Культурная вариативность регуляторов социального поведения
10.1. Регулятивная функция культуры
[с. 190]Во второй половине XX в. ни у кого не вызывает сомнения, что основным фактором, лежащим в основе межэтнических различий психики, является культура, даже если учитывать многозначность этого понятия. Но культура не только многоаспектна, но и многофункциональна. Среди множества выполняемых ею функций одной из важнейших является регулятивная функция, благодаря которой культура в той или иной мере определяет поведение людей. Мы не случайно сделали оговорку о разной мере регуляции поведения культурой: существуют значительные межкультурные и межличностные различия в степени индивидуализации поведения, соотношения его реактивных и активных компонентов. Кроме того, как совершенно справедливо отмечает Ю. М. Лотман, «для общества существуют совсем не все поступки индивида, а лишь те, которым в данной системе культуры приписывается некоторое общественное значение» [Лотман, 1992а, с. 297].
Иными словами, оказывая влияние на социальное поведение, культура определяет лишь поведение, которое А. Г. Асмолов называет социотипическим поведением личности. Это то поведение, которое, выражая «типовые программы данной культуры» и регулируя поведение в стандартных для данной общности ситуациях, освобождает человека от принятия индивидуальных решений[Асмолов, 2001, с. 304][81]. Так как «социотипическое поведение пригнано к определенному образу жизни, оно дает сбой тогда, когда человек сталкивается с нестандартной ситуацией, в частности попадает в другую культуру» [Там же, с. 125].
Что же представляют собой типовые программы культуры, являющиеся регуляторами человеческого поведения? Представляется, что все регуляторы социотипического поведения можно объединить понятием традиция. Используя его, мы исходим из того, что в последние десятилетия в мировой науке все отчетливее прослеживается тенденция понимать под традицией более широкий, чем прежде, круг явлений и процессов[Осипова, 1985]. Так, в настоящее время трактовка содержания традиции расширилась за счет[с. 191]включения в нее устойчивых для культуры (стереотипных) форм поведения, т. е. обычаев, тогда как раньше существовала тенденция относить категории традиция и обычай к разным сферам жизни: традицию — к духовной сфере жизни общества, а обычай — к сфере наблюдаемого поведения. Соответственно, в этнопсихологии в качестве традиций изучались передаваемые из поколения в поколение особенности отношения человека к миру — ценности, интересы, убеждения, нравственные нормы, являющиеся базой для его решений и действий. А в качестве обычаев — устойчивые формы, или стереотипы, поведения.
Мы не будем углубляться в тонкости разграничения терминов культура и традиция. Среди многих, зачастую исключающих друг друга концепций нам ближе та, которая рассматривает традицию как понятие более узкое по сравнению с понятием культуры, как «центральную зону культуры», ее неизменный по своей сути, хотя и способный к значительным внешним изменениям стержень[Лурье, 1998]. Нам представляется правомерной также точка зрения О. А. Осиповой, согласно которой существует определенная соотнесенность по вертикали между тремя понятиями: «…понятие "культура" выступает как более общее по отношению к традиции, а традиция, в свою очередь, как более общее по отношению к обычаю»[Осипова, 1985, с. 49].
Традиция каждой культуры имеет целостный характер и представляет собой сложную систему взаимосвязанных между собой элементов — обычаев, ценностей, норм, идеалов, убеждений, являющихся регуляторами поведения человека. Доступнее всего для этнологического и этнопсихологического изучения выработанные культурой модели поведения — обычаи, непосредственно проявляющиеся в поведении ее отдельных членов. И даже не все обычаи, а те из них, которые лишь внешне «оформляют» общечеловеческие инвариантные модели поведения[Байбурин, 1985].
Соблюдая определенные обычаи, можно есть за столом или сидя на полу, использовать многочисленные столовые приборы или только собственные руки, добиваться бесшумного пережевывания пищи или чавкать, как это делали гости в китайских домах, чтобы показать, что пища вкусна. Можно даже на какое-то время, например во время поста, воздерживаться от пищи или ее некоторых видов. Но альтернативного способа поведения — не есть вообще — не существует.
Впрочем, и пост как воздержание от пищи, и коллективные трапезы, которые являются средством общения, питающим не только тело, но и самосознание его участников, относятся уже к другому типу обычаев. Это обычаи, в которых стереотипизации[с. 192]подвергаются не только внешние аспекты поведения, а, по словам А. К. Байбурина, «стереотипизируется как план выражения, так и план содержания», и особенности культуры проявляются в глубинной структуре стереотипа поведения[Байбурин, 1985, с. 12]. Такой обычай является многокомпонентным явлением и, непосредственно регулируя поведение членов общности в качестве стереотипа, неразрывно связан с другими элементами традиции.
Так, в русской деревне существенную роль играли помочи — сложный, состоящий из многих разнородных элементов хозяйственно-трудового, бытового, фольклорного, ритуального характера «обычай, в центре которого — совместный неоплачиваемый труд крестьян для аккордного завершения какого-либо срочного этапа работ у отдельного хозяина» [Громыко, 1986, с. 33]. В XIX в. помочи были распространены по всей России и применялись для многих видов работ: жатвы («дожинки»), сенокоса, строительства новых изб, перевозки леса, заготовки квашеной капусты («капустки») и т.п. Все виды помочей состояли из повсеместно повторяющихся, хотя и с некоторыми вариациями, элементов: а) приглашения хозяином помощников; б) сбора участников; в) трудовой деятельности, которая обычно сопровождалась песнями, шутками, играми, т. е. не отделялась четко от праздничной части и, как правило, завершалась традиционным ритуалом; г) угощения участников; д) гулянья.
Хотя помочи «представляли собой вполне законченный и цельный обычай, выделяемый в самосознании этноса в самостоятельное явление» [Там же, с. 33], в них отражались и другие элементы традиции:
· коллективистские ценности русской культуры, прежде всего ценность самой общины как основы и предпосылки существования человека [Бороноев, Смирнов, 2000];
· нравственные нормы, существовавшие в русской общине: а) норма милосердия — «совершенно безвозмездные (т. е. без непременного угощения) помочи общины отдельному ее члену при особенно неблагоприятных для него обстоятельствах (пожар, болезнь, вдовство, сиротство, падеж лошади) были по крестьянским этическим нормам обязательными» [Громыко, 1986, с. 60]; б) норма равенства, проявляющаяся в поочередных помочах, «которые производятся последовательно у всех участников» [Там же, с. 63].
Именно исследование таких элементов традиции, как ценности и нормы, получило широкое распространение в современной этнопсихологии. Но при рассмотрении традиции в качестве структуры взаимосвязанных элементов первостепенное внимание в последнее [с. 193]время уделяется особенностям той или иной культуры, которые «пронизывают» все ее элементы и проявляются в поведении ее членов. Такой подход характерен для многочисленных попыток найти одну или несколько стержневых особенностей, или измерений, культуры. Проанализировав большой объем литературы, У. и К. Стефаны выделили 11 предложенных разными авторами «измерений» культур:
· индивидуализм/коллективизм (ориентация на индивидуальные/групповые цели);
· степень толерантности к отклонениям от принятых в культуре норм (степень «натяжения поводка» между нормами и индивидом);
· степень избегания неопределенности и, соответственно, потребности в формальных правилах;
· маскулинность/фемининность, т. е. оценка в культуре качеств, рассматриваемых стереотипными для мужчин и женщин, и степень поощрения традиционных тендерных ролей;
· оценка природы человеческого существа как «хорошей», «дурной» или «смешанной»;
· сложность культуры, степень ее дифференциации;
· эмоциональный контроль, степень допускаемой эмоциональной экспрессивности;
· близость контактов, т. е. допустимые во время общения дистанции и прикосновения;
· дистанция между индивидом и «властью», степень неравенства вышестоящих и нижестоящих[82];
· высокая контекстность/низкая контекстность, т. е. максимизация/минимизация различий в поведении в зависимости от ситуации;
· дихотомия человек/природа (степень господства человека над природой, его подчинения природе или жизни в гармонии с природой) [Stephan, Stephan, 1996].
Конечно, это далеко не все типологии культур, в основу которых положены оппозиции психологического типа. Так, из анализа американских исследователей выпало различение культур по ориентации во времени (на прошлое, настоящее или будущее) и по степени предпочитаемой активности (стремление быть, становиться или делать)[Berry et al,2002], а также принятое в культурантропологии[с. 194]противопоставление культуры вины и культуры стыда[Кон, 1979]. Лотман утверждает, что решающее влияние на поведение человека оказывает тот факт, живет ли он в письменной или в бесписьменной культуре. Так, в письменных культурах человек выбирает стратегию своего поведения исходя из причинно-следственных связей ил ожидаемой эффективности, а «бесписьменная культура с ее ориентацией на приметы, гадания и оракулов переносит выбор поведения во внеличностную область»[Лотман, 1992а, с. 104].
Измерения культур охватывают разное количество элементов, регулирующих поведение индивида в общности. Но между ними имеется и нечто общее: во всех случаях элементы традиции (ценности, нормы, обычаи и т.п.) анализируются с точки зрения проявляющегося в них стержневого компонента структуры. Такие наборы элементов субъективной культуры, организующиеся вокруг какой-то темы, Триандис называет культурными синдромами [ТпапсИь, 1994]. Так, при рассмотрении в качестве культурного синдрома индивидуализма подобной точкой отсчета является ориентация на автономного индивида, а при рассмотрении коллективизма — ориентация на некий коллектив: семью, племя, этнос, государство, религиозную группу и т.п. Иными словами, если использовать более привычное для отечественной науки понятие, это все те особенности традиции, в которых отражается первоочередное поощрение культурой потребностей, желаний, целей либо автономного и уникального индивида, либо группы.
Так как современная этнопсихология в ориентации культур либо на группу, либо на личность находит, пожалуй, наиболее значимые различия между ними, эти культурные синдромы мы проанализируем более подробно.
10.2. Индивидуализм и коллективизм
Понятия индивидуализм и коллективизм используются не только в социальной этнопсихологии, они фигурируют во всех отраслях социальных и гуманитарных наук от литературоведения до теологии и от политической философии до социологии. Но если социальные психологи заинтересовались этой проблематикой относительно недавно, то культурантропология, социология и общая психология имеют достаточно длительную историю ее изучения.
Дж. Брунер в качестве одной из двух основных групп культурных факторов, обусловливающих познавательное развитие[83], рассматривает [с. 195]ценностные ориентации — ориентированность культуры либо на коллектив, либо на индивида [Брунер, 1977]. Индивидуалистическая ориентация, по его мнению, характерна для современных культур, а коллективистская — для традиционных культур, в которых «субъективизм личности… не культивируется; наоборот, поддерживается идея реальности, единства человека и мира» [Там же, с. 328]. Брунер напрямую связывает отсутствие власти человека над средой с коллективистской ориентацией: так как индивид традиционного общества не располагает возможностями влиять на условия среды, он меньше отделяет себя от физического мира и других индивидов. Даже движения маленьких детей в некоторых африканских племенах интерпретируются прежде всего как знак отношения к их взрослым членам. Но когда индивидуалистическая ориентация распространяется по мере овладения людьми окружающим миром, внимание ребенка привлекается к успеху его двигательных актов, а «прочие люди тем самым становятся несущественными для реализации этих актов» [Там же, с. 333].
Проблемы дихотомии индивидуализма/коллективизма волновали и многих других исследователей. Культурантрополог Ф. Хсю сравнивал образ жизни американцев, центрированный на индивиде, и китайцев, в образе жизни которых, центрированном на ситуации, постоянно проявляется взаимозависимость. Социолог Т. Парсонс проводил различие между ориентацией человека, преследующего собственные интересы, на Я и ориентацией человека, преследующего общие интересы, на коллектив и рассматривал данную пару ценностных ориентаций социальной системы в качестве одной из центральных.
В этнопсихологии понятие индивидуализм/коллективизм приобрело огромную популярность после публикации в 1980 г. книги Г. Хофстеда «Последствия культуры»[Hofstede,1980]. Его исследование, в котором был проведен факторный анализ 117000 анкет, выявлявших ценностные ориентации сотрудников корпорации IBM более чем в 50 странах мира, до настоящего времени остается наиболее впечатляющим сравнительно-культурным исследованием как с точки зрения диапазона стран, так и с точки зрения количества респондентов. Среди четырех основных измерений культуры Хофстедом было выделено единое измерение индивидуализма/коллективизма. Индивидуализм он рассматривал как эмоциональную независимость индивидов от групп и организаций, а коллективизм, с его точки зрения, символизирует общество, в котором человек с самого рождения интегрирован в сплоченные группы, защищающие его, в обмен на неукоснительную лояльность, в течение всей[с. 196]жизни. Государства, в которых проводилось исследование, были проранжированы по степени приверженности их граждан индивидуализму. Наибольший индивидуализм проявили граждане США, Австралии, Великобритании, а наибольший коллективизм — граждане Пакистана, Колумбии, Венесуэлы.
К настоящему времени проведено большое количество сравнительно-культурных исследований индивидуализма и коллективизма, которые если теперь и рассматриваются на групповом уровне как ценности, то как мета-ценности, включающие в себя обширный кластер убеждений и стереотипов поведения: более четко операционализированные ценности, например ценности независимости и подчинения, нравственные нормы, обычаи, культурные скрипты (сценарии) и т.п. Или, в соответствии с терминологией Триандиса, используется понятие культурных синдромов. Впрочем, индивидуализм/коллективизм продолжает подвергаться анализу и в качестве ценностных ориентаций отдельных индивидов склонных к коллективизму аллоцентрических и склонных к индивидуализму идиоцентрических личностей.
На основе своих и чужих исследований, в том числе анализа представлений 46 психологов и культурантропологов о действия; коллективиста и индивидуалиста в различных ситуациях, т. е. имеющейся у них «имплицитной теории индивидуализма/коллективизма», Триандис попытался суммировать различия между двум, типами культур [Triandis, 1994]. Мы перечислим только некоторые из них, добавив особенности, выделенные Ш. Шварцем[Schwartz, 1990]. Впрочем, израильский психолог предпочитает называть их соответственно коммунальными и договорными обществами, беря за основу социальную структуру, а не ценностные характеристики.
Основной смысл индивидуализма состоит в том, что человек принимает решения и действует в соответствии со своими личными целями, предпочитая их целям общественным. Я определяется в индивидуалистических культурах как независимая, способная выжить вне группы единица, а индивиды — как базовые единицы социального восприятия. Индивидуалисты[84] являются членами многих групп, но — за исключением нуклеарной семьи — слабо с ними идентифицируются и мало от них зависят. Группы, в свою очередь, оказывают слабое влияние на поведение индивидов. Даже родители мало влияют на выбор друзей, работы, места жительства своих подросших детей. Обязанности и ожидания людей в группах[с. 197]основаны на переговорах в процессе достижения или изменения личностного статуса. Приемлемыми признаются споры и конфликты внутри группы. Эмоционально индивидуалисты обособлены от окружающих и имеют склонность к уединению.
Основные ценности индивидуалистической культуры — свобода в поступках и самодостаточность, самостоятельность в суждениях, власть над окружающими — позволяют индивиду комфортно себя чувствовать в любом окружении или в одиночестве, отличаться от других и быть независимым.
В индивидуалистических культурах поведение в большей степени регулируется аттитюдами (социальными установками), чем групповыми нравственными нормами. Отмечается даже ориентированность подобных культур на нарушение норм — «стремление к оригинальности, необычности, чудачеству, юродству»[Лотман, 1992а, с. 296][85]. Существующие нормы поощряют независимость от группы: не принято одалживать деньги или брать взаймы вещи. При распределении материальных ресурсов превалирует норма, согласно которой вознаграждение должно соответствовать индивидуальному вкладу.
Основной смысл коллективизма — приоритет интересов группы над личными интересами: коллективист заботится о влиянии своих решений и действий на значимое для него сообщество. Я определяется с точки зрения группового членства, социальная идентичность является более значимой, чем личностная, а базовыми единицами социального восприятия являются группы.
Коллективисты осознают себя членами меньшего количества групп, чем индивидуалисты, но связаны с ними более тесно. Они вовлечены в жизнь других людей, у них преобладают потребности помочь в трудную минуту, проявить привязанность, в ситуации выбора посоветоваться, даже подчиниться:
«Говоря о связях между людьми, все это можно обобщить словом "заботливость". Чем больше заботы проявляет индивид по отношению к другим, чем больше связанным с другими он себя чувствует, тем большим коллективистом является»[Hui, Triandis,1986, р. 240].
В свою очередь группы оказывают сильное влияние на поведение индивидов. Наиболее значимыми признаются сообщества родственников, [с. 198]соседей, коллег, где люди связаны взаимными обязанностями и ожиданиями, основанными на их постоянном статусе.
Основными ценностями коллективистской культуры являются следование традициям, послушание, чувство долга, которые спо собствуют сохранению единства группы, взаимозависимости ее членов и гармоничным отношениям между ними. В коллективистски: культурах групповые нормы являются более важным регулятором поведения, чем аттитюды: «высоко оценивается "правильное поведение", "жизнь по обычаю", "как у людей", "по уставу"»[Лотман,1992а, с. 296]. Нормативно поощряется зависимость от группы: одал-: живание денег или вещей способствует сохранению сети отношений, основанных на взаимности. При распределении ресурсов превалируют нормы равенства и удовлетворения потребностей.
Можно и дальше выделять особенности индивидуалистическ] и коллективистских культур, однако этот процесс рискует затянуться до бесконечности, тем более что у разных типов данны культурных синдромов могут быть и свои характеристики[Triandis, 1994]. Так, вертикальный коллективизм принимает как данность иерар хию и наличие больших прав и привилегий у тех, кто «наверху». Самоопределение в этом случае связано с особым местом в иерархии, а как физическое, так и социальное пространство рассматривается в терминах почетное—менее почетное[86]. Горизонтальный коллективизм делает акцент на взаимозависимости и единстве, а равенство рассматривается нормальным состоянием общества.
Триандис попытался из более чем 60 атрибутов индивидуализма/коллективизма выделить четыре основных, присущих всем и типам:
· Определение Я (коллективисты рассматривают Я как взаимозависимое с Другими— членами одной или нескольких групп; индивидуалисты рассматривают Я как автономное и независимое от групп).
· Структура целей (у коллективистов личные цели обычно сочетаются с целями группы, в то время как у индивидуалисте- они часто не совпадают. Когда личные и групповые цели не совместимы, коллективисты отдают приоритет групповым целям, а индивидуалисты — личным).
· Акцент на нормах или аттитюдах (поведение коллективистов в большей степени регулируется нормами, чувством долга и обязательствами, а поведение индивидуалистов — аттитюдами, потребностями, воспринимаемыми правами и контрактами).
· [с. 199]Акцент на взаимосвязанности или рационализме (коллективисты поддерживают «коммунальные» отношения, при которых принимаются в расчет потребности Других, даже если это не выгодно индивиду. Индивидуалисты поддерживают рациональные отношения обмена и тщательно подсчитывают их издержки и выгоды) [Triandis, 1999].
Ш. Шварц указал на изъяны рассмотрения индивидуализма/ коллективизма как дихотомии противоположных базовых ценностей[Schwartz,1990]. Во-первых, существуют ценности, которые в одинаковой мере служат интересам как индивида, так и группы (например, мудрость) и поэтому регулируют поведение людей в любой культуре. Во-вторых, в любом современном обществе имеются важные универсальные ценности, которые, оставаясь коллективными, не являются групповыми (социальная справедливость, защита окружающей среды, защита мира). В-третьих, на основе эмпирических исследований установлено, что некоторые ценности, считавшиеся характерными для одного из типов культур, являются значимыми для обоих. Так, в США давно описана связь индивидуализма с мотивацией достижений. Но и японцы или китайцы, оставаясь коллективистами, стремятся к достижениям[87]. Шварц не обнаружил предполагавшейся связи индивидуализма с гедонизмом (поисками удовольствия и счастья), а коллективизма—с безопасностью. Возможна тесная связь между справедливостью и равенством: в США, где «распределение вознаграждений в соответствии с заслугами является доминирующей ценностью, господствует также правило честной оценки индивидуального вклада, т. е. норма равенства критериев при оценке заслуг всех людей» [Pepitone, Triandis,1987, p. 489].
Тем не менее к настоящему времени многочисленные исследования продемонстрировали полезность категорий индивидуализма и коллективизма для концептуализации, предсказания и объяснения межкультурных различий в поведении индивидов. Например, выявлены различия у представителей двух типов культур в локусе контроля, каузальной атрибуции, проявлении эмоций, значимости личностной или социальной идентичности, мотивации достижений, способах выхода из конфликтов, стилях вербальной и невербальной коммуникации и т.п.[88]
[с. 200]Кроме того, выявлена вариативность традиционных обществ по показателю индивидуализма/коллективизма: а) индивидуализм преобладает в обществах охотников и собирателей, а коллективизм — в сельскохозяйственных обществах; б) чем значительне сложность общества, тем выше уровень индивидуализма [Kagitçibasi, 1997]. Связывают рассматриваемое измерение культур и со многими социальными характеристиками современных обществ. Например, индивидуализм — с высоким уровнем экономического развития, криминализацией, распространенностью болезней, причиной которых является стресс, мобильностью населения, малым размером семей и др., а коллективизм — с противоположными качествами, а также с коррумпированностью властей, подчиненным положением женщин и почитанием старших. Однако подобное расширительное толкование понятий вызывает много вопросов, тем более что не всегда существуют эмпирические подтверждения подобных корреляций и имеется опасность «не получить никаких объяснений, если с помощью индивидуализма/коллективизма объяснять всё» [Ibid, р. 9].
Как и любая типологизация культур, их разделение на индивидуалистические и коллективистские — сверхупрощение. Результаты теоретических изысканий и эмпирических исследований значительно усложняют картину. В настоящее время коллективизм и индивидуализм уже не рассматриваются, как это делал Хофстед, в качестве взаимоисключающих полюсов некоего теоретического континуума. Два культурных синдрома могут сосуществовать и в зависимости от ситуации, например по отношению к разным группам или разным целям взаимодействия, более или менее ярко проявляться в каждой культуре, у каждого человека.
Так, если существует угроза группе, индивидуалисты, защищая «своих», действуют как коллективисты. А в коллективистских культурах одна из главных особенностей коммуникации — существенная разница в стиле общения со «своими» и «чужими». Например, иностранцев поражает контраст между преувеличенной вежливостью японцев в общении со значимыми для них Другими и их грубым поведением в общественном транспорте и на улицах современных городов[89].
Иными словами, коллективисты обнаруживают описанные выше качества главным образом при контактах с членами своей[с. 201]группы, с членами других групп их поведение похоже на поведение индивидуалистов. Так, было подтверждено эмпирически, что коллективисты-китайцы стремление к соблюдению равенства при распределении ресурсов демонстрировали только среди «своих», среди «чужих» эта норма не действовала, более того, китайские испытуемые оказались привязанными к норме распределения по вкладу более прочно, чем американцы[Kagitçibasi,1997]. Склонность помогать другим или избегать конфликта также есть отражение преданности группе и желания сохранить групповую гармонию.
Кроме того, выяснилось, что применение той или иной нормы при распределении вознаграждения определяется целью взаимодействия. Вне зависимости от культуры распределение по вкладу предпочитается, если цель — продуктивность, а равенство, если цель — сохранение групповой гармонии. Лишь в том случае, когда цель четко не определена, индивиды из коллективистских культур ориентируются на сохранение групповой солидарности, а не на продуктивность[Kagitçibasi, Berry,1989].
Большая часть населения Земли разделяет по крайней мере некоторые принципы коллективизма, и даже на Западе, где распространен индивидуализм, в настоящее время проживают многочисленные склонные к коллективизму этнические меньшинства. Тем не менее в социальных науках долгое время предсказывалась мировая тенденция прогресса к индивидуализму, якобы неизбежному в индустриальном обществе. Еще и сегодня некоторые авторы утверждают, что современное общество идет к полному разрушению коллективистской ориентации. Так, польский психолог Я. Рейковски предсказывает, что «общество, основанное на коллективистических принципах, не имеет шансов на процветание в современном мире» [Рейковски, 1993, с. 29]. Правда, он делает исключение для государств Дальнего Востока. Более того, Рейковски сам себе противоречит, рассматривая в качестве последствий вытеснения коллективистских норм и ориентации на государство в Центральной и Восточной Европе не только развитие личностной идентичности, но и попытки изыскать новые возможности для идентификации с какой-либо большой группой, чаще всего этнической или религиозной.
Многие современные исследователи вслед за выдающимися мыслителями XX столетия В. И. Вернадским и П. Тейяр де Шарденом, напротив, считают, что развитие человечества при господстве индивидуалистической культуры ставит под угрозу выживание вида:
«Можно даже говорить о выраженной склонности человечества к самоубийству как вида. Выделение в качестве "атома" человечества не коллективов, не общностей (например, этносов), а индивида [с. 202]привело к утере видового инстинкта самосохранения»[Кара-Мурза, 1990, с. 9–10].
Действительно, общество, поведение членов которого регулируется индивидуалистическими ценностями свободы в поступках и самостоятельности в суждениях, кроме несомненных достоинств, имеет и множество недостатков. Именно для него в большей степени, чем для общества коллективистского, характерны одиночество, разводы, депрессия, преступления, связанные с насилием, самоубийства.
В стремлении объединить лучшее из традиций коллективистских и индивидуалистических культур создается социологическая концепция коммунитарианизма, рассматривающая как наиболее желанное качество личности в обществе способность жить в гармонии с окружающими, не теряя при этом собственной индивидуальности. Коммунитарианисты
«предлагают нечто среднее между индивидуализмом Запада и коллективизмом Востока, между эгоистической независимостью, традиционно понимаемой как мужская роль, и заботливостью, традиционно соотносимой с ролью женщины; между защитой индивидуальных прав и общественным благополучием; между свободой и братством; между я-мышлением и мы-мышлением» [Майерс, 1997, с. 255].
10.3. Изучение ценностей как путь к познанию культуры
В разных разделах учебника мы уже встречались с изучением ценностей: как центрального содержания трансмиссии культуры; как базовой конструкции ментальности; как одного из основных элементов традиции, регулирующих социальное поведение человека. Существует мнение, что исследование ценностей в настоящее время является наиболее важным и актуальным направлением этнопсихологии[Лебедева, 2000]. В соответствии с этой позицией именно преобладающие в обществе ценности являются одним из ключевых, может быть, стержневым элементом любой культуры, а следовательно, основным регулятором социотипического поведения.
В понятии социальная ценность подчеркивается ее принадлежность социальной группе либо обществу в целом, а в понятии личностная ценность — ее принадлежность собственно личности. «Социальные ценности, выступающие как некоторые общественные идеалы, выработанные общественным сознанием, усваиваются индивидом в процессе социализации и образуют ценностные структуры личности, т. е. превращаются в личностные ценности»[Белинская, Тихомандрицкая, 2001]. [с. 203]Соответственно, и в этнопсихологии изучение ценностей проходит на двух уровнях анализа — индивидуальном и культурном.
Исследование ценностных предпочтений индивидов долгое время базировалось на теории М. Рокича, прославившегося прежде всего созданием методики, с помощью которой изучались в том числе и приоритеты национальных ценностей [по: Hofstede, 1980]. Однако на сегодняшний день наибольшие достижения в этнопсихологии ценностей связаны с Международным проектом, который с конца 80-х годов и до настоящего времени осуществляется под руководством израильского психолога Ш. Шварца[Schwartz, Bardi,2001; Smith, Schwartz,1997].
Исходя из eticподхода, Шварц сформулировал теорию универсального содержания, структуры и иерархии ценностей, понимаемых на индивидуальном уровне как цели, которые служат ориентирами для оценок и действий индивидов. Позиция ученого состоит в том, что фундаментальные человеческие ценности можно обнаружить во всех культурах, так как они соответствуют универсальным требованиям человеческого существования (биологическим потребностям, потребностям в социальном взаимодействии и требованиям выживания и функционирования в группе). Всего Шварц выделил 10 типов универсальных ценностей, соответствующих основным мотивационным целям: власть, достижение, гедонизм, стимуляция (полнота жизненных ощущений), самостоятельность (саморегуляция), универсализм, благожелательность, традиционность, конформизм, безопасность[Smith, Schwartz, 1997].
Основываясь на своей теории и заимствовав методические приемы Рокича, Шварц сконструировал опросную методику для выявления 56[90] ценностей, представляющих все эти типы. Чтобы избежать опасностей «навязанного» eticподхода[Berry,1999], в нее были включены ценности всех мировых религий, а также сделаны заимствования из методик, созданных не только на Западе, но и в Азии и Африке. Одновременно создавались и сопоставлялись три версии — на иврите, английском и финском языках.
К 2001 г. методика прошла апробацию в 56 странах Азии, Африки, Западной и Восточной Европы, Латинской Америки, Океании и Среднего Востока, всего было опрошено около 45 000 респондентов (школьных учителей и студентов)[Schwartz, Bardi,2001]. Результаты многочисленных исследований подтвердили наличие близкого к универсальности, по выражению самого Шварца, набоpa [с. 204]из 10 типов ценностей. Близкой к универсальности оказалась и структура отношений между ними: хотя индивиды из разных культур могут приписывать отдельным ценностям разное значение, все ценности организованы в мотивационные противопоставления, расположившиеся на двух биполярных осях.
Первое измерение: открытость изменениям/консерватизм — близко к нормативным аспектам индивидуализма/коллективизма, когда коллективизм рассматривается как традиционное, консервативное мировоззрение. Однако новые измерения лучше отражают специфику ценностей, составляющих сконструированную Шварцем структуру. Действительно, понятие консерватизм лучше определяет ценности конформизма, традиционности и безопасности, чем коллективизм, а ценности стимуляции и самостоятельности подразумевают скорее открытость изменениям, чем индивидуализм [Kagitçibasi, 1997].
Второе измерение: самоопреодоление (универсализм, благожелательность) — самовозвышение (власть, достижение, гедонизм). С точки зрения отношений между индивидом и группой это измерение также родственно коллективизму/индивидуализму.
Следующей задачей в проекте Шварца стало выявление иерархии ценностей[Schwartz, Bardi,2001]. Индивиды из большинства культур продемонстрировали поразительную согласованность в определении относительной важности различных типов ценностей. Иными словами, была выявлена панкультурная иерархия ценностей. На первом месте оказались ценности благожелательности (честность, лояльность, ответственность, снисходительность), затем следовали ценности самостоятельности (свобода, независимость, любознательность) и универсализма (социальная справедливость, равенство). Безопасность и конформизм также воспринимались как достаточно важные. А вот наименьшую значимость респонденты приписали ценностям трех типов: власти, традиционности и стимуляции. По мнению Шварца, выявленная иерархия соответствует требованиям успешного функционирования большинства обществ: сохранению кооперативных отношений между членами первичных групп (прежде всего семьи), необходимости затрачивать время, физические и интеллектуальные усилия для продуктивного исполнения работы, удовлетворению потребностей и желаний индивида.
Впрочем, и иерархия ценностей оказалась лишь близкой к универсальной. Другая иерархическая структура ценностей была выявлена у респондентов из Африки (Ганы, Уганды, Нигерии) и островного государства Фиджи, расположенного в Тихом океане. Наиболее важными они считали ценности конформизма, а наименьшую значимость приписывали ценностям самостоятельности. Шварц[с. 205]объясняет это особенностями семейных структур в культурах респондентов — преобладанием больших семей, члены которых взаимозависимы и живут в непосредственной близости. Можно согласиться с тем, что успешное взаимодействие в этих условиях требует конформизма (повиновения нормам, которые пронизывают все сферы жизни, и сдерживания индивидуальных импульсов). Действительно, благожелательность в данном культурном контексте может оказаться менее эффективной, а следовательно, рассматриваться менее значимой[91]. Ценности самостоятельности (независимости и автономии) также не способствуют гармоничным отношениям в большой семье, так как побуждают индивида формировать собственные способы действий и мыслей. Результаты, полученные в Африке и на Фиджи, вынудили Шварца признать, что широко распространенная панкультурная нормативная иерархия ценностей связана с социально-структурными характеристиками большинства, но не всех обществ[Schwartz, Bardi,2001].
Кроме изучения ценностей на личностном уровне, проводятся и сравнительно-культурные исследования согласованных абстрактных идей о том, что считается хорошим, правильным и желательным в обществе или культурной группе:
«Когда люди выполняют свои роли в социальных институтах, они апеллируют к культурным ценностям, решая, какое поведение будет подобающим, и оправдывая свой выбор в глазах других»[Smith, Schwartz, 1997, p. 83].
Структура личностных ценностей не всегда отражает структуру ценностей на уровне культуры. Например, акценты одновременно на власти и подчинении вполне совместимы на уровне культуры: «Социальная система будет более согласованной, если люди рассматривают власть как желательную основу для организации человеческих отношений, а подчинение — как соответствующее поведение по отношению к тем, кто облечен властью»[Лебедева, 2000, с. 74]. Но отдельному индивиду нелегко в одно и то же время стремиться к власти и покорности.
Существуют сотни ценностей, по которым могут сравниваться культуры. Некоторые ценности релевантны только отдельным культурам, например, emicопросник китайских ценностей М. Бонда включает «конфуцианский трудовой динамизм» [по:Kagitçibasi,1997].[с. 206]Но исследователи универсалистского направления за межкультурными различиями стремятся найти сходство и выделить несколько базовых ценностных измерений, по которым культуры можно сравнивать. Они исходят из того, что в культурных ценностях отражаются проблемы, с которыми сталкивается любое общество, регулирующее деятельность своих членов.
Так, Хофстед считает, что таковыми являются: социальное неравенство; отношения между индивидом и группой; тендерные проблемы; отношение к неопределенности, в том числе контроль за агрессией и проявлением эмоций. Соответственно четыре выделенных им ценностных измерения культур отражают способы совладания с этими проблемами:
· дистанция между индивидом и властью (принятие членами группы, обладающими властью в наименьшей степени, ее неравного распределения как законного или незаконного);
· индивидуализм/коллективизм (степень интегрированности индивидов в группе)[92];
· маскулинность/фемининность (ценность достижений, героизма, напористости и материального успеха либо межличностной гармонии, скромности, заботы о слабых);
· избегание неопределенности (степень толерантности по отношению к ситуациям неопределенности и двусмысленности) [Hofstede,1980][93].
В исследовании Хофстеда были обнаружены связи между географическим местоположением страны и паттернами ценностей. Например, из всех исследованных стран с самым высоким уровнем коллективизма и большой дистанцией между индивидом и властью оказались Венесуэла, Мексика, Филиппины, Югославия. Противоположный паттерн — индивидуализм и короткая дистанция между индивидом и властью — был обнаружен в Скандинавских странах, Германии, Австрии и Израиле. Англоязычные страны продемонстрировали еще больший индивидуализм и средний уровень дистанции. И наконец, высокий уровень индивидуализма в сочетании с большой дистанцией между вышестоящими и нижестоящими оказался свойствен романоязычным католическим государствам (Италии, Испании, Франции).
[с. 207]Хофстед не претендует на то, что предложенные им ценностные измерения культур совершенны, хотя они и продемонстрировали свою практическую пользу в разных областях — от тренинга эмигрантов до объяснения межкультурных различий в уровне коррумпированности общества. Он предложил другим исследователям выделить новые измерения, что и сделал Шварц. Как и Хофстед, он подчеркивает, что содержание измерений культурных ценностей отражает то, какими способами группы справляются с встающими перед ними проблемами.
В качестве основных проблем Шварц называет: отношения между индивидом и группой (в какой степени человек автономен или «встроен» в группу); обеспечение ответственного социального поведения (как можно мотивировать людей, чтобы они учитывали благоденствие других и взаимодействовали с ними); роль человеческих существ в социальном и природном мире (покоряются ли они, приспосабливаются или господствуют над миром). Культурные варианты адаптации к каждой из этих проблем выражаются, сохраняются и оправдываются в особом наборе взаимосвязанных ценностей (типах ценностей), которые располагаются вдоль трех биполярных осей: консерватизма/автономии, иерархии/эгалитаризма, владычества/гармонии.
Первая ось — консерватизм/автономия
В культурах, расположенных на полюсе консерватизма, личность рассматривается как находящая смысл своего существования в идентификации с группой и социальных отношениях. Примеры ценностей консерватизма: социальный порядок, уважение традиций, безопасность семьи, самодисциплина. В культурах, расположенных на полюсе автономии, личность рассматривается как независимая, придающая особый смысл собственной уникальности и стремящаяся выразить свои предпочтения, чувства, мотивы. Примеры ценностей интеллектуальной автономии — любознательность и креативность; эмоциональной автономии — удовольствие и разнообразие.