1 См. также часть IV "Supplément", гл, 31, цит. издание, т. II, стр. 452 и cл.
126
язычников, Бейль отвечал противникам: "размножение сект, напротив, вызовет благородное соревнование в добре, и терпимость более всего другого на этом свете может способствовать возврату золотого века и создать полную гармонию из нескольких голосов и инструментов различных тонов, нисколько не уступающую по приятности единообразию одного голоса ("la Tolérance est la chose du monde la plus propre à ramener le siècle d'or, et à faire un concert et une harmome de plusieurs voix et instruments de différents tons et notes, aussi agréables pour le moins que l'uniformité d'une seule voix"1. И несколько далее: "все религии мира, как бы странны и противоположны между собой они ни были, ничем не противоречат бесконечному величию и совершенству Верховного Существа, которое само пожелало, чтобы вся природа прославляла Его в своем бесконечном разнообразии". ("Toutes les religions du monde, bizarres et diversifiees comme elles sontx ne conviennent pas mal à la grandeur infinie de l'Etre souverainement parfait, qui a voulu qu'en matière de diversitè toute la nature le préchât par le caractere de l'infini"2.
Если многообразие религиозных верований и представляет собою вред, то виновата в этом исключительно нетерпимость; во всяком случае убийство еретиков есть неизмеримо худшее явление.
Разве в той же самой римской церкви мы не сталкиваемся с бесконечной "bigarrure" всякого рода мнений, тенденций, обычаев и нравов? Князья должны быть защитниками Церкви, но не в том смысле, чтобы предлагать свое оружие на защиту ее нетерпимости или мстить за обиды, по ее утверждению, причиненные Богу; напротив, князья должны заботиться о том, чтобы Церковь имела честных и образованных пастырей; должны смягчать их дурные нравы; наказывать тех, кто посягает на свободу Церкви; подавлять те секты, которые оскорбляют служителей господствующей Церкви или пытаются действовать насилием против лиц, упорствующих в своей старой вере.
1 Часть II, гл. 6, том I, стр. 358
2 Ibid., стр. 371. Собственно говоря, Бейль только мимоходом высказывает эту точку зрения, прибавляя тотчас же, что было бы гораздо красивее, если бы все люди имели одну веру. Но во всяком случае нельзя не поразиться тому, что на расстоянии более чем на 12 веков мы встречаемся с бессознательным повторением высочайшей идеи религиозного синкретизма.
127
Достаточно допустить в одном случае терпимость, и она получит всеобщее распространение, возражали Бейлю его противники. Именно так и должно быть, замечал им Бейль. Почему нельзя терпеть евреев, если существование их допускается "даже в тех странах, где действует Инквизиция, как например в Италии?" ("même dans les païs d'Inquisition, comme en Italie?"). Почему нельзя терпеть магометан, признающих нашего Иисуса Христа за великого пророка?
Почему, наконец, нельзя относиться с терпимостью к язычникам, и с гораздо большим основанием терпеть социниан? И Бейль развивал свои мысли дальше, побивая по пути тех, кого он называл "demi-tolérans", т. е. людей, желавших ограничить терпимость только теми сектами, которые не подрывали основ христианства.
Наконец, сторонники наказания ереси утверждают, что насилие, совершаемое во имя истины, не нуждается в оправдании. В четырех главах своего сочинения (VIII, IX, X, XI) Бейль возражает им, последовательно развивая одно из основных положений всей картезианской философии, а именно: заблуждающаяся совесть имеет точно такие же права, как и пребывающая в истине. Только то, что согласуется с требованиями совести, поистине хорошо и добродетельно, и поступать против совести будет всегда злом, потому что достоинство или отрицательность всякого действия зависит исключительно от чувства подчинения императиву высшего порядка в нашей совести1. Однако человек, добросовестно заблуждающийся и на основании голоса своей совести преследующий другого человека, истинно верующего, заслуживал бы точно такого же оправдания и одобрения, как и тот, кто преследует заблуждение. И поэтому необходимо изъять все это из области субъективной оценки и в качестве универсального принципа объективного права, по терминологии современной юриспруденции, как для ортодоксов, так и для иноверцев выставить то положение, что никто не может быть преследуем за свои религиозные убеждения.
1 Глава X, стр. 466 ..."в том положении, в котором находится человек, Бог довольствуется тем, что требует от него, чтобы он наиболее ревностно искал истину; и, если человек думает, что нашел ее, — то пусть любит ее и подчинит ей свою жизнь. Каждому ясно, что все это является доказательством того, что мы должны относиться с равным уважением как к действительной, так и ко мнимой истине".
128
В двух последних частях своего "Комментария" Бейль не прибавляет ничего существенного к своей аргументации за свободу совести.
III . В следующем году глава кальвинистической ортодоксии пастор Пьер Жюрьё1, бывший одно время большим другом Бейля, написал опровержение "Commentaire". Это была уже вторая литературная попытка с его стороны; первое его выступление, несмотря на его громадную эрудицию и незаурядный политический талант2 не имело никакого успеха. Жюрьё пытался примирить между собою следующие два положения: что католики во Франции и вообще паписты во всех странах не имеют права преследовать протестантов, но что эти последние имеют право принуждать и наказывать еретиков и отступников, прибегая при этом к помощи светской власти. По мнению Жюрьё, нет ничего более ошибочного и более гибельного, чем принцип всеобщей терпимости.
Вполне естественно, что католики несколько сбили его с позиции, указав ему, что, в конце концов, он занимался только тем, что брал у князя меч одною рукой и тотчас же возвращал его другой, а вместе с тем с удовольствием извлекали из его собственных работ обильные аргументы в защиту абсолютной терпимости3.
И точно так же естественно, что либеральная часть эмигрировавших гугенотов, во всех вышедших впоследствии сочинениях в защиту терпимости, неизменно метила в Жюрьё.
Одним из первых напал на Жюрьё автор следующей работы: "Le Protestant pacifique ou Traité de la paix de l'Eglise", etc. contre M. Jurieu, par Léon de la Guitonnière, Амстердам, 1684; по заглавию трудно угадать резко обличительный тон этого сочинения.
Под этим псевдонимом скрывался бургундский пастор Обер де-Версэ (Aubert de Versé), переселившийся в Голландию и впоследствии отрешенный от должности, как социнианин. Он поставил себе целью доказать в этом сочи-
1 "Des droits des deux Souverains en matière de religion, la conscience ct le Prince. Pour détruire le dogme de l'indifférence des Religions et de la Tolérance universelle contre un livre intitulé: Commentaire etc.", Роттердам, 1687.
2 Относительно замечательной полемической изворотливости Жюрьё, как полемиста, см. у Puaux, стр. 30, 45, 64, 100 и сл.
3 См. Puaux, стр. 49, п. 1.
129
нении, что если реформаты хотят остаться верными своим принципам, то они должны терпеть в своей общине "всех христиан мира, не исключая социниан и квакеров". Впрочем, он не считает нужным останавливаться особенно долго на доказательстве необходимости как церковной, так и в особенности гражданской терпимости, потому что для него это кажется вполне ясным на основании требований разума и веры.
После него осталось еще другое сочинение: "Traité de la liberté de conscience, où de l'autorité des souverains sur la religion des peuples", par S. D. L. G., Кельн, 1687.
Теми же самыми чувствами и тою же ненавистью к Жюрьё продиктована работа Lе Сène, вышедшего впоследствии из состава реформатской общины, и арминианина Lе Clerc'а: "Conversations sur diverses matières de religion", à Philadelphie chez Thimothée de S. Amour, 1687.
В двух из этих "Разговоров" трактуется о терпимости, с которою протестанты должны относиться друг к другу, и с которою магистрат должен действовать в отношении еретиков. Сочинение заканчивается "Трактатом о свободе совести, посвященным Королю Франции и его Совету".
Винэ, даже не зная настоящих авторов этого труда, отзывается о нем с величайшей похвалой1.
Жюрьё выступил с самой ожесточенной полемикой как против этих сочинений, так и против лиц, непосредственно задевших его против Алликса и Папина2; он прекрасно понимал, что, в конце концов, родоначальником всего этого идейного движения был социнианизм, а потому поднялся против него со своей "Tableau du Socinianisme", с помощью которой пытался пробить брешь в этом учении. Но даже он сам должен был признать, что с одной стороны уже большое число благочестивых и благонамеренных людей восприняло идеи терпимости, проповедуемые социнианами; а с другой, что "tout aussitôt que le monde croira que le Socinianisme est une religion fort tolérable il est constant que dans peu de temps l'Église sera socinienne" ("можно с уверенностью сказать, что как только люди признают, что социнианизм вполне терпимая религия, то в самом непродолжительном времени Церковь обратится в социнианскую")3.
1 Vinet, "De la liberté des cultes", Париж, 1826, стр. 299.
2 Puaux, стр. 113.
3 Ibidem, стр. 116, 121.
130
Затем Жюрьё, убедившись в том, что одной литературной кампании недостаточно для того, чтобы остановить развитие терпимости, не постыдился обратиться за осуждением ее к членам Соборов. Благодаря этому, и самый спор принял более острый характер.
В августе 1690 года собор в Амстердаме, по настоянию того же Жюрьё, осудил несколько ошибочных мнений, которые, как можно видеть из актов собора, были тем более вредны, что "sous les noms affectés de la charité et de la tolérance, elles tendent à faire glisser dans l'âme des simples le poison du Socinianisme et l'indifférence des Religions" ("они под притворными названиями милосердия и терпимости пытаются отравить души простых людей социанизмом и внушить им безразличное отношение к религиям"). Еретические суждения были перечислены под девятью различными нумерами, причем все они имели то или иное отношение к терпимости, в особенности же п. 6, формулированный следующим образом: "Que la pieté et la raison obligent a Ja Tolerance, tant civile qu'ecclésiastique, de toutes les hérésiés" ("будто любовь к людям и разум обязывают как к светской, так и к церковной терпимости по отношению ко всем еретикам"). Согласно с этим постановлением, Лейденский Собор в следующем году беспощадно осудил сочинение пастора Гедеона Гюэ (Gédéon Huet) 'Apologie pour les vrais tolérans", Dordrecht, 1690.
Вина этого произведения заключается в том, что автор позволял себе высказывать крайне либеральные суждения и в конце концов пришел к тому заключению, что "в христианских государствах истинное христианство существует только в той мере, поскольку осуществляется терпимость" (II п'у a point de véritable christianisme dans les Etats chrétiens qu'autant qu'il у a de tolérance"). Загоревшаяся полемика продолжалась путем анонимных пасквилей, сопровождаясь жестокими взаимными упреками и резкими личными выпадами, и утихла только тогда, когда сошли со сцены или умерли некоторые из наиболее выдающихся ее участников, в том числе и Жюрьё.
С успокоением страстей могли выступать наружу примирительные тенденции, которые, начинаясь рядом широких
1 См. Puaux, стр. 199 и cл.
131
уступок ортодоксии, постепенно приводили к борьбе за самую полную терпимость1.
"Les justes bornes de la Tolérance avec la défense des mystères du Christianisme", 1691. Под таким заглавием вышло сочинение Филипо (Philipot), пастора из Киэрака, в котором автор различает в религии три вещи: душу, тело и одеяние. Душа — это внутренняя вера, тело — устное исповедание веры, и наконец одеяние — это публичное отправление культа.
Первые две вещи, по мнению Филипо, ускользают от власти магистрата, который может регулировать только третью, т. е. отправление культа, отказывая диссидентам в школах, в храмах и в праве собраний. Тем не менее, Филипо замечает, что "все секты на этом свете, каковы бы они ни были, если только их вероучение не содержит в себе ничего противообщественного, должны быть оставлены в покое" ("toutes les sectes du monde, quelles qu'elles soient, pourvu que leur creance n'aille pas à la mine de la société civile, doivent être laissées en repos").
Но среди различных работ этого направления первое место по своей ценности занимает, без сомнения, сочинение Ильи Сорена (Еliе Saurin), пастора в Утрехте, "Reflexions sur les droits de la conscience, ou Ton fait voir la difference entre les droits de la conscience éclairée et ceux de la conscience errante, on réfute le "Commentaire philosophique" et le livre intitulé "Droit des deux
1 Puaux, говоря об этом примирительном периоде, пишет: "Bernard, écrivain honnête et laborieux, mais dénué de style et d'imagination, publia en 1689 son "Epistola de Tolerantia, petit opuscule où il defendit la liberté religieuse, mais en excluant cependant des bienfaits de la Tolérance les athées et les intolérants". ("Бернар, честный и трудолюбивый писатель, но лишенный всякого стиля и дара воображения, выпустил в свет в виде маленькой брошюры свою "Epistola de Tolerantia", в которой защищал идею религиозной свободы, исключая, однако, из числа лиц, пользующихся благодеянием терпимости атеистов и нетерпимых"). В словаре Ларусса под словом Bernard Jaques мы читаем, что письмо было напечатано у Gouda; мы не имеем возможности проверить это указание, но совпадение в заглавии, месте и времени напечатания невольно вызывает сомнение, что Ларусс смешивает "Epistola" Бернара со знаменитым произведением Локка. См. стр. 117 и след.
132
sоuverains" et on marque les justes bornes, de la Tolérance civile en matière de religion", Утрехт, 1697.
Из самого заглавия этой книги, можно ясно видеть, что она была в равной мере направлена как против Бейля, так и против Жюрьё, т. е. против двух крайних и противоположных точек зрения; сам автор хотел занять среднюю позицию, свойственную всем так называемым "умеренно-терпимым". Эта средняя позиция представляла собою целую систему, которая с одной стороны признавала за государем право вмешиваться в дела религии, принимать все зависящие от него меры для искоренения ереси и торжества истинной веры, покровительствовать господствующему вероисповеданию, осыпать его своими милостями и защищать его от нападок еретиков, а с другой стороны не допускала, чтобы государь мог убивать, наказывать и преследовать отступников, лишать их гражданской правоспособности или отказывать им в праве собраний. Заключение, к которому приходит Сорен (Saurin), лучше всего передается следующими его словами: "Le magistrat doit faire pour l'etablissement et la propagation de la vraie doctrine et pour l'extinction de l'erreur, tout ce qu'il peut faire sans violenter les consciences, et sans priver les sujets de leurs droits naturels ou de leurs droits civils" ("для установления и распространения истинного учения правительство должно сделать все, от него зависящее, при непременном условии не насиловать совести людей и не лишать их естественных или гражданских прав").
Но второе поколение французских эмигрантов в Голландии в самом непродолжительном времени, т. е. уже в начале следующего века, должно было стать выше подобного рода ограничений. Об этом свидетельствуют нам различные сочинения этого периода, среди которых выделяется работа Жана Барбейрака (Barbeyrac), представляющая собою возражение на попытку бенедиктинца Ceillier написать еще одну апологию тех мест из творений Отцов Церкви, где говорится о позволительности применения насилия в делах веры. Эта работа Барбейрака именно так и была озаглавлена: "Traité de la morale des pères de l'Eglise"2, Амстердам, 1728.
Барбейрак, вышедший из школы Пуффендорфа и Ноодта, сочинение которого о религиозной свободе он, как мы увидим в следующей главе, перевел на французский язык и
1 Saurin, стр. 684.
2 Специально о веротерпимости говорится в гл. XII, стр. 166-206.
133
снабдил примечаниями, и обладавший, таким образом, солидными юридическими познаниями, самое понятие гражданской терпимости трактует гораздо шире, нежели все предыдущие французские писатели. В области церковной терпимости он уже не проповедует возможно большего благоразумия и умеренности; вполне сознавая всю исключительную важность этого рода терпимости, он отлично понимает, что она не может предписываться свыше. Однако, он отнимает всю реальную силу у нетерпимости своим непризнанием за светскою властью права помогать ей своими внешними принудительными средствами. Особенно удачно у Барбейрака доказательство необходимости гражданской терпимости, существование которой у него примиряется с признанием одной религии в качестве господствующей. Образование человеческого общества, — говорит он, — вовсе не требует того, чтобы индивидуум был лишен свободы совести, ибо религия зависит только от Бога, и признавать в этом случае принудительную власть государя значило бы делать из религии: "le jouet de l'ignorance ou du caprice des souverains" ("забаву невежества или каприз суверена"). Неверно утверждение, — говорит он далее, — будто принудительное единство веры способствует силе и благосостоянию государства. Упадок тех государств, где это требовалось, как, например, в Испании, и поразительный расцвет других, где, наоборот, торжествовал принцип свободы, лучше всяких доказательств убеждает нас в абсурдности подобных мнений.
Поэтому, если государь может покровительствовать официальной религии, — то тем не менее он не имеет никакого права причинить хотя бы малейший ущерб ни личности ни имуществу диссидентов, к которым он должен относиться с одинаковым благоволением, ибо эти люди, поступая согласно своим убеждениям, достойны не осуждения, а похвалы.
Таким образом, французская гугенотская литература, проникая из среды эмиграции на родину, своих ближайших идейных последователей имела в лице энциклопедистов, и поэтому ей по праву принадлежит заслуга подготовления этого величайшего литературного движения, а вместе с тем и приближения конечного торжества терпимости.