Глава 2. Становление личности в антропогенезе
Отечественными исследователями культурно-исторической школы была показана роль интериоризации в развитии высших психических функций. Последние представляют собой результат орудийного овладения людьми низшими (природными, естественными) психическими функциями. Характер орудия может быть различен для разных функций, но закономерность остается одной и той же. Метафорически говоря, высшие культурные функции представляют собой всадника (культурные средства), оседлавшего лошадь (естественные функции).
Так, для внимания как высшей психической функции естественной основой явилась ориентировочная реакция на новизну (непроизвольное внимание), а культурным орудием (средством) – указательный жест, произвольным образом направляющий перцептивную активность к интересующему предмету. Жест, как движение в перцептивном поле, представляет собой универсальный признак новизны – эволюционная программа на всякое движение требует оценить характер изменений в жизненном пространстве. Направление движения задает вектор, продолжив который, взгляд упирается в необходимый предмет. Так создается культурное внимание – не доведенный до завершения жест, искусственно выделяющий необходимый предмет из перцептивного контекста. Все остальные вариации средств организации произвольного внимания (действия и слова) в основе содержат один и тот же механизм – направляющий вектор.
Для памяти как высшей психической функции природной основной явилось свойство психики, поддержанное (обеспеченное) нейрофизиологическими механизмами, к установлению новых связей в качестве естественных средств фиксации опыта активности субъекта в жизненной среде. А культурным орудием (средством) – искусственно формируемая связь. Механизм формирования состоит в двойной стимуляции – намеренном сочетании двух стимульных рядов, чтобы запустить указанный естественный механизм образования связи. Как ни варьируй потом орудийные уловки – узелки на платочке, зарубки на палочке, подбор эмоциональной ассоциации, запись на клочке бумаги – суть средства остается одной и той же.
Исследования, выполненные на познавательных процессах, к сожалению, не были перенесены ни на мотивационную сферу в целом, ни на личность в частности. Авторы в основном ограничиваются общим суждением о развитии мотивов, об их эволюции в сторону окультуривания. Пожалуй, наибольшее продвижение обнаруживается в идее о создании новых мотивов, их производстве в процессе развития человечества. Но механизмы соотношения природных и культурных мотивов не обсуждаются. А очень важно было бы понять, каково соотношение между естественными мотивационными процессами и культурным побуждением, между естественным выбором между мотивами и культурно организованным принятием решения. В особенности, выяснить, что выступает культурным средством (орудием) побуждения, которое интериоризируется и образует личностные процессы.
2.1. Предмет обсуждения: мотивационная динамика
Представляется, что отношение между мотивационной сферой и личностью (как функциональным органом) также можно сравнить с отношением между лошадью и всадником, согласно предложенной выше метафоры. Это позволило бы не только рассматривать мотивы в качестве личностного субстрата, но и поставить вопрос о механизме их взаимодействия. Так, по аналогии с познавательными процессами уместно поставить вопрос о естественном мотивационном механизме, благодаря эксплуатации которого функционирует личность (как реакция на новизну в примере с вниманием).
Ответ можно обнаружить в представлениях К. Левина, согласно которым полевое поведение есть отражение естественного механизма мотивации. Суть его в том, что поведение живого существа формируется в результате мотивационного баланса, который складывается в результате влияния составляющих элементов ситуации. В известном парадоксе буриданова осла, если согласиться с логическими допущениями автора парадокса, осел умрет с голода, не сумев выбрать между стогами душистого сена, одинаково привлекательными и одинаково доступными. Но живой осел (а не тот, которого нам смоделировал Буридан) все же выживет, поскольку любые дополнительные особенности ситуации, которые не учитывал философ, с легкостью будут учтены ослом в своем поведении (полевом, в буквальном смысле слова). Например, мимолетное дуновение ветра принесет больше запаха от одного из стожков, или надоедливые мошки заставят махнуть головой, и один из стожков окажется за пределами зрительного поля и т.п. – в итоге один из стожков получит мотивационное предпочтение (повышенную валентность) и «призовет» осла к себе. А при сильном голоде даже небольшие различия субъективно усиливаются и становятся достаточными для инициации поведения.
Каким же образом эти исходно естественные процессы можно окультурить до такой степени, что они приобретут свойства личности? Наша задача состоит в том, чтобы последовательно понять:
а) какого рода культурные явления, первоначально существовавшие в виде межперсональной процедуры, привели к возникновению такой психической и социальной реальности как личность;
б) какого рода мотивационные процессы были вовлечены в порождение личности как социальной реальности – необходимо обнаружить источники энергетического обеспечения деятельности, благодаря которой межперсональное явление интериоризуется, образуя личность как индивидуальное явление;
в) какого рода факторы привели (инициировали) появление личности;
г) каково культурное предназначение личности как общечеловеческой реальности.
Но так или иначе, мы все время будем обращаться к мотивационной динамике (системе сопряженных между собой побуждений), лежащей в основе функционирования личности. Такая установка проистекает по меньшей мере из данных выше определений личности. Для нас существенным также будет показать, что подавляющее большинство человеческих устремлений в своем ядре содержат филогенетически наследуемые мотивы. Разница в том, что они потеряли свою непреодолимость, стали сравнительно хорошо управляемыми благодаря наличию культурных средств актуализации соответствующих побуждений.
2.2. Социальные предпосылки возникновения личности
Были времена, когда личности как явления общественной жизни просто не было, такая реальность как личность людям была совершенно не знакома, и понятий, отражающих ее, соответственно, но существовало. Это кажется столь необычным для нас, привыкших к тому, что личность есть повседневное явление в нашей жизни, что представить себе жизнь без личности невозможно. Условия жизни в архаических сообществах не требовали принимать самостоятельных решений. Механизм принятия решений еще только создавался и существовал в виде системы предписаний, ограничений и жестких запретов (табу), т.е. в виде социального процесса, а не индивидуального. То, что позже станет иерархией мотивов, долгое время существовало как иерархия социальных предписаний и запретов: что-то считалось более важным, что-то менее желательным и т.п.
Поскольку жизнь человека как рядового члена племени была детально регламентирована мифологическим представлениями, запретами, ритуалами, то все его поведение было во многом задано так, что определенный тип ситуаций предполагал свой тип поведения. Если же возникали ситуации, для которых не имелось готового решения, то за подсказками люди обращались к богам.
Когнитивная способность к прогнозированию. Психической способностью, сыгравшей важную роль в становлении личности, стала способность к прогнозированию последствий событий – сам по себе чисто когнитивный процесс. Способность к ситуативному предвидению характерна и для животных. Например, в лабораторных условиях даже птицы могут предвидеть, где появится движущаяся пища после исчезновения за шторкой. То же касается и естественных условий, когда от способности предвидеть передвижения хищника или жертвы зависит жизнь живого существа. Отличие у людей состоит в следующем:
· прогноз распределен между множеством людей – теми, которые участвуют в ритуале (например, предназначенном для подготовки к предстоящей охоте), слушают чей-то рассказ о случившемся, совместно организуют переправу через бурный ручей и т.д.
· прогноз осуществляется в идеальном плане: во время ритуальной имитации (а не самого действия), в момент мысленного представления предмета рассказа, в изображении плана переправы на песке и т.п.
Модельной ситуацией, задающей проблему выбора, является распутье – место, где расходятся дороги. Прогноз возможен не только ситуативный (насколько видны дороги), но и трансситуативный – помыслить можно не только продолжение дорог за пределом видимости, ориентируясь на особенности ландшафта, но и что может произойти на каждой из них. Поскольку имитационность (семантическое дублирование или моделирование) заложена в природу сознания, любая вновь созданная модель сразу же начинает использоваться в других аналогичных по структуре ситуациях. В данном случае предвидение вероятных исходов каждого из наличных выборов становится схемой, которая постепенно начинает применяться к разным ситуациям. А так как интеллектуальный потенциал чаще всего не позволял надежно просчитать исходы, и жизнь в принципе не позволяет сделать это однозначно, в душах поселился страх перед неизвестным. Этот вид страха, вероятно, есть одно из эволюционных приобретений человечества.
Обращение к высшим силам. Для снятия страха перед неопределенностью люди использовали специальную процедуру, которая состояла в задавании вопросов высшим силам. Получаемые ответы с готовностью принимались на веру, поскольку другого механизма снятия тревоги тогда еще не существовало. Когда возникала необходимость в принятии решения, то в большинстве случаев в архаическое время речь шла об общих для всего племени проблемах. Поэтому за принятием решения обращались к вождям или шаманам – тем членам своего племени, которым доверяли и одновременно перепоручали свою жизнь и свое благополучие. Характерной процедурой принятия важного решения являлся ритуал обращения за советом к высшим силам – богам или духам. Шаман погружал себя в особенное состояние духа, в котором, как считалось, он оказывался в непосредственном контакте с такими силами. Мы бы сказали – вводил себя в измененное состояние сознания, получая доступ к своим внутренним ресурсам. Делалось это с помощью различных фармацевтических средств и/или медитативных процедур. Ситуативное оформление (оккультный антураж) всей процедуры производилось в соответствии с культурными традициями того времени, места и народности.
Возвратившись из своего трансового путешествия, шаман извещал, что ему известен способ, с помощью которого можно получить совет богов. Для этого необходимо (привожу один из возможных вариантов) выполнить целый ряд процедур. Сначала следует соорудить плот, положить на него жертвенное мясо, украсить все цветами. Затем рано утром перед восходом солнца с песнями необходимо вывезти плот на середину озера и отпустить там, оставив на волю стихий. А дальше надо терпеливо ждать, о чем сообщат боги (духи). Свою волю они выражают тем, в каком направлении поплывет плот. Если он приблизится к Черному Мысу, то это плохой признак, потому войну с соседями начинать нельзя, поскольку боги будут не на нашей стороне. Если же плот поплывет навстречу восходящему Солнцу, то это значит, что Сам Великий То покровительствует нашему племени, благодаря чему война будет успешной. Если же плот останется на месте, то это свидетельствует о том, что боги сомневаются, а значит, с началом войны следует повременить.
Куда бы теперь течение ни направило плот, наблюдатели обнаружат один из ожидаемых исходов, потому что любые промежуточные положения плота можно истолковать каким-нибудь осмысленным образом. Каждый исход толковался как выражение воли высшего существа, как его особый знак, как сообщение.
Описанный способ принятия решения – это то же самое, что и бросание монеты. Как и в бросании монеты, исход ее падения является случайным событием (по крайней мере, не зависящим от воли бросающих монету людей). Но что именно будет значить тот или иной исход, является результатом волеизъявления тех, кто организует процедуру, будь это бросание монеты, пускание плота или еще что-то иное. Это принципиально другая ситуация, чем ситуация буриданова осла. Отличие заключается в том, что поведение осла является полезависимым, тогда как поведение бросающих монету людей уже не может быть названо полевым, поскольку они сами решают, что будет значить тот или иной исход (орел или решка). Правда, субъектом принятия решения люди себя при этом не мыслили. Древние люди делегировали право принимать решения (по сути, совершать поступки) субъектам более высокого порядка, чем они сами. Ответственность таким путем перекладывалась на высшие силы. Кому именно? У разных племен, а затем и у разных народов, это были разные субъекты (тотем, духи, боги, единый бог), которые мыслились в различных проявлениях.
Тотем. В одних случаях, например, первобытные люди научились имитировать охоту волков, использовать их приемы при своей охоте. Но вначале это надо было отрепетировать, одни люди надевали маски волка, другие – маски оленя, таким образом исполнялся магический ритуал, в котором люди учились, как надо охотиться (магический потому что позволял положительно повлиять на результаты охоты). Научившись имитировать одно животное, люди обрели способность копировать и других животных. Вчувствовавшись в их повадки, частично переняв их образ жизни, люди начинают переживать себя как существ, производных от животного, которого они имитируют. Это очень эффективный прием для освоения нового опыта – идентифицироваться с его носителем. (Еще в сравнительно недавнее время копирование повадок того или иного животного использовалось для создания оригинальных школ боевых единоборств). Так, вероятно, появились тотемные животные, которым поклонялись, которых спрашивали, как поступать в тех или иных случаях – точно так же, как первоначально у животного подсматривались их повадки. Если в технологической части (операционально-технической) животные могли оказать помощь людям, то естественно со стороны людей было ожидать, что такая помощь будет полезной и в мотивационной части.
Посредниками во взаимодействии с тотемными животными выступали специально выделенные члены племени – вожди или шаманы. Именно у них рядовые соплеменники спрашивали совета, как поступить. А те, в свою очередь, сообщали получаемые ответы, выражающие волю или отношение родового духа. Таких людей выделяли из общей массы, для чего использовалось раскрашивание лиц, специальная одежда, дополнительные атрибуты. Как только человека раскрашивали, ему создавали свое, отличное от других лицо, он надевал личину, чем и выделялся из всего племени. Отношение к нему могло уже стать межличностным, а сам он оказывался в позиции, в которой можно было стать личностью.
Духи. В других случаях люди шли дальше – образцом для подражания избирались внечувственные обобщения. В качестве таковых выступила идея духов – нематериальных сущностей, распоряжающихся фрагментами физического мира (территориями, элементами ландшафта, камнями, растениями, животными и пр.). Духи наделялись качествами субъектов, обладавших интересами, волей, силой и т.д. Получить доступ к такой могущественной сущности было очень заманчиво, поэтому и были изобретены процедуры спрашивания советов у духов. Таких духов, правда, все равно было необходимо как-то изображать, что делалось нередко в манере, смешивающей признаки животного и человека. Такое смешение имело свой смысл – признаки соединялись неслучайным образом, и каждому сочетанию придавалось свое значение.
Посредниками с духами были почти исключительно шаманы, вожди уже в меньшей мере выступали в этой роли. Но последние оставались у власти, поскольку для ряда проблемных ситуаций выделились стандартные решения, и их уже можно было принимать самостоятельно, обращаясь к духам лишь в более сложных случаях. Кроме того, освоив процедуру посредничества, вожди и шаманы все чаще принимали решения самостоятельно, «узаконивая» выгодное им решение ссылкой на мнение духа. Концентрируя право принимать решения в своих руках, они становились внутриплеменной «личностной» структурой. Кстати, диалоговой по своему устройству: это не только диалог с духами (или с собственными сущностными силами), но и вполне социализированный диалог между шаманом и вождем, которым приходилось договариваться между собой о том, какое решение будет наиболее приемлемым для них. По сути, они и были первыми личностями человечества. У рядовых же членов племени все еще не было необходимости самостоятельно (единолично) принимать решение, поскольку основной круг действий определялся системой предписаний и запретов (табу), существовавших в виде традиции. Таким образом, право принимать решения все больше присваивалось (интериоризировалось) отдельными людьми, выдающиеся представители сообществ уже сами принимали решения, без участия богов, а ритуалы все чаще проводились лишь для племени, в качестве своеобразного спектакля.
Боги. Постепенная антропоморфизация духов и их изображений привела к идее богов, которые по своим характеристикам оказались очень похожими на людей. Обращаться за советом к покровителям с человеческим обликом было более естественным делом, потому что напоминало повседневные отношения. Придание богам человеческого облика облегчало идентификацию с ними, способствовало интериоризации их свойств, особенно такого важного качества как быть субъектом принятия решения, субъектом совершения выбора между альтернативами. Рассказывая истории об отношениях богов, люди создавали образцы для подражания, схемы межличностного взаимодействия (взаимодействия субъектов с различными лицами).
Особенно интересным явлением представляется традиция разыгрывать эти истории в лицах. Заметим, это та же традиция имитации охоты, которая родилась на заре цивилизации, проводилась еще в сумеречном состоянии сознания и в рамках которой сознание, собственно, и возникало. Театрализованные ритуалы явились настоящей лабораторией, в которой человечество создавало себя. То же касалось и порождения личности. Играя роли богов (или иных высших существ), люди обучались принимать решения и нести ответственность за них. И действительно, наказания, расплаты, искупления и т.п. составляют важное место, энергетически самое насыщенное в этих историях. Человеческая мысль концентрировалась на этих моментах выбора и моральной ответственности с наибольшей силой. Эту закономерность мы продолжаем наблюдать и до настоящего времени.
Напомним происхождение также самого термина, которое в латинской традиции обозначает личность (persona, personality). В греческом театре актеры надевали маски, изображающие богов – героев трагедий и других пьес. Название масок – персона, что этимологически означает p er sonos (древ. греч. – для звука), поскольку маски изготавливались таким образом, чтобы они могли усиливать голос актеров. Для этого рот маски оформлялся в виде раструба, который действовал как рупор, усиливающий звук. Очень символично, что persona – это средство (культурно изготовленное, т.е. настоящее орудие!), с помощью которого сами боги вещают свою волю. Но поскольку это все «понарошку», в режиме имитации, то люди, которые говорили как бы от имени богов, постепенно перенимали эти роли, создавали предпосылки для рождения личности. Актеры (лицедеи) постепенно интериоризировали внутрь себя этих богов – поступали так же, как затем в системе Станиславского: сначала необходимо было интериоризировать образ героя, который играешь. Маска же, если ее постоянно носить, имеет тенденцию «прирастать» (интериоризироваться), и теперь уже человек вещает не от имени богов, уже не «яко боги», но уже сам как один из богов. Это претензия на роль богов. Вот в этой претензии во многом и сокрыта сущность того явления, того свойства людей, которое мы называем личностью.
Здесь хочется особенно подчеркнуть аудиальную составляющую будущей личности – наличие голоса, выражающего мнение некоего существа. С голосом и голосами будет затем очень много связано во внутриличностной динамике.
Совместное принятие решений. Вместе с тем, для многих повседневных ситуаций имелся и иной способ принятия решений, отличавшийся от описанного обращения к высшим силам. Эта альтернативная процедура заключалась во взвешивании желаний людей, каждый из которых стремится реализовать какое-то свое устремление. В естественных условиях животным не приходится согласовывать своих желаний, за них это «делает» жизненная ситуация. Если для данных условий побуждения животных совпадают (голод, страх и т.п.), то они действуют сообща или, по крайней мере, сопряжено. Если же условия таковы, что желания пересекаются на одном и том же предмете (пища, самка…), то животные вступают в борьбу между собой.
Вероятно, наиболее ранние способы согласования поведения людей мало чем отличались от животных: или делали нечто сообща, или боролись. Ситуация переменилась (усложнилась), когда люди научились сообщать друг другу о своих желаниях и устремлениях. При наличии противоречий между людьми в их устремлениях, знаковое выражение таких сообщений можно уже было назвать позицией – примерно так, как это понималось бы в отношении физической расстановки соперников перед началом борьбы. Отличие в том, что позиция фиксируется в семантическом плане, как высказывание. Далее, позиция может быть усилена с помощью набора аргументов, среди которых могут быть как откровенно физического плана (грубая физическая сила, например), так и семантического (объяснения, размышления, предсказания, прогнозы, опасения и т.п.). Позиция, укрепленная аргументами семантического плана, уже может быть названа мнением – иметь мнение как раз и означает заявить и обосновать свою позицию.
Так вот, поскольку внутриплеменная борьба объективно ослабляла сообщество, люди постепенно выработали процедуры согласования желаний людей. Средствами регламентации таких процедур служили правила, предписания, запреты и т.п. В тех случаях, когда к единому мнению прийти не удавалось, а грубая борьба была под запретом, можно было обратиться к Тому-Кто-Рассудит. Сначала, как уже было показано, это были высшие силы, а затем – выдающиеся представители данного сообщества. Первоначально в этой роли выступали наиболее опытные люди (в силу возраста), которые образовывали советы старейшин. Выделение шаманов и вождей привело к тому, что образовалась социальная структура, до сих пор играющая ключевую роль в цивилизации – противовес трех видов социальных сил (властей). В современном виде это законодательная власть, исполнительная и судебная. В другие времена виды властей могли варьироваться, но идея неизменно оставалась той же – создать систему балансиров и противовесов, удерживающих сложную конструкцию (в данном случае социальную) в относительно устойчивом состоянии, но одновременно способную к развитию.
Так вот, идея о создании и поддержании сложного баланса устремлений позволяет рассматривать ситуацию совместного принятия решения (выбора пути) как прототипную в отношении личности. Сочетание нескольких мнений образует особенную ситуацию – социально организованную, но по сути уже личностную! В этой ситуации есть все, что в будущем станет личностью:
· момент выбора между альтернативами;
· наличие «действующих» мотивов – людей, имеющих свои устремления, свои интересы;
· наличие аргументации у каждого человека, которая используется ими для поддержки устремлений;
· различие в силе желаний людей и в силе используемых ими аргументов.
Для нас это чрезвычайно важная предпосылка личности, поскольку личность устроена по тому же принципу: иерархия устремлений (мотивов) удерживается в относительной стабильности (интегрированности и целостности) благодаря согласованному и во многом регламентированному противостоянию (противоборству) актуально действующих устремлений. Поэтому так важно понять, что совместное принятие решений (как социальная процедура) представляет собой прототип будущих личностных процессов, но пока еще находящихся в экстериоризованной форме.
2.3. Социальная идентификация и социальная дискриминация
Особое место среди социальных предпосылок личности занимает такое важное явление как семантика различий. Фундаментальное изобретение человечества состоит в том, что оно научилось обозначать различия в сообществах людей – произвольным способом находить и кодировать любые характеристики, по которым такое различие может быть выполнено. Филогенетические предпосылки для кодирования имеются богатейшие, поскольку все варианты как внутривидового, так и межвидового взаимодействия между животными основываются на использовании специфических кодов. Например, на основе идентификаторов распознаются свой/чужой, пол особи своего вида, опасный/неопасный, соответствующий наличной потребности или нет и т.п.
Сознание, как и психика, структурно организовано как система категорий, составляющих особенную семантическую реальность – модель жизненного мира человека. Отличие сознания от психики состоит прежде всего в том, что для моделирования используются культурно (искусственно) задаваемые средства – знаки и орудия. Сознание, соответственно, представляет собой специфическую знаково-орудийную реальность, позволяющую не только описывать реальность природную, но и манипулировать последней: исследовать, преобразовывать, порождать и т.п.
Вероятно, культурное (искусственное) социальное различение первоначально складывалось следующим образом. В психике людей несомненно существовала категория, в которую входили все живые существа, по внешним признакам обозначаемые как люди – это обязательное требование распознавать особей своего вида. В контактах с ними возникало взаимодействие разного рода: тревожное игнорирование, осторожное сотрудничество в добывании пищи или в защите от опасностей, противоборство или конкуренция за источники пищи, территории проживания и т.п. Важнейшее новообразование возникло там, где этих других стали как-то называть – местоимение «они» во всех языках появляется раньше других местоимений, даже раньше, чем «мы».
Поскольку жизненно важно было ориентироваться, какого рода взаимодействие ожидается с конкретным племенем, этих других необходимо было различать – потребовались средства обозначения таких различий. Знать, как именно это было сделано, мы не можем, но нам достаточно лишь представить (предположить), чтобы понять закономерность. Возможно, первоначально людям хватало того, чтобы произносить слово, обозначавшее в данном сообществе категорию «они». При этом одновременно могла использоваться некая специфическая интонация – отголосок тех эмоций, которые испытывались во время прежнего взаимодействия с данным племенем. Или же местоимение «они» сопровождалось характерными жестами или действиями – отголосками тех действий, которые когда-то совершались во взаимодействии с обозначаемым племенем. Позже эти интонации и жесты получали самостоятельную знаковую фиксацию и превращались в полноценные слова и развернутые характеристики.
Важен был и встречный процесс – забота о том, чтобы данное («наше») сообщество было узнаваемым, не путалось в восприятии с другими сообществами (чтобы опыт прежних контактов воспроизводился без искажений). Заметим, это ни что иное, как (пусть и примитивная) ответственность – готовность отвечать за свои поступки, правда, пока еще в зачаточной, негативной форме, как нежелание отвечать за чужие действия.
Для идентификации себя использовались как минимум два культурных механизма. Первый заключался в том, чтобы присвоить себе отличительные особенности неких животных или территории своего проживания (тотем). Это позволяло осмысленно (мифологически) задать себе лицо и имя. При таком подходе, в принципе, отличительным признаком может быть что угодно. Но чаще всего угодным становилось то, что хорошо вписывалось в некое объяснение (мифы) и естественно привязывалось к некоторому материальному контексту (особенности рельефа, фауны, флоры и т.п.). А вот логика объяснения могла быть произвольной, выстроенной на любых искусственных допущениях, принимаемых на веру в качестве постулатов. И неважно, каков миф, важно, чтобы он был в наличии.
Второй механизм – увидеть себя глазами других. Поскольку контакты носили двусторонний характер, то постепенно выделялся тот инвариант, который «те», «они», в свою очередь, тоже обозначали как «они». Эта семантическая категория со временем и получила название «мы». А вместе с ней присваивались название и характеристики, которыми нас обозначали соседи. Произвольность и субъективность выделяемых отличительных признаков при этом заметно возрастала, даже опора на материальные носители часто оказывалась искусственной.
В принципе, не удивительно, что знаки, которые люди использовали для обозначения чего бы то ни было, употреблялись также и для обозначения (узнавания, различения) человеческих сообществ. Раз найденный принцип произвольного приписывания некоего знака (семантического указателя) любой вещи или явлению стал применяться и к людям. Удивительно другое – придание особенного значения различиям между людьми. Именно это «придание значения» наиболее интересно для нашей задачи, поскольку позволяет подойти к пониманию сущности личности.
Фундаментальным явлением человечества, начиная с самых ранних этапов его становления, было настойчивое подчеркивание различий между сообществами. Попробуем понять, зачем такое различение было необходимо.
Сплочение перед внешней угрозой. Другие (не такие как мы, не наши), как правило, рассматривались скорее в качестве врагов, чем друзей. Это позволяло выделять и поддерживать границы своего сообщества, сохранять его целостность, эксплуатируя филогенетически древний механизм (почти инстинкт), благодаря которому стая или стадо сбивалось в нечто целое, противостоящее внешней угрозе. Как видим, люди не стали менять эволюционно выверенные законы животных, а продублировали их в новой культурной реальности – точно в соответствии с законами сознания (искусственно созданной знаково-орудийной реальности). Главный культурный эффект, возникавший при этом, – организация и поддержание социальных границ, разбивающих людей на отдельные сообщества. То, что границы могут проводиться по сколь угодно вычурной логике – это лишь когнитивная характеристика такого деления, но обслуживался при этом один и тот же мотив – организация границ, их защита.
Вместе с тем, функционально оправданное разбиение на группы было оплачено в ходе развития человечества множеством трагедий, которые привели к массовым междоусобицам, войнам, порой геноциду.
Противопоставление «свои – чужие» и до сих пор продолжает активно эксплуатироваться, все еще находит свое яркое проявление в современной социальной жизни. Например, политики часто используют угрозу перед внешним вторжением в качестве инструмента для объединения масс вокруг своих идей. Руководители также пользуются внешней угрозой для сплочения своих подчиненных в единый коллектив. Даже игровая имитация противостояния команд (племен) активно используется игротехниками и тренерами для быстрого сплочения людей в коллективах. Следовательно, древние смыслы продолжают широко эксплуатироваться, чаще в неявной (неосознаваемой, имплицитной) форме. К сожалению, порой это делается грубо, в ущерб отдельным членам группы. В профессиональной деятельности психологов использование подобных форм мотивационного управления предполагает довольно тонкое понимание антропогенетических механизмов, с тем чтобы обеспечить продуктивный баланс между процессами огруппления и индивидуализации.
В крайней форме противопоставление групп выливается в нетерпимость (как правило, религиозную) к инакомыслящим (к иноверцам, к неверным), выражающаяся в формуле «кто не с нами, тот против нас». В более мягких формах оно проявляется в соревновании коллективов, в рыночной конкуренции и т.п.
Поддержание групповой идентичности. Одной из важнейших задач, которая решалась с помощью подчеркивания различий между людьми, являлась необходимость поддержания групповой идентичности как условно заданного набора отличительных особенностей своего племени (или иного объединения) от других. Групповая идентификация позволяла удовлетворить одну из базовых потребностей живых существ – принадлежать к сообществу, благодаря которому обеспечивается выживание отдельной особи (индивида). Филогенетически эта потребность реализуется через узнавание членов своего сообщества, обеспечивающее стремление поддерживать и защищать друг друга.
Осознание групповой принадлежности (ее знаковое и ритуальное оформление) возводит эту унаследованную от животных потребность в ранг социального явления, структурирует межсубъектное взаимодействие, позволяет организовывать социальную жизнь по усмотрению руководителей. Появилась возможность изобретать все новые и новые способы организации сообществ. Главный культурный эффект поддержания групповой идентичности состоит в том, чтобы сформировать установку на согласованность, сопряженность как устремлений, так и средств их осуществления.
Средствами поддержания (культивирования) групповой идентичности являлись:
· противопоставление себя другим – поиск в мифах осмысленных отличий своего сообщества от не своих сообществ;
· традиции, которые служили внешними опорами групповой самоидентичности, способствовали воспроизводству представлений о себе;
· санкции за нарушение традиций, правил и предписаний, поддерживающих групповую самоидентичность.
И в настоящее время мы видим, как принадлежность к одной группе оказывается достаточным основанием, чтобы вступиться друг за друга. Наиболее ярко эта проявляется в стремлении сохранить честь мундира, вплоть до нарушения законодательства или моральных норм («ворон ворону глаз не выклюет»). Что касается последних, то порой до сих пор находятся люди, для которых моральные установки различны в зависимости от того, в какой социальной позиции они находятся.
Возложение и фиксация ответственности за совершенные действия. Социальные различия используются также в качестве механизма возложения ответственности на группового, а позже и индивидуального субъекта. Основные средства возложения ответственности – это лицо и имя. А процедура, с помощью которой это происходит, состоит в закреплении связи между субъектом (сначала группой, а затем индивидом) и назначенным ему именем, с одной стороны, и между субъектом и его действиями, с другой. Операциональным (поведенческим) аналогом имени является указательный жест, направленный на объект называния (сообщества или человека, сначала тоже в основном как представителя своего сообщества). Задача по установлению связей между поименованным субъектом и его действиями оформляется в вопросе: «Кто это сделал?» Ответ на него (в речи или в действии) – это и есть момент возложения ответственности. В зависимости от того, какого рода фиксированные связи образуются между именем, поименованным субъектом и его делами, описывается характер этого субъекта – набор характеристик, описывающих его социальное поведение: агрессивный или доброжелательный народ/племя/человек, трудолюбивый или ленивый и т.п.
Визуальным дублером имени выступает лицо племени (народности…), которое было изобретено также как средство фиксации связи между субъектом (группой или человеком) и его поведением. Лицо, как и имя, создается произвольно с опорой на мифологические представления и с учетом решаемых жизненных задач (устрашить, замаскироваться, удивить, дезориентировать…). Возможно, лицо как искусственно созданный рисунок, как средство социальной презентации, было изобретено раньше имени. Оно выполняло свою функцию сначала на доречевом этапе развития человеческих сообществ, а затем стало полноправным дублером имени и на более поздних этапах.
Вместе с тем, между именем и лицом имеются и некоторые различия. Имя преимущественно лишь фиксирует некоего субъекта в семантическом пространстве культуры – помечает его, называет (поименовывает). Лицо же позиционирует (задает позицию) данного субъекта среди других субъектов. Таким образом, лицо помещает имя в конкретный социальный контекст – презентует его.
Со временем имя и лицо (а вместе с ними и одежда в ее социальной роли) стали использоваться для различения всяких (а не только этнических) групп людей, эксплуатируя при этом любой из возможных социальных признаков: род занятий, положение в обществе, способ жизни и т.п. Как будет показано ниже, лицо и одежда лишь очень постепенно, с большим отставанием от имени, становилось индивидуальным достоянием отдельного человека.
Введение различительных признаков (рисунка на лице, одежды и проч.) стало ключевым моментом перехода к культурным взаимоотношениям. Антропологические данные свидетельствуют, что наиболее архаическая форма отношений между людьми состояла в том, чтобы обмениваться дарами между племенами (в слове «отношения» вскрывается его изначальный глагольный корень «носить»). Причем, отношения были буквально меж-личностными, т.е. складывались лишь между теми, у кого были разные лица, т.е. между представителями разных социальных групп. И наоборот, отношений не существовало между теми, чьи лица имели одинаковый рисунок, т.е. между рядовыми членами племени. Позже, когда в племени начали выделяться отдельные роли, получившие свои социальные приметы (признаки), отношения стали складываться и между соплеменниками. В той мере, в которой люди стали раз-личаться, индивидуализация людей возникла и как культурное явление, т.е. получила свое отражение в сознании и культуре.
Теперь мы способны объяснить, почему люди придают такое значение различиям между людьми, стремятся подчеркивать различительные признаки. Дело в том, что каждый новый субъект отношений – это новое волеизъявление. Столкновение намерений – вот та полная противоречий реальность, которая вынуждает отслеживать любые различия, поскольку каждое из них – это индикатор чужой группы, чьи намерения необходимо оценить, сравнив со своими. Поэтому всякое различение – это сигнал о том, что иной (другой) субъект (группа или человек) имеет собственную волю!
В условиях постоянного противоборства устремлений группе или человеку требуется устоять под напором чужих желаний, требуется отстоять свои устремления. Поэтому-то различия так подчеркиваются, что их приходится отстаивать как символ своей субъектности – стремления сделать мир под себя.
Сакрализация[3] имени.
Имя, как и многие другие изобретения на заре человечества, довольно быстро оказалось в числе явлений, подвергнувшихся освящению и засекречиванию. Наделение кого-то именем являлось священным ритуалом, поскольку воспринималось как сверхъестественное событие. Первоначально именами наделялись только исключительные действующие лица – это действительно было особое Имя. В большинстве архаических сообществ имя основного божества (тотема, духа или бога) было запрещено упоминать вслух, чтобы не выдать тайну, указав на того, кто помогает людям в суровой борьбе за выживание. Когда имена стали давать выдающимся членам сообществ, долгое время существовала практика использования двух имен – одно тайное (сакрáльное), а другое социальное (профáнное). Первое отождествлялось с сущностью человека, второе было просто технически удобное для повседневного использования. Кстати, отголоски такой традиции до сих пор можно наблюдать в религиозных организациях (при посвящении в сан священник получает специальное имя) и даже в быту – есть полное (официальное) имя, есть ласкательное (для своих), а часто еще и церковное (по имени соответствующего дате рождения святого), так что порой люди отмечают не только дни рождения, но и именины.
Разумеется, сакрализация была важна для культурного становления человеческих сообществ по многим причинам. Во-первых, она позволяла придать некоему явлению предельный смысл, придать ему глубокое и чрезвычайно важное значение. Таким способом создавалось конкретное «ради чего» (предельно возвышенное «зачем») – надситуативная, вневременная, «вечная» мотивация. Это чисто человеческий (культурно созданный) прием побуждения людей с помощью задания смыслового ориентира, придание ему статуса исключительного требования, безусловного императива. Во-вторых, сакрализация позволяла укрыть свой предельный смысл от любой критики, от вторжения иных мыслей, от разрушения со стороны недругов. Заметим, этот прием призван был обслуживать первоначально филогенетическую тенденцию к поддержанию сообщества, поэтому в своей основе он продолжает нести мощную мотивационную энергетику, направленную на объединение людей. Очевидно, что на этой архаической энергетике основан один из мотивационных механизмов, обеспечивающих удержание людей внутри стремящихся к изоляции сообществ (тоталитарных сект, например).
Таким образом, сакрализация культивировала следующие социальные ценности (смысловые ориентиры, установки):
· таинственность, секретность – установку иметь нечто, укрытое от посторонних глаз и недружественного вмешательства;
· осмысленность – понимание того, ради чего выполняется то или иное действие;
· социальную идентичность – установку иметь по возможности ясную отнесенность субъекта к некой социальной общности.
Указанные ценности со временем составят переменные, обеспечивающие целостность личности как индивидуального субъекта социальных отношений. Поэтому можно даже сказать, что интериоризированная сакральность – это личностный стержень человека.
2.4. Борьба устремлений – социальный прототип личностного процесса
У животных нет такого феномена как совместное принятие решений. Поэтому непросто понять предпосылки, которые потребовали возникновение функции совершения поступка, принятия решения. С какой стати людям потребовалась такая функция как принятие решений? Но если мы поймем, благодаря чему возник такой процесс, мы лучше поймем смысловую основу личности.
Основной наш тезис состоит в том, что совместное принятие решений – это процедура, представляющая собой окультуренный процесс ведения межсубъектной борьбы за право определять характер поведения. Ниже будет показано, каким образом противоборство преобразовывалось в цивилизованное принятие решений.