Второй аспект — русская философская традиция обращена к человеку, к его существованию и сущности.

Дата: 2025-05-21; Просмотры: 6

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Наконец, третий — при всей критичности право­славия к протестантизму ему глубоко импонировала про­тестантская идея "светской аскезы", с развитием кото­рой на почве православия связывалась обнадеживающая перспектива "экономического оздоровления России" [3, с.205]. Имелось в виду понимание аскетики как трудовой деятельности "в миру", что превращало труд в централь­ную категорию хозяйственной этики протестантизма. С.Н.Булгаков обращает внимание на то, что "социальная философия И.Бентама, классическая политэкономия, и «материалистическая концепция социализма»... механи­зируют общество и устраняют живую человеческую лич­ность и неразрывно связанную с нею идею личной ответ­ственности, творческой воли..." [3, с.179].

Представители названных направлений политэконо­мии забывали, считал философ, об одном, а именно о том, что их предтеча — Адам Смит, "операционализировав-ший" в своей политэкономии понятие "экономического человека", отдавал отчет в его ограниченности. Следует напомнить, что Адам Смит был автором не только клас­сического труда "Богатства народов", где апеллировал по преимуществу к эгоистическим инстинктам человека, но и "Теории нравственных чувств", в котором речь шла главным образом об альтруистических инстинктах чело­века, политэкономия же рассматривалась как нравствен­ная философия.

Приняв "экономического человека"— эту "услов­ность политической экономии" [3, с. 181 —182] — за "че­ловека вообще", сама политическая экономия, забывшая о том, что эта теоретическая "фикция" искусственно обособляет хотя и очень важную, но всего лишь одну сторону жизни человеческой личности, одно из проявле­ний деятельного "я", закрывает, в конце концов, перспек­тиву и для своего собственного развития. Ибо хозяйство, изучением которого она занимается, — это, как подчер­кивает С.Н.Булгаков, "взаимодействие свободы, творчес­кой инициативы личности и механизма, железной необ­ходимости". Это — "борьба личности с механизмом при­роды и общественных форм в целях приспособления к потребностям человеческого духа. Одним словом, хозяйство ведет хозяин" [3, с. 183]. Ю.Н.Давыдов особо выделяет мысль С.Н.Булгакова: хозяин — как целост­ный индивид, как самосознающая и ответственная лич­ность... В ней невозможно отделить одну из ее "сторон", скажем, участвующую в решении сиюминутных утили­тарных задач, от другой, вовлеченной в решение вопро­сов более общего порядка — "проклятых вопросов", на­пример о главных ориентирах ее деятельности или, еще шире, о смысле деятельности вообще [4].

Начиная с середины XIX века в России вызревает уникальное космическое, или активно-эволюционное, на­правление научно-философской мысли, имевшее много общего с русским религиозным возрождением. С этим направлением были связаны Н.Ф.Федоров, А.В.Сухово-Кобылин, Н.А.Умов, К.Э.Циолковский, В.И.Вернадский, А.Л.Чижевский, В.Н.Муравьев, А.К.Горский, Н.А.Сет-ницкий и др. [5].

Родоначальником космизма в России считают Н.Ф.Федорова с его учением "общего дела". В регуляции, в управлении силами слепой природы, по его мысли, заключается то великое дело, которое может и должно стать общим. Всеобщим познанием и трудом человечест­во призвано овладеть стихийными, слепыми силами вне и внутри себя, выйти в космос для его активного освоения и преображения, обрести новый бессмертный космичес­кий статус бытия, причем в полном составе прежде живых поколений. До сих пор свое расширение в мире, господство над его стихийными силами человек осущест­влял прежде всего за счет искусственных орудий, про­должавших его органы.

Не отрицая значения техники, Н.Ф.Федоров считал, что технизация может быть только временной и боковой, а не главной ветвью развития. Нужно, чтобы человек ту же силу ума, выдумки, расчета, озарения обратил не на искусственные приставки к своим органам, а на сами органы, их улучшение, развитие и радикальное преобра­жение. Способность человека в будущем создавать себе всякого рода творческие органы, которые даже будут меняться в зависимости от среды обитания, действия, мыслитель называет полноорганностыо [6]. На самом деле противопоставление искусственных и собственных органов человека не должно быть абсолютным. Но Н.Ф.Федоров верно уловил тенденцию будущего научно-технического развития, в котором и сейчас преобладает проектирование искусственных органов и значительно меньшее внимание уделяется формированию собствен­ных функциональных органов человека. Идея "полноорган-ности", замечательная сама по себе, актуальна и в наши дни.

В 1922- 1923 гг., читая лекций в Сорбонне, В.И.Вер­надский признал основой биосферы биогеохимические явления. Взяв это положение за исходное, французский математик и философ Е.Леруа ввел в 1927 г. понятие ноосферы как современной стадии геологически пережи­ваемой биосферы. Он подчеркивал при этом, что пришел к такому представлению вместе с Тейяром де Шарденом. "Ноосфера,— писал В.И.Вернадский,— есть новое геоло­гическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой.

124

Он может и должен перестраивать своим трудом и мыс­лью область своей жизни, перестраивать коренным об­разом по сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются все более и более широкие творческие возможности" [7, с.309].

Разделял мысль о существовании ноосферы и П.А.Флоренский, называя ее пневматосферой. В письме В.И.Вернадскому он пишет "о существовании особой части вещества, вовлеченной в круговорот культуры или, точнее, круговорот духа" [5, с. 165].

Ноосферные идеи просматриваются и в философ­ских работах К.Э.Циолковского, о которых мы все еще очень мало знаем. В неопубликованной работе "Разум и звезды" он писал о влиянии разумных существ на разви­тие и устройство Вселенной, считая "мысль фактором эволюции космоса" [5, с.262]. "Новый гражданин Вселен­ной Константин Циолковский", как назвал себя он сам, верил в наступление разумного и умеренного, по его словам, общественного устройства на Земле, которое будет соответствовать его свойствам и его ограниченнос­ти: "Будет полный простор для развития как обществен­ных, так и индивидуальных свойств человека, не вредя­щих людям. Картину душевного мира будущего человека, его обеспеченности, комфорта, понимания Вселенной, спокойной радости и уверенности в безоблачном и не­скончаемом счастье трудно себе представить" [5, с.271].

Сегодня мало кому известны имена таких предста­вителей космического направления научно-философской мысли, как В.Н.Муравьев, А.К.Горский и Н.А.Сетницкий, которые в 1923 г. подготовили коллективный сборник "Трудовсдение", но не смогли его издать из-за цензуры. В.Н.Муравьев одно время был ученым секретарем Цент­рального института труда, организованного в 1921 г. уче­ным и поэтом А.К.Гастевым. Публикуя в журнале "Орга­низация труда", издаваемом институтом; статьи, рецен­зии, обзоры, В.Н.Муравьев пытался внедрить "федоров­ские установки" на труд как на основное средство пла-нетарно-космического преобразования, развивал поло­жения, выходившие за рамки программных положений Центрального института труда, более того, тонко подме­чал определенную их уязвимость: "Нет движения без смысла, и нет слов или имен без действия. Произнесение слова есть уже действие. Из этого следует, по физиоло­гическим основаниям, что организация движений и ор­ганизация мысли и ее выражения в виде речи неразрыв­но связаны". Рассматривая "перспективы,— как он гово­рил,— человеческого проективно-производительного дей­ствия", В.Н.Муравьев писал: "Перед культурой ставится общая задача направления и организации производства и труда во всех отраслях экономической жизни, в особен­ности же в области обрабатывающей промышленности" [5, с.208].

Правильная организация труда, или нормальное вза­имоотношение труда и науки, отмечал А.К.Горский, была предметом исключительного внимания и размышления Н.Ф.Федорова. "Философия общего дела", по самой сути, должна быть осмыслением и оправданием "дела" — ра­боты, труда. Философия Федорова, убежден его последо­ватель, — это грандиознейший апофеоз труда, какой только когда-либо создавала человеческая мысль. Приме­ненная на американских заводах система инженера Ф.Тейлора, первые методы хронометража и учета трудо­вых усилий оказались, по словам А.К.Горского, тем гор­чичным зерном, из которого выросло огромное научно-производственное движение, охватившее все культурные страны. Все как-то сразу вдруг постигли, что труд чело­веческий должен быть организован, что наука есть имен­но та сила, которая его организует. "Однако настоящая стадия движения,— писал русский космист в 1928 г.,— позволяет, в сущности, говорить не столько о научной организации, сколько о «полунаучной механизации» труда. Для того чтобы организовать труд по-настоящему, наука еще сама должна быть сколько-нибудь серьезно организована" [5, с.224].

Определяющим для В.Н.Муравьева и А.К.Горского являлось человеческое измерение научной организации труда и производства: "...человек не на шутку собирается измерить собой все в мире вещи. Но измерил ли сам себя человек и чем он мог себя измерить до конца, до дна исчерпать? Единица труда — усилие — регулируется единицей науки — числом; научные числовые схемы координируются лежащим в основе всякой научной тео­рии символическим описанием — образом. Соотношени­ем образов друг с другом ведает искусство. Образ есть схема, детализированная до степени органической зер­кальности, когда построенное бессознательно по законам органопроекции орудие (мышления или действия) стано­вится снова органом. Задача человека в мире, по мысли Н.Ф.Федорова, заключается именно в достижении всеце­лой полноорганности" [5, с.253].

Сформулированная в 1877 г. немецким философом Эрнестом Каппом идея об органопроекции — создании технических орудий "по образу и подобию" естествен­ных органов — получает в начале XX века развитие в трудах П.А.Флоренского. И техническое приспособле­ние, и телесный орган, отмечал он, выдвигаются одною потребностью и строятся одною внутреннею деятельнос­тью. Отсюда понятно их сходство, вытекающее не из поверхностных аналогий, но из тождества их функций. Технические продукты, как, например, зрительная труба, фортепиано, орган, писал ученый, представляют собой несовершенные органопроекции глаза, уха, горла, а глаз, ухо, горло — органические первообразы. "Наша всегда нам принадлежащая власть над органами тела,— подчер­кивал Флоренский, — при отсутствии таковой же над прочими телами внешнего мира, определяется не тем, что пределом власти нашей служит граница нашего тела, а как раз наоборот: граница нашего тела есть признак, производное, последствие ограниченности нашей власти над самими собою" [5, с.150].

Предвосхищая развитие бионики, Флоренский обра­щал внимание на то, что техника может и должна провоцировать биологию, как биология — технику. В себе и вообще в жизни открываем мы еще не осуществленную технику, в технике — еще не изученные стороны жизни. Линия техники и линия жизни, подчеркивал Флоренский, идут параллельно друг другу. "Эта родственность, схо­жесть строения и функций органов и орудий, выражен-

125

ная идеей органопроекции, подводит своеобразную теоретическую осно­ву главной мысли Федорова, Бердяе­ва, Горского, Вернадского о необхо­димости перехода от технического прогресса, оставляющего личность в ее физическом несовершенстве, к прогрессу органическому. Овладев умением создавать орудия — органы вовне, человек должен теперь при­менить это умение к своему телу, овладеть направленным органосози-данием, точность, силу и прочность механизма сообщать организму, не мертвое, а живое сделать совершен­ным" [8, с.146].

Трудами П.А.Флоренского была подготовлена почва для переосмыс­ления фундаментальных вопросов в понимании науки, большей частью получившая признание и понимание в конце XX века. Логос, согласно Флоренскому, требует отстранения жизни. Будучи неудовлетворенным, по самой своей сущности, хаотичес­ким ее богатством, он буквально про­кладывает особый путь по ее живому телу, упорядочивая ее, но вместе с этим ее же и погубляя. "Признать неправду науки,— говорит Флоренский,— значит сказать «да» Времени, сказать «да» Жизни, т.е. сделать Время, сделать Жизнь своим методом". Наука нового времени, целиком опирающаяся на разум, оказывается не только средоточием истории, но и законодателем природы. П.А.Флоренский в разных работах показывает, как сви­детельствует их анализ философом А.Н.Павленко (1995), несостоятельность такого ноонаукоцентризма, обосно­вывая необходимость становления нового типа науки, опирающейся не на опосредованное (логическое) позна­ние мира, а на непосредственное усмотрение истины. В математике и философии этой позиции более близок интуиционизм.

5.1.2. Концепции проектной культуры 20-х годов — предвестники эргономики

В 20-е годы получили достаточно широкое распро­странение суждения о том, что два одновременных явле­ния — русский религиозно-философский ренессанс и русский художественный авангард, возникшие на рубе­же столетий, — никак не связаны друг с другом, а если и связаны, то как некие антагонисты, пребывающие в состоянии неразрешимого противоборства. Тем не менее в наши дни предпринимаются достаточно обоснованные попытки выявить некоторые из точек, где пересекались искания авангардистов и представителей русской рели­гиозно-философской мысли, пытавшихся найти выход из кризиса религии и культуры. "С онтологией всеединства вполне соотносима общая направленность русского ис­кусства начала XX века, кульминирующая в авангарде. Не «частная» задача этического совершенствования, ко­торую выдвигал на первый план реализм в лице пере­движничества, а идея синтеза мира, собирания духа и материи, не просветительство, имевшее художественное выражение во многих явлениях искусства XVIII —XIX веков, а утверждение сущего, которое в табели о рангах стояло у Владимира Соловьева выше всех иных опреде­лений, не проблемы отношения человека и общества, а открытие богочеловеческого единства, онтология мира — вот общие ориентиры нового искусства, которые в борьбе со старыми представлениями о задачах художе­ственного творчества формировались на протяжении ко­роткого отрезка времени (от Врубеля до Малевича) и восторжествовали в абстрактном экспрессионизме, лу-чизме и супрематизме" [9, с. 11].

Важнейший шаг на этом пути был сделан П.Сезан­ном, а русскому живописному авангарду предстояло раз­вить его начинания. "От Сезанна до супрематизма"— так называется одна из брошюр К.Малевича. Сезанна он считал одним из самых сильных и тонко чувствующих элементы живописи художников, а сезанизм — одним из больших достижений в истории живописи именно по своему чистому выражению живописного мироощуще­ния [10]. "Сезанн уже знает то, что будет повторено кубизмом: внешняя форма, оболочка вторична, производ-на, вещь обретает форму не благодаря ей, и нужно разбить эту пространственную скорлупу, этот пустой сосуд и изобразить вместо него... что? Кубы, сферы,

126

конусы, как им однажды сказано? Чистые формы, кото­рые обладают устойчивостью построения, определяемого внутренним законом, и, взятые в совокупности, очерчи­вают или выкраивают вещь, давая ей появиться среди них, подобно лицу в зарослях тростника? Это означало бы поместить устойчивость Бытия, с одной стороны, а его переменчивость — с другой" [11, с.41 —42].

Крупнейшими представителями русского живопис­ного авангарда стали В.Кандинский, К.Малевич, В.Тат­лин, М.Матюшин (рис. 5-1). Продолжающиеся и по ныне дискуссии о глубинном смысле этого направления в искус­стве не подвергают сомнению, что его представители отразили в своих произведениях те важнейшие стороны нового миропонимания, которые легли в основу мировоз­зрения XX века (рис. 5-2, 5-3). Отметим только три момен­та в творчестве авангардистов, на которые обращают внимание ученые и художники. "Авангард есть своего рода непосредственное отражение нового мира, посте­пенно раскрывающегося человеку. Художник видит некую реальность, но еще не знает, что же предстало перед его взором. Но за воплощением реалий начинается процесс осмысления созданного" [12, с.75-76]. "Авангар­дистское искусство — как бы уже не искусство даже, а метод познания, позволяющий человеку получить новую картину бытия, улавливать те взаимосвязи, которые нель­зя пока познать другим путем" [12, с.81]. Задача познания требовала новых методов исследования, "среди коих все более видное место отводилось моделированию... именно построение специфических художественных моделей в немалой степени способствовало переходу от чисто по­знавательной ориентации авангардного искусства к про­ектной" [12, с.78].

Обращаясь к работе Н.А.Бердяева "Смысл творчест­ва" [13], которая не случайно в богословских кругах вызвала критику и осуждение, Д.Сарабьянов останавли­вает внимание на том, что русский мыслитель признает за творчеством право быть, как говорят сегодня, "проект­ным". Н.А.Бердяев видит пример "проектной филосо­фии" в идеях Н.Ф.Федорова, которую его последователи иногда называли "единым общим проектом общечелове­ческого дела". Можно предположить, что при такой логике рассужде­ния подобное качество может быть также пере­несено и на искусство.

В 1910-1920 гг. скла­дывались концепции худо­жественно-проектного творчества, выдвинутые русским авангардом. Его лидеры сыграли большую роль в развитии "произ­водственного движения", которое осознавалось "как исторически обуслов­ленное и принадлежащее значительному — по дли­тельности и культурной значимости — переходно­му периоду поиска форм и способов непосредствен­ного участия художест­венного и научного твор­чества в основном русле современного обществен­ного производства" [14, с.320].

Среди его участников выделяют художников и теоретиков движения — А.М.Родченко, Л.С.Попо-

127

ва, А.М.Ган, В.В.Степанова, А.А.Веснин, Ант.М.Лавин-ский, К.К.Медунецкий, О.М.Брик, Б.И.Арватов и др. Ху­дожники-производственники стали пионерами авангард­ного дизайна и архитектуры. "Производственное движе­ние" связано было с деятельностью таких организаций и объединений 20-х годов, как Отдел изобразительного искусства (ИЗО) Наркомпроса, группа конструктивистов, Институт художественной культуры, Высшие государст­венные художественно-технические мастерские (ВХУТЕ­МАС), круг В.Маяковского и позднее Левый фронт ис­кусств (ЛЕФ), Театр В.Мейерхольда, Центральный инсти­тут труда (ЦИТ) и др.

"Производственное движение" способствовало фор­мированию конструктивизма, определившего во многом развитие дизайна в России 20-х годов, который в своем существе эргономичен. Конструктивизм понимали как метод создания цельной вещи, в которой конструктивно-утилитарная форма является и формой художественной, в декорировании не нуждающейся. С оформлением кон­структивизма выдвигается третья концепция художест­венно-проектного творчества. Имеется в виду то, "что некие, казалось бы, общие деятельностно-конструктивные интенции авангарда доопределялись в контексте разных творческих концепций и, трансформируясь в ситуации "строительства новой жизни", оформились в спорящие друг с другом концепции проектной культуры. В данном случае речь идет о трех концепциях — Татлина, Малевича и "кон­структивизме конструктивистов" [15, с. 168].

Конструктивный радикализм супрематизма — уни­версальной системы "архитектуры как таковой " — род­ственен концепции конструктивизма своим глобальным замахом. И тому и другому противостоит В. Татлин с его лозунгом: "Ни к новому, ни к старому, а к нужному". Простое обиходное слово "нужное" принципиально отличается от будто бы более точных и строгих понятий конструктивизма "функция", "целесообразность". Оно удерживает, не замыкая, то безграничное богатство жиз­ненных смыслов, которые заключены в вещи как в куль­турном предмете. "Ведь что получалось у конструктивис­тов. Они утверждали функциональность, социальную це­лесообразность в качестве исходного момента проекти­рования. Но на деле конструктивизм — попытка констру­ирования быта в его функциях. Будто бы исходное — «социально-целесообразное» оказывалось конструируе­мым. Тут результат — именно придуманные, сконструи­рованные «функции», входившие в противоречие с обра­зом жизни людей. «Нужное», которое утверждал Тат­лин, — это нечто принципиально иное. «Нужное» тут противостоит отвлеченно трактованной функциональ­ности «должного», правильного" [15, с.169].

Возглавляя в начале 20-х годов исследовательско-проектный Отдел материальной культуры в Петрограде, В.Татлин работал над моделями вещей повседневного обихода: экономические печки (рис. 5-4), кровати новых конструкций, одежда, посуда. В конце 20-х годов к ним прибавились разработки студентов ВХУТЕИНа, сделан­ные под его руководством: фарфоровая посуда, консоль­ный стул (рис. 5-5) и сани. Своеобразие дизайнерских произведений Татлина определяется глубинным пости­жением человеческого, владением материально-вещест­венным, формированием и преображением его, органич­ным соединением природного и культурного.

Обращение В.Татлина к предметам быта вызвало резко негативное отношение со стороны большей части тогдашней художественной общественности. Повторяя буквально через предложение слова "мне жаль", А.Эфрос, например, в статье 1924 г. выражал свое эмо­циональное отношение к тому, что В.Татлин, такой боль­шой, такой нужный талант, строитель, фантастический зодчий Башни III Интернационала, изобретает и строит экономические печки. В защиту В.Татлина выступил

128

Н.Н.Пунин, написавший в этом же году статью "Рутина и Татлин". Содержание статьи, посвященной едва ли не пер­вому рассмотрению проблем эстетики предметно-простран­ственной среды, представляет интерес еще и как свидетельст­во очевидца, "...когда слушаю Татлина и вместе с ним рас­сматриваю его печку — я тоже испытываю «неизъяснимое на­слаждение» перед этой реаль­ностью, сквозь которую про­шла простая, изобретательная, остроумная мысль человека, прошла и оформилась в мате­риале и пространстве, т.е. как раз в тех элементах, которые составляют глубочайшую сущ­ность всего живописно-плас­тического мира" [15а, с.26].

Удобства и функциональные достоинства печки, привлекшие внимание Н.Н. Лунина,— еще один штрих к формированию предпосылок эргономики. "Прежде всего — что такое эта пресловутая печка, напугавшая одних, вызвавшая смех, иронию и издевательство у дру­гих? Опишу ее кратко: с внешней стороны это кафельный параллелепипед, лишенный каких бы то ни было украше­ний и не имеющий строго установленных пропорций; таким образом, о форме печки можно говорить только как о чем-то последующем, непосредственно вытекаю­щим из самой конструкции. По конструкции такая печка состоит из топки со сложными и переменными ходами, благодаря которым печка или может быть прогрета вся, или только центральная ее часть — духовая камера. Ду­ховая камера устроена так, что она одновременно служит и плитой; проще говоря, это плита, закрытая духовой коробкой; сбоку застекленное окошко, чтобы смотреть в камеру; в дымоходах крючки для копчения и т.д. ... Смысл этой печки в том, что она одновременно может нагревать комнату, сохранять относительно очень долго — как вся­кая кафельная голландка — внутри себя, т.е. в данном случае в духовке, тепло и таким образом дает возмож­ность иметь всегда теплую пищу (воду) и служит, нако­нец, плитой. Никакого другого смысла печка сама по себе не имеет и, вероятно, может быть сложена всяким хоро­шим печником" [15а, с.25].

Центральной творческой фигурой среди кон­структивистов был А.Родченко, который сформиро­вался под несомненным влиянием В.Татлина. "Я от него учился всему",— вспоминал Родченко. Масштабы даро­вания Родченко и тем более Татлина нуждаются в специ­альных монографиях, чтобы попытаться приблизиться к их раскрытию. Отметим только, что дизайнерское мас­терство Родченко проявилось в проектировании посуды, костюма, мебели, а также в проектировании целостных предметных комплексов (рис. 5-6). Плодотворно работал Родченко и в графическом дизайне (книга, плакат, журнал

и пр.), где ярко проявил себя также Л.М.Лисицкий. В 1923 г. В.Маяковский предложил Родченко вмес­те делать рекламу для ГУМа, в результате воз­никло творческое содружество "Реклам-кон-структор Маяковский — Родченко ".

Разрабатывая проект многофункционально­го предметного комплекса — оборудования рабо­чего клуба для международной выставки 1925 г. в Париже, А.Родченко с учениками спроктировал складной шахматный столик. В этом проекте, как и других работах Родченко и его учеников, явно просматривается интерес к работающей вещи (складывается — раскаддывается, изменяет функ­цию и т.д.), поскольку она предназначалась для деятельности человека, должна была наилучшим образом вписываться в процесс деятельности.

Для творчества А.Родченко и Л.Лисицкого характерен тот особый вариант проектного мыш­ления, которое при возрождении в 50-е годы дизайна в нашей стране стало именоваться сис­темным (системно-структурным). Возглавляя ка­федру проектирования мебели и художественно­го оформления помещений во ВХУТЕМАСе, Лисицкий основное внимание сфокусировал на проблеме жилища. Размышляя о культуре жилья, он в проектной практике шел от оценки жилищной ситуации в стране с ее жестким требованием максимальной экономичности, т.е. факти­чески минимизации жилья, его разумной целесообраз­ности и простоты (рис. 5-7).

В дизайне текстиля и одежды проявился талант Л.С.Поповой и В.Ф.Степановой. "Новое индустриаль­ное производство,— писала Л.С.Попова,— в котором должно принять участие художественное творчество, будет коренным образом отличаться от прежнего эсте­тического подхода к вещи тем, что главное внимание будет направлено не на украшение вещи художественны­ми приемами (прикладничество), а на введение художе­ственного момента организации вещи в принцип созда­ния самой утилитарной вещи" [Цит. по: 16, с.23].

Значительную часть своих творческих усилий кон­структивисты Родченко, Попова, Степанова, Лисицкий и другие направляли на подготовку художников-"произ­водственников", конструкторов-художников во ВХУТЕ­МАСе. В деятельности этого художественно-техничес­кого вуза пересекались, взаимодействуя, концептуально-теоретический, технолого-методический и эксперимен­тально-проектный уровни формирования дизайна.

В условиях разрухи и повальной остановки фабрик и заводов в 20-е годы не в производстве, а в театре впервые начали осуществляться идеи конструктивистов о целостной, целесообразно организованной материаль­ной среде, о вещах-орудиях, или "аппаратах", о проекти­ровании образцов нового поведения, нового отношения "человека-работника" к "вещи-орудию". Конструктив­но-производственный взгляд на театр и первый опыт в этом отношении театра-мастерской В.Э.Мейерхольда способствовали реализации идей социально-целесообраз­ного конструирования, проектирования функционального процесса, в который включены люди, его участники, и

129

вещи (среда). Мейерхольда увлекла, отмечает Е.Сидори-па, волна организационно-конструктивного подхода к творчеству, как увлекла она и авангардных художников. Спектакль трактуется им как сценическое действие, ко­торое имеет сложную структуру и сознательно строится. В центре его — актер, который предстает по преимуще­ству как "человек действующий", мастерски владеющий телом, как "инструментом" игры на сцене.

Биомеханика — система подготовки такого акте­ра — рассматривалась Мейерхольдом в прямой связи с "трудовыми процессами рабочего". Работа актера, ут­верждал режиссер, "в трудовом обществе будет рассмат­риваться как продукция, необходимая для правильной организации труда всех граждан" [17, с. 10]. Такая доста­точно категоричная постановка вопроса артикулирована режиссером не без влияния установок ЦИТ. Возникнув в период развития НОТ, появления конвейера, изучения и рационализации трудовых движений, биомеханика Мей­ерхольда не является их зеркальным отражением. Более того, если бы в то время ЦИТ обратился к изучению биомеханики Мейерхольда, то он смог бы избежать неко­торых ошибочных установок в своей деятельности.

Очень важно предупреждение, прозвучавшее в 1989 г. на Международном научно-практическом семина­ре, посвященном 115-летию со дня рождения В.Э.Мейер­хольда: "Не нужно одно упражнение, которое вы видите 30 лет, называть биомеханикой. Мы не знаем, что такое насто­ящая биомеханика. Мы не опубликовали этого, не исследо­вали" [18, с.216].

Такому художнику, как Мейерхольд, который, по его собственным словам, является экспериментатором по преимуществу, необходимо иметь экспериментальную лабораторию. "Такого типа лаборатория,— отмечал он,— существует в Америке у психологов. Почему вопросы экспериментальной психологии находятся на такой вы­соте, почему они разрешаются на строго научной базе? А потому, что экспериментаторы-психологи имеют такую лабораторию, где они, изучая всякого рода рефлексы и воздействия их на зрительный зал, изучают и природу самого рефлекса, и как это воздействует на зрителя, и изучают зрителя с точки зрения рефлекса" [18, с.368].

Если бы Мейерхольду давали работать, а не травили его, не запрещали бы спектакли и, наконец, не ликвиди­ровали его театр и самого создателя, отмечалось на вечере его памяти в Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии в 1964 г., мир искусства и наука могли бы не пойти разными путями, по крайней мере те, добавим от себя, которые привлекали наибольшее внимание великого художника. Работы Мейерхольда по биомеханике, по сценичес­кому движению вызывали пристальный интерес и про­должают находиться в центре внимания не только деяте­лей театра. В США опубликована работа о философии биомеханики. "Мейерхольд цельно, наряду со Станислав­ским, обращался к природе актерского творчества и основал свою систему работы с актерами на новаторской, сформулированной им психофизиологической концеп­ции актерского творчества, в которой он на первое место поставил развитие взаимной и обратной координации

130

разных сфер актерского существования: мысль, движе­ние, эмоция и слово. Он считал, что у актера должна заработать эта биомеханическая цепь" [18, с. 196]. "...до конца понимать,— подчеркивает Т.Есенина,— что хотел и что искал Мейерхольд — нельзя, не зная со­временной психофизиологии" [18, с.178] .

"Великодушный рогоносец" (1922) — спектакль, в котором, по словам Мейерхольда, принцип конструкти­визма "удалось провести полностью" (рис. 5-8). По оценке современников режиссера, это проявилось в построении спектакля ("принцип монтажа"), в оформлении (кон­структивное решение), в игре актеров (биомеханика). Оформление спектакля, созданное Л.С.Поповой, пред­ставляло собой конструкцию ("станок"), включавшую разноуровневые площадки, лестницу, скаты, колеса, кры­лья, которые начинали вращаться в нужных местах по ходу спектакля. Конструкция была не только удобна для актерской игры,но и представляла яркое художественное решение, органичное режиссерскому замыслу. В исто­рию театра этот спектакль вошел как удивительно целост­ный, в котором Мейерхольдом сделана попытка, отмечает Е.Сидорина, охватить речезвуковую, пространственно-динамическую (действенную) и предметно-пространст­венную стороны спектакля единым конструктивным под­ходом. Режиссер шел к спектаклю через целеустремлен­ные творческие поиски, которые велись в его мастерской, "где Мейерхольд,— как отмечалось в 20-е годы,— впе­рвые развернул и в коллективной работе со студентами 1-го курса проанализировал свои основания Нового Те­атра — Театра «Человека»".

Заметим, что искания Мейерхольда в области сцени­ческой биомеханики совпали по времени с первыми исследованиями Н.А.Бернштейна в области биомеханики движений, которые впоследствии получили название фи­зиологии активности, или психологической физиологии.

Констатируя тесные связи между биологией и гума­нитарными науками, Р.Якобсон говорил: "И теперь, когда я читаю новые работы по биологии, когда я беседую с представителями этой науки, мне кажется очень важным, что в моделях, созданных науками о культуре, лингвис­тикой, биологией и др. можно увидеть проявления того, что можно было бы назвать телеологией или, как говорят некоторые биологи, телеономией — чтобы отличить на­учную телеономию от преднаучной телеологии, как аст­рономию от астрологии. Начиная с первых признаков, с самых элементарных феноменов существования жизни, мы также замечаем и наличие цели, направленности к цели, что было так хорошо сформировано в большой книге ("Очерки по физиологии движений и физиологии активности". Прим. наше.— В.М., В.З.), которую я люблю упоминать, книге, которая оказала очень сильное влияние на лингвистов. Это книга великого московского физио­лога... Николая Бернштейна. Так вот, он идентифицирует жизнь с направленностью к цели, с предвосхищением будущего. Этой своей позицией он очень близок к кибер­нетику, который оказал немалое влияние на американ­ских биологов,— Норберту Винеру" [19, с.218].

Идея "конструирования" труда и быта, создания "ориентировочных упражнений" на основе пространственно-временной партитуры действия для конкретных типов производственных и бытовых процессов положена в основу разработанной теоретиком "производственно­го движения" Б.И.Арватовым и будущим крупнейшим кинорежиссером С.М.Эйзенштейном программы режис­серских мастерских Московского Пролеткульта. В числе теоретических предметов, предусмотренных в програм­ме, были "научная организация труда, рационализация движений в быту, психотехника, теория монументальных композиций" [20, с. 122]. Практические же занятия посвя­щались сценарной и режиссерской (основанной на прин­ципах биомеханики) разработке разнообразных социаль­но значимых производственных, общественных и соци­ально-бытовых ситуаций (заводской труд, избирательные компании, общественные столовые и т.д.).

Развивая идеи мейерхольдовской биомеханики, С.М.Эйзенштейн разрабатывает концепцию выразитель­ного движения, в основе которой лежит понятие "отказ­ного движения", "предварительного небольшого движе­ния, обратного по направлению к осуществляющемуся, для увеличения амплитуды движения и большего подчер­кивания начала движения не исходной точкой, а крайней точкой отказа, являющейся, таким образом, уже не ста­тической, а динамической точкой перелома направления" [21, с.114]. "Отказ", известный разным театральным шко­лам (европейской XVII в., японской XVIII в., еще более древней — китайской), был проанализирован Эйзенш­тейном и "разложен" на импульс и торможение — со­ставляющие, которые должны быть осознаны актером, "синтезирующим" их в столкновении двух разнонаправ­ленных двигательных моментов, дающих то мускульное искажение, которым характеризуется "выражение".

Близкие по направленности идеи на Украине разви­вал Л.С.Курбас, учивший актеров преобразованию и преображению собственных движений.

Сами того не подозревая, авторы программы режис­серских мастерских и прежде всего Мейерхольд с его конструктивистским театром-мастерской смоделиро­вали поразительный пропедевтический курс по эргономи­ке, который, к сожалению, не освоен эргономистами до сих пор. Идея специальных проектно-ориентированных курсов по эргономике — театральных по форме, эргоно­мических по содержанию — представляется такой же новаторской, как и реализация принципов конструкти­визма в театре. "Театр конструктивистов моделировал жизнь по образу ощущаемого настоящего и предполага­емого будущего, ставил задачу моделирования поведения и деятельности человека в различных ситуациях. Это была попытка проектировать образцы нового поведения, нового отношения человека к вещам (к внешнему миру) — отношения «человека-работника» к «вещи-орудию»" [15, с. 108].

Изучение "производственного движения", как и авангардных дизайна и архитектуры, с позиции эргоно­мики, несомненно, позволит открыть новые идеи и прак­тически ориентированные подходы, предварявшие ее развитие в России. Тем более что эти идеи вдохновляли не одно поколение дизайнеров и архитекторов. Более того, в становлении огромного числа художников, уче-

131

ных, философов есть лепта, связанная с творчеством и Татлина, и Малевича, и конструктивистов [15].

Анализируя развитие семиотики, например, Р.Якоб­сон обращал внимание на то, что абстрактная живопись заставляет нас осознать одновременность сочетающихся и переплетающихся "соотношений между элементами". "Responsions (взаимосвязи) между различными хромати­ческими и геометрическими категориями, которые, без­условно, играют не обязательную роль в репрезентатив­ной живописи, становятся единственной семиотической ценностью в абстрактной живописи" [19, с.160].

Великая духовная работа, которая, по словам В.И.Вернадского, шла в России в 20-е годы, порождала гениальные всплески мысли в самых различных сферах научной, технической и художественной деятельности, предвосхищая многие современные направления их разви­тия. "Учение В.И.Вернадского о ноосфере, философские идеи Н.Ф.Федорова, П.А.Флоренского, В.Н.Муравьева и др., а вслед за ними и появление конкретных дисциплин, таких как семиотика, теория систем, синергетика,— от­мечает С.С. Хоружий,— создают предпосылки нового единства знания и, более того, нового способа знания, глобального по своему охвату и универсального по свое­му методу" [22, с.412].

Представляются чрезвычайно интересными попыт­ки историков и исследователей выявить внутреннее единство занятий целой плеяды ученых и людей искус­ства, творчество которых относится к указанному исто­рическому периоду. Неожиданные и глубокие параллели проводит Е.Сидорина между выдвинутым К.Малевичем взглядом на "мир как беспредметность", или концепцией супрематизма [23], и всеобщей организационной наукой [24]. Кроме общенаучного значения, такое сопоставление представляет интерес и в плане формирования предпо­сылок возникновения эргономики в России.

К.Малевич, по выражению искусствоведа Н.Пуни-на, — это снаряд, посланный человеческим духом в не­бытие, в чистую пустоту интуиции, где единственными реальностями являются отношения и связи; здесь уже кончается "царство живописи", и искусство вылетает в такие области, где нет ничего, кроме формы [25].

В концепции супрематизма мир открывается во вза­имосвязи основополагающих черт, таких, как простран­ство, время, движение, энергия, материя, другими слова­ми, мир складывается, строится "из элементов". Совме­щая цельность живописно-пластического восприятия с аналитической установкой сознания, авангардисты со­здают "композиции" (общее название произведений "беспредметного" творчества), обращенные на выявле­ние абстрактной сущности Вселенной. "Авангард рас­крывает перед нами вселенское значение человеческого сознания. Он по сути рассказывает на своем языке о двух проблемах — структуре Вселенной и структуре созна­ния" [12, с.81].

Стремление, говоря словами Н.Пунина, "охватить отношения всевозможных элементов", обратиться "к во­просам основной архитектуры мира", выразить "связи и отношения как тел, так и представлений, идей",— это и есть то общее, что характеризует концепцию супрематизма и всеобщую организационную науку. "Но интересен не только параллельный шаг Малевича и Богданова к метауровню осмысления системности в одном случае в категориях общехудожественных, в другом — общенауч­ных... Интересно и показательно другое: «супрематизм миростроительства» являет, равно как идея «всеобщей организационной науки» Богданова, всеорганизацион-ную точку зрения. И Богданов, и Малевич выдвигали, каждый в своем варианте и вполне своеобразно (в одном случае — наука, в другом — искусство), идею объедине­ния преобразовательной деятельности человечества. В одном случае — на путях создания единой «организаци­онной науки», в другом — супрематизма как единой системы архитектуры всей Земли" [14, с.262].

Общий воздух, по удачному выражению Д. Сарабьяно-ва, которым в России на рубеже столетий дышали не только философия, искусство, религия, но и наука, тех­ническое творчество, был более чем благоприятной ду­ховной и интеллектуальной атмосферой, в которой воз­ник дизайн и которая не могла не породить эргономику. Однако в России на рубеже столетий формировались и непосредственные основания для возникновения эргоно­мики.

5.1.3. Формирование предпосылок возникновения эргономики в России на рубеже конца XIX —начала XX века

Возникновение предпосылок для развития в России психологии труда и психофизиологии труда, а также инженерной психологии, психологии управления, инду­стриально-педагогической психологии, относят к концу XIX—началу XX века [26]. Весомым вкладом в область профессиоведения, в систему научных знаний о мире профессий явилась работа врача С.М.Богословского "Система профессиональной классификации" (1913). В ней упорядочены 703 вида производств и промыслов, отражены знания о мире профессий, накопленные в течение четырех десятилетий конца XIX—начала XX века. Эта классификация — не просто "список назва­ний", а перечень профессий, за которым видится концеп­туальный каркас, четкое и точное формулирование ис­ходных посылок, определение основных понятий, напри­мер "профессия", "занятие", "детальная профессия".

Фундаментальный труд С.М.Богословского возник не на пустом месте. Профессиональная гигиена в России еще ранее занялась изучением разных видов труда и их упорядочением. В 1875—1885 гг. под руководством Ф.Ф.Эрисмана было обследовано более 1000 фабрик и заводов и соответствующих "детальных профессий", ре­зультаты опубликованы в 17 томах. Программа обследо­вания включала наиболее распространенные факторы труда, приводящие к профессиональной патологии. К таким факторам Эрисман отнес следующие: "Положение тела, которое мы принимаем при работе, характер дви­жений, необходимых для выполнения ее, свойства той среды, в которой совершается работа, состав и свойства обрабатываемых предметов и необходимых для работы

132

орудий, наконец, продолжительность труда и душевное состояние, в которое он приводит работника" [27, с.1].

Именно в работе С.М.Богословского получили разви­тие идеи Ф.Ф.Эрисмана и других представителей рос­сийской медицины о том, что "функциональное строение и процесс осуществления трудовой деятельности обу­словлены предметным ее содержанием, материальной обстановкой труда, техническими его средствами, техно­логией. На этой концептуальной основе и строится «сани-тарная» (а по сути комплексная) характеристика профес­сии" [26, с. 162].

В конце XIX—начале XX века многие специалисты России считали, что первой и важнейшей мерой борьбы с несчастными случаями должна быть забота об их пред­отвращении, заложенная в самом "первоначальном уст­ройстве" фабрики, завода, мастерских, рабочих мест. В частности, В.И.Михайловским были предложенк не толь­ко меры по коррекции условий и средств труда, но и требования, ориентированные на проектирование техни­ки с учетом возможностей и особенностей человека — "Проект обязательных постановлений о мерах, которые должны быть соблюдаемы промышленными заведениями для охранения жизни и здоровья рабочих во время рабо­ты и при помещении их в фабричных зданиях. Составлен фабр.ревизором В.И.Михайловским" [28].

Об учете требований работника, для которого кон­струируется машина, говорится в докладе П.К.Энгель-мейера "О проектировании машин. Психологический ана­лиз": на стадии пространственной компоновки машин возможно и необходимо "озаботиться тем, чтобы уход, осмотр, смена деталей были удобны" [29, с.8]. По мнению Энгельмейера, заботясь о конкурентоспособности про­дукции предприятия, конструкторы должны стараться придавать изделиям привлекательный вид, отвечающий назначению изделия и особенностям публики как предпо­лагаемого потребителя.

В конце XIX—начале XX века выдвигалось много идей и предлагались практические рекомендации по со­гласованию возможностей человека и техники в сфере сельскохозяйственного труда, в воздухоплавании, на же­лезнодорожном транспорте. Инженером И.И.Рихтером предложен вариант новой интегральной области зна­ния — железнодорожной психологии, проблематика ко­торой определялась задачами совершенствования желез­нодорожного дела [30].

В России начала XX века предпринимались разроз­ненные исследования организации труда и трудовых движений. Инженеры, ученые, предприниматели прояв­ляют интерес к системе Ф.Тейлора, идеи которого, как убеждает содержание данного раздела, упали на взрых­ленную почву. В 1912—1913 гг. отмечается даже своеоб­разный бум вокруг идей Тейлора, ведутся дискуссии о достоинствах и просчетах его системы. В 1913 г. начинает издаваться журнал "Фабрично-заводское дело", в кото­ром систематизировалась разнообразная информация об учении Тейлора.

5.1.4. Зарождение эргономики в России в 20—30-х годах

После революции движение за научную организа­цию труда получает государственную поддержку. В сере­дине 20-х годов в стране создается множество специали­зированных научных учреждений, проводятся многочис­ленные конференции, издается огромный массив литера­туры по научной организации труда.

Впервые вопрос об изучении трудовой деятельности человека представителями разных наук, в каждой из которых она рассматривалась под определенным углом зрения, серьезно обсуждался в 1921 г. на Первой Всерос­сийской инициативной конференции по научной органи­зации труда и производства. С докладом по основным проблемам психологии, физиологии и гигиены труда выступил академик В.М.Бехтерев, который сформулиро­вал принципиально новый подход к проблеме изучения труда человека: "Не в тейлоризации труда все дело, не в ней окончательный идеал проблемы труда, а в таком осуществлении самого труда, который бы давал макси­мум производительности при оптимуме или максимуме здоровья, при отсутствии не только переутомления, но и при гарантии полного здоровья и развития личности трудящихся" [31, с.25].

На выполнение человеком однообразных, механи­ческих операций в процессе работы мы смотрим, продол­жил мысль своего учителя В.Н.Мясищев, как на времен­ную меру, пока не создана соответствующая машина. "Нам представляется, — подчеркнул он, выступая на кон­ференции, — совершенно неприемлемым стремление Тейлора сделать из человека машину" [32, с.24].

Многогранность и сложность изучения и организа­ции трудовой деятельности с целью решения триединой задачи — повышение производительности труда, сохра­нение здоровья и развитие личности трудящихся — тре­буют комплексного подхода. Идея такого подхода, содер­жавшаяся в докладах В.М.Бехтерева и В.Н.Мясищева, имела теоретические и экспериментально-методические предпосылки для реализации. Такие предпосылки фор­мировались в созданных в дореволюционной России и руководимых В.М.Бехтеревым многочисленных научно-исследовательских институтах и лабораториях. Среди них прежде всего следует назвать Психоневрологический институт, после преобразования которого в 1918 г. был организован Институт по изучению мозга и психической деятельности. Своими истоками указанные предпосылки исследований уходят к идеям И.М.Сеченова, с работами которого ("Физиологические критерии для установки длины рабочего дня", 1897; "Участие нервной системы в рабочих движениях человека", 1900; "Участие органов чувств и работа рук у зрячего и слепого", 1901; "Очерк рабочих движений человека", 1901) связывают зарожде­ние физиологии и психологии труда в России.

Комплексный подход к изучению трудовой деятель­ности явился характерной особенностью исследований, которые проводились в первые годы существования Ин­ститута по изучению мозга и психической деятельнос­ти. Изучение различных видов трудовой деятельности

133

отвечало основной направленности работ института, а именно задаче всестороннего изучения человеческой личности, условий ее развития и деятельности. Впервые в отечественной и мировой науке Бехтерев объединил деятелей различных наук для синтетического и комплекс­ного изучения мозга и личности в интересах воспитания, организации труда и лечения человека.

В 1918 г. в Институте по изучению мозга и психичес­кой деятельности был организован специальный отдел профессиональной психологии, который вскоре преобра­зовали в отдел труда с более широкими задачами и масштабами деятельности. Сотрудники отдела проводили исследования как на заводах и фабриках, так и в лабора­ториях института.

В 1920 г. по просьбе Народного комиссариата труда и Военно-санитарного управления в институте под руко­водством В.М.Бехтерева специально созданные комиссии изучали трудовую деятельность радиотелеграфистов и врачей. В комиссии входили представители различных научных специальностей. Цель исследований состояла не только в разработке практических рекомендаций, но и в уточнении путей и форм научного изучения трудовой деятельности. Подвергнув анализу достижения отечест­венной и зарубежной практики и обобщив двухгодичный опыт собственных исследований, В.М.Бехтерев и его сотрудники пришли к убеждению, что для всестороннего изучения трудовой деятельности работников различных профессий необходимо создать научно-исследователь­скую организацию по образу и подобию Института по изучению мозга и психической деятельности, в которой реализовалась бы идея единства различных направлений исследования трудовой деятельности.

Развивая идеи В.М.Бехтерева о комплексном изуче­нии трудовой деятельности, В.Н.Мясищев предложил создать особую научную дисциплину — эргологию. Он считал целесообразным синтезировать человеческие зна­ния с точки зрения их отношения к труду и, "поскольку номенклатура есть орудие систематизации, объединить эту точку зрения единым термином эргологии, учение о работе человека" [32, с.24]. Аргументируя необходимость такой науки, В.Н.Мясищев указывал: "Выделение в осо­бую дисциплину может быть обосновано, во-первых, тем, что деятельность не изучается в целом ни одной из существующих наук, во-вторых, тем, что она не умеща­ется в рамки ни одного из существующих предметов,и, в-третьих, потому, что этот предмет является чрезвычайно важным, в чем, кажется, не возникает сомнения" [32, с.24].

При создании оптимальных условий труда необхо­димо учитывать, подчеркивал В.Н.Мясищев, весь ком­плекс сложных, а иногда и противоречивых требований. Синтетическая природа проблем эргологии обусловлива­ет необходимость их глубокой методологической прора­ботки: "...если мы хотим труд организовать, — говорил В.Н.Мясищев, — то мы должны в первую голову органи­зовать изучение его: должен быть организационный центр методологии работы, которая должна быть строго разработана. Этот центр и есть эргологический институт" [32, с.29].

Положительно оценивая итоги работы первой Все­российской инициативной конференции по научной орга­низации труда и производства, В.М.Бехтерев поддержал мысль В.Н.Мясищева о создании специальной научной дисциплины о труде и предложил назвать ее эргоноло-гией, понимая под этим термином учение о законах работы. Он высказал надежду, что наука о труде получит в нашей стране соответствующее развитие [33, с.23].

В.М.Бехтерев и его сотрудники разработали проект создания Эргологического института (Институт труда). Ученые настаивали, чтобы новый институт был создан при Институте по изучению мозга и психической деятельности, так как только при таком условии он мог в то время приступить к реализации идеи о комплексном изучении трудовой деятельности.

Проект нового института в 1920 г. был представлен на рассмотрение Петроградского совета профессиональ­ных союзов, который одобрил предложение о его созда­нии. Однако проект и поныне не осуществлен. Идеи, развивавшиеся В.М.Бехтеревым и его сотрудниками, на­много опережали реальные задачи и возможности того времени в области изучения и организации труда.

В 20-е годы в Петрограде изучением человека в труде занимается А.А.Ухтомский с сотрудниками, организовав для этих целей лабораторию и проводя исследования непосредственно на заводах. Он стал одним из создателей физиологии труда. Исследования в области физиологии труда проводят также такие физиологи страны, как М.Н.Шатерников, Н.А.Бернштейн, И.Л.Кан, К.Х.Кекчеев, М.И.Виноградов и др.

Созданный в 1921 г. Центральный институт труда ВЦСПС сосредоточил свои усилия на исследовании тру­довых движений и разработке методов рационального производственного обучения. Характеризуя науку о че-

134

ловеческом труде как своеобразную трудовую техноло­гию, А.К.Гастев рассматривал инженерный расчет и ана­лиз в качестве важных средств изучения человека в трудовом процессе. Разрабатывая концепцию трудовой "установки", Гастев понимал ее как способ организации движений, предваряющий, направляющий и стабилизи­рующий "цепи" реакций.

Развивая идеи социальной инженерии, А.К.Гастев формулирует целый ряд положений, которые имеют явно кибернетическую направленность. Глубокая вера Гасте-ва в неограниченные возможности творческой инжене­рии стимулировали его на разработку идеи, созвучной современным положениям о проектировании конкретных видов трудовой деятельности. Однако максималист Гас­тев отрицал стойкие индивидуальные особенности чело­века и понимал трудовую деятельность как пассивный продукт объективной обстановки.

Перспективные подходы к изучению и управлению трудовой деятельностью развивал Н.А.Бернштейн, кото­рый в 20-е годы заведовал лабораторией биомеханики ЦИТ (рис. 5-9), работал в Психологическом институте, где был начат замечательный цикл исследований физиологи­ческих механизмов регуляции и построения движений. Ученый понимал системную природу изучаемых объек­тов. "Производственный процесс, к какому бы виду про­изводства он ни относился, — писал Н.А.Бернштейн, — выполняется системой, состоящей из: 1) орудия произ­водства и 2) работника, обслуживающего это орудие. Деятельность такой системы, очевидно, тем совершен­нее, чем лучше она рассчитана в целом и чем ближе соответствие между частями системы — орудием и работником" [34, с.З].

Н.А.Бернштейн неоднократно указывал на возмож­ность биомеханического расчета систем, по точности не уступающего инженерному расчету их механических частей. Успехи биомеханики как научной дисциплины укрепляли также веру ученого в принципиальную воз­можность расчета системы "человек — орудие труда" с позиций человеческого фактора в целом. Термин "чело­веческий фактор" Н.А.Бернштейн употреблял в собира­тельном значении, довольно близком по содержанию современному значению, для обозначения психофизио­логических характеристик человека, определяемых в конкретных условиях его взаимодействия с орудием труда. "Почему в Hutte нет таблиц его (человека. — В.М., В.З.) размеров, характеристик прочности, мощности, ме­ханической конструкции. И можно ли надеяться,— за­ключает ученый, — на безупречную работу системы, одна из составляющих которой рассчитана по всем пра­вилам новейшей сложной техники, а другая взята без всякого расчета и даже без всякого знания" [34, с.З].

Оптимизация систем не может быть сведена только к решению задачи приспособления человека к орудию труда, машине. Бернштейн показывает ограниченность такого подхода к проблеме: "Профотбор — орудие далеко не гибкое; его применимость ограничена скромным раз­махом естественных биологических вариаций. Если нель­зя приспособить работника к орудию и обстановке,— делает вывод Н.А.Бернштейн,— то следует приспосо­бить орудие и обстановку к работнику" [34, с.З].

Принципиальные установки ученого реализовались в прикладных исследованиях. В 1926 г. Бернштейн раз­работал и передал в Управление московских городских железных дорог проект переустройства рабочего места вагоновожатого трамвая. Проект был принят и осу­ществлен. Профессиограмма трудовой деятельности ва­гоновожатого, выполненная Бернштейном, в методичес­ком отношении не утратила своего значения и в наши дни. Она позволила выявить следующие недостатки в организации рабочего места вагоновожатого: "1) боль­шая силовая нагрузка слабейшей (левой) руки; 2) неудоб­ное расположение и силовая невыгодность ответствен­нейших траекторий; 3) необходимость менять рабочую позу и положение для работы ручным тормозом; 4) сюда присоединяется еще необходимость снимать руку с кон­троллерной рукоятки для работы с песочницей. С точки зрения статики вожатого к недостаткам существующего режима надо отнести и неудобство посадки" [35, с.280].

Указанные недостатки были устранены при разра­ботке и воплощении проекта модернизации рабочего места вагоновожатого. Контроллер переставлен под пра­вую руку и повернут под прямым углом. Воздушный и ручной тормоза перемещены под левую руку. Табурет заменен стулом на винте, с откидной спинкой. Сиденье имеет рациональный рельеф и размеры, соответствую­щие антропометрическим данным. В оборудовании рабо­чего места появилась подножка, на которой располагают­ся в виде педалей: справа — ударный и электрический звонки, слева — рычаг песочницы. Введены две удобные дверцы, при закрытом положении которых вагоновожа­тый вполне изолирован.

Реконструкция рабочего места, отмечал Бернштейн, не могла быть более радикальной, так как ставилась задача найти решение, которое можно было бы легко и просто реализовать на практике при наименьших затра­тах. Рассматриваемый проект — один из первых в миро­вой практике. Однако в 20 —30-е годы целенаправленный учет возможностей и особенностей человека при органи­зации рабочих мест не получил широкого распростране­ния.

Связывая надежды на реализацию в 30-е годы ком­плексного подхода к оптимизации систем "человек — орудие труда" с охраной труда, Бернштейн активно вы­ступил против того, что она "часто становится бытовым компромиссом почти филантропического порядка, вмес­то того, чтобы лечь в основу норм и расчетов всей работающей системы в целом. Работник охраны труда,— подчеркивал ученый,— должен по-настоящему не вно­сить поправки в готовую конструкцию, сделанную без его участия, а участвовать как необходимый сотрудник в самом созидательном процессе" [34, с.4].

Предпосылки комплексного подхода к изучению трудовой деятельности формировались в 20 — 30-е годы в целом ряде других направлений исследований, прежде всего связанных с анализом ее сложных видов. Так, Н.М.Добротворский в 1930 г. сформулировал задачи изучения летного труда:

135

1. Изучение орудий производства должно вес­тись с точки зрения, с одной стороны, приспо­собленности их к тому человеческому материа­лу, которым мы располагаем, и, с другой стороны, с точки зрения подбора человеческого материа­ла, вполне соответствующего тем требованиям, которые предъявляют орудия производства.

2. Изучение условий летного труда. При изуче­нии условий летного труда нам важно не безот­носительное влияние этих условий, как это рас­сматривается в гигиене, а значение влияния этих условий в зависимости от условий примене­ния (форм тактического использования), дабы за­ранее учесть, какие люди будут наиболее подхо­дящи для выполнения тех или иных боевых зада­ний, каким образом лучше осуществлять выполне­ние этих заданий, чтобы с возможно большей полнотой использовать те свойства, которыми обладает находящаяся у нас в части живая сила.

3. Изучение летно-трудовых процессов. Здесь наше внимание должно быть сосредоточено как на характере изучаемых трудовых процессов, так и условиях, повышающих их эффективность.

4. Изучение летного состава. Эта задача имеет в виду разрешение вопросов комплектования воз­душного флота соответственного качества живой силой в соответственном летном виде" [36, с.З].

Развиваемый Н.М.Добротворским подход к изуче­нию и оптимизации трудовой деятельности летчика се­годня называется комплексным. В нем присутствуют его элементы и взаимосвязи между ними. Обозначены два направления исследований — приспособление человека к технике и приспособление техники к человеку: "Мы считаем, что требования к человеку могут быть поставле­ны только лишь после того, как самолет будет приноров­лен к требованиям, предъявляемым к нему средним че­ловеком. Мы отнюдь не склонны ставить требование, чтобы самолеты имели разнообразные конструкции со­ответственно разнообразию групп людей, могущих быть использованными для работы на самолете — известные ограничения должны быть в отношении человека постав­лены, но внутри этих границ самолет должен удовлетво­рять тем требованиям, которые предъявляются ему для полноценного использования этой средней группы людей" [36, с.10].

Характеристики человека учитывались конструкто­рами при создании летательных аппаратов и на заре развития авиации. Однако последовательный научно обо­снованный подход к их учету, содержащийся в работе Н.М.Добротворского, далеко опережал научно-техничес­кую мысль того времени.

В методическом отношении проведенный Добро-творским анализ кабины летчика и приборной доски с позиций человеческого фактора не утратил своего зна­чения и в наши дни. Рекомендации не противоречат современным, хотя отдельные детали, обусловленные конструкцией летательных аппаратов и приборов того времени, представляют лишь исторический интерес.

Разработанная Н.М.Добротворским концепция ком­плексного подхода к изучению и оптимизации летного

труда приобретает черты завершенности в период разви­тия отечественной авиационной промышленности, когда создается ряд оригинальных конструкций самолетов, ко­торые по своим летно-тактическим характеристикам со­ответствуют уровню лучших зарубежных образцов.

Заслуживает особого внимания работа ученого "Комфорт в самолете как средство повышения бое­способности ", которая уже по своему названию свиде­тельствует об определенной научной смелости автора. Комфорт и боеспособность, как считают и сегодня от­дельные специалисты, — понятия несовместимые. Работа посвящена вопросам, которые в настоящее время опре­деляются как эргономическое обеспечение проектирова­ния, создания и эксплуатации самолетов.

Обращая внимание на все возрастающий техничес­кий уровень отечественных самолетов, позволяющий штурмовать мировые рекорды, Н.М.Добротворский вы­двигает задачу: на основе учета человеческого фактора создать экипажу такие условия работы, чтобы не только рекордсмены, но и обычные летчики могли добиваться высоких результатов при самолетовождении. "Нам необ­ходимо теперь добиться,— писал ученый,— чтобы все устройство и оборудование самолета было так сделано, чтобы каждый средний летчик смог полностью использо­вать даваемые самолетом возможности. Для этого необ­ходимо максимально обратить внимание на комфорт в работе экипажа, на культурное оформление каждой ме­лочи, в той или иной степени влияющей на работу пилота, штурмана, механика, стрелка, радиста" [37, с.24 —25].

Обеспечение комфорта на самолете прежде всего предполагает определенную организацию рабочего места: рациональную посадку пилота, рациональное со­отношение расположения рычагов управления и прибо­ров. Ученый обращает особое внимание на необходи­мость рационализации деятельности пилота по считыва­нию показаний с приборов в кабине самолета.

Обеспечение экипажу определенных климатических условий — важная составная часть комфорта на самоле­те. Этого можно достигнуть, указывает Н.М.Добротвор­ский, путем оптимизации факторов внешней среды в кабине самолета и рациональным конструированием ра­бочей одежды. Удобные, ухватистые рукоятки на рычагах управления самолетом также являются не только вполне возможными, но и обязательными условиями комфорта на самолете.

Ученый формулирует положение, которое в совре­менных эргономике и дизайне приобрело аксиоматичес­кий характер, а именно: без внимания к мелочам нельзя обеспечить полноценного комфорта, удобства и безопас­ности работы человека. "Наконец,— писал Н.М.Добро­творский, — сама отделка самолета; устройство облегча­ющих передвижных поручней, ступенек, мягкая обивка частей, представляющих опасность для ушиба, приспо­собления для крепления вспомогательного оборудования экипажа в виде переносимых приборов, планшетов, таб­лиц, карандашей, резинок и т.п. — значительно повысят работоспособность экипажа. Удобное их расположение под рукой ускорит выполнение лежащих на экипаже обязанностей... Эти простые истины требуют,— заклю-

136

чает ученый, — чтобы отделка самолета была столь же высоко культурна, сколь высока и техника нашего само­лета" [37, с.24].

Для этого необходимо, чтобы ученые и специалисты авиационной медицины приняли участие в работе кон­структоров и консультировали их по всем вопросам обо­рудования самолетов в части, касающейся работы экипа­жа. "Обращение сугубого внимания на все эти «мело­чи»,— заканчивает статью Н.М.Добротворский,— созда­ющие приспособление самолета к требованиям среднего человека, должно быть задачей очередной совместной работы конструкторов, производственников и специа­листов авиационной медицины и при этом задачей, не терпящей отлагательства" [37, с.26].

Концепция Добротворского оказала существенное влияние на развитие соответствующих исследований в авиации. В свете этой концепции не кажутся случайными и неожиданными выполненные Н.В.Зимкиным и И.А.Эппле в русле психотехнических исследований работы по изучению авиационных приборов, которые относят к первым инженерно-психологическим исследо­ваниям.

Н.В.Зимкин на основе результатов эксперименталь­ных исследований дает рекомендации по оформлению лицевых частей авиационных приборов:

1) величина и расположение штрихов и цифр;

2) различное расположение штрихов;

3) расположение цифр на шкале и величина их;

4) разгрузка шкал от всех несущественных надписей;

5) место начального пункта шкалы;

6) улучшение читаемости шкал и различаемое™ приборов друг от друга;

7) указатели на приборах [38].

В русле исследований Н.М.Добротворского обосно­вывается необходимость стандартизации, связанной с человеческим фактором. Изучая кабину самолета, физио­лог А.Перескоков уже в 1926 г. писал: "Что касается затронутых в настоящем изложении вопросов (сиденье летчика, ручки управления, приборы и пр.), то в этом направлении должны быть выработаны на анатомичес­ких и физиологических основах определенные стандарты в соответствии с требованиями авиационной техники, которые дали бы возможность конструкторам самолетов, наравне с достижениями на продолжительность полетов, создать условия для летчиков, при которых признаки утомления летчика наступали бы по возможности позже, и тем самым способствовать основной цели — обеспе­чить летчику возможность наиболее продуктивной рабо­ты при наименьших затратах энергии" [39, с.39].

Первую попытку обосновать комплекс психофизио­логических требований к стандартизации приборной доски и самих приборов предпринимает авиационный врач С.П.Розенберг: "Скорейшая стандартизация прибо­ров и именно стандартизация, проведенная во всем воз­душном флоте и учитывающая не только технические требования к приборам, но и психофизиологические, может сыграть значительную роль в деле облегчения работы летчика в полете..." [40, с.22]. Особое значение стандартизация имеет при обучении пилотов. Все извест­ные в то время попытки стандартизации приборной доски и приборов, подчеркивал С.П.Розенберг, в психо­физиологическом отношении несостоятельны.

Достаточно явно проявлялась тенденция к комплекс­ному охвату многих проблем изучения и рационализации трудовой деятельности в психотехническом движении 20—30-х годов. Оно вышло за рамки лабораторных психо­логических исследований и сомкнулось с движением за научную организацию труда, реконструкцию и совер­шенствование производства, а также с нарождавшимся комплексом медико-биологических и психологических дисциплин. Природу этих многосторонних связей можно лучше понять, если иметь в виду синтетическую природу психологического анализа трудовой деятельности, от­правного пункта многих психотехнических исследова­ний. "Только...,— писал И.Н.Шпильрейн,— совмещая чисто профессиографические задачи с интересами био­механики, охраны труда и НОТа, психологический ана­лиз профессий приобретает теоретико-практическую значимость. В то же время, иллюстрируя единство в многообразии отдельных нотовских проблем, такого рода анализ вскрывает объективную ценность хотя и много­планового, но не эклектического..., и единство внутрен­него содержания спаянного методического подхода к общей проблеме научной организации труда и производ­ства" [41, с.172].

Рассматривая вопрос об участии психотехника в проектировании, а не только в осуществлении функций психофизиологического контроля и оценки уже сконстру­ированных орудий труда, С.Г.Геллерштейн высказывает идеи, созвучные современным положениям в эргономике. "Психотехник устанавливает сравнительную целесооб­разность тех или иных типов машин, пользуясь психофи­зиологическими критериями. Но эта же самая проблема может быть поставлена так, что на долю психотехника выпадает более значительная роль: активного соучастни­ка в построении основной идеи того или другого орудия труда... Однако такой переход может быть обеспечен в итоге сознательных усилий психотехников в направле­нии освоения всей совокупности производственно-тех­нических факторов, от которых зависит производитель­ность труда" [42, с.81]. Имея в виду исследования и разработки подобного типа, С.Г.Геллерштейн писал, что психотехника в данном случае уже перестает быть соб­ственно психотехникой, она перерастает свои границы и должна будет изменить свое название [42].

И.Н.Шпильрейн также обращал внимание на пер­спективность тех психотехнических работ, в которых предпринимались попытки органического сочетания двух направлений исследований:

1) одновременный охват всех факторов, влияющих на эф­фективность трудовой деятельности;

2) выделение каждого фактора в отдельности и определе­ние его влияния на эффективность трудовой деятельнос­ти [43].

Эти работы отражали потребность в междисципли­нарных исследованиях. Предварительным условием эф­фективного участия психотехники в таких исследованиях

137

являлось решение целого ряда методологических про­блем, поскольку "наука философична до последних эле­ментов, до слов, так сказать, пропитана методологией" [44, с.369]. В этой связи представляется существенным высказывание Л.С.Выготского о том, что в процессе сближения психотехники с экспериментальной психоло­гией, генетической психологией и психопатологией про­исходят более углубленная проработка проблем психо­техники, изменение ее задач и методов. На этом же пути намечалось решение теоретических проблем психотех­ники. "Разрыв между двумя основными формами психо­технического исследования,— отмечал Л.С.Выгот­ский, — между аналитическим изучением отдельных, большей частью элементарных функций, на которые разлагается обычно та или иная сложная профессиональ­ная деятельность, и имитативной подделкой всей про­фессиональной деятельности в целом с максимальным приближением к действительности — должен быть за­полнен с помощью изучения высших, сложных синтети­ческих интеллектуальных функций" [45, с.384].

Поиски форм и методов комплексных исследований велись в 20 — 30-е годы в русле работ по охране труда [46]. Формулировались также новые проблемы. "Самое содер­жание новой техники,— писал В.Строганов,— должно постоянно расширяться и обогащаться... Идеи оздоров­ления и безопасности труда должны у нас стать орга­нической частью развивающейся техники, а не допол­нять эту технику как некий посторонний, самостоя­тельный привесок" [47, с. 14].

В 20 — 30-е годы в стране действовала широкая сеть психофизиологических лабораторий непосредственно на фабриках и заводах, где сотрудничали психологи, физио­логи, гигиенисты труда, инженерно-технический персо­нал предприятий, специалисты по организации, охране труда и технике безопасности. Совершенствование тру­довой деятельности и улучшение условий труда на про­изводстве и транспорте являлись той реальной основой, на которой укреплялись взаимосвязь и взаимодействие наук о трудовой деятельности. Такая работа проводилась, например, в научно-исследовательском секторе отдела техники безопасности и промсанитарии Горьковского автозавода, возглавляемого К.К.Платоновым, в психофи­зиологической лаборатории на Московском электрозаво­де, руководимой А.Ф.Гольдбергом, и др.

В 1932 г. в резолюции конференции по психофизиоло­гии и организации труда отмечалось, что "результаты работы психофизиологических лабораторий подтверж­дают целесообразность и своевременность постановки изучения человеческого фактора и его влияния на проте­кание трудового процесса в производственной обстанов­ке" [48, с.185]. На этой конференции всеобщее внимание привлек доклад А.Ф.Гольдберга. В руководимой им лабо­ратории сотрудники действовали в тесном контакте с рабочими, которые были не только испытуемыми, но и активными участниками всех проводимых мероприятий. "Проведя подробный производственно-психофизиологи­ческий анализ процесса работы на агрегатах,— говорил А.Ф.Гольдберг,— детально ознакомившись с санитарно-гигиеническими условиями цехов и основными психофизиологическими особенностями работающих на агрега­тах, лаборатория дала ряд предложений, охватывающих рабочее место, сиденье, рабочие движения, режим рабо­чего дня, рациональный пищевой режим и т.д." [48, с. 185].

В практике рационализации трудовой деятельности и орудий труда в 20 —30-е годы важное место занимал вопрос о влиянии той или иной конструкции машины на удобство работы с ней и на соотношение "ручного" и "машинного" времени. Например, при анализе новой модели штамповочного пресса в обувном производстве было выявлено, что работать на нем может лишь человек высокого роста, подняв руки почти на уровень плеч. Использовать же высокое сиденье нельзя, потому что в рабочих операциях задействована нога, ударяющая по педали, расположенной у самого пола. Рационализатор­ские предложения рабочих позволили устранить эти не­достатки.

Психофизиологическое изучение психотехниками Г.Н.Скородинским и Е.Э.Менделеевой машин, применяв­шихся на Днепрострое, на заводе "Серп и молот" и электрозаводе в Москве, а также на новостройках в других районах страны в начале 30-х годов, завершилось разработкой предложений по совершенствованию подъ­емно-транспортных механизмов [49].

Для устранения выявленных недостатков были пред­ложены следующие изменения в конструкции кранов:

1) сосредоточить рычаги управления на рабочем месте так, чтобы их сближение создавало наибольшие удоб­ства для управления и не усложняло наблюдение за работой машины;

2) привести в соответствие направление движения рычагов управления с направлением движения рабочих частей подъемно-транспортных механизмов;

3) при конструировании рычагов управления предусмот­реть автоматическое выключение того или иного из них, при котором в случае неправильной последовательнос­ти включения рычагов исключается возможность аварии;

4) снизить усилия, необходимые для перемещения рычагов из одного положения в другое;

5) ввести дифференцированные сигналы: когда кран нахо­дится на значительном расстоянии от обслуживающего рабочего, машинист должен подавать сигнал одной силы, когда близко — другой.

В 1931 — 1932 :гг. проводилось психофизиологичес­кое изучение изменений работоспособности человека при длительной однообразной работе на конвейере. Пси­холог Н.А.Эппле сформулировал новые рекомендации относительно скорости движения конвейера: "Равномер­ная скорость конвейера не может считаться оптималь­ной формой движения. Наилучшей формой движения кон­вейера была бы такая форма, при которой график дви­жения конвейера и график работоспособности были па­раллельными линиями. Если оказывается невозможным достичь этой параллельности за счет выпрямления гра­фика работоспособности и превращения его в прямую, то остается лишь второе — придать конвейеру график скорости движения, подобной графику изменения уровня работоспособности" [50, с.273]. Другими словами, ско­рость движения конвейера должна изменяться в соответ­ствии с закономерными изменениями физиологических

138

функций человека на протяжении рабочего дня: посте­пенное увеличение темпа в первый, достаточно короткий период работы, относительно стабильная скорость вы­полнения операции после вхождения в работу, снижение темпа работы ко времени обеденного перерыва. Для послеобеденного периода характерна та же закономер­ность, но с понижением темпа работы. В конце рабочего дня — снижение и этого темпа.

Содержание этого раздела — слабое отражение лишь вершины айсберга идей и практических решений в науках о труде человека, которые рождались буквально каждый день в 20 —30-е годы в нашей стране. При изуче­нии истории эргономики в России не покидает ощущение, о котором глубоко и точно сказал В.Б.Шкловский, когда ему подарили первое издание "Психологии искусства" замечательного психолога Л.С.Выготского, вышедшее в свет в 1965 г., т.е. 40 лет спустя после ее написания и 30 лет спустя после его кончины: "Это как будто из-под обломков встает целая цивилизация, которую мы не знали'.

Хотя эргономика не оформилась в 20—30-е годы в самостоятельное научное направление, однако были оп­ределены ее цели и задачи, намечены основные ее пробле­мы и организационные формы исследований, а также пути практического приложения, осуществлены практи­ческие работы. Возникает вполне естественный вопрос: "Породили эргономику и одновременно отстали в ее развитии. Почему?" Связано это с известными события­ми в нашей стране, которые сегодня подвергаются обсто­ятельной критике. В 20-е годы нарекания е адрес совет­ских психотехников по поводу их якобы некритического отношения к положениям буржуазной психологии о вне-классовости, внепартийности, методологической ней­тральности психотехники привели к перечеркиванию ее достижений и к фактической ликвидации всей пробле­матики наук о труде. В начале 30-х годов в СССР не стало психотехники — расформированы ее учреждения и ла­боратории, закрыли журнал "Советская психотехника", прекратилась деятельность Психотехнического общест­ва. Закрываются лаборатории по психофизиологии труда, в значительной степени свертывается работа ЦИТ и институтов труда в различных регионах страны. Круп­ные ученые погибли, а многие из оставшихся в живых так и не смогли в полной мере реализовать свой талант. Формировавшаяся в то время система принудительного труда не допускала научного изучения и объективного анализа. Напрашивается зловещая параллель: в 1942 г. в нацистской Германии расформировали все психологи­ческие учреждения, отправили работавших там специа­листов на фронт. Восстановление психологии труда в Германии началось в 50-х годах.

Еще в начале 80-х годов публикация работ об иссле­дованиях ученых, изучавших в 20 — 30-е годы человека в труде, встречала сопротивление. Так, после публикации в 1983 г. одной из статей на эту тему авторы получили письмо от дочери репрессированного ученого: "Самое плохое, вероятно, не в том, что их просто забывают (хотя это жгуче обидно), а в том, что пионеров зачеркивают, извращают, используют для их характеристики наиболее бранные слова (сама читала в учебнике по психологии труда и инженерной психологии). Обыватель высокомер­но морщится, когда слышит слово «психотехник», так как уверен, что до него науки не было. Кому, как не Вам,— продолжает она,— знать, что их в свое время расстрели­вали, ссылали подальше, лишали права жительства в Москве, унижали непризнанием заслуг, неприсуждением научных званий...".

Будущие исследования раскроют огромное значение достижений ученых, отдававших свои творческие силы заботе о человеке-труженике. Их вина состояла в том, что они искренне поверили в то, что "пролетарскую револю­цию" действительно совершили пролетарии в интересах пролетариата. За эту наивную веру им пришлось запла­тить слишком дорогую цену. Из истории науки известно, что "энергия заблуждения" порой дает превосходные результаты. Это как раз такой случай.

К науке нашей, как-то с болью заметил Даниил Гранин, мы относимся так же бесхозяйственно, как и к литературе. Не случайно, зародившись у нас, эргономика вернулась к нам... с Запада. Изучая позитивный опыт развития теории и практики эргономики за рубежом, ученые нашей страны все больше внимания уделяют освоению богатого наследия 20 —30-х годов, его значи­тельному духовному, профессиональному и нравственно­му потенциалу.

5.2. Общая характеристика начального этапа развития инженерной психологии

В конце 1946 г., т.е. сразу после окончания войны с Германией, по инициативе командования военно-воз­душных сил проводятся заседания сектора психологии Института философии АН СССР и сессия отделения психологии Академии педагогических наук РСФСР, на которых обсуждается один вопрос — о возможных на­правлениях психологических исследований в авиации. Это первое в стране официально санкционированное обсуждение проблем, психологии труда спустя десять лет после окончательного разгрома психотехники, которое повлекло за собой свертывание психологических исследо­ваний в авиации. Выступая по поручению отдела науки ЦК ВКП(б) на заседании сектора психологии, физиолог В.В.Стрельцов констатировал: "После принятого в 1936 г. ЦК ВКП(б) постановления «О педологических извраще­ниях в системе Наркомпросов», без каких либо специаль­ных решений вся психологическая работа была прекра­щена как в системе гражданского, так и военно-воздуш­ного флота". На пространный вопрос из зала заседаний, суть которого заключалась в попытке разобраться, как такое могло произойти, ответа не последовало. Прозвучал он через две недели в выступлении руководителя отдела науки ЦК ВКП(б) на сессии отделения психологии АПН РСФСР. Не ответить было нельзя, так как уже в ходе первого заседания стало ясно, что из всех стран, прини­мавших участие во второй мировой войне, только в СССР не проводились психологические исследования в военно-

139

воздушных силах. Такое положение, вынужден был при­знать В.В.Стрельцов, "ведет к увеличению потерь, к уве­личению аварийности и казалось, что нужно реставриро­вать старые работы, чтобы помочь в этом государственно важном деле". Подобных высказываний не мог позволить себе основной докладчик на двух рассматриваемых засе­даниях. Единственным ученым в стране, кто мог в то время квалифицированно представить историю психоло­гических исследований в авиации и обосновать совре­менные направления их развития, оказался один из ве­дущих в свое время психотехников С.Г.Геллерштейн. Не от хорошей жизни партийные органы вынуждены были согласиться на проведение рассматриваемых научных заседаний и приглашение в качестве основного доклад­чика бывшего психотехника. Согласившись, партийные функционеры предписали ограничиться чисто академи­ческим обсуждением психологических проблем в авиа­ции. В этой связи примечательно, что доклад С.Г.Гел-лерштейна на первом заседании никак не назывался, он просто выступал по проблемам.

Однако обсуждение с самого начала стало выходить из берегов, или, как в то время остроумно говорили,— граничить за рамки. Возникали естественные вопросы: "Почему мы так сильно отстали в развитии авиационной психологии?", "Кто несет ответственность за такое ненормальное положение?" Высказывались пожелания как можно быстрее приступить к организации в стране научно-исследовательских работ и подготовке кадров в этой области. Уклоняясь от ответов на вопросы, В.В.Стрельцов монотонно повторял: "Я сказал, что есть вещи, которые мы сегодня не обсуждаем".

Все выступавшие на первом заседании, а это были психологи П.Я.Гальперин, Е.В.Гурьянов, В.М.Коган и др., поддержали основные положения доклада С.Г.Геллерш-тейна. Обращаясь к докладчику, ведущий заседание С.Л.Рубинштейн сказал: "...Ваш подход, который у меня не вызывает никаких принципиальных сомнений, правиль­ный. Речь идет о реальных и конкретных исследованиях, которые можно было бы организовать".

Окрыленный ходом обсуждения С.Г.Геллерштейн решает, что настало время восстановить в правах психо­логию труда (о психотехнике тогда не могло быть и речи). Свой второй доклад ученый называет вполне определен­но — "Психология труда летчика", что соответственно явилось предметом обсуждения сессии отделения психо­логии АПН РСФСР. С такой постановкой вопроса вынуж­ден был считаться ведущий второе заседание К.Н.Корни­лов, который в кратком вступительном слове, в основном предостерегая от возможного повторения ошибок психо­техников, в конце выразил уверенность, что "такая важ­ная, ответственная, чрезвычайно необходимая в жизни ветвь психологии — психология труда — у нас в Совет­ском Союзе займет должное, соответствующее ей место".

Все происходившее на первом заседании и после­дующая за этим попытка С.Г.Геллерштейна побудить обсуждать не только проблемы авиационной психологии, но и более общие задачи развития психологии труда в стране, не могли не насторожить недремлющее око пар­тийного контроля. На второе заседание в АПН РСФСР прибывает руководитель отдела науки ЦК ВКП(б), а к участию в его работе привлекаются авиационные врачи и физиологи, известные летчики и представители коман­дования военно-воздушных сил. Не будучи психологом, партийный руководитель без тени смущения заявляет на заседании: "Я не собираюсь останавливаться на всех вопросах, а сосредоточу внимание на самом больном вопросе о том, что сейчас делать советским психологам и как делать". Однако сразу после этих слов не раскры­ваются "что и как", а без связи с предыдущим акценти­руется внимание на болевом для партийных органов пункте обсуждения: "Я думаю, что здесь было совершен­но правильно сформулировано некоторое обвинение в адрес советских психологов, что последние 10 — 12 лет они бездействовали... Бездействие это ни в коей мере не оправдывается, но если оно не оправдывалось в течение ряда лет, то еще меньше может быть оправдан тот факт, что мы бездействуем сейчас".

Нетрудно заметить, что партийный функционер то­ропится цинично предупредить постановку вопросов, прозвучавших на первом заседании, и если уж они воз­никнут, сделать все, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, почему страна отстала в развитии пси­хологии труда и авиационной психологии и кто в этом виноват.

В процитированном отрывке речи примечательны слова "здесь было", так как до выступления руководителя отдела науки ЦК ВКП(б) никто не мог предъявить совет­ским психологам обвинений, содержащихся в его речи. Выступавший до него С.Г.Геллерштейн говорил: "Я думаю, что одной из причин, в числе прочих, этой затя­нувшейся реакции, пассивного и мало ответственного отношения к этому важному участку работы является то, что психологи..., по-видимому, очень долго находились под влиянием эмоциональных переживаний, которые сыграли не последнюю роль в этом игнорировании акту­альных вопросов авиации". Этого оказалось достаточно, чтобы утверждать "здесь было", правда, для смягчения вводится словосочетание "некоторое обвинение", кото­рое затем нейтрализуется заключительной фразой.

Тон обсуждения был задан и оно разительно отлича­лось от первого заседания. Началось с обвинений совет­ских психологов, а кончилось тем, что в заключительном слове К.Н.Корнилов категорично заявил: "Я думаю, что С.Г.Геллерштейн неправ в том отношении, что он не сказал о работе советской психологии в этой области. Главное — нужно начинать с того, что мы сделали, а не американцы. С этого нужно было начать. Этот момент чрезвычайно важный". В ходе обсуждения представитель командования военно-воздушных сил провозгласил, что "славянская позиция — это позиция будущего, и из этого нам нужно было исходить и сказать, сознаться, что мы допускаем иногда некоторое преклонение перед заграни­цей".

Единственный, кто ответил на это выступление, был известный летчик М.М.Громов, который прямо сказал, что американцы "нас опередили в этом отношении. Знать об этом опыте и не взять оттуда то, что нам нужно,— это было бы политикой страуса". Выступление летчика было

140

одним из наиболее содержательных и во многом пере­кликалось с положениями основного доклада. О высту­пивших психологах (их состав был другой по сравнению с первым заседанием) нельзя сказать, что они поддержа­ли основные положения доклада С.Г.Геллерштейна. Воз­можно, сказались опасения, связанные с предположения­ми, о которых упомянул на заседании К.Н.Корнилов: "Когда мы собирались на это собрание, ко мне приходили и спрашивали — не будет ли хуже после этого?"

Создается впечатление, что и выступавшие на вто­ром заседании психологи, и партийные функционеры были заинтересованы в том, чтобы о состоявшихся об­суждениях забыли. Их стенограммы не опубликованы, в научной литературе нет ссылок на эти исторические события в развитии психологии в нашей стране, не говоря уже о содержательном анализе всего происшед­шего. С подачи командования и летного состава военно-воздушных сил, авторитет и влияние которых после войны в стране трудно переоценить, психологами и прежде всего С.Г.Геллерштейном была предпринята пер­вая основательная попытка возродить психологию труда и авиационную психологию. Она не прошла бесследно, хотя и не увенчалась успехом. Что же касается того, стало ли хуже, то вскоре после научных заседаний С.Г.Гел-лерштейн, С.Л.Рубинштейн и некоторые другие психоло­ги были объявлены "безродными космополитами" со всеми вытекающими последствиями. С.Г.Геллерштейн лишился работы и возможности публиковать что-либо по психологии труда.

Такое подробное описание мало известных событий в истории психологии труда и авиационной психологии связано с тем, что обычно возобновление исследований по психологии труда в СССР связывают с проведением в 1957 г. в Москве совещания по проблемам ее развития, участники которого всячески открещивались от психо­техники и впервые заговорили о феномене инженерной психологии как области исследований в США и Великоб­ритании. В конце 50-х—начале 60-х годов публикуются обзоры зарубежных работ в области инженерной психо­логии и эргономики [51—53].

После расформирования психотехнических учреж­дений и прекращения соответствующих исследований в 30-е годы состоялась реабилитация, правда молчаливая, психотехники в СССР в 60 —70-е годы. Выразилась она в том, что опыт и традиции психотехники стали общим научным и методическим источником одновременного становления в нашей стране психологии труда, инженер­ной психологии и эргономики. "Начало шестидесятых проходит под девизом творчества. Мы можем слово «творчество» взять в кавычки. И все-таки все социальные И политические перипетии того времени послужили об­рамлением именно идеи творчества, причем творчества прежде всего профессионального. Это период невидан­ных проектов — новой литературы, семиотики, матема­тики, физики и т.д. Пожалуй, ни одно десятилетие Совет­ской России не содержало в себе такого количества проектов" [54, с.321].

Период интенсивного развития инженерной психо­логии в нашей стране приходится на десятилетие с начала 60-х до начала 70-х годов, "когда одна дисциплина монопольно представляла область изучения и учета че­ловеческих факторов в технике" [55]. Как и во многих промышленно развитых странах, формирование инже­нерно-психологических исследований в СССР стимули­ровалось запросами военно-промышленного комплекса, который располагал существенно большими людскими, финансовыми, научными и техническими ресурсами, чем гражданская промышленность. В институтах различных оборонных ведомств и Министерства обороны СССР начинались, по сути дела, инженерно-психологические исследования, которые проводились инженерами и воен­ными. Не все из них, как выяснялось иногда, знали о существовании науки психологии. Позже, когда военные специалисты начали заботиться об официальном статусе инженерной психологии в Министерстве обороны, не­ожиданно этому решительно воспротивилось Главное политическое управление Советской Армии. Аргумента­ция была типично советская и в высшей степени убеди­тельная. Руководители Управления заявили, что они глав­ные психологи в Советской Армии и никакой другой психологии не потерпят.

В 1959 г. в оборонную промышленность, в Научно-исследовательский институт автоматической аппарату­ры, пришел доктор технических и физико-математичес­ких наук, профессор Д.Ю.Панов — замечательная и за-чинательная личность. Именно он организовал знамени­тый Физико-технический институт, был инициатором работ по машинному переводу, организатором и дирек­тором Всесоюзного института научно-технической ин­формации. Он возглавил в НИИ автоматической аппара­туры теоретический отдел, сразу же открыл научно-ис­следовательскую программу по учету человеческого фак­тора при создании военной техники. Программа имела обычное для оборонной промышленности претенциозное название "Атмосфера-1" (потом были "Атмосфера-2", "Окуляр" и т.д.). Для выполнения программы он привлек психологов В.Д.Небылицына и В.П.Зинченко и предло­жил им, в свою очередь, привлечь к ее выполнению университетских и академических психологов. По суще­ству, речь шла о создании в нашей стране новой науки — инженерной психологии.

В 1960 г. к выполнению программы по учету челове­ческого фактора при создании военной техники были привлечены кафедры психологии и психологические ла­боратории Московского, Ленинградского, Харьковского университетов, Институт общей и педагогической психо­логии Академии педагогических наук РСФСР. Позднее к ним присоединились Тартусский, Тбилисский, Вильнюс­ский университеты, Всесоюзный научно-исследователь­ский институт технической эстетики и его многочислен­ные филиалы, Институт психологии Грузинской Акаде­мии наук и др.

В начале 1961 г. в отделе Д.Ю.Панова была создана лаборатория инженерной психологии (руководитель — В.П.Зинченко). В 1959 г. в Ленинградском университете была организована первая университетская лаборатория индустриальной психологии, затем получившая название инженерной психологии, а в 1966 г. создана кафедра

141

инженерной психологии и эргономики. Их руководитель Б.Ф.Ломов стал одним из создателей инженерной психо­логии в СССР. Лаборатория явилась инициатором созыва первой ленинградской конференции по инженерной пси­хологии в 1964 г. Изменение названия лаборатории свя­зано с тем, что развитие техники поставило "новые, необычные вопросы относительно способностей челове­ка. Ответы на эти вопросы не следовали из принципов индустриальной психологии" [56, с.8].

В начале 60-х годов на средства оборонной промыш­ленности создаются лаборатории инженерной психоло­гии в университетах, принимавших участие в выполне­нии программы по учету человеческого фактора при создании военной техники. Эти начинания не были бы успешными, если бы к ним доброжелательно не отне­слось старшее поколение психологов: Б.Г.Ананьев, П.И.Зинченко, А.Н.Леонтьев, А.А.Смирнов, Б.М.Теплов, П.А.Шеварев и другие, которые и словом и делом помо­гали развертыванию инженерно-психологических иссле­дований в руководимых ими коллективах. Серьезную поддержку инженерная психология получила от академи­ков А.И.Берга, В.С.Семенихина и других известных уче­ных, а также и конструкторов военной техники.

Лаборатория инженерной психологии в НИИ авто­матической аппаратуры выполняла не только координи­рующую роль. Ее сотрудники стали принимать участие в оценке и проектировании рабочих мест, средств отобра­жения информации, органов управления и т.д. Вскоре в ее составе появились и дизайнеры. Лаборатория устано­вила контакты с коллективами аналогичного профиля в оборонной промышленности, с Институтом авиационной медицины, Военно-медицинской академией, затем с Ин­ститутом медико-биологических проблем и др.

Результаты не замедлили сказаться. С 1962 г. пошли потоком публикации по инженерной психологии. В 1963 г. издается первая монография по инженерной пси­хологии, в которой содержался солидный обзор зарубеж­ных работ и представлены первые отечественные иссле­дования в этой области [57]. В 1964 г. публикуется сбор­ник оригинальных отечественных работ [58]. Наряду с ними издаются сборники переводов работ западных ав­торов. Несколько позже стали появляться издания, посвя­щенные рекомендациям, стандартам, нормам и т.д.

Развитию инженерной психологии способствовало то, что привлеченные в нее ученые не были приучены к секретности. Они сразу заявили, что в человеке нет ничего секретного, хотя есть много таинственного и загадочного. Об изначальной неясности, двусмысленнос­ти самого человеческого феномена писал М.Шелер, об­ращая внимание на то, что человек есть существо, наи­более известное из всего сущего, но вместе с тем и наиболее таинственное, чуждое себе самому в своей изначальной необъяснимости.

Откликаясь на запросы практики, инженерная пси­хология обрастала все более широким крутом задач и проблем. В коллективы, призванные решать инженерно-психологические задачи, стали привлекать антропологов, биомехаников, физиологов, гигиенистов, дизайнеров и других специалистов. Инженерную психологию все чаще стали рассматривать как комплексную научно-техничес­кую дисциплину, решение задач которой "требует широ­кого размаха исследований, привлечения специалистов, компетентных в самых разнообразных областях знаний, и концентрации усилий многих специалистов в этой области" [59, с.8].

В определенной мере поэтому для части инженерных психологов было удивительным появление в начале 60-х годов в нашей стране эргономики. Действительно, на первый взгляд трудно понять, почему при таком успеш­ном, даже бурном (по нашим меркам) развертывании исследований по инженерной психологии, консолидации ученых и специалистов из академических, университет­ских, промышленных, военных учреждений (чему в не­малой степени способствовало семь Всесоюзных конфе­ренций по инженерной психологии) возникла эргономи­ка. Это тем более удивительно, что в стране не было дипломированных эргономистов. Недоумение, которое у некоторых инженерных психологов сохранилось и по сей день, по мере успешного развития эргономики у части из них сменилось на неприязнь к ней, что отрицательно сказалось на возрождении в нашей стране этой научной и проектировочной дисциплины.

В 60-е годы в СССР под определение "инженерная психология" подгонялись названия книг, переводимых с английского языка. Так, работа Д.Мейстера и Д.Рабидо, имеющая в подлиннике название "Human Factors Evalu­ations in System Development" ("Оценка человеческих факторов при разработке систем") была переведена как "Инженерно-психологическая оценка при разработке систем управления". И дело здесь не в терминологичес­ких тонкостях, а в принципиальном отличии инженерной психологии от человеческих факторов в технике. "Разни­ца между ними складывалась в основном из-за различия в источниках происхождения и, следовательно, того дис­циплинарного «стандарта», на который они ориентиро­вались как на образец подражания. Если Engineering Psychology (инженерная психология.— В.З..В.М.) в пер­вую очередь ориентировалась на экспериментальную и индустриальную психологию и только затем на промыш­ленную инженерию, менеджмент, тейлоризм и т.п., то Human Factors (человеческие факторы. — В.З.,В.М.) — с точностью до наоборот" [55, с. 17].

5.3. Возрождение эргономики

Ничего удивительного в появлении, а точнее, в воз­рождении феномена эргономики в нашей стране не было. Она возникла на фоне развития противоречий в форми­ровании инженерной психологии и в определенной мере явилась закономерным результатом поиска путей их раз­решения. Претендуя на статус комплексной научно-тех­нической дисциплины, инженерная психология одновре­менно все больше тяготела к "академической" психоло­гии. На всесоюзных конференциях по инженерной пси­хологии все чаще звучали призывы к ее "психологиза­ции". По существу, это означало требование более стро-

142

гого определения и сужения сферы исследований инже­нерной психологии в целях ее развития как области психологии, ведущего раздела психологии трудовой дея­тельности. Такая установка отражала профессиональную позицию определенной части психологов, формировав­ших инженерную психологию. Не следует упускать из виду также и то, что многие психологи не были подготов­лены для проведения исследований и тем более выполне­ния разработок в промышленности.

Инженерная психология, которая все меньше отли­чалась от областей психологии, где акцент делался на научном исследовании, а не на приложении знаний, при­ходила в противоречие с теми тенденциями своего же развития, которые позволяли ее квалифицировать как комплексную научно-техническую дисциплину. Это ре­альное противоречие развития науки, когда одна дисцип­лина монопольно представляет область изучения и учета человеческих факторов в технике, тогда как во многих странах существовали инженерная психология и эргоно­мика (в США — исследование человеческих факторов). "С наибольшей отчетливостью противоречия, ранее не вы­явленные в полной мере теоретико-методологической рефлексией, обнажились в 70-е годы, когда оформлялась программа советской эргономики, взявшей курс на дис­циплинарное разделение ранее единой области на две: инженерную психологию и эргономику. При этом линия раздела, намеченная в программе, фактически проводи­лась как раз по "шву", который первоначально и состав­лял все своеобразие инженерной психологии как новой прикладной дисциплины и соединял в одном лице "пси­хологию" и "технику" [55, с.85].

Дисциплинарное разделение ранее единой области, вызванное появлением эргономики, обусловлено было не какими-то формальными или субъективными соображе­ниями, а продиктовано логикой развития области изуче­ния и учета человеческих факторов в технике и самое главное — определялось запросами промышленности, ко­торая благодаря первым инженерно-психологическим ра­ботам почувствовала вкус к тому направлению исследо­ваний и отдельных разработок, в котором просматрива­лось формирование комплексной научно-технической дис­циплины. Разграничение инженерной психологии и эрго­номики не преследовало цели возведения барьеров между ними, что было бы противоестественно, а предпо­лагало более тесное их объединение и развитие. Эргоно­мисты на всех этапах добивались этого и предлагали конкретные и реальные формы совместных исследова­ний и разработок, выполнения масштабных программ с максимальным учетом интересов развития инженерной психологии. Эти предложения или отвергались, или при­нимались, чтобы затем от них отказаться. Последствия, как всегда в таких случаях бывает, оказались негативны­ми и для инженерной психологии, и для эргономики.

Нельзя связывать, однако, возникновение эргономи­ки только с противоречиями в развитии инженерной психологии. В начале 60-х годов в СССР придается госу­дарственный размах развитию дизайна, включая и эрго­номику, что во многом походило на масштабную авантю­ру с благими намерениями. Дизайн в то время существовал в стране в виде небольших, немногочисленных и разрозненных ячеек энтузиастов, а эргономика и этим не могла похвастаться, не было методов, средств и приемов исследования и проектирования, никто не готовил кадры по данным специальностям, отсутствовали учебные и методические пособия. В таких условиях предложить правительству масштабную программу развития дизайна и эргономики мог только человек, не боящийся прини­мать на себя ответственность за проекты один грандиоз­нее другого, увлеченный дизайном, занимающийся им и тонко чувствующий эргономику в нем. Этим человеком оказался Ю.Б.Соловьев, который после одобрения пред­ложенной им программы стал директором Всесоюзного научно-исследовательского института технической эсте­тики (ВНИИТЭ), а затем председателем Союза дизайне­ров СССР. Ему с коллективом единомышленников уда­лось сделать невозможное. Дизайн, а заодно с ним и эргономика, стали реальностью в стране, в которой от­сутствовали экономические, да и многие другие стимулы и условия их развития. У Пикассо однажды спросили, что в искусстве важнее — "что" или "как"? Он ответил: не "что" и не "как", а "кто". Ю.Б.Соловьев, несомненно,— "кто" в дизайне, и это во многом предопределило успеш­ное его развитие в нашей стране.

Международное признание деятельности Ю.Б.Соло­вьева, о котором сегодня на Западе говорят как о ярком таланте в дизайне, выразилось в избрании его президен­том Международного совета организаций дизайна (ИКСИД), а также в жюри многих престижных между­народных конкурсов дизайнерских работ. В 1992 г. он стал первым в России почетным членом Ассоциации прикладной эргономики.

Специалисты—инициаторы развития дизайна и эр­гономики и подготовки соответствующих постановлений правительства СССР на начальном этапе их развития искренне уверовали в то, что эргономика — составная часть дизайна, и не рассматривали ее как самостоятель­ную научную и тем более проектировочную дисциплину. Постановление Совета Министров СССР от 28 апреля 1962 г. "Об улучшении качества продукции машино­строения и товаров культурно-бытового назначения путем внедрения методов художественного конструиро­вания" положило начало планомерному развитию как проектной практики, так и научных исследований, кото­рые сегодня обозначаются общим и более адекватным термином "дизайн". В постановлении не упоминалась эргономика, хотя нацеленность на решение эргономичес­ких задач в нем явно просматривалась. Иначе и не могло быть, так как тесная связь с эргономикой — необходимое условие полноценного развития дизайна, о чем свиде­тельствовал отечественный и зарубежный опыт.

В соответствии с постановлением правительства в 1962 г. образован Всесоюзный научно-исследователь­ский институт технической эстетики (ВНИИТЭ) с пер­вым в стране отделом эргономики. Институт оснащен первоклассным оборудованием и техническими средства­ми для выполнения проектных работ и проведения экспе­риментальных исследований. В 1962—1965 гг. в крупных промышленных городах — Москве, Ленинграде, Свердлов-

143

ске, Хабаровске, Киеве, Харькове, Баку, Тбилиси, Ерева­не — организуются специальные художественно-кон­структорские бюро (СХКБ), в большинстве которых создаются подразделения эргономики. Непосредственно на промышленных предприятиях формируются художе­ственно-конструкторские группы. В научных и проект­ных институтах появляются структурные подразделе­ния дизайна.

Планомерное развитие проектной практики и науч­ных исследований дизайна обусловило подобное же раз­витие эргономики. Планомерность в сфере эргономики, проникавшая постепенно и не без трудностей, первона­чально носила общий характер и во многом походила на то, что делалось в этом отношении у ее прародителя. На первом этапе сформировалось общее видение основных работ, которые необходимо проводить в области эргоно­мики. Направления работ, сложившиеся на основе ана­лиза состояния наук, изучающих человека в труде, освое­ния их результатов в промышленности, а также зарубеж­ного опыта развития эргономики и инженерной психо­логии включали:

1) проведение исследований по основным направлениям эргономики;

2) разработку методов учета данных эргономики при про­ектировании, создании и использовании машин, обору­дования, автоматизированных систем управления и дру­гих объектов; подготовку на этой основе различного рода руководств, методических пособий и рекоменда­ций для конструкторов, дизайнеров, специалистов в области организации и охраны труда;

3) участие в разработке проектов машин, оборудования, систем, в которых наиболее полно реализовались бы требования эргономики;

4) подготовку государственных и отраслевых стандартов в области эргономики и включение соответствующих тре­бований в государственные стандарты на промышлен­ную продукцию, на общие требования и нормы ее качества, на методы их контроля;

5) включение требований эргономики в нормативно-техни­ческие документы по научной организации и охране труда;

6) разработку методики эргономической оценки качества промышленной продукции и технологических процессов;

7) создание методики оценки не только экономической, но и социально-экономической эффективности внедрения достижений эргономики в народное хозяйство;

8) организацию и совершенствование в стране межотрас­левой и отраслевых служб эргономических исследований и проектирования, создания и использования промыш­ленных изделий, машин, оборудования, систем;

9) специализацию в области эргономики отдельных групп студентов психологических факультетов университетов и включение вводных курсов по данной специальности в программу подготовки инженерно-технических кадров в ряде высших учебных заведений.

Все направления работ рассматривались как взаимо­связанные [60].

В 1966 г. в основном завершается формирование системы художественно-конструкторских организаций в стране, общее руководство которой осуществлял Госу­дарственный комитет Совета Министров СССР по науке и технике, а научно-методическое — ВНИИТЭ. В систему входили 10 филиалов ВНИИТЭ с отделами эргономики (рис. 5-10), шесть отраслевых СХКБ (почти во всех име­лись подразделения эргономики), 1500 художественно-конструкторских групп на предприятиях, в некоторых имелись эргономисты, а в большинстве из них дизайнеры достаточно квалифицированно выполняли необходимый минимум эргономических работ. Деятельность художест­венно-конструкторских организаций с самого начала была ориентирована на то, чтобы стать составной частью международного развития дизайна и эргономики, что представлялось чрезвычайно важной и одновременно трудно выполнимой задачей.

Первоначально развиваясь в тени дизайна, эргоно­мика достаточно быстро встала на ноги, чему не в малой степени способствовал творческий коллектив энтузиас­тов, изъявивших желание работать в отделе эргономики ВНИИТЭ или сотрудничать с ним. Для большинства ре­шение связать свою профессиональную судьбу с отделом эргономики ВНИИТЭ в то время было поступком, так как означало переход в никуда из стабильных организаций психологического, физиологического, антропологическо­го, технического профиля. Все начиналось на пустом месте. В официальном документе "Общесоюзный клас­сификатор. Профессии рабочих, должности служащих и тарифные разряды" ни в "профессиях", ни в "должнос­тях" не значился эргономист; не ясны были перспективы профессионального роста; невозможно было защитить диссертацию по избранной специальности; не было ме­тодик и аппаратуры для проведения эргономических ис­следований и т.д. Одним словом, поступок, но довольно странный для окружающих.

Костяк сформировавшегося отдела эргономики и сотрудничающих с ним ученых составили психологи, ориентированные на развитие инженерной психологии как комплексной научно-технической дисциплины. Фор­мирование эргономики во ВНИИТЭ и его филиалах спо­собствовало созданию реальных организационных форм естественного размежевания инженерных психологов на тех, кто связывал судьбу этой дисциплины с психологией, и тех, кто усматривал перспективы ее развития как комплексной научно-технической дисциплины. Многие психологи и другие ученые, развивавшие инженерную психологию как комплексную научно-техническую дис­циплину, в полной мере раскрыли свой творческий по­тенциал в системе художественно-конструкторских орга­низаций.

Надо было видеть, с каким воодушевлением и твор­ческим азартом принимал участие в организации и про­ведении первых эргономических работ во ВНИИТЭ один из основоположников психотехники и психологии труда в нашей стране С.Г.Геллерштейн. Он благодарил судьбу и говорил, что ему выпало счастье стать участником возрождения того дела, которое начинали психотехники и за которое такие выдающиеся ученые, как его соратник и друг И.Н.Шпильрейн, поплатились жизнью.

Опыт уже первых психотехнических работ проде­монстрировал необходимость выхода за границы "психо­логической предметности" при решении практических

144

задач, о чем писали С.Г.Геллерштейн (1926), С.Г.Рысс и Ю.Н.Халтурина (1925), И.Н.Шпильрейн (1924) и др. Про­блема формулировалась вполне определенно — "психо­техники должны поставить перед собой вопрос совер­шенно открыто: либо мы закрепляем за собой определен­ный круг функций, вытекающих из сущности нашей специальности, понимаемой нами как специальность пси­хологическая (а в таком случае мы должны будем испы­тывать постоянное тяготение к психологическим принци­пам рационализаторской работы), либо мы исходим из задач рационализации труда, учитываем разнообразие областей, объектов и путей рационализаторской работы и расширяем границы своей психотехнической работы, распространяя ее на все огромное поле рационализатор­ской деятельности" [42, с.31].

Система художественно-конструкторских органи­заций в стране стала уникальным проектным, научным и производственным полигоном развития эргономики, о котором инженерные психологи могли только мечтать. Еще не в полной мере оценена та огромная роль, которую сыграла в развитии эргономики служба научно-техничес­кой информации этой системы, которую создали в стране Комитет по науке и технике и группа подвижников, возглавляемая А.Л.Дижуром. Несколько цифр могут дать представление о той основательности, с какой она созда­валась. В 1972 г., например, научно-техническая библио­тека ВНИИТЭ выписывала 156 отечественных и 183 за­рубежных журнала по проблемам дизайна и эргономики, а также смежных научных областей и сфер практической деятельности. В фондах библиотеки насчитывалось около 7000 томов, в том числе около 1500 книг и свыше 5000 журналов. Всего в фондах ВНИИТЭ и филиалов к этому времени было свыше 200 тысяч томов различных изданий и 100 тысяч иллюстрированных проспектов и каталогов на промышленные изделия зарубежных фирм. В фондах ВНИИТЭ имелись издания, которых не было в других библиотеках страны. В 1972 г. с прав очно -информационные фонды этой системы научно-тех­нической информации распола­гали всеми основными издания­ми эргономического профиля, вышедшими в СССР и за рубе­жом за десять лет, которые про­шли после основания ВНИИТЭ. Эргономисты, работая в ху­дожественно-конструкторских организациях, приобретали бес­ценный опыт каждодневного участия в проектных работах и оценке техники, что на первых порах не всем ученым было по душе, да и сопровождалось жест­кими щелчками дизайнеров по самолюбию пришельцев в их сферу деятельности при любых промахах новоявленных проек­тировщиков. В результате эрго­номисты становились не только более знающими, но очень скоро предстали и более умелыми, что незамедлило сказаться на отношении к ним специалистов промышленности. Преодолевался серьез­ный барьер, связанный со взглядом на эргономиста как специалиста с большим багажом знаний, но мало что умеющего делать практически в проектировании, да и не только в нем, а потому обреченного на резонерство. Эргономистами становились в практической деятель­ности представители наук о человеке и его деятельнос­ти, а также инженерных специальностей, так как в отличие от художественного конструирования и инже­нерной психологии в стране сохранялась ситуация, когда

145

ни одно учебное заведение не готовило специалистов этого профиля. В промышленно развитых и некоторых социалистических странах целенаправленное развитие эргономики начиналось, как и должно быть, с подготовки кадров.

Исследовательская деятельность эргономистов, ко­торые были объединены в группы или бригады, включав­шие психологов, физиологов, антропологов, гигиенистов и др., не могла сразу стать совместимой с инженерной деятельностью по той причине, что они возникли и развивались до определенного момента независимо друг от друга. Первоначальное знакомство, как это часто бы­вает, сопровождалось чувством эйфории. Ученые, изу­чавшие человека, овладев чем-то, что связано с созданием реальных машин и систем, приходили зачастую в восторг, а отдельные психологи эти новые приобретения иногда даже ставили выше своих традиционных профессиональ­ных достижений. Во многом этим объясняется то, что психологи открыли зеленый свет инженерам, которые быстро и относительно легко становились психологами и нередко возглавляли психологические организации и подразделения. Однако почему-то аналогичной ситуации в инженерии с психологами не отмечалось.

При наличии у инженеров и эргономистов общего объекта проектирования отчетливого представления о круге проектных задач, входящих в компетенцию эрго­номистов, не было. Нередко они формулировались в общем виде (например, "обеспечение соответствия эрго­номическим требованиям"). В решении этой едва ли не ключевой проблемы эргономики вновь проявилась пло­дотворность ее взаимосвязей с дизайном, который и сегодня является наилучшим посредником между ней и инженерией. Еще не в полной мере оценено влияние на развитие эргономики методологического семинара по проблемам дизайна, проводившегося в первые годы дея­тельности ВНИИТЭ под руководством Г.П.Щедровицко-го. С идеями проектирования, разрабатываемыми в рам­ках этого семинара, связаны новые подходы к дизайну как проектировочной деятельности, имеющие прямое отношение и к эргономике. "Смысл проектировочной деятельности дизайнера состоит в том, — подчеркива­лось на семинаре,— что он заменил техническое проек­тирование вещи на социальное проектирование «вещь — человек»... Переходя к анализу системы «человек — вещь» в целом, мы не можем уже ориентироваться на характеристики человека, выделенные вне этой системы. То же относится и к вещи. Описанная набором парамет­ров и понятий, относящихся к ее физической, вещной природе, она далеко не тождественна той вещи, которая есть элемент в системе деятельности... Точка зрения дизайна на предметный человеческий мир по сути своей системна. Дизайн как проектирование требует поэтому особых средств системного анализа и описания, он тре­бует построения нового мировоззрения и онтологии, принципиально отличных от всего, что было раньше" [61, с.37].

Новизна постановки проблемы в дизайне стимули­ровала поиски сущности и определение задач эргономи­ческого проектирования систем "человек —машина", которое нельзя свести ни к человеку, ни к машине, так как "каждая из двух составляющих системы подчиняется в работе собственным, свойственным только ей закономер­ностям, причем эффективность функционирования сис­темы в целом определяется тем, в какой мере при ее создании были выявлены и учтены присущие человеку и машине особенности, в том числе ограничения и потен­циальные возможности" [62].

Отдавая отчет в сложности проблемы и в основном представляя ее суть, эргономисты вели указанные поиски между Сциллой и Харибдой, подразумевая под первой инженеров и особенно их руководителей, которые пер­воначально и помыслить не могли о вторжении в их святая святых каких-то гуманитариев и примкнувших к ним специалистов, а роль второй решили взять на себя психологически ориентированные методологи, которые блюли чистоту научного изучения и проектирования, связанных с человеком, от какой-либо "примеси" техни­ческого. Они заклеймили, например, как "эклектическое" соединение кибернетической и деятельностной тракто­вок смысла термина "система «человек —машина»" [55, с. 163], содержащееся в государственном стандарте "Сис­тема «человек—машина». Основные понятия. Термины и определения. ГОСТ 21033—75". Однако любой ученый, прошедший через "хождение по мукам" бесчисленных обсуждений, согласований и утверждений государствен­ных стандартов в СССР, при которых сметался с пути каждый, кто отваживался выступить против корпоратив­ных интересов инженерно-технических специалистов, может задать риторический вопрос: "Мог ли, рожденный в таких условиях терминологический стандарт быть не эклектическим?" Эргономисты шли на уступки, компро­миссы, и не только при подготовке стандартов, во имя хотя бы малейшего продвижения в жизнь значимого для людей дела, от которого во многом зависело реальное улучшение условий их труда, отдыха и сферы обслужи­вания. Иногда ученые даже ставили подпись под государ­ственным стандартом, из которого выхолощено эргоно­мическое содержание, но в названии сохранено слово "эргономика", действуя согласно мудрому правилу — капля по капле подтачивает твердокаменные устои тех­нократической идеологии все тех же инженерно-техни­ческих специалистов.

Определение сути эргономического проектирования шло путем постепенных приближений к решению про­блемы. Отметим основные вехи на этом пути: концепция деятельности оператора с моделями реальных объектов (В.П.Зинченко и Д.Ю.Панов, 1962); понятие оперативного мышления (В.Н.Пушкин, 1965); постановка проблемы: инженерная психология — проектировочная дисциплина (М.И.Бобнева, 1965); принцип проектирования деятель­ности (Б.Ф.Ломов, 1967); идея различения двух видов эргономики — коррективной и проективной (В.М.Муни-пов, 1969); системодеятельностная трактовка инженерно-психологического проектирования (В.Я.Дубровский, Г.П.Щедровицкий, 1969); концептуальная схема проекти­рования согласованных внешних и внутренних средств деятельности оператора (В.П.Зинченко, В.М.Мунипов, 1970); научно-методические основы учета человеческих

146

факторов в процессах разработки и эксплуатации систем "человек —машина" (Г.М.Зараковский и др., 1974); кон­цептуальные основания предпроектного эргономическо­го моделирования (В.В.Зефельд и др., 1980).

Разработка проблем эргономического проектирова­ния проходила в благоприятной творческой атмосфере и под влиянием интенсивного развития в стране методоло­гии и теории проектирования, к чему, кстати сказать, непосредственное отношение имели сотрудники ВНИИТЭ и его филиалов, а в их стенах нередко прово­дились рабочие совещания по тематике этих направле­ний. В 1985 г. в Киевском филиале ВНИИТЭ, например, прошли рабочее совещание и организационно-деятель-ностная игра "Анализ ситуации в методологии и теории проектирования". Одна из целей этого мероприятия — попытаться представить положение дел в методологии и теории проектирования за последние 20 лет и на этой основе подготовить программы перспективных исследо­ваний и разработок в этих областях.

Эргономика все больше овладевала умами специалис­тов промышленности, причем настолько, что некоторые из них даже стали считать основным достоинством дизайна его эргономическое содержание. И дело не в какой-то магии эргономики, хотя не обошлось и без этого. В свое время на анкету журнала "Работница"— "Твое рабочее место. Эргономика — экономика" пришло не­сколько сот писем от женщин-работниц самых разных отраслей промышленности, в которых заключен был крик души: "Машины и рабочие места созданы словно в насмешку над нами". Большинство женщин не знало, что такое эргономика, но буквально все они давали блестя­щий эргономический анализ вопиющих недостатков в организации рабочих мест и конструкции машин и обо­рудования. Многие этим не ограничивались и формули­ровали проектные эргономические предложения.

Формирование эргономики воспринималось многими специалистами в промышленности как свежий ветер перемен в изучении трудовой деятельности на производ­стве, в проектировании техники, процессов и условий труда, в постановке и более эффективном решении задач организации и охраны труда, управления качеством про­дукции. Эргономика впервые в нашей стране становилась важным фактором повышения конкурентоспособности промышленной продукции и поэтому неизменно пользо­валась поддержкой внешнеторговых организаций СССР и персонально заместителя министра внешней торговли Н.Н.Смелякова, которые отлично понимали ее роль в этом экономически значимом деле. Они первые и воз­можно единственные, кто публично зафиксировали каче­ственно новый этап развития дизайна и эргономики в стране, связанный с успешной продажей за рубеж зна­ний и опыта специалистов этих областей. Руководство итальянской фирмы "УТИТА" на пресс-конференции, проведенной 31 октября 1973 г. в Милане, передало пред­ставителям печати следующую информацию: "Советский институт технической эстетики (ВНИИТЭ) выполнил ху­дожественно-конструкторский и эргономический проект автоматического токарного станка серийного производ­ства для нашей фирмы, которая входит в объединение «СНИА» и специализируется в станкостроении. Разра­ботка проекта — первая в своем роде инициатива в области итало-советских отношений — была осуществле­на в рамках соглашений о научно-техническом сотрудни­честве, продленных в прошлом году в Москве президен­том «СНИА Вискоза» Луиджи Санта Мариа и заместите­лем председателя ГКНТ Д.М.Гвишиани. Предложенная модификация станка (мод. Т320-1) была представлена вчера руководителям нашей фирмы и отделения про­мышленного оборудования объединения «СНИА» замес­тителем директора ВНИИТЭ В.М.Муниповым и демон­стрировалась на прекрасно выполненном макете и на пояснительных схемах эргономического решения станка. Особый интерес представляет новое расположение орга­нов контроля и управления, облегчающее труд оператора. Другие усовершенствования касаются более рациональ­ного решения электрических и гидравлических систем, обеспечивающего значительное сокращение габаритов станка. Реализация данного проекта будет способство­вать дальнейшему развитию производства станков фир­мой «УТИТА»".

Специалисты итальянского объединения "СНИА" заявили, что полностью удовлетворены профессиональ­ным вкладом советского института [63, с.322 —323] (рис. В14, В15 на цв. вкладке).

Говоря о персоналиях, следует отметить, что неиз­вестно, как сложилась бы судьба эргономики, если бы ее с самого начала не поддержали руководители Государст­венного комитета Совета Министров СССР по науке и технике. Трудно переоценить роль в развитии эргономи­ки в СССР министра авиационной промышленности И.С.Силаева.

Не будучи отягощенной противоречиями, которые на определенном этапе стали затруднять развитие инже­нерной психологии, эргономика, несмотря на чинимые ей препоны, ускоряла темпы своего роста. В конце 60-х— начале 70-х гг. во ВНИИТЭ и его филиалах сложилась такая организационная структура эргономических ис­следований и разработок, которая очень походила на институт в институте. Если к этому добавить, что эргономические отделы филиалов ВНИИТЭ осуществляли в своей территориальной зоне научно-методическое ру­ководство развитием эргономики на предприятиях, в проектных и конструкторских бюро, а также в других организациях различных отраслей промышленности, то можно представить организационный размах в стране эргономической деятельности. Самое же главное: сложив­шаяся организационная структура отличалась доста­точно высокой продуктивностью, в ней выполнялось огром­ное число эргономических исследований и разработок.

Вполне закономерно, что в постановлении прави­тельства "Об улучшении использования достижений тех­нической эстетики в народном хозяйстве" (1968) впервые официально упоминается эргономика. И это при том, что готовили его те же специалисты, что и постановление 1962 г.,— точка зрения их на эргономику не изменилась. Поэтому в тексте постановления ничего не говорится о развитии эргономики, но в постановляющей части в одном из пунктов на ВНИИТЭ возлагается "координация

147

работ по проблемам эргономики". В результате получа­лось, что эргономики как самостоятельной дисциплины официально не существует, но работы по ее проблемам в масштабе страны необходимо координировать.

Первыми среагировали на четыре слова об эргоно­мике в постановлении правительства СССР военные. Военно-промышленный комплекс и Министерство обо­роны СССР не могли остаться в стороне, когда в стране официально ставилась задача координировать работы по проблемам эргономики, так как фактически они опреде­ляли научно-техническое развитие, а не Государствен­ный комитет Совета Министров СССР по науке и техни­ке. Между тем внедрение эргономики в проектирование военной техники шло крайне трудно и болезненно. Все дело было в идеологической установке: вначале техника* а человека "привяжем" к ней. Технократическое мышле­ние подавляло человеческое: "военная техника — не са­наторий, а военный человек — солдат и перенесение тягот — его оплачиваемый крест". И все же, в конечном счете в вооруженных силах, а также в Министерстве авиационной промышленности были созданы эргономи­ческая служба, научные институты и подразделения [64]. После трудного старта эргономика в военно-про­мышленном комплексе и Министерстве обороны СССР усилиями группы энтузиастов и ее лидера П.Я.Шлаена начинает интенсивно развиваться, используя, естествен­но, те заделы, которые были сформированы инженерной психологией. Казалось бы, в военно-промышленном ком­плексе и Министерстве обороны СССР, где инженерная психология, по существу, начиналась и успешно развива­лась, она должна была остаться незыблемой на долгие времена. Однако после начального этапа эргономических исследований в указанных сферах, результаты которого нашли отражение в книге "Введение в эргономику" [65], руководители военных ведомств убеждаются, что ком­плексность и проектная направленность эргономики в наибольшей степени соответствуют задачам создания и использования вооружения и военной техники. Ученые II специалисты этих ведомств наверняка знали об этом и раньше, так как участие в гонке вооружений обязывало быть в курсе последних достижений в исследованиях и разработках военной техники. В странах Запада и НАТО эргономика прочно утвердилась в качестве составной и неотъемлемой части ее разработки и использования.

Все это подготовило развитие эргономики в военно-промышленном комплексе и Министерстве обороны СССР, интенсификация которого началась после выхода постановления правительства 1968 г. о художественном конструировании. Так, в 1975 г. состоялось специальное решение военно-промышленной комиссии при Совете Министров СССР "Об улучшении эргономических ха­рактеристик авиационной техники". Была создана экспе­риментальная база с мощным вычислительным комплек­сом, подготовлены основные нормативные документы: руководство эргономического обеспечения, нормали, по­собия и, наконец, был создан Государственный стандарт (В. 15203 — 79), предписывающий при разработке тактико-технического задания на авиационную технику обяза­тельно включать "требования эргономики и технической эстетики". Во всех оборонных НИИ и ОКБ вводились эргономические подразделения, Генеральным штабом за­давались для всех видов Вооруженных сил единые НИР ("Дедукция", "Авангард" и др.) [64]. В 1977 г. Министер­ство обороны СССР в открытой печати издало неболь­шую книгу "Военная эргономика. Тексты лекций" [66]. Однако приходится констатировать, что превосходя или находясь на уровне современных военных самолетов по отдельным техническим показателям, наши машины ус­тупают по эргономическим показателям, не говоря уже о дизайне.

В конце 70-х—начале 80-х гг. на научно-практичес­ких конференциях высказываются предложения о созда­нии в стране самостоятельного научно-исследователь­ского института эргономики. Появляются публикации на эту тему и в печати, например в журнале "Социалисти­ческий труд". Имелось в виду, что он уже фактически организован во ВНИИТЭ и его филиалах и установил разветвленные связи с промышленными предприятиями, научными и проектными организациями, со службами научной организации и охраны труда, стандартизации. Создавались даже инициативные группы, готовые доста­точно оперативно воплотить эти предложения на практи­ке. И только один ученый ВНИИТЭ (В.М.Мунипов) кате­горически и аргументированно выступил против этих предложений и особенно против их реализации в то время на практике.

Как это ни парадоксально, но буквально на пике развития эргономики в нашей стране возникла ситуация, которая предельно остро поставила вопрос, быть или не быть этой научной и проектировочной дисциплине. Эр­гономистам Института и его филиалов не совсем были понятны возражения против создания самостоятельного института.

Если во ВНИИТЭ отношение к возникшей ситуации было относительно спокойное, то эргономисты других организаций были более активны, а некоторые из них жестко критиковали ошибочную позицию ученого ВНИИТЭ по жизненно важному вопросу для дальнейше­го развития эргономики в стране. Действительно, по здравому смыслу, а его наличие считается чуть ли не профессиональным качеством эргономистов, трудно было понять отказ от вожделенной мечты многих ученых в СССР иметь самостоятельный институт во имя более полной свободы выбора в развитии той науки, которой они себя посвятили. Трудности понимания возражений, по казалось бы, бесспорному положению возникали, вероятно, потому, что аргументация против создания эргономического института сфокусирована была на судь­бе того дела, в которое вовлечены уже тысячи ученых и специалистов самых различных организаций, т.е. на фор­мировании эргономики как комплексной научно-техни­ческой дисциплины, а не на том, нужен или нет институт.

В то время было смерти подобно оторвать эргоно­мику от проектной, экспертной и производственной практики дизайна и создать самостоятельный эргономи­ческий институт, который развивался бы по общепри­нятым в СССР образцам и очень скоро стал бы чем-то средним между академическим и прикладным институ-

148

тами. Другими словами, создание самостоятельного эр­гономического института открыло бы прямой путь в тот капкан противоречий, в котором уже находилась инженерная психология. Поэтому абсолютно правы мето­дологи, что причиной успеха программы развития эрго­номики и ее влияния на научно-дисциплинарное сообще­ство "была полная определенность в вопросе выбора логико-эпистемологического идеала дисциплинарной ор­ганизации, на который может и должна ориентироваться эргономика в своем становлении и развитии. Таким идеа­лом стал для нее образ «комплексной» (технической) дисциплины" [55, с. 117 —118].

До заседания коллегии Государственного комитета СССР по науке и технике в 1985 г., на котором было принято постановление "О дальнейшем развитии и ши­роком использовании достижений эргономики в народ­ном хозяйстве", в стране не было ни одного государст­венного или юридического документа, который узакони­вал бы существование эргономики. Это обстоятельство обескуражило юристов ГКНТ СССР, когда они проводи­ли экспертизу проекта решения коллегии. Кто-то шутя заметил, что до 1985 г. эргономика существовала в стране как бы нелегально.

Дружное, сплоченное, неформальное объединение ученых и специалистов — энтузиастов смогло выдер­жать все испытания и развить без всяких юридических оснований (в СССР с этим не шутили!) эргономику в стране. Их на огромных просторах СССР оказалось много. Назовем только некоторые из них: Э.С.Аветистов, В.С.Агавелян, Н.ГАлексеев, АСАруин, В.М.Ахутин, АП. Ача-повская, Н.П.Беневоленская, Б.И.Беспалов, Б.С.Березкин, З.И.Бигвава, М.И.Бобнева, В.А.Бодров, Э.Н.Буянова, В.Ф.Венда, Л.И.Вдовина, В.М.Войненко, О.М.Газенко, АИ.Галактионов, С.Г.Геллерштейн, С.АГозулов, Г.АГолов, Ф.Д.Горбов, В.М.Гордон, В.П.Горяинов, Е.Н.Григорьев, АИ.Губинский, Т.М.Гущева, В.И.Даниляк, В.Г.Евграфов, ВАЖогин, Г.Е.Журавлев, Г.М.Зараковский, В.КЗарецкий, В.М.Зациорский, В.В.Зефельд, Н.Д.Завалова, В.П.Зинченко, Т.П.Зинченко, И.М.Илинич, Г.Н.Ильина, К.К.Иоселиани, П.К.Исаков, Т.К.Кашкина, В.С.Карцовник, Г.Г.Коваленко, П.А.Коволенко, Л.И.Конча, А.В.Кориневский, Б.АКоролев, А.АКосолапов, Н.Е.Кубасова, И.Г.Кухтина, АБ.Леонова, А.Н.Леонтьев, В.Е.Лепский, В.Б.Лидова, И.И.Литвак, В.И.Лубовский, Н.И.Майзель, О.М.Мальцева, В.Г.Макушин, В.И.Медведев, А.А.Митькин, Е.Б.Моргунов, В.М.Мунипов, В.АМясников, А.И.Назаров, Н.Ф.Нешумова, О.Г.Носкова, Д.АОшанин, В.К.Оше, М.З.Остромоухов, АМ.Пашутин, ААПископпель, ГАПлатонов, ВАПлоткин, И.Ю.Плюшкене, ААПольский, В.АПономаренко, Д.АПоспелов, В.В.Розен-блат, Ю.З.Розенблат, И.М.Розет, Г.М.Романов, В.Г.Романюта, Д.А.Румянцев, Г.Н.Садиков, К.М.Смирнов, Г.Л.Смолян, Ф.В.Сорокин, Ю.К.Стрелков, Г.Б.Степанова, АН.Сорокина, Ю.Л.Трофимов, В.Д.Труш, Е.Р.Тушкин, В.К.Федоров, Ю.Г.Фокин, ААФрумкин, АС.Хачатурьянц, Л.Д.Чайнова, АГ.Чачко, В.АЧелидзе, О.Н.Чернышова, М.Г.Чопорова, АК.Чучалин, Р.АШейнбергер, П.Я.Шлаен, П.М.Шульскис, Л.П.Щедровицкий, В.С.Щербатый, Б.Г.Юдин, Э.Г.Юдин.

Размах эргономических исследований и разработок в стране, их направленность и профессиональный уровень впервые в полной мере были представлены на первой и второй всесоюзных конференциях по эргономике (Мос­ква, 1985; 1988). В их работе приняли участие соответст­венно 500 и 650 ученых и специалистов, на пленарных и секционных заседаниях было заслушано 57 и 90 докладов, 72 и 130 сообщений [67, 68]. Участниками конференций были работники 50 отраслей промышленности.

Конференции показали, что эргономика сформиро­валась как комплексная научно-техническая дисциплина с достаточно богатым социокультурным содержанием. Оформившись в самостоятельную научную и проектную дисциплину в 60 — 70-е годы с характерной для них абсо­лютизацией методов и представлений точных наук и их экстраполяцией на гуманитарную сферу, эргономика тем не менее достаточно явно артикулировала положения о несводимости человека и человеческих факторов в тех­нике к математическим, биологическим и поведенческим моделям и уж тем более о пагубности распространения на них технократических представлений. Гуманитарно-философская рефлексия и ее взаимосвязь с дизайном позволили эргономике положить начало разработке про­блематики нового проектного мышления в форме проект­ной эргономики, способной осваивать возможности, предоставляемые современной техникой и технологией, и одновременно предупреждать негативные последствия их развития для человека и общества. Благодаря дизайну эргономика развилась в русле проектной культуры и играла в ней далеко не последнюю роль. Сформировав­шись на стыке техники и культуры, эргономика продви­галась в направлении концептуализации человекоориен-тированного проектирования и тем самым способствова­ла определенному подъему всего комплекса наук о тру­довой деятельности и отдельных технических наук.

На конференциях отмечались несомненные научные и практические достижения эргономики, ставшие воз­можными во многом благодаря тому, что в ее развитии большое внимание уделялось разработке профессиональ­ных принципов, методов и ценностей. Эргономика утвер­дилась как составная часть дизайна промышленных из­делий и их комплексов (рис. 5-11). Эргономисты стали более активно участвовать в проектировании новой тех­ники, организации и охране труда (рис. 5-12). В ряде министерств и ведомств (Министерство гражданской авиации, Минтяжэнергомаш, Минлегпищемаш, Мин-сельхозмаш, Минавтопром и др.) были созданы специаль­ные службы и выполнялись работы в области эргономи­ки. В Министерстве путей сообщения России создана комплексная инженерно-психологическая и психологи­ческая система обеспечения надежности деятельности машинистов локомотивов и улучшения условий их труда [69].

Показательно, что в третьем постановлении прави­тельства СССР о мерах по развитию дизайна (1988) содержится прямое указание на то, что дизайнерские и эргономические разделы (проекты) являются неотъемле­мой частью проектно-конструкторской документации, разрабатываемой на всех этапах создания и использова­ния промышленной продукции и оборудования. Следует учитывать, говорится в постановлении, эстетические и

149

эргономические характеристики изделия в числе опреде­ляющих показателей при оценке потребительских свойств и качества продукции. В соответствии с поста­новлением Государственный комитет СССР по науке и технике должен был определять на перспективу приори­тетные направления дизайна и эргономики, обеспечивать контроль за дизайнерским и эргономическим уровнями промышленных разработок, соответствием их мировым достижениям [70] (рис. 5-13).

В 1985 г. ГКНТ СССР совместно с министерствами и ведомствами впервые была подготовлена научно-тех­ническая программа на 1986—1990 гг. "Разработать и внед­рить в промышленность систему эргономического обес­печения проектирования, создания и эксплуатации машин и оборудования" ("Эргономика"). Программой предусматривалось широкое использование результатов эргономических исследований в практике проектирова­ния и создания изделий тяжелого и транспортного маши­ностроения, сельскохозяйственной техники, автомобиле­строения, автоматизированных систем управления и вы­числительной техники, энергосистем, станкостроения, гибких производственных систем, изделий машинострое­ния для легкой и пищевой промышленности, машин и оборудования для угольной промышленности. В отраслях, не имевших еще соответствующей базы для освоения результатов эргономических исследований, были запла­нированы работы по оценке эргономического уровня строительно-дорожных машин, изделий химического ма­шиностроения, энергетического машиностроения, машин и оборудования для животноводства и кормопро­изводства. Предусматривались дальнейшее развертыва­ние теоретических и методологических исследований в области эргономики, формирование научно-организаци­онных основ создания и освоения системы эргономического проектирования и использования техники, разра­ботка эргономических требований к продукции машино­строения, формирование системы сбора, оценки, обра­ботки и хранения эргономической информации для банка эргономических данных, разработка специализи­рованной аппаратуры для эргономических исследований, совершенствование подготовки и переподготовки специ­алистов и преподавателей в области эргономики.

В выполнении программы принимали участие 32 министерства и ведомства СССР. Головным институтом определен был ВНИИТЭ и его филиалы. К разработке заданий программы привлечено было 100 научно-иссле­довательских и проектных организаций, промышленных предприятий, методическое руководство деятельностью которых осуществляли головные организации по эргоно­мике в отраслях промышленности. Выполнение програм­мы "Эргономика" было органично увязано с программой научно-технического сотрудничества на 1986—1990 гг. стран-членов Совета экономической взаимопомощи по проблеме "Разработка научных основ эргономических норм и требований".

В рекомендациях второй всесоюзной эргономичес­кой конференции (Москва, 1988) отмечалось, что разви­тие эргономики в промышленности и других сферах народного хозяйства нельзя признать удовлетворитель­ным. Если ВНИИТЭ и его филиалы, а также большинство других научно-исследовательских организаций и высших учебных заведений полностью и в заданные сроки вы­полняют свои обязательства по программе "Эргономика", то организации и предприятия целого ряда министерств и ведомств СССР (Министерство автомобильной про­мышленности, Министерство приборостроения и систем управления, Министерство строительного и дорожного машиностроения, Министерство энергетики и др.) даже не приступили к работам по этой программе. Министер­ство атомной энергетики СССР на официальный государ­ственный запрос о том, нуждается ли оно в специалистах с высшим и средним образованием в области эргономики на 1990 — 2000 гг., ответило отрицательно.

В СССР были разработаны и введены в действие свыше 30 государственных и большое число отраслевых стандартов в области эргономики, которые содержат требования к рабочей среде, рабочему месту и его эле­ментам (средства отображения информации, органы уп­равления, пульты управления и т.п.). В стране действо­вали три стандарта, позволяющие упорядочить исполь­зование терминов, в том числе и для того, чтобы обес­печить единый подход к определению номенклатуры эр­гономических показателей при оценке качества промыш­ленной продукции. Требования эргономики нашли отра­жение в нормативных материалах по научной организа­ции труда, статус которых был приравнен к государст­венному стандарту и на основе которых во всех отраслях промышленности разработаны применительно к их спе­цифике соответствующие нормативные материалы. В классификацию технико-экономических свойств изде­лий был включен показатель соответствия изделий тре­бованиям эргономики. Впервые был разработан и введен в действие отраслевой стандарт "Оборудование для про-

150

изводства электронной техники. Эргономическое проек­тирование. Состав, содержание и порядок разработки проектов" (ОСТ II 091.340 — 78). Содержали эргономичес­кие разделы и разработанные Академией педагогических наук СССР требования к проектированию и изготовле­нию учебного оборудования.

В ходе работы в области стандартизации эргономис­ты столкнулись с сильнейшим противодействием со сто­роны отдела охраны труда ВЦСПС, который оказывал давление, достойное лучшего применения, на Государст­венный комитет СССР по стандартам (Госстандарт СССР) с целью отменить систему стандартов "человек — машина" или по крайней мере свести ее на нет, так как она якобы подрывала основы системы стандартов без­опасности труда (ССБТ). Не добившись своей цели, хотя и заметно затормозив с помощью отдельных ретивых чиновников Госстандарта СССР работы по стандартиза­ции в области эргономики, заблокировав систему стан­дартов эргономики и технической эстетики, всесильный отдел охраны труда ВЦСПС дал команду включать тре­бования эргономики в стандарты безопасности труда и даже разработать "соб­ственные" эргономи­ческие стандарты.

Разработка эргоно­мической проблемати­ки и решение ее прак­тических задач осу­ществлялись во многих организациях Совет­ского Союза: Институт общей и педагогичес­кой психологии Акаде­мии педагогических наук СССР, Институт психологии Академии наук СССР, Институт медико-биологических проблем Министерства здравоохранения СССР, Институт гигие­ны труда и профзаболе­ваний Академии меди­цинских наук СССР, Саратовский научно-исследовательский ин­ститут сельской гигие­ны, Центральный научно-исследователь -ский институт экспер­тизы трудоспособности и организации труда инвалидов, Централь­ный научно-исследова­тельский институт ох­раны труда, Ленинград­ский институт охраны труда, Научно-исследо­вательский институт труда, Центральный научно-исследовательский институт комплексной автоматизации, Институт кибернетики Ака­демии наук Украинской ССР, Государственный союзный научно-исследовательский тракторный институт, Мос­ковский, Тартусский, Харьковский, Тбилисский, Ленин­градский государственные университеты и др.

Методологами и историками отмечается, что в СССР "не существовало (да и сейчас в России не существует) специализированных журналов по психологии труда, ин­женерной психологии и эргономике, что лишний раз свидетельствует о дисциплинарной дефициентности этой области профессионально-практической психологии" [55, с.89]. Три раза руководство ВНИИТЭ обращалось в ЦК КПСС за разрешением на издание журнала по про­блемам эргономики. Последний раз были представлены подробный проспект и макет первого номера журнала. Однако во всех трех случаях специалисты получили отказ. С 1992 г. издается журнал "Прикладная эргономи­ка", название которого в 1994 г. изменено на "Теория и практика эргономики". До 1983 г. имел место негласный запрет на проведение всесоюзных конференций по эрго-

151

помике. Они несколько раз включались в планы прове­дения научных съездов и конференций в СССР, но в последний момент исключались из них. В 1974 и 1979 гг. после переговоров, которые можно приравнять к выиг­ранным сражениям, согласились допустить организацию секций "Эргономика" при проведении всесоюзных кон­ференций по инженерной психологии. Официально раз­решили провести первую всесоюзную конференцию по эргономике только в 1985 г.

В высших учебных заведениях СССР к подготовке эргономистов так и не приступили. Министерство выс­шего и специального образования СССР принимало, вы­слушивало и даже обсуждало предложения по организа­ции подготовки указанных специалистов, но ничего не предпринимало для их осуществления на практике. На кафедре психологии труда и инженерной психологии, организованной в 1968 г. в структуре психологического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова по инициативе А.Н.Леонтьева и возглавляемой в течение 14 лет В.П.Зин-ченко, достаточно интенсивно проводились эргономичес­кие исследования, читались спецкурсы и было подготов­лено первое в стране учебное пособие по эргономике для студентов университетов по специальности "Психоло­гия". В 1984 г. два решительных академика — Н.Н.Евтихиев и В.С.Семенихин, не согласовывая свои действия с Минвузом СССР, организовали первую в стране кафедру эргономики в Московском институте радиотехники, электроники и автоматики.

В 1984 г. ГКНТ СССР направил на согласование в ЦК КПСС обновленный перечень научных специальностей, в соответствии с которым в стране предполагалось орга­низовывать защиту диссертаций и присваивать ученые степени и звания. Впервые в разделе технических наук предлагалось ввести новую научную специальность "Эр­гономика (по отраслям)" (05.02.20) с возможностями при­своения научных степеней и званий по техническим, биологическим и психологическим наукам. После того, как об этом стало известно, в ЦК КПСС видными учены­ми в области технических наук и психологии были посла­ны два письма, в которых новое предложение характери­зовалось как профанация науки со стороны недоучек. В результате "Эргономику" из перечня вычеркнули и толь­ко в последний момент ее вновь включил в него бывший председатель ГКНТ СССР академик Г.И.Марчук. Лишь в 1986 г. во ВНИИТЭ началась подготовка кадров высшей квалификации (аспирантура) по специальностям "Техни­ческая эстетика" и "Эргономика" (до 1986 г. аспирантура института могла вести подготовку кадров только по спе-

152

циальностям "Техническая эстетика и психология труда, инженерная психология"). Зачастую молодые ученые го­товили прекрасные диссертации по эргономике, но в последний момент вынуждены были переделывать их на психологический лад или, точнее, писать новые работы, так как в противном случае их не принимали к защите в специализированных ученых советах по инженерной психологии и психологии труда.

Приводимые выше подробности и иные подобные пассажи включены в этот раздел только с одной целью: если в истории отказываются исследовать закулисную сторону событий, это неизбежно приводит к преувеличению роли одних или вовсе затушевыванию других факторов.

Решению проблем эргономики в СССР в сжатые сроки, с меньшими затратами и на высоком профессо-нальном уровне существенно способствовало начатое в 1975 г. научно-техническое сотрудничество стран-членов СЭВ по проблеме эргономики. Ученые и специалисты стран-членов СЭВ внесли весомый вклад, и это теперь исторический факт, в развитие эргономики в СССР. Высших интеллектуально-дипломатических высот дости­гала моральная поддержка эргономистов СССР их колле­гами в странах-членах СЭВ, выражавшаяся в высказыва­ниях и действиях по принципу: "Нет пророка в родном отечестве".

С помощью коллег из стран-членов СЭВ иногда уда­валось преодолевать, казалось бы, непреодолимые пре­пятствия. К их числу относится организация в 1972 г. в Москве первой международной конференции ученых и специалистов стран-членов СЭВ и Социалистической Федеративной Республики Югославии (СФРЮ) по вопро­сам эргономики. Беспрецедентность этого мероприятия для СССР заключалась в том, что в стране под разными предлогами блокировались любые попытки провести хотя бы одну всесоюзную эргономическую конферен­цию — и вдруг международный форум. Он продемонстри­ровал, что эргономика в нашей стране существует как самостоятельное явление и даже занимает лидирующее положение в странах-членах СЭВ.

Из представленных на конференцию докладов уче­ных и специалистов СССР отобрано было 69. Выступая на Генеральной ассамблее V конгресса Международной эргономической ассоциации (Амстердам, 1973), ее прези­дент профессор Б.Мец, который вместе с главным казна­чеем МЭА профессором А.Виснером принимал участие в качестве наблюдателя в первой конференции ученых и специалистов стран-членов СЭВ и СФРЮ, заявил, что главным итогом его деятельности на посту президента является открытие эргономики в СССР с высоким про­фессиональным уровнем исследований.

Первая международная конференция по эргономике придала качественно новый импульс ее развитию в стра­не. Об этом свидетельствует далеко не полный библио­графический список литературы по вопросам эргономи­ки, опубликованной в СССР с 1972 г. до первой половины 1978 г. Издание вышло в свет накануне третьей конфе­ренции ученых и специалистов стран-членов СЭВ (Буда­пешт, 1978) и включало 202 позиции. На четвертую меж­дународную конференцию (Дрезден, 1981) было отобрано 125 докладов ученых и специалистов СССР. Показа­тельно также, что в 1974 г. проводится очередная всесо­юзная конференция по инженерной психологии, но уже как четвертая всесоюзная конференция по инженерной психологии и эргономике. Однако последующие конфе­ренции вновь сохраняют традиционное название, а не­гласное табу на проведение всесоюзных конференций по эргономике в стране продолжает существовать.

Эргономика СССР и России развивается в русле международного эргономического движения и признана мировым профессиональным сообществом. Ученые и специалисты нашей страны плодотворно сотрудничают с Международной эргономической ассоциацией (МЭА), техническим комитетом №159 "Эргономика" Междуна­родной организации по стандартизации, Международ­ным советом организаций по дизайну и многими другими национальными организациями по эргономике и дизай­ну. МЭА делала все, чтобы принять в свои члены Всесо­юзный научно-исследовательский институт технической эстетики. Проблема состояла в том, что в соответствии с уставом этой Международной ассоциации в ее члены не принимаются профессиональные организации, руково­дители которых не избираются, а назначаются государ­ством. Однажды исполком МЭА даже обсуждал вопрос о возможном изменении устава с тем, чтобы принять в ее члены ВНИИТЭ.

Ученые нашей страны получали и получают пригла­шения на все конгрессы МЭА и во многих принимали участие. Доклады эргономистов СССР и России представ­лялись на многие другие международные и национальные конференции и симпозиумы. В 1981 г. ученые страны получили приглашение принять участие в международ­ном симпозиуме под многозначительным названием: "Перспективы эргономики — США, СССР, Европейское сообщество". На симпозиуме, организованном Минис­терством науки и технологии и другими организациями Италии, шесть известных ученых выступали с докладами о развитии эргономики в названных странах и сообще­стве, а затем на специальном заседании отвечали на вопросы руководителей итальянских фирм и корпораций (рис. 5-14).

Ученые нашей страны являются членами редколле­гий международных журналов: "Прикладная эргономи­ка" (Англия), "Эргономика" (Англия), "Человеческие фак­торы в промышленном производстве" (США), "Взаимо­действие человека и ЭВМ" (США), "Профессиональная безопасность и эргономика" (Польша), "Эргономика" (Италия). В этих и других журналах публикуются статьи российских эргономистов. Эргономисты СССР и России избирались в состав Международной комиссии по чело­веческим аспектам компьютеризации и принимали учас­тие в работе Консультативных советов по подготовке фундаментальных трудов "Руководство по человеческим факторам" (первое издание, 1987; США) и "Руководство по человеческим факторам и эргономике" (второе изда­ние, 1997; США), а также являются авторами одной из частей раздела "Эргономика" международной "Энцикло­педии по безопасности и гигиене труда" (Женева, 1997).

153

5.4. Эргономические исследования и разработки ВНИИТЭ и его филиалов

Ведущая и определяющая роль в развитии эргономи­ки в стране принадлежала ВНИИТЭ и его филиалам, которые смогли выполнить ее достаточно успешно толь­ко благодаря тому, что им удалось вовлечь к решению новых научных и практических задач большое число уче­ных и специалистов, работников промышленных, сельско­хозяйственных и других предприятий страны, включая и отдельных руководителей целых отраслей промышлен­ности. Этому не в малой степени способствовало фор­мирование отделов и лабораторий эргономики именно в институте дизайна, явившего собой научно-исследова­тельскую и проектную организацию нового типа и пред­принявшего впервые в стране не застрахованную от неудач попытку заполнить вакуум между развитием тех­ники и культуры, побудить к повороту от промышленно­го масштаба к человеческому.

Вакуум этот образовался за несколько лет индустри­ализации и приобрел гипертрофированные размеры в последующие годы, будучи связанным, кстати сказать, с давно отмеченной буржуазностью марксизма, т.е. его обращенностью преимущественно к материаль­ной стороне общественного бытия. "Смысл ин­дустриализации... в том, что она произвела на­сильственную ломку психологии крестьянства и интеллигенции, заставив Россию, как выразился один иностранный журналист, «мыслить маши­нами», а в обществе распространяя тот психоло­гический режим, который был до этого свойст­венен рабочему классу: психологический режим, при котором все расценивается мерилом практи­ческой полезности, все чувствуют себя винтика­ми в гигантской машине и считают это нормой; режим, при котором вырождается искусство, становится государственной проституткой лите­ратура, умирает религия, опошляется культурное наследие и выхолащивается этика: психологичес­кий режим бездуховности" [71, с.212].

Нацеленность ВНИИТЭ на преодоление раз­рыва между технизированной предметно-про­странственной средой жизни людей и культурой, выхолащивание рыночной природы дизайна и эргономики (да, так было) и наполнение их ис­ключительно гуманистическим содержанием, формирование этих сфер научной и проектной деятельности в тесной связи с развитием дизайна и эргономики на Западе определила их успехи и сложные перипетии в нашей стране. Триединст­во этих установок обращено было к культуре как высшей форме творчества, которая, по словам Г.Федотова, прежде всего нуждается в свободе. Для реалий тех дней это означало, что либо будут найдены нетрадиционные подходы к установле­нию связей ВНИИТЭ и государства, либо новое и перспективное дело погибнет на корню. Инту­итивно нащупывались такие формы отношений, которые стали предметом осмысления еще в начале 30-х годов. Тогда внимание обращалось на то, что в "социально обезличенной России, в этом эгалитарном царстве нищих только государство обладает экономической силой, необ­ходимой для всякой крупной организации... Вот почему (и это одно из многих оснований) интеллигенция должна отказаться от старой брезгливости к тому, что связано с государством... сохранить должную дистанцию от госу­дарства при лояльной верности ему — это значит спасти свободу культуры. Дело это требует большого такта и жертв, к которым мы не приучены историей" [72, с.6].

Проявлениями не совсем обычных отношений ВНИИТЭ и властных структур явились достаточная сво­бода в определении новых для страны и не понятных для большинства чиновников направлений деятельности ин­ститута, установление для него при сильной поддержке ГКНТ режима относительного благоприятствования в сфере международных научно-технических связей, о ко­тором и помыслить не могли многие организации СССР в то время. Достаточно привести следующее свидетель­ство: "Проклятием литературного поколения, вождем ко­торого стал Твардовский, была изоляция. Все, что проис­ходило в Европе, «нас» не касалось" [73, с. 116].

154

Сформировавшись в связке с дизайном и в сложном переплетении названных факторов и обстоятельств, эр­гономика явила собой научную и проектировочную дис­циплину действительно нового типа и смогла уже в начале 80-х годов выйти на такие рубежи, когда стало возможным обсуждение вопроса о ее лидерстве в разви­тии проектной культуры. Ничего подобного нельзя обна­ружить даже в тенденциях развития инженерной психо­логии и тем более других научных дисциплин и областей практической деятельности, связанных с изучением че­ловека в труде и совершенствованием на этой основе техники, условий и самой трудовой деятельности. Воз­можно, инженерная психология в принципе не могла сфор­мироваться как комплексная научно-техническая дисцип­лина в сложившихся в СССР структурах научно-исследо­вательских организаций, высшим приоритетом в дея­тельности которых являлась чистота монодисциплинар-ности.

В активной новизне, выходящей за принятые рамки и установившиеся представления, коренится объектив­ная причина сложных взаимоотношений эргономики на первых этапах ее развития со смежными научными дис­циплинами и областями практической деятельности. Их обостряли естественно возникавшие внутренние проти­воречия развития эргономики как новой научной и про­ектировочной дисциплины, а также изменения в поста­новке некоторых проблем, обусловленные во многом достаточно сложным контекстом ее формирования. Именно на эти уязвимые моменты становления эргоно­мики обрушивалась вся мощь во многом оздоровительной методологической критики, которая, как ни парадоксаль­но, иногда смыкалась каким-то образом с идеологически­ми и административно-бюрократическими нападками на нее.

Дизайн и эргономика с их культурным гуманистичес­ким потенциалом, направленные на преобразование тех­низированной предметно-пространственной среды труда, быта и отдыха людей и вплотную подводившие к задаче совершенствования социально-экономической жизни страны, сразу стали привлекательными видами научной и проектной деятельности для творчески мыс­лящих людей. ВНИИТЭ на этапе становления собрал в своих стенах целое созвездие талантливых ученых, про­ектировщиков, философов, методологов, деятелей куль­туры, чему не в малой степени способствовало то обсто­ятельство, что институт тогда представлял одну из отду­шин, где еще не проявилась эффективность идеологии, определявшаяся М.К.Мамардашвили следующим обра­зом: "Есть закон инакомыслия, по которому всякая идео­логия стремится в своем систематическом развитии к такой точке, где эффективность измеряется не тем, на­сколько верят в идеологию люди и сколь много таких людей, а тем, чего она не дает подумать и сказать" [74, с.62]. Не лишне напомнить, что после 50-х годов, времен оттепели, по стране опять поползли идеологические стра­хи, неустанные подозрения. Идеологическому сыску за каждым углом мерещились ревизионисты, абстракциог писты, злобные антисоветские элементы.

Формирование ВНИИТЭ проходило в тот историчес­кий отрезок времени, когда в какой-то момент, в самом начале 60-х, показалось, что освобожденные силы народа беспредельны, что теперь-то — после разрушения идола и идолопоклонства, после освобождения узников лаге­рей — ему все по плечу. Трудно словами передать атмо­сферу раскрепощения творческих сил, профессиональ­ных поисков, самостоятельного отыскивания и наращи­вания знания, одухотворенной проектной работы, кото­рая характерна была для становления института. В такой атмосфере не мог появиться и тем более удержаться практически ориентированный варвар-специалист, отно­сящийся с презрением к высшим культурным благам, о которых писал Г.Федотов. Именно в этой атмосфере взращены были те ростки дизайна и эргономики, кото­рые трудно было заглушить, хотя отчасти и удавалось, в последующие времена.

Говоря о духовной атмосфере, в которой создавался ВНИИТЭ, следует оттенить глубинные основания ее про­тиворечивости, которые прежде всего связаны с тем, что человек, любой,— объективно или субъективно — всегда отмечен своим временем. "Люди, сейчас разоблачающие марксизм, должны понять, что он соответствовал их уровню развития. Очень многие люди с ним прекрасно жили. Но тут нужна оговорка. Философия — это не жизнь. В философии нельзя жить ни хорошо, ни плохо. Философствуя, философ понимает, что психоанализ дает человеку такую же иллюзию его персональной сложнос­ти и интересности, какую марксизм дает в отношении его исторической значимости. Я участник великой эпохи! Я участник великого движения! Вот это действительно про­тивоположно самому элементарному самостоятельному мышлению" [54, с.290].

При ВНИИТЭ и его эргономическом отделе образо­вались неформальные объединения ученых и специалис­тов самого различного профиля — философов, методоло­гов, культурологов и представителей многих других про­фессий. В эргономических подразделениях целенаправ­ленно культивировалась установка, связанная с объеди­няющей функцией эргономики. Консолидация эргономи­ческих сил приносила положительные результаты и самое главное — рождала удивительную атмосферу че­ловеческих отношений в среде эргономистов ВНИИТЭ и филиалов, когда каждый ученый, специалист, техник, лаборант чувствовал внимание со стороны другого и каждого, когда чувство это перерастало в дружбу или поворачивалось к ней, обретая крылья творчества и ис­ключая равнодушие и безразличие. Организация, лад и согласие позволили отделам эргономики института, фи­лиалов и им как единой системе преодолеть серьезные трудности и развить эргономику за какие-то 20 лет.

Что же представляла в организационном отношении эргономика во ВНИИТЭ и филиалах? В каждом из фили­алов имелся отдел или лаборатория эргономики, работав­шие по единому плану и под научным и методическим руководством отдела эргономики института в Москве, которое переросло в полнокровное партнерство и зачас­тую неясно было, кто кого направлял. Специализация отделов и лабораторий осуществлялась в двух направле-

155

пнях: проблемном и объектном. Первоначально она фор­мировалась в результате естественного разделения науч­ной и проектной деятельности, обусловливаемого нали­чием кадров определенной специализации и квалифика­ции, составом и качеством аппаратуры, приборов и обо­рудования для проведения исследований и разработок, а также устойчивыми и относительно длительными связя­ми филиалов института с проектными организациями и промышленными предприятиями.

Что же касается бюджетных ассигнований, то за их счет финансировалось 80 — 90% общего объема работ отдела эргономики института в Москве и 10 — 20% — эргономи­ческих подразделений филиалов. В реальном исчислении это составляло относительно небольшие суммы и предна­значались они в основном для заработной платы сотруд­ников.

Организация слаженной, взаимодополняемой и це­ленаправленной работы относительно малочисленных от­делов и лабораторий эргономики, выполнявших долгое время обслуживающую дизайн функцию, представляла собой задачу не из простых, особенно если принять во внимание, что подавляющее большинство исследований и разработок филиалов формировалось во многом сти­хийно и зависело от его величества случая, связанного с добыванием заказов на хоздоговорных началах от про­мышленных предприятий и организаций страны, имев­ших, как правило, смутное представление об эргономике. Эргономика не могла развиться в полноценную научную и проектировочную дисциплину в,калейдоскопе задач и мелких услуг, связанных с обслуживанием многочислен­ных дизайнерских разработок, которые к тому же неред­ко на первых порах только назывались так, а на самом деле сводились к исправлению по здравому смыслу эле­ментарных просчетов и ошибок инженеров, допущенных ими при разработке промышленных изделий. Дизайне­ры, перемалывая массу мелких поделок в смешные сроки и за ничтожную плату заказчика, неизбежно подталки­вали эргономистов к механическому переписыванию ре­комендаций из руководств и справочников, а нередко им прямо предлагалось написать пояснительную записку к уже выполненному проекту, чтобы придать ему види­мость научности. Над учеными и специалистами эргоно­мических подразделений нависла угроза деквалифика­ции, а институт вплотную приблизился к опасной черте, переступив которую он мог лишиться высококвалифици­рованных сотрудников. В такой ситуации для эргономис­тов жизненно необходимо было самоопределиться.

Ученые и специалисты эргономических подразделе­ний стали задумываться над стержневыми направления­ми своей деятельности, вокруг которых можно было бы организовать хотя бы часть выполняемых ими работ. Задача эта не ставилась руководством института перед эргономическими подразделениями, более того, рас­сматривалась как стремление уклониться от выполнения основной обслуживающей функции дизайна. Впервые воз­никли конфликтные трения между дизайном и эргономи­кой, в основе которых лежала профессиональная диффе­ренциация. Возникшие трения относятся к категории цивилизованных конфликтов, являющихся средством развития междисциплинарных областей исследования и проектирования. Культура конфликта вообще характер­на для интеграционных процессов, в тигле которых фор­мировался ВНИИТЭ.

Проведя циклы теоретических и методологических исследований, изучив отечественный и зарубежный опыт развития эргономики, а также проанализировав с ее позиций тенденции социально-экономического развития страны, ученые и специалисты института определили основные направления эргономических работ в системе ВНИИТЭ. Появившись в результате цивилизованного разрешения конфликта, эти направления не только сти­мулировали целенаправленное развитие эргономики, но и имели существенное значение для деятельности ВНИИТЭ в целом, позволив со временем перевести ее на качественно новый уровень. Все выполняемые и отбирае­мые эргономистами работы стали рассматриваться через призму этих направлений или, точнее, через тот возмож­ный вклад, который они могли внести в их развитие. Существовала профессиональная неформальная догово­ренность о том, что там, где это возможно, эргономичес­кие работы должны иметь два результата. Один, который требовал заказчик-дизайнер, записан в договоре, а дру­гой, дополнительный, давал хотя бы небольшое прираще­ние к развитию результатов основных направлений эр­гономических исследований. Такие формы эргономичес­кой деятельности существовали до тех пор, пока в планах работ ВНИИТЭ и филиалов, наряду с дизайнерскими, не появились самостоятельные разделы, включавшие:

♦ теоретические и методологические исследования;

♦ разработку методов, технических и программных средств исследования и проектирования;

♦ создание базы эргономических данных с целью их ис­пользования для наиболее полного и всестороннего учета возможностей и особенностей человека (группы людей) в производстве, при разработке автоматизиро­ванных систем управления, оборудования для учрежде­ний и сферы услуг, при формировании предметно-про­странственной среды жилища;

♦ определение психофизиологических характеристик и функциональных особенностей различных видов про­фессиональной деятельности руководителей, операто­ров и диспетчеров в системах автоматизированного управления, рабочих массовых профессий, режимов и условий эффективного ее осуществления;

♦ разработку категории бытовой деятельности как осо­бого предмета научного исследования;

♦ эргономические исследования и разработки автомати­зированных систем управления, производственного, сельскохозяйственного, транспортного, медицинского, строительного и другого оборудования, а также техни­чески сложных потребительских изделий;

♦ разработку принципов и методов эргономической оценки промышленных изделий и стандартизации эрго­номических норм и требований;

♦ развитие всесоюзной, региональной и отраслевой сис­тем проведения эргономических исследований и разра­боток с использованием многообразных средств и

156

форм распространения знаний о новой сфере деятель­ности, обучения и оказания методической помощи.

Определение перечисленных направлений работ со всей остротой обнажило проблему, которая возникла с первых дней основания эргономических подразделений. В отличие от других стран в СССР, как уже отмечалось, никто не готовил кадры эргономистов.

Во ВНИИТЭ и филиалах начала формироваться сис­тема повышения квалификации ученых и специалистов в области эргономики, которая решала многие задачи переподготовки кадров, определения единых принципов профессиональной квалификации, унификации профес­сиональных установок, исследовательских и проектных методов и процедур. В содержательном отношении по­вышение квалификации ориентировано было на изуче­ние первых ростков развития в нашей стране инженер­ной психологии как комплексной научно-технической дисциплины и опыта развития эргономики за рубежом, а также теории и практики дизайна. В качестве первых учебных пособий в системе повышения квалификации использовались: публикации в информационном бюлле­тене "Техническая эстетика"; подготовленные ВНИИТЭ совместно с другими организациями и изданные в 1967 г. "Инженерно-психологические требования к системам управления"; "Краткая методика художественного кон­струирования" (1966) и "Основы методики художествен­ного конструирования" (1970), созданные дизайнерами при участии сотрудников отдела эргономики ВНИИТЭ и содержавшие разделы об основах эргономики. Сущест­венную роль играли информационные издания ВНИИТЭ и переведенные на русский язык руководства и моногра­фии по эргономике США, Великобритании, Франции и других стран. Изданный на русском языке в 1968 г. "Справочник по инженерной психологии для инженеров и художников-конструкторов" [75], по данным официаль­ного обследования, стал, наряду с изданиями ВНИИТЭ, настольной книгой специалистов, деятельность которых была связана с новой научной и проектировочной дис­циплиной.

Формы повышения квалификации во ВНИИТЭ и филиалах: научно-методическое руководство, лекции и консультации, совместные работы сотрудников институ­та и филиалов, обсуждение различных этапов выполняе­мых исследований и разработок, рабочие совещания, семинары и конференции, информационное обслужива­ние эргономистов и др. По существу система повышения квалификации стала первым в стране неформальным эргономическим университетом, притягательным учеб­но-методическим центром для ученых и специалистов. Обучая, учились и педагоги. Система смогла, если не решить, то существенно ослабить остроту проблемы подготовки кадров, едва ли не узловую для развития эргономики в стране.

Во многом благодаря теоретическим и методоло­гическим исследованиям ВНИИТЭ эргономика получила в стране признание как научная дисциплина некласси­ческого типа, являющаяся одновременно сферой знания и практической деятельности. Эти же исследования пред­определили высокий профессиональный уровень и эффективность развития эргономики во ВНИИТЭ и его филиалах по всем другим направлениям. Их содержание составило концептуальный каркас данного учебника и нашло отражение почти во всех главах. Во ВНИИТЭ и филиалах особое внимание уделялось созданию авто­матизированных и приборных средств для проведе­ния эргономических исследований и экспертных оце­нок [76].

Невозможно в жестких рамках учебника проанали­зировать огромный массив разноплановых практических работ по эргономике, осуществленных, как правило, со­вместно с дизайнерскими разработками и на хоздоговор­ных началах. Поэтому назовем только некоторые из них (рис. 5-15).

Эргономические исследования и разработки, связан­ные с созданием автоматизированных систем уп­равления технологическими процессами в различных отраслях промышленности,— одно из основных направ­лений деятельности института и филиалов. Объектами эргономических исследований ВНИИТЭ, Харьковского, Армянского, Уральского и Белорусского филиалов были комплексное оборудование операторских пунктов управ­ления и тренажеры для подготовки операторов химичес­кой промышленности, а также пульты управления пано­рамного типа для рабочего места машинистов маги­стральных тепловозов и водителей перспективных трам­ваев. Харьковским филиалом выполнено эргономическое и дизайнерское проектирование Единого центра уп­равления движением поездов Донецкой железной до­роги, а совместно с ВНИИТЭ разработан автоматизи­рованный диспетчерский центр управления работой железных дорог СССР.

Институт проводил отдельные разработки, а долгос­рочная программа эргономических исследований в области энергетики выполнена Белорусским филиа-, лом. В частности, создано типовое оборудование рабочих мест диспетчеров энергосистемы для различных уровней управления Единой энергетической системой СССР. ВНИИТЭ и его Киевский филиал подготовили программу эргономического обеспечения создания и функциони­рования атомных электростанций, а Уральский фили­ал начал исследования на Белоярской АЭС. Институтом исследовалась деятельность пользователей системы авто­матизированного проектирования (САПР), а также орга­низация производственной деятельности на Московском производственном трикотажном объединении "Красная заря". Разработаны рекомендации по формированию систем "АСУ-кадры", САПР и их информационному обеспечению, а также для проектирования автомати­зированного технологического комплекса по раскрою тканей.

ВНИИТЭ, Вильнюсским, Дальневосточным, Киев­ским и другими филиалами выполнялись эргономичес­кие исследования и дизайнерские разработки стан­ков (рис. В15 цв. вкл.), в том числе с числовым программ­ным управлением, и мини-ЭВМ, а также комплексов оборудования для гибких производственных систем.

Белорусским филиалом совместно с институтом и другими организациями проводились исследования и

157

разработки многих сельскохозяйственных тракторов и комбайнов, выпускаемых заводами СССР. Осущест­влен цикл эргономических работ, связанных с автома­тизацией тракторов и машинно-тракторных агре­гатов (МТА) на базе электронной, микропроцессорной и вычислительной техники. Учеными ВНИИТЭ совместно со специалистами других отраслей выполнены эргономи­ческий экспресс-анализ макета кабины промышлен­ного трактора Т-500 и эргономическая оценка ком­байна "Дон". Ленинградским, Дальневосточным и Харь­ковским филиалами разрабатывались требования к ин­формационным системам, оснащенным видеотерми­налами. Белорусским филиалом изучались органы уп­равления мембранного типа. Институтом и Азербайд­жанским филиалом разрабатывалась проблема семан­тической организации информации с целью обеспече­ния адекватного понимания содержания определенных задач управления.

Для выявления резервов повышения эффективности труда Грузинским филиалом разрабатывались социально-психологические критерии оценки конкретных ус­ловий профессиональной деятельности и шкалы со­циальных установок по отношению к значимым цен­ностям производственной среды. Их апробация про­водилась при определении социально-психологических факторов устойчивости работников к стрессу в экстре­мальных условиях ликвидации аварий на объектах Мин-газпрома СССР, а также на вагоноремонтном заводе Тбилиси, при проектировании консультативно-диагнос­тического центра и среды стационарных лечебных уч­реждений республики.

Эргономисты института и филиалов участвовали в дизайнерских разработках потребительских изделий: бытового электроинструмента, газовых и электро­плит, кухонного оборудования, ножниц (рис. 5-16, 5-17), электробритв, велосипедов, мотоциклов и др. Осуществлялось эргономическое исследование медицин­ского обслуживания и всего комплекса оборудования поликлиник, а также обслуживания пассажиров вокза­лов.

В результате разработки ВНИИТЭ, Киевским и Харьковским филиалами, совместно с другими организа­циями, основных принципов создания и функциониро­вания банка эргономических данных определена его концептуальная модель, а также методика его использо­вания в предпроектном эргономическом моделировании изделий машиностроения. Установлены виды языковых и информационных средств, которые необходимы для взаимодействия в диалоговом режиме пользователей базы данных. Банк был задействован в режиме практической

158

апробации и его совершенствования в на­учном и техническом отношениях.

ВНИИТЭ и филиалы совместно с другими организациями разрабатывали эргономические требования и методы их учета при проектировании, созда­нии и эксплуатации машин, оборудова­ния, автоматизированных систем уп­равления и других объектов [77, 78]. Результаты этого направления работ нашли отражение в выпускавшихся из­даниях "Эргономика. Принципы и ре­комендации" [79 — 85].