «семантическом пучке» ряд взаимосвязанных, как

бы перетекающих друг в друга образов— мифологем: вечное жи­

лище обожествленного или героизированного властителя, за­

гробный мир и, наконец, весь космос.26 В этом контексте приоб-

 

26 См.: M at : Fr. Crete and Early Greece. L., 1962. P. 219; Vermeuk E. Aspects

of Death in Early Greek Art and Poetry. Berkeley; Los Angeles; London, 1979.

P. 51 ff. В понимании Г. Милонаса, как толосные, так и камерные могилы

 

----------------------- Page 621-----------------------

 

 

----------------------- Page 622-----------------------

 

ретают особое мистическое значение и надмогильный курган как

уменьшенная копия великой мировой горы,27 и каменный свод

внутри него, первоначально усеянный бронзовыми позолочен­

ными розетками, как «небо» царства мертвых, и величественный

украшенный замысловатой каменной резьбой фасад гробницы

как безжалостные, всегда открывающиеся только в одну сторону

«врата Аида» (Ил. 167). Как наглядное выражение столь харак­

терных для микенского менталитета претензий на вечность,

неизменность, неподвластное времени величие, абсолютную

самодостаточность и независимость эта модель мироздания яв­

ляет собой прямую противоположность минойскому космосу-

лабиринту, пребывающему в вечном движении, изменчивому "и

непостоянному, как сама природа.

Если загробное жилище царя было неразрывно слито в со­

знании микенцев с величественным образом мировой горы, то

вполне возможно, что ассоциации того же рода могло вызы­

вать у них и его земное жилище, т. е. дворец вместе с замы­

кающей его в кольце своих стен цитаделью (Ил. 168). Основное

различие состояло, по-видимому, в том, что в первом из этих

двух случаев царское жилище помещалось внутри горы, как бы

в некоем подземном пространстве, тогда как во втором случае

оно утверждалось на самой ее вершине в максимальной бли­

зости к небесному своду. В религии минойского Крита мировая

гора мыслилась прежде всего как место пребывания или, что

более вероятно, периодических явлений великого женского бо­

жества, о чем красноречиво свидетельствует упомянутый выше

известный слепок печати из Кносса с изображением богини,

гордо высящейся на вершине горы, и застывшего перед ней

адоранта (царя?). В обрядовой практике минойцев функции

священной горы, по всей видимости, выполняли так называе­

мые peak-sanctuaries, во множестве разбросанные по всему

 

служили лишь временным пристанищем духа усопшего, в котором он оставался

до полного разложения его останков, после чего должен был переселиться в мир

теней (Mylonas G. Е. Mycenae and the Mycenaean Age. P. 134 ГГ.). Вера в

загробный мир, однако, далеко не всегда вступает в противоречие с отношением

к могиле как к вечному жилищу покойника. В сознании древнего человека оба

эти, казалось бы, взаимоисключающих представления о загробной жизни

нередко мирно уживались друг с другом, о чем достаточно ясно свидетельствуют,

например, обычаи и верования египтян, этрусков и других народов. Микенские

толосы были слишком монументальными и дорогостоящими сооружениями,

чтобы служить лишь местами кратковременного отдыха на пути в вечность.

Против этого предположения говорят также обнаруженные в некоторых из них

следы ритуалов, очевидно входивших в программу заупокойного культа (см.:

Nilsson М. Р. Geschichte der griechischen Religion. Bd. I. München, 1976. S. 178 ff.).

27 Ср.: Рыбаков Б. A. Язычество древних славян. М., 1981. С. 234: «Курган —

это модель видимого мира, очерченного кольцом кругозора» (преимущественно

у кочевых народов).

 

----------------------- Page 623-----------------------

 

167.1. Свод «сокровищницы Атрея»

 

Криту. Наиболее важные из них, что, видимо, не случайно, бы­

ли тесно связаны с близлежащими дворцами.28 Для материко­

вой Греции святилища этого типа в целом не характерны.29 Не­

вольно возникает мысль, что в процессе минойско-микенского

религиозного синтеза их функции были присвоены дворцами,

 

28 Rutkonski В. Cult Places in the Aegean World. Warszawa etc., 1972. P. 152 ff.

29 Vermeule E. Greece in the Bronze Age. P. 283. Ср.: Bintliff J. L. Natural

Environment and Human Settlement in Prehistoric Greece. Pt. I. L., 1977. P. 151 fT.;

Dietrich В. C. Tradition... P. 17, 24 ff., 29.

 

----------------------- Page 624-----------------------

 

167. 2—3. Реконструкция фасада «сокровищницы Атрея»

 

----------------------- Page 625-----------------------

 

 

----------------------- Page 626-----------------------

 

168. Цитадель Микен: 1 — план; 2 — Микены с северо-запада с возвышающимся в центре дворцом. Реконструкция

 

----------------------- Page 627-----------------------

 

16Н. 3. Акрополь Микен с дворцом на вершине. Справа — широкая лестница, ведущая от Львиных ворог

ко дворцу, справа от нее — могилы круга А

 

----------------------- Page 628-----------------------

 

как правило, располагавшимися на господствующих над мест­

ностью возвышенностях, иногда, как дворец в Микенах, на до­

вольно значительной высоте. В этом, возможно, еще раз про­

явило себя столь характерное для микенского менталитета

самоотторжение человека и социума от мира природы, соеди­

ненное с тяготением к разумной упорядоченности и гармони­

ческой организованности этого мира.

Весьма вероятно, что весь заимствованный микенскими гре­

ками минойский пантеон подвергся при этом радикальному

переосмыслению. Его центральная фигура, воплощающая везде­

сущее, всеобъемлющее и постоянно меняющее свой облик мис­

тическое начало, трансформировалась в божество или скорее в

группу божеств, наделенных более или менее ясно выраженной

индивидуальностью и более или менее жестко закрепленных в

системе пространственно-временных координат. Переселив­

шись на материк, минойская Великая богиня обрела наконец по­

стоянную резиденцию в царском дворце, который, начиная с это­

го момента, становится как жилище верховного божества отда­

ленным прообразом позднейшего греческого храма и вместе с

тем своего рода неподвижным центром мироздания.30 Согласно

наиболее правдоподобной интерпретации, знаменитый рельеф,

венчающий Львиные ворота (Ил. 169) в Микенах, должен был

предупреждать каждого входящего в цитадель о том, что это свя­

щенное место находится под защитой и покровительством боже­

ства, постоянное присутствие которого призван был удостове­

рить его символ или, может быть, аниконическое изображение в

виде колонны, воздвигнутой на алтаре и фланкированной двумя

поднявшимися на задние лапы львами.31 Как защитница дворца

и «города» (цитадели) богиня появляется на некоторых памятни­

ках микенского искусства в облике девы-воительницы, воору­

женной огромным щитом в форме восьмерки (Ил. 170). В этой

своей ипостаси она уже в то время могла носить имя Афины. Во

всяком случае словосочетание «Atana potnia» было прочитано в

одной из табличек кносского архива (Kn V 52).32 В документах

 

30 О культовых функциях микенских дворцов см.: Dietrich В. С. A Religions

function of the Megaron // Rivista Storica delPAntichità. 1976. 3. P. 1 fT.; Hiller St.

Mykenische Heiligtümer: das Zeugnis der Linear — В Texte // Sanctuaries and Cults

in the Aegean Bronze Age / Ed. by R. Hägg and N. Marinatos. Stockholm, 1981.

S. 116 fT.; Kilian К. The Emergence of Wanax Ideology in the Mycenaean Palace //

Oxford Journal of Archaeology. 1988. Vol. 7, № 3. P. 293 fT. О преемственной связи

дворца и храма см.: Dietrich В. С. Tradition... Р. 52 ff. О дворце (царском городе)

как олицетворении центра Мира и священной горы см.: Элиаде М. Космос

и история. М., 1987. С. 38.