«Библия всегда учила нас смирению и добродетели, таким же качествам учит читателя «Житие Петра и Февронии Муромских».
В героях «Жития…» современного человека привлекает мужественность и сила Петра и ум и смирение Февронии, ведь эти качества и сегодня не потеряли своей актуальности. Но это произведение — не скучное поучение, которое рассказывает об идеальных людях, а рассказ об обычных смертных, пришедших к полной духовной чистоте и испытавших трудности жизни. Петр — не идеал, а простой человек, сумевший побороть в себе пороки, а Феврония не простая крестьянка, а женщина умная и хитрая. По «Житию Петра и Февронии Муромских» люди не рождаются непогрешимыми, а становятся ими, пройдя через многие трудности жизни и сохранив веру в Бога и в себя. Современного человека привлекают в «Житии…» еще и скромность, и чувство собственного достоинства, и смирение героев, их умение переносить все тяготы безропотно.
В «Житии…» Петр и Феврония сначала чужие друг другу люди, а потом — любящие супруги. Это говорит о том, что человеку свойственно меняться, признавать свои ошибки. Петр понял ошибку, когда снова покрылся язвами, символизирующими его грехи, и женился на Февронии, которая, в свою очередь, простила ему обиду и снова излечила его тело от ран. Так же, как супруги прощают бояр, изгнавших их из владений, читатели, по замыслу автора «Жития Петра и Февронии Муромских», должны прощать своих обидчиков и забывать старые обиды. Именно в прощении, по мнению автора, истинное благо. В «Житии…» превозносится смирение, покорность судьбе, ибо на примере Петра и Февронии читатель видит, что даже не встретивший сочувствия человек обретет покой в будущем и что ничто и никто не сможет помешать воле того, чье сердце полно послушания и любви к Богу.
Петр и Феврония — образы идеальных супругов, которые поборов собственные пороки, сумели в конце жизни прийти к истинному благу и успокоению. Автор «Жития Петра и Февронии» взывает к читателю задуматься о своей жизни и сделать ее приближенной к судьбам супругов, которые не расстались друг с другом и после смерти».
Наверное, можно упрекнуть авторов этих работ в суммарности суждений и отвлеченной обобщенности оценок, однако нам представляется важным, что они смотрят на текст житийной повести как на притчу, универсальный смысл которой раскрывается, по выражению Ермолая-Еразма, «не одним только зрением или произнесением», а лишь тогда, когда читатель «пространством ума глубину мысли разумной постигает». Главное же заключается в том, что, сами не подозревая, современные восьмиклассники воспроизводят своими словами и, следовательно, для себя великую мысль Ф.М. Достоевского о том, что «в мире Бог с Дьяволом борются, и поле битвы — сердце человеческое».
Точность и глубину эстетического прочтения повести можно проверить также, предложив переписать начальную работу «Лики Петра и Февронии», учтя опыт истолкования произведения. Вот пример такой работы, свидетельствующий, что и через приблизительно 450 лет после создания повесть Ермолая-Еразма может задевать живые струны человеческой души: «Феврония и Петр: Эта икона должна рассказывать о той любви, которую несли в себе сердца Февронии и Петра. На ней внешность Февронии будет показана светлыми, а также притемненными тонами. Светлыми, чтобы подчеркнуть ее женственность, нежность и красоту, а притемненными тонами, то есть более строгими, я бы показала ее ум, находчивость и справедливость. Выражение ее лица застынет в вечном счастье и благоухании. Она будет вечно полна любовью. Внешность Петра будет выделена тонами более темных цветов, таких, как светло-серый, синий. Это можно объяснить тем, что Петр перенес неизлечимую, ужасную болезнь, и именно поэтому мы употребим цвета тоски и болезненности. Но вместе с темными серыми цветами также используем тона счастья и радости, чтобы показать вечные благоухание и надежду. На их лицах застынут улыбки, несмотря на темные тона. Над их головами будут изображены круги, дуги, говорящие о том, что, хотя они и умерли в разных местах, но их души все равно соединились на небесах и будут вечно хранить любовь» (Оля Л.).
Интересен для школьников может оказаться и историко-культурный и даже, если можно так выразиться применительно к житию, идеологический, светский смысл повести, написанной в конце 40-х годов XVI века.
Если учитель располагает свободными часами, он может на третьем уроке сосредоточить внимание учащихся именно на нем, попросив их вспомнить, что они знают об эпохе Ивана Грозного, когда повесть была создана.
«Повесть о Петре и Февронии» — произведение массовой литературы Средневековья (на сегодняшний день известно свыше 350-ти списков жития, больше чем любого другого памятника древнерусской литературы), поэтому, разгадывая секрет его популярности, мы можем понять, какими людьми были наши предки, понять, что их волновало, чему они восхищались, какие добродетели возводили в ранг идеала. Это тем более интересно, что повесть появилась в одну из самых сложных, противоречивых и переломных эпох русской истории, которую принято называть эпохой Ивана Грозного.
В это время под эгидой московского князя, коронованного в 1547 году «шапкой Мономаха» и объявленного «царем всея Руси», происходило становление русского самодержавного государства. На Востоке и Юго-востоке взятие Казани в 1552 году и присоединение к Руси Казанского и Астраханского ханств, подданные которых присягнули на верность московскому царю, поставили точку в многовековой вражде с татарами и окончательно отвели опасность монгольского завоевания. На Северо-западе были уничтожены последние оплоты русской вольницы: в 1570 году разграблен и разорен Великий Новгород, вслед за Новгородом лишен привилегий Псков. Опричное войско прославившегося своей жестокостью и холопьей преданностью государю Малюты Скуратова огнем и мечом уничтожало малейшие попытки крамолы и свободомыслия.
Усиление единоличной власти царя идеологически было обосновано сочинениями ученых монахов. Спиридон-Савва в «Послании о Мономаховом венце» излагал легенду, согласно которой родословная великокняжеской династии, правящей на Московском престоле, восходит к римскому императору Августу-кесарю, а право самодержавной власти подтверждается «Мономаховым венцом», полученным киевским князем Владимиром Мономахом по наследству от византийского императора. Старец (старший монах) Псково-Печерского монастыря Филофей в посланиях к великим князьям провозгласил теорию «Москвы — третьего Рима», ставшую на столетия основой официальной идеологии русского самодержавия, он писал: «Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти». Согласно этой теории, католический Рим отпал от истинного христианства, наследник Рима Константинополь пал, поверженный турками, и теперь Московское православное царство должно сохранить для человечества истинную веру. Таким образом, установление царской власти приобретало мессианский смысл. Русский царь становился спасителем христианского мира.
Наряду с официальной и удобной для власти православной мыслью в недрах массового христианского сознания вызрели и другие идеи. Дворянин Матфей Башкин отпустил на вольные хлеба всех своих холопов, ибо, как он полагал, евангельская заповедь любви к ближнему не позволяет никому владеть «христовыми рабами». Еретик — холоп Федор Косой не остановился и на этом, провозгласив идею равенства всех, вне зависимости от народности и вероисповедания. «Всие людие едины суть у Бога, и татарове, и немцы, и прочие языци,» — утверждал он. Эти идеи сеяли в умах смуту и представляли опасность для Церкви, призванной способствовать духовному единению паствы, как светская власть — политическому объединению разрозненных княжеств и уделов в монолитную державу, огнем и мечом выжигавшую боярскую крамолу.
Очевидно, что идея богоизбранности власти московского царя получает в сочинении ученого монаха Ермолая-Еразма духовное, религиозное и политическое оправдание: боярские усобицы, захлестнувшие Муром после отъезда Петра и Февронии, завершаются по их возвращении. Политические аналогии с возвращением Грозного в Москву после сидения в Александровой слободе напрашиваются сами собой, как будто Ермолай-Еразм «запрограммировал» поведение тирана. Кроме того, символом и свидетельством богоизбранности Муромского князя в житии становится подвиг змееборчества, а религиозным прототипом Петра является Георгий Победоносец, образ которого был на гербе Великого княжества московского и перешел от князя московского к царю Всея Руси. Это тоже было на руку Ивану Грозному, московскому князю, ставшему царем московским. Показательно, что образ властителя-змееборца угадывается и в знаменитом Медном Всаднике Фальконе в Петербурге, становясь уже символом имперской власти, наконец, Георгий Победоносец изображен на гербе современной России. Таким образом осуществляется символическая преемственность идеи богоизбранности власти.
Однако было бы несправедливо считать Ермолая-Еразма одним из создателей мифологемы власти и апологетом самодержавия. Не случайно уже в начале 50-х годов, то есть еще до разгула опричнины, он впал в немилость. Древнерусский гуманист, как иногда о нем говорят, как всякий глубоко верующий христианин, знал, что «несть власти не от Бога», но также он знал, что истинная власть мудра, милосердна и человеколюбива, ибо правит, «соблюдая все заповеди и наставления господние безупречно, молясь беспрестанно и милостыню творя всем людям, находившимся под их властью, как чадолюбивые отец и мать». Княжеское правление Петра и Февронии в изображении Ермолая-Еразма представляло собой разительный контраст кровожадному правлению Ивана Грозного: «Ко всем питали они равную любовь, не любили жестокости и стяжательства, не жалели тленного богатства, но богатели божьим богатством. И были они для своего города истинными пастырями, а не как наемниками. А городом своим управляли со справедливостью и кротостью, а не с яростью. Странников принимали, голодных насыщали, нагих одевали, бедных от напастей избавляли». Таким образом, средневековый писатель и мыслитель создал в своем произведении идеальный, утопический образ правления, воплотивший вековечную мечту о Царстве Божием на земле. Кроме того, Ермолай-Еразм предопределил на столетия всей своей судьбой характер взаимоотношений художника и власти в России: так же, как и он, будут просвещать и наставлять на путь истинный власть предержащих Ломоносов и Державин в XVIII веке, Пушкин и Некрасов в XIX, Пастернак и Мандельштам в XX и, так же, как и он, будут в той или иной степени отвергнуты. Идеи и идеалы, воплотившиеся в творении древнерусского писателя, не утрачивают своего значения и притягательности, что особенно приятно, и сейчас.
Осуществленный нами, пилотный проект статистического изучения круга чтения школьников показал, что среди программных произведений 8 класса по степени «влияния на внутренний мир» современных школьников «Житие Петра и Февронии» уступает только «Капитанской дочке», правда, и более других произведений «оставляет равнодушными» наших учеников. Значит, откроют ли они для себя притчевый, символический смысл житийной повести или удовольствуются «жвачкой» бытовых «переживаний» во многом зависит от нас.
[1] Лотман Ю.М. // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3-х томах. — т. 3. — Таллинн, 1993. — С. 328.
[2] Лотман Ю.М. Семиосфера. — СПб., 2000. — С. 673
[3] Здесь и далее мы пользуемся любезно предоставленной нам С.А. Фомичевым авторской рукописью доклада «Повесть о Петре и Февронии» Ермолая-Еразма и новая русская литература», прочитанного в Пушкинском Доме в 2002 году.
[4] Колесов В.В. Язык и ментальность. — СПб., 2004. — С. 98 – 99.-
[5] Демкова Н.С. Средневековая русская литература: Поэтика, интерпретация, источники: Сб. ст. — СПб., 1997. — С. 92 — 93. Данная статья лежит в основании литературоведческой концепции предлагаемой нами методической системы.
[6] Демкова Н.С. Цит. соч. С. 85 — 86.
[7] Здесь и далее все ученические работы цитируются без стилистической правки.
[8] Аверинцев С.С. Символ // Краткая литературная энциклопедия Т.6. М., 1971 Стлб. 826 — 831.
[9] Дмитриева Р.П. Повесть о Петре и Февронии. — Л., 1979. — С.29.
[10] Я.С. Лурье Литература XVI века. // История русской литературы X — XVII веков. / под ред. Д.С. Лихачева. — М., 1980. — С. 298.
[11] Берман Б.И. «Читатель жития (Агиографический канон русского средневековья и традиция его восприятия) // Художественный язык средневековья / Сб.ст. отв. ред. В.А. Карпушин. — М., 1982. — С. 162.
[12] Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. — М., 1970 — С. 104
[13] Демкова Н.С. Цит. соч. С. 83
[14] Демкова Н.С. Цит. соч. С. 83.
[15] Лихачев Д.С. Цит. соч. С. 94
[16] Аверинцев С.С. Другой Рим: Избранные статьи. СПб., 2005. С. 295.