50 Ср.: Иванов В. Дионис и прадионисийство. СПб., 1994. С. 281.
----------------------- Page 401-----------------------
ной мучительными борениями духа, по всей видимости, сужде
но было стать загадочной пантомиме минойской тавромахии,
которая в этом смысле вполне может быть признана отдален
ной предшественницей не только греческого агона, но и гре
ческой трагедии.
----------------------- Page 402-----------------------
МИНОЙСКИЙ БОЖЕСТВЕННЫЙ БЫК
И ГРЕЧЕСКИЙ ДИОНИС
В свое время, размышляя о причинах почти полного отсут
ствия на Крите следов почитания Диониса, Нильссон заметил,
что «здесь просто не было необходимости в этом божестве, ибо
сами религиозные идеи, глашатаем которых он (Дионис) был
(в других местах), уже были связаны с именем Критского Зев
са».1 Близость этих двух божеств не раз отмечалась и в работах
других авторов. Косвенно на нее указывает и чередование об
разов Зевса и Диониса в критском цикле мифов. Зевс в образе
быка похищает Европу и становится отцом М иноса и, видимо,
также его «приемного сына» М инотавра. В свою очередь
Дионис «подбирает» на Наксосе брошенную Тесеем А риадну
и делает ее своей супругой. В мифе о Загрее Дионис (Загрей)
своей жизнью расплачивается за грехи своего любвеобильного
родителя Зевса, принимая смерть от рук титанов опять-таки в
образе быка. Если оправданно предположение, что все эти ми
фы имеют между собой глубинную смысловую связь, являясь
как бы разрозненными частями одного большого «романа», то
вполне логичным было бы и заключение, что и Зевс, и Дионис,
и Минотавр, и, видимо, также Минос выступают в этом мифи
ческом цикле лишь в качестве перевоплощений в сущности
одного и того же божества, постоянно меняющего свой облик,
а вместе с ним и свою судьбу. Активно участвующий во всех
этих метаморфозах образ божественного быка почти неизбеж
но наталкивает на мысль о том, что в своей древнейшей пер
вооснове это божество вполне могло быть тождественно боже
ственному быку, занимавшему столь важное место в пантеоне
минойского Крита.
Если оставить в стороне Критского или Криторожденного
Зевса, о котором нам известно лишь очень немногое, то пря
мым наследником минойского бога-быка среди богов грече
ского олимпийского пантеона, по всей видимости, мог бы быть
признан Дионис, в образе которого древние териоморфные, и
прежде всего бычьи, черты проступают еще вполне отчетливо.
На это указывают такие его эпиклезы, как «бык», «рожденный
1 Nilsson М. Р. The Minoan-Mycenaean Religion. P. 508. Уиллетс, цитирующий
это высказывание (Willetts R. F. Cretan Cults and Festivals. L., 1962. P. 202), тем
не менее приводит ряд фактов (в основном эпиграфических и нумизматических
данных), показывающих, что культ Диониса не был совершенно чужд
обитателям Крита по крайней мере в эллинистическое время (Ibid. Р. 220 f.).
----------------------- Page 403-----------------------
коровой», «быкообразный», «быколикий», «быколобый», «бы
корогий», «рогоносец», «двурогий» и т. п.2 В греческом искус
стве бык постоянно сопутствует Дионису как его священное
или жертвенное животное.3 Известны и прямые отождествле
ния Диониса с быком в обращенных к нему песнопениях, как,
например, в сохраненном Плутархом гимне женщин Элиды
(Plut. Quaest. G r. 36). Афинское святилище, в котором проис
ходило мистическое бракосочетание жены архонта-басилея с
Дионисом, по свидетельству Аристотеля (Ath. Pol. II, 26), име
новалось Буколион. Известные по надписям эллинистическо-
римского времени тиасы буколов (бычьих пастухов) почитали
Д иониса как своего верховного покровителя наряду с Артеми
дой, Гекатой и куретами.4
И все же, встав на этот путь, мы сразу же сталкиваемся с
некоторыми фундаментальными затруднениями, которые дела
ют прямое сближение минойского бычьего божества с Диони
сом делом довольно-таки проблематичным. Прежде всего, в
большинстве дошедших до нас мифов о страстях и триумфах
Диониса он предстает перед нами как совершенно самостоя
тельная божественная сила, независимая от других божеств в
своих деяниях и перипетиях жизненного пути. Во всяком случае
мы не находим рядом с ним никакого другого бога или богини,
которая оставалась бы его неизменной спутницей, помощницей
или, наоборот, противницей и губительницей, как, например,
Афина и Гера в жизнеописании Геракла и некоторых других
героев. В разных версиях мифа мы встречаем разные имена его
матерей, возлюбленных, жен, а также враждебных ему богинь.5
Наряду с мифом о рождении Диониса от смертной женщины
Семелы, одной из дочерей Кадма, в результате ее тайного сою
за с Зевсом, который в этой истории выступает в странной
двойственной роли, являясь в одно и то же время и отцом, и
матерью своего новорожденного чада, его погубителем и вмес
те с тем спасителем (Hyg. 179; Ovid. M et. Ill, 260; Nonn. Dion.
VII, 312; Apollod. Ill, 4, 2; Eur. Bacch. 97), существовал и д р у
гой, не столь популярный вариант этого сюжета, согласно ко
торому Дионис был сыном Зевса не то от Деметры, не то от
2 Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1984. С. 366; Иванов В. Дионис и
прадионисийство. СПб., 1994. С. 150, примеч. 1. Из новейших работ, в которых
тезис о тождестве Диониса или Прадиониса с богом-быком минойского пантеона
отстаивается особенно энергично, хотя и не без некоторых колебаний, см.:
Отто Б. Приносимый в жертву бог // ВДИ. 1996. № 2.
3 Рогатым изображался и сам Дионис, о чем свидетельствует Диодор
(Diod. VI, 4).
4 Иванов В. Указ. соч. С. 147 сл.
5 Подробные ссылки на источники см. в: Kerényi С. The Gods of the Greeks.
L., 1995. P. 250 fT.
----------------------- Page 404-----------------------
Персефоны (Diod. Ill, 64, 1) или же, если принять более кате
горичное утверждение Нонна (Nonn. Dion. VI, 121), все же
именно от Персефоны, к которой «отец богов», в том числе и
отец самой девы, прокрался, приняв облик змея.
Единственной супругой Диониса мифы называют дочь М и
носа Ариадну, с которой он по одной наиболее известной вер
сии предания впервые соединился на Наксосе, где ее оставил
похитивший ее Тесей (Hes. Theog. 348; Eur. Hipp. 339; Ovid.
Met. 152; Diod. IV, 61; Plut. Thes. 19), хотя, согласно другой,
не столь распространенной версии, бог познал Ариадну еще на
Крите, где преподнес ей в качестве свадебного дара чудесный
светящийся венец, с помощью которого Тесей затем сумел най
ти дорогу в Лабиринте (Hyg. II, 5). Современные ученые не
редко высказывают предположение, что в первоначальной «ре
дакции» мифа Ариадна была не просто критской царевной и
смертной дочерью Миноса, но некой богиней, хотя мнения в
отношении характера этого божества сильно расходятся. Одни
видят в ней одну из многих богинь умирающей и воскресающей
растительности, в конце концов ставшую смертной героиней
наподобие Елены, Европы или той же Семелы.6 Другие счита
ют ее ипостасью владычицы загробного мира (отсюда ее тесная
связь с Лабиринтом) и в этом смысле чуть ли не двойником
Персефоны.7
Постоянным врагом Диониса практически во всех извест
ных нам версиях мифа остается ревнивая супруга Зевса Гера,
стремящаяся так или иначе погубить его прижитого вне брака
божественного отпрыска. Именно она убеждает глупенькую
Семелу упросить ее возлюбленного предстать перед ней в своем
подлинном облике бога грозы, хорошо зная, чем все это может
кончиться. Она же в мифе о Дионисе-Загрее подстрекает тита
нов к нападению на божественного младенца (О. Kern.
Orphicorum Fragmenta. 214). Гера насылает безумие на супру
жескую чету Ино и Афаманта, которым Зевс доверил воспита
ние своего сына, и верховному олимпийцу приходится снова
его спасать (Apollod. III, 4, 3).
6 Willetts R. F. Op. cit. P. 193 ff. со ссылками на более раннюю литературу.
7 Kerényi С. Op. cit. Р. 269 fT.
----------------------- Page 405-----------------------
ЛАБИРИНТ И ЭЛИЗИЙ. СМЕРТЬ И ЗАГРОБНАЯ ЖИЗНЬ
В РЕЛИГИИ МИНОЙСКОГО КРИТА
Как и во всех известных нам религиях Древнего мира, про
блема смерти и загробного существования человека, несомнен
но, занимала в религиозных верованиях минойцев одно из наи
более важных мест. Однако пути решения этой проблемы в
минойской религии остаются почти совершенно скрытыми от
нас. Огромный археологический материал, полученный во вре
мя раскопок критских некрополей и отдельных захоронений и
в значительной своей части еще не опубликованный, лишь с
большим трудом поддается дешифровке при отсутствии сколь
ко-нибудь надежных письменных источников. Лишь далекие
отсветы первоначальных верований и преданий обитателей
Крита, сохранившиеся в греческих мифах критского цикла, мо
гут помочь нам в поисках истинного смысла по крайней мере
некоторых предметов и произведений искусства, извлеченных
археологами из минойских могил.
Многие из этих вещей уже так или иначе фигурировали на
страницах трех предшествующих глав настоящей части, где мы
использовали их в своих попытках реконструкции основного
содержания системы религиозных представлений древнейшего
населения Крита. Как и повсюду в древности, вера в загробную
жизнь была здесь интегральной, может быть, наиболее значи
мой частью этой системы. Практически все охарактеризован
ные выше центральные фигуры минойского пантеона, а также,
видимо, и многие второстепенные божества, о которых мы поч
ти ничего не знаем, были так или иначе связаны с этой сферой
духовного опыта минойцев. Как было уже замечено, миной
ская религия, по всей видимости, еще не знала характерного
для греческой олимпийской религии разделения мира богов на
два основных класса: светлых, небесных богов и мрачных, под
земных (хтонических) богов. Все минойские боги и богини по-
----------------------- Page 406-----------------------
читались в той или иной мере как божества смерти, властвую
щие над загробным миром и душами мертвых, а совершавшие
ся в их честь ритуальные действа соответственно расценива
лись как важный элемент заупокойного культа или по крайней
мере как близко соприкасающиеся с ним формы религиозной
обрядности.1 Выше мы попытались это показать на примере
тавромахии. Не исключено, что в том же духе могут быть ин
терпретированы и изображенные на фресках, печатях, рельефах
и тому подобных произведениях искусства сцены ритуальных
танцев в честь «Древесной» или «Змеиной» богини, жертво
приношений, возлияний и т. д. Не случайно подавляющее
большинство известных сейчас минойских и микенских печатей
на кольцах и снятых с них слепков с так называемыми культо
выми сценами было найдено в погребениях. Многие из этих
колец, судя по их миниатюрным размерам, вообще не предна
значались для прижизненного использования.2 Не случайно
также и то, что все наиболее важные культовые символы, ат
рибуты или воплощения верховных божеств минойского пан
теона, такие как лабрисы, «рога посвящения», священные тан
цы, деревья, грифоны и т. д., представлены в наиболее богатой
деталями из дошедших до нас сцен заупокойного культа, изо
браженной на стенках знаменитого саркофага из Айя Триады
(см. о нем ниже, с. 415 сл., ил. 114— 116).
Тем не менее среди всего этого обилия иконографического
материала довольно трудно выделить хотя бы несколько ве
щей, основываясь на которых можно было бы попытаться вос
создать в самых общих чертах картину царства мертвых или
загробного мира такой, какой она рисовалась воображению
миинойцев. В этом отношении минойское искусство сильно
уступает искусству древнего Египта, в котором так любовно и
с таким обилием мельчайших подробностей живописуются сце
ны из жизни «того света». Отчасти это может быть объяснено
1 Это не означает, конечно, что вся религия Крита представляла собой
всеобъемлющий и всепроникающий культ мертвых. Даже египетская религия, в
которой вера в загробную жизнь и заупокойные обряды занимали столь видное
место, как ни в одной другой религии Древнего мира, видимо, не может быть
сведена к одним лишь верованиям и обрядам этого рода. Немецкий геолог
X. Вундерлих явно сгустил краски в своей выдержавшей ряд изданий на многих
языках книге «Куда бык увез Европу» (англ. пер.: Wunderlich H. G. The Secret of
Crete. Athens, 1990), пытаясь интерпретировать дошедшие до нас памятники
минойской архитектуры и искусства исключительно как погребальные
сооружения и сопутствующий им реквизит. Критские дворцы могли быть чем
угодно, но только не огромными некрополями. Во всяком случае никаких следов
массовых или одиночных захоронений в них до сих пор найти не удалось. О
том, что представляли собой реальные критские некрополи, мы можем судить
теперь по богатейшему материалу раскопок в Арханесе (см. несколько ниже).
^ Evans A. The Ring of Nestor // JHS. 1925. Vol. 45. P. 47.
----------------------- Page 407-----------------------
тем, что на Крите не прижился столь характерный для Египта
жанр гробничных росписей и рельефов. Живописные компози
ции на стенках глиняных минойских саркофагов—ларнаков,
которые могли бы отчасти заполнить этот пробел, появляются
лишь в XIV—XIII вв., т. е. в то время, когда искусство Крита
уже вступило в полосу своего глубочайшего упадка.
Однако основную причину такого невнимания критских ху
дожников к этой, несомненно, чрезвычайно важной и интересной
для них теме следует видеть, как нам думается, в принципиаль
ном различии психологии и менталитетов двух этносов. В то вре
мя как египтяне честно и мужественно пытались проникнуть
мысленным взором в ожидающую их мглу загробного существо
вания, минойцы пугливо сторонились сюжетов такого рода в сво
ем художественном творчестве. А если иногда и обращались к
ним, то старались максимально сгладить и завуалировать, види
мо, весьма тяготившую их мысль о неизбежности смерти и пере
хода в какой-то иной мир, как бы растворяя сам этот печальный
момент в атмосфере праздничной, может быть, несколько лихо
радочной эйфории, вообще царящей в их искусстве. Выше мы
уже обращали внимание на эту важную особенность минойского
менталитета, анализируя сцены игр с быками.
Инвентарь уже самых ранних минойских могил, относящих
ся к эпохе неолита и ранней бронзы, дает основание для пред
положений, что уже в те времена обитатели Крита верили, что
в той или иной форме человек продолжает жить и после своей
кончины. Находки золотых и серебряных украшений, бронзо
вого оружия, сосудов из цветного камня, печатей, обсидиано
вых лезвий, каменных топоров и молотов, мельничных камней,
горшков с остатками пищи и тому подобных предметов, сде
ланные в пещерных могильниках неолитической эпохи, в то-
лосах, оссуариях и камерных могилах эпохи ранней и средней
бронзы,3 ясно показывают, что загробная жизнь покойника
мыслилась как повторение или продолжение его земной жизни.
Сравнительно редко встречающиеся в раннеминойских моги
лах каменные и глиняные фигурки женского божества (напри
мер, уже упоминавшийся антропоморфный сосуд из Кумасы,
мраморные идолы кикладского типа из Арханеса и некоторых
других мест) могут означать, что человек, перешагнувший по
рог, отделяющий жизнь от смерти, отдавал себя под покрови
тельство неких благодетельных духов, то ли сопровождавших
его в путешествии на «тот свет», то ли там его дожидавшихся.·1
Неясно, правда, были это персональные опекуны и хранители
3 Alexiou Si. Minoan Civilization. Heraclion, S. a. P. I i4 ff.; Branigan K. The
Foundations of Palatial Crete. L., 1970. P. 176.
■* Alexiou St. Op. cit. P. 114 f.
----------------------- Page 408-----------------------
каждого отдельного покойника или же некие универсальные
божества смерти (или жизни и смерти), заботившиеся о них
всех одновременно. Известные нам параллели, например, из
погребальной практики обитателей Кикладского архипелага,
допускают как ту, так и другую возможность.
Огромные нагромождения костей, обнаруженные во мно
гих толосах Месары, так же как и сохранившиеся в них сле
ды периодических чисток, во время которых скопившиеся за
многие годы останки погребенных либо выносились наружу,
либо сжигались, чтобы уступить место новым мертвецам,5 за
ставляют думать, что могила считалась лишь временным
пристанищем покойника. Его дух оставался в ней лиш ь до
тех пор, пока не разлагались полностью его телесные остан
ки, а после этого, по-видимому, переселялся в «страну мерт
вых», расположенную то ли под землей, то ли под водой, то
ли на каком-нибудь отдаленном морском берегу. До наступ
ления этого момента, а, может быть, еще какое-то время и
после него покойник мог рассчитывать на поминовение со
стороны своих близких (членов семьи и рода), получал осо
бые, причитающиеся ему почести, целью которых было уми
лостивление его духа и, видимо, также покровительствующих
ему богов. Следы такого рода культа мертвых появляются в
минойских некрополях, начиная приблизительно с конца
преддворцовой эпохи. В некоторых местах приношения мерт
вым складывались в особых помещениях в стороне от самой
усыпальницы, причем, судя по некоторым признакам, это по
вторялось неоднократно, вероятно по особым дням помино
вения мертвых. В толосах Месары для этих целей сооружа
лись небольшие пристройки. Наиболее вместительные из них
могли использоваться для отправления заупокойного культа.
Так, перед входом в погребальную камеру толоса Апесокари
было устроено некое подобие вестибюля, имеющее форму
вытянутого в длину прямоугольника с деревянным подпо
рным столбом в центре (сохранилась его каменная база). П е
ред этой постройкой находилась вымощенная камнем пло
щадка с большим алтарем, на котором сохранились обломки
глиняных сосудов, вероятно когда-то заключавших в себе
приношения пищи и питья, предназначавшиеся мертвецам.6
Такие же площадки были открыты и в некоторых других то-
лосных некрополях. По всей видимости, они служили места
ми для ритуальных танцев или каких-то иных церемоний,
входивших в программу поминальной тризны.
5 Branigan К. Op. cit. Р. 170, 175; idem. The Tombs of Mesara. L., 1970. P. 112 f.
6 Hood S. The Minoans. L., 1971. P. 142 f.; Branigan К. The Tombs of Mesara.
P. 93, 99 f.
----------------------- Page 409-----------------------
Крупнейший минойский некрополь, резко выделяющийся
на общем фоне, как правило, небольших и небогатых критских
могильников, был открыт в 60—70-х гг. XX столетия греческой
археологической экспедицией под руководством супругов Са-
келларакис в Арханесе (Фурни) в 15 км к юго-востоку от Кнос
са.1 Некрополь существовал на протяжении весьма длительно
го отрезка времени, охватывающего в общей сложности свыше
тысячелетия — начиная с PM II периода (около 2400 г. до н. э.)
и кончая ПМ III С периодом (около 1200 г. до н. э.). Уже в
конце эпохи ранней бронзы (между 2100 и 2000 гг.) здесь воз
ник довольно сложный комплекс погребальных сооружений, в
архитектуре которых органично сочетались такие, в принципе,
разнородные формы, как типичные для южного Крита толос-
ные могилы и распространенные в основном на востоке остро
ва оссуарии. Центральную и наиболее монументальную часть
этого комплекса составлял так называемый толос В, со всех
сторон окруженный непосредственно примыкающими к нему
прямоугольными погребальными камерами типа оссуариев. В
некоторых местах над ними были надстроены помещения вто
рого этажа, также использовавшиеся для захоронений. В ос
новной своей части комплекс с толосом В был построен еще
до начала периода «старых дворцов» (до 2000 г.), но продол
жал использоваться еще и в постдворцовую эпоху (период ПМ
III А или первая половина XIV в.). Судя по большому количе
ству костных останков, обнаруженных при раскопках толоса
В, его пристроек и других расположенных вблизи от него по
гребальных сооружений (толосы С и Е, камеры 12, 5, 3, 8 и
др.), все они, подобно толосам Месары и оссуариям Мохлоса
или Гурнии, служили коллективными усыпальницами каких-то
гентильных союзов (родов или больших семей). Правда, внутри
этих союзов, видимо, уже начали выделяться отдельные лич
ности, занимавшие в них особое положение в качестве вождей
или старейшин и в силу этого претендовавшие на хотя бы
относительную обособленность среди общей массы своих
сородичей после смерти. Об этом свидетельствуют две индиви
дуализированные формы захоронения — в глиняных гробах —
ларнаках и в пифосах, хорошо представленные уже в древней
ших археологических слоях арханесского некрополя (наиболее
ранние из них, датируемые PM II—PM III периодами, были
открыты в толосных могилах С и Е).8 П равда, в некоторых
ларнаках и пифосах были обнаружены останки нескольких,
7 Отчеты о раскопках в Арханесе систематически публиковались в ПАЕ,
начиная с 1966 г. Подробное описание всего некрополя см. в кн.: Sakellarakis J.
and Е. Archanes. Athens, 1991.