ЛЮБА (очень серьезно). Я не про то. Забывать-то как раз ничего не надо. Ты именно что – помни.
ЗОЯ (искренне). Зачем?
ЛЮБА. Если все на свете перезабыть, что останется?.. Я вот что спросить хотела… Ты не дергайся, проводы не панихида, успеешь. Ты правда надеешься, что – талант? Ну, что годишься для этого дела?
ЗОЯ (не задумываясь). Павел говорит…
ЛЮБА (резко). А мне на него плевать! Я не у него – у тебя спрашиваю.
ЗОЯ (машинально). … он так даже уверен, сто процентов.
ЛЮБА (нетерпеливо). А ты?!
ЗОЯ (после паузы; без утайки). Не знаю, Любаня… Страшно.
ЛЮБА (кивнула). Страшно. Вот и я так думаю. Не то что, не дай Бог, провалишься, вернешься назад, это с кем не бывает, вон Алка – четвертый год землю носом роет, а ничего, жива, здорова, чего и нам желает. А вот выбьешься в артисты – вот тогда и страшно станет.
ЗОЯ (не понимает ее). Почему?
ЛЮБА. Так если там у вас, оказывается, надо всю дорогу все самое твое личное, самое тайное – наружу, всем напоказ… Ну как ты со своими письмами… (Неожиданно.) Не стыдно было?
ЗОЯ (опять не понимая ее). Чего стыдно-то?!
ЛЮБА. Лично я бы не смогла. Что мое – мое, кому какое дело?! Себя наизнанку выворачивать – это ж какие силы нужно?..
ЗОЯ. Не знаю… Увидим. Еще, может, не примут, от ворот поворот…
ЛЮБА (убежденно). Нет, я не смогла бы. Духу не хватило б… Не перебирай ножонками, успеешь, может, навек расстаемся, когда еще поговорим. Я ведь тебя люблю, потому и спрашиваю. Ведь если там у вас на самом деле врать ни грамма нельзя, одну чистую правду им вынь да положь… Страшно ведь, Зойка, поневоле мандраж берет!
ЗОЯ. Это ведь какие роли попадутся…
ЛЮБА (твердо). Что в тебе есть, то и есть, занять не у кого. Я ведь опять не про то…
ЗОЯ (скрывая нетерпение). Ты говори, не бойся, Люба!
ЛЮБА. Это я-то боюсь?! Ты видела, чтоб я кого боялась? Еще не родился тот человек! (Помолчала.) А я знаешь про какой фильм мечтаю? И чтобы ты, ясное дело, в главной роли?
ЗОЯ. Интересно…
ЛЮБА (прислушиваясь к самой себе). Вот чтоб как сейчас – набережная эту пустая, море серенькое, тихое, теплоход трубит где-то в тумане, не видать, чайки голодные орут, и не то, про что говорим, главное, а про что – ни слова. А там все равно скоро опять новый сезон, и все сначала, хоть и без нас уже, и что-то будет… Что-то будет… (Смутилась, махнула рукой.) Ах, оставьте! Не обращай внимания. (Спряталась за привычный свой насмешливый тон.) Тем более, действительно, очень может случиться, что отфутболят тебя за милую душу обратно, опять на набережной, у Зинкиной «Эспаньолы», встретимся, будто и не разбегались в разные стороны. Ладно. Фирма претензий не имеет. Беги. Аленка небось уже от нетерпения фужеры зубами грызет.
ЗОЯ. Но ты придешь? Я вправду обижусь.
ЛЮБА. Куда я денусь. Только не надейся – плакать не буду.
ЗОЯ. Учти, ждем! (Ушла было совсем с набережной, потом остановилась, кинулась бегом обратно к Любе). Я тоже тебе хотела, Любка… (Лихорадочно и торопливо.) Я не вернусь никогда! Я уже не смогу! Я уже как заразилась на всю жизнь… примут, не примут, есть талант, нету – уже все равно не смогу, обратно дороги нет. Я еще тогда, когда эти свои письма ненаписанные в микрофон без стыда, будто и не я это, а кто-то другой, посторонний, рассказывала, и камера жужжит, и все прожектора на меня нацелены, и одни чужие люди вокруг, а мне все равно не совестно, только страшно, ноги подкашиваются, - я еще тогда поняла: все! Будто все разом оборвалось. Будто я предательство какое-то совершила, неизвестно какое, самой себя уже не узнать, а все равно не совестно! Все, Любка, все! И виноватой перед вами я тоже себя не чувствую нисколечки! Так что обижайтесь, не обижайтесь, а не вернусь… (Улыбнулась через силу, махнула, подражая Любе, рукой.) Ах, оставьте!.. (Убежала с набережной.)
Пауза. Заметно стемнело.
Из своего кафе выходит ТЕТЯ ЗИНА. Снимая на ходу халат.
ТЕТЯ ЗИНА. Как подумаю, что и Люську рано или поздно не миновать провожать…