[66] Главное управление цензуры указывало при этом на пример другого издания. «В истекшем

1854 году издатели журнала “Современник”, гг. Панаев и Некрасов, просили об исходатай- ствовании им Высочайшего разрешения к существующим в сем журнале отделам присоеди­нить отдел известий военных и политических. Главное управление цензуры на заседании 15 мая 1854 года, рассмотрев дело по сему предмету, признало неудобным предоставить част­ным лицам, не ознакомленным со всеми видами правительства касательно внешней госу­дарственной политики, право помещать постоянно в издаваемом ими журнале собственные свои рассуждения о вопросах столь важной и запутанной современной политики, тем более, что подобные рассуждения поставили бы и цензуру при рассматривании их в большое за­труднение. Посему просьба издателей “Современника” о допущении в этом журнале изве­стий политических осталась без удовлетворения. Впоследствии, а именно в 23 день июня

1855 года, по всеподданнейшему докладу г. министра народного просвещения, последова­ло Высочайшее дозволение журналам: “Современник” и “Отечественные Записки” в продол­жение нынешней войны перепечатывать военные известия из “Русского Инвалида”».

[67] Слово «патриарх» в данном случае с маленькой буквы.

[68] В данном случае слово «патриарх» с маленькой буквы.

[69] «Кто не порадуется, - сказано, между прочим, в заметке, - этой мере прусского прави­тельства, отменяющей одно из самых губительных проявлений административной опеки? Подкупать мысль, насиловать убеждение - что может быть губительнее, как для общества, так и для самого правительства? К чему было подкупать и насиловать эти несчастные пра­вительственные газеты? Получало ли правительство, взамен неизбежного зла, которым заражало общество, хоть какую-нибудь временную пользу, когда всею силой своего авто­ритета вносило разврат и бесчестную ложь в умственное дело? Какая радость была ему от того, что общество перестало верить в чистоту мнений? Какая радость для охранительных начал, когда каждое слово, сказанное в их пользу, публика привыкает принимать за пре­зренную, корыстную ложь? Вернейший способ погубить какое-либо начало в убеждениях людей, лучший способ подорвать его нравственную силу - взять его под официальную опе­ку. Наконец, не всякому ли здравому уму понятно, что система лжи и подкупов не может привести ни к чему доброму? Правительство, не входя ни в какие унизительные и частные сделки с литераторами и журналами, может действовать гораздо успешнее и гораздо до­стойнее, предлагая литературе на рассмотрение и обсуждение те или другие администра­тивные, политические и финансовые вопросы и вызывая все лучшие умы в обществе со­действовать ему в их разъяснении».

[70] «Правительство, - писал Михаил Никифорович, - одушевленное истинными благими на­мерениями, правительство сознательное и просвещенное не может не чувствовать благо­родной потребности слышать самостоятельное и свободное мнение. Правительство состоит из людей, а каковы бы ни были люди, никто без тяжкого греха перед Богом, пред людьми и собственною совестью не может считать себя исключительным обладателем истины. Пра­вительственные люди выходят из того же общества и выносят из него известные понятия и мнения, которые составляют их силу или слабость на чреде власти: отчего же из этого самого общества, породившего и воспитавшего их, не могут выходить другие понятия, другие мнения и разъяснять дело с других сторон, в пользу всем, как правительству, так и обществу?.. Пусть правительство ищет и привлекает к себе людей мыслящих и способных, - это прекрасно; но пусть оно ищет их для правительственных должностей, а не для литературы: иначе оно ошибется в расчете, обнаружит свое бессилие, покроет себя стыдом и будет могущественно содействовать только умственному разврату, нравственному растлению...

Отчего в некоторых странах с понятием казенного соединяется так много нехорошего, отчего это почтенное слово потеряло всякий кредит и означает все, что мертво и мертвит? Где казна знает свое истинное дело и занимается им одним, там этого нет, там она пользу­ется должным уважением, там народное чувство не пугается казенного, и не соединяет с этим эпитетом обидного значения. Но, отвлекаясь от своего дела и путаясь во всевозмож­ные дела, казна становится и бессильна, и вредна, и смешна; отваживаясь на несвойствен­ные ей пути, она роняет себя и вредит всему прочему, она приучает смотреть на себя как на что-то докучное, излишнее, отяготительное, наконец, положительно вредное, положитель­но губительное. К чему же может вести это?..»

[71] Министерство иностранных дел (англ).

[72] С досадой (фр.).

[73] Орден Гроба Господня (лат).

[74] Редакция «Русского Вестника», поместив статью графини Сальяс о книге г-жи Свечиной, сопроводила ее примечанием, которым обиделся автор.

[75] На этот первообраз нигилизма в связи с позднейшим его развитием мне случилось уже обратить внимание года три тому назад в «С.-Петербургских Ведомостях».

[76] Живо помню эту сцену - я был тогда в профессорской комнате. Попечитель, Н. В. Исаков, принужденный шаг за шагом отступать пред напиравшею толпою, вторгнувшейся в комна­ту, обнаружил замечательное хладнокровие.

[77] Как видно из дел виленской следственной комиссии, извлечение из которых было в 1867 году опубликовано одним из ее членов, штабс-капитаном Гогелем.

[78] Достаточно упомянуть, что в проекте «наказа министерского», как упоминает Карамзин в «Старой и Новой России», было введено постановление: «Если государь издаст указ, несо - гласный с мыслями министра, то министр не скрепляет оного своею подписью».

[79] Следует отметить, что письма Д. И. Киселева (впоследствии министра государственных имуществ) свидетельствуют о серьезном уме. Киселев политическим смыслом много пре­вышает болтающего идеолога Михаила и размашистого партизана Давыдова, хотя, отда­вая дань веку, и называет суждения Орлова прекраснейшими. «Все твои суждения, - пишет он, - по теории прекраснейшие, на практике неисполнимы». Про свои мнения Киселев гово - рил так: «В суждениях моих могу ошибаться, но цель моя благонамеренная и потому одина - ковая с твоею. Разница в том, что ты даешь волю воображению твоему, а я ускромняю свое; ты ищешь средств к улучшению участи всех и не успеешь; я же нескольких только - и успеть могу. Ты полагаешь исторгнуть корень зла, а я хочу срезать дурные ветви. Ты определяешь себя к великому, а я к положительному».

[80] Мысль эта - наследие эпохи императора Александра I. В инструкции, данной прусским королем генералу Натцмеру, сопровождавшему в 1817 году в Петербург принца Вильгель­ма (будущего германского императора), отмечено было о русской армии и ее императоре следующее: «Истинная цель императора заключается, очевидно, в желании быть посред­ником в Европе и через это играть первую роль, а чтобы иметь возможность угрожать - ему хочется сохранить свои многочисленные армии». (Русская Старина. Июнь, 1888. Стр. 564). После одного из парадов Натцмер высказал императору - какое счастье, что все эти войска принадлежат его Величеству. «Комплимент, по-видимому, понравился, и государь возраз­ил, что он никогда не употребит их с дурною целью, но постоянно будет стремиться под­держивать ими спокойствие в Европе».

породили справедливое желание простоты и искренности. Одностороннее всего были на­падения на Россию, возбужденные казенными ей похвалами. Я был поражен таким направ­лением и мне было больно; в особенности больны мне были нападения на Россию, которую любил я с самых малых лет».

[82] Так называемые, мнимые (фр.).

[83] Букв.: беженцы, изгнанники (фр.). Так именовали себя добровольные эмигранты типа Герцена.

[84] Статья «Труды ученого комитета» и последовавшие за нею три статьи (помещены в «Со­временной Летописи» и «Московских Ведомостях» 1863 года) многими приписывались Пав - лу Михайловичу, участие которого ограничивалось тем, что несколькими вставками, осо­бенно во второй статье, он усилил резкость тона. Произошел даже небольшой курьез. По плану комитета в гимназическую программу вводилась, между прочим, «физика земного шара с описательной частью естественных наук». Павел Михайлович после слова «физика земного шара» вставил при корректуре в скобках «новая наука». Это подало повод к изо­бличению автора статьи, - очевидно-де филолога и классика, - в полной некомпетентности по части естествознания. В 1863 и отчасти 1864 годах значительная часть статей по вопро­сам народного просвещения писана мною. (Упомяну между прочим о полемике по поводу учреждения Петровской земледельческой академии в Москве). Затем вопрос об учебной реформе гимназий сделался предметом страстной заботы Михаила Никифоровича, раз­делявшейся Павлом Михайловичем. Мое участие было уже незначительное.

[85] Чтобы сохранить оттенки, приводим курьезное заключение в оригинале: «De prouver а ceux parmi les homes d'etat russes qui seraient incertains sur le vote a e'mettre, qui les aspirations ultra-russes de la presse muscovite ne sont que des reves creux sans echo dans les masses et qu'ainsi, et votant pour l'autonomie et la pacification de la Pologne, ils ne peuvent que se render populaires tant en Pologne qu'en Russie».

[86] Сепаратистская идея занимала одно из главных мест среди мнимо либеральных увле­чений молодежи шестидесятых годов. В одной из последних книжек «Русской Мысли» по­мещен рассказ г. Короленко «С двух сторон». Автор обращается к своим юношеским вос­поминаниям и времени, когда он учился в Петровской земледельческой академии (очерки быта этого заведения автор в своих рассказах делает с большою правдивостью и наблюда - тельностью). Сепаратист Урманов из Архангельска, мечтающий об отделении самоедского народа, представлен в несколько карикатурном изображении, быть может, ввиду сообра­жений цензурного свойства. Но суть дела от этого не изменяется. Автор о себе говорит, что он даже сочинил поэму на тему об Урманове, пробуждающем самоедов от векового сна. Закончилась поэма следующей картиной: «Северное сияние слабо играет над бес­конечной равниной, снега отливают огнями, полоз нарты скрипит, быстро бегут олени: то гонец-самоед с полным сознанием своей миссии везет воззвания Урманова к великому самоедскому народу». Это было бы забавной карикатурой на сепаратистские стремления, если бы автор не прибавил весьма характерных слов: «Не смейтесь, господа! Молодость всегда мечтает. Может быть, когда-нибудь эти мечты станут умнее, практичнее; но честнее и лучше - едва ли!» В чем же тут, однако, честность? Автор и после опыта жизни не заме­чает, по-видимому, что стремление к разложению России на какие-то отдельные народы есть стремление изменническое, а не честное, и что предаваться таким мечтам, хотя бы в молодости, дело далеко не доброкачественное.

[87] Пусть каждый останется при своем, пока не доказано противное (лат).

[88] Это было сделано настолько повелительно, что стало кровожадным (фр.).

[89] Фраза вырвана на передовой статьи, где именно говорится о том, как революционные за­теи исчезают пред появлением народного духа. Непосредственно за искаженною фразою следуют слова:

«Недавно, когда Россия находилась в незаслуженном уничижении, когда в ее пределах разлился мятеж, изумив все русское общество, ничего не подозревавшее в своем затишье и полусне, когда посреди русского народа вдруг неведомо откуда взялась какая-то револю - ционная организация, когда наконец вся Европа ополчилась на нас, и враги России ждали с часу на час - вот и вот она рушится сама собою, - что спасло Россию от этого кошмара, что оживило, подняло и что заставило ее крепко почувствовать свои государственные границы, что снова приобрело ее не фальшивое, а истинное уважение Европы, что заставило Россию почувствовать в себе источник новых сил, начатки новой жизни и великого плодотворного развития? Этот ли лжелиберализм, который был готов великодушно жертвовать единством и цельностью своего Отечества, который готов был преклоняться пред всяким безумием и всякою глупостью, лишь бы только они заявляли себя с достаточной наглостью и нахаль­ством, который губил бедную молодежь, кокетничая с нею и приветствуя гимназистов в ка­честве передовых мудрецов и преобразователей; который отзыв иностранца ставил выше народного чувства своей страны?.. Твердая, ничем не совратимая национальная политика внутри и вне - вот наше спасение. Только на наши народные силы можем мы благонадежно опереться и в нашем консерватизме, и в нашем либерализме!»

[90] Шедо-Ферроти, стр. 67.

часть статей наших в 1863 году испытывала цензурные затруднения, за которые мы не сету - ем на цензоров, лиц подначальных, к тому же очутившихся в положении совершенно новом, еще не предусмотренном законами, в то время когда события импровизировали у нас поли - тическую печать и возложили на нее нравственную обязанность обсуждать дела и вопросы первостепенной государственной важности, как по внутренней, так и по внешней политике России. Нарушение цензурных правил повлекло за собой репрессивные меры. “Москов­ские Ведомости” (за исключением “Вести”) были, кажется, единственной газетой, с которой взысканы были штрафы администрацией. Штрафов взыскано было с нас шесть в течение одного месяца, всего на сумму 950 рублей, что без малого, сколько мы знаем, равняется ежемесячному казенному жалованию, которое получал тогда издатель “Голоса” за услуги, оказываемые его газетой или Отечеству, или России, ибо эти два термина, по суждению некоторых остроумных политиков, у нас не совпадают между собой.»

[92] Записка Безобразова помещена в № 12 «Русского Архива» за 1888 год.

[93] Соперничание профессий (фр.).

[94] Букв.: «слово порядка», имеется в виду пароль, лозунг.

[95] Михаил Никифорович назвал эпоху шестидесятых годов смутным временем. И она дей­ствительно была таковым. Проницательного публициста обвиняли, что ему всюду мере­щатся заговоры и злоумышления. И сколько, однако, было и заговоров и злоумышлений! Более и разнообразнее, чем стало известным. В 1865 году, как известно, были повсемест­ные пожары. Был, между прочим, страшный пожар Симбирска. Для расследования при­чины его был командирован сенатор Жданов. Он вез уже с собою результаты следствия, когда в Нижнем заболел и скоропостижно умер. Молва приписывала смерть отравлению. Симбирский губернатор печатно обвинял местного военного начальника чуть не в прямом участии в поджогах.

[96] При наших отношениях о каком-либо вознаграждении за временное редакторство не мог­ло быть и речи. В денежных счетах мне случалось торговаться с Павлом Михайловичем, но довольно оригинальным способом. Он требовал, чтобы я взял больше, чем сколько я со­глашался. Когда мне поручено было редактировать “Русский Вестник”, Павел Михайлович назначил 250 рублей за книжку. Я потребовал 150. Сошлись на 200. Может быть, напрасно оглашаю я этот интимный факт, который читатель должен принять на веру. Но, может быть, кто-нибудь и поверит, что не все же на свете делается из корысти.

[97] Критика легка... (фр.). Часть фразы: критика легка, искусство трудно (La critique est aisee et I'art est difficile).

тьева, что издание означенной газеты допускается возобновить теперь же под их редакци­ей и при тех разрешенных г. министром народного просвещения изменениях в их контракте с Московским университетом, о которых они, издатели, ходатайствовали в видах соглаше­ния условий помянутого контракта с ныне действующими законами о печати».

[99] Граф А. Толстой в известном рукописном стихотворении «Единство».

[100] По скудным сведениям, сохранившимся о матери Каткова, она имела большое влияние на сына, укрепив в нем религиозное чувство. Сам Катков говорил Любимову, что по линии мате­ри, о которой он сохранил самую благоговейную память, в его жилах есть грузинская кровь.

[100] 1 июля 1835 года попечителем Московского учебного округа был назначен граф Сергей Григорьевич Строганов, и был введен новый университетский устав.

[101] Русская старина. Май 1887 (об этом же у Любимова).

[102] О силе впечатления, которое произвел Катков своими статьями по польскому вопросу, можно судить по тому факту, что число подписчиков «Московских Ведомостей» в течение

1863года удвоилось и достигло громадной для того времени цифры в 12 тысяч. Отча­сти, конечно, увеличение числа подписчиков объясняется тревожным временем, пережи­тым тогда Россией. Заметим еще, что, насколько известно, с тех пор число подписчиков «Московских Ведомостей» постоянно падало и под конец жизни Каткова было весьма незначительным.