§ 6. психология и понятие целеустремленности

Дата: 2025-05-21; Просмотры: 4

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

[285—286] Для непосредственного и поверхностного наблю-
дения высшая психологическая жизнь, конечно, кажется сплошь
запечатленной целеустремленностью. Обобщая известным прие-
мом от известного к неизвестному, мы видим, что издавна дела-
лись попытки и телеологического истолкования всей низшей

508

психологической жизни. Простейший рефлекс, как мигание гла-
зом при слишком ярком свете, простейшие физические удо-
вольствия и страдания, примитивные эмоции — не кажутся ли
все эти факты предписанными интересом сохранения и прогресса
вида, или же сохранением и прогрессом индивида? Начиная от
амебы, этого зачаточного комочка протоплазмы, тянущегося
к некоторым световым излучениям и старающегося избегать
других, не относится ли вся деятельность, которую считают
возможным называть сознательной, всегда к категории наклон-
ности, а наклонность не есть ли целеустремленность в действии?
Не приходится также удивляться, что Джемс, Тард

и многие другие заключают из этих фактов, что психо-
логические законы носят совсем иной характер, чем
другие законы природы. Это телеологические законы...
Телеологическая концепция психологического закона
в сущности есть не что иное, как научная облицовка,

наложенная на метафизические концепции, делающие из

наклонности, волн к жизни, инстинкта, воли и действия
основу всего существующего. Она была к тому же усвоена,
разъяснена и развита прагматистами, сторонниками
примата действия. Для них функциональная психология
и психология финалистская суть однозначные термины...

§ 7. ПРОБЛЕМА БЕССМЕРТИЯ

[294—296] Антитеза неподдающихся анализу деятельности,
действительности, с одной стороны, и отношения, с другой, схо-
дит на нет, и как для духа, так и для материи должна быть
сдана в категорию хлама устарелой метафизики. Все данное
есть лишь синтез, анализом которого занимается наука, восста-
навливающая его в его условиях и, в дальнейшем, разлагающая
его на отношения.

Но в таком случае, что станется с бессмертием духа, особенно
его личным бессмертием, ибо, вот уже две тысячи лет, это нам
важнее всего. Не следовать закону вещей, не следовать закону
всех живущих, не исчезать, не уничтожаться в другом! Подвер-
гаться этому прекрасному риску, запоздало изобретенному
плохим игроком, каким является человек, плохим игроком, кото-
рый желает выиграть красавицу и требует, чтобы в его пользу
подделали кости!

Несомненно, что система отношений едва ли может казаться
вечной или бессмертной. Однако в этом нет ничего, что было бы
абсолютной невозможностью. Невероятно — да! Невозможно —
нет! Но только нужно было бы, на почве, на которой мы здесь
стоим, чтобы опыт разрушил невероятность или, по крайней
мере, превратил ее в вероятность.

509

Нужно было бы, чтобы он заставил нас открыть за субъектив-
ным условия, которые существовали бы после исчезновения
организма, отношения, которые делали бы его частично зависи-
мым от чего-то иного, чем этот организм. Это должен решить
опыт. Один он способен устранить сомнения. Априорно говоря,
ничто не препятствует тому, чтобы были открыты некоторые
условия, некоторые отношения, которые повлекли бы за собой —
частичную по крайней мере — неразрушимость одной части
данного, например, сознания.

Но нужно ли это говорить? Опыт еще никогда не показывал
нам подобного. Мне не безызвестно, что спириты утверждают
противное. Но это только утверждение. Их опыты — по крайней

мере те, которые не построены на трюках и на обмане (а таких
не меньшинство ли?) — в нынешнем положении вещей могут,
самое большее, внушить мысль, что существуют некоторые силы
природы, некоторые механические движения, проявления ко-
торых мы знаем очень плохо, а условия и законы — еще хуже.
Представляется даже вероятным, что они зависят от человече-
ского организма и относятся просто к бессознательному психоло-
гическому и к биологической деятельности организма.

И пред убожеством мнимых эксперименталь-
ных проверок загробной жизни теория бессмер-
тия души может сохранить лишь форму, которую

ей придали уже Сократ и Платон: это риск, на
который приходится идти, — это призыв к неиз-
вестному, и такой призыв, на который мало
шансов получить когда-либо ответ...

ГЛАВА VI

ПРОБЛЕМА МОРАЛИ

§ 1. иррациональная МОРАЛЬ:
мистицизм или традиционализм

[301—306] Новые философии, стало быть, прежде
всего являются моральными учениями. И, кажется, эти
учения можно определить так: мистицизм действия.
Это позиция не новая. Она была позицией софистов,
для которых также не существовало ни истины,
ни заблуждения, а просто успех. Она была позицией
послеаристотелевских пробабилистов и скептиков, пози-
цией некоторых номиналистов во времена схоластики,
позицией субъективистов XVIII века, а именно —

Беркли.

NB

NB

510

Доктрины интеллигентских анархистов, как Штирнер и
Ницше, опираются на те же предпосылки.

Таким образом, в реквизите нынешнего номинализма и праг-
матизма слова новее вещей...

Когда некоторые модернисты, как Леруа, находят в пра-
гматизме оправдание католицизма, они там не видят, ту-

жалуй, того, что некоторые философы — основатели прагма-
тизма — хотели в нем почерпнуть. Но они черпают в нем вы-
воды, которые могут быть из него сделаны законным образом
и которые, впрочем, из него сделали, или почти сделали, выдаю-
щиеся прагматисты, как У. Джемс и философы чикагской школы.
Кажется, я могу сказать даже больше того. Я думаю, что Леруа
делает единственные выводы, которые законным образом должны
были бы быть сделаны из этого образа мыслей...
Для прагматизма характерно то, что истинно все, что удает-
ся и что так или иначе приспособлено к моменту: наука,
религия, мораль, традиция, обычай, рутина. Все должно прини-
маться всерьез, и всерьез должно приниматься то, что осущест-
вляет цель и позволяет действовать...

Чем до сих пор разрушались традиции и догмы? Наукой,
или, если предпочесть орудие изделию, разумом. Наука жи-
вет свободой; разум есть не что иное, в конце концов, как
свобода обсуждения. Притом наука и разум прежде всего рево-
люционны, и построенная на них греко-западная цивилизация
была, есть и будет цивилизацией бунтарей. Бунт доселе был
нашим единственным средством освобождения и единственной
формой, в которой мы могли познать свободу. Я имею в виду
духовный бунт разума, господствующего над собой, а не грубый
бунт, который был лишь оболочкой — часто полезной, порой
необходимой — драгоценного металла, каким является первый.
Таким образом, главной помощью, которую можно
оказать традиции, сохранению древних моральных
ценностей, пользуясь модным термином, является обес-
ценение науки. Вот почему прагматизм, номинализм
должны были иметь логическим следствием, как это
очень хорошо видело большинство тех, которые к нему
примыкали, при разумном понимании дела оправдание
некоторых мотивов действия: религиозных, сентимен-
тальных, инстинктивных, традиционных. В той же плос-
кости, что и мотивы действия, почерпнутые в научном
познании, или, еще логичнее, в более высоком плане,
ибо наука имеет в виду лишь промышленное действие,

новая философия должна была привести к узаконению
иррациональной морали: порыв сердца или подчинение
авторитету, мистицизм или традиционализм. Традицио-

511

нализм иногда даже заходит так далеко, что некоторые
(У. Джемс, например) не колеблются возвращаться
в морали к абсолютному рационалистских теорий мо-
рали...

§ 4. НАУКА О НРАВАХ

[314]... Для того чтобы была возможна эта концеп-
ция морали, как рационального искусства, очевидным
образом необходимо, чтобы была возможной наука
о нравах. Здесь-то метафизика вновь окрыляется надеж-
дой. В самом деле, социология, лишь участком которой
является эта наука о нравах, едва только народилась.
Она все еще находится, как и психология, но гораздо
менее ее подвинувшись вперед, в периоде, когда нужно
оспаривать у метафизиков метод, предмет науки и ее
право на жизнь. Кажется, впрочем, что вопрос здесь,
как и в других местах, в конце концов будет решен
в пользу научных усилий. Нельзя помешать болтовне
метафизиков, но можно дать свободу словам и действиям.
И вот социология, благодаря трудам Дюркгейма и его

школы, работала и действовала...

ГЛАВА VII

ПРОБЛЕМА ПОЗНАНИЯ И ИСТИНЫ
§ 1. традиционные решения

[325—326] Ученые, чисто ученые, довольно мало
занимаются, правду сказать, этим вопросом об истине.
С них достаточно прийти к утверждениям, которые полу-
чают всеобщее согласие и, следовательно, представляются
необходимыми. Для них всякий опыт, методически про-
веденный и должным образом контролированный, яв-
ляется истинным. Экспериментальная проверка — вот, го-
ворят они, критерий истины. И ученые совершенно правы,
ибо практика всегда оправдывала эту позицию. Пред-
полагать, что она не всегда будет ее оправдывать, зна-
чило бы воображать нелепое, сомневаться ради удоволь-
ствия сомнения...

[328—332] Современные рационалисты энергично за-
щищались от нападений прагматизма, когда он утвер-

ждал, что разум рационалистов в конечном счете имел
результатом обеспечение нашему духу верной копии
действительности. И действительно, прагматизм упрекал
рационализм в том, что он раздваивает познание на
Две синхронные части: предметы, или вещи в себе, и
представления, которые о них составляет себе дух...

NB

NB

512

§ 2. КРИТИКА прагматистов

... Джемс утверждает, что истинно все, что оказывается прове-
ренным на опыте, а в другие моменты все то, что обеспечивает
какой бы то ни было успех нашей деятельности. И если принять
это последнее предложенпе, то почти с необходимостью напраши-
вается вывод, что истины уже не существует. Ибо то, что удается
сегодня, может не удаться завтра: случай, нередкий в практике,
как это доказывают изменения законов и права, нравственных
правил и религиозных верований, ученых мнений. Нынешняя
истина — завтрашнее заблуждепие; истина по сю сторону Пире-
неев — заблуждение по ту сторону. Тема банальная. И эти вы-
воды, которые основатель прагматизма Пирс решительно отстра-
нил и с которыми боролся, от которых великая прагматическая
философия, в частности Джемс, пыталась уйти при помощи тон-
чайших уверток, — это те выводы, которые в общих чертах
приняты большинством эпигонов. Кроме того, в связи с пробле-
мой истины прагматизм стал синонимом скептицизма, как по
части морали или веры он стал синонимом иррационального
традиционализма.

И все же, как во всякой критике, есть, конечно,
доля правды в критике, которой прагматизм подвер-
гает рационализм. О нем можно сказать то, что часто
приходится говорить о критических теориях: разруши-
тельная часть превосходна, но созидательная часть
оставляет многого желать. Несомненно, что теория духа-

зеркала вещей и истины-копии грубо поверхностна.

Эволюция научных истин чрез все ошибки, которыми
ха! усеян путь науки, это доказывает.

С другой стороны, когда мы рассматриваем самих себя как
организм, действующий в среде мироздания, верно, что мы
не можем отделить область практики от области истины, ибо
по всему, что мы говорили раньше, и после всех уроков науки
мы не можем отделить истины от экспериментальной проверки.
Истинны только те концепции, которые имеют успех. Но надо еще
узнать, истинны ли они потому, что имеют успех, или они имеют
успех потому, что истинны. Прагматизм всегда склоняется к тому,
чтобы разрешить альтернативу в первом смысле. Здравый смысл,
по-видимому, может разрешить ее только во втором...

§ 3. КОСВЕННОЕ УКАЗАНИЕ НА РЕШЕНИЕ
ПРОБЛЕМЫ истины

[333—334] Все знания, которые нам дает опыт, связаны между
собой и систематизируются. Но они систематизируются не так,
как в рационализме, силой деятельности, стоящей над ними,
и которая навязала бы им свои формы. Эта концепция, желая

513

обеспечить прочность науки, приводит, наоборот, к скептицизму,
ибо она делает из познания дело духа, а этот дуализм с неизбеж-
ностью ставит вопрос о том, не искажает ли данного это творе-
ние духа, познание. Здесь, напротив, наши знания системати-
зируются совершенно таким же образом, как они нам даются,
и отношения данного имеют такую же ценность, как и само дан-
ное. В действительности непосредственное данное и содержа-
щиеся в нем отношения составляют единое и не могут быть
разделены. Все акты познания имеют одну и ту же природу и
одинаковую ценность...

§ 4. ПРОБЛЕМА ЗАБЛУЖДЕНИЯ

[336—347] В [абсолютном реализме], в ко-
тором мы движемся до сих пор, нет, кажется,
места заблуждению. Но вспомним, что мы ото-
ждествляли опыт и знание лишь в отправной
точке. Настало время показать, что означает
это ограничение.

Факт, установленный опытом, — что познания различ-
ных индивидуумов не являются в точности одинаковыми.
Этому можно дать двоякое объяснение: либо существует
столько различных действительностей, сколько есть инди-
видуумов (что нелепо: мы впали бы в субъективизм), —
либо же, и к этой альтернативе мы вынуждены, следова-
тельно, примкнуть, поскольку данное единственно и одно

и то же для всех, то различия между познаниями, которые

индивиды о нем приобретают, проистекают от условий,
в которых они находились и находятся, иначе говоря, от
некоторых индивидуальных отношений, которые сущест-
вуют между ними и данным и которые научный анализ
может выявить. Это вывод, к которому нас привели другие
соображения при обсуждении проблемы сознания. Мы
видели, что данное содержало отношения, независимые от
познающего индивида — объективные отношения, — и от-

ношения, по которым данное зависит от познающего орга-
низма, — отношения субъективные.

Допустив это, мы видим, что в опыте, и уже не в от-
правной точке, но по мере того, как мы его анализируем,
происходит раздвоение между фактором познания и объ-
ектом познания. Это отношение, согласно сказанному

* — абсолютный реализм. Ред.

514

нами, имеет ту же ценность, что и само данное. Оно на-
вязывается нам с таким же правом, что и данное; откуда
вытекает, что различие между духом и предметом не
должно ставиться, как нечто первоначальное, но как
продукт анализа, как два очень общих отношения, кото-
рые анализ открывает в данном (У. Джемс); и это разли-
чие черпает свою ценность в ценности, приданной
с самого начала опыту, взятому в целом, опыту единому
и неделимому...

Истина — это объективное. Объективное —
это совокупность отношений, не зависящих от
наблюдателя. Практически это то, что при-
знается всеми, что составляет предмет всеоб-
щего опыта, всеобщего согласия, понимая
эти слова в научном смысле. Производя ана-
лиз условий этого всеобщего согласия, ища за
этим фактором право, отыскиваемое им, при-
чину, обосновывающую его, мы приходим к
такому выводу: научная работа имеет целью
«рассубъективировать», обезличить опыт, рас-
тягивая и продолжая его методически. Сле-
довательно, научный опыт продолжает гру-
бый опыт. И между научным фактом и грубым
фактом нет различий в характере.

Иногда говорили, что научная истина есть
лишь абстракция. Конечно, она лишь абст-
ракция, если рассматривать грубый, т. е.
субъективный и индивидуальный опыт, ибо
она исключает из этого опыта все, что зави-
сит единственно от индивидуума, который по-
знает посредством опыта. Но эта абстракция,
напротив, имеет целью вновь обрести данное
таким, как оно есть, независимо от изме-
няющих его индивидуумов и обстоятельств,
открыть объективное, конкретное по преиму-

ществу, реальное.
Интересно было бы постараться проверить эту общую теорию
путем анализа некоторых знаменитых заблуждений. Например,
система Птолемея показывает нам опыт, загроможденный инди-
видуальными представлениями, зависящими от земных усло-
вий астрономического наблюдения: это звездная система, как
она видна с земли. Система Коперника — Галилея гораздо более
объективна, так как она упраздняет условия, зависящие от

того факта, что наблюдатель помещается на земле. В более общем
смысле Пенлеве сделал замечание, что причинность в механике,
в науке эпохи Возрождения и в науке нашего времени, обнимала

515

условия появления феномена, независимые от пространства и
времени. Но дело в том, что условия положения в простран-
стве и во времени охватывают, особенно в механике, почти
всю совокупность субъективных условий, которые уже недоста-
точно грубы, чтобы их исключать упрощенными соображениями.

Важный вывод: заблуждение не есть абсо-
лютная антитеза истины. Как это утверждали

очень многие философы, оно не носит положи-
тельного характера, оно скорее негативно и
частично, оно есть в некотором смысле мень-
шая истина. Обнажая его, благодаря опыту,
от подразумеваемого им субъективного, мы
постепенно приходим к истине. Истина же,
в полном смысле слова, раз уже достигнута,
представляет собой абсолютное и предел, ибо

она есть объективное, необходимое и всеоб-
щее. Но только этот предел далек от нас
почти во всех случаях. Он представляется нам
почти математическим пределом, к которому

мы все больше приближаемся, не имея воз-
можности никогда дойти до него. Притом же
история науки показывает нам истину в ста-
новлении развития; истина не сложилась,

но она складывается.

никогда не сложится, но она будет склады-
ваться все больше и больше.

Напоследок может быть поставлен еще один
вопрос — не одержимы ли мы еще, вместо
того чтобы довольствоваться тем, что есть,
все той же старинной метафизической иллю-
зией, заключающейся в стремлении дознаться,
почему существуют вещи. Почему опыт имеет
субъективные условия? Почему познание его
не является для всех непосредственно единым
и тождественным? Мы имеем как будто право
отказаться от ответа; но тут благодаря психо-
логии можно было бы, кажется, дать положи-
тельное указание. Если бы полный опыт имел
в какой-нибудь мере знание о себе самом,
как бог пантеистов, это знание действительно
было бы непосредственно единым и тожде-
ственным. Но в опыте, как он нам пред-
стает, знание опыта дается отрывочно, и

только для этих отрывков опыта мы являемся
собой.

516

Биология и психология учат нас, что
мы сложились или, вернее, складывались
в то, что есть, путем приспособления, непре-
рывного равновесия со средой. Из чего можно

в общем заключить, что наше познание
должно, прежде всего, откликаться на потреб-
ности органической жизни. Кроме того, вна-
чале оно бывает ограниченным, смутным,
весьма субъективным, как в инстинктивной
жизни. Но раз сознание появилось в игре
всемирных энергий, оно сохраняется и усили-
вается по причине своей практической полез-
ности. Эволюционируют и развиваются все
более и более сложные существа. Сознание
становится более точным, более определенным.
Оно становится умом и рассудком. И вместе
с тем более полным становится приспособление
к опыту, соответствие ему. Наука — лишь

высшая форма этого процесса. Она имеет
право надеяться, даже если она его никогда
не достигает, на познание, составляющее
уже только одно целое с данным, абсолютно,

адекватным предмету: объективное, необхо-
димое и всеобщее. Теоретически ее притяза-
ние оправдано, потому что оно лежит в на-
правлении эволюции, происходившей до сих пор. Практически же это притязание, по всей вероятности, никогда не будет удовлет-
ворено, ибо оно отмечает предел эволюции, и для того чтобы его достигнуть, нужно было бы состояние мироздания, совершенно
отличное от нынешнего состояния, и род отождествления между мирозданием и опытом познания... Наиболее искусственная из всех абстракций та, которая исключает из опыта результаты разумного труда и успеха эволюции.

Эта эволюция определенно направлялась практикой и к прак-
тике, ибо она передается и осуществляется благодаря непре-
рывному приспособлению существа к своей среде. Кто стал бы
это отрицать в наши дни? Это ведь одна из самых решающих
побед прагматизма над ископаемым отныне рационализмом. Но
она не означает, что истинное определяется функцией полезности
и успеха. Она, напротив, означает, что полезное, успех суть
следствие обладания истиной...

517

Чтобы толково и точно выразить соотно-
шения практики и истины, по-видимому,
следовало бы, таким образом, говорить не:
истинно то, что удается, но удается то, что
истинно, т. е. то, что сообразно с действитель-
ностью, поскольку дело касается попытки
к действию. Прямое действие является резуль-
татом точного знания реальностей, в среде

которых оно совершается. Мы поступаем
правильно в меру нашего действительного
знания.

стыдливый
материализм

§ 5. теория познания

Все согласятся, я полагаю, что мы утверждаем в качестве
истинного и объективного то, что не зависит от индивидуаль-
ного коэффициента, встречающегося у каждого индивида в акте
познания. Но там, где обнаруживаются расхождения, придется
сказать, в какой момент исчезает индивидуальный коэффи-
циент. Могу ли я, перед лицом какого бы то ни было эксперимен-
тального утверждения, провести деление между тем, что кон-
статировано всеобщим образом, и тем, что констатировано
только мной?

Мы говорили, в общем смысле, что наука как раз
во всех случаях стремилась провести это деление.
В сущности, у науки нет другой цели. Она смогла бы
определить себя этим признаком. Практически же
у нас уже имеется первый способ отличить то, что
истинно и объективно, от того, что субъективно и
иллюзорно. Истинным будет то, что будет получаться
при помощи строго примененных научных методов. На
ученых возложена задача выработать, уточнить и
определить эти методы. Этот первый критерий строже
слишком туманного правила, которое мы давали до
сих пор: всеобщего согласия. Ибо всеобщее согласие
может быть всего лишь всеобщим предрассудком...

Нужно условиться: истина, которой чело-

век может достигнуть, есть человеческая истина.
Этим словом мы не хотим сказать, что она

релятивна в скептическом смысле слова. Но

мы хотим сказать, что она зависит от строе-
ния человеческого вида и действительна толь-
ко для этого вида...

518

Впрочем, нужно раз навсегда покончить с некоторыми
софизмами: истина, действительная для всего рода чело-
веческого, человеческая истина, для человека является
абсолютной истиной, ибо если предположить, как это

делают сторонники внечеловеческого абсолютного, что
она не является отпечатком действительности, она, по
крайней мере для человека, все же есть единственно воз-
можный точный перевод, абсолютный эквивалент ее...

[351—352] Один современный ученый, Пуанкаре, утверждал...
что физика никогда не пмеет дела с тождественными фак-
тами, а просто с фактами, очень похожими одни на другие.
В таком случае, на что нам наука, ибо если она хочет быть
строго точной, то каждый новый факт требует нового закона?

Это возражение носит тот же характер, что и следующее:
каждый факт охватывает бесконечное. Следовательно, нам
нужна была бы полная наука, чтобы о малейшем предмете иметь
малейшее точное знание. Оно разрешается таким же образом
и почти само собой...

В итоге — данное есть научный объект,
ибо оно поддается анализу, и этот анализ
открывает нам условия его существова-
ния. Наука достоверна потому, что всякий
производимый ею анализ постепенно приво-
дит нас к экспериментальным интуициям,
имеющим ту же ценность, что и данное; так

что наука имеет ту же степень достоверности,
что и существование объясняемой ею вселенной
и мое собственное существование, также по-
знаваемое мной экспериментальной интуицией.

ГЛАВА VIII

ОБЩЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ФИЛОСОФИЯ ОПЫТА

[354—357] Мы то и дело, с самого начала эллинской
философской мысли, находим все те же две или три общие
ориентации метафизического духа. Это ориентации,
по которым все учебники обычно еще классифицируют
философские системы под наименованиями материа-
лизма, спиритуализма и идеализма.

В сущности — если рассматривать вещи с очень
общей точки зрения, на которую мы здесь становимся,

519

т. е. с точки зрения «особой шкалы ценности», которую
нам дает каждая из этих ориентаций — поскольку спири-
туализм и идеализм часто представляют самые близкие
аналогии, можно сказать, что метафизика всегда ставила
нас перед лицом двух больших ценностных шкал: мате-
риалистической шкалы и идеалистическо-спиритуалисти-
ческой шкалы. Эти две шкалы взаимно-противоположны,
и каждая почти является перевернутым изображением
другой.

В идеалистическо-спиритуалистической
шкале наверху лестницы находится дух; это

он придает смысл и ценность всему осталь-
ному, либо вместе с идеализмом представляя
единственную реальность, так как материаль-
ные видимости создаются им или существуют
только для него, либо вместе с спиритуализ-
мом являя, сверх материальной действитель-
ности, которая составляет лишь его опору
или его окружение, высшую действительность,
в которой природа завершается и которою
она объясняется. — В материалистической

шкале, напротив, все исходит от материи
и все к ней возвращается. Она — вечный и
[неизменный] творец всех зрелищ вселенной,
включая и зрелище жизни, и зрелище созна-
ния. Жизнь лишь особый — среди бесконеч-
ного множества других — вид комбинаций,
которые слепой случай извлекает из первичной
материи. Сознание, мысль суть лишь явления
жизни; мозг выделяет их, как печень выделяет
желчь...

Мысль или, на худой конец, нечто из по-
рядка нематериального и свободного духа
необходимы и как высший принцип объясне-
ния, и как существенное начало бытия и тво-
рения. Поставьте дух, и в природе все станет

понятно. Уничтожьте его, и природа станет

непонятной. Она испарится в ничто.

Материализм, напротив, утверждает — если

мне позволено будет применить тот же упро-
щенный прием, — что каждый опыт, объяс-
няющий нам психологический факт, сводит
его к органическим фактам. Органическая

материя мало-помалу сводится к неоргани-

520

ческой материи. Сила есть не что иное, как
побуждение к толчку; это движение, состав-

ное с другим. Стало быть, в основе вещей
мы находим лишь грубое и слепое дви-
жение.

И вот скоро уже три тысячи лет, как эти
ценностные системы подхватываются в каждом
поколении, развиваются, иногда уточняются,
очень часто затемняются ухищрениями мысли,
которая никак не хочет признать себя по-
бежденной. А мы почти так же мало подвину-
лись вперед, как в самом начале.

Не значит ли это, в таком случае, что вопросы,
дебатируемые этими противоречивыми системами,
праздны и плохо поставлены? Желание установить
между вещами объяснительную иерархию не есть ли
вполне антропоморфический предрассудок? И не при-
надлежит ли этот предрассудок в гораздо большей
степени к стремлениям индивидуального чувства, не-
жели к рациональной дискуссии? В сущности эти си-
стемы ставятся и противопоставляются одна другой
в целях, весьма отличных от объективного познания,

и забота о них не имеет ничего общего с беспристраст-
ным исканием истины. И так как они не имеют отноше-
ния к позитивной дискуссии, не будем больше зани-
маться их обсуждением.

Либо я сильно ошибаюсь, либо современная фило-
софия в своих живых и мощных течениях, каковые
суть позитивизм и прагматизм, клонится к этому

выводу *...
[358—362] Если под философией подразумевать те умо-
зрения, которые по ту или по эту сторону опыта ищут начала,
конца и природы вещей, бесполезных основ науки или действия,
отягчая то, что прямо известно, непознаваемым, которое должно
его оправдать, если, одним словом, подразумевать старинные

диалектики, будут ли они рационалистические или скептические.

W. James

о

прагматизме

• У. Джемс, определяя прагматизм, настаивает

на мысли, что это система, отворачивающаяся от
априорных объяснений, от диалектики и метафи-
зики, чтобы постоянно обращаться к фактам и

опыту.

521

идеалистические пли материалистические, индивидуалистические
или пантеистические, эти ученые, кажется, одержали победу.
У всех этих метафизик уже только один эстетический интерес,
который, впрочем, может быть захватывающим для тех, кто
питает к ним пристрастие: это индивидуальные грезы возвышен-
ных и мало практичных умов...

Науки складываются одновременно из сово-
купности некоторых экспериментальных резуль-
татов и из теорий целого, совокупности, которые
всегда в какой-то мере являются гипотезами.
Но эти гипотезы необходимы науке, ибо, пред-
восхищая будущий опыт и неизвестное, именно
им мы обязаны успехами науки. Они системати-
зируют все известное так, чтобы пролить свой
свет на неизвестное. Почему бы философии
не быть, таким же образом, общим синтезом
всех научных знаний, усилием представить себе
неизвестное функцией известного, чтобы помочь
его открытию и поддержать научный дух в его
настоящей ориентации? Она бы отличалась от
науки лишь большей общностью гипотезы; фи-
лософская теория, вместо того чтобы быть теорией
группы изолированных и хорошо разграниченных
фактов, была бы теорией совокупности фактов,
которые нам являет природа, системой природы,
как говорили в XVIII веке, или же по крайней
мере прямым вкладом в теорию такого рода.

Философская точка зрения не противопостав-
ляется научной точке зрения; она с ней сопостав-
ляется. Даже когда ученый прилагает все усилия
к тому, чтобы достигнуть позитивности, он есть
философ, ибо сама позитивность есть философия...

Наука не должна отличаться от философии
пи предметом (он один и тот же: дать отчет об
опыте), ни методом (он должен быть такой же,
ибо научная дисциплина по самому своему опре-
делению есть единственная дисциплина, кото-
рою наш разум мог бы быть удовлетворен). Нет,
различие между ними лишь в точках зрения,
а отличает, и единственно должно отличать, на-
учную точку зрения от философской то, что
последняя гораздо более обща и всегда немнож-
ко предстает как авантюра....

[364—369] История показывает нам, что,
когда наука слишком отдаляется от самых
общих человеческих забот, составляющих суть

* — blagueur (франц. ) — хвастун, враль. Ред.

522

большинства философских проблем, когда бре-
мя ответа на эти заботы она оставляет другим
умозрениям или традиционным верованиям по
необходимости или в излишнем благоразу-
мии, она прозябает или приходит в упадок.
Нужно, значит, и непременно нужно, чтобы
завоевания науки и научного духа были за-

щищены, в случае надобности наперекор им

самим, от чрезмерной самонадеянности или
от авантюры, когда они превышают свои пра-
ва. Ибо чрезмерная смелость — какую являют
нам, например, некоторые материалистические

обобщения, — у здравых и прямых умов не ме-

нее опасна для науки, чем у простонародья
его робость й опасливый ум. Стало быть, одна
из существенных задач философии заключается
в том, чтобы поддерживать общую атмосферу,
необходимую для развития науки, для нор-
мального поддержания и распространения на-
учного духа...

Но, конечно, философия сможет выполнить двойную миссию,
к которой она нам кажется призванной: координировать усилия
ученых и служить открытиям вдохновляющими гипотезами,
с одной стороны, а с другой создать атмосферу, необходимую
для прогресса науки, — только в том случае, если она будет
стремиться быть лишь организующим синтезом наук, рассма-
триваемых и понимаемых так, как их видят и понимают уче-
ные, словом, синтезом, сделанным исключительно в научном
духе.

Приятно, однако, видеть, в меньшей степени, конечно, в праг-
матизме, но все же еще в достаточно высокой степени, что нынеш-
ние философские изыскания, решительно порывая с метафизи-
ческими блужданиями предшествующего периода, весьма добро-
совестно осведомлены о научных работах, стараются сообразо-
ваться с ними и черпают в них свое вдохновение.

Бесспорно, что в наши дни складывается очень живое и очень
четкое научное чувство, которое у одних развивается параллельно
религиозному или моральному чувству и как бы в иной пло-
скости, где столкновение невозможно, и которое у других заме-
нило это религиозное чувство и служит к полному удовлетворе-
нию их потребностей. Этим, по прекрасному выражению Ренана,
наука дала символ и закон. Они заняли истинно позитивную
позицию, сохранившую от старинного рационализма его непоко-

лебимую веру в человеческий разум, восприяв вместе с тем от

523

бесспорного триумфа экспериментального метода тот бесспор-
ный результат, что разум есть лишь непрерывное усилие духа
приноровиться к опыту и все глубже познать его, взаимо-
проникновение объективной действительности и субъективной

мысли.

Мне кажется, что будущее философии лежит на этой стороне,
ибо с этой стороны находится истина. Как и во всех пророчествах,
здесь есть только акт веры. Оправдается ли оно, скажет буду-
щее. И так как это акт веры, то я считаю законными все другие
акты веры, при условии, что те, которые их совершают, так же
поступят по отношению ко мне. Я считаю даже счастьем, что
одно идейное течение имеет перед собой поток противоположных
идей; оно утончается, развивается, исправляется и уточняется
благодаря критике противников.

Философскую позицию, которая была на-
бросана на протяжении этих кратких очерков,
можно было бы назвать рационалистическим
позитивизмом, абсолютным позитивизмом или

сциентизмом. Во избежание всякой двусмыс-
ленности, может быть, лучше было бы назвать
ее экспериментализмом, что указывало бы

одновременно и на то, что она целиком по-
коится на опыте — но, в противовес старин-
ному эмпиризму, на контролируемом опыте,
являющемся плодом научного эксперименти-
рования, — и на то, что она отказывается в
своем абсолютном реализме и в своем экс-

периментальном монизме выходить за пре-
делы опыта.

Опыт — это прежде всего и непосредственно
совокупность наших ощущений, то, что мы

называем явлениями. Но он начинается с ана-
лиза самого себя, как только им займутся
внимание, размышление, ибо эта совокупность
ощущений есть лишь грубое и очень поверх-
ностное видение данного. Почти тотчас же
в нем и под ним распознаются некоторые из
отношений, которые в нем содержатся и
составляют его истинную суть. Наука ста-
рается постепенно производить этот анализ,
все глубже проникающий в природу данного.

* — сумма. Ред.

524

„chose en

soi"? *

Если хотят представить непосредственно дан-
ное точкой, то для того, чтобы получить изо-
бражение реального данного, нужно предста-
вить себе, что эта точка есть лишь проекция
прямой, продолжающейся за нею. Эта прямая

нены между собою. Это будут отношения
числа и положения, отношения механические,
физические и т. д. и, наконец, отношения
психологические, определяемые своей зави-
симостью от организма, к которому относится
данное. Сколько подобных групп отношений,
столько же особых наук.

Философия, напротив, пытается предста-
вить себе прямую по всей ее длине и во всей
ее непрерывности. Но линия во всей ее сово-
купности, как и точка, при помощи которой
она проектирует себя, непосредственное дан-
ное, как и отношения, которые его допол-
няют по мере анализа, носят один и тот же
характер.
Это суть данные опыта. И их совокупность составляет один
и тот же опыт: человеческий опыт. Это наша психологическая
конституция, а не природа вещей отличает мир от восприятия,

вселенную от науки; и это отличие временно и случайно.

Стало быть, опыту нужно лишь быть объясненным. Объяс-
нить его — значит просто изложить отношения, которые он
содержит и которые сам собой доводит до нашего сведения,
если мы умеем воспринимать его уроки. А наука начинает зани-
маться ими. Но, будучи всей действительностью, опыт не нуж-

дается в оправдании: он существует.

• — «вещь в себе»? Ред.

Конец.

525

СОДЕРЖАНИЕ
— § 6. Идеи математика Пуанкаре. Пуанкаре.

Стр. 6—7; 28—29 = две линии

33 = истина = ? для прагматизма и 3 5

49 = объективная ценность науки = центр

Математика и прагматизм — 62

80: прагматисты тащили к себе Пуанкаре;

и Мах 90

Рей = чистый агностик 94 (93)

98: Max + объективность = Рей?!

100: Понятия = копии реальности

Объективность 105

ИЗ: вульгарный материализм *

Замечания написаны в 1999 г.

Впервые напечатаны в 1933 г. Печатаются по подлиннику

в книге «Философские тетради»

526

А. ДЕБОРИН. «ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ
МАТЕРИАЛИЗМ»²¹⁸

[39—411 Как мировоззрение, диалектиче-
ский материализм дает ответ — не абсолют-
ный, разумеется — на вопрос о строении
материи, мира; он служит основой самой
блестящей исторической теории; на почве
диалектического материализма политика и
мораль становятся в известном смысле точ-
ными науками. Диалектический материа-
лизм — правильно понятый, разумеется, —
повсюду вносит свежую струю теоретико-
познавательного критицизма, будучи чужд
всякого догматизма.
В предлагаемой статье мы намерены остановить внимание
читателя только на | теоретико-познавательной | стороне диа-
лектического материализма, который в этом случае, как метод,
как руководящий принцип исследования, дает не абсолютные
1) решения проблем, а способствует прежде всего их правиль-
ной постановке. Диалектический материализм, как теория по-
2) знания, распадается на формальную или логическую и реальную

или материальную части.

Для первобытного, примитивного познания переживание
тождественно с предметом переживания, явление с бытием,
с вещью в себе. Мир внутренних переживаний составляет [для
первобытного человека | и мир вещей. Он не знает различия
между внутренним и внешним миром. Эта примитивная форма
познания на известной ступени развития культуры вступает
в противоречие с стремлением общественного человека овладеть
силами природы, с новой высшей ступенью культуры. С расши-
рением человеческих потребностей, с увеличением и накопле-
нием | опытного | материала, с учащением столкновений между
восприятиями и внешним миром обнаруживается все больше

527

контраст между восприятиями и вещами, между миром внутрен-
них переживаний и миром вещей. Тогда-то назревает необхо-
димость в новых познавательных формах.... Непосредственно
нас интересует тот логический процесс, который в новейшей
философии привел к диалектическому материализму. —

Юма, Беркли и прочих орудует, главным образом,
психически — чувственным миром. Чувственные образы суть
предметы познания. Результат, к которому привело развитие
| английского эмпиризма, | гласит: Esse=percipi, — существует

то, что дано в восприятии, и все, что дано в восприятии, имеет
объективное бытие, существует...

Кант понял, что истинно научное познание возможно лишь
при посредстве «математического созерцания». Чувственное
созерцание не включает в себе условий, необходимых для об-
щеобязательного познания. Чувственные образы не в состоя-
нии охватить всей совокупности подлежащих познанию явлений.
И Кант совершает переход от психологизма к трансцендента-
лизму-..

[43] Гегелевская философия представляет последнее
и заключительное звено этой цепи. Мы видели, что у Юма,
Канта, Фихте субъект был поставлен над объектом, кото-
рый был объявлен чем-то не отделимым от субъекта...

[48—58] Категории, т. е. чистые универсальные поня-
тия, как время, пространство, причинность, суть с точки

зрения диалектического материализма, с одной стороны,
логические определения, с другой стороны, реальные
формы вещей...

Ограниченность трансцендентализма состоит в том,
что он не распространяет своих прав на реальную сферу
вещей и считает категории лишь субъективными, да
к тому еще и априорными, формами сознания. Фено-
мены же трансцендентализм обнимает категориальными,
т. е. логически-всеобщими формами, дающими возмож-
ность формулировать строго математические законы при-
роды, придать им универсальный характер. Но транс-
цендентализм, как и сенсуалистический феноменализм,

имеют дело лишь с явлениями. Для них бытие, вещи
в себе недоступны...