§4. Средневековое христианство. Марсилий
Падуанский. Латинская и греческая церкви.
I . Тот принцип, что религиозное единство должно быть ненарушено, проходит красною нитью через все средневековое тысячелетие христианства и находит себе решительное и суровое подтверждение как в гражданском, так и в церковном законодательствах.
В самом деле, кодекс Юстиниана собирает, координирует и дополняет все предшествовавшие императорские распоряжения против еретиков, схизматиков, вероотступников, богохульников, язычников и иудеев, и представляет собою универсальный вековой авторитет, которым Европа пользовалась вплоть до нашего времени для оправдания вмешательства светских государей в дела защиты христианской веры.
Затем вселенские соборы, узаконяя и принимая теоретические взгляды блаженного Августина, вменяют в обязанность светской власти наказывать еретиков. И уже Лев I требует от императрицы Пульхерии непреклонного соблюдения этой обязанности по отношению к евтихианам, а Пелагий I из Нарсеса — по отношению к схизматикам в Италии; в то же самое время Исидор Севильский, в своих "Sententiae", выставляет принуждение, как общий принцип делах веры2.
1 Относительно всего римского законодательства против еретиков см. у Löning. "Geschichte des deutschen Kirchenrechts", Страсбург, 1878, том I, стр. 95 и далее. По его исчислению, за 67 лет было издано 68 законов против еретиков. См. также Hinschius "System des kathol. Kirchenrechts", том IV, Berlin, 1888, § 252, Стр. 791 и след.
2 "Isidori Hispalensis Sententiae de summo bono", lib. Ill, с 51, 3-6, ed. Arevalo, Roma 1790-1803; см. с. 20, С. XXIII, q. 5.
48
Впрочем, небезызвестно, что вначале средневековые принципы нетерпимости, несмотря на свою устойчивость, на практике применялись редко и умеренно. Со стороны светской власти это объясняется тем высоким понятием о свободе, которое варварские завоеватели принесли с собою из своей родной Германии. Ариане старались расположить к себе подчиненные народы, оказывая уважение к их католической религии, и, обращенные впоследствии сами в лоно католицизма, они относились с полным уважением к тем, кто упорствовал в старой вере.
Мы находим в этом объяснение не только терпимости некоторых весготских1 и бургундских2 королей по отношению к католикам, язычникам и евреям, но и долготерпения к ним Теодориха и его великолепных слов, которыми заканчивается его ответ генуэзским евреям, просившим у него между 507-511 годами разрешения на перестройку разрушенной синагоги (что было запрещено римскими императорскими конституциями): religionem imperare non possumus, quia nemo cogitur ut credat invitus. Пусть эти слова принадлежат перу Кассиодора, внушенные ему, в свою очередь, вышеприведенным мнением Лактанция, — этим нисколько не умаляется заслуга самого правителя. Точно так же, по свидетельству того же Кассиодора, готский король Теодат как бы воскресил на некоторое время то благородное, синкретическое свободомыслие, которое мы встречали раньше у Темистия.
Вышеприведенная характеристика вовсе не является исключительной особенностью германских рас; дух терпимости в равной степени был присущ и гордейшим лонгобардам и
1 Löning, op. cit. I, 510 и далее. В бревиарий вестготов, само собой разумеется, не могли войти предписания императорских законов против арианства, потому что это была их собственная вера; зато в нем можно было найти несколько постановлений относительно различных ересей, существовавших только на Востоке, и потому эти законы не имели здесь практического применения. См. Hinschius, op. cit. IV, стр. 844. Однако, после обращения вестготов в католическую веру, церковное и гражданское законодательства смешались между собою, и ересь и язычество стали общественными преступлениями. См. Hinschius, IV, стр. 847 и сл.
2 Löning, I стр. 548 и далее. Haréau, "L'église et l'etat sous les premiers rois de Bourgogne", в "Mém. de l'Acad. des Inscr." XXVI (1867). стр. 137-172.
49
отразился на их законодательстве; еще замечательнее мягкость законов меровингской и каролингской династий по сравнению с римской империей. Один из королей этой династии1, Карл Лысый, был вполне заслуженно прославлен за свою снисходительность к религиозным мнениям и спорам2.
Со стороны же Церкви точно так же известна ее мягкость по отношению к не-католикам, выразившаяся в лице ее некоторых наиболее крупных представителей, например, в лице Григория Великого3; легче всего это объясняется самым отсутствием поводов к преследованию, ибо язычество к этому времени уже исчезло, а еретики были очень немногочисленны, с одной стороны, благодаря малой склонности латинских умов к теологическим изысканиям, а с другой, благодаря полному соответствию церковных учреждений в эту первоначальную эпоху средневековья с духом и запросами того времени.
Но, когда с течением времени семена восточных ересей4, постепенно проникавших на Запад, нашли себе здесь благодатную почву и получили неожиданно мощный толчок вперед, благодаря экономическому порабощению плебса5 и всеобщему отвращению к роскоши и развращенности кли-
1 Löning, op. cit. II, 33, 41 и далее. См. также Hinschius, op. cit. IV, стр. 844 и сл. Ни ересь, ни исповедание языческой веры не считались публичными преступлениями. Впрочем, после обращения Хлодвига в католицизм, если к арианам и не применялись принудительные меры, то, во всяком случае, им не дозволялось публичное отправление их религии. См. Lea, op. cit. (см. выше) I, стр. 217 и далее. Hinschius, "System des kath. Kirchenrecht", т. V, 1-я часть, Berlin, 1893, § 286, стр. 373 и сл. Здесь условия уже значительно изменились по сравнению с эпохой меровингов благодаря тому, что Церковь заняла другую позицию. Однако, ересь не есть еще общественное преступление. См. Hinschius, стр. 378.
2 Reuteг, op. cit. I, стр. 48-53.
3 Crivellucci, op. cit. II, стр. 279 и сл.
4 Döllinger, "Beiträge zur Sektengeschichte des Mittelalters", I часть, Мюнхен, 1890, стр. 51 и сл.
5 Этот вопрос специально разбирается у Carl Müller его "Kirchengeschichte", I, Фрейбург 1892, стр. 493 и в других его цитированных здесь трудах.
50
ра1, в особенности в северной Италии, когда французский рыцарский дух, смешавшись с итальянской торговой предприимчивостью, породил крестовые походы, — тогда религиозная нетерпимость запылала ярким пламенем, с тою только разницей, что теперь объектом ненависти, вместо язычников, служили "неверные"; точно так же, когда недоверие к наиболее успешно развивавшейся натуралистической культуре евреев, питавшейся отчасти их постоянным общением с неверными, и зависть к их благосостоянию снова навлекли на них ненависть христиан, — тогда Папство и Империя, две великие силы на фоне умирающего средневековья, забыли на некоторое время о своей междоусобной борьбе и в дружном согласии обрушились на врагов веры.
Впрочем, папское и императорское оружие обращается, главным образом, на еретиков, потому что сама империя и светские князья, как более жадные, предпочитали в целом ряде случаев объяснять свое усердие, даже при рискованных заморских предприятиях, желанием отнять награбленные богатства у евреев, неизменно служившие лакомым куском для этих авантюристов2; Святой престол, как более бескорыстный, напротив, относился к евреям всегда достаточно благосклонно5 и старался использовать религиозный подъем в целях завоевания Святой Земли.
Как бы то ни было, но христианская нетерпимость проявляет теперь весь свой врожденный абсолютный характер,
1 Tocco "L'eresia nel Medioevo", Флоренция, 1884, стр. 84 и сл. Friedberg, "Tratt. di D. eccles.", изд. Руффини. Турин 1893, § 15.
2 Erler "Die Judenverfolgungen im Mittelalter", в "Archiv für kath. Kirchenrecht", том XLII, 3 и след.; XLIII, стр. 361 и cл.; XLIV, стр. 353 и сл.; XLVIII, стр. 3 и сл. (относительно Италии); Поллок (в цитированном нами выше труде) отмечает, что евреи третировались в Англии, как если бы они были охотничьею дичью для короны, и все злодейства, приписывавшиеся им, служили только поводом к различным вымогательствам. Поэтому обвинение в убийстве христианских детей предъявлялось евреям только, когда король испытывал нужду в деньгах.
3 См. Rodocanacchi, "Le Saint-Siège et les Juifs", Paris, 1891; см. также в "Arch. stor.", serie V, 7, 175; Berliner, "Geschichte der Juden in Rom", Франкфурт, 1893; Stern, "Urkundl. Beitrage über die Stellung der Päpste zu den Juden", Киль 1893; см. также Erler, loc. cit., XLVIII, стр. 369 и сл., L, стр. 3 и далее, LIII, стр. 3 и сл.
51
и нетерпимость гражданская не только идет позади нее, готовая выступить по ее первому знаку, но иногда даже опережает и превосходит ее.
Уже в Веронском трактате 1184 года, заключенном Фридрихом Барбароссой с Люцием III-м, мы находим соглашение Церкви и Империи относительно общего выступления против еретиков1. После этого, предписания церкви, направленные против евреев и собранные Грацианом в его "Decretum", причем он заимствовал указания у наиболее нетерпимых отцов Церкви2, получают быстрое и решительное развитие в соборном и папском законодательстве непосредственно после работ Иннокентия III, Григория IX и Иннокентия IV. Эти папы устанавливают новые строжайшие меры преследований в окончательных сводах Декреталий3, и для применения их учреждают Святейшую Инквизицию, причем на помощь ей, под угрозой отлучения в случае неповиновения, призывается светская власть4.
По инициативе государства, в то время как рецепция римского права уже привела к возрождению карательных мер против еретиков, выдвигается еще новая дополнительная система наказаний; наряду с изгнанием, конфискацией имущества, пожизненным тюремным заключением, впервые появляется, в эдикте Альфонса II (1194) и Петра II из Аррагоны (1197), сожжение на костре. Это наказание, применявшееся прежде по народному обычаю (исключительно у германцев) к колдунам и отравителям, перешло затем в обычное право в той же Германии и северной Франции по отношению к еретикам.
Наконец, благодаря великому противнику этих пап, а именно Фридриху Второму, сожжение на костре, установленное вначале исключительно для Италии, появилось и в императорском праве. Трудами Иннокентия IV это наказание нашло себе отклик в различных итальянских статутах, затем мало-помалу завоевало себе место в королевском зако-
1 См. Hinschius, op. cit. V, стр. 380.
2 Causa XXIII, qu. 5.
3 Decretali Gregoriane, Lib. V, tit. 6, 7, 8, 9; tit. 2, 3, lib. del Sextus, delle Clementine, delle Extravagantes communes.
4 По истории инквизиции см. трехтомное сочинение Lea (в настоящее время Чарльз Ли издан на русском языке Брокгауз-Ефроном); об юридической ее деятельности см. Hinschius, op. cit. VI, 1-я часть, Берлин 1897.
52
не Франции (1315) и утвердилось как обычное право в Англии, после всех других стран даровавшей ему санкцию закона (Stat. 1401.: "De haeretico comburendo")1.
Но не следует думать, будто церковное законодательство относительно врагов веры действовало только путем чрезвычайных мер. Напротив, градация наказаний и других принудительных средств была определена с большим старанием и с самой тонкой казуистикой, и поэтому этот вопрос нашел себе самое гармоническое разрешение в каноническом уголовном праве2. Предписания Церкви образуют целую лестницу суровых наказаний, начиная от относительной терпимости к евреям, в лице которых признается, все-таки, частица истинной веры, и на которых принято смотреть, как на предшественников христианства, и от известной мягкости по отношению к неверным, ибо они грешат только по неведению (поэтому, строго говоря, к этим двум категориям не должно бы применяться никакое принуждение), и заканчиваясь отлучением схизматиков и смертной казнью для еретиков и вероотступников, по отношению к которым всякое насилие считалось дозволенным3.
1 См. Havet "L'hérésie et le bras séculier au moyen âge jusqu'au trezième siècle", Paris 1881; e. Bibl. de l'école des chartes, XL (1880), стр. 492 и далее; Ficket "Die gesetzliche Einführung der Todesstrafe für Ketzerei" в Mittheilungen des Inst. für österr. Geschichtsforschung, I (1880), стр. 177-226; Winkelmann, то же заглавие, то же издание IX (1888), стр. 136.
2 Phillips, "Kirchenrecht", том II, § 96-102, Регенсбург, 1846, стр. 382 и сл. См. также со страницы 273 и далее французского перевода Crouzet, Paris, 1855; Friedberg, "Tratt. di D. eccles." изд. Руффини, Турин 1893, § 106, стр. 445 и далее. Но в особенности см. Hinschius, op. cit. том V, §§ 270, 307, стр. 257, 679.
3 Отношение Церкви к великим религиозным переворотам и в особенности к Реформации лучше всего отразилось у Bellarmino: "Disput. christ. fidei adversus huius temporis haereticos", Roma 1581. См. также у Боссюэ в его "Exposition de la doctrine de l'Égl. cath. sur les matieres de controverse", Paris 1671; "Histoire des variations des Hgl. protestantes", Paris, 1688.
53
Церковное законодательство, как папское, так и соборное, последовавшее за Corpus iuris canonici (1317) было только простым добавлением к предыдущему1.
Со стороны Святого Престола, в свою очередь, вплоть до Нового Времени не было недостатка ни в теоретических подтверждениях того, что еретиков необходимо сжигать живыми2, ни в неуклонном практическом применении это принципа3.
1 Булла "In Соеna Domini", самую древнюю редакцию которой мы находим у Урбана V (1362-1370) и самую позднейшую у Урбана VIII (1627), после 1568 года приобрела в жизни церкви постоянную силу значительно позже обнародовавшего ее Папы; она должна была читаться во всех церквах в четверг на Страстной неделе и возобновила анафему против еретиков, вероотступников и схизматиков. См. Phillips, § 100, стр. 430, п. 42 (во французском переводе стр. 308), Friedberg, § 104, стр. 431. Hinschius V, стр. 646. Наиболее резко нетерпимость церковных соборов выразилась в деле Иоанна Гуса и Иеронима Пражского, сожженных живыми по постановлению Констанцкого Собора 16-го июля 1415 года и 30-го мая 1416 года.
2 См. буллу "Exurge Domine", 16-го мая 1520 года. (Bullar. Rom., ed. Taurini 1860, V, 752), в которой Лев V осуждает следующие тезисы Лютера, уже осужденные Сорбонной: "Haereticos comburi est contra voluntatem Spiritus". Позднее Григорий XIII с похвалой упоминал о Варфоломеевской ночи. Климент VIII резко высказывался против Нантского эдикта; Иннокентий X в свою очередь осудил все веротерпимые параграфы Вестфальского мира. См. Schaff, History of the Christian Church" том VII, второе изд., Нью-Йорк 1894, § 188; Catholic Intolerance, стр. 693-700.
3 Gibbins, "Were heretics ever burned alive at Rome?" Лондон, 1852; Dollinger und Reusch, "Selbstbiographie des Kardin. Bellarmin", Бонн 1887, стр. 232-240. Относительно Аония Палеария, сожженного живым в Риме в 1570 году, см. у Young "The life and times of A. P.", Лондон 1860, Bonnet "A. P." Париж, 1863. См. также De-Blasiis, "Processo e supplizio di Pomponio Algerio Nolano". Неаполь 1888. Berti, "Giordano Bruno", Турин 1889, и всю богатую литературу, посвященную Бруно, по поводу постановки ему памятника на Campo dei Fiori в Риме.; Вгigidi "Frà Giov Moglio arso vivo in Roma il 6 sett. 1553", Сиена, 1891; Corvisieri в "Arch, della Soc. rom. di Storia patr.", Ill, 268, 449; и т. п.
54
Различные авторы, главным образом Лекки1, Поллок и Ли, путем самого тонкого анализа выяснили первопричины и наиболее глубокие психологические мотивы всеобщей кровавой нетерпимости средневековья и частью нового времени; иногда сам народ внушал Церкви дух нетерпимости, причем эта последняя часто практиковалась наряду с самыми высокими добродетелями. Типичным примером для данного случая может служить Фра-Джиованни из Виченцы (Fra-Giovanni da Vicenza), который был истинным апостолом мира среди междоусобных распрей северной Италии и вместе с тем неумолимым гонителем и истребителем еретиков.
II . Приведенные соображения не только не должны уменьшить, но, напротив, в силу самого резкого контраста с предыдущим, еще более увеличить наше удивление перед единственным, может быть, умом этого времени, умевшим с небывалой и всепобеждающей силой бороться с религиозной нетерпимостью своего века и, благодаря своей блестящей, поистине пророческой прозорливости, высоко поднявшимся и над своими современниками и над последующими поколениями. Мы говорим о Марсилии Падуанском, бывшем в этой области столь же глубоким и оригинальным, как и во всем своем остальном творчестве2.
Главным образом в двух местах своей знаменитой книги "Defensor pacis", путем логического развития своей оригинальнейшей теории образования Церкви и Государства и их взаимоотношений, Марсилий Падуанский пришел к разрешению интересующего нас вопроса (см. IX и Х главы второй части). Марсилий утверждает в главе IX3, что божественный или религиозный закон не может иметь никакого другого судьи кроме самого Иисуса Христа и никакой другой санкции в этом мире кроме божественного утверждения. Он доказывает свое положение выдержками из Священного Писания, которое побуждает нас ad docendum,
1 Lecky, op. cit. Cap. IV, 1-ая часть; том I, стр. 274 и далее, Pollock "The theory of persecution" в "Essays", Лондон 1882; стр. 144-175; Leа, I, стр. 233 и cл.
2 Вторая половина 13-го века, первая половина 14-го века. См. Labanca, Marcilio da Padova, Падуя 1882, стр. 150 и cл.; Kohler "Studien aus dem Strafrecht", Excursus VI: "Marcilius von Padua und die Religionsfreiheit", Маннгейм, 1897, стр. 732 и далее.
3 MarciIii Patavini, "Defensor pacis", Francofurti, 1592, часть II, глава IX, стр. 178 и сл.
55
arguendum, соrripiendum, erudiendum, но никогда ad cogendum vel puniendum. И стилем, живо напоминающим нам чистую эру первых последователей Христа, он замечает: "Соасtis nihil spirituale proficit ad aeternam salutem". Отсюда вытекает его решительное отрицание у Церкви каких бы то ни было прав на материальное принуждение в делах веры, потому что задачи Церкви по отношению к своим членам не идут далее обязанностей врача к больному. Далее мы встречаем у него не менее решительное утверждение полной свободы (вернее непринудительности) религиозных убеждений. Приводим его подлинные слова1.
"Secundum veritatem igitur et apertam intentionem Apostoli atque sanctorum, qui doctores ecclesiae seu fidei extiterunt, aliorum praecipui, nemo cogi praecipitur in hoc seculo poena vel supplicio ad legis evangelicae praecepta servanda, per sacerdotem praecipue, nedum fidelis, verum etiam nee infidelis; propter quod nuius legis ministri, episcopi seu presbyteri, nee quemquam iudicare possunt in hoc seculo nee quemquam ad praeceptorum divinae legis observationem... cogere".
В следующей главе он ставит себе определенный вопрос: кем и в какой мере могут быть наказуемы еретики, и решительно оспаривает у духовенства всякое право на подобные действия.
Однако, от внимания Марсилия не ускользает трудность и сложность того факта, что и Государство в свое время законодательствовало в делах ереси. Он вполне различает случаи, когда, по закону государства, еретикам и неверным воспрещалось пребывание на известной территории и когда подобного запрещения не существовало.
По мнению противников Марсилия, светскому судье принадлежит исполнение принудительных предписаний человеческого закона, и он должен не только применять законное наказание к правонарушителям, но и располагать конфискованным имуществом еретиков. В ответ на это Марсилий остроумно замечает, что не всегда нарушения божественного закона наказывались человеческим законодателем. Из всего этого он выводит очень важное заключение, что еретик наказуется за нарушение не божественного, а только человеческого закона.
1 Loc. cit, стр. 183.
56
Легко видеть, что от свободных идей Марсилия Падуанского до современной точки зрения, утверждающей, что в области религии и богослужения всякое ограничение может быть терпимо только поскольку этого требует общественный порядок, спасение и благо государства — один только шаг.
III . Католическая точка зрения и по сие время не претерпела каких-либо существенных изменений. Еще совсем недавно, в 1862 году мы видели как два знаменитых католических прелата, Кеттелер и Мартенс1, спорили между собой относительно следующего пункта: имело ли наказание костром, к которому Церковь присуждала еретиков во времена средневековья и еще раньше, какое-либо догматическое основание? Конечно было бы смешно думать, будто Церковь, подкрепленная таким догматическим основанием, могла бы еще осуждать, в настоящее время, еретиков на сожжение. С другой стороны, не следует также полагать, что три века пылкого стремления к религиозной свободе, и ее медленное, но благотворное влияние на законодательство цивилизованных народов, — ничем не отразились, хотя бы только на форме церковного учения. Но главная опора учения Церкви по-прежнему покоится на средневековых основаниях2.
Читатель не найдет в этом томе краткого изложения проявлений таких доктрин со стороны папства нашего времени, потому что данная книга не преследует этой цели, но во всяком случае оно могло бы служить прекрасной иллюстрацией нашего мнения.
Не надо забывать, что непосредственное выражение церковной доктрины в наше время мы имеем не в возобновленном праве отлучения latae sententiae вероотступников, еретиков, схизматиков и франкмасонов (последние приравниваются к еретикам)3, но, скорее, в прямых протестах и осуж-
1 Martens, в Arch, für kath. Kirchenrecht, том VIII, стр. 201 и сл. Впоследствии этот автор отказался от своей утвердительной точки зрения. См. "Zeitschrift für Kirchenrecht", том XX, стр. 334.
2 См. Dove "Die Curie und die Grundsätze des modernen Verfassungfreiheit über die allgemeine Rechte der Staatsbürger": II, Bekenntnissfreiheit; в Zeitschrift für Kirchenrecht, VIII (1869), стр. 167 и далее, стр. 196-219. Singer, in Deutsche Zeitschr. für KR, том V (1895), стр. 68 и далее.
3 Constit. Apostelicae Sedis moderamini Пия IX, 12 октября 1869 года.
57
дениях нового принципа свободы совести, который, как мы говорили выше, победоносно парализует в законодательстве цивилизованных наций практическое применение церковных норм, относительно неповинующихся наставлениям и авторитету Церкви.
Пий IX возвращается к выяснению этого понятия1, опровергая в своем папском послании (Sillabo) тех, кто утверждает свободу совести "как неотъемлемое право человека". По примеру Григория XVI, он также не может найти лучшего аргумента, чем цитата из блаженного Августина: "dum vero id temere affirmant, haud cogitant et considerant, quod libertatem perditionis praedicant". Затем Sillabo отдельно осуждает различные проявления религиозной свободы, как напр. в № 77 опровергается мнение, будто католическая религия не должна более быть единственной религией государства, исключающей тем самым все прочие культы; в № 78 опровергается принцип, согласно которому католическое государство должно дозволять свободное отправление своего культа всем иммигрировавшим иностранцам, и, наконец, в № 79 мы находим осуждение того принципа, что каждому должна быть предоставлена полная свобода выражать свои мнения.
Папа Лев XIII неоднократно высказывался по этому поводу2. По мнению Льва XIII, так называемая свобода совести может иметь два значения. Согласно первому из них, здесь подразумевается свобода индивида следовать во всем и вполне воле и приказаниям Бога, без всякого препятствия со стороны государства и, в этом случае, нельзя не приветствовать подобной свободы, потому что она является истинной, достойной свободой, провозглашенной апостолами, санкционированной апологетами христианства, запечатленной кровью мучеников. Но либералы, напротив, толкуют религиозную свободу во втором ее смысле, т. е. оставляют совершенно в стороне божественные предписания, и, само собой разумеется, что такое отношение к религии достойно всяческого осуждения и может служить только источником гибели и заблуждения.
1 Encicl. "Quanta cura" 8-го декабря 1864 года, вместе с которой был опубликован Sillabo.
2 В особенности см. энциклику "Immortale Dei" (De civitatum constitutione christiana) от 1-го ноября 1885 г. и энциклику "Libertas (De libertate humana) от 20-го июня 1888 года.
58
Далее Папа допускает свободу слова, обучения и писания, поскольку это не противоречит истине, иначе говоря, учению католической церкви. И поэтому свобода культа должна допускаться только для той религии, которую указал нам сам Господь и предписал как истинную.
Как видно, мысль Льва XIII, хотя и выраженная в гораздо более мягкой форме, чем у других пап, не в силах выйти за пределы того железного круга, внутри которого вера в откровение и догмат исключительного спасения обрекают католическую доктрину на вечное вращение кругом самой себя.
Однако пастырское наставление Льва XIII, по сравнению с мировоззрением его ближайших предшественников, представляется нам практическим шагом вперед, поскольку этот Папа, возвращаясь к мнению, значительно раньше него зародившемуся в самом лоне католической церкви1, соглашается на применение индульгенции к тем правителям государств, которые, желая избежать еще большего зла или сохранить настоящее добро, терпят на своей территории отправление различных культов; они следуют в данном отношении примеру самого Господа Бога, который, в своей бесконечной благости и при своем всемогуществе, допускает в этом мире существование всевозможного зла2.
Но никоим образом не следует забывать, что между этой уступкой и разрешением государству исповедовать вместо католической религии какую-либо другую веру, или проявить полный индифферентизм в религиозной области, или, наконец, совершенно уравнять все культы, — лежит еще целая пропасть. И так как терпимость допускается только как
1 Финелон в своем письме к Иакову II, королю английскому, советовал ему: "Sur toutes choses, ne forcez jamais vos sujets à changer de religion. Nulle puissance humaine ne peut forcer le retranchement impéné trable de la liberté du coeur. La force ne peut jamais persuader les hommes; elle ne fait que des hypocrites... Accordez à tous la tolerance civile, non en approuvant tout, comme indifferent, mais en souffrant avec patience ce que Dieu souffre, et en tâchant de ramener les hommes par une douce persuasion" (Oeuvres completes, torn. Ill, стр. 590). Вышеизложенные слова далеко не единственное свидетельство терпимости знаменитого прелата. Впрочем, последний не всегда осуществлял свои идеи на практике, как это видно из документов, опубликованных Дуэном. (Duen "L'intolérance de Fénélon", 2-ое изд. Париж 1875).
3 См. Энциклику "Immortale Dei", cap. 53-54; "Libertas", c. 13.
59
меньшее зло, то наиболее близким к идеалу будет такое государство, где ей отведены возможно более узкие рамки и где прогресс идет в сторону ограничений. Поэтому, с точки зрения покойного главы католической церкви, Папы Льва XIII, терпимость не может и не должна быть ни полной ни устойчивой.
Из многочисленной научной литературы, посвященной этим и предыдущим заявлениям Святого Престола, мы упомянем только о новейшей работе аббата Канэ (Canet). Последний написал целую пространную книгу по поводу двух энциклик Льва XIII; он поставил своей задачей показать, что свобода совести не может пониматься иначе, как в первом из указанных нами значений, и что она может быть действительной и осуществимой только и исключительно, в лоне католической церкви1.
Может ли робкий шаг, сделанный Львом XIII в сторону оппортунистической терпимости, послужить залогом прогрессивного движения в будущем, т. е. в направлении, противоположном его идеалам? Настанет ли такой день, когда католическая церковь, стойкая приверженица религиозной нетерпимости, возведшая ее до степени догмы, — бесповоротно осудит гражданскую нетерпимость, которая, по существу своему, является только следствием религиозной?
Конечно, да, если бы животворящий дух современности, взволновавший католическую церковь Северной Америки, мог бы перелететь через океан и воодушевить наши церкви Старого Света. И тогда не могли бы остаться без результата величайшие слова первого католического священника в Соединенных Штатах, кардинала Гиббона (Gibbon), которыми он закончил свою замечательную речь, осуждавшую деятельность испанской инквизиции: "Подымая мой голос против всякого принуждения в делах совести, я выразил не только мои личные чувства, но и чувства каждого католика нашей страны, безразлично — священника или мирянина. Наши предки-католики столько выстрадали в последние три века за свободу совести, что они восстали бы из гроба, чтобы
1 Canet "La liberté de conscience. Sa nature, son origine, son histoire et sa pratique dans nos sociétés contemporaines d'aprés les encycliches de Léon XIII". Лион 1891.
60
осудить нас, в случае, если бы мы сделались адвокатами и защитниками религиозных преследований"1.
IV . Для того, кто рассматривает настоящее положение православной (греко-католической) церкви, возникают не меньшие сомнения, чем по поводу римско-католической религии. Проникнутые нетерпимостью положения римского права перешли в нетронутом виде в византийские сборники, в догматические и дисциплинарные книги православной церкви, которая в этом отношении, точно так же, как и во всех других, осталась верной своим основным принципам, предшествовавшим еще разделению церквей; почти тысячелетний период, ознаменовавшийся столь важными и решительными переворотами в истории западных церквей, ничем существенно не отразился на первоначальном облике православной церкви. Точно так же и отношения между светской и церковной властью, где бы первая ни господствовала, в особенности в России, складываются по образцу Византии, т. е. они образуются по тому принципу полного и неразрывного взаимо-проникновения двух властей, который принято называть системой цезарепапизма.
Для греков и для славян вера, точно так же, как и обрядовая сторона религии и даже сама Церковь, — суть вещи глубоко национальные и неразрывно связанные с отечеством. Поэтому единство веры рассматривается, как наивысшее выражение и, вместе с тем, наилучшая защита единства политического2.
Отсюда вытекает, как естественнейшее следствие, что никакая религиозная свобода принципиально не может быть допущена.
Еще раньше чем фанатизм католической церкви на Западе зажег свои костры, Восток уже имел своего мученика за свободу мысли, некоего Мартина, сожженного живым в 1157 году за отрицание человеческой природы во Христе3. Его считают родоначальником и инициатором секты рас-
1 Gibbоп. "The faith of our Fathers", 36-ое издание, Балтимора, 1890, стр. 284 и сл. См. также Sсhaff , op. cit., VII стр. 399, п. I.
2 Относительно истории русской церкви см. немецкий перевод книги Филарета "Geschichte der Kirche Russlands". Франкфурт, 1872, 2 тома.
3 StrahI, "Beiträge zur russischen Kirchengeschichte". Halle, 1824, I 160.
61
кольников, насчитывающей в своих рядах миллионы приверженцев1. Русское правительство тщетно борется с этим течением, не останавливаясь перед самыми суровыми и жестокими приемами религиозной нетерпимости.
Не вдаваясь в подробности этого сложного и туманного исторического вопроса, мы тем не менее утверждаем, что древнее понимание религиозной свободы и в позднейших течениях православной мысли по существу своему осталось неизменным; то же самое приходится сказать и относительно официальной теории русского государства и, вместе с тем, русской церкви, одним из наиболее ярких представителей которых является в своих различных трудах б. обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев.
Евангелический союз обратился к покойному императору Александру III с просьбой, в которой протестанты Запада ходатайствовали о даровании полной и равной свободы дли всех христианских вероисповеданий. Император передал записку Победоносцеву, который ответил открытым письмом на имя Навилля, президента швейцарского комитета союза2. В нем Победоносцев защищает русское правительство, которое, терпя на своей территории в определенных границах инославные христианские вероисповедания, тем не менее всеми силами борется с прозелитизмом. По адресу римском Церкви он делает следующее замечание: "проникнув в Рос-
1 См. "Соборное деяние на еретика Армянина на мниха Мартина в лето от создания мира 6665-ое, а от Рождества Христова 1157-ое Иуния в 7-ой день" (напечатано в "Пращища" в 1721 году). Мартин, сын армянского священника, пришел в Россию в 1149 году, написал книгу и дал ей "обольстительное для народа" название "Правда". Сначала он был осужден Собором в Киеве, троекратно проклят и, отправленный в Константинополь, после долгих увещаний со стороны патриарха, был предан сожжению. "В Богочеловеке, — учил Мартин, — одно естество"; "Иисус Христос плоть свою снес с неба и через утробу Девы Марии прошел, как через канал"; эти два пункта изобличали в нем еретика; прочие же — не более, как раскольника.
См. Н. Руднев. "Рассуждение о ересях и расколах, бывших в Русской церкви со времен Владимира Великого до Иоанна Грозного". Москва, 1839. Прим. редактора.
2 Это письмо было опубликовано в Journal de St. Petersbourg 17-19 февраля 1888 года.
62
сию благодаря полонизму, с которым он, к несчастью, сделался равнозначущими понятиями, католицизм объявил православию непримиримую войну, и повсюду, где только мог, стремился оттеснить русские элементы во имя польского верховенства". А по адресу лютеранской он говорит: "Приблизительно при подобных же обстоятельствах Россия столкнулась с лютеранством в лице древних рыцарей тевтонского ордена, загородивших ей доступ к Балтийскому морю... Они следовали примеру своих предшественников (католиков), распространяя произвол по всей стране, восстанавливая латышские и финские народности против России, преследуя православие, как символ единения с Россией... Поскольку Россия почерпнула свои жизненные принципы в православной вере, постольку ее священным долгом, завещанным ей самой историей, является отстранять от православной церкви все угрожающее ее безопасности, и эта обязанность есть непременное условие ее национального существования".
Логическим выводом отсюда является не только запрещение всякой прозелитской деятельности со стороны инославных, но и неограниченное покровительство официальной, православной пропаганде1.
Еще очень недавно, тот же обер-прокурор Святейшего Синода собрал в одной книге православные теории, противные идее религиозной свободы, где вопрос разбирается не с полемическою, а с научною целью, и потому выводы этой книги имеют для нас первостепенное значение2.