Восемь знаков гуа последующего Неба ПРОТИВОСТОЯНИЕ И СОУЧАСТИЕ

Дата: 2025-06-02; Просмотры: 11

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

ЦИКЛ СОБЫТИЙ БА ГУА

сли мы хотим понять «Книгу Перемен», «И цзин», то следует уяснить, что изначально она предназна­чалась для гадания и давала положительные или отри­цательные ответы на определенный круг вопросов. Целая черта означала «да», а прерванная — «нет». Од­нако уже в глубокой древности смысл гадания не ис­черпывался методом, и с течением времени несложная процедура превратилась в способ постижения мира. В то время как в Европе все сводится к категории чисто­го бытия, в китайской мысли решающую роль играет концепция изменения. Таким образом, китайская фи­лософия занимает промежуточную позицию между буд­дизмом и философией существования. Если принять в качестве полярных противоположностей буддизм, для которого все существующее не более чем иллюзия, и философию существования, которая существование ос­мысляет как реальность в мире иллюзорного становле­ния, то китайское мировоззрение выступает как попытка их примирения — посредством введения вре­мени. Когда встречаются два несовместимых условия они могут сосуществовать, следуя друг за другом во времени, переходя друг в друга. Это и есть главная идея «И цзин»: время порождает одновременно противостояние и соучастие.

Но почему необходимо принять за основу проти­воположности? Из практического опыта известно, что все переходит в свою противоположность. В сущности, наличие противоположностей и делает возможным опыт. Без противопоставления субъекта и объекта не­мыслимо сознание и познание вещей; на контрасте света и тьмы зиждется чувственное восприятие. Противопо­ложности необходимы, чтобы вспыхнул свет сознания. Но в «И цзин» противоположности не есть нечто са­модовлеющее, они — лишь состояния, сменяющие друг друга. Так само противостояние становится относитель­ным. Все дело в выборе правильного отношения. Если выбор верен, стремление к одному полюсу, подразуме­вающее негативное отношение к другому, сменяется свободным движением в потоке времени и пережива­нием противостояния в себе самом. При этом вся ра­бота по адаптации к конфликту во внешнем мире со­вершается внутри. Если удается сохранять гармонию между внутренним «Я» и окружающим миром, мир — при всем многообразии проявлений — не причинит вреда. Пожалуй, эта идея — главный вклад Кун-цзы (Конфуция)[1] в «И цзин». Среди других китайских муд­рецов Кун-цзы можно определить как философа при­уроченности. Так, в соответствии с одним из его высказываний, не имеет смысла вырабатывать раз и на­всегда определенное отношение к явлениям мира и следовать ему при любых обстоятельствах. Негибкость приведет к результату, прямо противоположному ожи­даемому, и битва будет длиться вечно. А так как в соответствии с этим законом момент победы одновре­менно является поворотной точкой, ни одной из сто­рон не суждено достичь окончательной победы. Сле­дует пребывать в гармонии со своим окружением: богатому — вести себя, как принято у богатых, бед­ному — как положено бедным, а среди варваров так, как сложилось у варваров. Таким образом достигает­ся равновесие между внутренним «Я» и окружаю­щим миром.

Говоря о противоположностях в «И цзин», необ­ходимо помнить об абстрактности представленного материала. Конечно, все образы содержат конкретные символы, но любой образ ведет в бесконечное простран­ство взаимоотражений. Возьмем, например, символ Инь. Инь может быть женой, но также и сыном, может указывать на министра, а в некоторых ситуациях мо­жет представлять эмоциональные элементы в противо­вес интеллектуальной сфере. Инь соотносится с веге­тативной природой в человеке, с анимой в проти­воположность анимусу. И наоборот, Инь может символизировать мужское начало в женщине, присут­ствующее как производное качество в любом женском существе. То есть Инь всегда не первичная сущность, а элемент, полученный из других. Так возникают проти­воположности. Взаимодействие вездесуще; важны не заданные раз и навсегда понятия, но отношения меж­ду ними — жизнь понятий, в которой проявляется ди­намика противоположностей. Противоположности вы­зывают друг друга, и именно поэтому с их помощью человек может гармонизировать мир.

По «И цзин», основа всего существующего — Тай­цзи. Тайцзи (Великий Предел) — это Верховный Абсолют, выход в феноменальное; Единое, или, другими словами, то, откуда произошло все. Но, в отличие от западной традиции, в Китае проявление Единого озна­чало рождение его противоположности. Гете как-то ска­зал, что любое категоричное высказывание несет в себе противоречие. То же и здесь: если Единое представить линией в про­странстве, возникает его противопо­ложность. Пространство оказывает­ся разделенным на верхнее и ниж­нее или, при другом расположении линии, на правое и левое, переднее и заднее. Шестеричная развертка пространства, как это описывается в китайской философии, задается раз­ными положениями одной линии. Более того, эта ли­ния вызывает к жизни полярную двойственность; пер­вичный положительный полюс обозначается целой чер­той (Ян), а вторичный отрицательный полюс — прерванной (Инь). Вместе с первоначальной линией они составляют триаду[4] как основание реальности. Поэтому в «Дао дэ цзин» сказано: «Одно рождает два; два рождает три; три рождает всю тьму вещей».

Начало феноменального мира задается этими тре­мя понятиями. А что касается у вэй — «недеяния», равно важного и для даосизма, и для конфуцианства, это понятие никак не соотносится с квиетизмом в на­шем понимании. У вэй — это готовность исполнять в феноменальном мире роль, предопределенную в каж­дый момент временем и окружением.

Количество возможных комбинаций прерванных и целых черт составляет два в третьей степени, что равно восьми: 2³=8. Поэтому энергии, формирую­щие реальность, в «И цзин» представлены восемью возможными первичными знаками, или триграмма­ми ба гуа.

Приписывая янской черте свойство силы, а иньской — податливости (соответственно, позитивнос­ти и негативности), получаем следующие восемь зна­ков гуа:

Схема порождения восьми знаков гуа

Первый знак гуа Цянь , «Творящее». Все три составляющие Цянь черты — сильные. Цянь представляет Силу и Цельность, которым присуще неуклонное стремление вперед. Кунь , «Воспринимающее», знак гуа, состоящий из трех прерванных черт, являет­ся противоположностью Цянь. Если Цянь считать вре­менем, то Кунь будет пространством. Время имеет одно измерение и всегда движется вперед. Для Цянь, «Творящего», не существует возвратного движения. Его можно только остановить, но если

Лошадь — символ Кунь Дракон — символ Цянь

Цянь слабеет, оно просто исчезает. Кунь, «пространственное», не движется, или, скорее, оно обладает внутренним движением, по­нимаемым как саморазделение, и состоянием покоя как замыканием в себе. Следовательно, движение Кунь никогда не направлено на объекты, это — движение внутри себя.

Цянь и Кунь образуют основную пару противопо­ложностей, представленную в мире. Из более знако­мых образов ей соответствуют Небо и Земля, или Бог и природа, как назвал бы их Гете. Но нельзя забывать, что это — лишь образы, не заданные жестко, некие отправные точки мышления. Все подвижно, подверже­но изменениям, текуче. Так, один образ может указы­вать на духовное, другой — на материальное. В облас­ти духовного первый — «Творящее» — представляет интеллектуальный аспект, а второй — эмоциональный. В бесконечной перспективе значение образов опреде­ляется отношениями, возможными между гуа.

С Цянь , отцом, и Кунь , матерью, соот­носятся шесть детей. Мать берет от отца, «Творяще­го», одну черту, и так получается образ старшего сына , похожий на образ матери. (В соответствии с этой идеей считается, что сыновья идут в мать, а доче­ри — в отца, но можно говорить и о более далеких предках.) Средний сын , младший . В образах дочерей все наоборот. У старшей дочери отцовский принцип сверху, главная черта — женская. Затем идут средняя дочь и младшая . Эти образы составляют восемь первичных знаков — ба гуа:

Цянь, «Творящее» Кунь, «Воспринимающее»

Чжэнь, «Возбуждающее» Сюнь, «Мягкость»

Кань, «Бездонное» Ли, «Приникающее»

Гэнь, «Покоящееся» Дуй, «Радостное»

Старший сын, Чжэнь , — изменчивая энер­гия, «Возбуждающее», («Толчок», «Импульс»); напри­мер, электрические токи, блуждающие в земле ранней весной.

Эта энергия по-другому воплощается в среднем сыне, Кань . Теперь это Вода, точнее, Вода в дви жении: «К Небу она поднимается, низвергается с Неба, вечно меняясь». Это — водопад, разбивающийся в брыз­ги, поднимающийся облаками и проливающийся вновь дождем. Это — «Бездонное», не знающее пределов, безвозвратное погружение в глубины. Движение пред­ставлено активной центральной чертой, ограниченной снизу и сверху двумя прерванными чертами.

Движение достигает предела в младшем сыне, Гэнь , «Покоящемся» («Пребывающем», «Неподвиж­ном»), Горé. Здесь сильная линия — вверху, податли­вые — внизу; движение стремится уподобиться росту растений, так как в Китае гора вписана в понятийный контекст, совершенно отличный от европейского. В Китае гора — это часть окружающего мира; часть ле­сов, растущих на ее склонах; часть растений, дающих побеги благодаря ей; часть животных, размножающих­ся на ней, и часть облаков, несущих влагу на окрест­ные поля. Гора представляется центром жизни. Имен­но эта идея — в основе Гэнь, «Покоящегося». В этом знаке гуа Небесное сконцентрировано на Земле, снизу — Земное, сверху — Небесное, потому благотвор­ные атмосферные влияния притягиваются к земле, и жизнь приходит в гармонию.

То же движение в гуа-дочерях. Старшая — Сюнь , «Мягкость», «Проникаю­щее». Ее образ — Ве­тер. Ветер — это то, что проникает в любую расщели­ну, не применяя для этого никакой силы; ветер при­сутствует везде, так как он бесплотен. Интересно сопоставить Сюнь с противоположным ему знаком, Чжэнь . Чжэнь — это импульс, подобный элект­рическому, Гром («молния», сказали бы в Европе, хотя здесь их суть едина), в то время как Сюнь — вторже­ние воздуха. Сюнь ближе к материальному, чем Чжэнь, и потому движение Сюнь иное: Чжэнь, хотя и очень подвижен, не активен, — она же применяется к об­стоятельствам. Сюнь приникает, облекает и, благодаря пластичности, реализует свое устремление. Сюнь, кро­ме прочего, — Дерево, корни, прорастающие всюду, чтобы получить жизненные соки из земли.

В структуре Ли гуа сильные линии снаружи, податливая — внутри. Его образ — Огонь, «Пристаю­щее», «Приникающее». Огонь не может существовать сам по себе, не бывает пламени без воспламеняющего­ся вещества. Замечательно, что восточное и западное мышление по-разному понимают этот процесс. Для европейского сознания элементы, такие как Огонь, до самого последнего времени оставались веществами. Европейцы думали о Воздухе, Огне, Воде, Земле как о веществах. В Китае Огонь воспринимали иначе, в нем видели не субстанцию, а событие, явление, соотнесенное с другими явлениями. Пламя существует постольку, поскольку есть дерево. Поэтому приникнуть к чему-то значит иметь это что-то основанием; отсюда «Ясность», «Свет». В этом снова проявляется противоположность Ли и Кань . Отличие европейского и ки­тайского подхо­дов особенно заметно, если перенести эти понятия на уровень космического. Здесь Ли — это Солнце, зависящее от Неба. Мы видим в Солнце ис­точник света, а в Китае оно — нечто второстепенное, скорее, концентрация небесного света: освещающий Землю свет сконцентрирован в Солнце. Но само Солнце — полностью во власти Неба. На этом уровне Кань — Луна. И поэтому про вогнутые зеркала в Китае говорили, что они «собирают огонь солнца», a про выпуклые — что они «собирают воду луны».[5]

Движение достигает кульминации в младшей дочери, Дуй , «Радостном», «Просветленном». В не податливая верхняя черта дополняет сильные нижние черты. Символ Дуй — улыбающийся рот, улыбка и радость, но с оттенком грусти. Символика знаков любопытно соотносится со временами года: Чжэнь — весна; Дуй — осень. Осень радостна; это пора урожая, время, когда перевозят собранное на полях в хранилища. Н при всем ее веселье, осень — время подведения итогов. Осень — начало смерти. За позолотой ее весела скрыта суровость, еще не проявленная, но уже ставшая неотъемлемой частью настоящего. В мире природы Дуй символизирует Озеро, но Озеро не как воду, ; как сияющий отражающий феномен, например, озере у подножия горы (Дуй также соответствует металлу) Дуй может быть и дымкой, поднимающейся над озе­ром и стелющейся по земле, неподвижной, затуманен­ной водой, озером или болотом. Другими словами, во­дой в аспекте, не отраженном в Кань, символе активной воды. Дуй — это атмосферная вода в состоянии покоя. Гэнь пребывает в земных пределах, но жиз­нен­ную силу Гора обретает через свой небесный аспект. Дуй , напротив, — по­коящийся аспект небесной воды, а источник ее радости в земных делах. Гора и Озеро, таким образом, составляют контраст­ную пару.

В «Книге Перемен» первичные гуа представлены в двух различных последовательностях в зависимости от организующих принципов.

«Шо гуа»[6] дает содержательную медитативную схе­му, представляющую жизнь в виде замкнутой серии повторяющихся изменений. Воспроизводим здесь эту схему со сторонами света и временем суток (север — вверху, как это принято в европейской традиции).

На схеме изображена развертка жизни в простран­стве и во времени. Пространство привязано к сторо­нам света, перемещение солнца по небосклону отра­жает развитие на земном плане. По мере того как время изменяется, пространственные противоположности сменяют друг друга, в конце концов замыкаясь в гар­моничное целое. Таким образом, ба гуа часто распре­деляют по времени суток, и, конечно, их легко соотне­сти со временами года. Со временами года также связан цикл из 12 гуа-гексаграмм, так называемых пи гуа, но он построен на основе других принципов, поэтому здесь мы его не касаемся.

Восемь знаков гуа в порядке Вэнъ-вана

Итак, ба гуа соотносятся со временем суток и сто­ронами света, а кроме того, с состояниями психики. Е начале второй части «Фауста», например, тоже просле­живается соответствие определенных психических со­стояний ночным часам. Фауст, уставший от жизни, переживает прилив жизненных сил после 11 часов ночи. В этой сцене идеи Гете поразительно созвучны «Книге Перемен».

Присущее каждому из восьми пространственно-временных периодов воздействие реализуется на вре­менном отрезке длиной в три часа и достигает макси­мума в середине периода. Например, первая стадия продолжается с 4:30 до 7:30, точка наивысшего разви­тия приходится на 6:00 — время идеального восхода солнца. Кроме того, рассматриваемая концепция пред­писывает расположиться в середине круга лицом на юг. Тогда движение слева направо становится психоло­гически естественным.

Перейдем к описанию стадий в соответствии с тем, как они даны «Шо гуа».

1. «Божество выступает вперед в знаке Чжэнь».

Здесь божество понимается как выражение вновь пробудившейся жизненной энергии. Чжэнь гуа , «Возбуждающее» («Толчок»), обозначает момент, когда жизнь начинается сызнова. Целая небесная черта внизу символизирует чистую силу, задача которой — привести земной план в движение. Солнце встает, ночь перетекает в рассвет, вещи обретают реальность. Первыми — со сбрасыванием покрывала сна — пробуждаются к жизни самые глубокие пласты психики. Само это действие намечает связь с внешним миром. Поэто­му здесь, в самом начале дня, должно принять созна­тельное решение. Пусть в этом первом движении жиз­ни вещи еще отстоят далеко; как раз пока они далеко, следует повлиять на зарождающийся мир так, чтобы не допустить приближения неблагоприятного. Знак Чжэнь, «Возбуждающее», очень активен. Природа этой активности определяет, чем обернется для нас происходящее в окружающем мире. Как солнце, начинающее свой путь по небосклону, подобно герою, которому суждено стать победителем, человек должен сознательно предвидеть победу в каждодневной битве и активно предвосхищать день и дневные труды еще до того, как ему положено начало, когда все еще в процессе зарождения.

2. Следующая стадия, Сюнъ гуа , переносит нас из области спонтанной субъективности в сферу объективной реакции. В «Шо гуа» сказано: «Оно при­водит все сущности к завершенности в знаке Сюнь». Сюнъ, «Мягкость», выражает идею проникновения. Это знак проявления формы. Начинается день, и жизнь, приближаясь, вдруг становится реальностью. Забытые за ночь разнообразные жизненные потребности — вновь с человеком, во всех своих деталях, и важно отдать им должное. Поэтому более распространенное объясне­ние гласит: «Завершенность означает, что все сущнос­ти становятся чистыми и совершенными». Вещам воз­вращена реальность. Любопытна концепция, согласно которой объекты время от времени теряют реальность, но обретают ее снова, когда человек, обращая на них свой интерес, вновь наделяет объекты значимостью. Эта идея психологически очень точна. Если мы теряем ин­терес к какому-либо объекту, он перестает существо­вать для нас. Он исчезает в хаотической массе всеоб­щего бытия, которое к нам не имеет ни малейшего отношения и несущественно для нас. Человек обраща­ет внимание только на те объекты, с которыми он может установить связь, позволив чему-то от себя пе­ретечь в них. Так мы создаем себя и, как следствие, мир вокруг нас — каждый день заново. Посему имеет смысл отстраивать наш мир с осмотрительностью и за ранее определять меру заинтересованности в той или иной вещи. В любом случае придется тратить силы. Если к тому же менять направление этой силы, ставить на ее пути преграды, неизбежно накопление отрица­тельных результатов. Итак, разумнее выбрать объекты нашего внимания до того, как они окажутся слишком близко. Промедление или отказ от выбора приведут к тому, что объекты сами заявят свои права на наше внимание вне зависимости от наших намерений. Та­кое внимание, вырванное у пассивного наблюдателя, как правило, дисгармонично. Но, подготовив начало наступающего дня вовремя, то есть когда божество выступает вперед в знаке «Возбуждения», можно про­жить день в гармонии. В предвосхищении этой гармо­нии мы должны решить, чтó желаем пережить в тече­ние дня, и не колеблясь придать форму будущим переживаниям, в соответствии со своей природой и с принятым решением. Хотя подобное отношение тре­бует отстраненности, она никогда не переходит в от­торжение, она сберегает силы и дает возможность эф­фективно использовать свою энергию.

Перед нами — первая пара противоположностей: Сюнь, «Мягкость», следующая за Чжэнь, «Возбуждаю­щим». Следование во времени друг за другом прими­ряет эти противоположности, и именно во времени человек впервые выбирает то, что позже определит круг его занятий. Единожды выбрав, мы сможем достичь цели, не совершая действий, ведь мы уже распоряди­лись своим вниманием, а реальным становится лишь то, что значимо. Все причиняющее беспокойство мы отодвигаем на задний план. Если же устранить источ­ник беспокойства невозможно, если неизбежно столк­новение с проблемой, мы приготовимся встретить ее с мягкостью, а не с жесткостью. Жесткость никогда ни­чего не разрешает, она лишь придает нежелательному более четкие очертания. А Ветер, «Мягкость», спосо­бен растворять. Не от мягкости ли весеннего ветра тают льды, затвердевшие в зимних бурях?

3. Наступает полдень, высшая точка дня. Это время проходит под знаком Ли гуа

(«Приникающее», «Свет»). «Оно дает видеть друг друга в знаке Ли», — говорится о нем в «Книге Перемен». «Ли — это освещение, в котором все сущности видят
друг друга. Это — гуа юга. Когда человек мудрости[7] обраща­ет лицо на юг, чтобы слушать Поднебесную, обраща­ется к свету, чтобы управлять, он использует это»[8]. Здесь вещи начинают соотноситься друг с другом, здесь берет начало действие. Но само это действие необычно, поскольку в основе его лежит созерцание. Суще­ствуют разные способы опознавания людей и вещей и обращения с ними. Можно выделять характерные при­знаки объекта, из них выводить заключение о его свой­ствах и затем на основе этих заключений составлять суждения. Это — наблюдение. Возможен и другой путь — через созерцание, интуицию, не вполне логи­ческий, но и не противоречащий логике, а лежащий вне сферы ее действия. То, что интуиция не в ладах с логикой, — предрассудок. Истинная интуиция не враж­дует с логикой, но выходит за ее пределы. Она, скажем так, не держится на тонкой ниточке дедуктивного мыш­ления, а покоится на более широком основании. И только такая интуиция действенна. В сущности, дей­ственность всегда идет от постижения внутренней жизни другой личности. Внешнее воздействие посред­ством устрашения может на какое-то время возыметь сильный эффект, но никогда насилие не даст реального результата. По-настоящему глубоко воздействует созер­цание и понимание изнутри, именно поэтому действен­ность сопряжена с «ясностью» относительно внутрен­ней жизни других. В этом — принцип творческого начала культуры, воспринятый Кун-цзы из «Книги Пе ремен»; принцип, который, несмотря на временные отступления, всегда оправдывает себя в ходе истории.

4. Когда все проясняется, настает черед Кунь гуа , «Воспринимающего», о котором сказано: «Оно дает служить друг другу в знаке Кунь». Значение Кунь реализуется здесь уже не на космическом уровне, а в рамках психологии — как соучастие. Установление вза­имоотношений между субъектом и объектом ведет к взаимному служению в соучастии, и благодаря этому все сущее питается и обретает завершенность.

Завершенность в жизни возможна только при соучастии. Никто не завершит начатое в одиночку, без поддержки; любое дело требует соучастия. Так, худож­нику необходима социальная среда, чтобы закончить свое произведение; и ему, пожалуй, больше, чем кому-либо. Но соучастие — это не просто солидарность с ближним А или ближним Б, которые оказались рядом. Соучастие может простираться через века и тысячеле­тия. Если его не предлагает наше непосредственное окружение, ничто не должно мешать нам обратиться к сколь угодно удаленному прошлому и там вступить в живое общение, основанное на соучастии, которое по­может завершить начатое дело. На пике идейной изо­ляции и неприкаянности такое соучастие связало Кун-цзы с Чжоу-гуном[9], хотя их разделяло пять веков. Но обычно не приходится идти так далеко. Как правило, по задаче находится и товарищ, с которым можно и должно ее выполнить. При этом важно помнить, что подобная работа оказывается служением. Любое дело — это служение и ответственность. И именно так следует относиться к делу. Поэтому нам нет необходимости слишком тщательно выбирать людей для совместных трудов. Если сотрудничество закончится неудачей, вина будет лежать на нас. Ведь созерцая и пытаясь постичь внутреннюю природу человека, мы должны учиться находить точки соприкосновения. Как только контакт установлен, становится возможным завершить совмест­ную работу.

5. Мы подходим к вечеру, представляющему инте­ресный контраст с утром. Дневные труды на исходе. Все нити сплетаются воедино. Мы в Дуй гуа, «Радост­ном», « Просветленном» , о котором читаем: «Бо­жество дает радость в знаке Дуй». Все, что принес день, будет осознано и принято с радостью. Это тоже важ­но, так как без радости в сердце невозможно работать с отдачей. Не торопясь, по мере того как сходятся пос­ледние нити, надо очиститься от скопившейся за день пыли. Время пыли ассоциируется непосредственно с Кунь гуа. Могут возникнуть самые разные неурядицы и затруднения, но стоит стряхнуть пыль — и все начина­ет излучать радость. Только тогда работу можно счи­тать продуктивной, и тогда «божество дает радость в знаке Дуй».

В этом знаке воплощается активный аспект жизни. Но вот приходит ночь.

6. Хотя ночные часы сильно отличаются от днев­ных, они не менее плодотворны. Цикл деятельности завершен, мы вступили в Цянь гуа, «Творящее» , о котором говорится: «Оно ведет битву в знаке Цянь». Но день прошел, наступила ночь; какая же творческая активность возможна в это время? Не естественно ли соотносить творчество с началом дня? В Чжэнь гуа, «Воз­буждающем», творческое начало проявляется в форме, идеально подходящей для дневных трудов. Но в «Тво­рящем» реализуется другое значение. Написано: «Оно ведет битву в знаке Цянь». День с его заботами остался позади, он завершился, увенчанный удовольствиями и весельем. Но теперь встает вопрос: был ли этот день действительно плодотворным или прошел впустую? И поэтому «Творящее», Цянь, — ибо за все придется дать ответ. С того, кто берет на себя ответственность, спро­сится неизбежно. На пороге ждет страж с мерками более строгими, чем поверхностные оценки и соци альные установки. Он требует ответа: прорастут ли се­мена собранного урожая, или на этом все закончится без перспективы дальнейшего развития? Как ноябрьс­кий ветер срывает и уносит все подверженное гние­нию и разложению, щадя только то, в чем теплится жизнь, способная расцвести следующей весной, так и человеку перед погружением в сон не помешает огля­нуться назад, уделить несколько мгновений прошедше­му дню, чтобы уловить его суть. Поэтому мы читаем: «Оно ведет битву». Это битва дня, оспаривающего свои права перед лицом божественного суда. Небо — это «Творящее», или Бог; и человек должен отстаивать свой успех, противостоя Божеству, но Божеству, которое понимается здесь не как нечто внешнее, а как Боже­ственное в нем. Это главное. Лишь завершив свое дело, я могу вести битву с Божеством во мне. Даже если отчаяние и подавленность оказываются сильнее и все кажется бесполезным, я могу отстаивать свое право перед этим внутренним голосом, если сознательно при­нимаю ответственность за свои действия. Так Иаков в библейской притче боролся с ангелом и, потерпев по­ражение, со сломанным бедром, все-таки чувствовал себя победителем. Цэн-цзы, ученик Кун-цзы, выразил ту же идею словами: «Каждый день я проверяю себя в трех [отношениях]»[10].

7. Наступает ночь. Этому времени соответствует Кань гуа, «Бездонное» , о котором говорится: «Оно трудится в знаке Кань». «Бездонное» в данной после­довательности гуа наполняется особым значени­ем, важную роль при этом играет Луна. Это ночная сторона жизни, когда день становится бесплотным и человек собирает плоды дня в бездне бессознательного. Этот процесс происходит по-разному. У большинства людей значительная часть жизни проходит «на поверхности». Все, что проявилось внешне, попадает теперь в сокровищницу снов. Оно возвращается во сне, видоиз­меняясь и принимая форму, в которой будет передано в бессознательное. Но китайцы говорят, что настоя­щий мудрец не видит снов. Мудрец обходится без оживленных образов, называемых снами, потому что пре­бывает в состоянии, когда любое переживание дости­гает сокровенных глубин его существа, черты в цент­ре — целой линии, тянущейся между резко обрываю­щимися краями: . В этой точке жизнь стягивается к своему центру, погружается в

сон, а сон гасит созна­ние. Это ночь, когда никто не способен на произво­дительную работу. Осталась одна восприимчивость, но не абсолютно неподвижная, а несущая в себе заряд минувшего дня. И если в нем есть что-то ценное, оно находит продолжение.

8. Мы вступаем в самую странную пору — ранее утро (3:00—6:00). Его знак — Гэнь, Гора, «Покоящееся», , о котором говорится: «Оно делает завершенным в знаке Гэнь» и «Гэнь — гуа северо-востока, где все сущности, став завершенными в конце, стано­вятся завершенными в начале»[11]. В Китае северо-восток наделяли мистическим значением как место жизни и место смерти. Одно время во всех городах Китая ста­вили храмы, посвященные горе Тайшань, самой высо­кой горе Северо-восточного Китая. И поскольку Тай­шань считали местом, где встречаются жизнь и смерть, в этих храмах объявляли и о рождении, и о кончине. Применительно ко времени суток это означает затуха­ние импульса вчерашнего и приготовление к завтраш­нему. Правильный образ жизни выявляет огромную возрождающую силу этих часов. Точнее, именно в это время зарождаются новые энергетические волны. Кто сможет поймать волну, получит возможность прожить на ее энергии максимально насыщенный день.

Описание дня, разворачивающегося на протяже­нии 24 часов, естественно привело к его уподоблению жизни. В этом открывается одна из закономерностей китайского мышления. Жизнь уподобляется дню, ко­торый постепенно обретает форму, обнаруживает свою плодотворность, который должен отстоять себя, собрать свои плоды и который, наконец, завершается в таин­ственности Гэнь, «Покоящегося», где соприкасаются прошлое и будущее. В конфуцианстве мы не найдем ясного описания того, что и как происходит по дости­жении Горы. Жизнь входит в Гору и выходит из нее снова. То же это человеческое существо, но в новом теле, или другое, вобравшее в себя зрелые плоды жиз­ни и тем самым начавшее новую жизнь? Конфуциан­ство об этом не говорит ничего. Даосизм воспринял из популярного буддизма идею переселения душ. В «вы­соком» буддизме нет учения о переселении душ в на­шем понимании, поскольку буддизм признает только состояние, но не субстанцию — пусть даже субстан­цию души. Вообще говоря, конкретная интерпретация образа Горы не так уж важна, в любом случае в основе лежит идея Перемен. Вступив в Перемены, не теряя при этом центра, возможно из преходящего состояния подняться к состоянию Вечности. Поэтому возможно создавать творения, которые, благодаря эволюции и пос­ледующей инволюции, содержат в себе «напряжение:», делающее их неподвластными смерти. Созданное не ис­чезнет, а будет запущено в новый цикл. В этом смысле задача человека в том, чтобы жить жизнью, в которой такое напряжение возможно. Энергии, составляющие жизнь, должны быть сконцентрированы до такой степе­ни, что когда отпадет все внешнее, останется одна реаль­ность, одна энтелехия[12], которая снова примет форму и вступит на путь дальнейших превращений.

Противостояние и соучастие дополняют друг друга; противоположности делают возможным самопознание, а соучастие необходимо индивиду, чтобы найти себе при­менение. Вместе противостояние и соучастие завершают работу, продолжающую прошлое и передающую что-то будущему. Здесь грядущее не просто иллюзия, и время не просто течет, но становится Кайросом (поворотной точ­кой, моментом принятия решения), значащим време­нем — то есть временем, способным перед лицом Вечно­сти заявить о миге реальности.

Цикл созерцания завершается этой тайной, кото­рую в стихотворении «Символ» по-своему выразил Гете.

* * *

Скорбь, радость купно
Тонут в грядущем,
Темно идущим,
Но неотступно
Стремимся дале.

И все тяжелее
Виснут покровы
Страха. Сурово
Горе стынут звезды
И долу могилы...

Но мнится оттуда —
То духов ли зовы,
То мастера ль слово:
Творите покуда
Не сбудется благо.

Здесь в вечном молчаньи
Венки соплетают.
Они увенчают
Творящих дерзанье.
Зовем вас к надежде.[13]

ОТ ПРОТИВОСТОЯНИЯ К СОУЧАСТИЮ

еперь обратимся к более детальному рассмотрению темы противостояния и соучастия. Я собираюсь рас­сказать о группе знаков гуа, которые по традиционно­му китайскому методу я получил для нашей сегодняшней встречи[14]. Мне кажется, они очень точно отражают современную ситуацию в мире — сходная ситуация сложилась в Германии и в Китае, в Европе и в Амери­ке. В настоящее время все мы живем в период проти­востояния, но — и это важно — всегда можно наде­яться на трансформацию противостояния в соучастие. По сути, именно в этом — значение мировоззрения, описанного в «Книге Перемен»: нет безвыходных си­туаций. Каждая ситуация — очередная стадия в про­цессе изменений. Поэтому даже в самое трудное вре­мя всегда есть возможность посеять семена новой ситуации, которые, не устраняя настоящего, изменят будущее, но только если мы сами способны к адапта­ции и выбираем правильное отношение к происхо­дящему. В новых условиях, таким образом, никогда не теряется связь с предыдущим. Уходит все, что тяготит сейчас, а сама ситуация продолжает суще­ствовать одновременно и в старом, и в превращенном виде — так же, как противостояние присутствует в соучастии.

Куй 38 «Противостояние»

На примере одного из полученных гуа[15] мне бы хотелось по­казать превращение знаков «И цзин». Передо мной гуа «Проти­востояние» (Der Gegensatz), Куй. Мы проследим за превращениями, результатом кото­рых он явился.[16]

В первой лекции говорилось о ба гуа, восьми пер­вичных знаках и их особенностях. Любой из них — и это, по всей видимости, было заложено в данный спо­соб гадания с самого начала — можно трансформиро­вать в противоположный ему. Первый гуа, Чжэнь, «Воз­буждающее», «Толчок», как правило, помещали снизу, а сверху — Дуй гуа, «Радостное», «Просветленность», в который переходит Чжэнь. Таким образом, получают­ся 64 гуа из шести черт, составляющие «Книгу Пере­мен» в ее нынешней форме.

Пи, 12 «Застой», «Тупик»

Возьмем, например, двенадцатый знак – Пи . У Пи сверху

Цянь гуа, «Творящее», а снизу — Кунь гуа, «Восприни­мающее». На первый взгляд, Цянь и Кунь вместе должны давать бла­гоприятный гуа. Но нет, Пи — это «Застой», «Тупик» (Die Stockung). Небо стремится ввысь, оно поднима­ется; Земля движется вниз, она опускается. Разнонап­равленное движение разобщает в этом знаке Небо и Землю. Небесное уходит еще выше, а земное падает еще ниже, в результате жизнь заходит в тупик. Пото­му что в конечном итоге в основе жизни лежит взаи­мопроникновение Неба и Земли — «Творящего» и «Воспринимающего» — а это становится возможным только тогда, когда «Творящее» находится снизу, а «Вос­принимающее» — сверху. Тогда их энергии сливаются воедино, в то время как в Пи гуа они противодействуют.

В знаке жизненного тупика, застоя видны первые признаки противостояния. В определенные периоды, когда энергии жизни перестают действовать в унисон, застой почти неизбежен. Вначале он проявляется на космическом плане или в сфере жизни.

У ван , 25   «Невинность», «Непреднамеренное» «Непредсказуемое»

Но в соответствии с законом неизбежности изменений Пи гуа превращается в знак У ван . На месте слабой нижней чер­­ты появляется сильная. У ван гуа очень своеобразен, его название не легко перевести. В моем пере воде «И цзин» я передавал его как «Невинность»(Die Unschuld), но можно было бы назвать «Непредсказу­емое», «Непреднамеренное» (Das Unerwartete). Те­перь я склоняюсь к термину «Подсознательное», хотя на первый взгляд он кажется слишком современным. Значение У ван, в любом случае, содержит и это допол­нительное значение. То, что как застой разобщает жизнь, попадает в область бессознательного. Оно еще не осоз­нано. Для понимания этого обратимся еще к одному возможному способу организации внутренней струк­туры гуа — делению на три пары черт. Пи можно разделить следующим образом:

Две нижние черты представляют земное, или жи­вотно-растительное, начало, две верхние — небесное, или духовное, а центральная пара — человека и его душу. То есть можно говорить о Небе и Земле как двух полюсах существования и о человеке — связующем звене между ними; или о духе и материи, в нашем случае живой материи, как двух полюсах человеческого существования и о связывающей их душе. Но вот вни­зу, в глубинах материального существования, появляется сильная черта и рождает потрясение, так как теперь нижним гуа становится Чжэнь , Гром, «Возбуждающее», «Толчок», сотрясение. Застой преобразуется во внутреннее потрясение, еще не достигшее созна­ния. Снаружи находится «Творящее», и потому еще возможно мощное проявление силы, но внутри уже нет былой надежности. Из-за неосознаваемого потря­сения, источник которого внутри, уже невозможно следовать выбранному курсу, и может случиться все что угодно. Непредвиденный удар может обрушиться в любой момент, например, ограбление, кража, — по­ясняется в тексте к гуа.

Это превращение не последнее. Теперь две черты меняются местами. Центральная сильная черта верх­него гуа замещает центральную слабую черту нижнего, а та переходит на место верхней: . Получаем 38-й гуа, Куй, «Противостояние». В У ван потрясение оста­валось внутри, как бы на подсознательном уровне, здесь же противостояние проявляется в сознании, что, в свою очередь, явствует из структуры гуа.

Снизу — первичный гуа Дуй, Озеро, вода, которая стремится вниз, . Сверху — Ли, вздымающиеся языки пламени, ; перед нами, следовательно, си­туация противостояния. Кроме того, следует принять во внимание внутреннюю структуру знака — так на­зываемые ядерные гуа[17]. Во внешней структуре Куй снизу вода Озера . а сверху Огонь . Во внутренней структуре снизу Огонь , сверху дождевая Вода , она устремляется вниз и заливает Огонь. Опять противостояние. Таким образом, противостояние при­суще знаку Куй на всех планах организации.

Теперь противоположности выходят на поверхность, их присутствие осознается. Верхний гуа — Ли, «Яс­ность». Ли означает незамутненное сознание или ин­теллект. Внизу Дуй гуа, который ассоциируется не только с радостью, но и с речью. Вот-вот придут слова и про­будится интеллект. Противоречие выходит, наконец, наружу, но его внутренняя непримиримость уже сгла­жена, потому что парадоксальная структура искажена речью и логическим мышлением.

Китайские комментарии принимают в расчет еще одно обстоятельство. Хотя оно чуждо европейской куль­туре, давайте рассмотрим его для полноты картины. Две сестры живут в одном доме: младшая сестра Дуй и средняя Ли. Старшей сестры с ними нет.[18] Младшие сестры живут вместе, но не сходятся характерами и постоянно ссорятся. Как бы там ни было, в один прекрасный день они выйдут замуж в разные семьи и рас­станутся. В присутствии старшей сестры не было бы условия для разлада, поскольку последнее слово остава­лось бы всегда за ней. Но непререкаемый авторитет, столь полезный для улаживания внутрисемейных раз­ногласий, уже невозможен между младшими сестра­ми. Конфликт в этом случае разрешится только заму­жеством и уходом в дом мужа, где каждая займет в семейной иерархии надлежащее положение. И тогда любые споры будут решаться с позиции соучастия.

Что делать, когда вышеописанная ситуация уже сложилась? Ведь напряжение в этом случае нарастает с опасной легкостью. На уровне государства, например, создается положение, когда энергия середины, дух тер­пимости, характерный для средних классов, словно вет­шает, и общество резко делится на верхи и низы. Те­ряется политическое единство, что и происходит сей­час во многих государствах по всему миру. Очевидно, что переживаемая в настоящее время фаза политичес­кого развития, национализм, вместо того чтобы объе­динять нации, хотя бы против других наций (что впол­не согласуется с концепцией национализма), только обостряет взаимное противостояние и углубляет рас­кол. Политические партии распадаются на более мел­кие, нарастание фракционности приводит к полной де­зорганизации и к неизбежному развалу. Таким будет результат, если сохранится господствующая тенденция.

Но тенденции не могут оставаться неизменными. В конце концов движение достигает точки, где, так или иначе, направление меняется. Однако, согласно «Книге Перемен», изменение к лучшему происходит не само по себе, но благодаря личности, которая берет на себя ответственность за ситуацию. Необходим чело­век, который, сознавая в полной мере трудность со­здавшегося положения, возьмется, тем не менее, за его исправление. Только такие люди в состоянии предотв­ратить разрушение своей нации. В противном случае действие Пи гуа, «Застоя», дойдет до своего логическо­го конца: нация распадется, взорвется. То, что останет­ся, послужит почвой для новых национальных образо­ваний, которые сложатся на той же самой земле. История знает достаточно долгих периодов, отмечен­ных отчаянием и бесплодностью. Нация погибает на радость будущим археологам, оставляя за собой руи­ны — Вавилона или Египта, но процесс разрушения может длиться целую эпоху — эпоху страдания, наси­лия, нужды. Если окажется верным допущение о надви­гающемся упадке Запада, который потянет за собой и Восток или даже все человечество, тогда нигде не сы­щется страны, народ которой мог бы заявить: «Нас это не касается, у нас уже намечается поворот к лучшему». Поэтому мы считаем, что необходимо приложить все силы, чтобы преодолеть кризис, в котором человече­ство пребывает сегодня.

Необходимое условие — увидеть ситуацию с раз­ных углов зрения. Потому что в ситуациях, подобных нашей, односторонние решения не дают результата. В комментарии к знаку читаем: «Противостояние озна­чает отчуждение В древности люди стягивали дерево для лука и закаляли в огне дерево для стрел. Назначение лука и стрел — держать мир в страхе»[19]. Наверное, это берут из Куй гуа. Отсвет войны лежит на ситуациях такого рода. Текст «Туань», «Суждение», гласит: «В малых делах — удача». «Комментарий к Туань»[20]: «Огонь движется, поднимаясь. Озеро движется, опускаясь. Две дочери живут вместе, но в стремлениях расходятся».[21]

Противостояние останется неразрешимым, даже если какая-то одна нация восстановит порядок на сво­ей территории и затем покорит остальной мир. В этом идея империализма, периодически охватывающая умы людей. Последний глобальный взрыв империализма свя­зан с татаро-монголами, пронесшимися компактным образованием по нашему континенту. Но сама по себе эта буря не оказала серьезного влияния на человече­ство. Да, казалось, настал страшный суд, население силь­но сократилось, освободив жизненное пространство бу­дущим поколениям, но нового порядка создано не было. И если что-то выйдет из противостояния теперь, то уж никак не единая Европа и не совместный поход про­тив России и Азии с целью их покорения. Интересы Америки мы здесь вообще оставляем в стороне. Объе­диненная Европа может возникнуть только параллель­но с образованием других государственных альянсов. И ключевая проблема здесь — проблема мироздания как космической силы жизни. Ее возможно решить только совместными усилиями крупных государственных образований в разных частях света. 1олько так удастся найти выход из создавшегося ныне поло­жения.

С таким подходом приступить к работе над ситуа­цией одновременно и труднее и легче. Легче, пока мы естественно ставим на первое место свою собственную страну — будет ли это Китай или Германия, — но в то же время помним, что другие сталкиваются с теми же трудностями и что не стоит бояться опоздать — вре­мени хватит всем. Плохо же то, что мы внутренне ра­зобщены, как сам знак Куй, и поэтому реорганизация на уровне нации представляет серьезную трудность. Но без реорганизации в масштабах всей нации сделать ничего не удастся. Раз возникнув, понятие нации уже не может исчезнуть, подобно тому как невозможно упразднить понятие личности. Время разведения стад миновало. И я не сомневаюсь, что попытка большеви­ков превратить бывшую Россию в аморфное стадо про­валится, потому что эта ступень на лестнице человечес­кой эволюции давно осталась позади. Раз появившись, личность неуничтожима. Ее следует принять как дан­ность — со всеми сопутствующими проблемами. Оче­видно, что личность по своей природе противостоит нации, а национально окрашенный индивидуализм, в свою очередь, вступает в конфликт с человечеством как целым.

Где же решение? Решение приходит, когда идеи находят свое воплощение в людях. Идеи присутствуют всегда, но сами по себе они бессильны. Шелер[22] был абсолютно прав, говоря о бессилии духа. По сути, выш­нему миру нечего сказать здесь, внизу; дух ничем не связан и, право же, очень далек от всего материально­го. Дух и природа принадлежат разным сферам, и дух никак не влияет на последнюю. Духу дан другой род силы. Он обладает властью над странным видом бы­тия, который стоит между духом и природой: над бы­тием человека. Природа действует на человека «сни­зу», принуждением, так как над всеми нами довлеют ее законы. Мы подлежим законам природы, и с этим ничего нельзя поделать. Но мы также подчиняемся закону свободы духа, который действует не принужде­нием, а целеполаганием, через идеалы, побуждающие человека к действию:

Примите божество в свою волю,

И оно сойдет с престола мира. [23]

Так, дух становится действенным, доказывая, что он не бессилен, просто его власть не простирается на низшие планы человеческого бытия. Дух проявляет свое могущество в тех, кого чувствительность к высшему побуждает к большему, чем копание в грязи. И только эти люди идут в счет. На таких личностях возлежит ответственность. Человеческий род нуждается в людях, которые сознательно утверждают естественный закон своим собственным существованием и не чужды со­временности в любых ее проявлениях. Ничто не сби­вает таких людей; они принимают прошлое, каким бы оно ни было, и опираются на него. Люди, которые не в состоянии этого сделать, слабы, они разобщены, они мечтатели. А мечтатели или поэты еще никогда не из­меняли мир. Мир изменяют реалисты, твердо стоящие на земле с ее грубыми законами, но в то же время достающие головой до Неба, источника космических сил. Сначала подобная личность впитывает эти силы, но потом появляются точки концентрации или от­крывается поле деятельности, хаос становится кос­мосом.

Превращение знака Куй, «Противостояние», в 13-й знак Тун жэнь, «Общность людей», отражает этот процесс.

Куй Тун жэнь

«Противостояние» «Общность людей»

Изменились три черты. Две из них поменялись местами: средняя черта верхнего первичного гуа заня­ла позицию средней сильной черты нижнего первич­ного гуа. Что-то отделилось от поверхности Земли, к которой привязан человек, и поднялось к нижнему плану Неба, доступному человеку. Верхний гуа «Ясность» превращается в «Творящее», Силу . а нижний гуа «Радостное» в «Ясность» . Наиболее серьезные изменения затрагивают третью черту.

Давайте сначала посмотрим, что происходит с ней, а позже рассмотрим знак в целом. Имя нашего перво­го гуа — «Противостояние». Тем не менее, в противо­стоянии, когда оно еще не достигло кульминации и может быть разрешено, присутствует элемент поряд­ка. Поэтому в «Комментарии к Туань» говорится: «Ра­дость и зависимость от ясности, мин». То есть Проти­востояние складывается из «Радостного», Дуй, внизу, или внутри, и «Ясности», Ли, вверху, или снаружи. Тер­мины «внутри» и «внизу» идентичны, как и «снаружи» и «вверху». «Податливое продвигается и поднимается, обретает срединность и вступает в резонанс с твер­дым Поэтому в малых делах удача. Небо и Земля — в ПРОТИВОСТОЯНИИ, Куй, но действуют сообща». Проти­востояние означает разрыв между идеей и реальнос­тью, между свободой и необходимостью, но, реализу­ясь в делах, в действии, противостояние приводит к единству на другом уровне. «Мужское и женское — в ПРОТИВОСТОЯНИИ, Куй, но их стремления проводят еди­ное. Тъма сущностей — в ПРОТИВОСТОЯНИИ, Куй, но в делах упорядочиваются по родам Велико применение времени ПРОТИВОСТОЯНИЯ!» Это — положительный ас­пект противостояния. Противостояние предотвращает хаотическое смешение. Жизнь всегда как-то организована, но организм существует только благодаря суще­ствованию противоположностей. Поэтому в жизни раз­витие и дифференциация по функциям идут параллель­но. Это одинаково справедливо как для развития чело­веческого тела, так и для развития человеческой души, и равно приложимо к изменениям в политической си­стеме или к общественному развитию. По мере того как растет охват организующего целого, выделяются все новые и новые области. Противостояние необхо­димо для интеграции, но оно не должно приводить к разрушению организма; необходимы сильные внутрен­ние связи для поддержания целостности. В «Образах», «Сян»[24], читаем: «Вверху — Огонь, внизу— Озеро: ПРОТИВОСТОЯНИЕ, Куй. Так, цзюнъ-цзы в общем [не теря­ет] особенное». Поэтому нельзя получить интернацио­нализм уничтожением национализма, и замазывание конфликтных ситуаций не ведет к миру. Противопо­ложности следует принять как данность, помня, что конфликт между ними становится разрешимым в бо­лее широком контексте.

Но это совсем не просто, тем более что сопутству­ющие трудности постоянно ускользают от осознания. Начнем с того, что немногие готовы сделать те самые первые шаги, которые во все времена сулят одно и то же тем, кто на них осмеливается: преследование, выс­меивание и затем забвение (в этом есть законченность и красота — когда инициаторы забыты, их миссию можно считать завершенной). Преодоление ситуации идет двумя путями. С одной стороны, необходимы люди, готовые принять ответственность за свой народ; с дру­гой — в каждой нации должны быть представители других наций. Пусть будут немцы, французы, китайцы или англичане, которые, ясно осознавая все недостат­ки своей нации, утверждают ее достоинство. Посколь­ку они немцы, французы, китайцы или англичане, они принимают судьбу своей нации, ее карму и ее наслед­ство и защищают ее. В этом контексте словá «права или не права, а страна моя» («Right or wrong, my country») не означают, что я пойду на все ради моего народа. Они означают, что я готов взять на себя даже зло родной земли и что, если даже моя страна выберет курс, который невозможно не осудить, я не брошу ее. Так преодолевается противостояние в пределах нации. Но до тех пор, пока мы отмежевываемся и осуждаем других, шаг, ведущий к преодолению противостояния, остается несделанным.

Представлять свою нацию среди других столь же необходимо. Долг «интерна-циональных представите­лей» — защитить перед лицом всего мира страну, на­значенную им судьбой и опытом, построить взаимопо­нимание там, где его, кажется, нет и в помине. Скажем, в наше время нет народа, непонятого в такой степени, как китайцы. Поэтому, чтобы не произошло разрыва в ткани человеческой культуры, нужны толкователи ки­тайской души. И, конечно, такие люди пострадают в первую очередь, когда цивилизацию понесет в сторону, противоположную интересам целого. Но они знают, на что идут, и не дают выход внутреннему беспокой­ству в проклятиях, потому что к решению спорных вопросов можно приблизиться только оставаясь вер­ными духу созидающей любви. Нет большего вреда, чем когда так называемый «знаток» переходит то на одну, то на другую сторону и судит там, где нужна любовь. Бремя любви к своему народу нужно принять и нести его в большой мир. Тогда появится возмож­ность установить контакт между народами. Предста­вители разных народов должны быть готовы отдать свою жизнь, молить за народ — не за избранный ими сами­ми, а за тот, который дан судьбой.

Ниже мы рассмотрим более подробно превраще­ния Куй гуа и тексты «Книги Перемен», комментиру­ющие закономерности передвижения черт внутри гуа. Возникает следующая картина.

1. Сначала вторая черта продвигается вверх, пре­вращаясь из сильной в податливую. Этому превраще­нию соответствует текст: «Встречать своего господина на узкой улочке Нет позора». Странное дело. Слуга должен встретить хозяина публично, так же, как приез­жающий на место службы чиновник публично встречается со своим начальником, когда получает назначение на должность. Здесь же хозяин отсутствует, встреча происходит тайком на узкой улочке. Взгляд сразу, ми­нуя хаос дня, видит то, что необходимо увидеть, и уви­денное захватывает и обязывает. Это глубокий, сугубо внутренний опыт, и переживать его следует внутри. С этого момента человек должен быть готов жить и умереть ради увиденного. Эта готовность важна, так как все сотворенное на Небе или на земле сотворено во плоти и крови, хотя это не означает, что каждый чело­век, живущий ради воплощения какой-либо идеи, дол­жен быть буквально распят на кресте. Скорее это зна­чит, что нижние планы в человеке — вторая черта принадлежит Земле, то есть необходимости, — прини­мают свою карму, судьбу, которая дана человеку изнутри ситуации и которую он подтверждает. Образ узкой улочки указывает на сложность этого действия. Та же ситуация описана в Библии: пророк принимает свое предназначение. Пророки — из тех, кто встречает господина на узкой улочке. Как неистовствовал и жаловался пророк Иеремия! Всю свою жизнь он стре­мился к Богу, он возложил на себя слишком тяжелую ношу, но не отказывался от своей судьбы, своего долга. Внутренний опыт такого рода дается отнюдь не легко и приятно. Поначалу человек раздавлен грузом ответ­ственности, ложащимся на него.

2. Следом изменяется третья черта. Из слабой она превращается в сильную. На этом этапе трудности вы­ражены наиболее ярко. Черта меняется полностью. Она становится сильной и теряет связь с окружением. Рань­ше я говорил о двоих, о встрече и отношениях между ними. Теперь нет никаких отношений. Перемены охватывают все, но на их пути стоят серьезные затрудне­ния. В тексте к третьей черте знака сказано: «Видна повозка, которую тащит назад, быки стоят, у человека отрезаны нос и волосы. Нет начала, но есть конец». Это — время сражений. Бывает, что человек принял вызов обстоятельств, но дело не движется с места. Если что-то и удается, то по мелочам, а препятствия окру­жают со всех сторон. Независимый человек кажется слабым среди многих сильных, а движение — еще под знаком непреодоленного противостояния — натал­кивается на препятствия и внутри, и снаружи. Мы со­здаем ошибочное представление о жизни великих лю­дей, когда описываем их в биографиях как внутренне гармоничные личности. И чем больше масштаб лично­сти, тем труднее ее «пригладить». Не существует лич­ностей, завершенных в себе, способных сохранять чи­стоту в мире, раздираемом противоречиями. Противо­речия (телега наталкивается на препятствие, быков тащит назад) переходят вовнутрь, в соответствии с пси­хологическими законами. В ночные часы, в часы оди­ночества противоречия завладевают душой. Поэтому необходимо закалить обращенную к преходящему су­ществованию сторону души, сделать ее сильной. Такая деперсонализация (Entwerden) требует смерти лично­сти, это и есть препятствие. Требуется смерть. Человек должен пойти на полную перестройку самого себя, что­бы обрести силу, необходимую для преодоления про­тивостояния.

Это высокие моменты, и они наиболее явно про­являются в жизни художника. Человек действия не по­казывает происходящей в нем борьбы. Он держит все внутри и, уладив разрывающие его противоречия, по­является на следующее утро после такого «поста серд­ца», умыв лицо и помазав волосы маслом, говоря сло­вами Иисуса, словно бы ничего не было; все пережитые сомнения он оставляет в прошлом. Художник же об­нажает свои переживания. Взять хотя бы бетховенские симфонии. То и дело звучат в величайших из них — «Героической», Пятой, Девятой — темы столкновения с неодолимым, невозможности воплощения идеи, при­шедшей сверху и требующей действия. Насильно оста­новленный, человек не может сразу опомниться, из души его рвется жалоба, его сковывает страх, он не знает, что делать дальше, пока не наступит обновление.

Берущий на себя ответственность обречен на та­кой опыт. Один выбор влечет за собой другой.

Эта точка зрения открывает бесконечно сложный мир. Конечно, найдутся люди, которые будут действо­вать напоказ и займут видное положение. О делах же других, возможно, не узнает никто. Но это ни о чем не говорит, поскольку результативность очень мало связа­на с известностью. Самое важное — чтобы мысль не теряла ясности и силы. Только чистая и абсолютно ис­кренняя мысль может стать семенем и упасть в подхо­дящую почву. Бросивший это семя может исчезнуть, о нем могут узнать, а могут и не узнать — к сделанному признание современников и потомков ничего не при­бавит, как это видно по судьбе Кун-цзы. Всю свою жизнь он пытался занять высокое положение, стремясь слу­жить уравновешиванию противоположностей. Но жизнь ставила препятствия на его пути: его поносили и ос­корбляли, ему «срезали волосы, отрезали нос». Это по­стыдное наказание означает клеймо позора, но он был один из тех, кто «зная о невозможности, продолжает делать». Неприятие, конечно, тяготило Кун-цзы. Но его величие как раз в том, что, осознавая невыполни­мость задуманного, он продолжал делать свое дело. Нетрудно понять, что осуществление чего-либо невоз­можно, но не бросить дело — это серьезное действие. До конца дней Кун-цзы был занят претворением идеи своей жизни и умер, не достигнув ничего. И все испол­нилось, когда пришло время, росток, возделанный им, взошел, и его стойкости хватило Китаю на следующее тысячелетие. Этот росток дал силу, которая питает Китай вплоть до нашего времени.

3. Последнее изменение превращает пятую черту из слабой в сильную. Текст гласит: «Сожаление исчеза­ет. Твой спутник прокусывает покров. К нему идут, откуда же быть позору?» Мы уже вверху, в царстве Неба, или в царстве духа, человек уже нашел свой путь, «прокусил» свои пелены. Геркулес не только вычистил авгиевы конюшни, но и расчистил путь себе, и, когда он появляется среди богов, Гера приветствует его. Что может быть неправильного в том, что ему идут на­встречу?

Человек наконец достиг царства духа. Противосто­яние преодолено, « Противостояние», Куй, переходит в Тун жэнь, «Общность людей» . Эта гексаграмма

состоит из «Ясности», Ли, внутри и «Силы», Цянь, сна­ружи. Противостояние сохраняется внутри, оно не исчезает, но отодвигается. Текст «Туань», «Суждение», гласит: «ОБЩНОСТЬ в миру». Это не личные связи, а человеческое единение. «Успех. Благоприятна перепра­ва через великий поток». Это указывает на переход в сферу космического. В Древнем Китае «великим пото­ком» называли реки и ручьи у священных рощ; через них переправлялись, когда приходили в лес на празд­ник Весны. Эта переправа переносила человека в цар­ство Божественного на земле. Переправа благоприят­на, великие дела получат достойное завершение, неслыханное станет возможным, недостижимое — до­стижимым. Поэтому дальше говорится: «Благоприятна цзюнъ-цзы выдержка». Тот самый человек, который не мог справиться с быками и чью телегу тащило назад, человек без носа и волос, который всюду натыкался на преграды, теперь творит соучастие среди людей. Их общность несет печать его уникальности, и поэтому ведет не к упадку, а к подъему и к обновлению.

Я могу лишь выразить желание, чтобы идеи этой древней книги вернулись к нам, и пророчество — если нам захочется это назвать так, — заключенное в этих словах, исполнилось. Если это произойдет, то время невзгод, которое мы переживаем ныне, сменится вре­менем соучастия. Если же этого не случится, винить останется только себя.

суть ИСКУССТВА

ПЕСНЯ И ВОПЛОЩЕННЫЙ ОБРАЗ

искусством в «Книге Перемен» связано несколько гуа. Мне бы хотелось рассмотреть эту тему с трех точек зрения. Сегодняшний вечер будет посвящен ис­кусству воображения, под которым я понимаю поэзию и пластические искусства; завтра я буду говорить об искусстве, в котором находят свое выражение ощуще­ния, «Возбуждающе), «Толчок», Чжэнь в душе челове­ка, и послезавтра — об искусстве внешнего проявле­ния, искусстве поведения и обращения с жизнью.

Искусство воображения, или песня и воплощен­ный образ, относятся к 22-му знаку гуа, Би , «Красота» .

Значение Би гуа можно понять, только если рас­сматривать этот знак как часть потока Перемен, а не как неизменную сущность; Би гуа — результат ряда превращений и, в свою очередь, источник дальнейших структурных перестроек. Китайская традиция выводит знак Би из знака Тай, «Согласие» (11-й гуа) .

У Тай гуа внизу знак Цянь, вверху — Кунь (см. ба гуа). Цянь — «Творящее», Небо, время, внутреннее, движение, твердое. Кунь — «Воспринимающее», зем­ное, пространство, то, что дает начало формам, покоя­щееся, податливое. Этот знак гуа очевидным образом соединяет два принципа в творческом союзе: «Творя­щее», Небо — внизу, «Воспринимающее», земное — вверху. Эта структура напоминает мне священный сим­вол на Алтаре Неба в Пекине. К северу от алтаря рас­положена трехъярусная ротонда, где молились о про­цветании в наступающем году. Эта ротонда, живое воплощение Тай гуа, показывает, как Небо погружает­ся в Землю. Небо изображается голубым цветом и сим­волом дракона — символом жизненной силы, прони­зывающей Вселенную. Земля изображается зеленым цветом (поскольку Земля — не просто почва, но весь органический

Феникс

мир) и Фениксом. Феникс — порожде­ние Земли, но он взмывает в Небеса. И вот в этом святом месте мы находим изображение союза двух принципов: дракон изображен не на синем, а на зеленом поле — Небо под Землей! А Феникс парит вверху на синем поле, то есть Небо окружает и поддерживает Землю.

Союз «Творящего» и «Воспринимающего» выра­жается в Тай гуа также во встречном движении первичных знаков гуа. «Творящее», Цянь, с силой устрем­ляется вверх, «Воспринимающее», Кунь, движется вниз, триграммы проникают друг в друга. В человеке,

Дракон

когда он творит, происходит то же самое. В любом способ­ном к творчеству человеческом существе обязательно присутствуют оба начала — Цянь, «Творящее», время, мужское, и Кунь, «Воспринимающее», пространство, женское. Для того чтобы замысел воплотился, стал зна­чимым, необходимы оба. Кроме того, чтобы выпесто­вать произведение искусства, нужен так называемый инкубационный период. «Veni Creator Spiritus»[25]; Гете заметил как-то, что в этих словах точно схвачена суть акта творчества. Дух нисходит и покоряется душе, он проникает в нее, душа зачинает и рождает произведе­ние искусства. Трансформация Тай гуа в Би гуа отра­жает этот процесс.

Тай Би

«Согласие» «Красота»

Символически он представлен переносом централь­ной черты знака Цянь, «Творящее», вверх. В знаке Тай центральная черта нижнего первичного знака превра­щается в податливую, а сильная продвигается на са­мый верх гуа.[26]

Продвижение центральной черты кверху создает напряжение, и именно это напряжение является ма­териалом, с которым работает художник. Оба первич­ных знака, «Творящее» и «Воспринимающее», пере­живают трансформацию: внизу теперь Ли, Пламя, Блеск, «Пристающее», вверху — Гэнь, Гора, «Покоящееся», «Пребывающее». В человеческом лице Ли — это глаза, Гэнь — лоб, или, точнее, точка над центром между глаз. Любопытные параллели встречаются в западной культуре. Не так давно мы беседовали с одной худож­ницей о том, что означает творчество лично для нее, и она сказала: «Когда концепция картины уже почти созрела, мной начинает овладевать беспокойство. Я на подъеме, полна энергии и восприимчива, но это какое-то хаотичное состояние. Кристаллизация происходит неожиданно; образ встает между моими глазами, и когда я вижу его там, я могу писать, и картина получится. Все сомнения уходят, остается чисто техническая про­блема переноса на полотно того, что уже сложилось». Поразительно, насколько описание процесса творчества в «Книге Перемен» совпадает с опытом современной европейской художницы. Или обратимся к духу, жи­вущему в этих стенах[27]. В своих дневниках Гете неод­нократно повторяет, что все его существо сконцентри­ровано между бровями. Эти замечания всегда относятся к периодам расцвета творческой активности поэта, когда им двигала потребность воплотить то, что внутри уже обрело форму.

Кун-цзы так описывает природу творчества: «Твер­дое поднимается и дает форму податливому, податли­вое опускается и позволяет твердому дать ему форму». Сильная центральная черта нижней триграммы под­нимается и встает поверх двух податливых черт, а верх­няя податливая опускается, чтобы занять позицию меж­ду двумя сильными. Реализация творческого потенциала получает замечательно точное выражение в этом опи­сании. Но мне хотелось бы развить эту тему дальше. Би гуа сложен из двух первичных знаков, и, соответ­ственно, можно говорить о двух родах искусства: песне и воплощенном образе. Внутренняя триграмма соот­ветствует песне, внешняя — воплощенному образу. Песня рождается, когда приходит в движение дух. В состоянии блаженного счастья мы погружаем руки в воды Евфрата, и текучая, изменчивая стихия рождает песню. Изменчивость движения, непостоянство фан­тазий вдруг кристаллизуются вокруг осознанного со­держания, поскольку «Воспринимающее», Кунь, встает в середину и вносит ясность в волнение временных процессов. Ясность становится светом, потому что по­является объект, к которому свет может приникнуть. Знак Ли — это « Пристающее», Блеск, приникающий к телу. Даже Мефистофель был вынужден признать, что свет существует постольку, поскольку находятся тела, на которые он льется, благодаря которым он являет свою красоту.

Свет, приникающий к телу, символизирует одну сторону художественного творчества — «Ясность», си­яние, блеск. Другая сторона связана с символом вопло­щающего, удерживающего форму пространства, кото­рое должно подчиняться духовному. Это — «Покоя­щееся», первичный знак Гэнь. Би гуа, «Красота», захватывает мгновение в потоке времени и берет его в оправу подходящей формы. Так получается образ.

Не следует считать, что отношение содержание— форма жестко задано. Конечно, содержание без фор­мы и форма без содержания — ничто. Но происхожде­ние у них разное: содержание берет начало в сердце (в душе), а форма — в духе; песня и воплощенный образ отличаются настолько, насколько различны их истоки.

Итак, в Би гуа ясно отразились представления ки­тайцев о сути искусства.

Чтобы глубже проникнуть в природу этого и дру­гих знаков «Книги Перемен», необходимо рассмотреть еще два способа структурного членения. Сначала выде­лим ядерные знаки гуа. Для этого надо отбросить вне­шние черты полного знака гуа.

Чжэнь, Би Кань,

верхний «Красота» нижний

ядерный гуа ядерный гуа

Отбрасывание нижней черты открывает знак гуа Кань, Вода, «Бездонное». Отбрасывание верхней дает знак Чжэнь, Гром, «Возбуждающее». Вода, «Бездонное», и Гром, «Возбуждающее», «Толчок», скрыты в Би гуа, а ее крайние сильные черты — первая и шестая — по­рождают динамику и ритм. Внутренняя динамичность отображается в самом знаке гуа — через нисхождение «Бездонного», Кань, и восхождение «Возбуждения», Чжэнь, а также в произведениях искусства, которые есть плод взаимодействия духа и души.

Кроме того, Кун-цзы говорит в комментариях с скрытых в каждом знаке гуа чертах Неба и чертах Че­ловека.

Но прежде чем перейти к этой теме, мне бы хоте­лось упомянуть о другом — о соотношении линии[28], вэнь, и содержания. Конечно, для китайцев линия, вэнь, и вещество, чжи[29], значат нечто другое, чем то, что при­нято понимать под формой и содержанием в европей­ской традиции, хотя в некоторых случаях эти пары понятий сближаются. Вэнь для китайцев — не теоре­тический или формообразующий принцип, а то, что позволяет принять форму; что-то, что может превра­титься в орнамент или украшение. Линия принимает форму, но ускользает от нее, непрерывно изменяясь. Так как основное свойство линии именно потенциаль­ность, возможность и необходимость преобразования, линия играет с формой, она ничего не завершает, не создает ничего, что бы длилось, удерживалось в вечном потоке Перемен. С другой стороны, то, что китайцы называют чжи, веществом, совсем не похоже на мате­рию, субстанцию. Вещество нематериально. Вещество, принимающее любую форму, — это Дао. Дао не при­надлежит этому миру, оно не существует в феноме­нальном и не входит в круг явлений.

Если бы мы рассуждали о роли формы и содержа­ния в контексте европейского мировоззрения, то при­знали бы решающее значение за формой. Конечно, сти­мул к созданию произведения искусства обычно дает вещество, но только обретя форму вещество может стать произведением искусства. Если же определить линию так, как это было сделано сейчас, ясно, что главное в произведении искусства — Дао. Однако Дао — это не просто идея или программа. Пожалуй, никто не сме­ялся так, как Гете, когда его произведения называли программными, и никого так не донимали вопросы современников о главной идее «Фауста». Дао — не внешняя по отношению к произведению мысль, вве­денная в него как лейтмотив. Это принцип жизни, энер­гия, наполняющая линию реальным значением. Дао упорядочивает форму так, что все встает на свои места.

Теперь понятно, по­чему Кун-цзы говорил, что вещество важнее линии, и почему он ут­верждал, что в живопи­си верхом совершенства является простота.[30] Про­стота не нуждается в ук­рашениях, в играх с формой; форма тогда просто служит для выражения Дао. И это, говорит Кун-цзы, — совершенство. И не только в живописи. Это верно для искусства в целом. Схожее по настроению изречение приводится в дру­гом месте «Лунь юй»: «Когда вещество чжи сильнее линии вэнь, есть варвар». Он еще не искушен в культу­ре. Конечно, он может измениться, но пока он дикарь. «Когда линия вэнь сильнее вещества чжи, есть писец». Такой человек «окультурен», но его культура механис­тична, мертва. Когда же форма и содержание, линия и вещество проникают друг в друга, их слияние в идеаль­ном образе рождает расцвет в культуре и совершен­ство в искусстве.

Эта идея ясно выражена в ядерных гуа. Верхний знак Гэнь, «Покоящееся», соотносится с линией, кра­сотой формы, возможностью преобразования, или — я могу сказать и так — изменчивостью и декоративно­стью формы. Две нижние черты орнаментальны, верх­няя черта контролирует нижние и дает им значение. То есть дух, Дао, поднимается кверху и проявляется в черте кристаллизации, которая разлагает на элементы старые формы и создает новые. Нижний знак, Ли, ассоциируется с Дао, значением. Хотя значение показа­но «снизу», из этого не следует, что Дао погребено под декоративными украшениями. И первичен здесь дух, энергия, жизнь или дающее форму. Но принимающее форму занимает в этом гуа центральное положение, оно побуждает свет стать видимым настолько, что дух сгущается в вещество.

Взаимодействие линии и вещества в этих триграм­мах отражает два разных типа искусства. Гэнь гуа, Гора, неподвижна, но ее глубины излучают безмятежную, сияющую, ясную красоту. Это пластические искусства, сущность, остановленная взглядом художника. Для взгляда, обращенного вверх, образ Горы предстает пре­ображенным и украшенным освещающим ее огнем. Песня, напротив, требует физического начала, взгляда, который одновременно является и внутренним све­том — подвижным и облекающим — и который те­перь обрел законченную форму, материализованную по­средством духовного аспекта, Дао. Поэтому Би гуа, «Красота», может служить иллюстрацией к стихотво­рению Гете из «Западно-восточного дивана» — «Пес­ня и воплощенный образ».

Пусть из грубой глины грек
Дивный образ лепит
И вдохнет в него навек
Плоти жаркий трепет;

Нам милей, лицо склонив
Над Евфрат-рекою,
Водной зыби перелив
Колебать рукою.

Чуть остудим мы сердца,
Чуем: песня зреет.
Коль чиста рука певца,
Влага в ней твердеет.[31]

Каким бы подробным ни было наше рассмотрение до сих пор, оно останется односторонним, если не упо­мянуть еще два обстоятельства. Первое — нераздель­ность Неба и Человека, космоса и индивида. Макро­косм и микрокосм, как бы далеко они ни расходились, принадлежат единому энергетическому центру. Поэтому говорится: «Твердое и податливое соединяются, чере­дуясь, и создают форму»[32]. Это — форма Неба. Красо­та, или форма, Неба существует потому, что твердое чередуются с податливым. Твердое и податливое чере­дуются в разных частях гуа:

Кань Чжэнь

«Бездонное» «Возбуждающее»

Снизу — знак Ли, Солнце. Солнце — это энергия, свет, твердое, это один из источников небесной формы и красоты. Затем следует ядерный гуа Кань, Луна, в которой крайние черты податливые, а центральная — сильная. Луна представляет собой противоположность Солнцу — женское, податливое начало. Солнце и Луна, Тай Яни Тай Инь, Великий Ян и Великий Инь, образу­ют пару противоположностей, дающих начало формам Неба. И здесь господствует Солнце, всегда сияющее, вечно сильное. Луна передает состояние зависимости, она отражает — получает и отдает — свет Солнца. Дальше идет верхний ядерный знак Чжэнь, «Возбужда­ющее». Чжэнь соотносится со звездами и планетами, обращающимися вокруг Неба. И, наконец, верхний гуа — Гэнь, Неподвижность, символизирующий По­лярную звезду, которая остается на месте, в то время как другие звезды вращаются вокруг нее. Так проявля­ются в Небе день, месяц, год и Великий год, зон — ритмы, в которых развивается жизнь и происходят со­бытия. Форма и красота Неба обнаруживается в не­бесных телах.

Но не только в Небе поочередно действуют силь­ное и податливое, создавая формы. Тот же принцип применим к человеку. В «Комментарии к Туань» гово­рится: «Форма вэнь в ясности (мин) и неподвижности (чжи) — это форма человека». Иметь форму означает иметь облик и Дао: быть воплощенным в соответствии с Дао. «Ясность», «Сияние», Ли — нижний первичный знак, неподвижность, — и Гэнь, верхний знак, как раз и составляют форму человека. Там, где преобладает фор­ма, красота, искусство — битва существования пре­кращается; перемирие находит форму в ясности и по­кое. В этом затишье царит покой, и внутренний взор видит вещи чистыми, в изначальной красоте; все суще­ствующее воспринимается как прекрасное. В этот мо­мент зритель стоит вне вихря событий; не отягощен­ный ни болью, ни страстью, он сливается с «непрехо­дящим в законной череде, что розе новый цвет дарит»[33].

Это — сердце искусства. Созерцая, отдавая внут­ренний свет миру, увиденному в его истинном облике, человек освещает мир, и тот становится прекрасным.

Как следствие: «Созерцая формы Неба (тянь вэнь), наблюдаешь изменения времени; созерцая формы чело­века (жэнь вэнь), преобразуешь Поднебесную» [34] .

При этом предполагается, что мир находится в постоянном движении, что бытие представляет собой поток. Ритм дает этому потоку форму, а созерцание «форм Неба» позволяет понять изменения времени. И только тогда можно правильно выбрать время для дей­ствия, поскольку если дело приурочено ко времени Неба, само Небо поддержит его. Всему свое время — это формула гармоничной творческой деятельности. Толь­ко так мы получаем искусство, воздействующее на мир — не просто находящее выражение во внешнем, но проникающее глубоко, формирующее душу по тому вечному закону, «что розе новый цвет дарит».

Форма человека, жэнь вэнь, может иметь огромное значение, проявляясь как прекрасная внешность. В «Сказке» Гете говорится о трех властелинах мира — Мудрости, Внешности, Силе, — правление которых установлено надолго или навсегда. По сказке Серебря­ный король, Внешность, наделен значительной властью. Но только чистая внешность, не разбавленная другими энергиями, отрекшаяся от всего, кроме внешности, не претендующая ни на что, кроме самой себя, избавив­шаяся от всех чуждых примесей, становится силой, формирующей человека. Кун-цзы говорил, что Подне­бесную можно преобразить внешностью, потому что мир легче всего поддается воздействию красоты. Кра­сота не надвигается извне, она не принуждает и не подавляет. Красота действует за счет внутреннего, при­сущего ей магнетизма, она притягивает и увлекает за собой, она вызывает восхищение, и все следуют за ней с радостью.

Но именно здесь искусству положен предел. Ил­люзия находит лишь временное прибежище в искусст­ве. Это остановка в мировом круговороте. И поэтому «Туань», «Суждение», гласит: «Би, КРАСОТА. — успех, хэн, В малом благоприятно куда-нибудь направиться». «Образ», «Сян»: «Огонь под Горой: КРАСОТА. Так цзюнь-цзы достигает ясности в текущих делах, не осмелива­ясь выносить серьезные приговоры». Это означает, что Би гуа не применим там, где идет борьба не на жизнь, а на смерть. В жизненной битве искусство — лишь отдых, возможность восстановить силы, оно не прино­сит окончательного избавления. У подножия Горы го­рит Огонь, и в его сполохах Гора великолепна. Но Огонь не вечен, наступит момент, когда ночь снова поглотит все, когда возобновится битва. Воля молчит в то мгно­вение, когда рождается произведение искусства, когда «Воспринимающее», Кунь, соединяется с «Творящим» и формирующим, Цянь. И все же, в соответствии со своими законами, искусство существует в изменчивом мире. Оно, конечно, близко к срединному, но и оно — продукт внешнего. Все искусство — внешность или за­висит от внешности. Энергии, которые создают произ­ведение искусства, приходят сверху, но само произве­дение, как любая вещь, возникающая во времени, попадает в царство противоположностей, где ничто не длится вечно, где все меняется, все — в потоке.

Итак, в конце нас ожидает предостережение: не переоценивать искусство, каким бы высоким, близким к Богу оно ни казалось. Необходимо признать его власть, но не заходить дальше, чем дозволено. Только тогда оно станет царством чистого света, прозрачным для всех.

За «Туань» и «Сян», «Образом», следуют тексты к отдельным чертам. В странной символике этих текстов отражается динамика искусства — я имею ввиду то значение слова «искусство», о котором мы говорили! сегодня, то есть искусство как придание формы тому, | что может принять форму, или как игра природы.

Текст к первой черте: «КРАСОТА — пальцам ног, оставляет повозку и идет пешим». Что это значит? Первая черта — нижняя, поэтому возникает образ пальцев на ногах. Но так как это — сильная черта, ее I возможности не соответствуют ее положению; отсюда образ повозки. Искусство же или прекрасное состоит в отбрасывании излишних украшений, в отказе от всего поверхностного и в осознании своих границ. Как сказал Кун‑цзы, «если местонахождение, обязанности или местность делают поездку неудобной, лучше никуда не ехать». Посему первый шаг к воплощению красоты в творение — это отказ от лишнего. Должно быть отброшено все инородное, привнесенное, все, что отходит от Дао, украшающее без необходимости для сущностного.

Текст к следующей черте почти забавен: «КРАСОТА. — бороде». Борода — второстепенная деталь внешнего облика. Податливая черта находится в сильной позиции.[35] Ее положение подчеркивает и дающее форму, и принимающее форму — игровое. Неважное становится важным, внешняя красота переносится туда, где она безобидна, но серьезное отношение к ней там немыслимо. Прекрасная наружность позволительна, когда она сочетается с чем-то превосходящим ее. Это оз­начает — если вернуться к нашему образу, — что бо­рода не растет сама по себе, отдельно от рта и подбо­родка. Она имеет право на существование только вместе с ними, то есть второстепенные детали, укра­шения и т. д. не хороши и не плохи. Они красивы, но игра природы, дающая им жизнь, остается зависимой, даже когда выступает на первый план. Область дей­ствия игры по необходимости ограничена, прерогатива принадлежит значению. То же, что не готово так или иначе подчинить себя значению, не стоит внимания.

На следующей стадии произведение искусства до­стигает совершенства. Текст к третьей черте гласит: «Как ПРЕКРАСНО, как насыщено. Вечная выдержка — к удаче». Это влажная, мягкая красота[36]: центральная черта ядерного знака Кань, Вода, а также верхняя черта зна­ка Ли, Огонь. Вода и внешность проникают друг в дру­га и дают влажную мягкую красоту. Высшее совер­шенство в искусстве достигается тогда, когда форма и содержание сливаются в единое целое и когда произ­ведение искусства становится абсолютно «прозрачным». Но здесь подстерегает опасность, и только «вечная вы­держка — к удаче». Кань, Вода, кроме прочего, имеет значение опасности, Бездны. Какая же опасность кро­ется в ясности совершенного произведения искусства? Опасность всегда возникает при переходе от времен­ного к бессмертному: из точки наивысшего развития можно двигаться только вниз. Солнце не может всегда находиться в зените, после полудня оно клонится к западу. Луна не остается неизменно полной, она убы­вает. И то же происходит в искусстве. Форма и значе­ние сливаются в единое целое, творение становится «прозрачным», но это лишь преходящее состояние, ко­торое неизбежно сменяется другим. Этой опасности можно избежать, пока удается сохранять суть, не удер­живая преходящее и несущественное. Вспомним при­зыв: «Быть как солнце в полдень, как луна в полнолунье». В обоих случаях говорится, что забота о будущем не должна помешать пережить всю полноту красоты сегодня. Но в восхищении преходящим нельзя перей­ти грань, и постоянная выдержка, точнее выдержка, обращенная в будущее, помогает избежать этой опас­ности. В последнем стихотворении «Китайско-немец­ких времен года и дня» есть строки: «Пусть не манит вас дальнее и грядущее, а делай сейчас и здесь нам присущее»[37].

Следующая черта уносит нас в вышние сферы. Шестерка[38] в четвертой позиции превращает художни­ка в аскета. «КРАСОТА или простота [седины]. Белая лошадь словно на крыльях. Он не разбойник, женится в срок».[39] Это точка, в которой жизнь на мгновение зати­хает, и время принять решение, как дальше строить жизнь. И поэтому возникает вопрос: украшать ли? нужен ли стиль? или лучше жить без прикрас? Белая лошадь мчится, словно на крыльях, она слетает с Не­бес. Белая лошадь, она же Солнце, проносящееся мимо. Белый цвет — простота. И внезапно приходит осозна­ние того, что молчание воли к жизни, достигаемое на какой-то миг в искусстве, может длиться вечно, — осоз­нание с трепетом и чувством ужаса. И тут же следует утешение: «Он не разбойник, женится в срок», — оз­начающее, что это непереносимое, ужасное состоя­ние — непереносимое, когда видишь его со стороны, как возможность, — станет в момент его сознательно­го приятия легким и переносимым.

Шестерка в пятой позиции: «КРАСОТА на холмах и в садах». Прекрасное покидает сферу человеческого и возвращается вновь в природу. Именно так развива­лось китайское искусство. От изображений человека, характерных для искусства древности, китайцы очень рано обратились к изображению гор и вод. В этом ис­кусстве действует закон Дао — Дао, которое сообщает миру форму. Дао и закон остается там, где уже нет человека, его масок, нет ничего личного. И это то са­мое место, где цветут розы и лилии, где деревья живут своей жизнью и скалистые горы смотрят в небо. Воз­вращение к пейзажу в китайском искусстве не случай­но, оно тесно связано с влиянием буддизма на китай­скую культуру.

Собственно говоря, пейзажная живопись развива­лась в рамках буддийской школы медитации дхьяна[40]. В чаньской живописи нет места для прикрас и нет нуж­ды в разъяснениях; речь забыта ради великого Молча­ния. Форму всему, что есть, дает Ничто. Таким обра­зом, пейзаж в китайском искусстве появляется как следствие выбора в пользу простоты: «Красота на хол­мах и в садах».

Последняя черта: «Безыскусная КРАСОТА Нет позо­ра». Безыскусная красота означает отсутствие каких-либо внешних ухищрений. И здесь мы снова обнару­живаем, что высшая духовность абсолютно лишена претензий. В древней песне дочь правителя, отправля­ясь в дом будущего мужа, надевает ярко расшитое пла­тье, но простую накидку, гораздо более скромную, чем верхнее одеяние служанки, сопровождающей новобрач­ную. Величие скрытого, красота невидимого, многозна­чительность, потенциальность — вот что ценилось пре­выше всего в китайском искусстве. Но это — и самое сложное для восприятия. У китайского поэта Тао Юань-мина^[41] был цинь^[42] без струн. Однажды он провел пальцами по несуществующим струнам и сказал: «Только цинь без струн передает тончайшие движения серд­ца». В китайской культуре цинь вообще занимает осо­бое место. Игра на нем выражает душу в беззвучной музыке — нота уже не звучит, но палец продолжает скользить по струнам, рождая вибрации, не слышные человеческому уху. В кругу друзей именно в эти не­слышные вибрации вкладывают самые сокровенные чувства. Здесь линии и направления, согласованность форм в искусстве возвращаются из видимого в невиди­мое. В точке исчезновения, где все преходящее — лишь символ, где недостающее (т. е. недостижимое) стано­вится событием[43], китайское искусство приобщается Вечному, Небесному.

Но каким бы важным ни казался знак Ей, он ничего не решает. Потому и вздыхал Кун‑цзы, когда в трудный период жизни ему выпал этот гуа: «Что мне красота!» Кун-цзы думал о большем, чем абсо­лютная гармония облика. Его целью была мудрость, созидательная сила и реализм, гибкость которого до­стигается за счет энергии жизни. Ей гуа показывает один из путей к этому идеалу, но сам не ведет к нему.

Итак, сегодня мы говорили о пластических искус­ствах и об искусстве воображения, и теперь мы ви­дим, что, хотя в них невозможно сказать последнее слово, они ставят перед нами зеркало, в котором отра­жаются вечные энергии. Они учат преобразовывать видение в созерцание, дают узреть мир в его предвеч­ной красоте. По крайней мере, благодаря им в битве жизни находится место и время, когда возможными становятся покой и свобода — свобода, открывающая более глубокий путь.

ДУХ МУЗЫКИ

егодня мы будем говорить о музыке, но не о гам­мах и мелодиях. Мы попытаемся увидеть, где в чело­веческой природе лежит источник музыки, и понять, как она воздействует на че­ловека.

В Китае считается, что природа человека — в центре, где эмоции еще не проявлены. В этом «срединном», чжун, уже есть все, но в потенции, до воплощения пока да­леко. Потом возникают эмоции во всем их раз­нообразии и противоре­чивости: радость и пе­чаль, забота, любовь, ненависть, страх. Каж­дая направлена в свою сторону, каждая пытается вобрать в себя все скры­тые энергии психики. В результате человек оказыва­ется поглощенным своими эмоциями. И тогда на­стает черед музыки.

Музыка сдерживает и гармонизирует эмоции так, что они обуздывают друг друга, и центр, срединное, становится кругом, вращающимся вокруг своего цент­ра. Именно об этом слова из «Чжун юн»: «Осуществ­лять гармонию в срединном». Срединное — это потен­циальность эмоций, а гармония приводит их в согласие друг с другом.

Юй, 16 «Вдохновленность»

В «Книге Перемен» с музы­кой связывается Юй гуа, «Вдохновленность» ; нижний первичный гуа – Кунь. «Воспринимающее»; верхний — Чжэнъ, «Возбуждающее», «Толчок». Вместе они дают образ эн­тузиазма, Грома, Чжэнъ,

раздающегося над Землей, Кунъ. По отношению к эмоциональной сфере это озна­чает, что в Юй гуа реализуется не спокойная созерцательность, а импульсивность. Подсознание побуждает и провоцирует исподволь, проявляясь в сознании через эмоции. Любая эмоция вносит определенность в не­дифференцированное пространство возможностей — когда я страдаю, ненавижу, боюсь, печалюсь или раду­юсь, создается точка, вокруг которой кристаллизуется вначале ощущение себя и затем самосознание. Но эта точка не задана раз и навсегда, она возникает и раство­ряется снова в море потенциальности: то «всплывет» радость, то горе. И потому важен побудительный мо­тив, импульс, вызвавший эту эмоцию. Двери радости и печали недалеко друг от друга, в распоряжении челове­ка не так уж много средств для выражения эмоций. Сильные чувства — и наивысшая радость, и глубочай­шее горе — вызывают слезы. Причина же и того и другого — в подсознании, волнение в котором порож­дает сознание в момент, когда подсознательный им­пульс превращается в пламя чувств.

В «Шо гуа» говорится, что «божество выступает вперед в знаке Чжэнь», «Возбуждающем». Эмоции вы­зывают к жизни сознание. Но их действие выходит за пределы отдельного человеческого существа. Эмоции не немы, они могут находить выражение в звуке. Крик поднимается над индивидуальным и рождает в других эмоциональный отклик. И Гром, раздающийся над Зем­лей, символизирует чувство, которое находит выражение в крике, вырывающемся из глубин подсознания.

Так падают барьеры, отделяющие человека от человека. Ничто не мешает предположить существование коллективной души, предшествующей индивидуальному сознанию, но, хотя коллективная душа; объединяет индивидов в единое целое, сама она оказывается еще более разобщенной. И тогда «Вдохновленность» — «Возбуждающее», идущее из-под Земли — символизирует прорыв, разрушение барьеров между группами, единение людей во взаимном чувстве. Один лишь шаг отделяет крик от музыки: крик — это строи­тельный материал для музыки, также как эмоции об­разуют мирское тело души.

Но здесь подстерегает опасность, так как прихо­дится иметь дело с иррациональным. «Возбуждающее», Чжэнь, не подчиняется никакой логике. У эмоций, ко­нечно, всегда есть какие-то причины, но эта причин­ная связь произвольна: эмоции никак не удается по­ставить в однозначное соответствие причинам. Причины включают скрытые энергии психики, и те затем выли­ваются в эмоции. На волне эмоции человек оказывает­ся оторванным от самого себя.

То же отражается во внутренних ядерных гуа:

Гэнь Юй Кань,

Нижний «Вдохновленность» верхний

ядерный гуа ядерный гуа

Нижний ядерный гуа — Гэнь, Гора, «Покоящее­ся»; верхний — Кань, Вода, «Бездонное». То есть Юй гуа — это Вода, собравшаяся на вершине Горы. Это — Вода под контролем, но если она выйдет из-под него, то хлынет потоком вниз, в пропасть, без собственной на то воли. Такова внутренняя структура знака Юй, «Вдохновленность»: накопленная эмоциональная энер­гия, которая вот-вот перехлестнет через край, в без­дну. Здесь сходятся рождение и смерть, жизнь и уми­рание. Чжэнь, старший сын, рождается первым; иными словами, с первым всплеском эмоций из подсознания рождается душа. Но теперь, когда сознание, душа, уже отделена от подсознания, ей грозит жестокий удар. Любое рождение сопряжено со смертью; чтобы новое начало существовать, оно должно пройти через смерть. Совершенно новая форма существования должна во­плотиться для жизни в новом окружении, и поэтому в Юй гуа жизнь и смерть сосуществуют, они близки, как родные сестры. Сильное чувство опрокидывает барье­ры индивидуальности, сметает личность; ее уносит мощ­ной волной чувства. Куда? — Никто не знает.

И по этой самой причине во «Вдохновленности» находятся корни пророчества, священного безумия. Что такое священное безумие? Это космическое состоя­ние, увлекающее индивида в глубины, где жизнь и смерть пребывают друг в друге. Это безудержная дионисийская стихия: и если дойдет до кровопролития, пусть кровь течет рекой (первичный гуа Кань также обозначает кровь). Здесь жизнь находит выражение в крайностях. Как в танце Шивы, срываются покровы с жизни и смерти; космические силы вторгаются в лич­ность, и разрушение индивидуальности становится не­избежным. В эти поистине высокие моменты человек получает шанс объять все человеческое. Личность исче­зает, все радости и печали человечества совмещаются в едином «Я», она словно вливается в море коллективно­го и переживает без выбора все отпущенное человечес­кому существу.

Конечно, прорыв космической стихии и неограни­ченное расширение личности таят в себе опасность. Все зависит от того, где лежит источник потока, захва­тившего индивида. Необходимо добраться до самых глубин, туда, где совершается определяющее, централь­ное событие мира. Тот, кто преждевременно отдастся на волю волн, будет уничтожен. Состояния сильной личности отражаются в других, но размах ее взлетов и падений может разорвать на части неготовых. Так Грет­хен была сломлена личностью Фауста.

Но, с другой стороны, выраженная эмоция — это единственно возможное средство объединения людей. Сферу деятельности и мышление индивида определяет его положение в человеческом обществе. У каждого есть свой социальный статус, свое окружение, и даже индивидуальные особенности строения органов воспри­ятия разительно меняют мир человека. Совсем непро­сто прийти с другими к согласию в представлении мира. Здесь стоят почти непреодолимые барьеры. Индивид нем, предметы, по поводу которых могут общаться люди, — это всегда развалины прежних держав. По­этому то, на чем зиждется мир одного, оказывается пустым звуком для другого. Кажется, невозможно на­вести мост между содержаниями отдельных личнос­тей, между двумя разными опытами. И тем не менее, какая-то эмоциональная вибрация передается от одно­го человека к другому. То, о чем невозможно было размышлять и что нельзя изложить на словах, вдруг, во вспышке эмоции, безусловно и непосредственно пере­дается от человека к человеку и объединяет людей в подчинении общему потоку. Как одинаково настроен­ные музыкальные инструменты вызывают вибрацию друг в друге, так и человеческие существа начинают вибрировать в унисон, когда выходят за рамки индиви­дуального. Это происходит помимо нашего участия: стоит только сойтись двум существам с похо­жими «тональностями» эмоциональных виб­раций, точка сопри­косновения становится фокусом и пусковой пру­жиной древних жизнен­ных энергий.

Обратимся теперь к тому, чтó в Древнем Китае говорили о воз­действии музыки и как пытались выразить не­повторимый опыт об­щения, возникающий из резонанса душ. Есть история о двух друзьях. Один играл на цине, другой слушал: «Я слы­шу ревущие воды, я вижу вздымающиеся горы», — и ему каза­лось, что он стоит на великой горе Тайшань, с которой низвергают­ся водопады.

Способность об­щаться посредством эмоций поразительна. Эмоция заполняет зву­ки настолько, что ищет выход и воспроизводит­ся визуально. Конечно, всему есть предел, и в Китае знали, где кончается действие эмоции. О Кун-цзы передают короткую выразительную историю. Любимый ученик Кун-цзы слушал, как учитель играет на цине, уловил в его игре угрозу и, устрашившись, сказал: «В мыслях у учителя убийство». В это время Кун-цзы смотрел на паука, пле­тущего свою сеть вокруг мухи, увиденное он выразил в движении струн. Ученик был настолько восприимчив, что понял эмоцию, но причины и контекст восстано­вить не мог и реагировал на мысль об убийстве челове­ка, а не мухи. В музыке учителя он почувствовал на­правление мысли, но не ее динамику.

Сам Кун-цзы может служить примером тому, на­сколько дух музыки может подчинить человека «Воз­буждающему», Чжэнь. Однажды в исполнении знаме­нитого учителя музыки Кун-цзы услышал мелодию. Сначала он выучил ноты, затем проник в дух этой ме­лодии и позже постиг сердце, эмоции и мысли челове­ка, сочинившего ее. Но хотя учитель музыки уже был доволен игрой Кун-цзы, сам Кун-цзы продолжал рабо­ту до тех пор, пока не увидел перед собой высокую темную фигуру. Он сказал: «Я вижу его, темную высо­кую форму, возвышенное создание, творца среди лю­дей». Тогда учитель музыки склонился перед Кун-цзы и сказал: «Эта мелодия действительно восходит к Чжоу-вану, создателю нашей культуры».[44] Такая сила заложе­на в общении через эмоции. Ясно также, что подчиня­емся мы не периферийным движениям нашей психики, а тому, что развивается в центре. Конечно, любые потоки годятся, чтобы поплавать, но природу человека следует искать там, откуда возникает космос.

И важно, чтобы те, от кого зависят судьбы челове­чества, могли использовать «Вдохновленность», Юй, а не просто плыть в потоке его стимулирующей энергии. В этом тайна великой музыки. «Комментарий к Ту-ань» гласит: «Посредством послушности — движение ВДОХНОВЛЕННОСТИ, Юй. Юй движется посредством По­слушности, поэтому Небо и Земля подобны ему, более того, "ставят удельных князей, хоу, и ведут строем войска"! Небо и Земля движутся посредством Послуш­ности, поэтому Солнце и Луна не отклоняются и вре­мена года не путаются. Человек мудрости движется следуя, тогда наказания и взыскания очищаются и на­род послушен. Велико значение времени Юй!»[45]

Подчинение (следование) движению, согласно «Ком­ментарию к Туань», — средство управления, установ­ления порядка среди разобщенных и изолированных индивидов, гарантирующее законный и осмысленный путь к согласию в обществе даже в самых опасных ситуациях. Например, когда «ставят удельных князей, хоу, и ведут строем войска». Двоякая суть музыки про­является и здесь. С одной стороны, музыка — великое искусство, собирающее людей в общей радости; звуча­щая гармония, противостоящая силе темных эмоций. Но музыка, кроме того, — это энергия, пробуждаю­щая безумную храбрость перед лицом смерти. С музы­кой выходят в поход войска, с музыкой идут в послед­ний бой.

Потенциал, заложенный в знаке Юй, «Вдохновлен­ности», огромен. Но только когда лидер сам подчиня­ется Чжэнь гуа, «Возбуждающему», он может исполь­зовать этот потенциал. Только полностью отдавшись движению, погрузившись в коллективную душу, чело­век становится настоящим лидером. Только тот, кто чувствует и вдохновляется вместе со всем человечест­вом, может повести за собой. Прежде чем эмоция зах­ватит группу, она должна быть пережита лидером. Лишь пережив эмоцию, можно передать ее другим. В этом смысл фразы «Небом и Землей движет следование». На Небо и Землю не наложено никаких ограничений. Созвездия движутся в Небе по своим путям, их не сдер­живает ничья рука, не связывает никакая веревка. Они свободны; это значит, что они во всем следуют движе­нию — именно такова концепция свободы в Китае. Движение созвездий свободно и в этой свободе ничем не связано, и поэтому они могут выполнять свою роль. Поэтому Солнце и Луна не покидают установленных орбит. Подобно этому, Земля не старается ничего удер­жать. Когда приходит весна, Земля принимает весну. Когда весна подходит к концу, Земля дает ей уйти и готовится к лету. По этой причине не путаются време­на года. В безусловном подчинении движению — тай­на правильного взаимодействия со временем. Поэтому так важно высвободить ту часть человеческой природы, где скрыто Дао. Этим самым дается свобода и другим, а Дао, мировой закон, обретает форму.

Осознание этого открывает доступ к величайшей силе на земле. Есть разные типы лидеров, как возмож­ны разные степени следования движению. Подчине­ние себя движению всегда наделяет человека качества­ми лидера, но реальная сила и прочность положения лидера зависит от глубины движущего начала. Если это — настроение дня, то человек, озвучивший недо­вольство масс, в одно мгновение становится лидером. Люди узнают в нем себя. Чувство времени помогает ему выбирать значимые моменты в ходе событий, и он становится человеком дня. На гребне волны он кажет­ся великим всему миру. Но когда отдаешься поверхно­стным волнам, поднимаемым ветром, подъем неизбеж­но сменяется спадом. Чем ближе к поверхности лежит источник движения, чем более рассчитаны действия лидера на привлечение масс, тем скорее наступает спад. Только настоящий правитель понимает, несмотря на оппозицию, волю своего народа, или, лучше сказать, он напрямую сообщается с «сутью нации» (Volkheit). На­стоящий правитель посвящает себя не отдельным ин­дивидуальностям, не просто меняющимся день ото дня настроениям толпы, он настроен на состояние нации, и поэтому его действия всегда находят отклик в серд­цах людей.

В этом, в частности, секрет успеха Кун-цзы. Мно­гие в последнее время ставят под сомнение значитель­ность его учения и дел; говорят, что он не особенно оригинален. Но философия Кун-цзы была и продолжа­ет оставаться действенной благодаря его полному отож­дествлению с волей человечества, через которую говорит Божественное. Поэтому вначале его деятельность оставалась почти незаметной. Но то, что он делал, к чему стремился, продолжает оказывать влияние до сих пор, в то время как поверхностное волнение его совре­менности давно улеглось.

В «Образах», «Сян», о проявлении духа музыки ска­зано: «Выходя из Земли, нарастает Гром: Юй, ВДОХНОВ­ЛЕННОСТЬ. Так создавали древние правители музыку, чтобы чтить Дэ, заслуги, и во всем великолепии под­носили ее Верховному Божеству, приглашая к этому умерших предков». Музыка связывает в этом образе Землю, Небо и основные метафизические энергии. До­стойных чествуют музыкой, объединяющей звучание и жест, так как они в Древнем Китае — брат и сестра, две стороны проявления одного и того же эмоциональ­ного начала. Все, что живет в сердце, выражается в звуке и, достигнув апогея, находит выход в движении, поэтому любое звучание, любой жест свидетельствуют о внутренней жизни. И так мы приходим к идее свя­щенного драматического действа, в котором музыка и символические фигуры танца соединены для представ­ления космических событий — танца звезд. В экстати­ческом состоянии человек постигает законы Вселен­ной, исполняется мирового Дао, тайны мира. Всякого, кто чувствует так, уносит в Вечность.

Так чтут заслуги. Музыка восславляет культурные достижения, и тем самым их подносят Верховному Владыке — Небесному Правителю, благодаря которо­му звезды движутся по своим путям. И предки, Учите­ля, творцы минувших эпох, приглашены, чтобы собрать­ся вокруг Верховного Божества. Верховное Божество, рожденное духом музыки как понятие человека, — это не абстрактная идея. Как есть Небо, есть и Боже­ство. Но это единство складывается из внутренней мно­жественности — бесконечного количества предков, духов, энергий и сил. Поток эмоций, гармония музы­ки, выраженная в священной пантомиме, — тоже часть Верховного Божества. Человек общается с Бо­гом посредством музыки.

Сделаем еще один шаг. Эмоции не статичны. Они появляются, доходят до экстаза (люди пророчествуют в состоянии экстаза, священного безумия), но, как волны моря, разыгравшаяся буря эмоций неизбежно уляжется. В соответствии с этим непреложным законом даже самые сильные эмоции не могут длиться вечно. Поэтому сама по себе музыка не создает ничего неразрушимого; чтобы создавать обладающее вечно ценностью, надо сделать следующий шаг, перейти Цуй гуа , «Собиранию» (Die Sammlung).

В Цуй, «Собирании», появляется еще одна сильная черта. Собирание, умножение необходимо для того, чтобы движение, эмоция не растворилась дымком в чистом воздухе. Должно появиться нечто долговечное, и для этого необходим: точка фокуса. Сильная пятая черта символизирует в Цуй человека, в котором воплощается движение. Ибо энергия, чтобы стать действенной, нуждается в личности. Чтобы движение на земле не затухло, у него дол­жен быть лидер. В «Книге Перемен» такую личность на­зывают героем, правителем, совершенно мудрым. В тек­сте «Туань», «Суждение», говорится о правителе «СОБИРАНИЕ Успех, хэн. Правитель приближается к хра­му. Благоприятно увидеть великого человека. Успех, хэн, благоприятна выдержка, чжэнъ. Использование больших жертвоприношений к удаче. Благоприятна перспекти­ва». Эмоция претворяется в действие.

Музыка становится частью религии, так как прави­тель, приближающийся к храму, или великий человек, встрече которого благоприятствует все, — это религи­озный герой; он пересоздает человечество. Такие лич­ности время от времени появляются среди людей, ко­торые, причащаясь их плоти и крови, меняются по их образу и подобию. В этом эзотерический аспект акта жертвы. «Использование больших жертвоприношений к удаче». В доисторические времена, когда экстатическое служение достигало кульминации, совершалось риту­альное убийство правителя, воплощающего Божество, бывшего и человеком, и Богом или сыном Бога. Кровь жертвы очищала подвластный правителю народ. В ки­тайской культуре это архаическое жертвоприношение очень давно получило символическое значение. Тот, в ком живет «Творящее», Цянь, должен принести себя в жертву, и незримая кровь его духа даст силу членам его общности. Путь музыки заканчивается в религии, в ней музыка обретает себя. Логос сходит со своей высо­ты, и звук — крик — наполняется мифом, объединяю­щим людей в символе. Миф принимает людей в себя; его действие гораздо сильнее, чем звучание само по себе, так как миф — это музыка символов. Поэтому музыка — это претворение. В мифе темная сторона — жертва, самоотречение, самоотдача, — которая и дела­ет возможным объединение, реализуется в сиянии но­вого значения. В знаке Цуй, «Собирание», вверху — «Радостное», Дуй, а внизу — «Воспринимающее», Кунь, или следование — подчинение радости, посвящение себя величайшей радости, доступной человеку. Совершенная музыка смыкается с абсолютной религиозностью.

Но даже и здесь в центре восточной философии остается гармония. Конечно, нельзя сказать, что траге­дийность Запада совершенно чужда и непонятна на Востоке, но восточная мудрость не ищет истоки траге­дии так глубоко и никогда не абсолютизирует ее. Вы­сота и глубина соединяются в Логосе, в Дао. Радость и подчинение радости, как финальное искупление мифа, дает энергию, необходимую для установления порядка среди людей. Следование радости воздействует на че­ловека сильнее, чем мощь оружия или строгость зако­на. Радость делает подчинение простым и естественным. Радость в наряде красоты приходится по сердцу челове­ку, и он с готовностью принимает ее законы. Музыка и религия составляют сердце этой величайшей идеи.

ИСКУССТВО ЖИЗНИ

оследнее, что может означать понятие «искусст­во», — это искусство самой жизни, порядок Пе­ремен, искусство действия

Рассмотрим сначала десятый знак гуа — Люй- , «Поступь-Поведение» (Das Auftreten). «Поступь–Поведение» несет в себе двойное значение: наступать на что-либо и поступать, вести себя в соответствии с ри­туалом. Поэтому в «Книге Перемен» Люй замещает ли, ритуал, а искусство действия подразумевает соот­ветствие правильному поведению, то есть ритуалу.

Люй состоит из первичных гуа: Дуй, «Радостного», внизу, и Цянь, «Творящего», вверху. Внизу Озеро, вверху Небо; младшая дочь и отец, первый и последний из восьми основных знаков гуа. «Творящее» — особый знак, из него, прямо или непрямо, выводятся первичные гуа. Младшая дочь, Дуй гуа, отстоит от Цянь, «Творящего», дальше всего, он выводится последним. Когда же дис­танция между ними исчезает, уходят сомнения и уста­навливается порядок.

Основные атрибуты этих гуа — радость и сила/твердость — характеризуют правильное поведение, по­этому в комментарии сказано: «Люй показывает осно­ву характера. Он (знак) гармоничен и достигает цели, устанавливая гармоничный ритуал». Ритуал становит­ся гармоничным, потому что оба первичных гуа дви­жутся в одном направлении — вверх, один следует за другим. Но существующая между ними гармония не очевидна и не разумеется сама собой. Гуа соотносятся с определенными состояниями Неба и сторонами све­та: Дуй гуа, «Радостному», соответствует запад и сере­дина осени, Цянь гуа, «Творящему», — северо-запад и девятый месяц, когда осень переходит в зиму. Дуй — это пора урожая. В небе он занимает западный квад­рант белого тигра. Белый тигр — ужасное существо, ассоциирующееся со смертью, а белый цвет — цвет траура. Обоим знакам соответствует металл (см. у-син), оружие, что указывает на сопутствующее осени ожи­дание суда, оценки сделанного. И посему человеку, стре­мящемуся научиться правильному поведению, или ис­кусству жизни, открывается понимание чудовищного, демонического, неодолимого начала — парализующей опасности. Скрытый в божественном, в божестве-ноумене подавляющий аспект не может не вызывать страха, потому что противостоять ему не в челове­ческих силах.

Это — божественное начало (ноумен), олицетво­ряемое судьбой, которое не оставляет человеку лазеек. Судьба не легка, не проста, не склонна играть. Усло­вия, которые она выставляет, приходится принимать со всей серьезностью. Здесь человек предстает перед судом «Творящего», представленного верхним знаком Цянь. Год завершился, осень миновала, и теперь станет ясно, что сможет выжить, а что обречено на смерть. Это время, когда плоды весны вновь возвращаются в круговорот событий.

Четыре сезона вращаются, как огромное колесо. Жизнь поднимается, расцветает, приносит плоды, раз­брасывает семена и, когда приходит темная половина года, все возвращается к началу. Все преходящее при этом исчезнет бесследно — в соответствии со словами: «Небо ведет битву в Цянь», «Творящем». Великий во­ин, который ведет битву со всеми порожденными им сущностями и который приходит в мир в знаке «Воз­буждающего», Чжэнь, теперь стоит на северо-западе, где близок конец года. Каждый должен пройти через битву с ним — битву «Творящего», Цянь, с преходя­щим. В этой битве все чрезвычайно серьезно. И чело­веку, конечно, ясно, что его противник не пришел от­куда-то извне, а сама битва — не случайность. Судьба ждет за дверями, и придется переступить через порог, каким бы беспощадным ни был страж. Энергия «Тво­рящего», Цянь, глубоко трансформирует человека. Лег­ко понять, почему он трепещет, почему он пытается уклониться от встречи с немилосердной, жестокой судь­бой или почему, в приступе бессмысленного протеста, он желает отречься от нее, отказаться от своей ответ­ственности. Но судьба спокойно стоит и ждет. Ни од­ному смертному ее не избежать. И каждый стремя­щийся к Вечности, как только определится его способ ведения боя, будет держать ответ. Встреча со стражем порога неотвратима.

И снова Гете. Он нашел слова простые и точные, передающие самую суть.

Не следует судьбе сопротивляться,
Но и бежать не стоит от нее;
Если ты выйдешь ей навстречу,
Она поведет тебя дружески за собой.[46]

Из этой интерпретации знака Люй, «Поступь», следует, что главное — правильно отнестись к судьбе и принять верное решение. Бессмысленно придумывать уловки. Тот, кто попытается это сделать, вообразит себя достаточно сильным, чтобы отмахнуться от величины стоящей перед ним задачи, будет повергнут уничтожен. Потому что, отказываясь от судьбы, мы отказываемся от самих себя. Судьба — не что-то отдельное от человека, она является творческим началом; так как творческое — это прародитель всех существ, отец, живущий внутри нас, то как можно убежать о него? Возможно ли избавиться от творческой силы внутри нас самих, посредством которой мы существуем? Власть судьбы поэтому абсолютна.

И поэтому сообщение Люй гуа: «Выйди ему на­встречу». Младшая дочь не может противостоять это силе. Посему она счастливо и послушно следует за отцом. Она идет за ним, даже когда дорога становится опасной, когда решение означает жизнь или смерть. В ее простоте и немудрствовании — вера, если это часто ошибочно понимаемое слово все-таки обладает хоть каким-нибудь значением. Вера исходит из реальности и всегда приложима к ней. Этот род веры есть любовь; к судьбе. Без стремления к счастью, без страха несчастья, свободная от страха и надежды, такая вера держит в цепях двух величайших врагов человечества[47]. Вера побеждает, потому что в ней — знание, как использовать энергию творчества.

Это знание есть в Люй гуа. В знаке «Поступь» не медлят. Я говорю сейчас не о статических состояниях, но о самых опасных ситуациях, вынуждающих с ходу принимать далеко идущие решения, — о мгновениях, когда словно бы идешь по лезвию бритвы. Выйти из подобной ситуации можно, только взяв верное направ­ление и ритм движения. Иначе — смерть. Никому из смертных не выдержать долго лицом к лицу «Творя­щее», Цянъ, поэтому в битве с «Творящим» нельзя ос­танавливаться ни на минуту.

Здесь видно, как зарождается ритуал, ли. То, что истинно для индивида, переносится на все человече­ство. Еще раз: секрет правильного поведения, Люй, — в различении, разделении высокого и низкого, разделе­нии динамичном. Источник Озера, Дуй, — под Небом, Цянъ, — вверху, и, приходя сверху, Вода впитывает энер­гию, необходимую для этого разделения. И, таким об­разом, любой действенный ритуал различает высокое и низкое, устанавливая подвижную иерархию, в которой отношения строятся строго в зависимости от уровня, но сами уровни каждый раз заполняются по-разному. То есть ни одно длящееся во времени взаимодействие в целостной системе взаимоотношений не является застывшим. Ничто не обладает абсолютной величиной. Все высокое на Земле подчиняется Небу. Даже прави­тель человечества, сын Неба, подчиняется своему отцу, Великому Предку. Нет и абсолютных глубин. Человек простой, самого скромного положения, в определен­ных ситуациях может одаривать и продвигать других. Таким образом, человечество превращается в систему отношений, в сложную иерархию, в которой всегда что-то движется, смещается, и только в такой системе воз­можно правильное поведение.

Кажется, правильное поведение подразумевает еди­нообразие, ведь ритуал в конце концов исполняется всеми. Но жизненность ли — в неравенстве. Единооб­разие дает начало ритуалу, ли. И, конечно же, едино­образие может порождать правила и установления или закон и принуждение. Но само по себе принуждение и жестокие законы еще никого не убеждали в необхо­димости правильного поведения (термин «ли» обозна­чает как источник, так и исполнение ритуала). Наоборот, Кун-цзы говорил, что принуждение ведет лишь к отчуждению, и втайне люди продолжают нарушать об­щественные установления.[48] Поэтому система механи­ческого уравнивания, основанная на принуждении, не может быть эффективной. Только признание неравен­ства в качестве основного признака человеческой при­роды (ведь нет двух одинаковых людей) дает начало правильному поведению как упорядоченной системе человеческих взаимоотношений. И поэтому «Образ», «Сян», гласит: «Вверху Небо, внизу Озеро: Люй, ПОСТУПЪ-ПОВЕДЕНИЕ. Цзюнь-цзы, различая высокое и низкое, так направляет воле устремление (сознание) народа». Разница между уровнями продуктивна, поскольку низкое авто­матически начинает подражать высокому. Не возника­ет необходимости в принуждении — желание подра­жать превосходящему и стать равным ему рождается само собой. Так начинается ритуал, ли, и эта сила, дей­ствуя изнутри, а не приходя извне, в конце концов захватывает тех, кто оставался в стороне. Снова мы видим Вселенную, которая приводится в движение из­нутри, без внешнего воздействия. Вселенная продол­жается и внутри человеческого существа, внутренняя упорядоченность мира приводит к порядку благодаря силе организующего различия.

Индивид утверждается в своей судьбе, утвердив­шись в своем сознании; он организует отношения с высшим, сознательно вступая в него. Это важно, по­скольку каждый должен найти свое место. По сути своей, положения не различаются по отношению к Абсолюту. Любое положение имеет верх и низ. Поэто­му человек, оказавшись в какой-то определенной пози­ции, уже не нуждается в конкретном знании о своем месте в общей иерархии. И поэтому важно занять именно надлежащую позицию. Знак Дуй, «Радостное», внизу, знак Цянь, «Творящее», вверху. Оба там, где им следует быть: что должно быть вверху — вверху, а что должно быть внизу — внизу, поэтому-то и возможно быть довольным судьбой. Среди шести черт этого гуа только одна — слабая. Эта единственная слабая черта отмечает точку перехода, где природа вливается в чело­века (две нижние черты — Земля, две черты в цент­ре — Человек, две верхние черты — Небо). Находясь в месте перехода и продвижения, эта линия контроли­рует силы, которые давят с обеих сторон. И здесь воз­никает образ человека во Вселенной. Человеческое су­щество — слабейшее из всех творений, природа не дала ему ни клыков, ни панциря. Он рождается в мире чудовищ беспомощным и беззащитным. Младенцем он беспомощен более, чем любая тварь на земле, он зави­сит во всем от мира, от нежности, приходящей извне. Несколько дней после рождения — и любое животное готово к самостоятельной жизни в своем окружении; но пройдут годы, десятилетия, прежде чем человек ста­нет независимым.

Вот это слабое создание попадает в окружение, полное опасности, где царят чуждые ему силы. И все же тигр не укусит человека. Текст «Туань» гласит: «На­ступаешь на хвост тигру. Не кусает человека. Хэн, ус­пех» . Здесь используется символика годового цикла, так как великий тигр на Небе — это образ космической всепобеждающей силы. Как же может человек при­близиться к тигру и наступить ему на хвост? Впереди Цянь, «Творящее», за ним следует Дуй, «Радостное». Человек проявляет отчаянную дерзость, но тигр не уку­сит. Не потому ли, что человек беззащитен? Может быть, именно беспомощность радости делает ее вели­чайшей силой на земле. Улыбающиеся глаза ребенка сильнее любого зла, они обезоруживают даже самых порочных, и тигр не укусит человека, который знает, как подойти, знает образ действия, который предпола­гает состояние души ребенка в высшем смысле, пред­полагает сохранение радости сердца, внутренней радо­сти, одинаково доверяющей всем и всему. Такому доверию сопутствует достоинство. В знаке Люй, «Поступь-Поведение», внутри «Радостное», Дуй, а снаружи «Сила», Цянь. До некоторой степени, это напоми­нает мальчика в «Novelle»[49], который укрощает льва весельем, и являет образ человека, сталкивающегося с космическими силами. И в этом — тайна правильного поведения, ли, поведения как искусства жизни.

Теперь мы говорим о высшем искусстве, искусстве на уровне индивидуальности, которое состоит в гармо­ничном объединении личности с судьбой. Все, что по судьбе, — это данность, но только свобода дает воз­можность принять судьбу и гармонично влиться в отношения с людьми так, что поведение превращается в движущую силу.

Необходимо принять во внимание и другой аспект. Каким образом передается наш опыт, мудрость, энергия, вера, способы адаптации? Человек не просто брошен в мир, чтобы получать наслаждение или принимать вещи такими, какие они есть. Любой акт приятия должен быть передан дальше. Истинные ценности мира как раз те, что поколение за поколением приходят из непостижимых мистических глубин; и каждому поколению вверено предыдущим священное наследие, которое должно быть умножено и передано дальше. И пока из поколения в поколение передается и умножается наследие предков, не иссякает созидающая энер­гия. Посему перед нами во всем величии и со всеми подробностями встает проблема: как передать то, что мы признали величайшим благом — наше наследство, как сохранить непрерывность, не оборвать цепь? Нич­то не страшит нас больше, чем оказаться последними. Особенно когда речь идет о невосстановимом и уникальном, о духовных традициях, когда последствия пред­видеть невозможно. Сегодня не отмахнешься от нависшей опасности, и перед искусством ставится по­следний вопрос: в состоянии ли мы спасти духовное наследие от вульгарности, наступающей со всех сто­рон? И хорошо то искусство, которое разрешит эту проблему, которое сможет передавать дух так, что искра, затеплившаяся в сердце, не погаснет, но разрас­тется в священное неугасимое пламя.

Эта проблема касается всех. В любом месте, в лю­бом действии нас подстерегает вопрос: «Как это воз­можно сделать?» «Книга Перемен» дает красивый от­вет. В знаке, о котором мы только что говорили, податливая черта — в третьей позиции. Изменив сле­дующую черту, также линию человека, на податливую, мы получаем шестьдесят первый знак , «Сре­динное доверие» (Innere Wahrheit).

Теперь пара податливых линий в Чжун фу, центре окружена сверху и снизу двумя сильными линиями. Не только знак имеет глубокое значение, сами китайские слова Чжун фу обладают особой образной силой. В иероглифе фу под элементом «когти» находится «потомство». Поэтому он ассоциируется с вылуплением из яйца и с перено­сом жизни в питающее ее пространство. Чжун «се­редина», означает, что в процессе проклевывания ак­тивна исходящая из центра энергия оживления, которая несет доверие или верность. Это знак исходящей из центра энергии доверия, доверия, в своем высшем ас­пекте понимаемого как гармония с Небом.

У этого гуа обнаруживаются и другие странные свойства. Так, по форме он представляет собой удвоен­ный знак Ли, «Сияние», «Ясность», из восьми первич­ных гуа. У Люй гуа в середине слабая черта, по кра­ям — сильные. В знаке Чжун фу в середине две слабые черты, а по краям по две сильные — поэтому это неве­роятно усиленный свет. Но внутри в качестве непроявленной оппозиции — глубокий мрак. Огонь, берущий начало в водах Бездны, освобождает свет, не вредя ему. И поэтому теперь свет получает власть и над создани­ями мрака. Таково значение странных слов текста «Ту-ань»: «Чжун фу, СРЕДИННОЕ ДОВЕРИЕ. Свиньи и рыбы — к удаче. Благоприятна переправа через великий поток. Благоприятна чжэнь, выдержка». Темные силы воды олицетворяют свиньи и рыбы, наименее духовные из всех живых существ. Но мощь света так велика, что его трансформирующее влияние простирается даже на рыб и свиней — немых и бездуховных. Поразительно, как отвечает гуа, почти на уровне слов, на наше оправданное беспокойство о сохранении духовного наследия в ситуации, когда ему угрожает бездуховность и неорганизованность масс. Вот решение: в силе срединного доверия.

Но здесь мы сталкиваемся с тайным знанием, поэтому я говорю лишь то, что было рассказано мне; остальное пусть додумывает читатель сообразно своим желаниям.

Где начало «Срединного доверия», Чжун фу? В игре Перемен. Внутри этот гуа пуст, так как две слабые черты внутри означают пустоту. В реальном центре — пустота, Ничто. И затем, если мы рассмотрим состав­ляющие гуа — внутренний (нижний) и внешний (верх­ний) знаки, — в центре каждого из них мы увидим сильную черту Неба, черту великого Единого, связанного с «Творящим». И хотя непросто достичь гармо­нии, сделать это необходимо. Эмпирическое это, продукт иллюзий и предрассудков, эго, порождаемое мелкими страстями, которое в момент исполнения одного желания уже готово пасть жертвой другого, — это эго должно умереть. Когда эго, мечущееся между причинами и следствиями, желанием и его исполнени­ем, стремящееся к удовольствию, томящееся по удо­вольствию, — когда это эго исчезает, остается великая Тишина и Пустота. Смолкает шум дня, и все вдруг заливает неземной свет; в этом двойном свете происходит мистическое событие: Единое разделяется и входит в человека, заполняет его сердце, дает ему твердость. И как только Единое всплывает из глубин творческого, между человеком и Вселенной устанавливается связь. Эта связь в свою очередь служит источником магических сил, хотя высвобождение этих сил зависит не от магии — от доверия. А воздействие их, согласно Кун-цзы, достигает даже самых отдаленных мест. Доверие, раз осознанное, будет работать в любых ситуациях. Как только представятся подходящие уело- s вия, созреет ситуация, тогда и приходит время. Поэтому удаленность во времени и пространстве не играет никакой роли. Необходимо лишь постичь конечную реальность и отождествиться с тем, что связано с глубинами творческого, — это дает энергию обновления. Претворяясь в доверие, внутренние силы приносят победу, тогда толпа бессильна и не может причинить вреда. Тогда главная наша забота — чтобы сердце ос­тавалось верным истине, чтобы не терять связи с тем, что, как мы знаем, является доверием. А это возмож­но, только когда молчит эмпирическое эго, когда оно мертво и Бог может жить в нас. Высшее искусство рождается в присутствии доверия. Это искусство на­правлять судьбу, искусство, дающее возможность пере­давать дальше воспринятое от прошлого.

Эти слова звучат как проявление гордыни, но это вовсе не так. Творчество пронизывает все живущее. Чтобы существование продолжалось, и великое и ма­лое необходимо пропустить через себя и передать бу­дущим поколениям. Судьба дает нам сферу деятельно­сти, определяет поле обязанностей, но как отнестись к своему долгу — решать нам самим. Можно утвердить­ся в своем долге, заглянув максимально глубоко. Тогда исполнится все.

ПОСТОЯНСТВО
в
ИЗМЕНЕНИИ

Пусть кануны и исходы
Свяжет крепче жизнь твоя!
Обгоняя бег природы,
Ты покинешь и себя.
Только муз благоволенье
Прочной ласкою дарит:
В сердце — трепет вдохновенья
Б духе форму сохранит.[50]

ы живем в эпоху перелома. Человечество уже пережило слишком много; и моя жизнь, как и жизнь вообще, кажется, всегда держит наготове всяческие трудности. Этот факт нельзя не признать, но вряд ли стоит впадать в уныние. Если мы и вправду находимся сегодня на рубеже двух эпох — а многие знаки подтверждают это, — значит, трудности неизбежны. Ведь люди способны работать вместе и создавать новое время, только достигнув единства в глубинах духа, придя в соприкосновение с реальностью.

В Китае принято готовиться к выполнению любой задачи заранее; следует сконцентрировать энергию до того, как она понадобится в деле. И поэтому с давних времен установился взгляд на год как на наступающий год, корни которого — в прошедшем. Новый год наступает в тот момент, когда старый год приходит в полный упадок, когда энергия света почти иссякла. Пока он не обладает реальностью; он существует лишь как идея. Еще невидимая, идея проникает в мир. Важно узнать и встретить идею до ее появления, поскольку потом останется только следовать за ней шаг за шагом.

И поэтому силы для того, чтобы встретить новое время и активно формировать его, дает постоянство в Переменах.

С этой темой в «Книге Перемен» ассоциируются три знака гуа — по числу различных аспектов дости­жения постоянства в Переменах.

ТЕРПЕНИЕ

ервый из этих гуа — Цзин, «Колодец». «Колодец» понимается просто как факт жизни — не отдель­ное явление, а сам способ жить. В Китае колодец был организующим центром поселения: вокруг него строились дома, люди приходили к нему, и деревенские поля тоже были ориентированы по отношению к этому цент­ру. Так как в Древнем Китае поля распо­лагались вокруг центрального поля, где находился колодец, то его местонахождение становилось цент­ром всей работы.[51] И отсюда мы начинаем размышлять о

Цзин, 48 «Колодец»

том, как обращаться с жизнью, как делать ее своей жизнью. «Туань», «Суждение», гласит: «Цзин, КОЛО­ДЕЦ. Можно изменить город, но не КОЛОДЕЦ. Не убавля­ется и не прибавляется. Приходят и уходят и черпают из КОЛОДЦА. Если вода близко, а веревка не достает или разбивается кувшин — беда».

Идея колодца — это Дерево Сюнь. Оно опускается, чтобы поглощать и поднимать Воду , Кань. Этот знак ассоциируется также с органической жизнью. Среди у-син Дерево считается наиболее орга­нически активным элементом. Дерево, органическая форма существования материи, собирает неорганичес­кое вещество в форме воды, насыщенной питательны- 1 ми элементами, и, поднимая их, использует для рос­та — пример того, как возникает и растет жизнь. В этой концепции жизнь — неиссякаемый источник. На земле есть вещества самого разного рода. Такие, как минералы, представляют собой механические объекты. Но эта механическая форма бытия — лишь половина мира. Кроме этого «кристаллизованного» в вещи су­ществования есть еще то, что называется жизнью.

Жизнь состоит вовсе не в том, чтобы каким-то об­разом наделить жизненной силой неорганический мир, в основе которого лежат механические начала. Это была бы очередная версия витализма, согласно которому энергия жизни накладывается на механические про­цессы, то есть жизнь — просто некая добавка к неор­ганическому. Если бы это было так, то жизнь имела бы предел, потому что любое прибавление когда-нибудь исчерпывает себя. Нам пришлось бы принять во вни­мание неизбежность прекращения жизни, неминуемый конец неорганического бытия, даже если бы энергия и масса мира не изменились. Неорганическая Вселенная целиком подпадает под закон инволюции — закон урав­нивания сил и достижения глобального равновесия. И поэтому должен наступить момент, когда не останется ничего холодного и ничего теплого. Исчезнет напря­жение между различными качествами, мир погрузится в тепловую смерть. Если бы жизнь была силой того же порядка, что и другие силы неорганического мира, она подчинялась бы этому закону, а нам оставалось бы лишь дожидаться незаметной смерти.

Но жизнь — противоположность смерти во всем; энергия жизни никогда не становится видимой, но и не прячется в материи. Энергия жизни в корне отли­чается от любых других сил Вселенной, она диамет­рально противоположна им. Тайна бытия, быть мо­жет, сводится к тому, что направление сил, действующих в материи, постоянно меняется — и так появляется нечто новое. Сами по себе механические силы не спо­собны создать ничего нового. Их приливы и отливы подчинены циклам, а развитие всегда обусловлено жест­кой необходимостью. Единожды разобравшись в этом, можно давать предсказания на десять тысяч лет впе­ред. Но разворачивание во времени — это лишь внеш­няя форма проявления, а не реальное изменение, потому что любое следствие уже содержится в причине.

И вот кольцо разомкнулось, но это не отменяет уже действующие законы. Пожалуй, самый значитель­ный вклад Европы в познание природы — это понима­ние закона причинности, подчеркивание универсаль­ности причинно-следственных связей. В конечном счете, нет такого места, где бы эти связи нарушались, о кото­ром можно было бы сказать: «Чудо! Смотрите — пус­тое пространство, где происходит нечто неприемлемое с точки зрения науки: здесь что-то исчезает и появля­ется новое, не обусловленное ничем предшествующим». И все же, хотя в мире внешних проявлений, казалось бы, все подчиняется причинности, мы чувствуем, что в этом же мире присутствует нечто неподвластное ей. Это начало приходит не извне, не из другого мира — «сверху» или «снизу»; оно неотделимо от нашего мира и действует в нем. Но оно подчинено ценностным кри­териям, обладает ценностью и создает ценности. Это странное «внутри-мира» — если так можно опреде­лить это отношение — неотделимо от того, что снару­жи. Можно было бы говорить о ядре и скорлупе. Но в природе нет ни ядра, ни скорлупы.[52] Они нераздельны и все же не сливаются друг с другом. Система ценнос­тей, составляющая основу искусства, сосуществует с системой причинности.

И вот тут начинается самое интересное. Механи­ческое воздействие на организм может быть двояким; конструктивным и деструктивным. Но с причиннос­тью это не связано, так как именно здесь проходит граница действия причинности. Все, что находится за пределами этой феноменальной области, не доступно для научного изучения. Нам хорошо известно, что те самые химические вещества, которые сейчас поддер­живают и питают живое тело, секундой позже, без ка­кого-либо серьезного изменения в химическом составе тела, могут привести к противоположному результа­ту — постепенному разложению и гниению. Одни и те же причины, одни и те же вещества оказывают то одно, то другое действие. Оба случая можно изучать научными методами. Более того, было бы предрассуд­ком считать, что живые организмы труднее поддаются изучению, чем мертвые. Наука не только может и долж­на исследовать сложную структуру, которую мы при­выкли называть жизнью; как раз на живое следует об­ращать первостепенное внимание.

И теперь, установив, что жизнь — не вещь среди других вещей, но что именно благодаря жизни в мире появляются ценности (в противовес обусловленности причинностью), давайте снова вернемся к образу ко­лодца.

Мы говорили о том, что изобилие жизни беспре­дельно. «Можно изменить город, но не КОЛОДЕЦ. Не убав­ляется и не прибавляется. Приходят и уходят, и чер­пают из КОЛОДЦА.». История человечества — это череда непрестанных изменений. И не только в технологии. Конечно, технологические нововведения оказывают далеко идущее воздействие на жизнь общества, а изменившееся общество, в свою очередь, дает толчок к по­явлению новых технологий. Структура общества на протяжении истории изменилась ровно настолько, насколько технология преобразила нашу повседневную жизнь. Способы объединения людей, общественной организации могут быть очень разными. В древности господствовал матриархат с характерной для него фор­мой общественной организации; патриархальная куль­тура дала абсолютно другое, но столь же четко органи­зованное, общество. В феодальном обществе реализуется еще один способ социальной организации. Позже об­щество существует в форме централизованного бюрок­ратического государства, и наконец, оно строится на основе организованного экономического сотрудниче­ства. Силы и идеи, определяющие общественную струк­туру, многочисленны и разнообразны, и я думаю, что по мере развития общества их структура усложняет­ся — так же, как это происходит с технологиями. Дей­ствует тенденция к растущему разнообразию и про­грессу — прогрессу, если жизнь в обществе дает ощущение удовлетворения и процветания. Периоды рег­ресса, конечно, неизбежны. Об этом следует помнить — особенно сейчас, когда мы, кажется, навязываем буду­щему то, что давит на нас сегодня. Мы переживаем полосу поражений и неудач не в первый и не в послед­ний раз. Но дорога, как бы то ни было, ведет вверх и вперед.

И все же нельзя принять эти социальные измене­ния за точку отсчета, за абсолютное, главное условие жизни. Они подобны городу, который сегодня может находиться в одном месте, а через столетия — в дру­гом. Человек же, пока он встроен, вплетен в полотно природы, подлежит ее законам. Человек — это точка перехода или, скорее, пересечения основы и утка в полотне природы. По отношению к духовному чело­век — это существо, в котором Цянь, Творящее начало мира, таинственным образом поднимается в сознание. Этот принцип лежит в основе жизни, и законы, выте­кающие из него, не отменимы ни в каких человечес­ких обществах. Их нарушение противно природе и вле­чет за собой болезни и смерть.

Таким образом, колодец, жизнь, символизирует неисчерпаемость и неизменное в бытии. Жизнь велика и неиссякаема, как сам мир. Вода в колодце не убыва­ет и не прибывает; люди приходят за водой день за днем, и он питает их. Это подобно тому, как вода, испаряясь, поднимается к небу и возвращается на зем­лю дождем. Чередование напряжения и разрядки, вос­хождения и нисхождения поддерживает все формы жизни на нашей планете.

То же можно сказать о душе. И здесь — неиссяка­емый источник жизни, и здесь — силы, создающие напряжение. Энергия из общего источника проявляется в различных формах индивидуального существования — так появляется человеческое сознание. Благодаря присущему ей внутреннему напряжению жизнь устремляется вверх и возвращается с новым зарядом энергии. Безостановочная циркуляция жизни подобна круговороту воды в природе.

Для круговорота воды на земле необходима энергия солнца. Можно предположить, что и в области духа существует источник неиссякаемой божественной энергии — своего рода Центральное Солнце. Гете как-то назвал его «Бог-природа», потому что постоянная циркуляция жизни поддерживается внутренней необходимостью. Напряжение и разрядка сменяют друг друга, и каждый выброс энергии в свою очередь создает напряжение. Но человеку всегда хочется видеть начало и конец. Это желание объясняется тем, что жизнь само­го человека конечна и привязана к определенному вре­мени. Человек просто проецирует на мир особенности своего индивидуального существования. Он обращает вспять закон причинности, как бы опустошает его до тех пор, пока не достигнет первопричины; или же он идет прямо вперед — до конечной точки бытия. Я думаю, вопросы о начале и конце мира бессмысленны. Подобные вопросы проецируют закон причинности, приложимый только к феноменальному миру, на мир, где явлений не существует, который сам создает объекты чувственного восприятия и полагает им предел. Вопрошать о начале и конце — напрасный труд. В этом направлении можно много и долго фантазировать, даже фантазировать научно, но определенности не достичь никогда. В этом отношении мы продвинулись ничуть не дальше, чем философ Ле-цзы[53], который рассказывает следующую историю:

Человек из царства Ци переживал, что Небо упадет на Землю. Он не мог ни спать и ни есть, пока, II однажды один ученый не объяснил ему, что Небо — это скопление ци, Воздуха, а Земля — скопление Твердого, и поэтому такой конец Земле не грозит. И оба были вполне довольны, пока не пришел третий, кото­рый сказал: «Да ведь Небо и Земля — всего лишь вещи. Небо и Землю образует множество отдельных явле­ний, которые не зависят друг от друга и когда-нибудь обязательно исчезнут». На это Ле-цзы сказал: «Придет ли миру конец, или он будет существовать вечно, мы никогда не узнаем. Мудрец не беспокоится об этом».

Мне кажется, что и поныне нам нечего добавить к этому. Мы можем утешаться пониманием того, что в потоке жизни не бывает ни избытка, ни недостатка. Воды в колодце не убавится, как бы часто из него ни черпали, но и не прибавится, как бы ни пытались со­хранять жизненные силы, вместо того чтобы использо­вать их. Жизнь — неиссякаемый источник. Не приба­вится и не убавится, и даст напиться всем.

Здесь мы в наших рассуждениях подошли к грани, когда жизнь перестает быть просто многообразием проявлений силы бытия, когда появляется личная от­ветственность. Как известно, жизнь не везде заявляет о себе одинаково мощно, и безжизненная материя не везде в равной степени прозрачна для сил жизни. Мы сталкиваемся с тяжелыми, инертными, обременяющи­ми вещами. Но бывает и так, что тяжесть гравитации, кажется, упраздняется полностью, — и тогда творит гений. Волей-неволей приходится задумываться о том, откуда берется такая огромная разница. Ведь материя везде подчиняется одним и тем же законам, и жизнь должна быть одинаково неиссякаемой везде.