2 Яров СВ. Люди и политика // Петроград на переломе эпох. С. 218-219.
3 Там же. С. 221.
4 В качестве иллюстрации приведем наблюдение очевидца, корреспондента «Вечернего слова», который в номере газеты от 15 апреля 1918 г. писал: «Характерной особенностью всех рабочих организаций Петрограда, не исключая и чрезвычайного собрания уполномоченных, является полное отсутствие какой бы то ни было политической активности. Катастрофичность политического положения России отступила на задний план перед злободневными вопросами об эвакуации, безработице и т.д. Рабочие совершенно перестали интересоваться политикой. [...] Необходимо также отметить, что в речах почти всех ораторов, выступающих на собраниях рабочих, красной нитью проходит мысль о необходимости самой серьезной борьбы с грядущим могучим развитием капитализма. Эта ломка настроений с особенной резкостью ощущается на чрезвычайном собрании уполномоченных. Новая рабочая организация умышленно уклоняется от постановки политических вопросов. На работах конференции поэтому лежит печать "практицизма"».
24
сти пролетариата как «элементе общего социального поведения, во многом определяемом конформистскими стереотипами», о «равновесном» положении самого большевистского режима, который держался не поддержкой масс, но жесткой организационной и идеологической регламентацией своих сторонников'.
Последнее замечание тем более уместно, что историки, на наш взгляд, неоправданно мало обращают внимание на то обстоятельство, что ранний большевизм как в социальном смысле явление маргинальное находился в состоянии перманентной конфронтации со всем обществом или его абсолютным большинством, не пользовался сколько-нибудь устойчивой поддержкой со стороны ни одного класса или социальной группы и в силу этого был вынужден широко использовать методы социальной демагогии, пропагандистского давления (или «агитационного натиска», по удачному выражению Ярова), социально-политического маневрирования, провокации столкновений классовых интересов, обострения их взаимоотношений или подрыва изнутри2. Нам представляется, что именно в этом заключалась суть большевистской социальной, в том числе и рабочей, политики, начиная с рубежа 1917—1918 гг. и на протяжении всего периода социальной разнородности российского общества.
После многолетнего перерыва, в 2001 г. к истории движения рабочих уполномоченных вновь обратился профессор Петербургского гуманитарного университета профсоюзов В.И. Носач3. На первый взгляд, его новая книга во многом отличается от его же сочинений тридцатилетней давности, которые, как, вероятно, помнит читатель, стали рекордными по части тенденциозности оценок даже на общем советском историографическом фоне. Сейчас этот автор избегает писать об инициаторах Собрания уполномоченных как об эсеро-меньшевистских «элементах», а о его рядовых членах и сторонниках как о «жалкой кучке белогвардейцев». Многообещающе выглядит и заголовок соответствующего раздела его новой работы («Рабочими уполномоченные»), и, пусть и робкие, попытки опереться на вновь опубликованные архивные материалы, включая статистические. Эти последние не всегда представлены корректно4, но даже в таком виде они недвусмысленно показывают массовый и пролетарский состав этих рабочих организаций.
В целом, однако, новая книга В.И. Носача представляет собой симбиоз более или менее свежего фактического материала и, по сути, старых оценок, хотя и несколько смягченных. В первую очередь это касается вопроса об
1 Яров СВ. Люди и политика. С. 212, 222, 225.
2 Эта особенность большевистской политики заводит в тупик тех современных западных исследователей, которые причисляют себя к «ревизионистам» и, в отличие от «консерваторов», принимают те или иные факты и последствия большевистского социального маневрирования за их твердый и выверенный курс.