Бернард садится. Ханна остается на ногах. Возможно, она курит, и если да, то закуривает сейчас. Очень уместным представляется короткий мундштук или сигареты из темной бумаги.
Х а н н а. Откуда Вы знали, что я здесь?
Бернард: Я и не знал. Я говорил по телефону с сыном хозяев, но Вашего имени он не упоминал… а потом забыл упомянуть обо мне.
Х а н н а. Валентин. Он числится в Оксфорде.
Бернард: Да, мы уже встречались. Брайдсхедская отрыжка[28].
Х а н н а. Мы помолвлены.
(Она смотрит Бернарду прямо в глаза).
Бернард (помолчав): Ладно, рискну. Врете.
(Пауза).
Х а н н а. Умница, Бернард.
Бернард: Боже мой…
Х а н н а. Он зовет меня свой невестой.
Бернард: Почему?
Х а н н а. В шутку.
Бернард: Вы ему отказали?
Х а н н а. Не глупите, я что, похожа на очередную графиню.
Бернард: Да нет, это я так. Развлекается, как может – это утешает. Моя черепаха Скороход, моя невеста Ханна.
Х а н н а. Может и так. Вы смотрите в корень, Бернард. Не уверена, что мне это по душе.
Бернард: Чем он занимается, Ваш Валентин?
Х а н н а. Аспирант. Биолог.
Бернард: Математик.
Х а н н а. Во всяком случае, занимается он тетеревами.
Бернард: Тетеревами?
Х а н н а. Не живыми тетеревами, статистикой.
Бернард: А этот, который не разговаривает?
Х а н н а. Гас.
Бернард: Что с ним такое?
Х а н н а. Я не спрашивала.
Бернард: Похоже, папочка у них – занятная личность.
Х а н н а. Да уж.
Бернард: А мамочка садовничает. Что здесь, собственно, происходит?
Х а н н а. Вы о чем?
Бернард: Я ей чуть голову не снес, она как раз высунулась из траншеи.
Х а н н а. Раскопки. В поместье был регулярный итальянский сад примерно до 1740 года. Леди Крум интересуется историей парков. Я послала ей свою книгу, – если Вы ее читали, в чем я не особенно уверена, то помните, – там есть неплохое описание парка Каролины в Брокет-Холл. И теперь я помогаю Гермионе[29].
Бернард (имя произвело на него впечатление): Гермиона..
Х а н н а. Архив удивительно полный, и с ним никогда не работали.
Бернард: Я начинаю Вами восхищаться.
Х а н н а. До этого Вы мне лапшу на уши вешали?
Бернард: Еще как. На фотографии Вы не лучше, чем в жизни, но, похоже, Вы интереснее Вашей книги.
Ханна внимательно смотрит на него. Он, вполне уверенный в себе, ждет.
Х а н н а. Септимус Ходж был учителем.
Бернард (тихо): Ты моя умница…
Х а н н а. Его ученицей была дочка Крумов. Был еще и сын в Итоне. Септимус жил в доме: в расходной книге есть записи о деньгах на вино и свечи. Так, не то, чтобы гость, но пожалуй больше, чем слуга. Сохранилось его рекомендательное письмо. Я Вам его откопаю. Насколько я помню, он изучал математику и естественную философию в Кембридже. Так что, прежде всего он был ученым.
Бернард: Впечатляет. Спасибо. А Чейтер?
Х а н н а. Ничего.
Бернард: Да? Совсем ничего?
Х а н н а. Боюсь, что так.
Бернард: А в библиотеке?
Х а н н а. Каталог составлен в восьмидесятых годах прошлого века. Я почти все просмотрела.
Бернард: Сами книги или каталог?
Х а н н а. Каталог.
Бернард: Жаль.
Х а н н а. Сама жалею.
Бернард: В письмах его не упоминают?
Х а н н а. Похоже, что нет. Я очень тщательно изучила все, относящееся к Вашему периоду. Я ведь тоже им занимаюсь.
Бернард: Да? Я же так и не знаю, чем именно…
Х а н н а. Отшельником Сидли-парка.
Бернард: А кто это?
Х а н н а. На мой взгляд, один из последних бзиков Романтической эпохи. Я занимаюсь ландшафтом и литературой с 1750 по 1834 год.
Бернард: А что произошло в 1834 году?
Х а н н а. Мой Отшельник умер.
Бернард: Ах, вот оно что.
Х а н н а. То есть как это, «вот оно что»?
Бернард: Да это я просто так.
Х а н н а. Нет, не просто.
Бернард: Уверяю Вас.. Но, как бы то ни было, Кольридж тоже умер в 1834 году.
Х а н н а. Да что Вы. Надо же, как удачно. (Смягчаясь). Спасибо, Бернард.
(Она подходит к пюпитру и открывает альбом Ноукса).
Посмотрите – вот он.
(Бернард смотрит).
Бернард: Ммм...
Х а н н а. Единственное известное изображение Отшельника.
Бернард: Вполне библейский вид.
Х а н н а. Дорисован позднее, разумеется. «Приюта отшельника» еще не было, когда Ноукс писал эти акварели.
Бернард: Ноукс… художник?
Х а н н а. Садово-парковый архитектор. Он делал такие альбомы для заказчиков, что-то вроде проспекта.
(Она показывает).
До и после, видите. Вот на что все это было похоже примерно до 1810 года – плавные изгибы, пологие холмы, – водная гладь, купы деревьев, лодочный сарай..
Бернард: Как славно… Так по-английски.
Х а н н а. Прекратите нести чушь, Бернард. Английский пейзаж придумали садовники, подражавшие художникам, которые следовали античным авторам. Все это привезено из «большого путешествия» по Европе[30]. Вот, пожалуйста: Браун копирует Клода, который копировал Вергилия[31]. Аркадия! А здесь – насажденная Ричардом Ноуксом неукрощенная природа в духе Сальватора Роза. Готический роман в виде пейзажа. Только вампиров не хватает. Мой Отшельник упоминается в письме Вашего знаменитого однофамильца.
Бернард: Флоренс?
Х а н н а. Что?
Бернард: Нет-нет, продолжайте.
Х а н н а. Томаса Лава Пикока.
Бернард: Ах, да.
Х а н н а. Я нашла его в статье об отшельниках и затворниках в «Корнхилл Мэгэзин» за.. где-то в 60-е годы прошлого века.. (Ищет журнал среди бумаг на столе, находит его)…за 1862 год. Там сказано: (она цитирует по памяти) «…не то, что ваши деревенские юродивые, пугающие дам; ученый среди слабоумных, безумный мудрец».
Бернард: Оксюморон, так сказать.
Х а н н а. Да. Простите, что?
Бернард: Нет, ничего.
Х а н н а (найдя страницу). Вот. «Письмо, написанное автором «Хедлонг Холла» почти тридцать лет назад, рассказывает о посещении поместья графа Крума, Сидли-парк..»
Бернард: Письмо было адресовано Теккерею?
Х а н н а (растерянно). Не знаю. Это имеет значение?
Бернард: Нет. Простите.
(Он делает паузы, но Ханна не успевает открыть рта. Вот как это выходит).
Дело в том, что Теккерей был редактором «Корнхилл Мэгэзин» до 1863 года, в котором, как Вы знаете, умер. Его отец работал на Восточно-Индийскую компанию, в которой Пикок занимал должность бракера, так что, вполне возможно, что если статья принадлежит перу Теккерея, то письмо.. Простите. Продолжайте. Конечно, в Индийской Колониальной Библиотеке собраны почти все письма Пикока, так что наверняка можно.. Простите. Можно взглянуть?
(Она молча протягивает ему журнал).
Ну конечно, ни начала, ни конца. А можно было бы.. Продолжайте. Я Вас слушаю...
(Он листает статью и внезапно фыркает).
Разумеется, это Теккерей.
(Захлопывает журнал).
Невыносимо.
(Отдает журнал Ханне).
Что Вы сказали?
Х а н н а. Вы всегда такой?
Бернард: Какой?
Х а н н а. Дело в том, что поскольку Крумы двадцать лет прожили бок о бок с Отшельником, он их уже совершенно не интересовал. Как теперь выясняется. И к несчастью, письмо Пикока пока основной источник сведений. Когда я читала это (журнал у нее в руках), знаете, это было одно из тех мгновений, когда понимаешь о чем писать следующую книгу. Отшельник Сидли-парка стал для меня настоящим...
Бернард: Бзиком.
Х а н н а. …откровением!
Бернард: Ах, откровением.
Х а н н а. Отшельника просто воткнули в пейзаж, как какого-нибудь гипсового гнома. И он прожил всю жизнь в качестве декоративного элемента.
Бернард: Он чем-нибудь занимался?
Х а н н а. Да у него минутки свободной не было. После его смерти обнаружили, что домик битком набит бумагами. Сотни страниц. Тысячи. Пикок говорит, что его посчитали гениальным. Потом, естественно, выяснилось, что он был не в своем уме. Он исписал кучу бумаги невразумительными предсказаниями близкого конца света. Потрясающе, правда? То есть, потрясающий символ.
Бернард: Да-да.. Символ чего?
Х а н н а. Всего этого романтического шарлатанства, Бернард! Вот во что выродился век Просвещения. Эпоха разума иссякла сама собой. Помраченный рассудок считают признаком гениальности. Среди дешевых ужасов и надуманных переживаний. Все это прекрасно отражено в истории парка. На гравюре 1730 года Сидли-парк такой, что плакать хочется. Рай эпохи здравого смысла. К 1760 не осталось ничего: фигурно подстриженные кусты, пруды и террасы, фонтаны, липовая аллея – всю возвышенную геометрию запахали под началом Брауна. Газон от порога до горизонта, лучшую буксовую живую изгородь в Дербишире перелопатили, посадив «ах-ах», чтобы эти придурки могли воображать, что живут в селениях господних. А потом Ричард Ноукс явился слегка осовременить Господа. Вот на что это было похоже, когда он закончил (альбом). Скатились от размышлений к переживаниям.