Регионоведение: «ищите термин!»
В.С.Елистратов
Регионоведение: «ищите термин!»
Данная работа есть не что иное, как своего рода конспект «мыслей по поводу». Дело в том, что разброс мнений «по поводу» регионоведения (сущности этой науки, её задач и т.д.) очень велик. Можно, как мне кажется, говорить о параллельном и весьма интенсивно идущем формировании сразу нескольких дисциплин, названных словами, содержащими единый корень («регион»). Будучи по образованию филологом, не могу не цепляться за слова. Что и делаю.
В настоящий момент сосуществуют (пока что мирно) как минимум три термина: регионоведение, региональные исследования и регионалистика. Иногда в литературе застенчиво мелькает регионология. Можно виртуально домыслить «регионографию» и ещё немало других слов. Но пока хватит имеющихся.
Само по себе наличие в науке терминов-«дублетов» – дело обычное. Например, «культурология» и «культуроведение», «языкознание», «языковедение» и «лингвистика», «орфография» и «правописание» (если не считать виннипуховского «правильнописания») и т.д.
Дело, конечно, не в терминологической казуистике. Но рождение того или иного термина имеет свою причину и является своего рода симптомом. Вернее, симптомом является не сам термин, а модель, по которому он создан. Потому что термин-то новый, а модель – старая. Так что, если переделать знаменитую французскую пословицу, можно сказать так: «Ищите термин».
«Регионоведение», как нетрудно догадаться, произрастает из «краеведения», «книговедения» и проч. «Регионология» – из «филологии» и «паразитологии». «Регионалистика» – из «журналистики» с «криминалистикой» (ср. «коммуникавистика» и т.п., т.е. это «модная модель»). Региональные исследования, по всей видимости, является калькой с англо-американской модели (ср. culture studies). Хотя сам факт кальки надёжно скрыт давнишней продуктивностью подобных словосочетаний на русской почве. К тому же есть и другие модели (например, латинская: «studia regionalis»). Интересно, что вместо английского «studies» вполне могли бы стоять invstigation, research, exemination, exploration и analysis. Но поскольку английское «stady» имеет некий, если можно так выразиться, «задумчиво-созерцательно-гуманитарный» оттенок, почему-то хочется употреблять его.
Итак, перед нами несколько терминов, каждый из которых имеет право на существование. Давайте попытаемся провести некий семантический блиц-анализ этих моделей.
Рассмотрим сначала оппозицию «логия» – «ведение».
За моделью «регионоведение» стоит некий энциклопедический комплекс. За «регионологией» – «дедуктивный» комплекс. «Ведение» происходит от «ведать», слова с глубокими индоевропейскими корнями. Достаточно вспомнить древнеиндийское «Веды». За «логией» стоит несколько иная традиция, сугубо греческо-европейская, аристотелевская и картезианская по духу. Не могу не согласиться с акад.Ю.В.Рождественским, писавшим: «В русском языке часть слова «логия» – из названий наук, вроде «сейсмология», «паразитология», «нутрициология» и др. – принято связывать с таким типом знаний, когда на основании имеющихся данных и логической структуры данного знания возможны дедуктивные выводы. Что касается учений о культуре, то пока дедукция, тем более строгая дедукция, в них невозможно. Поэтому удобнее применить слово «ведение» по образу названий «востоковедение», «краеведение» и других подобных. В этих науках главное – не строгая дедукция, а эрудиция в предмете»[1].
Что из этого следует?
Прежде всего то, что регионоведение – наука, занимающаяся преимущественно накоплением и классификацией знания.
Системно-дедуктивные (а уж тем более – индуктивные) методы здесь должны применяться крайне осторожно и выборочно. Регион – своего рода «антропосферная личность». А всякая личность – неповторима. Бывают, конечно, «регионы-сангвиники» и «регионы-холерики», «регионы-подростки» и «регионы-дамы в бальзаковском возрасте» и т.д. и т.п. Но подобные определения никак не исчерпывают неповторимость, уникальность того или иного региона. Больше всего хочется провести параллель между «регионоведением» и такими «ведениями», которые занимаются исследованием творческих личностей («лермонтоведение», «шекспироведение»).
Итак, если выбирать между науками, бесконечно аккумулирующими информацию (и планомерно её классифицирующими) и не аккумулирующими, но бесконечно систематизирующими науками, то регионоведение – наука преимущественно (пока) первого типа. А значит – она тяготеет не к точным методикам исследования (которые, разумеется, не исключаются), а к тем, которые применимы в большей степени в науках «общественно-гуманитарно-антропологических» с очень осторожным привлечением естественно-технического инструментария. Излишнее увлечение им может привести, в конечном счете, к тенденциозности (например, хрестоматийное преувеличение значимости ландшафно-географического фактора на «региональную ментальность»).
Далее встает вопрос о том, является ли наука о регионах теоретической, или же это прикладная наука.
Тут, как мне кажется, тоже нужно быть крайне осторожными, поскольку в современном научном обиходе в этом отношении очень много путаницы. Дело в том, что многие чисто прикладные дисциплины, желая быть «как взрослые», заявляют о себе как о сугубо теоретических. Сугубо же теоретические, желая идти в ногу со временем, заявляют о себе как об «остро»-прикладных, актуальных и жизненно необходимых. Кроме того, существуют уже оформившиеся «науки-двойники», одна из которых теоретическая, а другая – прикладная (театральное дело и театроведение, практическая кинематография и киноведение и т.д.). Как же быть науке о регионах?
Мне кажется, уже сама (во многом спонтанно) возникшая терминология говорит о продуктивной двойственности данной науки. «Регионоведение» (вернее – «теория регионоведения»)есть сумма строго расклассифицированных знаний о регионе. Своего рода «банк данных», «картотека», «энциклопедия», «фонд». Постоянно пополняющийся и совершенствующий классификационные принципы.
Региональные исследования есть наука эмпирическая, практическая, не столько собирающая и обобщающая знания как таковые, сколько вырабатывающая эффективные методики сбора и обработки этих знаний. Важнейшей стратегической целью региональных исследований является выработка интегрального метода или нескольких продуктивно конкурирующих методов. Но это задача будущего.
Итак, с одной стороны, у науки о регионах есть теоретико-классификаторские задачи, с другой – методические, прикладные. На данном этапе развития науки, как мне кажется, необходимо их четко развести.
Кроме того, необходимо понять, что существует и третья составляющая науки о регионах. Речь идет о том, что можно условно назвать «региональной геополитикой»[2] , или регионалистикой. Большинство исследований ведутся сейчас как раз в этой области, которая «произросла» из политологии, экономики, геополитики и социологии.[3] Здесь совершенно иные задачи: задачи выработки технологий воздействия на регионы, ведения региональной политики, государственного управления регионами (экономического и политического), нахождения оптимального государственно-политического согласия между центром и регионами и т.д. и т.п. Это совершенно иная сфера. Ни теория регионоведения, ни региональные исследования (как «две стороны одной медали») не ставят задачи выработки «технологий воздействия» на регионы. Это не их компетенция. Конечно, было бы очень хорошо, если бы региональная геополитика (регионалистика) использовала методики региональных исследований и «банк данных» теоретического регионоведения. И было бы не менее хорошо, если бы региональные исследования и регионоведение зорко отслеживали новации в сфере «региональных технологий», поскольку они (чаще к сожалению, чем к счастью) не могут не менять реальный облик регионов.
Так или иначе, регионалистика, на мой взгляд, это стоящая особняком дисциплина, представляющая собой некую сумму технологий (ср.: актерское мастерство, самолетостроение, PR).
Региональные исследования, на данный момент, пожалуй, одна из самых актуальных наук. Она в известной мере противостоит регионалистике. Мы видим в наше время интенсивнейшую региональную «перекройку» планеты, являющуюся прямым следствием регионалистских «технологических поисков». Меняются (чаще всего – наспех, недальновидно, исходя из сиюминутных экономических и политических интересов) административные границы, политические режимы, идут процессы внешней глобализации и параллельного искусственного дробления. Динамика региональной геополитики всё нарастает. Вероятно, в ближайшее время она будет ещё больше нарастать в связи с биосферными катаклизмами, усиливающейся миграции народов, «инфильтрацией» «южных» народов в северные регионы и т.д. И если регионалистика занимается внешними трансформациями региональной карты, то региональные исследования призвана, в первую очередь объективно описывать регион, учитывая, прежде всего региональные константы, которые лежат в подавляющем большинстве случаев отнюдь не в сфере политики или экономики.
В связи с этим необходимо ввести понятие региональных параметров[4]. К «эндопараметрам» («внутренним», в сумме своей определяющим константу региона и потому особенно существенным) следует отнести, прежде всего, языковой, религиозный и этнический (не расовый!), которые вместе с рядом других, и чаще всего являющихся разделами этнографии, составляют параметр культурологический[5]. К «экстра (или экза) параметрам» относятся ландшафтно-географический, экономический, политический, демографический и ряд других. Их учёт необходим, но, в конечном счёте, их нельзя назвать константными и определяющими в региональных исследованиях и в теории регионоведения. Например, мощный политико-демографический сдвиг может привести к полному изменению региональной константы (Косово), но это говорит не об эволюции региона, а о полной смене системы. Иначе говоря, это уже совсем другой регион, другая «личность» с другой константой, и её надо изучать заново. Впрочем, мы знаем и случаи возрождения констант (иудео-еврейский Израиль, татарско-исламский «внутренний» Крым и пр.[6]).
Очень существенной для изучения региона является асимметрия параметров. (Как правило, эндо- и экстрапараметров). Она подобна асимметрии означаемого и означающего в семиотике, связь между которыми, как мы помним, условна. То есть часто (и почти всегда) бывает так, что «внешний облик» (экономический, политический и т.д.) региона совершенно не соответствует его глубинной сущности. Особенно это относится, как мне кажется, к регионам России. Несколько утрируя, можно сказать, что один из основных в науке о регионе является принцип: «не верь глазам своим».
Основой создания классификаций регионов может служить изучение соотношений параметров. С точки зрения рассмотрения того или иного параметра, регион может быть гомогенным (однородным) и гетерогенным (разнородным). Например, моноэтнический, но многоязыковой регион имеет совсем иную «внутреннюю логику развития», нежели полиэтнический и одноязыковой. Что касается взаимоотношений языкового параметра и всех остальных, то здесь богатый опыт накоплен социолингвистикой, которую совершенно необходимо изучать будущим регионоведам. Вообще, весь набор региональных эндопараметров должен быть представлен в системе обучения на отделениях регионоведения. Это, в первую очередь – культурология со всеми её традиционными составляющими (литературоведение, искусствоведение и т.д.), религиоведение, языкознание (и социолингвистика), этнология и этнография.
В перспективе последовательно параметральное изучение регионов позволит выйти на создание ряда дисциплин в рамках теории регионоведения.
Во-первых, в рамках региональных исследований нужно разграничить синхронное изучение регионов и их историческое изучение. Взаимоотношения между ними очевидны, но приоритеты различны.
Во-вторых, в рамках синхронного регионоведения может выделиться сопоставительное регионоведение. В рамках же исторического – сравнительно-историческое. Эти дисциплины, в свою очередь, являются основой теории регионоведения и вместе образуют типологию регионов (или – общее регионоведение), в противовес частному регионоведению, где изучаются отдельно взятые регионы ( исторически или на синхронном срезе).
Схематически:
Пожалуй, самым сложным вопросом для наук о регионах является определение их центральной единицы – региона.
Ситуация эта вполне понятна. Как известно, в гуманитарном знании центральные термины всегда имею множество определений («слово» в лингвистике, «культура» в культурологии). Дело в том, что определение региона будет постоянно варьироваться в зависимости от того, какова цель его изучения. И, в свою очередь, цель диктует поиск тех или иных методик.
Что? Зачем? Как? Предмет. Цель. Методики.
Приведем какую-нибудь простую аналогию, чтобы прояснить дело. Например, мы изучаем дерево. Дерево – это наше «что». Хорошо. Дерево так дерево. И, что нам теперь с ним делать? Пилить? Фотографировать? Биться об него головой, чтобы изучить прочность древесины? Предмет изучения вроде бы есть. Но он для науки не существует до тех пор, пока мы не решили, зачем нам его изучать.
Если мы хотим изучить состав древесины, нам достаточно отпилить маленькую веточку и отдать её в лабораторию. Это уже – «как». Если нас интересует корневая система, мы должны будем заделаться отважными землекопами. Это другое «как». Если мы хотим проверить, как данная древесина горит, нам нужно разжечь костер. Еще одно «как». Чтобы изучить годовые кольца, дерево придется спилить. А может быть, мы хотим выяснить, в каких частях земли данное дерево произрастает? Тогда нам надо посвятить несколько лет путешествиям по планете Земля.
Словом этих «как» будет несметное количество. И все они будут зависеть от «зачем». А в зависимости от «зачем», будет меняться и «что»: лист, тля, поедающая именно эти листья, плод, его пригодность в пищу, смола, тонны древесины для судостроения, бумажной промышленности, строительства…
Итак, мы видим, что предмет исследования меняется в зависимости от цели, цель же меняет и методы. Но если развивать эту мысль дальше, то получится, что все эти три составляющие влияют друг на друга.
Попробуем проиллюстрировать все эти векторы на примерах, уже более близких к регионоведению. Под предметом мы теперь будем подразумевать регион. Например, Цель нашего исследования влияет на предмет нашего исследования.
Мы приехали в Мексику с целью изучить культуру индейцев Майя. Мы объездили все памятники культуры майя в Мексике. Вроде бы все правильно: регион – Мексика. Цель – изучение культуры майя. Но не тут-то было. Произошла ошибка: для изучения культуры майя нам необходимо будет посетить еще 4 страны: Гватемалу, Белиз, Сальвадор и Гондурас. Иначе наше исследование будет неполным, однобоким и даже неверным. Мы спутали измерения. Объект у нас – административный, а цель – культурологическая[7]. Для аналогии: мы собрали яблоко «белый налив» в июне. И выяснили, что оно несъедобно. Или: сорвали зеленый лист вместо ветки и стали проверять, можно ли из него изготовить бумагу.
Другой пример: предмет нашего исследования влияет на цель нашего исследования.
Мы приехали в Канадский Квебек с целью изучения французского языка, ведь в Квебеке говорят по-французски. Взяли с собой учебники французского языка: современную французскую фонетику, грамматику, словари. И – ничего не изучили. Потому что в Квебеке говорят на французском языке 17 века. Вместо «bagnole» (машина, «тачка») там говорят «charette» (буквально: танк, танкетка), вместо англицизма «shopping» («шопинг» - «поход по магазинам»), широко употребляемого «французскими» французами, - «magasinage» (буквально: сдача в склад, в амбар). Т.е. в Квебеке парижское «сяду в тачку и прошвырнусь по шопам» будет звучать примерно так: «заберусь в танк и прокачусь по амбарам». Значит, в Квебеке мы уже будем изучать другой французский. Нам не обойтись без штудирования истории языка: исторической грамматики, исторической лексикологии. Регион с его спецификой меняет наши первоначально неверно поставленные цели. Как в притче древнекитайского философа Чжуан-цзы: «Один человек из царства Сун поехал в Юэ торговать шапками, а в тех краях люди бреются наголо, носят татуировку, а шапок им вовсе не нужно».
При изучении «региона Юэ» целью будет изучение татуировок, причем на головах. Изучающим прически и головные уборы там делать нечего.
Ещё пример. Цель нашего исследования влияет на методику нашего исследования. Прозрачный случай. Для изучения шотландского национального костюма нам нужны фотоаппарат, видеопленка. Для изучения шотландской народной музыки – магнитофон. Для изучения шотландского национального характера – виски.
По всей видимости, должна быть выработана четкая стратегия региональных исследований, подразумевающая комплексное и исчерпывающее описание. «Дистанктное» исследование регионов должно гибко сочетаться с «контактным» («полевым»).
Вероятно, мы рано или поздно придем к коренному пересмотру границ регионов, к пониманию того, что с точки зрения различных параметров один и тот же регион может иметь различные границы. Что приведет к постановке вопроса о «ядре» и «периферии» региона, о том, что у региона может быть несколько «параметральных ядер». Наверное, возникнут принципиально новые типологии регионов, что-то вроде макро- и микрорегиональных исследований. Но всё это – явное забегание вперед.
Пока же перед нами широкое поле для практических исследований и осторожных теоретических выводов.
[1] Рождественский Ю.В. Введение в культуроведение. М., 1996. – С.3.
[2] Хотя, по сути дела, уже в самом этом словосочетании содержится некий элемент оксюморона: геополитика – это нечто универсальное, регион – нечто локальное.
[3] См.напр.: Артоболевский С.С. Региональная политика России: обзор современного положения//Регион: экономика и социология. 1999. №3; Гладкий Ю.Н., Чистобаев А.И. Основы региональной политики: Учебник.Спб,.1998; ; Гладкий Ю.Н., Чистобаев А.И Регионоведение: Учебник. М.,2000; Игнатов В.Г., Бутов В.И. Регионоведение (экономика и управление).Учебное пособие.-М.: «Теса», Ростов н/Д: МарТ, 2000; Колобов О.А., Макарычев А.С. Регионализм в России: проблема определения понятия//Регионология. 1999. №2; Лексин В.Н., Швецов А.Н. Государство и регионы. Теория и практика государственного регулирования территориального развития. М.,2000; Регионоведение/ Под.ред. Т.Морозовой.-М.,1998; Регионоведение: социально-политический аспект: Учебное пособие.-Нижний Новгород, 2000; Стешенко Л.А. Многонациональная Россия: государственно-правовое развитие X-XI вв.-М., 2002; Уткин Э.А., Денисов А.Ф. Государственное и региональное управление.-М.,2002; Шинковский М.Ю. Российский регион: становление политического режима в условиях глобализации.-Владивосток, 2000.
[4] Здесь и далее я буду употреблять исключительно рабочую терминологию, нисколько не настаивая на её окончательной верности. Термин «параметр» широко употребляется историками и культурологами.
[5] Не следует считать, что каждый отдельно взятый эндопараметр напрямую определяет константу. Например, язык и религия волжских татар, по всей видимости, не позволяют региону их расселения выделиться в специфический по сравнению с соседними волжскими регионами. Долгое «этнографическое сближение» татар с русскими и другими народами в, казалось бы , в бытовых мелочах сыграло роль куда бóльшую, чем язык и религия. Подчас на первый взгляд локальный культурологический параметр дает определяющую информацию для регионоведения. Вспомним, например, аргументы Н.С.Трубецкого в пользу родства евразийских народов. Музыкальные гармонии евразийцев родственны (от русских до вьетнамцев), на границе же Западной Европы «евразийские гармонии» переходят в «европейские». Столь же существенны могут оказаться гастрономические склонности, внешний облик костюма и т.п. Именно такие «мелочи» могут приводить к «странным сближениям». Константа региона – это причудливый и трудноуловимый синтез ряда параметров. Именно их сочетание и порождает того «гения места», который, при всех внешних трансформациях, сохраняет глубинную региональную сущность неизменной. Но здесь мы вступаем в область некой «регионософии», до которой регионоведению еще нужно «дорасти».
[6] Возможно, «разгадав» некие региональные константы, способность констант «латентно выживать» при самых невероятных трансформациях, мы могли бы выйти в область весьма актуальной «региональной футурологии». То же Косово, которое стало албанско-мусульманским, возможно в будущем, «впитав» местную константу, станет совершенно местным по духу и войдет в Большую Албанию лишь номинально, сделавшись чем-то вроде волжско-татарского региона: внешне – албаноязычным и мусульманским, внутренне – «косовским». А если ещё учитывать, что около 15% албанцев православные, то ещё совсем неясно, чем станет Косово в отдаленной перспективе.
[7] Если продолжить мексиканскую тему и переключиться на ацтеков, то здесь мы столкнёмся с аналогичной ситуацией. Изучение культуры ацтеков в Мексике будет недостаточным. Чтобы охватить «ацтекский регион» целиком, мы должны будем поехать в США и освоить богатейшую англоязычную литературу «чиканос» (североамериканских мексиканцев, считающих себя потомками ацтеков). Южные штаты США, прилегающие к Мексике, – «ацтекский регион», может быть, ещё более «напряженно» ацтекский, чем сама Мексика.