Очередная английская миниатюра, изображающая расстрел викингами св. Эдмунда: викинг (по крайней мере, в представлении английского художника) вооружен почти longbow
Нравы комментировать не будем: века были не просто Средние, но прямо-таки плохие, плюс обстановка гражданской войны, да еще с участием иностранных наемников. Но, как видим, противник оказывается побежден не столько благодаря большей силе английских луков как таковых (перестрелка начинается на дистанции, доступной обеим сторонам), сколько за счет большей маневренности риббальдов, включая «маневр огнем», лучшего использования тех козырей, которые предоставляет местность, – и вообще лучшего класса командной игры, даром что на чужом поле.
Опять налицо смертельная рана в незащищенную зону. Или как минимум защищенную хуже, чем корпус и голова: пришлемная бармица и высокий ворот кольчуги, когда он есть, обладают резервом прочности, но… Это вообще характерно для многих викингских перестрелок: да, стрела пробивает и кольчугу, и даже кованый шлем (в той же «Саге о Сверрире» неоднократно приведены примеры таких попаданий), но все-таки гибельным чаще всего оказывается ранение выше уровня брони. Особенно если речь идет о гибели конунга, ярла и вообще представителя воинской аристократии, защищенного особенно надежными доспехами. Когда такой гибнет от стрелы, то практически всегда эта стрела попадает в лицо или шею: Стирбьорн Сильный, Магнус Голоногий, уже известные нам тезки-Харальды (английский король и норвежский конунг)…
Впрочем, на «пробиваемых» расстояниях и береглись больше, в том числе за счет собственного щита, щитов свиты или даже самой ее как коллективного живого щита. В таком случае умелый лучник мог с толком использовать момент, когда
«группа поддержки» вражеского полководца расслабилась, полагаясь на недоступную (вроде бы!) для прицельного выстрела дистанцию.
Английские лучники смогли перевести эту игру на более высокий уровень. Причем в обоих смыслах: пробивания брони и меткого попадания в небронированную зону.
Хотя – раз уж мы упомянули Иоанна Безземельного, то тем более уместно проанализировать, как обстояло дело с лучной стрельбой в войсках Ричарда Львиное Сердце, тоже имевшего возможность опробовать лук с учетом
«иностранного военного опыта», пускай не южного, но северного!
С удивлением отметим, что в Крестовых походах английских лучников, можно сказать, не видно. Даже если внимательней присмотреться не просто к крестоносному «интернационалу», но и к тем отрядам, которые действительно прибыли из Англии. Сам Ричард, очевидно, не зная, что рыцарю «не подобает» стрелять из лука, этим искусством владел весьма прилично [20], но… предпочитал арбалет, которым пользовался не «прилично», а прямо-таки мастерски. И в своих стрелковых отрядах использовал преимущественно арбалетчиков.
Может быть, по каким-то причинам отряды качественных лучников «не попали» в королевскую армию: принципы формирования феодального войска –
отдельная и непростая история. Возможно, их не удавалось использовать в конкретных условиях Третьего крестового похода: постоянные марш-броски через обширные пустынные пространства вынуждали делать ставку на конницу. Не исключено, что Ричард осознанно стремился использовать преимущества арбалетов: такие преимущества действительно есть (равно как и недостатки), причем они неплохо проявляются как раз в противостоянии восточной коннице; но этот вопрос мы рассмотрим в соответствующей главе.
(Есть и еще одна возможность, которую мы рассмотрим как раз в этой главе, но не прямо сейчас…)
А что же противники крестоносцев? Может быть, враги заметили то, что не сочли нужным зафиксировать европейские хронисты?
Отчасти было такое, хотя, конечно, мусульманам было мудрено «вычислить» среди вражеских лучников именно англичан. Вот что пишет в своей «Книге назиданий» Усама… нет, не бен Ладен, а ибн Мункыз. Этот современник Ричарда Львиное Сердце, участник событий с восточной стороны, был очень нерядовым воином и военачальником, а вдобавок он известен как внимательный, правдивый хронист, сообщающий не только такие подробности, которые работают «на положительный имидж»:
«…Когда мы подъехали к крепости, то вдруг увидали восемь франкских рыцарей на дороге, проходящей над площадью: с возвышения нельзя было опуститься иначе, как по этой дороге. „Постой, – воскликнул Джум’а, – я покажу тебе, как с ними разделаюсь“. – „Это несправедливо, – возразил я, – мы поедем на них вместе“. –
„Поезжай!“ – крикнул он. Мы бросились на них и обратили их в бегство. Потом мы вернулись, воображая, что совершили нечто такое, чего никто, кроме нас, не в состоянии сделать. Нас было двое, а мы обратили в бегство восемь франкских рыцарей!
Мы остановились опять на этом пригорке и смотрели на крепость, как вдруг какой-то человек неожиданно взобрался наверх по этому крутому подъему; у него в руках был лук и стрелы. Он стал пускать их в нас, а у нас не было к нему дороги. Мы бросились бежать и, клянусь Аллахом, не верили, что ускользнем от него благополучно и наши лошади останутся невредимы.‹…› Мы вернулись, и сердце мое болело из-за этого пешего воина, который обратил нас в бегство, так как у нас не было к нему дороги. И как это один пехотинец обратил нас в бегство, когда мы сами заставили бежать восемь франкских всадников!»
Дабы не сложилось впечатления, будто лучник (похоже, именно английский!) настолько превосходит рыцарей, все же обратим внимание, что нам, как и Усаме, трудно понять, почему восемь конных «франков» отступили без боя: может, у них была срочная задача, от выполнения которой они не сочли возможным уклоняться? (В других эпизодах Усама отнюдь не стремится создать впечатление, будто он в бою сто#ит четырех рыцарей: даже при схватках один на один особых побед не видно!) Кроме того, важная подробность: у ибн Мункыза и его спутника не было хода к пешему лучнику. Точнее, на крутом откосе у них не было возможности подскакать к нему стремительным галопом и с ходу зарубить – номер, конечно, смертельный, но он, видимо, сулил больше шансов уцелеть, чем длительное отступление «под огнем».
Наконец, маленький финальный штрих: этот лучник так ни в кого и не попал…
Тем не менее пеший стрелок явно показал себя грозным противником; а что оба врага все-таки сумели от него уйти – то ведь даже в самом начале между ними было изрядное расстояние, которое потом только увеличивалось (это вверх по тому холму нельзя было скакать во весь опор!).
Интересно, были ли луки у них самих? Почти наверняка – да (хотя в схватках тяжеловооруженных всадников Усама в основном описывает действия клинком и копьем); но попытка отстреливаться явно могла обойтись слишком дорого!
Справедливости ради отметим: тот же автор фиксирует применение лука (или все-таки арбалета? Вряд ли: обстановка требует многократной стрельбы, а условия крайне неподходящие для того, чтобы перезаряжать арбалет) не только простыми пехотинцами. Вот эпизод штурма «недоступной пещеры, как бы подвешенной в самой середине горы», где пытаются отсидеться остатки потерпевшего поражение мусульманского отряда:
«Один из их дьяволов-рыцарей пришел к Танкреду и сказал: „Сделай мне деревянный сундук. Я в него сяду, а вы спустите меня к врагам на цепях. Только прикрепите их получше к сундуку, чтобы их не разрубили мечом, иначе я упаду“. Ему сделали сундук и спустили на цепях в подвешенную пещеру. Он захватил ее и привел всех, кто там был, к Танкреду. Это произошло потому, что пещера была открытая, в ней не было местечка, где бы люди могли спрятаться. Этот франк пускал в них стрелы и всякий раз в кого-нибудь попадал, так как место было тесное, а людей было там очень много».
Очень интересное (не для осажденных!) описание стрельбы фактически на дистанции рукопашного боя. Упомянутый в этой цитате Танкред – предводитель сицилийских норманнов; «дьявол-рыцарь» явно из числа его соплеменников, да и сами эти «дьявольские штучки» вполне в норманнском, даже викингском стиле, нечто подобное мы видим в ряде саг. Англичане как будто вовсе ни при чем, но…
Незадолго до первых крестовых походов и во время них в Европе порой применялись, в общем, восточные луки
…Но этот эпизод, возможно, проясняет, отчего Ричард Львиное Сердце не уделял особого внимания соплеменным лучникам. Даже отдавая им должное, он, правнук Вильгельма Завоевателя, все еще ощущал себя норманном: не сицилийским, конечно – но «нормандско»-английским [21]! И весь цвет его рыцарства – тоже! Причем это ощущение не было одной лишь только феодально-родовой декларацией: в рыцарской среде продолжали культивироваться навыки воинов-универсалов. Книгу, пожалуй, в руках держал далеко не каждый, а вот лук и меч были куда привычней.
Но даже в те десятилетия пути рыцаря и лучника разошлись если и не полностью, то заметно. Дальнейшая история воинских искусств углубила этот разрыв.
