§ 10. Борьба за веротерпимость в Голландии в течение
XVIII века.
I . Если даже не полагать вместе с Маколеем, что 1688-ой год был кульминационным пунктом голландского влияния в Европе, — то, во всяком случае, нельзя отрицать, что непосредственно в следующем веке начинается быстрый упадок чудесного первенства Голландии, большую и лучшую долю которого должны были наследовать на море — Англия, на суше — Пруссия. Но, кроме политического господства, Голландия занимала первое место по своей художественной, философской и юридической культуре, и все это духовное богатство точно так же должно было распределиться на пользу других стран; особенно выдающуюся роль Голландия играла в религиозных вопросах, и теперь должна была уступить первенство Пруссии, которая с этих пор становится наиболее значительным евангелическим государством на континенте. Самое дело терпимости, углубляясь все более и более в своих религиозных доказательствах, перестает быть вопросом, по преимуществу голландским. Великий спор переносится на другую арену, в Германию, Францию и Англию.
Голландия, бывшая одно время главным идейным центром и родиной всякого рода благородных начинаний, теперь не только должна была питаться отраженным светом чужой литературы и пользоваться образцами иностранных учреждений, но даже оказалась не в силах у себя на месте поддержать те либеральные принципы, которые остались ей в наследство после предыдущих поколении и чужеземных эмигрантов, в свое время с большим трудом боровшихся за свои свободные идеи. Однако, речь на латинском языке, которую Герард Ноодт (Noodt) произнес в феврале 1706 года при вступлении в должность ректора Лейденского Университета, речь, пользовавшаяся долгое время громадной известностью в Голландии и других странах, может считаться лебединой песнею умирающей героической эпохи. Изданная в том же году, эта речь носила следующее заглавие: "De religione ab imperio iure gentium libera", Lugd. Batavorum, 17061.
1 Она находится точно так же в Орр. Ноодта, Lugd. Batavorum, т. I, стр. 518-526.
135
В следующем году она была переведена на французский язык Барбейраком1 а затем при помощи этого перевода была издана на английском2 и немецком3; все позднейшие писатели горячо восхвалили ее и широко пользовались ее аргументацией4.
И действительно, эта речь представляет собою нечто замечательное, причем особенного внимания заслуживает самый способ рассуждения. Быть может, еще впервые в Голландии юрист берется за разработку этого вопроса, бывшего до этого времени как бы монополией философов и теологов. Но уже в самом факте перенесения спора на юридическую почву следует видеть германское влияние, в частности Пуффендорфа и Томазия5; в дальнейшем это влияние выступает еще очевиднее, поскольку Ноодт все свои доказательства основывает на понятии естественного права, которое несколькими годами ранее было блестящим образом формулировано в сочинениях этих двух великих немецких юристов. Сама речь написана в очень приподнятом тоне, что вполне соот-
1 В биографии Ноодта, написанной Барбейраком (Орр., цит. том I), между прочим говорится: Oratio vero "De religione ab imperio, lure Gentium, libera "statim atque lucem vidit, Belgica" facta fuit: eiusque Versionis nova Editio nuper (1734) emissa est". Барбейрак кроме этого перевел еще и предыдущую речь Ноодта, снабдил ее примечаниями и озаглавил свою работу: "Du pouvoir des souverains et de la liberté de conscience", Amstelod., 1707, in 12; 1714, in 8. Впоследствии он приложил этот перевод к своему сочинению: "Recueil de Discours sur diverses maueres importantes, Amstelod., 1731.
2 Неким Savage, без указания источников (по крайней мере так утверждает Барбейрак в своих биографиях Ноодта), впоследствии же Маколеем, Лондон, 1781.
3 Сначала Пагенкопом (Pagenkop), "Des berühmten Gerhard Noodts gelehrte Rede von der Freyheit des Gewissens nach dem Lateinischen Original und der Französischen Version des Herrn Batbeyracs ins Teutsche übersetzet", Frf. u. Leipzig, 1724. Затем она была помещена в анонимной работе под заглавием: "Der Toleranz- und Gewissens-Freyheit Rechtsmässigkeit, Nothwendigkeit und Nutzen", Hamb. u. Leipzig, 1728, стр. 189-274.
4 Юст-Геннинг Бёмер, Henning Boehmer (op. cit. и § 12) в § 22, стр. 21 говорит, что Ноодт в своей речи: "causam libertatis conscientiae ita egregie egit, ut sub hoc advocate sucumbere haud potuerit".
5 См. ниже § 12.
136
ветствовало ее теме, торжественной обстановке и самой личности произносившего ее.
Ноодт начинает с воспоминания о славе предков, сделавшихся предметом уважения всего мира, благодаря тому что они сумели нанести сильный удар тирании религиозной нетерпимости, которая ни в одной стране никогда не щадила ни одного выдающегося человека. После этого патриотического вступления, Ноодт тотчас же взывает к чувству гуманности и говорит:
"Date igitur felicitati temporis; ut fas sit Jureconsulto, in atrio libertatis Batavae agere causam generis humani, et ex sanctissimo Naturae ac Gentium iure loqui pro libertate reipublicae illius maioris quae Dei et hominurn societate coniungitur; nee fere monte aut fiumine, aut exiguis spatiis, sed demum oceano et solis via terminatur".
Обратимся к самой природе, — говорит далее Ноодт; — разве она не вложила в каждое живое существо неудержимое желание действовать по своему усмотрению в поисках за своим благом; тем более сильно это стремление в человеке, которому природа дала, кроме всего прочего, разум, благодаря чему он может, сопоставляя и сравнивая, различить истинное добро от кажущегося. В этом — начало, в этом — источник всякого права, в этом — первый и высший закон всякого сообщества. Теперь, если этот закон соблюдается относительно физического здоровья, относительно свободы продавать и покупать, заниматься торговлей, искусством или земледелием, — то почему же никогда не хотят исполнять его в отношении того, что является нашим душевным благом, т. е. в отношении религии, которая по самому существу своему наиболее далека от всякого рода внешних уз и от всяких соображений материального характера и зависит исключительно от движения души и диктуется чистой волей.
И это тем более верно, что мы имеем налицо бесконечное разнообразие религий. Ноодт употребляет одно выражение, которое живо напоминает нам поразительные слова римляна Симмаха: "ad hoc tarn horribile et grande secretum omnes gentes nationesque inde ab ortu solis ad occasum tarn multis, tamque diversis decurrere itineribus, ut enumeraturo singula neque dies sufficiat, neque lingua?"
Из множественности человеческих верований можно сделать только тот вывод, что каждый превозносит свою религию и презирает и осуждает другие. Но если глубже взглянуть на этот вопрос, — то легко заметить, что не только ни
137
один человек не может претендовать на власть над умом другого, но даже не смеет говорить, что он прав, потому что верховным судией и властителем всех умов может быть только один Господь Бог. Поэтому желание принуждать чужую совесть не будет ли возмущением против Бога и посягательством на его власть? Что могло помешать всемогущему Господу Богу заключить весь род человеческий в одну идентичную религиозную формулу: внушив всем людям совершенно одинаковые религиозные понятия, наподобие того, как у всех народов существуют одинаковые понятия об арифметике и счислении и, считая по пальцам, бельгийцы, британцы, германцы, итальянцы, испанцы, галлы, африканцы, индийцы, скифы и американцы, — все непременно скажут, что два и три равняются пяти?
Поэтому будем относиться с уважением к тому, что Бог и природа вложили в каждого из нас, т. е. не будем насиловать ничью свободу суждения, и не будем присваивать себе права судить, права, которого нам никто не давал. Пусть каждый свободно следует согласно той религии, которая ему больше всего нравится; точно также пусть будет свободен переход из одного вероисповедания в другое: никогда не нужно для удержания кого-нибудь в его старой вере употреблять что-либо другое, кроме кротких увещеваний.
И, если в царстве природы ни одному смертному не дано права судить Бога и избранный Им способ поклонения, — то на каком основании может принадлежать подобная власть государю, после установления общественного строя? Происхождение этой власти нужно искать не в необходимости надзирать за культом, а в том, что объединенный союз нуждается в наиболее прочной защите от материальных опасностей; последнее входит в круг обязанностей государя, но все, что касается до образования, до верований, до добродетели человеческих душ — ускользает из его компетенции. И так религия должна стоять совершенно вне власти государей, которые по отношению к ней являются простыми частными людьми.
Нам могут возразить, — говорит Ноодт, — что существует только один истинный путь к вечному блаженству, и поэтому государь, употребляя принуждение для совращения на него своих строптивых подданных, не совершает ничего несправедливого.
138
На это можно лишь ответить, что в споре об истинном пути нет никакого основания доверять государю более, нежели другим людям.
Суть дела нисколько не меняется в том случае, если государя окружает коллегия лиц, сведущих в религиозных вопросах.
Нам могут еще возразить, продолжает Ноодт, что непризнание истинной веры есть уже оскорбление Бога. Но, прежде всего, кому другому как не самому Господу Богу могло бы принадлежать право наказывать за подобную обиду? И действительно ли есть преступление отрицать то, что сам Бог не дал нам знать, отрицать не по причине нашей порочности, а в силу нашей немощности? Поэтому насилие, которое совершается над нами в данном случае, нельзя сравнить с тем насилием, которое делается над безумным, чтобы помешать ему броситься в пропасть; не надо забывать, что только добровольное раскаяние может быть оправдано, даже когда оно прикрывается добрыми намерениями, которые бессильны поколебать заблуждение.
Наконец, нам могут возразить, — предусматривает Ноодт, — что для государства очень важно придерживаться какого-нибудь одного определенного культа. Но это справедливо только в том случае, когда хотят установлением государственного культа помешать образованию ассоциаций, направленных против государства, общественного порядка и добрых нравов, и никакого вреда для государства не может произойти от создания какой-нибудь новой секты, которая ко всему этому относится с уважением.
Если бы государю было предоставлено право запрещать суеверие и идолопоклонство, то повторились бы времена Нерона, который в качестве exitialis superstitio осудил ту же самую христианскую веру; в конце концов ведь далеко не все, что противно Богу, как, например, скупость, зависть, сладострастие, невоздержанность, — наказывается законами. И если Моисеев закон точно также карал за идолопоклонство, — то сколько других предрассудков этого времени не подходят более к нынешнему государственному строю!
И наоборот, как не хвалить императора Валентиниана и всех других государей, практиковавших полную религиозную терпимость! Заканчивает свою речь Ноодт увещеванием идти по пути, намеченному нашими предками.
По существу, в защиту веротерпимости здесь не было сказано ничего нового, но вся речь написана с большим
139
подъемом, богата мыслями и сжата; аргументация ее вполне достойна такого выдающегося юриста, каким был Ноодт; в этом отношении она далеко оставляет за собой все предыдущие сочинения.
II . — В речи Ноодта мы не находим ясного намека в сторону католиков. Его похвалы всеобщей терпимости, и, в силу этого, одобрения им правителей своей страны дают повод думать тому, кто будет пользоваться только этим документом, что с течением времени также и для католиков были отменены прежние вероисповедные ограничения. Но, на самом деле, этого не было; юридическое положение католиков и во время Ноодта осталось без изменений, и только благодаря развитию духа терпимости смягчилась жестокость суровых кар и самое применение их было в значительной мере ослаблено. Но и это было далеко не всегда. Время от времени наступал крутой поворот в сторону прежней жестокости, как отражение или реакция против того дурного обращения, которому подвергали протестантов в католических странах1. Особенно резко отозвалась на положении католиков отмена Людовиком XIV Нантского эдикта2; в этом надо искать объяснение того на первый взгляд довольно странного факта, что иногда те же самые голландские католики ходатайствовали перед своими единоверцами, занимавшими в Бельгии господствующее положение, о прекращении начатых преследований против протестантского меньшинства в этой стране3.
Преследования усиливались в связи с так называемым расколом в Утрехтской церкви, вызванным благосклонным отношением части католического духовенства к доктрине янсенизма.
Прямым следствием раскола было, во-первых: образование национальной голландской католической церкви, составившейся из диссидентов-янсенистов, и во-вторых: энергическая борьба против нее во имя Рима со стороны римско-католической церкви, предводительствуемой миссионерами-иезуитами, которых отправляли сюда папы.
Вполне естественно, что правительство, находясь в руках у реформатов, старалось покровительствовать первой из двух
1 Knuttel, op. cit., см. § 7, II, стр. 80 и далее.
2 Niрроld, op. cit. (см. § 7), стр. 122. Кроме того, см.: "Die altkatholische Kirche des Erzbisthums Utrecht", Гейдельберг 1872, стр. 25.
3 См. Hubert, op. cit., см. выше § 7, стр. 76.
140
указанных фракций; с другой стороны надо признать, что то предубеждение и всеобщие упреки, которые вызвало поведение иезуитов, положили в общем начало преследований католиков в Голландии1. Благодаря этому возродились прежние суровые меры против иезуитов и была издана целая серия распоряжений, имевших своею целью помешать распространению папизма2. Раскол отразился на многих полемических сочинениях того времени; среди последних достойно упоминания анонимное сочинение Anthony Slicher'a, в котором автор спрашивает: могут ли так называемые римско-католики претендовать на свободное отправление своего культа в Голландии. Книга вышла двумя изданиями. Первое из них носило следующее заглавие:
"Beredeneerde waarschouwing over het dulden der Roomschgezinde kerkdiensten in de Vereenigde Nederlanden", Amst, 1719.
Ко второму изданию было присоединено несколько других сочинений против папистов, и оно называлось так:
"Herhaalde waarschouwing over het tolereeren der Romschgez kerkdienst in de V. N.", Amst., 1726.
В течение всего XVIII века внутри той же самой реформатской церкви не прекращается старинный спор между ортодоксами и либералами, или либертинами, по вопросу о терпимости3.
Главою либеральной партии и представителем нового терпимого духа был в это время знаменитый теолог и филолог Герман Венема (Hermannus Venema, 1697-1787); против него и против его единомышленников полемизировал в числе других Комрик (Comric) в диалоге, выпущенном под вымышленным именем; он выступил здесь под псевдонимом Ortodoxus в защиту ортодоксии. Произведение его было озаглавлено: "Examen van het ontwerp van tolerantie". Правда, сторонники нетерпимости нашли себе еще более ожесточенного вождя в лице Гофштеда (Hofstede), против которого в защиту терпимости выступил раньше всех других Ноземан (Nozeman).
1 См. Niрроld, Geschichte, стр. 125 и далее.