12. Ему подходит женщина, понимающая его предмет, духовная, хорошая во всех отношениях.

Дата: 2025-05-25; Просмотры: 2

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

13. Был бы хорошим отцом. Давал бы все необходимое, что I может дать отец, плюс музыкальное, физическое, художест- I венное образование и привить любовь к своему предмету. I

14. Трудности: желание избавиться от зависимости от мнений I окружающих.

По данным ММ PI на фоне значительно завышен­ного профиля выделяются пики по б, 8, 1, 2, 4-й шка­лам, что говорит о преобладании в картине болезни депрессивного эмоционального фона, ипохондричности; подъем по 6, 4, 8-й шкалам указывает, по всей видимости, на преморбидные характерологические акцентуации, лишь обострившиеся в период болезни: ярко выраженную оппозиционность, конфликтность, пунктуальность, ригидность, склонность к жестким морализаторским оценкам, сверхтребовательность и принципиальность в большом и малом. Про таких людей обычно говорят, что их недостатки — прямое продолжение их достоинств, так как максимализм требований к себе и другим, как правило, не сораз­меряется с реальностью и неизбежно ведет к конф­ликтам.

Обратимся вновь к нашему случаю. Формальный контент-анализ указывает на полностью позитивное отношение к обоим персонажам при явно выражен­ной идентификации с А. Клинический анализ текстов приписываний при сопоставлении их друг с другом показывает, что на более глубоком уровне «слышит­ся» тщательно маскируемое переживание неуважения к Я и антипатии к В. Характерологические личност­ные особенности больного ярко проступают в самой манере самовыражения — скрупулезной, пунктуаль­ной, регламентированной. Явная «чрезмерность», акцентуированность, даже в какой-то мере компульсивность заставляют предполагать, что они выполняют защитно-компенсаторные функции. Основная линия противопоставления Я и не-Я эксплицирована в тек­сте приписывания за персонаж А: приписывание себе высокоморальных личностных качеств в превосходной степени — «другие» автоматически проигрывают, оказываются гораздо менее социально активными, менее требовательными в личной жизни, большими индивидуалистами. Образно говоря, А желал бы пе­рестроить и улучшить весь мир и человеческую на­туру в том числе на меньшее не согласен; В доста­точно было бы личного благополучия и комфорта, все остальное его не волнует. Аутосимпатия повы­шается, таким образом, за счет активной самоподачи и самоприукрашивания, полного исключения из обра­за Я черт, могущих вызвать даже тень непривлека­тельности. Локус нереализованности Я однозначно лежит в «других» — недоброжелательно настроенном рабочем коллективе, бездарных начальниках, неспо­собных оценить достоинства Я, иными словами, скры­тое самонеуважение компенсируется через механизм комплиментарной проекции: «причины моего неблаго­получия в их пороках». Самоприукрашивание и про­екция позволяют сохранять позитивный и достаточно высокий уровень самоприятия, что отчасти подтверж­дается в методике межличностной диагностики, где позиции Я, А и В достаточно высокие, однако по оси «влиятельность» несколько снижены для персонажей Я и А, а позиция персонажа В близка к идеалу. Эти данные объясняют, почему при всех достоинствах и добродетелях Я испытывает амбивалентные чувства к своему антиподу — ожидает одобрения, признания и в то же время завидует. Между тем внутренняя конфликтность самосознания абсолютно скрыта от субъективного взгляда. Она буквально «забаррикади­рована» защитными наслоениями и по этой причине мало доступна для психокоррекционного вмешатель­ства.

В остальных подгруппах, где при сохранении по­зитивного самоотношения отношение к В варьирует по одной или обеим осям вплоть до полного его от­вержения, стратегии самозащиты принципиально не меняются, становятся более яркими и очевидными. Примеры высказываний отношения к персонажу В с уважением, но антипатией: «В профессии привле­кает власть над другими», «в друге привлекают связи и служебное положение», «Был бы неплохим мужем, но, наверное, не сумел бы удержаться от связей с другими женщинами», «Как жена хорошая, но до­вольно ветреная, ее мало волнуют вопросы быта, хотя она любит теплую уютную квартиру, но она не прочь и пофлиртовать». При полном отвержении персонажа В (АН) ему не только приписываются соответствующие черты в настоящем, но и полностью отказывается в праве на благоприятные жизненные перспективы: «Будущее в профессиональной сфере— без перспектив», «В личной жизни возможны ослож­нения и разрыв с мужем», «Представляет себя хоро­шей матерью, но из-за своего «воспитания» может лишить детей воли, способности мыслить смело и самостоятельно».

Основными личностными конструктами-оппозици­ями являются просоциальная альтруистическая мо­тивация профессиональной и личной жизни против легкомыслия, прагматичности, индивидуализма; бес­корыстная забота о благополучии близких против эгоистического и тщеславного самоутверждения; борьба с многочисленными трудностями жизни, про­истекающими от собственной принципиальности и творческого склада личности против «везения», «бон- виванства». Благодаря таким личностным конструк­там удается в ситуации неудачи либо дискредитиро­вать другого или обвинить окружающих (в том чис­ле и не-Я) — комплиментарная проекция, либо обе­лить себя, преобразовав недостатки в достоинства — «сладкий лимон».

Защитно высокий уровень самооценки и позитив­ное самоотношение удерживаются и за счет домини­рующей позиции в общении. В «треугольнике отно­шений» А демонстрирует к В спокойное, покрови­тельственное, критическое, пренебрежительное отно­шение или полностью отвергает В; от непохожего персонажа ожидаются зависть, неудовлетворенность подавляющей позицией партнера по общению, внеш­нее подчинение, но внутреннее озлобление, нетерпи­мость. В ММД также сохраняются высокие позиции Я и А по социабельности и влиятельности в отличие от позиции В.

Усредненные характерологические профили по Кэттэллу и ММРI говорят о высокой тревожности, тенденции к зависимости, низкой толерантности к из­менениям, ограниченности круга интересов и жизнен­ных планов при достаточно выраженной демонстра­тивности, оппозиционности и ригидности. Очевидно, что позитивное самоотношение при подобной струк­туре личности есть результат вовлечения мощных ме­ханизмов защиты, результирующих в нереалистичес­кий, фальшивый образ Я.

Обсуждение результатов

Полученные результаты поднимают ряд вопросов как методического, так и теоретического плана. В первую очередь это касается основной методической процедуры, задействованной в исследованиях, — методики управляемой проекции (МУП). Апробиро­ванная в течение уже нескольких лет, она, как и лю­бая удачная диагностическая процедура, оказывается шире и многограннее первоначально задуманной ее создателем [28].

Наше исследование еще раз подтвердило конструктную валидность МУП как методики, направ­ленной на диагностику микроструктуры эмоциональ­ной составляющей самосознания. Доказано, что у здоровых лиц и невротиков шкала самоуважения коррелирует с высокими значениями по оси влия­тельности, приписываемой всем трем персонажам в варианте методики Т. Лири (ММД) — 0,444. В группе нормы симпатия к себе высоко положитель­но коррелировала с собственными оценками по оси социабельности, а также с оценками со стороны А и В. В группе невротиков такая связь обнаружена между выраженностью симпатии к себе по МУП и между высоким отнесением по оси «влиятельность» персонажа А со стороны персонажа В и самого ис­пытуемого. Эти данные можно интерпретировать в том смысле, что предполагаемая ранее независи­мость осей «симпатия» и «уважение» в структуре ЭЦО не является безусловной. У невротиков отмеча­ются определенная слитность обеих осей, их взаимо­зависимость (г = 0,605), что гипотетически можно отнести за счет низкой когнитивной дифференцированности самосознания, влекущей за собой и большую связанность чисто аффективной (симпатия) и чисто когнитивной (уважение) составляющих микро­структуры ЭЦО.

Несколько вопросов остаются тем не менее не вполне проясненными: на диагностику какой психи­ческой реальности нацелена МУП, если рассматри­вать изолированно процедуру ответов на вопросы за воображаемых персонажей (первая часть методики) и моделирование общения между ними (вторая часть методики)? Рассмотрим более подробно первую часть процедуры МУП. Аналогия с тестом Тематичес­кой апперцепции здесь кажется вполне уместной. Испытуемому предъявляются «герои», облик которых схематически представлен в словесных портретах, и предлагается сочинить о каждом из них историю во временном аспекте, охватывающую прошлое, настоя­щее и будущее. Сюжеты историй в отличие от TAT, правда, не являются абсолютно произвольными, а за­даются вопросами, затрагивающими основные сферы жизнедеятельности человека, но и здесь сравнение с TAT правомерно. Известно, что таблицы TAT так­же построены по принципу апелляции к определен­ным «темам». Согласно одной из существующих то­чек зрения через характеристики героя, композицию и стилистику рассказа выражается то, каким себя представляет испытуемый, каким он мечтал бы быть, а также те мысли, чувства и желания, которые он в себе самом осуждает и стыдится. Для выражения Я-реального, Я-идеального и Я-отвергаемого ис­пытуемый имеет протагонистов в виде изобра­женных персонажей (например, мать и дочь, муж и жена), но также испытуемый волен включать в свой рассказ дополнительных персонажей, позво­ляющих персонифицировать имеющиеся у него пере­живания. При этом очевидно, что если герой рас­сказа активно и упорно добивается намеченных це­лей, преодолевает сопротивление окружающих и в конце концов достигает успеха, мы вправе делать вывод не только о наличии у нашего испытуемого мотивации достижения, но и о внутреннем локусе контроля, уверенности в своих силах, самоэффектнвности, а следовательно, и самоуважении. Точно так же приписыванием герою аморальных помыслов, ко­рысти, алчности, агрессивности или предательства создается облик непривлекательного, антипатичного человека. Правда, остается не вполне понятным, осуждает ли подобные черты испытуемый в «дру­гом» или в самом себе, иными словами, является ли отношение к герою отношением к себе-такому или другим-таким. Что касается МУП, то, согласно на­шим исследованиям и ранее опубликованным, отно­шение к сходному персонажу является отражением отношения к себе, и это позволяет использовать ме­тодику как теоретически и эмпирически обоснован­ную процедуру диагностики ЭЦО. Возникает следую­щий вопрос: заложены ли в самой «конструкции» процедуры некоторые правила атрибуции похожему к непохожему персонажу или атрибутивный стиль целиком определяется индивидуальной структурой самоотношения испытуемого?

Можно считать доказанным, что идентификация как осознанное или бессознательное отождествление себя с кем-то осуществляется, как правило, со схо­жим персонажем. Известно также, что воспринимае­мое сходство с другим человеком порождает или усиливает чувство симпатии и близости к нему. Не является ли в таком случае стойкая симпатия к по­хожему персонажу, отношение к которому по оси «уважение» варьирует, симпатия же оказывается фактически консервативной переменной, артефактом, вытекающим исключительно из методической мо­дели?

Возможен и другой ход рассуждений. Самоува­жение, являясь производным по крайней мере из трех источников — самоэффективности, мнений ок­ружающих и самооценки достижений значимых мо­тивов и целей субъекта, в значительно большей ме­ре, чем аутосимпатия, открыто для самонаблюдения и имеет четко эксплицированные в обществе крите­рии оценки. Семантика «человека успешного», по-видимому, гораздо более универсальна, чем «челове­ка привлекательного и симпатичного». Отсюда и большая открытость для текущего опыта и самооцен­ки категории самоуважения. Кроме того, интеграль­ное самоуважение складывается из парциальных са­мооценок своей деятельности в различных сферах жизни, в то время как аутосимпатия неаддитивна. Можно сохранить высокий уровень самоуважения, потерпев неудачу, например, в налаживании деловых контактов, зато взяв реванш, доказав свою высокую профессиональную компетентность. Гораздо труднее продолжать считать себя хорошим, порядочным чело­веком, предав друга, «зато» проявив заботу о своих престарелых родителях. Возможно, по этой причине легче признаться в собственной неуспешности, чем непорядочности. Эти рассуждения, не выходящие, впрочем, за пределы логики обыденного сознания, являются попыткой объяснения эмпирического факта, обнаруженного при апробации методики управляе­мой проекции: тотальная антипатия к похожему пер­сонажу — случай чрезвычайно редкий и, по-види­мому, свидетельствующий о серьезном личностном неблагополучии. При всякой угрозе аутосимпатии вступают в действие механизмы самозащиты, одни из которых отличаются изощренностью, другие, напро­тив, грубы и примитивны; одни подобны затейливо­му кружеву — другие напоминают глухие бетонные ограды. Индивидуальный стиль эмоционального реа­гирования предполагает различия в степени разви­тости, дифференцированности защитных механиз­мов Я.

Наконец, третье возможное объяснение устойчи­вости аутосимпатии кроется в ее производности от так называемой безусловной материнской любви (Э. Фромм, К- Роджерс), любви «ни за что» и даже «вопреки», и именно оттого стойкой и независящей от неудач и даже «потери лица». Безусловное при­нятие и безоценочная материнская любовь к ребенку результируют у взрослого в своего рода здоровый нарциссизм, наивную веру в собственную «самоцен­ность» — состояние «благополучный» Ребенок, в тер­минологии Э. Берна, или «ннтроекция поддерживаю­щего супер-эго» в современной психоаналитической терминологии.

Итак, природа относительной устойчивости сим­патии к похожему персонажу представляется по крайней мере дискуссионной, хотя эмпирический ма­териал практически однозначно подтверждает связь между идентификацией и чувством симпатии; если испытуемый выражает антипатию к похожему персо­нажу, значит, он просто «не узнает» себя в нем и идентифицирует себя с собственным антиподом.

Впрочем, сколь ни редки случаи «обратной» иденти­фикации, они все же могут быть интерпретированы в том смысле, что чувства, выражаемые к вымыш­ленным персонажам, не предопределены полностью конструкцией методической процедуры, и хотя бы отчасти являются проекцией самоотношения лич­ности.

Отношение к противоположному персонажу В так­же требует дальнейшего осмысления. Если предполо­жить, что в ситуации предъявления портретов двух персонажей, посредством идентификации осуществля­ется своеобразный «выбор самоидентичности», то не следует ли из этого выбора (по крайней мере для здо­рового человека) автоматическое отвержение «себя- другого»? Для невротика, напротив, проблема зыб­кости границ Я, отсутствие или кризис чувства само­идентичности (точнее того, что в английском языке обозначается как sense of separate identity) — одна из наиболее звучащих экзистенциальных проблем. Госпитализация неизбежно ставит невротика перед лицом необходимости осознания своего Я, но также обнаруживает неадаптивность каких-то аспектов его личности. Условием выхода из невротического состоя­ния является осознание личностных качеств, создаю­щих конфликтный или негативный смысл Я, а затем и внутреннее решение — каким быть дальше? При этом мотивации самоисследования, самопознания и само­изменения противостоит мотивация сопротивления из­менениям Я, вытекающая из условной желательнос­ти невротического состояния. Мотивационный конф­ликт порождает амбивалентные чувства в адрес соб­ственного Я, одна уже ясная вербализация которых — первый шаг на пути к самоизменениям.

На наш взгляд, процедура управляемой проекции позволяет выразить и отрефлексировать противоречи­вые чувства в адрес собственного Я через идентифи­кацию с похожим персонажем и противопоставление себя персонажу с контрастными чертами, т. е. осуще­ствить и утвердить выбор самоидентичности. Иденти­фикация с похожим персонажем, персонифицирован­ным Я-реальным невротика, дает выход переживани­ям неудовлетворенности собой и своей жизненной си­туацией, чувству горечи, обиды, разочарования. При­писывая похожему персонажу фрустрацию ведущих мотивов, личную и социальную неуспешность, невро­тик атрибутирует ему и самооценку, как правило, низкую, основным радикалом которой является низ­кое самоуважение. Субъективным обоснованием низ­кого самоуважения служит приписывание внешнего локуса причин неэффективности Я, поскольку приня­тие ответственности за неуспех чревато возникнове­нием чувства вины, с одной стороны, но с другой — требует отказа или изменения в себе тех качеств, ко­торые являются преградой к самореализации, напри­мер робости, лености, беспомощности. Это, по сущест­ву, следующий шаг в направлении самоизменения, но дается он с большим трудом, так как субъективно воспринимается невротиком как необходимость отка­за от своего Я, своей целостной личности. Страх по­тери самоидентичности и порождает разнообразные стратегии защиты и утверждения привычно сложивше­гося образа Я и самоотношения, действие которых способно даже исказить, деформировать образ Я, за­то обеспечивает сохранение позитивного самоотно­шения или компенсирует дефицит самоуважения.

Ненамеренное или даже неосознанное сравнение себя с непохожим другим становится генератором раз­личных стратегий самозащиты. По правилам методи­ки при составлении словесных портретов для обоих персонажей следует воздерживаться от оценочных характеристик или во всяком случае соблюдать ба­ланс позитивного и негативного, что снижает фоно­вый уровень самозащиты и облегчает аутоидентифнкацию. В простейшем варианте факт идентификации с похожим персонажем А и симпатия к нему усилива­ют воспринимаемую непохожесть персонажа В вплоть до его маркировки как абсолютно «чуждого» личнос­ти испытуемого, что по механизму защитной проек­ции ведет к появлению враждебности, антипатии, а это в свою очередь подкрепляется атрибуцией соот­ветствующих не-Я черт. Не-Я оказывается воплоще­нием антиидеала Я, черт, сознательно и бессознатель­но отвергаемых, негативно оцениваемых с точки зре­ния нравственных эталонов и ценностей Я- Механизм защиты Я здесь чрезвычайно прост и груб: тот, кто не такой, как Я, тот «пегий» (см. «Историю лошади» Л. Н. Толстого), а следовательно, либо плох, либо слаб, либо то и другое вместе. Утрированная непривлекательность или иквалидация не-Я снижает интен­сивность негативных чувств в свой адрес — «уж на его-то фоне я не так уж...». Искусственный защитный характер атрибуций личностных характеристик совер­шенно очевиден, ведь единственная его цель и выго­да (неосознаваемая) — дискредитация любым спосо­бом объективно (по словесному портрету) вовсе не плохого, а просто противоположного персонажа ра­ди снижения, нивелировки или оправдания несовер­шенств Я. Чем хуже не-Я, тем лучше Я! Результаты исследования больных неврозом показали, что эта стратегия защиты самоотношения является наиболее распространенной как при полностью позитивном са­моотношении, так и при парциальном неуваже­нии к Я.

Другой вариант защитного ЭЦО предполагает противопоставление откровенно неуспешного, слабо­го, невезучего, но несомненно нравственного Я и силь­ного, успешного и благополучного не-Я. Благодаря приписыванию не-Я черт, достойных уважения (но не всегда симпатии), но абсолютно отсутствующих у Я, обладание которыми невозможно либо в силу слабо­сти Я («все проклятая болезнь!»), либо в силу не­совместимости нравственных установок Я и не-Я, не- Я обретает статус недостижимого идеала, в сравне­нии с которым неэффективность Я оказывается есте­ственной и простительной слабостью, вызывает со­чувствие и оправдание.

В рамках двух генеральных стратегий или стилей защиты ЭЦО выделяются более или менее сложные внутренние действия, посредством которых удается сохранять позитивное самоотношенне, несмотря на падение самоуважения. Это описанные уже защитные механизмы вытеснения негативных качеств Я и час­тичная или полная дискредитация не-Я, самоприук­рашивание Я и атрибуция слабости или плохости не- Я, агравация слабости Я и преувеличение потентнос- ти не-Я и другие.

Сравнивая наши результаты с данными, получен­ными ранее другими авторами, отметим следующий момент. Выделившиеся в группе больных неврозом ти­пы эмоционально-ценностного отношения встречались и в обследованных группах душевно здоровых людей; это подтвердили и наши исследования. Однако привнешнем сходстве формул ЭЦО все варианты самоот­ношения при неврозах строились на основе грубых искажений образа Я. Это подтверждалось сравнением структуры ЭЦО с данными ММР I и теста Кэттэлла, позволяющими выявить субъективные привнесения в тексты приписываний и сравнить их с объективными характерологическими особенностями и стилем эмо­ционального реагирования наших пациентов. Кроме этого тест личностных конструктов (ТЛК) позволял определить, насколько испытуемые толерантны к на­личию у себя негативных качеств, в какой мере свой­ственна им тенденция к вытеснению или самоприукра­шиванию.

Гипотеза о защитной природе ЭЦО возникала уже при сравнении формул эмоционально-ценностного от­ношения с прогнозом общения в процедуре «треуголь­ник отношений»: априорное предположение заключа­лось в признании детерминации позиций партнеров в процессе межличностного общения структурой их эмо­ционально-ценностного отношения к похожему и не­похожему персонажу. Так, если испытуемый выража­ет к А и В симпатию и уважение, мы вправе ожидать, что их общение будет строиться на партнерских на­чалах, оба будут испытывать друг к другу дружес­кие чувства. Оказалось, что это не так. Персонаж А, несмотря на внешне дружеские отношения, считает В баловнем судьбы, укоряет, завидует ему; персонаж В, признавая А добрым и честным, испытывает к не­му лишь прагматический интерес или зависть. Ожи­даемое отношение от не-Я не подтверждает установ­ку на полное самоприятие со стороны Я; в свою оче­редь Я для самоутверждения вынуждено занимать до­минирующую, морализаторскую позицию. Клиничес­кий анализ текстов приписываний за А-персонаж вскрывает неуверенность, экстрапунитивность, внешний локус контроля, фрустрацию потребности в призна­нии и близости, компенсаторное самоприукрашивание, приписывание себе высокой принципиальности, нравственности. В иной терминологии Я поддержи­вает высокий позитивный уровень самоотношения за счет ригидной фиксации состояния Родитель и жест­кой репрессии состояния Ребенок, которой бессозна­тельно завидует, но отвергает как недостижимую или безнравственную. Дискредитация или полное отверженне невротиком более адаптивного и спонтанного не-Я вскрывает бессознательное сопротивление само- изменениям, что указывает на неблагоприятный прог­ноз в процессе психотерапевтического воздействия.

§ 5

Нарушения общения при неврозах

Гипотеза о стиле общения как «макроединицы» анализа мотивационно-детерминированного общения легла в основу экспериментального изучения нару­шения супружеского взаимодействия при неврозах. Эти исследования опирались на методологию, после­довательно развитую в трудах Б. В. Зейгарник, от­мечавшей, что болезненные изменения любой дея­тельности неразрывно связаны с изменением лично­стных установок и мотивов человека [9; 10]. Доба­вим также, что личностный подход плодотворно развивался на основе идей В. Н. Мясищева, Ленин­градской школы семейных исследований и психоте­рапии (В. М. Воловик, Т. М. Мишина, А. И. Захаров и др.). В. Н. Мясищев подчеркивал взаимосвязь и взаимообусловленность трех звеньев процесса об­щения: собственно общения, отношения и обращения как способов поведения общающихся [18; 19]. В за­висимости от целей и мотивов общения актуализи­руется и определенный стиль обращения в виде ин­струментального арсенала навыков, стереотипов, умений — вербальных и экспрессивных. В свою оче­редь стиль обращения оказывает влияние на отношенческую составляющую общения, порождая опре­деленные эмоциональные переживания у партнеров по общению.

Остановимся на нескольких положениях транзактного анализа нарушений общения, в целом до­статочно представленного в отечественной психоло­гической литературе. Термин «транзакция» иногда связывается исключительно с именами Э. Берна и Ч. Харриса, однако первоначально он был введен рядом авторов (Ф. Килпатрик, Л. Первин) для обо­значения принципиально и качественно новой мето­дологии, предполагающей анализ всех видов психической и поведенческой активности человека в ак­тивной (в противовес реактивной) теоретической па­радигме. Доказавший свою продуктивность в изве­стных исследованиях селективности восприятия, этот методологический принцип затем был внесен в об­ласть психологии общения.

Условно можно выделить несколько направлений в рамках транзактного подхода, в разной мере ак­центирующих влияние личностно-мотивационных де­терминант на структуру и содержание общения. Сци­ентистский подход представлен исследователями так называемой калифорнийской школы Пало Альто. Несмотря на то что термин «транзакция» не обяза­тельно использовался авторами, в процессе общения ими акцентировался прежде всего момент активно­сти субъекта, не просто пассивно и механически реагирующего на поступки партнера по общению, но действующего в соответствии с собственными по­требностями, а также с намерением вызвать в парт­нере определенное эмоциональное состояние и ответ­ное действие, необходимое самому субъекту. К этой школе принадлежат Дж. Батесон, Д. Джексон, Д. Галей, И. Бивин, Дж. Слуцки и другие (иногда их называют «системными пуристами»),

С точки зрения этих авторов, базовой, конституи­рующей и придающей общению ту или иную струк­туру является потребность в контроле («доминиро­вании или подчинении»), С формальной точки зрения общение состоит из «единиц», представляющих собой отношение между двумя следующими одно за другим «посланиями». Так, в речевом общении субъектов А и В единицами будут: А₁В_1, В₁А₂, А₂В₂. Это отноше­ние может быть отношением симметрии либо комп- лиментарности. Комплиментарные отношения между партнерами предполагают функциональное неравен­ство общающихся: один доминирует — другой под­чиняется. Например, при комплиментарных отноше­ниях: один из партнеров инструктирует — другой действует в соответствии с инструкцией; один спра­шивает — другой отвечает; один настаивает — дру­гой соглашается. Симметричные отношения бывают трех видов: «состязательная» симметрия (ни один из партнеров не хочет подчиниться, у обоих выражена потребность в доминировании), симметрия «подчинения» (ни один из партнеров не хочет доминировать, у обоих выражена потребность в подчинении), «эк­вивалентная» симметрия («шаги» в общении не свя­заны с потребностью в контроле).

Таким образом, одно из значений термина «транзакция» заключается в следующем: транзакция, или отношение (симметричности, комплиментарности) между двумя следующими одно за другим по­сланиями, есть наименьшая единица анализа обще­ния, детерминированного возможными сочетаниями потребностей в «доминировании» — «подчинении» у вступивших в него субъектов. Транзактное поведе­ние понимается здесь в самом широком смысле сло­ва — как общение, за которым стоит жестко фикси­рованная ролевая структура коммуникации.

В узком смысле слова «транзакция» синонимична «маневру». Добиваться от партнера действия, кото­рое необходимо тебе самому, можно в «лоб», напри­мер, многократно отказываясь подчиниться, если не хочешь быть «ведомым», — авось измотанный парт­нер и уступит. Но такой путь явно тяжел, победа маловероятна. Есть другой способ — поставить парт­нера в такие условия, когда он просто не сможет вести себя иначе, чем так, как это тебе «выгодно», причем у него останется впечатление, что он дейст­вует по «своей воле», а не вынужденно. Например, в случае с «доминированием — подчинением» тот, кто не хочет быть «ведомым», может:

показать, что он «подчиняется», отдает функции «ведущего» партнеру «добровольно»; обратиться к партнеру за «советом», «инструкци­ей» и т. д. — как поступить в определенной си­туации?

При этом «проблемная ситуация» задается так, что партнер (как «ведущий», который должен все знать и уметь) наверняка с ней не справится, не сможет найти решение, «оконфузится», убедится в собствен­ной «недееспособности». Партнер, сам понявший, что «ведущим» быть не может, «добровольно» снимает с себя полномочия.

Итак, тот, кто очень хотел «доминировать», полу­чает возможность удовлетворить свою потребность. Поведение человека, инициировавшего такое «разви­тие событий», и было транзактным в «узком» смыс­ле, то есть «дальновидным», «предвосхищающим». Такого понимания «транзактного поведения» придер­живаются представители клинико-психотерапевтнче- ского направления транзактного подхода (Р. Лэйнг, X. Стерлин, Э. Берн).

Э. Берн термин «транзакция» использует во всем многообразии его значений. Это и общий подход, «широкое» понимание общения как взаимодействия субъектов, руководствующихся собственными по­требностями; это и «маневры», совершаемые участ­никами общения; в некоторых случаях «транзакция» есть «единица анализа» общения, принимающего форму «игры», в которой повторяется одна и та же комбинация ходов. В зависимости от природы и по­требностей и эмоций, регулирующих процесс обще­ния, различаются позиции или состояния, подструк­туры личности: Ребенок, Родитель, Взрослый. По специфическим лексическим оборотам, невербально­му аккомпанементу диагносцируется актуальная, вступающая в общение «здесь и теперь» позиция общающегося [42].

Большинство игр имплицитно содержит внутри- личностный конфликт партнеров, потенциально они разрушители истинных, искренних взаимоотношений. В то же время, как и все механизмы психологиче­ской защиты, игры выполняют адаптивную функцию, они позволяют на какое-то время погасить конфликт, сохранить и стабилизировать межличностные отно­шения, не допуская до осознания истинной мотива­ции игрового общения.

Все игры взрослых, как известно, ведут свое про­исхождение от простой детской игры: «А у меня лучше...». Когда ребенок говорит: «А у меня лучше, чем у тебя», в действительности он пытается спра­виться с прямо противоположным чувством: «У ме­ня все не так хорошо, как у тебя». «Игровая» моти­вация является, таким образом, эгоцентрической по своей направленности и «внешней» по своей приро­де, ибо побудители общения лежат вне самого про­цесса общения. В игровом общении партнеры при­нимают лишь те личностные качества друг друга, ко­торые «подходят», необходимы им для той или иной роли; такое общение жестко ограничивает и контро­лирует спектр личностных и поведенческих проявлений партнеров, лишая общение спонтанности, а его участников — самоактуализации.

Одно из направлений транзактного анализа раз­рабатывалось исследователями клинико-экспериментального направления в связи с задачей модифика­ции теста Роршаха для диагностики нарушений внутрисемейного общения [67; 93]. Согласно про­цедуре участники должны прийти а согласию по по­воду интерпретаций тех или иных частей черниль­ного пятна или таблицы в целом. Н. Лавленд еди­ницей анализа коммуникации считает речевое выска­зывание — любое слово или словосочетание, пред­ложение или набор предложений, произнесенные партнером. Каждое речевое высказывание, кроме то­го что оно является интерпретацией пятна, обраще­но к партнеру по общению и по существу является «ходом», инициирующим ответное высказывание и общее движение партнеров к цели — совместной ин­терпретации пятна. Важно «услышать» также в каж­дом высказывании личностный подтекст — эмоцио­нальное отношение к партнеру и задаче, проек­цию межличностных установок, чувств, конфлик­тов.

Лавленд предлагает различать четыре формы высказываний в зависимости от того, облегчают они, затрудняют или делают невозможным движение к общей цели. Высказывания (или транзакции) ква­лифицируются как облегчающие — необычайно сен- зитивные, творческие; нейтральные — обычные, стан­дартные; затрудняющие — сужающие, уводящие от цели; разрушающие — искажающие смысл сказан­ного. Показано, что данная кодировка транзакций [ значимо различает общение родителей со здоровы­ми детьми, детьми-невротиками и детьми-шизофре­никами [67]. Исследователи и этого направления предполагают, что коммуникация не является про­стым обменом информацией, а скорее подобна, по образному выражению Т. Шибутани, «взаимопро­никновению картин мира», в результате чего дости­гается определенная степень согласия партнеров по взаимодействию. Кроме того, обмениваясь мнениями, люди обычно прямо или косвенно дают понять о своем собственном отношении к тому, о чем идет речь, что проявляется в экспрессии и стиле речи,

5 Е. Т. Соколова

включая и невербальные ее компоненты («личный

аспект коммуникации»),

«Личный аспект» коммуникации является значи­тельно менее осознаваемым и контролируемым, чем содержательный, в силу чего применение проектив­ных методов для его диагностики оказывается чрез­вычайно эффективным. Совместный тест Роршаха позволяет моделировать процесс коммуникации, ког­да цель и мотив межличностного взаимодействия прямо не совпадают: так, поиск совместного ответа может побуждаться стремлением действовать в соот­ветствии с принятой инструкцией, но не исключено также, что в ходе реализации этой цели у участников возникают и иные мотивы, например достижение со­гласия ради демонстрации своего единения с парт­нером или, напротив, недостижимость согласия вви­ду взаимно-конкурентных установок. Именно в по­следнем случае, когда деловая направленность уча­стников незаметно для них самих подменяется стрем­лением выяснить «кто есть кто», транзактный анализ процесса коммуникации особенно продуктивен. Не­сомненно, соглашаются сторонники этого метода, что не только СТР вызывает проекцию транзакций, но несомненно также и то, что СТР вызывает проекцию транзакций; к тому же участникам эксперимента обычно нравится процедура интерпретации пятен, что легко снимает действие защитных механизмов при диагностическом обследовании [24].

В исследовании, проведенном под нашим руко­водством С. Ю. Пузановой (1988), процедура Сов­местного Теста Роршаха использовалась для выяв­ления стилей нарушенного супружеского общения у больных истерической формой невроза. Предполага­лось, что супружеское общение у больных истерией несет на себе отпечаток целостного стиля личности, «жизненного стереотипа» (Н. М. Верток, 1987), за которым стоят характерная для данной аномалии личности иерархия мотивов и специфические стра­тегии их достижения. Не останавливаясь подробно на хорошо известной клинике истерий, отметим лишь, что наиболее тонкое описание личностных осо­бенностей больных истерией можно обнаружить в со­временных описаниях нарциссической личности. Яд­ро личностных расстройств образует известная триа­да: эгоцентрическая направленность мотивации, противоречивая структура самооценки, сочетающая претенциозно завышенный уровень притязаний с не­уверенностью в себе, высокая конфликтность в сфе­ре межличностных контактов, обусловленная сосуще­ствованием нереалистических установок и конкури­рующих потребностей. А. Кемпински истоки невро­тического конфликта при истерии видит в нереали­зованной потребности в любви: лишенная любви женщина легче попадает в состояние инфантильно­го деспотизма и, как бы не имея возможности в пол­ной мере стать женщиной, становится опять малень­ким ребенком, требующим исполнения всех своих желаний [11]. Стремление к подчинению себе окру­жающих, их своеобразная эксплуатация ради дости­жения иллюзорного удовлетворения формируется, таким образом, как защитно-компенсаторный стиль жизни, реализуемый через стратегию манипулиро­вания партнерами по общению. Манипуляционное поведение больных истерией направлено на поиск информации, подтверждающей способность Я к кон­тролю (восстановление чувства безопасности и си­лы), уверенность в собственной ценности и высокой самооценке и чувство самотождественностн — ин­дивидуальности и целостности Я (А. Якубик, 1983). Иными словами, все важнейшие функции Я не яв­ляются для истерика чем-то внутренне присущим ему как обладающей самоценностью личности, но лежат вовне, в его связях с другими людьми. Манипуляционная жизненная стратегия или жизненный стиль и служат попыткой обрести близость с други­ми, заслужить, «приобрести» («купить») их любовь и признание.

Выделяют три вида достаточно генерализованных механизмов (или стратегий) манипуляционного сти­ля: инграциация, агрессия, попытки самоубийства. В основе инграциации (М. Джонс, 1964) лежит мо­тивация повышения собственной привлекательности в глазах других людей; ее цель в избирательной са­моподаче, а также во «внушающем» воздействии на партнера путем трансляции тенденциозной информа­ции о том, как он воспринимает окружающую дейст­вительность и самого себя. Различают также «тех­ники» инграциации: 1. Поднятие ценности партнера — передача информации о его положительной оценке (например, в форме комплиментов, лести, похвал). 2. Конформизм — декларация согласия с мнениями, оценками, нормами, установками и пове­дением партнера. 3. Положительная самодемонстра­ция — представление себя в выгодном свете (опи- сывание своих способностей, талантов как необыкно­венных) или как человека, способного к большой жертве в пользу партнера; отрицательная самоде­монстрация (самоуничижение) — создание пред­ставления о собственной слабости и беспомощности.

Эффективность «инграциативного» поведения (по­лучение информации, подтверждающей чувство кон­троля, собственной ценности или тождества, либо устранение касающегося этих переменных информа­ционного несоответствия) способствует фиксации маннпуляционных приемов воздействия и создает уверенность, что особенности, позволившие эффек­тивно действовать, являются имманентными качест­вами личности (А. Якубик, 1983).

При отсутствии ожидаемого эффекта воздействия у людей такого типа возникает сильная эскалация эмоциональности в виде агрессии, направленной на других, или аутоагрессии, которая служит как сред­ством эмоционального «подавления» окружающих, так и механизмом собственной аффективной раз­рядки. Преобладание эмоциональной экспрессии над действительным содержанием процесса общения у истерика обычно приводит к желаемому результату.

Проявление маннпуляционных механизмов может происходить на двух уровнях: вербальном (содержа­ние и манера речи) и невербальном. Большую роль играет также степень согласованности между вер­бальной и невербальной коммуникациями. Словес­ные заявления, не подкрепленные адекватными не­вербальными реакциями, могут не только не вызвать ожидаемой реакции у партнера, но и обусловить проявление у него обратной реакции, которая будет ответом на невербальное сообщение. «Истерический конверсионный синдром» позволяет выразить не­удовлетворенный мотив в невербальном поведении потому, что такая невербальная коммуникация в принципе может привлечь внимание других людей и обеспечить ответную реакцию сочувствия и поддержки. В результате в конверсионном синдроме (истерической слепоте или параличе) могут про­явиться протест, враждебность, гнев, которые, буду­чи выражены непосредственно, вызвали бы осужде­ние других членов общества и самоосуждение (В. С. Ротенберг, В. В. Аршавский, 1984).

Жизненная стратегия больного истерией, так же как и разнообразный инструментальный репертуар тактических средств, имеет своей целью заставить окружающих вести себя в соответствии с его собст­венными желаниями и потребностями. Игровые, транзактные формы общения имеют ту же направ­ленность. Хотя стоящие за ним мотивы в каждом кон­кретном случае индивидуальны, речь скорее может идти об индивидуальной соподчиненности так назы­ваемых базовых мотивов, обеспечивающих позитив­ный образ Я и самоприятие. Потребности в приня­тии, самоэффективности и близости, будучи фрустрированными, вытесняются из сознания или трансформи­руются в прямо противоположные; основной способ их удовлетворения — посредством манипуляционного воздействия на других людей — говорит об эгоцент­рической направленности мотивации. Таким образом, не потребности, а вынужденный способ их опредмечи­вания обусловливает эгоцентрическую природу моти­вации и стиль общения больных истерией.

В исследованиях супружеских отношений при нев­розах были выявлены три наиболее часто встречаю­щихся типа нарушения общения: соперничество, псевдосотрудничество и изоляция [17]. Цель настоя­щего исследования состояла, во-первых, в апробации Совместного теста Роршаха (СТР) для диагностики стилей супружеских дисгармоний; вторая задача за­ключалась в выявлении стоящей за стилем общения мотивации. Согласно проективной гипотезе (Соколо­ва, 1980), в условиях нежестко структурированной экспериментальной ситуации СТР партнеры непред­намеренно и неосознанно продемонстрируют сложив­шиеся стереотипы общения, включая ролевую струк­туру, взаимные апперцепции, чувства и способы удов­летворения ведущих потребностей.

Каждому из испытуемых предъявляются несколь­ко карт теста со стандартной инструкцией (индиви­дуальные ответы записываются, как и в традиционпом варианте), после чего испытуемых просят прий­ти к согласию, общему решению о том, что напоми­нает, на что похоже каждое пятно.

Тексты диалогов обрабатываются по следующей схеме:

«Соотношение сил в диаде»

«Практическая инициатива» (кто берет и держит таблицу);

«Теоретическая инициатива» или «проникаемость» — количество предложений каждого из уча­стников, доведенных до совместного решения.

«Аффективное состояние диады» — способы, которыми испытуемые взаимно оценивают предложе­ния: подкрепление (эмоционально-позитивная реак­ция на предложение партнера; дальнейшая разработ­ка той же темы, хотя и с критическими замечаниями, уточнениями); игнорирование — эмоционально-ней­тральная реакция, уклончивые высказывания, замеча­ния к личности партнера, уход-эхолалия; отклоне­ние — эмоционально-негативная реакция, критика идеи без принятия, смена названия, расширение идеи; амбивалентные высказывания — оценочного типа: «Да, я вижу... но...». В исследовании использовались 1, II, IV, VI таблицы. По замыслу эксперимента, Г таблица, обладающая нейтральной символикой, дол­жна вводить испытуемых в совместную работу. II кар­та нередко становится источником агрессивных аф­фективных реакций из-за особого цветового сочета­ния; IV карта в традиционной интерпретации теста Роршаха является «мужской», а VI — бисексуальной.

Наблюдения за невербальным аккомпанементом общения также входят в процедуру обработки дан­ных и включает установление того, кто берет и держит обсуждаемую таблицу, а также фиксацию паравер- бальных особенностей коммуникативного поведения — громкий вскрик, шепот, прижимание друг к другу, физическая мобилизованность позы и т. д.

По анализу ответов и диалога в СТР оказалось возможным выделить три стиля супружеского обще­ния, представляющих собой сложные комбинации транзакций и игр, стабильно воспроизводящихся в хо­де выполнения экспериментального задания. Для сти­ля соперничество характерно приблизительно одинаковое соотношение «проникаемости» для мужа и же­ны, что, с одной стороны (и главным образом), ука­зывает на конкурентные притязания супругов в сфе­ре «творческой инициативы», а с другой — свидетель­ствует о том, что партнеры еще в состоянии достиг­нуть баланса между амбициями и уступчивостью. Более откровенно соперничество проявляется на уров­не невербальной коммуникации, превращаясь порой в детскую борьбу за таблицу. Здесь мужу удается ут­вердить свое доминирование (кто владеет, у того и власть), избегая столкновений в вербальном плане, зато жене путем игнорирования ответов мужа удает­ся добиться большого числа подкреплений своих отве­тов. Разделив сферы влияния, супругам удается до­стичь. «как будто» совместных решений. Анализ ин­дивидуальных случаев показывает, что гораздо чаще жене бывает недостаточно, ограничив сферу самоут­верждения мужа, чувствовать себя комфортно; необ­ходимо также яркое подтверждение им эмоциональ­ного принятия ее как женщины. С этой целью жена подталкивает мужа к большей откровенности и само­раскрытию при интерпретации пятен, но когда муж отвечает на потребность жены в большей интимности отношений, она оказывается не в состоянии принять ее н отвергает ответы мужа как неприличные. Приве­дем фрагмент их диалога в СТР.

Диалог

Приведенный анализ диалога СТР показывает, что муж явно чувствует себя стесненным необходи­мостью совместного обсуждения толкований пятна, а жена из-за тревожной неуверенности постоянно по­вторяет те толкования, которые давались ею при ин­дивидуальном исследовании. Конфликт мотивов от­четливо прослеживается на невербальном уровне: больная всем своим видом — наклоном к мужу, рас­слабленностью, кокетством — провоцирует интимную обстановку. Но когда муж «попадается» и дает свою интерпретацию пятен, она пугается их и обвиняет его в грубости. Это очень напоминает игру «Рейпо», опи­санную Э. Берном [42].

Э. Хемингуэй проницательно усматривает всю раз­рушительность женщин подобного типа: «Самые чер­ствые, самые жестокие, самые хищные и самые оболь­стительные; они такие черствые, что их мужчины стали слишком мягкими или просто неврастениками» («Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера»), Действи­тельно, случаи психогенной импотенции, суицидов и неврозов у мужей довольно часты при подобном сти­ле супружеского общения.

Стиль псевдосотрудничество характеризуется со­четанием самого высокого среди всех формальных показателей балла по категории «подкрепление» у обоих партнеров с явным перевесом «проникаемости» у жены. Высказывания часто сопровождаются взаим­ными подбадриваниями, откровенной лестью (со сто­роны жены): «Это — да! Это ты здорово придумал. Это мне нравится, я бы никогда не додумалась до такого» — вариант инграциации: авансированная симпатия и уважение должны возвратиться в виде ответных восторгов партнера.

Мужу чаще принадлежит инициатива в практиче­ских решениях, зато жена осуществляет внутреннее руководство так, что доводятся до совместности отве­ты, инициатором которых является она.

Обращает на себя внимание значительное преоб­ладание взаимного подкрепления над критическими высказываниями, что служит сдерживающим барье­ром для выражения агрессивных чувств. Страх агрес­сии сковывает взаимодействие и ведет к поспешному объединению, т. е. псевдосовместным решениям, как, например, в следующем фрагменте диалога:

Муж: У меня было предложение, что это похоже на старый листок.