Первая цель — расширять человеческие возможнос­ти. Для этого требуется, чтобы возможности человека были определены и изучены.

Дата: 2025-05-21; Просмотры: 4

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Вторая цель состоит в том, чтобы человекоориентирован-ные проекты помогали преодолевать человеческие ог­раничения. В соответствии с этим требованием должны быть определены указанные ограничения и разработаны соответствующие компенсаторные механизмы. Напри­мер, хорошо известны ограничения, связанные с кратко­временной памятью и некоторыми логическими опера­циями, могущие приводить к ошибкам. Следовательно, проект должен создавать предпосылки для минимального обращения к кратковременной памяти и исключения продолжительных логических операций (например, сложные, необычные процедуры).

Третья цель состоит в том, что оно должно благоприят­ствовать принятию проекта теми, кто будет работать с создаваемой системой. Для этого необходим наиболее полный и явный учет в процессе проектирования предпо­чтений и индивидуальных различий людей, которые будут действовать с системой.

Учет предпочтений работающих людей предполагает раскрытие психологического содержания значимости для них трудовой деятельности. Теоретические проблемы смысла труда и его субъективного смысла еще недоста­точно проработаны, что проявилось, в частности, в срав­нительном исследовании значимости труда для работаю­щих людей восьми стран Запада [63]. Пятью составляю­щими характеризуют значимость трудовой деятельности: субъективный смысл трудовой деятельности (работы), мотивация, место труда в жизни индивида, нормирование труда и основные роли в трудовой деятельности. Эти пять характеристик должны быть увязаны между собой и с работой [64].

Человекоориентированное проектирование не под­меняет и не отменяет техническое проектирование, а обуславливает изменение стратегии технической мысли. Процесс проектирования, как правило, идет от предпола­гаемых технических возможностей системы; исходя из этого далее определяются место и функции человека или группы людей, при этом учитываются преимущественно ограниченность возможностей человека (относительно небольшое количество информации, которую он может переработать в единицу времени, медленность реакции, недостаточная сопротивляемость помехам и т.д.). Челове­коориентированное проектирование развивается по дру­гому пути. "Этот путь состоит в том,— говорил А.Н.Ле­онтьев в 1967 г.,— чтобы в разработке технического задания исходить из идеи обслуживания деятельности человека автоматами и соответственно учитывать прежде всего позитивные возможности человека как действи­тельного субъекта труда, т.е. то, что составляет не его недостатки, а его преимущества по сравнению с маши­ной" [68].

Растущее осознание того, что разработчики компью­терных систем часто создают многофункциональные и совершеннейшие системы, которые не дают ожидаемой эффективности при их использовании, побуждало ори­ентировать проекты систем на способности и потребнос­ти возможных пользователей. Системное проектирова­ние с его постулатом о том, что любая построенная человеком система — это система, спроектированная как дополнение к функциям определенного типа операторов, играющих ключевую роль [40],— нашло свое развитие в проектировании компьютерных систем. Началось с при­знания того факта, что знания и квалификация пользова­теля, специфическая способность его реагировать на неожиданное и непредвиденное, вносить новшество и добиваться цели наперекор трудностям,— существенны для эффективности системы [65]. В этой связи не лишне напомнить, что в еще в конце 60-х годов в одной из дискуссий по проблемам эргономики высказывалось ут­верждение, что если инженеры признают значимость человеческих факторов в технике, то они должны прини­мать их во всей сложности, а не так, как это им удобно и проще для решения проектных и конструкторских задач [66].

Наиболее зримо черты человекоориентированного проектирования проявляются при создании "дружест­венных" человеку вычислительных систем. Основу таких систем составляют программные средства, обеспечиваю­щие удобный и естественный для пользователя способ взаимодействия, защиту от ошибок и развитые средства подсказки и диалоговой документации. Принципы и ме­тоды создания таких систем рассмотрены в гл. VIIL

Установка на преодоление узких рамок эргономи­ческого обеспечения технико-центрированного проекти­рования достаточно явно просматривается и в развитии эргодизайна, зародившегося в сфере разработки компью­терных систем и в практике которого формулируются такие принципы и рекомендации:

323

♦ эргодизайн должен быть ориентирован на пользователя;

♦ сначала следует спроектировать рабочую задачу, а затем машину, т.е. прежде дизайн задачи, а затем ди­зайн технических средств для ее выполнения;

♦ приспосабливать необходимо технические средства к пользователю, а не наоборот;

♦ нельзя проектировать технические средства для пользо­вателя как "нормативного 50-перцентильного гуманои­да" и даже "95-перцентильного гуманоида". Следует проектировать с учетом индивидуальных различий людей. Например: а) использовать мультимодальное кодирование (некоторые предпочитают текст, другие — пиктограммы, третьи — звук); б) отдавать предпочте­ние образам или образам плюс текст, а не одному тексту; в) применять новые технологии, например искус­ственный интеллект, для создания адаптируемых ин­формационных интерфейсов пользователя;

♦ рекомендуется использовать естественный язык, а не техническую терминологию; инструктировать пользова­теля на языке его рабочей задачи, а не путем исполь­зования терминов, характеризующих машину или ее функционирование;

♦ необходимо создавать предпосылки формирования у пользователя концептуальной модели функционирова­ния машины и процесса работы, а не заставлять его следовать шаг за шагом по всему процессу;

♦ вместо проектирования машин, в которых не было бы отказов (что чрезвычайно дорого), надо находить кон­структивные решения, создающие предпосылки для лег­кого и быстрого устранения расстройки, разрегулиро­вания, помех и других проявлений нарушения работо­способности технического объекта;

♦ эргодизайн как профессиональная деятельность начи­нается не там, где завершается инженерная разработ­ка конструкции, а на стадии зарождения проектного замысла [67].

Человекоориентированное проектирование достига­ет реальных результатов только в тех проектных и кон­структорских организациях, в которых произошло изме­нение стратегии технической мысли, стратегии технико-центрированного проектирования, как это имеет место, например, в компании "Боинг", корпорации "Ксерокс", а также во многих фирмах США, стран Западной Европы и Японии, создающих аппаратные и программные сред­ства вычислительной техники. Наиболее полно принци­пы человекоориентированного проектирования реализо­ваны при разработке конструкции кабины пилота новей­шего широкофюзеляжного дальнемагистрального пасса­жирского самолета "Боинг-777", которая явилась резуль­татом целенаправленной реализации стратегии компа­нии: "Проектирование, ориентированное на человека". При этом кабина нового самолета включает все наилуч­шие проектные решения, опробованные в многолетней практике полетов самолета "Боинг-747-400" (рис. 28 цв. вкл.).

При проектировании кабины предложены новые возможности для пилотов: вместо электронно-лучевых трубок применены цветные жидкокристаллические дисплеи вроде тех, что в электронных часах. Все шесть экранов имеют размер 20x20 см, а потому взаимозаме­няемы. На нижний экран электронной системы контроля за двигателями и оповещения о неисправностях выводит­ся список предполетной проверки систем. Для поиска нужной системы в списке служит сенсорное поле, нажимая пальцем на которое можно управлять курсором по тому же принципу, что и "мышью" в персональном компьютере. Нажатием кнопки информации о состоянии выбранной системы она выводится на экран. При необходимости ее можно сразу же распечатать на принтере.

"Боинг-777" стал первым самолетом фирмы, осна­щенным электродистанционной системой управления (ЭДСУ), действующей на все рулевые поверхности без механической подстраховки. Для повышения надежнос­ти система двукратно дублирована. Основу ЭДСУ состав­ляют три компьютера фирмы "Джи-и-си электронике" [69].

Разработчики новой кабины руководствовались че­тырьмя ориентированными на экипаж принципами [70, с. 11]. Реализация каждого из них и всех в едином ком­плексе породила калейдоскоп оригинальных эргодизай-нерских решений, хотя сами принципы на первый взгляд не представляют ничего необычного:

1) кабина пилотов должна проектироваться с учетом груп­повых действий и подготовки, основанной на прошлом опыте летчиков;

2) все члены экипажа в конечном итоге ответственны за безопасное проведение полета;

3) оборудование кабины должно быть устойчивым к ошиб­кам, создавать предпосылки для наилучших способов их предотвращения с целью повышения безопасности;

4) летчик есть высшая инстанция управления полетом самолета.

Работая с экипажами на различных авиалиниях при создании кабины "Боинга-777", специалисты этой компа­нии обнаружили, что наиболее предпочтителен консер­вативный подход к проектированию кабины, основанный на прошлом опыте, что может упростить и подготовку членов экипажа, и использование оборудования. В том, что касается безопасности, практически всегда предпо­читается консервативный подход. Эти факторы приводят к эволюционному подходу, когда избирательно проекти­руются и внедряются те новые возможности, которые явно предпочитаются заказчиками.

Можно констатировать определенные изменения в профессиональном мышлении все большего числа кон­структоров и инженеров в авиации, что само по себе представляет значимый результат развития и освоения принципов и методов человекоориентированного проек­тирования. Все чаще инженерно-техническими специа­листами в авиации совместно с эргономистами обосно­вывается или признается положение о том, что автома­тизация управления летательным аппаратом предназна­чена, прежде всего, для выполнения наиболее сложных задач; тем не менее при любой степени автоматизации ответственным за исход полета является летчик. "При любом уровне развития техники человек должен оста­ваться руководителем системы и исправлять работу тех­нических элементов системы (дублировать ее функции),

324

а машина должна помогать человеку в достижении по­ставленной цели" [71, с.22].

Ширится перечень промышленных изделий, рабочих мест и компьютеризированных систем, при разработке которых достаточно полно использован потенциал чело-векоориентированного проектирования. Норвежские эр­гономисты, дизайнеры и врачи изучали различные спо­собы сидения, начиная с того момента, когда новорож­денный впервые предпринимает попытки сесть. На осно­ве результатов многолетних исследований норвежские специалисты спроектировали принципиально новый спо­соб сидения на коленях, являющийся оптимальным с точки зрения расположения и функционирования внут­ренних органов человека при положении сидя. Новая поза, которая субъективно оценивается как наиболее удобная, позволяет достигнуть оптимального распределе­ния нагрузки между бедрами и коленями, что, в свою очередь, способствует предотвращению искривления по­звоночника. Установлено также, что при таком положе­нии тела (колени опущены вниз, спина прямая) улучша­ются кровообращение и дыхание (рис. 9-2).

После того, как спроектирован был новый способ сидения, дизайнеры и конструкторы создали для него техническое устройство. Особенность конструкции четы­рех устройств, которые названы стульями "Баланс" ("Balans"), заключается в том, что они имеют наклоненное вперед сиденье в виде валика и специальный валик для колен, обеспечивающий удобство и устойчивость посад­ки. Нет ни спинки, ни подлокотников. Стулья использу­ются в жилище, в конторских и общественных помеще­ниях [72] (рис. 9-3).

В гл. VI рассказывалось об одной норвежской фирме, создавшей рабочее место (система "Эргоном"), в котором реализованы принципы и подходы человекоориентиро-ванного проектирования и которое определяется как иде­альное с точки зрения эргономики [73].

Цель проекта 1217 (1199) Европейской стратегичес­кой программы исследований в области информацион­ной технологии состояла в том, чтобы спроектировать и

325

разработать человекоцентрированную компьютезиро-ванную интегрированную производственную систему, основанную на принципах объединенного социального и технического проектирования [74]. Участники проекта предприняли следующий логический шаг: они сформули­ровали социальные требования к системе в том же ряду, в котором были определены технические и экономичес­кие требования и с которыми инженеры постоянно имеют дело. Основываясь на материалах европейской социологии, изучавшей развитие производственных сис­тем в социальном контексте, сформулированы были тре­бования к системе, которая должна создавать возможнос­ти для социализации и поддержки, помощи со стороны коллег; самостоятельной работы; развития личности и индивидуальных методов работы; экспериментирования и обучения, развития и применения навыков; регулиро­вания стресса [75].

Однако самих по себе этих требований недостаточ­но. Необходимо иметь определенные принципы проекти­рования, которые приведут к технике и технологии, удовлетворяющих этим требованиям. Незыблемым для разработчиков являлось то, что весь спектр эргономичес­ких знаний необходимо использовать при проектирова­нии организации труда, рабочей среды, интерфейса сис­темы "человек —машина". Разработчики рассматривае­мого проекта сформулировали следующие принципы проектирования техники.

Во-первых, техника не должна проектироваться с использованием традиционной практики распределения функций между человеком и машиной, основанной только на технических и экономических требованиях. В процес­се проектирования необходимо рассматривать психоло­гическое значение функции, безопасность работы чело­века с системой и ее влияние на здоровье человека; критические значения функции и прогнозируемость про­цесса работы [76]. Для того чтобы преодолеть трудности, связанные с предложенным концептуальным подходом, проектировщики должны искать и находить такие сферы и ситуации, где решение о распределении функций между человеком и машиной можно передать человеку-оператору.

Во-вторых, оператор должен полностью контроли­ровать функционирование техники и не должно быть препятствий для его деятельности в условиях, при кото­рых компьютер находит что-то неприемлемым. В таких ситуациях компьютер должен предупреждать оператора о возможных последствиях его действий, но не должен мешать оператору сделать то, что тот считает нужным. Во всех случаях оператор должен принимать управляю­щие решения после того, как компьютер выдаст необхо­димые данные.

В-третьих, система должна разрабатываться таким образом, чтобы предоставить пользователю выбор, как ее использовать. ЧелОвек-оператор должен быть свободен в формировании своих собственных ме­тодов работы, и систему необходимо проектировать таким образом, чтобы предоставить ему такую возмож­ность. Это подразумевает, что следует предусматривать не один, а несколько возможных способов выполнения определенной задачи [38].

Практические достижения человекоориентирован-ного проектирования очевидны. Однако именно поэтому остро ощущается необходимость разработки теории та­кого проектирования. По аналогии с развитием приклад­ной психологии можно констатировать, что становление человекоориентированного проектирования — это нача­ло закономерного перехода от прикладной эргономики, т.е. приложения эргономики к различным сферам про­мышленной, бытовой, космической, военной и других практик, к формированию собственной эргономической практики. Различие состоит в том, что в первом случае профессиональная деятельность эргономиста определяется ценностями, задачами, традициями "чужой" сферы практи­ки; непосредственное практическое воздействие на объект оказывает не эргономист, а другой специалист, и ответст­венность за результаты, естественно, несет этот другой. Эргономист оказывается отчужденным от реальной прак­тики, и это обусловливает опасную тенденцию к утрате специфики эргономического мышления. Во втором случае эргономист сам формирует цели и ценности своей профес­сиональной деятельности, сам принимает участие в осу­ществлении необходимых воздействий на объект и несет ответственность за результаты своей работы.

В эргономической практике впервые возникает на­стоящая потребность в эргономической теории, так как от "чужой" практики всегда исходил запрос не на тео­рию, а на конкретные рекомендации и оценки. К эргоно­мике в полной мере относится положение, согласно ко­торому "психологическая практика нуждается в такой теории, у которой можно не только что-то взять, но и которой можно отдать. Практическая работа порождает богатейший живой материал, и, не имея подходящих теоретических средств для ассимиляции этого материала, психолог чувствует себя, как сказочный герой, которому позволено унести столько золота, сколько он сможет, а у него нет под рукой даже захудалого мешка. Это послед­нее требование: возможность отдавать, вкладывать в тео­рию свой капитал, радикально отличает «свою» психоло­гическую практику от «чужих» в их отношении к психо­логической теории" [77, с.20].

Рассматриваемая схема формирования собственно эр­гономической практики и ее теории имеет принципиальное значение для дальнейшего развития эргономики. По сути, это ориентиры превращения эргономики в действительно самостоятельную практическую дисциплину.

9.4. Исследования духовного роста человека — зона ближайшего развития человекоориентированного проектирования

В главе предпринята попытка наметить пути форми­рования оснований будущего развития эргономики и человекоориентированного проектирования, исходя из

326

представлений о действительной сложности развития человека. Для этого потребовалось выйти за рамки эрго­номики и обратиться к философии, культурологии, семи­отике, психологии, физиологии, поэзии и литературе, в центре внимания которых всегда был человек, его духов­ное развитие. Эргономике есть чему у них поучиться. Важно осознать, что без представлений о духовном раз­витии человека она не может стать полноценной челове-коориентированной проектировочной дисциплиной. Только опираясь на них, эргономика сможет действитель­но способствовать проектированию лучшего мира людь­ми и для людей, в котором не человек для техники, а техника для человека. При такой далеко идущей поста­новке проблемы очень трудно оставаться на почве реаль­ной практики эргономики, исходить из ее наличного состояния и материала. И тем не менее не так уж бес­смысленна попытка побудить задуматься о будущем эр­гономики, обратившись к новым представлениям о духов­ном развитии человека.

Проникновение в суть духовного бытия человека — мировая загадка, стремление решить которую ознамено­вано выдающимися озарениями и свершениями. В дан­ном же разделе преследовалась скромная цель: на основе возможного осмысления того, что обнаружено другими, и привлечения результатов собственных исследований представить первоначальный набросок модели духовного развития человека. Это продиктовано стремлением уйти от упрощенчества в эргономике и психологии, которое с необходимостью сопровождает тенденцию современной науки сводить все к количеству. Приходится, к сожале­нию, принимать достаточно жесткий упрек: "Абсурдная идея количественной психологии поистине представляет собой ярчайшую степень заблуждения современного «са-ентиста»" [6, с.41].

В позитивном плане разработка указанной модели связана с идеями о том, что вся природа, весь космос есть наше подобие, весь он символ духа. При этом мир под­ражает не духу, как таковому, а проявленному телесно-органическому духу, органом его само-обнаружения. Для эргономики представляется перспективной такая поста­новка проблемы применительно к орудиям.

"Совокупность орудий есть наше хозяйство. Мы живем не вообще в мире, а именно в той его части, которую так или иначе ассимилировали, сделали своим достоянием, обратили в свое хозяйство и — поскольку достигли этого. Мы живем, поскольку мы — хозяева. Хозяйство же наше — наше внут­реннее содержание, но осуществленное через про­екцию вовне: не станет нашим то, что изначально не принадлежало нам. Наше хозяйство, воистину наше, есть совокупность наших внутренних дви­жений — совокупность символов нашего духа. Наше хозяйство, следовательно, насквозь прониза­но нашим духом, и все то, что не есть образ духа, — не есть и часть хозяйства" [22, с.184].

В хозяйстве этом подлежит различать, по П.Флорен­скому, разные степени ассимиляции, разные слои его, ряд концентрических дворов, ряд скорлуп или наплас­тований. Этот ряд можно продолжить и в обратную сторону.

Созвучны разрабатываемой модели духовного раз­вития человека и определенные идеи философской ан­тропологии о человеке и о том месте, которое он занимает в общей совокупности бытия, мира и Бога.

"Только исходя из сущностной картины человека, которую исследует философская антропология, и идя навстречу актам духа, проистекающим из центра человека, можно сделать вывод об истин­ных атрибутах конечной основы всех вещей" [78, с.380].

Определение личности, полагает М.Шелер, в основу которого положен разум, равносильно ее обезличиванию, ибо разум идентичен у всех людей, и акты разумной деятельности надындивидуальны. Если бы были возможны существа, поясняет философ, деятельность которых исчер­пывалась бы разумом, то эти существа были бы не личнос­тями, а логическими субъектами. Но личность — это кон­кретное единство, сущность которого состоит в разнообра­зии актов и возглавляется эмоциональностью духа.

9.4.1. Метафора духовного роста и развития человека

На протяжении книги не раз приходилось сталки­ваться с трудностями проведения отчетливых границ между человеком и миром, которые связаны с обрати­мостью внешних и внутренних форм, образующих чело­веческое поведение, деятельность, познание и сознание. Сформировано представление о функциональных орга­нах индивида, "тело" которых составляют не только ес­тественные органы человека, но и созданные им искус­ственные орудия, органы, приставки, амплификаторы, которые часто называют артефактами, а иногда и арте-актами. В этих наименованиях подчеркивается то, что это не природные, а искусственные средства многообразных форм человеческого поведения и деятельности. Возника­ют резонные вопросы: как человек справляется со слож­ностью созданного им мира? Как этот мир становится (если становится?) его достоянием, второй природой, его собственной второй натурой, которую не так то легко отличить от его первой натуры? Трудности связаны не только со словами поэта: "Все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды". Они связаны с тем, что как бы мы далеко не шли вглубь человеческой истории, мы нигде не найдем человека без языка, труда и сознания, т. е. без его искусственных органов. А если найдем, то это будет не человек. Поэтому не лишено оснований замечание М.К.Мамардашвили, что природа не делает людей. Человек делает себя сам. И в этом смысле он сам искусственное существо, артефакт или, точнее, артеакт. Идея о том, что человек не факт, а акт принадлежит П.А. Флоренскому. Как же можно предста­вить себе развертывание актов "Человеческой комедии" ?

Возможный путь понять это состоит в том, чтобы охватить в целом развитие и рост человека, который сам, как барон Мюнхаузен, должен вытаскивать себя за воло­сы из социального болота. Разумеется, вне социума су­ществование человека невозможно, но социум в такой

327

же мере содействует развитию человека, в какой и пре­пятствует этому развитию, ограничивая его поведение, деятельность, даже сознание (которое по определению должно быть свободным) бесчисленными нормами, писа­ными и неписаными законами, табу, правилами культур­ного, игрового, учебного, трудового, правового, наконец, идеологического (уголовного) общежития. Естественно, что подчинение социуму требует усилий, а преодоление его требует их же в неизмеримо большей степени. Пос­леднее М.К.Мамардашвили характеризовал как труд сво­боды.

Для того, чтобы целостно представить себе образ развития и роста человека, усвоение им культуры, его адаптацию к социуму и преодоление его, автономизацию от него, полезно поискать живые метафоры этого про­цесса. Неиссякаемым источником метафор для науки служит искусство. Приведем две близкие по смыслу к искомому образу развития метафоры. На первый взгляд, они имеют технический характер. Первая принадлежит М.Волошину:

"Наш дух — междупланетная ракета, Которая, взрываясь из себя, Взвивается со дна времен, как пламя."

Здесь интересны образы полета, свободы, самораз­вития и спонтанности: "взрываясь из себя". Второй образ развития принадлежит О.Мандельштаму. В "Разговоре о Данте" он размышляет о развитии "поэтической материи":

"Развитие образа только условно может быть названо развитием. И в самом деле, представьте себе самолет,— отвлекаясь от технической невоз­можности,— который на полном ходу конструиру­ет и спускает другую машину. Эта летательная машина также точно, будучи поглощена собствен­ным ходом, все же успевает собрать и выпустить третью. Для точности моего наводящего и вспо­могательного сравнения я прибавлю, что сборка этих выбрасываемых во время полета технически немыслимых новых машин является не добавочной и посторонней функцией летящего аэроплана, но составляет необходимейшую принадлежность и часть самого полета и обуславливает его возмож­ность и безопасность в не меньшей степени, чем исправность руля или бесперебойность моторов.

Разумеется, только с большой натяжкой можно назвать развитием эту серию снарядов, констру­ирующихся на ходу и вспархивающих один из дру­гого во имя сохранения цельности самого движения" [79, с.229-230].

Говоря современным языком, О.Мандельштам дал образ многоступенчатой ракеты, ступени которой кон­струируются не на земле, а по ходу полета. Если к этому добавить отмечаемое поэтом свойство поэтической мате­рии, называемое обращаемостью или обратимостью, бла­годаря которому происходит непрерывное превращение поэтического субстрата, и то, что этот субстрат сохраняет свое единство и стремится проникнуть внутрь самого себя, можно заключить, что эта невозможная с техничес­кой точки зрения метафора представляет собой весьма правдоподобный и интересный образ развития человека. В этом образе при замене понятия поэтической материи понятием психологической реальности получается образ саморазвития человека. Речь идет именно о саморазви­тии, поскольку О.Мандельштам говорил о проникнове­нии внутрь самого себя. Это, конечно, не происходит автоматически.

О.Мандельштам, правда, с сомнением относится к тому, чтобы конструирование на ходу серии снарядов называть развитием. Нужно сказать, что он вообще с недоверием относился к понятиям "развитие", "про­гресс" (Н.Я.Мандельштам пишет, что когда маленький Мандельштам услышал слово "прогресс", он заплакал). Он предпочитал понятия "рост", "конструирование", ко­торые вполне адекватны предмету настоящего изложе­ния. В науках о человеке понятия самосозидания, само­строительства, роста не менее распространены, чем по­нятие развития.

Вернемся к метафоре Мандельштама. Ключевым здесь является не межпланетность, как у Волошина, а многоступенчатость, конструирование на ходу и загляды-вание внутрь самого себя. Символика полета распростра­нена в искусстве не меньше, чем символика пути. Худож­ники как бы недоумевают, почему человек, рожденный летать, ползает. Это не только недоумение, но и наука, поучение:

"...про-изведение искусством чего-то есть нечто такое, посредством чего мы можем начинать дви­гаться, понимать, видеть и т.д.— двигаться через колодец души. Сначала внутрь, чтобы потом вер­нуться — перевернувшись" [80, с.23].

М.К.Мамардашвили, вслед за О.Мандельштамом, де­лает следующий шаг в расшифровке дантовского символа полета:

"Многие комментаторы отмечают странное свойство топографии дантовского Ада, Чистили­ща и Рая, всего этого движения. Поскольку Данте начинает движение, спускаясь вниз из определен­ной точки, когда голова у него находится так, что он видит, как мы с вами, то же небо, солнце, деревья. А возвращается через туже самую точку, но голова его уже обращена к другому небу, к другому миру. Разные миры. Тот назовем условно непонятный мир, а этот — понятный. Другой мир, другая реальность. Как же это возможно? Как можно было так двигаться и оказаться в той же точке, чтобы перевернутым оказалось небо? Зна­чит ты должен был, продолжая двигаться, пере­вернуться. Мир не перевернулся — перевернулся Данте. И если вы помните, на пути Данте есть точка, где, как он выражается, «сошлись стяженья всей земли», то есть сошлись силы тяготения всей земли, и там — чудовище Герион, вцепившись в шкуру которого движется Данте, — он перевора­чивается и начинает совершенно непонятным об­разом уже восходящее движение" [80, с.23].

М.К.Мамардашвили, вслед за Данте и Прустом, на­стойчиво повторяет, что двигаться можно только путем произведения, т. е. особого рода работы внутри жизни. Он понимает произведение в широком смысле и видит в нем органы нашей жизни, т. е. нечто такое, внутри чего действительно производится жизнь.

328

9.4.2. Вертикаль духовного развития

Действительно, развитие, или рост человека прохо­дит болыпее'или меньшее число ступеней, на каждой из которых происходят заглядывание, движение внутрь самого себя и "выпархивание" вовне. Назовем их узлами. Это название заимствовано из строчки О.Мандельштама: "Узел жизни, в котором мы узнаны и развязаны для бытия". Здесь удивительно точно характеризуется ситуа­ция развития, которая представляет собой не только завязывание узлов (ср. "узелок на память" или "узлы" А.И.Солженицина), но и их развязывание. Последнее не менее важно и порой представляет собой значительно большие трудности. Невозможность развязать узел не­редко означает конец развития, а то и смерть. Трудности же в развязывании жизненных узлов сопровождаются кризисами роста и развития. Метафору узла развития использовал и М.Пруст:

"Мы с эмоцией вспоминаем слова, которые друг нам сказал, считая их драгоценным вкладом в нашу жизнь, хотя мы вовсе не здания, к которым снару­жи можно добавлять камни... Мы вовсе не дома,... а скорее деревья, которые из собственного сока извлекают следующий узел своего ствола " [Цит. по: 80, с.217].

На рис. 9-4 схематически изображена единица, кле­точка, или узел развития. При всей кажущейся простоте узел представляет собой сложнейший акт развития или конструирования ступени развития. К его действитель­ной сложности будем идти постепенно.

Акты развития неоднородны. Это связано с тем, что они могут совершаться внутри различных форм совмест­ной и индивидуальной деятельности человека. Поэтому каждому узлу соответствует своя опосредствующая раз­витие форма деятельности или действия. Как следует из изложенного выше, деятельность осуществляет­ся с помощью тех или иных орудий, средств, которые выполняют не только свою непосредст­венную роль ее оснащения, но и являются меди­аторами и стимуляторами роста, развития чело­века. В узле развития представлены также уже знакомые нам функциональные органы. На рис. 9-4 слева указан функциональный орган, кото­рый выступает в роли материала, точнее, мате­рии развития. Этот же функциональный орган выступает в роли средства той или иной формы деятельности. В горниле этой деятельности с по­мощью медиатора происходит конструирование нового функционального органа (на рис. 9-4 справа), выступающего в роли непроизвольного результата или сознательной цели деятельности. Когда акт развития совершился, т. е. когда полу­чен результат, и один функциональный орган (материал) трансформировался в другой (цель), последний может стать материалом и средством для нового витка развития.

На следующем витке произойдет подобное только что описанному и появится новый функ­циональный орган — новообразование, скон-

струированное в другом акте деятельности. Доминантой предложенной схемы является саморазвитие индивида, понимаемое как открытый процесс. Индивид открыт к усвоению новых видов деятельности, новых медиаторов роста, к конструированию все новых и новых функцио­нальных органов, т. е. к созданию и совершенствованию своего собственного предметно-телесно-духовного орга­низма, включающего внешний и внутренний миры.

Из характеристики узла развития, который, возмож­но, лучше назвать узлом жизни, должно быть ясно, что развитие представляет собой серию узлов (ступеней, снарядов), нанизанных на некоторую ось. Она показана на рис. 9-5. По отношению к горизонтали, на которой развертывается время человеческой жизни (стрела ре­ального, содержательного времени), на схеме представ­лена гипотетическая, хотя многими постулируемая, вер­тикаль духовного роста или духовного развития. Схема включает семь узлов или ступеней (многоступенчатой ракеты) восхождения к вершинам духовного развития человека.

Полное раскрытие схемы требует обширного моно­графического обоснования и изложения. В ней сделана попытка эклектического (в хорошем смысле этого слова) объединения достижений разных наук: физиологии ак­тивности (психологической физиологии) А.А.Ухтомского и Н.А.Бернштейна, в которой развито учение о функци­ональных органах индивида; психологической теории деятельности, действия и сознания А.В.Запорожца, А.Н.Леонтьева, С.Л.Рубинштейна, в которой развиты представления о видах и формах деятельности, их струк­туре и роли в формировании психики и сознания; семи­отики, в особенности учения о знаковых, семиотических системах и семиосфере Ю.М.Лотмана; философии, в особенности представлений А.Ф.Лосева о культуре, мифе и символе и представлений М.К.Мамардашвили о форме

329

превращенной и тополо­гии пути к самому себе; наконец, культурно-исто­рической теории разви­тия психики и сознания Л.С.Выготского, в особен­ности его представлений о зоне ближайшего разви­тия ребенка. Здесь будет дана лишь краткая харак­теристика основных принципов, логики по­строения схемы духовно­го развития человека. При этом узлы и переходы от узла к узлу будут описаны с различной степенью по­дробности, что отражает реальное состояние наук о человеке и его развитии. Нам важно дать представ­ление о действительной сложности развития чело­века, которая должна учи­тываться всеми, кто пре­тендует на создание ново­го предметного окруже­ния, к чему бы оно ни относилось,— к труду, игре, учению, коммуника­ции, войне, быту и т.п.

На рис. 9-5 сделана попытка расшифровать представление (и мечту) Л.С.Выготского о вершин­ной, или акмеистической психологии, т. е. психоло­гии, ориентированной не только на глубины, но и на вершины развития созна­ния и личности. Магичес­кое число узлов (семь) подчеркивает гипотетич­ность схемы.

Теоретичес­ки их может быть больше, а практически — всегда меньше. Фактически на схеме представлены не обязательные, а желатель­ные или потенциально возможные узлы разви­тия. Не следует пояснять, что до вершин духовности поднимается далеко не каждый человек. Не надо забывать, что оппозицией духовного роста является падение человека, утрата им благоприобретенной

330

(или врожденной?) человечности. Известно, что падение происходит не сразу. Здесь тоже возможны ступени, ведущие вниз. У Данта было 9 кругов Ада, но это уже другая сказка. Да и духовный рост — это не только подъем по восходящей линии. Он может (а возможно, и должен?!) сопровождаться падениями, кризисами, пере­живаниями, страданиями...

Критичным для схемы является понимание духов­ности. Согласимся с Мишелем Фуко и назовем духовнос­тью "тот поиск, ту практическую деятельность, тот опыт, посредством которых субъект осуществляет в себе пре­образования, необходимые для достижения истины" [81, с. 284-311].

Оставим в стороне неопределенность понятия "ис­тина". Важно, что в число источников духовности М.Фуко включает практическую деятельность. Понятие "опыт" также достаточно широкое и может включать в свой состав как опыт практической деятельности, так и опыт созерцания, в том числе и самосозерцания, проникнове­ния внутрь себя самого. Главной представляется преоб­разовательная направленность духовной деятельности. В этом она сходна с деятельностью предметной. Принято считать, что если последняя направлена вовне, то духов­ная направлена на самого субъекта, она изменяет его самого и его представления о самом себе. Такое различе­ние, несомненно, справедливо. Оно соответствует эмпи­рическим наблюдениям психологии обыденной жизни. Но на это следует посмотреть иначе. Ведь усвоение предметов, "вещей" культуры также меняет меня самого. А духовность, если она у меня есть, направлена и вовне, она может изменить окружающих людей. Если она остается только внутри, то это равносильно ее отсутствию.

М.К.Мамардашвили говорил еще более определен­но. Духовность — это не какие-то воспарения, не витаю­щий в нашей духовной жизни пар, а материя. Поэтому не случайны сравнения живого духа и его движения с машиной, самолетом, ракетой и т.п., которые произведе­ны им же и стали орудиями человеческой деятельности.

На рис. 9-5 показано, что восхождение к духовности опосредствовано различными формами внешней и внут­ренней активности субъекта: коммуникацией, жизнедея­тельностью, поведением, рефлексией и т.д. Все они явля­ются необходимым условием, фундаментом, на котором возникает и произрастает духовный опыт.

Помимо форм активности имеется особый класс медиаторов в собственном смысле этого слова. К числу главных медиаторов, вне всякого сомнения, относятся знак, слово, символ и миф. Все они в одинаковой мере выступают как средства развития индивида и социума. Их существенной особенностью является двойственная природа. Они совмещают в себе вполне реальные мате­риальные свойства и свойства идеальные. Уже отмеча­лось, что сакральный символ, согласно П.А.Флоренскому, одновременно и вещь и идея. Например, крест, икона. Это же относится и к светским символам. Медиаторы обладают энергией, которой их заряжают создатели, пользователи, почитатели. Коммунистическая и фашист­ская символика и мифология приобрели такую энергию, что, как черная дыра, едва не втянули в себя великую культуру народов России и Германии. Роль главных ме­диаторов в развитии (и в деградации) многократно иссле­довалась и описывалась в психологии и философии.

Кроме знака, слова, символа и мифа, в схеме в качестве медиаторов присутствуют смысл, лик и духоче-ловек, что нуждается в специальной аргументации. Вклю­чить их заставила логика конструирования схемы, состо­ящей не из четырех, а из семи (магическое число) узлов. Смысл не обладает столь же очевидными вещественными свойствами, как символ, поэтому остановимся на нем специально. Смысл — это идеальное, но вместе с тем и живое образование. Гипотеза (и вместе с тем оправдание его включения в число медиаторов) состояла в том, что смысл, будучи идеальным, все же, по словам Г.Г.Шпета, укоренен в бытии, т. е. он несет на себе в превращенной форме черты бытия, его ценностей. Поэтому он может выполнять функцию медиатора. Более того, идеальные смыслы реализуются в деятельности, воплощаются в ее продуктах, объективируются. О бесспорности объекти­вации смыслов писал П.А.Флоренский. Об этом же писал и Л.Витгенштейн, отождествляя смысл с неким возмож­ным фактом. Хорошим аргументом в пользу признания смысла медиатором служат размышления о нем А.Белого:

"Смысл — это со-мыслие, как совесть — это со-вестие, переход вести от одного к другому. Где этого перехода нет, там мы остаемся безвестны­ми друг другу — бессовестными. Смысл — понятие отвлеченного смысла, взятого в круге всех поня­тий. Смысл жизни — в со-мыслии, со-действии и со-чувствии, в проведении ума в чувство, чувства в волю и в руку, чтобы образовать круг. В умении соединить ум с сердцем открывается мировоззре­ние цельности" [82, с. 175].

Напомним, что функциональный орган выступает не только в качестве материала и средства для конструиро­вания, но и в качестве цели конструирования. А цель непременно должна быть связана со смыслом. Лишь в этом случае она будет осмысленной. Продолжим мысль А. Белого о смысле и цели жизни:

"Цель — ощущение себя в целом, в ритме. Цель и смысл — в создании себе этого смысла и цели. Ив этом создании возникают силы, которые показы­вают нам, а не доказывают, что мы в жизни. Отвлеченного мировоззрения, объединяющего цель и смысл жизни, не существует... Таким путем мы приобретаем соединение абстрактной головы и безголового сердца" [82, с.176].

В психологии об этом же говорится в терминах единства аффекта и интеллекта. Таким образом, смысл вполне можно рассматривать в качестве медиатора, при­том не готового и усвоенного, а конструируемого самим субъектом развития. Заметим, что процесс конструиро­вания и его результат — построенный смысл — далеко не всегда осознаются и еще реже обнародуются. (В приличном обществе не принято говорить о смысле жизни.)

Место смысла могут занимать идеи, идеалы и идолы, укорененные не в бытии, а в идеологии. Не обладая непосредственными вещественными свойствами, смысл,

331

подобно мысли (верной или ложной), обладает собствен­ной жизненной энергией.

Имеются аргументы в пользу признания роли меди­аторов за ликом и духочеловеком. Первый исследователь психологии личности Бл.Августин называл посредником между человеком и Богом Иисуса Христа. Идея посред­ника пронизывает все его творчество. С нее начинается его "Исповедь". В логике Августина посредник нужен не только потому, что в нем "сокрыты все сокровища пре­мудрости и ведения", что через него говорит истина. С помощью посредника пробуждаются человеческая актив­ность, поиск, искание. Христос вочеловечил Божье Слово, донес его человеческим голосом. И поскольку Христос идентифицируется с Богом, а Слово — это Бог, то Христос также может быть идентифицирован со Словом.

Не нужно специальной аргументации, чтобы допус­тить возможность и реальность идентификации Христа и Символа. Он действительно символ, символ веры. Хрис­тос — это Знак, "посланный" людям Богом. Согласно А.Ф.Лосеву, личность — это миф и чудо. Следовательно, Христос может быть идентифицирован с мифом. В итоге мы получаем любопытную ситуацию: все главные меди­аторы — знак, слово, символ, миф связаны с Богочелове­ком, так как он концентрирует и комплицирует их в себе. Когда же он отделяет их от себя, то вочеловечивает и одухотворяет. (Видимо, поэтому Августин назвал Христа истинным посредником.) Это, впрочем, не мешает отде­лившимся от Христа медиаторам потом окаменевать, становиться бесчеловечными даже в пределах одной ре­лигии, не говоря уже о религиозном фанатизме.

Таким образом, в логике теологии Богочеловек явля­ется посредником. В светской логике такие функции могут быть свойственны другой персоне или приписаны ей. Поскольку данный текст следует светской логике, то в нашей схеме мы поместили человека духовного. Рангом пониже размещается лик, герой (в положительном смыс­ле). В лике может быть представлен внешний облик, например когда-то модная маска Наполеона, может быть представлен и внутренний облик или образ идеи, кото­рый, согласно М.М.Бахтину, неотделим от образа челове­ка — носителя этой идеи. Медиатором может быть пред­ставленный или помысленный нами лик судьбы, лик чего-то, что от нас нечто требует. Оставим простор вооб­ражению читателя для размещения на схеме "гения могил", "диктатора-выродка", маски, личины, идола. В этом же ряду находились и "Безликие лики вождей".

Восхождение к духовности начинается с живого движения, в котором неразличимы его внешняя и внут­ренняя формы. Можно предположить, что живое движе­ние, во всяком случае, его исходные "бесформенные формы" представляют собой допсихическое образова­ние, своего рода строительный материал, из которого строятся, лепятся вначале элементарные, а затем слож­нейшие функциональные органы — действия. В ходе развития и трансформаций действия происходит выделе­ние, дифференциация его внешних и внутренних форм, вплоть до их относительной автономизации и превраще­ния в самостоятельные внешние и внутренние действия (формы, функциональные органы).

Это означает, что в развитии и функционировании внешних и внутренних форм действует особая порож­дающая логика. Например, живые движения младенца (плач, улыбка, движения) очень скоро становятся знака­ми для взрослого, который научается их читать. Знаки появляются раньше, чем сформируются утилитарные, исполнительные акты младенца. Интенция к схватыва­нию предмета, выражаемая движением всего тела мла­денца, наблюдается раньше, чем само схватывание. Таким образом, первые действия младенца — это знако­вые действия, за которыми появляются и предметные действия — манипуляции. Известны случаи, когда мла­денцы-близнецы, которых недалекие взрослые лишили общения, порождали только им самим понятный язык. Исследователи, к которым попадали эти гении, вынужде­ны были расшифровывать их язык, как расшифровывают язык дельфинов.

Знаковые и предметные действия, осуществляющие­ся во внешней форме, превращаются во внутренние формы, интериоризируются, что приводит к порожде­нию самосознания. Развитие самосознания, в свою оче­редь, обогащает действие, и в итоге последнее трансфор­мируется в деятельность. Деятельность, совершенствуясь как внешняя форма, порождает новую внутреннюю форму — сознание.

Если внимательно проанализировать вертикаль раз­вития, то можно увидеть вполне регулярное чередование внешних и внутренних форм или внутренних и внешних видов активности. Внешние формы — действие, деятель­ность, поступок — порождают внутренние формы — самосознание, сознание, личность. Столь же справедливо и обратное. Внутренние формы — самосознание, созна­ние, личность — порождают внешние формы — деятель­ность, поступок, деяние. Такая наблюдаемая на схеме регулярность чередования внешних и внутренних форм оказалась свойством, которое может служить основанием для заключения о ее правдоподобности.

Не нарушают регулярности чередования и крайние, так сказать, образования — живое движение и деяние. О первом уже говорилось как о "бесформенной форме", о недифференцированном еще единстве внешнего и внут­реннего, без чего вообще невозможно живое. Вверху схемы находится деяние, которое можно назвать "фор­мой форм". Это, напротив, единство внешних и внутрен­них форм, их гармония. Что касается промежуточных функциональных органов, то их формы, будь они внеш­ними или внутренними, далеки от гармонии, от равновес­ного состояния. Единство внешней и внутренней форм преходяще и обманчиво. Обе рвутся из плена мнимого единства. Это справедливо для живого движения, кото­рое дифференцируется. Это же справедливо и для узлов более высокого уровня. Сошлемся на мудрого историка М.Я.Гефтера, не чуждого психологии и литературы. Его многие годы волновала "Трагедия о принце Датском":

"Сцилла и Харибда трагедии — мысль и поступок. Гамлет мнимого начала в плену их единства. Даль­ше — разлом, дальше — загадка совместимости. Мысль обгоняет муками внутренней речи, доиски­вающейся собственного предмета и обнаруживаю­щей с пронзительной силой, что предметом-то и

332

является поступок. Буквальный, неотложный. Единственный и неизвестный — никому на свете" [83, с.23].

В этом отрывке "мысль" эквивалентна сознанию Гамлета. Именно сознание, согласно логике схемы, по­рождает поступок, который М.Я.Гефтер психологически точно отождествляет с предметом, который надо найти внутри и построить вовне. Таким же предметом является и действие, которое порой построить значительно более трудно, чем построить вещь. Ведь "содеять действие" — это построить или перестроить самого себя. Поэтому трансформация форм из внешней во внутреннюю и из внутренней во внешнюю — это не только когнитивный, но и аффективный процесс, требующий усилия, труда, настойчивости, воли.

Из регулярности чередования вытекает еще одно интересное следствие. Согласно культурно-исторической теории происхождения психики и сознания и психологи­ческой теории деятельности, вся психическая жизнь яв­ляется опосредствованной орудиями, культурой, средой, общением, деятельностью и т.д. В принципе, такой взгляд па психику верен, но лишь наполовину. Он справедлив по отношению к формированию психики и ее функцио­нальных органов, как бы мы их не называли: внутренни­ми действиями, формами превращенными, психически­ми функциями, артефактами, артеактами и т.п. Что же касается их жизни, развития, функционирования, такая трактовка психики, как минимум, нуждается в ограниче­нии и коррекции.

Однажды возникнув или сформировавшись по зако­нам дифференциации и экстериоризации, внутренняя форма сохраняет лишь генетическую преемственность и родство с породившей ее внешней формой. В своем же существовании и развитии это новообразование оказы­вается вполне самостоятельным, утрачивает черты сход­ства с породившим его источником, в том числе утрачи­вает и внешние черты опосредствованности. Новообра­зование проявляет себя непосредственно. Оно живет, созревает, развивается, взрослеет, перестает оглядывать­ся назад в поисках своих корней и истоков, а если и оглядывается, то далеко не всегда может их обнаружить, вспомнить. Эти новообразования подвергаются деятель-ностно-семиотической переработке. Они могут вытес­няться, погружаться в "глубины бессознательного", потом могут восстанавливаться с помощью психоанализа.

Подчеркнем еще одну важную особенность процес­са превращения внешней формы во внутреннюю. Это всегда творческий акт создания новой формы, нового языка описания внешнего мира, собственной внешней формы действия, т. е. собственного поведения. В конце концов новообразование приобретает собственные по­рождающие возможности и способности. Другими сло­вами, новая форма, возникнув как артефакт, становится вполне автономным натуральным фактом, способным породить новый артефакт, который может иметь как внут­реннюю, так и внешнюю форму своего существования.

Конечно, здесь много неясного. Так, например, до сих пор остается загадочным возникновение поступка, о котором была речь выше. Кажется, что он подобен рождению Афродиты из пены морской. С трудом принима­ется взгляд на поступок как на порождение сознания, а тем более, как на итог всей жизни человека. Сознание находит свой предмет, "взрывается" поступком. При этом меняется и оно само, кончается его раздвоение.

При совершении поступка исчезает различие между внешним и внутренним. Человек реализует себя в нем как целое, к тому же как новое целое, как "собранный человек". Б.Пастернак употребил выражение "гений по­ступка". Постороннему наблюдателю поступок нередко кажется беспредпосылочным, необъяснимым. Таким же он может выступать и для совершившего его субъекта. Последующая рефлексия относительно совершенного поступка рождает в человеке уверенность в себе, веру в свои силы и возможности, меняет представление о самом себе. Другими словами, поступок рождает личность, ко­торая, сформировавшись, также проявляет себя вовне, как целое. Поэтому она воспринимается не как нечто единичное, индивидуальное, но как нечто единственное, являющееся одновременно и разомкнутой и замкнутой целостностью. Жизнь личности — это "хронический по­ступок", т. е. личность соединяет в себе и "поступающее мышление" (М.М.Бахтин) и деяние.

В современную науку все больше входит учение о поступке, созданное М.М.Бахтиным и многие десятиле­тия остававшееся неизвестным. У него в один узел завя­заны единственность личности, долженствующая ответ­ственность личности за свое бытие, этика и поступающее сознание. Обратимся к оригиналу:

"Ответственный поступок и есть поступок на основе признания долженствующей единственнос­ти. Это утверждение не-алиби в бытии и есть основа действительной нудительной данности-за-данности жизни. Только не-алиби в бытии превра­щает пустую возможность в ответственный дей­ствительный поступок (через эмоционально-воле­вое отнесение к себе как активному). Это живой факт изначального поступка, впервые создающий ответственный поступок, его действительную тяжесть, нудительность, основа жизни как по­ступка, ибо действительно быть в жизни — зна­чит поступать, быть не индифферентным к един­ственному целому" [49, с.46].

Альтернативой этому, конечно, может быть пассив­ность, попытка доказать свое алиби в бытии, распростра­ненные в России самозванство и добровольное рабство, т. е. отказ человека от своей долженствующей ответ­ственности. Важно понять:

"Непосредственно этично лишь самое событие поступка (поступка-мысли, поступка-дела, поступ­ка-желания и пр.) в его живом совершении и изнутри самого поступающего сознания; имен­но это событие завершается извне художественной формой, но отнюдь не его теоретическая транс­крипция в виде суждений этики, нравственных норм, сентенций, судебных оценок и пр." [49, с.60].

Приведенное положение взято из работы М.М.Бах­тина, посвященной художественному творчеству, поэто­му в нем речь идет о художественной форме. Тем не менее оно полностью относится и к форме реальной,

333

внешней. Здесь автор вполне определенно указывает на то, что поступок возникает "изнутри поступающего со­знания". Столь же определенно он говорит о том, что вполне достоверна лишь внешне выраженная этика, а не сентенции и суждения о ней.

Конечно, движение от сознания к поступку не явля­ется односторонним. В.Франкл пишет:

"Я не только поступаю в соответствии с тем, что я есть, но и становлюсь в соответствии с тем, как я поступаю" [84, с.114].

Важнейшей чертой поступка является то, что он сам о себе говорит, что он есть на самом деле и не допускает произвола интерпретации. Такое не так часто случается в человеческой жизни, не говоря уже о науках о человеке.

Обратимость внешней и внутренней форм есть одно­временно обогащение, видимо, в том числе энергетичес­кое, и развитие каждой из них.

Еще раз подчеркнем, что назначение внешней и внутренней форм не исчерпывается тем, что они обуслов­ливают, опосредствуют функционирование друг друга, порождают и обогащают одна другую. Они могут вести относительно автономную жизнь, претерпевать измене­ния, развиваться. Подобное зависимое и относительно независимое существование и развитие имеют своим следствием то, что российский биолог-эволюционист А.Г.Гурвич, изучавший формообразование органических форм, назвал "неудержимостью онтогенеза". Аналогом этого являются, "энтелехия", или жизненная сила у Арис­тотеля, "жизненный порыв" у А.Бергсона.

Неудержимостью онтогенеза характеризуется не только развитие органических, но и психических форм. Можно предположить, что логика развития последних в некоторых отношениях подобна логике развития органи­ческих форм. И там и там нельзя перепрыгивать через ступени. Каждая из ступеней (или каждый узел) обладает непреходящей ценностью для развития целого. Учитывая это, А.В.Запорожец рекомендовал следовать стратегии амплификации, обогащения детского развития, не упро­щать его, не проявлять неразумной торопливости в обу­чении и воспитании ребенка, не перепрыгивать через ступени. Он противопоставлял амплификацию изолиро­ванной акселерации отдельных психических функций и способностей.

Вернемся к проблеме опосредствованности — непо­средственности психики, ее искусственности или естест­венности, к артефакту или факту. Это один из ключевых вопросов психологии развития. При его обсуждении по­лезно учитывать некоторые очевидные вещи. Общеи­звестно, что историческое не совпадает с логическим, логика изложения далеко не всегда повторяет логику исследования. Очень часто в случаях озарений, открытий логика исследования, приводящая к ним, остается скры­той для исследователя. Они, как и интуиция (в том числе и "интуиция совести", по А.А.Ухтомскому), инсайт кажут­ся беспредпосылочными, хотя на самом деле рождены огромной внутренней работой. Озарение — это такой же взрыв во внутренней деятельности, как поступок — во внешней.

Продолжим примеры. Развернутое во времени сук-цессивное восприятие трансформируется в симультан­ный акт. Здесь функционирование не повторяет разви­тия. То, что было последним в ходе формирования и развития, оказывается первым при функционировании. Смысл может извлекаться из ситуации до ее расчленен­ного восприятия, а тем более запоминания. Здесь ситуа­ция напоминает восточную поговорку: "Когда караван поворачивает, хромой верблюд становится первым". Это (и многое другое) позволяет предположить возможность и необходимость трансформации опосредствованного в непосредственное, артефакта в факт, искусственного в естественное, притом в настолько естественное, что оно производит впечатление чуда.

Вообще, с точки зрения психологической теории деятельности более точно говорить не об артефактах, а об артеактах, т. е. об искусственных, выращенных дей­ствиях. Любую психологию, равно как и культурную, а не догматическую теологию должны интересовать не столько факты, сколько акты, совершаемые человеком.

Как уже говорилось, сам человек — не факт, а акт, притом искусственный. Природа не делает людей. Они делают себя сами. Каждый рожденный матерью человек должен родиться второй раз. Он сам в ответе за свое второе рождение и поэтому в ответе за себя. Но чело­век — не искусственный цветок не только потому, что он сохраняет природные черты, но и потому, что имеется обратная трансформация искусственного в естественное. В этом состоит сложность и прелесть исследования пси­хической жизни. Сложность толкает исследователей к различного рода редукции психики к тому, что психикой не является. Но и в пределах психической реальности выведение не симметрично сведению, редукции.

Может быть, нам и удастся (с грехом пополам) вывести психическую и духовную жизнь из живого дви­жения, но свести ее к живому движению едва ли возмож­но. Да, в этом и нет необходимости. Если бы такое сведение оказалось возможным, то оно означало бы отрицание уникальности, неповторимости индивидуаль­ного развития, отрицание саморазвития и самосозидания человека, отрицание свободы человека в выборе собст­венного пути, в том числе и свободы остаться на той или иной ступени развития или свободы спуститься на предыдущую ступень. Последнее напоминает экспери­менты, проводившиеся в научной школе Курта Левина по определению уровня притязаний человека при реше­нии интеллектуальных задач. Когда испытуемым дается возможность самим выбрать задачу среди множества задач, ранжированных по трудности, то одни начинают с самой легкой, другие — с середины, третьи — с самой трудной. Если задача решается, то испытуемый поднимает­ся по шкале трудности, если нет, возвращается к более легким задачам.

Имеется и поэтическая аналогия такому возврату:

Если все живое лишь помарка За короткий выморочный день, На подвижной лестнице Ламарка Я займу последнюю ступень.

334

О.Мандельштам имел в виду не интеллектуальную сложность. Здесь речь идет о нравственной позиции поэта, его собственного Я [Цит. по: 85, с.5 —6].

На рис. 9-5, справа от вертикали духовного роста, показано развитие человеческого Я. Это особый сюжет, который можно лишь обозначить. Каждый человек знает, что у него имеется, как минимум, Я первое и Я второе. Возможно и большее число Я. М.Пруст писал о множест­венном Я, или "роистом" Я. В.С.Библер говорил о "много-яйности". Человеческое Я не остается неизменным, оно эволюционирует (и инволюционирует, "занимает послед­нюю ступень"). Пути его возможного развития показаны на схеме. Несомненным в этой логике развития является лишь исходная стадия неразделенного еще совокупного Я. Совокупного со взрослым, которое постепенно авто-номизируется и дифференцируется. По мере своего раз­вития, Я не утрачивает прежних приобретений.

В сравнении с возможной динамикой Я более важно представить себе, что же оно такое. Интересные и не­ожиданные для психологии соображения по этому пово­ду высказал М.К.Мамардашвили:

"И вот все эти роистые «я» есть «я» в той мере^ в какой они обладают сознательным телом. 'Я" определено, если определено сознательное тело, то есть тот комплекс ощущений, который для каждого из нас является сознательным телом. При­чем это сознательное тело не совпадает с види­мым телом. Дифференциация происходит не по внешнему пространству наблюдения — скажем у вас одно тело, а у меня другое... Различие тел, как носителей «я», происходит в измерении невидимо­го мира желаний, добавленного к видимому миру как некоторая дополнительная степень свободы" [80, с.370].

Конечно, в такой невидимый мир входят не только желания, но и мотивы, намерения, смыслы и т.п. Поэто­му-то так сложно внешнему наблюдателю проникнуть в чужое Я.

М.К.Мамардашвили поясняет, что подобные состоя­ния являются секрециями тела, но тела не анатомическо­го, а созерцательного. Напомним, что мы говорили о функциональных органах индивида. "Тело желания" есть не анатомическое, а функциональное тело, функциональ­ный орган, с чем соглашался и А.А.Ухтомский. В логике Мамардашвили невидимый функциональный организм представляет собой "созерцательное тело". Он добавляет, что сознательное тело не есть тело как предмет сознания. Действительно предметом нашего сознания могут быть желания, мотивы, мысли, намерения, образы и другие состояния сознательного тела, но не оно в целом. Впро­чем, и тело в собственном смысле слова, т. е. анатомичес­кое тело, не дано целиком нашему сознанию. Мамарда­швили ссылается на Пруста, обратившего внимание на парадоксальную вещь: в каждый данный момент мы вовсе не обладаем полнотой нашей души. Иное дело, что мы выделяем ее отдельные свойства, которые не можем потом сложить в целое и даем этим свойствам или ощу­щению целого эмоциональную оценку. Наше знание о собственной душе, о собственном сознании, о собствен­ном Я — все это есть знание до знания, знание о живых, не поддающихся концептуализации формах. Поэтому-то так живучи предрассудки, связанные с локализацией души, сознания в анатомическом теле. Как заметил Дж.Верч, многие психологи слишком легко соглашаются с тем, что разум существует "в пределах кожи" или "между ушами".

До настоящего времени остается проблемой, когда и как "завязывается" человеческое Я. Его возникновение по-разному локализуется на временной оси жизни. Поэ­тому его развитие представлено отдельно и как бы парал­лельно духовной вертикали. Включению Я в нее мешают его разные ипостаси (при всей сохранности самоиденти­фикации). Имеются резоны для ранней автономизации Я от мира: разделение мира на Я и не Я; для ранней автономизации Я от Мы или от совокупного Я ребенка со взрослым. Имеются резоны и для более поздней лока­лизации, связывания его возникновения с самосознани­ем и сознанием социальной ответственности за свои поступки. Этому соответствуют обряды инициации, кон­фирмации, которые в разных религиозных конфессиях укладываются в интервал от 7 до 16 лет. Все это разные Я.

На рис. 9-6 дана предложенная В.И.Слободчиковым схема жизненного пути, на которой остроумно показано возникновение узелка Я или открытие себя. Автор на схеме фиксирует переход от овладения ребенком обсто­ятельствами своей жизни к собственному жизнестрои-тельству [86]. Принимая в принципе логику автора, важно иметь в виду, что "открытие себя" занимает не кратко­временный (хотя бы и в несколько лет) период времени, а представляет собой серию актов рождения множест­венного или "роистого Я", происходящих на протяжении всей жизни.

Подъем на каждую новую ступень, как и пребывание на той или иной ступени, требует от человека усилия, которое М.К.Мамардашвили назвал "усилие человека быть..." На этом можно было бы закончить характерис­тику вертикали духовного развития, но не только потому, что ее детальное описание требует монографического изложения. Предложенная схема и ее описание имеют один существенный изъян, который может заставить усомниться в ее правдоподобности в целом. Речь идет о том, что на схеме представлено развитие изолированного индивида, своего рода робинзонада, которая неоднократ­но и справедливо высмеивалась, так как она противоре­чит реальному ходу развития, протекающему в социуме, в культуре, во взаимодействии, в совместной деятельнос­ти и общении с другими людьми. Об этом написаны сотни книг, которые нельзя свести лишь к указательному жесту на наличие в схеме коммуникативной деятельности. Ос­тается открытым вопрос о том, как участвуют социум, культура, цивилизация в развитии индивида. Разумеется, они обеспечивают контекст развития, но можно ли ре­ально представить себе механизм участия этого контекс­та в развитии отдельного человека? Ответ на этот вопрос заключен в схеме, но для того, чтобы он был понят и принят, необходима ее небольшая трансформация и не­которые пояснения.

335

9.4.3. Геном (двойная спираль) духовного развития

Реальная, а не мандельштамовская технически не­возможная ракета, преодолевая земное притяжение, летит не в пустоте, а в вакууме, который, по мнению некоторых современных физиков, имеет сложную струк­туру. Представляется, что образ сложноорганизованного социокультурного вакуума, уже использовавшийся в кон­тексте психологии В.А.Лефевром, довольно точно описы­вает ситуацию человеческого развития. Человек может находиться в культуре и оставаться вне ее. Может быть таким же пустым местом, как для него культура, смотреть на нее невидящими глазами, проходить сквозь нее, как сквозь пустоту, не "запачкавшись" и не оставив на ней своих следов. Последнее, может быть, не самый худший вариант обращения с культурой. Это и означает — быть в культуре, как в вакууме. Вакуум может ожить, опред-метиться лишь благодаря человеческому усилию, в том числе не всегда очевидному: "Это ведь действие — пус­товать," — сказала М.Цветаева. Далеко не каждому дано светить в пустоте и в темноте как Б.Пастернаку, писав­шему в цикле стихов, который, кстати, называется "Вто­рое рождение":

Перегородок тонкоребрость Пройду насквозь, пройду, как свет. Пройду, как образ входит в образ И как предмет сечет предмет.

"Образ входит в образ" — это замечательная иллю­страция внутренней деятельности и ее плодотворности. Кстати, именно так Б.Пастернак определял культуру, назы­вая ее плодотворным существованием.

Представление о культуре как о вакууме, несмотря на его эпатирующий характер, не противоречит понима­нию культуры М.М.Бахтиным:

"Не должно, однако, представлять себе область культуры как некоторое пространственное целое, имеющее границы, но имеющее и внутреннюю тер­риторию. Внутренней территории у культурной области нет. Она вся расположена на границах, границы проходят всюду через каждый момент ее, систематическое единство культуры уходит в атомы культурной жизни, как солнце отражается в каждой капле ее. Каждый культурный атом суще­ственно живет на границах: в этом ее серьезность и значительность; отвлеченный от границ, он теряет почву, становится пустым, заносчивым и умирает" [87, с.266].

Положение о пограничности культуры интерпрети­руется весьма различно. Например, культуру "размеша­ют" на границе природного и социального, индивидуаль­ного и надиндивидуального. В.Л.Рабинович интерпрети­рует это положение как край, предел, пограничье, взы­вающий к преодолению самого себя. В.П.Зинченко сде­лана попытка локализовать культуру на границах мате­риального и духовного.

Пожалуй, наиболее интересный вариант интерпре­тации утверждения о пограничности культуры — это размещение культуры на границе жизни и смерти:

"В основе человеческой культуры лежит тенденция к преодолению смерти, в частности, в накоплении, в сохранении, в переработке сведений о прошлом. В XX веке эта тенденция особенно обостряется благодаря теоретической и практической поста­новке проблем, касающихся временных границ ци­вилизации, локальной и общечеловеческой... В какой-то мере вся человеческая культура до сих пор остается протестом против смерти и разруше­ния, против увеличивающегося беспорядка или уве­личивающегося единообразия — энтропии" [88, с.148-149].

С такой трактовкой культуры соглашается и извест­ный исследователь Ф.М.Достоевского Ю.Ф.Карякин. Он уточняет, что культура не только остается, а во все большей мере становится протестом, а именно, во все большей мере сознает себя единственной жизнеспаси-тельной силой.

Подобные амбиции культуре все же не свойственны. Важно не столько осознание культурой своей мессиан­ской роли, сколько осознание и признание человечест­вом роли культуры в выживании и сохранении себя как вида, который, по недоразумению, называется homo sa ­ piens :

Это ты — тростник-то мыслящий? Биллиардный кий!

М.Цветаева

Такое, видимо, произойдет не скоро. Сегодня еще мало оснований даже для иллюзий по этому поводу,

336

поскольку человечество слушает голоса культуры и голо­са Разума вполуха. Правда, Ю.Ф.Карякин приводит заме­чательную и утешительную мысль Ф.М.Достоевского:

"Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие. Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие" [89, с.6 —7].

Угроза небытия и антропологической катастрофы налицо. Возможно, их наличие ускорит пробуждение сознания человечества, разумеется, с помощью той же культуры. С точки зрения развиваемых в настоящем тексте представлений о развитии человека, культура — это медленно и путем невероятных усилий создаваемый человечеством функциональный орган, назначение кото­рого состоит в проникновении внутрь себя самого. Бла­годаря этим усилиям, самосознание культуры постепенно становится самосознанием человечества, что способству­ет преодолению имморального произвола субъекта, его темной и бессознательной воли. Например, в России воля всегда мешает покою.

Конечно, культуру не следует идеализировать. За­трудняясь в поисках смысла и истины мироздания, она нередко конструирует и навязывает социуму утопичес­кие и трагические варианты его переустройства. "Жизнь подло подражает художественному вымыслу",— заметил В.В.Набоков. Но... у нас нет другой, лучшей культуры. Смиримся с тем, что ей, как и человеку, свойственно ошибаться.

Как бы то ни было, культура плодотворит, произво­дит идеальные (и реальные) формы и оплодотворяет человеческое развитие. Вернемся к вопросу о том, каков механизм этого оплодотворения, результатом которого может стать плодотворное существование человека. На­личие культуры есть условие развития, а мое плодотвор­ное существование есть условие проникновения, вхож­дения в культуру. Попытаемся разомкнуть этот круг.

В одной из лекций Л.С.Выготский, рассматривая специфические особенности психического развития и сравнивая его с другими типами развития (эмбриональ­ного, геологического, исторического и т.п.), говорил:

"Можно ли себе представить... что, когда самый первобытный человек только-только появился на Земле, одновременно с этой начальной формой существовала высшая, конечная форма — «человек будущего» и чтобы та идеальная форма как-то непосредственно влияла на первые шаги, которые делал первобытный человек? Невозможно это себе представить... Ни в одном из известных нам типов развития никогда дело не происходило так, чтобы в момент, когда складывается начальная форма... уже имела место высшая, идеальная, появляющаяся в конце развития и чтобы она непосредственно взаимодействовала с первыми шагами, которые делает ребенок по пути развития этой начальной, или первичной, формы. В этом заключается вели­чайшее своеобразие детского развития... Это, сле­довательно, означает, что среда выступает, в развитии ребенка, в смысле развития его личности и ее специфических человеческих свойств, в роли источника развития, то есть среда играет здесь роль не обстановки, а источника развития"

В свете приведенных рассуждений важнейшая функция культуры состоит в создании идеальных (в прямом и переносном смысле слова) форм. В последних представлена зона ближайшего и более отдаленного — в пределе бесконечного развития человека.

Это относится и к сознанию, к психическим интен-циональным процессам, вообще к субъективности, пони­маемой в широком смысле слова. Все они представляют собой не только качества личные, но и родовые, сверх­личные, являющиеся источником первых.

Мысль о наличии идеальной формы в начале разви­тия не нова. Эд.Шпрангер утверждал, что соотношение действительной и идеальной структур, реальной и иде­альной формы не только определяет понятие развития, но и выступает в качестве его движущей силы. Конечно, существуют и более ранние источники: "В начале было Слово..."; "Логос прежде был, нежеле стать земле" и т.д.

Речь должна идти не об оригинальности понятия "идеальной формы", а о реальных функциях ее в разви­тии. Это вопрос не праздный, так как приписывание культуре, идеальной форме, среде функций источника или движущей силы развития, вынуждает культуру, по­мимо ее воли, быть агрессивной, оставляет неясной роль в развитии самого развивающегося субъекта. А он не только не пассивен, но в конце концов сам становится источником и движущей силой развития культуры, циви­лизации, порождения новых идеальных форм, переос­мысления старых. К несчастью, он иногда слишком энер­гично вносит вклад в изменение окружающей среды, в том числе и культуры, используя ее возможности и пренебрегая ограничениями. Для дальнейшего полезно привести соображения об отношении организма и среды, принадлежащие О.Мандельштаму:

"Никто, даже отъявленные механисты, не рас­сматривают рост организма как результат измен­чивости внешней среды. Это было бы уж чересчур большой наглостью. Среда лишь приглашает орга­низм к росту. Ее функции выражаются в известной благосклонности, которая постепенно и непрерыв­но погашается суровостью, связывающей живое тело и награждающей его смертью.

Итак, организм для среды есть вероятность, же-лаемость и ожидаемость. Среда для организма — приглащающая сила. Не столько оболочка, сколько вызов" [79, с. 122].

Если принять этот взгляд, то отношения организма и среды, человека и культуры (идеальной формы) следует признать взаимно активными, коммуникативными, диа­логическими. Диалог может быть дружественным, напря­женным, конфликтным, он может переходить и в агрес­сию. А.А.Ухтомский не возражал даже против дрессуры человечества, лишь бы она была исполнена благоволения к нему.

Человек может принять вызов со стороны культуры или остаться равнодушным. Культура также может при­гласить, а может оттолкнуть или не заметить. Другими словами, между идеальной и реальной формами сущест­вует разность потенциалов, что и порождает движущие силы развития. Таким образом, они находятся не в куль­туре и не в индивиде, а между ними, в их взаимоотноше-

337

ниях. Что касается потенциала культуры, то хотя он огромен и едва ли измерим, но в принципе он известен и понятен. Что же касается собственного потенциала человека, то природа его, равно как и его количественные характеристики остаются таинственными, загадочными. М.Цветаева писала о безмерности человека, живущего в мире мер, а по словам О.Мандельштама, "нам союзно лишь то, что избыточно". Парадокс состоит в том, что благодаря безмерности, благодаря "избытку внутреннего пространства" человек только и может стать "мерой всех вещей". Можно с уверенностью утверждать, что его возможности должны быть соизмеримы с потенциалом культуры, а, порой, в каких-то сферах и превосходить его. Известно, что слух младенца открыт к восприятию и усвоению фонем любого из более чем семи тысяч языков, существующих на Земле. Правда, спустя месяцы, "створ­ки" закрываются за счет развития фенематического слуха к родному языку. Известно также, что младенцы-близнецы, оказывающиеся в ситуации коммуникативной депривации создают лишь им самим понятный язык. Потом перед исследователями встает задача его расшиф­ровки, подобная задаче расшифровки языка дельфинов. Не углубляясь в традиционные и безрезультатные споры о природе, измеримости, норме индивидуального потенциала развития, дадим его поэтический образ:

И много прежде, чем я смел родиться

Я буквой был, был виноградной строчкой,

Я книгой был, которая вам снится.

О. Мандельштам

Это тройное "был" в мыслящих устах поэта и есть необходимое условие не только врастания в идеальную форму, но и залог возможного перерастания ее. О.Ман­дельштаму принадлежат образы: "Гамлет, мыслящий пуг­ливыми шагами"; "умирающее тело и мыслящий бес­смертный рот"; "зрячих пальцев стыд" и т.д. Они, конеч­но, метафоричны, но не более, чем образ "мыслящего мозга". Метафоры поэта близки психологической теории деятельности.

После этих пояснений обратимся к схеме "Онтоло­гический и феноменологический план развития", пред­ставленный на рис. 9-7. Для ее построения совершена элементарная процедура. Вертикаль развития, изобра­женная на рис. 9-5, сохранена в своем первоначальном виде и названа реальной формой. Рядом с ней изображе­на эта же вертикаль, но повернутая на 180 градусов и совмещенная с первой. Она названа идеальной формой. Совмещение реальной и идеальной форм иллюстрирует и расшифровывает мысль Л.С.Выготского о непосред­ственном взаимодействии первых шаговшо пути разви­тия ребенка с высшей, идеальной формой.

Конечно, в жизни не всегда и не все так счастливо складывается, как изображено на схеме. Здесь вступает в силу Его Величество Случай, в том числе и случайность рождения. В действительности идеальная форма, взаимо­действующая с первыми шагами ребенка по пути разви­тия, может быть весьма далекой от идеала. Может ока­заться недостаточным и потенциал ребенка для достиже­ния высоких ступеней развития.

Ситуацию развития, конечно, определяют не только конкретные обстоятельства рождения, ближайшего окру­жения, но и социальные обстоятельства.

Носителями идеальной формы являются реальные люди, язык, мир значений, символов и т.д., которые предсуществуют индивидуальному развитию. Богатство идеальной формы — это источник поливариантности ин­дивидуального развития. Идеальная форма потенциально настолько богата, что она обеспечивает возможность практически любой реализации человеческого потенциа­ла, конечно, если человек найдет себя в том или ином материале или в "материи" идеальной формы. Идеальная форма или культура — это приглашающая сила. Она существует, приглашает к развитию, но не навязывает себя. Другое дело, что носители идеальной формы могут ограничивать развитие индивида, препятствовать реали­зации потенциала человеческого развития, направлять

338

его в нужное русло, формировать человека с заданными свойствами, вплоть до зомби.

А потенциал индивидуального развития действитель­но бесконечен. Во всяком случае, он не только позволяет подняться до вершин идеальной формы, но и превзойти их, так как производство культуры всегда индивидуально. Другое дело, что произведения индивидуального творче­ства могут приобретать надиндивидуальный или даже вневременной характер. Такие произведения входят сразу или со временем в тело, в плоть идеальной формы.

Вернемся к рис. 9-7. При небольшом воображении в нем можно увидеть сходство с двойной спиралью гене­тического кода. Таким образом, представленное взаимо­действие реальной и идеальной форм можно рассматри­вать как своего рода Геном культурного и духовного развития человека.

В правдоподобности этой схемы убеждает то, что в ее центре оказались сознание, символ и деятельность, то есть главные черты человеческого бытия.

Разумеется, на рис. 9-7, как и на рис. 9-5, показан не реальный, а возможный путь развития, который имеет огромное число вариантов. На рис. 9-8 представлен один из таких путей, когда индивид проходит в своем развитии не через все ступени, т.е. не использует возможности, заключенные в идеальной форме.

Вообще, наиболее существенным является принци­пиальное построение схемы развития, а не ее концепту­альное наполнение. Ведь в психологии не только все слова заняты, но и за каждым словом стоит целое поле значений и смыслов. Прочтение каждого понятия в схеме облегчается контекстом. Понятия, представленные на схеме, взаимно ограничивают произвольность в их ин­терпретации.

Схему следует воспринимать как "интеллигибельную материю", т.е. как некоторое наглядное пространство, облегчающее обсуждение проблемы развития человека.

Ко всем приведенным выше схемам вполне можно относиться как к гипертексту и даже как к метагипер-тексту, менять их концептуальное наполнение, связи между элементами, общую композицию. Можно и кон­струировать заново. Важно лишь одно — сохранение духовной вертикали. Пример, воплощенный в образах,— "Древо Жизни" Эрнста Неизвестного.

339

ФАКТОГРАФИЧЕСКИЕ ПРИЛОЖЕНИЯ

Фактографическое приложение №1

Первые практические шаги на поприще эргономики

Проведите первый самостоятельный эргономичес­кий анализ выбранной вами рабочей системы или ее компонентов — производственного оборудования, рабо­чих мест, органов управления и средств отображения информации, рабочей среды на производстве, в институ­те, учреждении или другом каком-либо месте, где трудо­вая деятельность связана с техническими средствами. Отдельные вопросы, несущественные при выполнении конкретных видов работ, можно пропустить. Все вопросы разделены на общие (с индексом А) и частные (с индек­сом Б). На последние следует отвечать только в тех случаях, когда в этом возникает необходимость после ответа на вопросы группы А. По результатам проведен­ного вами эргономического анализа сформулируйте предложения по совершенствованию технических объек­тов, организации рабочих мест, улучшению рабочей среды.