Как распад национального государства отражается на жизнеспособности и использовании нации как легитимирующего символа в политике?
В сегодняшнем мире участие легитимируется идеей нации или национального государства, даже если его классическая форма лишь несовершенно воплощается в данном эмпирическом случае. Хотя ученые, и не только они, сегодня стали подозревать, что современная форма государства если не отмирает, то переживает серьезное изменение собственной конфигурации. Международная торговля оружием превратила в посмешище предполагаемую монополию государства на средства насилия. Небывалая подвижность капитала выражается в том, что он перемещается из областей с высокими налогами в области с низкими, многие государства лишаются части свои доходов и промышленной базы, а это ограничивает их способность к привлечению капитала или к формированию его потоков. Утечка капитала заставляет сегодня быть начеку любые национально-государственные правительства17. Возросший поток капитала и идущее вслед за ним перемещение масс населения, создавая пресловутый феномен транснационализма, совершенно беспрецедентным образом ставят под сомнение все эти произвольные, до сих пор принимавшиеся как данность, границы национальных государств18. В результате меняются и границы реального мира — взять, к примеру, развал Советского Союза, Чехословакии и Югославии, не говоря уже об угрозе отделения Квебека от Канады, Кельтского края от Великобритании и так далее, — а также безумие национальной релегитимации, причем не только там, где возникает вопрос о границах, но и в других местах19. В этом свете беспорядки в бывшей Югославии лишь более отчетливо указывают на то, что означает создание национального государства с использованием всех самых насильственных форм гомогенизации и очищения, а также установления и легитимации границ при помощи силы.
Как ни парадоксально, но все это происходит в момент, когда сама форма национального государства вытесняется с исторической сцены. Если, как утверждает географ и социальный теоретик Дэвид Харви20, главную координирующую функцию в новом мировом порядке будет выполнять главным образом финансовый капитал, а не нации-государства со своими границами, то какие последствия это будет иметь для легитимирующего значения нации как символа в международной политике? Может быть, нация тоже держит курс на выход из игры, как утверждает Эрик Хобсбаум21?
У меня есть на этот счет некоторые сомнения. По-моему, больше похоже на то, что у нации снова меняются референтные группы (равно как и ее связь с капиталом), и знаком этих перемен служат те новые основания, на которых сейчас предлагается ее выделять, — примером здесь могут служить арабская нация или нация гомосексуалистов. Понижаются требования к размерам, необходимым нации для выживания. Вдобавок индивиды принуждаются к тому, чтобы идентифицировать себя с чем-то единственным — тем, кто мог бы иметь много таких привязанностей, во всех альтернативных вариантах отказывается (здесь, к примеру, уместно вспомнить потомков смешанных браков в бывшей Югославии), — в то время как в атмосфере ксенофобии и мультикультурализма эти идентичности превращаются в норму в качестве базовых элементов социально-экономической конкуренции и конфликтов. Отсюда следует, что, хотя известное нам понятие нации, возможно, и впрямь уже миновало пик своей актуальности, быть рожденным, как естественное состояние, по-прежнему будет иметь фундаментальное значение. Для человеческого опыта и научных исследований, хотя бы и в новых формах.
4. Такая форма отношений государства с подданным в случае с Румынией связана с «социалистической нацией». Вместо акцента на политических правах или этнокультурном подобии социалистический патернализм постулировал моральные узы, связывающие подданных с государством, — это их права на долю в перераспределенном общественном продукте. Предполагалось, что подданные не являются ни политически активными гражданами, ни схожими между собой в этническом смысле: от них требовалось, подобно малым детям в семье, быть благодарными потребителями благ, которые выбирали для них правители. У подданного это скорее рождало чувство зависимости, чем участия, которое культивируется в гражданском обществе, или солидарности, возможной при этническом национализме.
6. Понятие «внутреннего» в том числе исторически связано с возникновением понятия о личности; признание этого внутреннего мира стало возможным благодаря психологическим исследованиям Фрейда и всех других, кто ввел понятие бессознательного. См.: HannahArendt. The Origins of Totalitarianism. N. Y., 1958.
8.Логичней было бы назвать это «транс-государственностью».